Треба

Сергей Анатольевич Толстой, 2023

Треба это осознанная необходимая жертва на пути к достижению поставленной цели.Эта книга – классическая современная литература, где каждая из частей представляет собой смесь разных стилей. Читатель погружается в водоворот событий, где всего присутствует по чуть-чуть: немного мистики, вкрапления юмора, загадочный триллер, ударный боевик. Все три составные части произведения настолько не похожи друг на друга и, казалось бы, совершенно не стыкуются одна с другой, что у читателя создаётся полное впечатление прочтения разных книг. И только лишь на последних строчках выстраивается стройная схема происходящего и понимание общего замысла.Будьте осторожны, это книга-воронка, засасывающая в себя и не оставляющая времени на другие дела. Приятного путешествия!

Часть I

Сантехник во фраке

Он держал в деснице Своей семь звезд,

и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч;

и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый.

И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне:

не бойся; Я есмь Первый и Последний.

Откровение Иоанна Богослова

Сколько помню путешествий в Крым — ничего не меняется. Удушающая жара Симферополя, никогда не видевшего моря, это первое, что бросается в глаза страждущим по отдыху отпускникам. Поднимающееся от асфальта горячее марево, одновременный запах несколько дней немытых тел, духов, жарящейся шаурмы — вся эта липкая смесь обволакивает вас, начиная с первого шага за пределами вагона. Людской водоворот с сумасшедшими глазами, рвущийся к пригородным кассам, обязательно вынесет в нужную сторону. Главное не сопротивляться. Двигаясь в потоке, как горбуша на нерест, нужно умудриться не наступить на бездомных собак с вываленными языками, стайками бегающих по перрону. Повинуясь толпе, вы нырнёте в тёмный провал подземного перехода, потопчетесь немного в полумраке, пару раз отдавите чьи-то невовремя подвернувшиеся сандалии, получите в ответ ботинками от шеренги вьючных альпинистов, и выберетесь, наконец, наружу. Во всю ту же стройную какофонию жары и прогорклости фастфуда. И горе тем, кто не успел ещё в вагоне совершить утренний моцион — им придётся немного пройтись к торцу административных зданий, чтобы обязательно наткнуться на острый букет бесплатного туалета пополам с хлоркой. Там же, наряду с осязанием, зрительные рецепторы начинает радовать грозная надпись около рукомойников «НОГИ НЕ МЫТЬ!»

Нет. Не меняется решительно ничего. Все та же толпа перепуганных, мечущихся потенциальных отдыхающих. Те же груженые сумками, баулами, чемоданами, красномордые мужики, мучающиеся похмельем. Одинаковые толстые тетки с дурацкими шляпами на головах, волочащие за руки детей. Толпы молодёжи, разодетой в пух и прах, канареечной пестротой мельтешат муравьями. Надменного вида мадамы в почти газосварочных очках несут на руках мелкотравчатую чушь. Вокзал, битком забитый людьми, огромные очереди за билетами хоть куда-нибудь, уставшие от всей этой круговерти кассиры в узких прорезях билетных окошек.

— Девушка, до Тулы!

— Билетов нет.

— Мне срочно! Два!

— Билетов нет.

— Ну мне же домой! В Тулу!

— Билетов нет.

Механический какой-то, железно-искаженный женский голос монотонно повторял одну и ту же фразу. Сзади на незадачливого уже начинают давить.

— Чего стал? Тебе же сказали — нет билетов. Отойди в сторону! — и локтями, локтями, очищая для себя жизненное пространство.

— Ты еще раз пихни меня, жопа в шляпе! Я тебе шляпу знаешь, куда засуну?

Худой ППСник, в голубой рубашке с мокрыми пятнами под мышками и