Шалом

Сергей Баев

Роман Сергея Баева «Шалом» продолжает цикл фантасмагорических и одновременно вполне достоверных историй о родном городе автора – Томске. В центре внимания – национальный вопрос, служащий только палитрой для красочной битвы добра со злом, причём ни одной из сторон не гарантирована победа. Эпизоды, написанные сочным языком нынешних урок, сменяются патриархальными зарисовками советской жизни. И всё это вместе создаёт масштабное полотно современной непростой суровой жизни.

Параграф 2. Адекватный ответ

«Не будь антисемитизма, я бы не думал

о себе как об еврее».

Артур Миллер.

…Прокурорский сынок, он же отпетый двоечник и несносный дебил Коля Ванюкин кое-как переполз в третий класс. После детского сада он вдруг стал полностью неадекватным — просто слетел с катушек. Одним словом, Всевышний явил миру законченную мразь и морального урода.

Его колено полностью восстановилось, но в голове образовался вакуум, тормозящий психическое развитие и умственные способности.

В свои десять лет Коля выглядел сопливым пацаном, картавым недоноском, обозлённым на всех и вся, а особенно на евреев. Он не забыл Серёжу Баевича, выключившего его из привычной системы ценностей, унизившего и оскорбившего до глубины его поганой душонки. Теперь все евреи представлялись Коле врагами как в личном плане, так и вообще…

Прокурор Томской области Владимир Владимирович Ванюкин — махровый, наглый взяточник, — надеялся, что в недалёком будущем передаст своё тёплое кресло своему сынуле, но после детсада его не в меру «крутой» отпрыск как-то вмиг сделался покорным, отсталым, бесхарактерным ребёнком, безвольным ублюдком, сопливым нытиком.

Жёлтые пузыри соплей и тягучих слюней постоянно находились на его дурацкой и вечно улыбающейся роже. В классе Колю презирали за явную придурковатость, ненавидели за беспросветную тупость, но жутко боялись за неконтролируемую агрессивность поведения. Он, конечно, не глумился над одноклассниками, не терроризировал хлюпиков, не унижал девочек, не дрался, не издевался над младшими, но, тем не менее, считался в классе опасным, сволочным и мерзким типом.

Учителя терпели бывшего детсадовского хулигана Ванюкина, памятуя о его влиятельном отце, закрывали глаза на его паскудные и ублюдочные шалости, ставя ему липовые трояки вместо заслуженных двоек.

Коля, хоть и считался дурак дураком, но ловко и хитро играл роль неприкаянного простодушного идиота. Он люто ненавидел евреев и мечтал когда-нибудь встретиться со своим детсадовским обидчиком, рыжим Серёжей Баевичем. И эта встреча состоялась через тридцать лет после окончания школы. Но об этом позже…

— Володя, ты когда последний раз наведывался туда, где учится твой сын?

— Я вообще-то никогда там не был, да и некогда мне. Скажи спасибо, что я с горем пополам запихнул его в эту престижную школу. А собственно говоря, в чём дело? Что опять не так? На что ты, Надюша, намекаешь? Я чего-то никак не врублюсь…

— Школа, конечно, шикарная, и учителя на уровне, только вот наш Коля почему-то в ней — последний ученик. Я вчера была на родительском собрании, так чуть сквозь землю не провалилась от стыда. Нашего сына не отчисляют, а автоматически переводят из класса в в класс, потому что не хотят с тобой связываться; типа, боятся тебя.

— А как ты хотела?! И правильно делают! Каждая сявка должна знать своё место! Мы — элита страны, научим это быдло свободу любить!

— Вова, пафос свой в заднее место засунь и услышь, наконец, что я тебе говорю. Твой сын Николай — законченный троечник, мелкий хулиган, отстающий в развитии ребёнок!

— Надя, может быть, ему элементарно учиться не нравится. Ничего страшного! Я вот тоже в школе в отличниках не ходил, однако некоторых высот достиг, любого могу к ногтю прижать, если захочу. Ты посмотри, как все передо мной лебезят; я властью обладаю почти неограниченной, я живу, как у Христа за пазухой, я…

— Опять ты, Вова, понты колотишь? Твоя власть на связях держится, ещё на знакомствах, на том, что ты член партии царя. Если кто-то покруче пожелает тебя задвинуть и своего человека посадить на твоё тёплое место, то ты враз в канаве окажешься или в тюряге, а то и к стенке поставят.

— Я тебя умоляю, не начинай! Мы, кажется, про сына разговаривали, про его успехи в школе; вот давай и продолжим…

— А я тебе и толкую, что он плохо учится. Зато про Риту Блюмберг на собрании все уши прожужжали: она отличница, активистка, общительная девочка, типа аккуратная… О Боже, как же эта жидовка меня достала…

— Согласен с тобой, Надя! Эти пархатые всю страну скупили, продали и снова скупили. Наверху есть мнение, что евреев надо бы постоянно в чёрном теле держать, конкретный заслон им поставить во всех сферах жизни: в экономике, в науке, в медицине; короче, везде…

— Тут, Володя, я полностью на твоей стороне. Но, как это сделать, если они родственными связями обросли, в свиту Самого входят, в Политбюро залезли, покупают всех и вся?

— Ну, не знаю я. Пока не знаю…

…Коля в это время стоял за неплотно прикрытой дверью, втягивал в себя сопли и внимательно подслушивал диалог родителей. Их слова оказались явно по душе маленькому антисемиту, ласкали его слух и косвенно призывали к активным действиям. Он глубоко уверовал в то, что бы он ни сделал, папа его отмажет, и мама заступится, коршуном налетит на любого…

— Я вот что думаю, Вова: может, наймём для нашего мальчика репетитора хорошего, детского врача толкового, логопеда умного, наконец. Надеюсь, они Коленьку на правильный путь наставят, вылечат, на буксир возьмут?

— Конечно, организуем, но сначала пусть начальную школу закончит, хотя бы на тройки. Надя, подыщи ему весь этот штат-монтаж и денег не жалей.

— Я вообще-то давно хотела это сделать, но боялась, что ты против будешь.

— Ну вот и обсудили всё! Давай уже ужинать, а то в горле пересохло. А что сегодня в нашем кабачке?

— Даже не знаю. Пойду у поварихи спрошу…

…Коля вмиг отскочил от двери и помчался в свою комнату досматривать мультик.

На следующий день он явился в школу в приподнятом настроении, смело зарулил в класс и огляделся. За первым столом робко восседала еврейская девочка Рита.

Кругом носились и галдели возбуждённые школяры, в окна заглядывали розовые утренние облака, а она, не замечая никого, сидела и тихонько читала какую-то книгу; скорее всего, это был сборник стихов Блока.

Коля нагло подлетел к Рите, схватил её за косичку и писклявым шепелявым голосом заорал: «Зыдовка! Зыдовка! Зыдовка!»

Тут же в классе воцарилась гробовая тишина; подавляющая часть третьеклашек не знала смысла этого слова, но некоторые принялись таинственно хихикать, показывая на Риту пальцем.

Тем временем Коля орал ещё громче, разбрызгивая по сторонам слюни и пузыри соплей: «Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка!»

Ни у кого из одноклассников не возникло желания заступиться за униженную, оскорблённую девочку. Никто даже пальцем не пошевелил. Все стояли и наблюдали за этой трагической, отвратительной сценой: мальчики боялись Ванюкина-младшего, а девочки испугались за свои косы.

Вся эта гнусная ситуация должна была, тем не менее, когда-нибудь закончиться, и она закончилась совершенно неожиданно для всех. Оскорблённая Рита прекрасно знала смысл слова «жидовка» и готова была разреветься, но она поступила иначе. С невыразимой яростью она схватила за шиворот сопливого ублюдка, потащила его к доске и принялась яростно колотить его носом о классную доску.

Конец ознакомительного фрагмента.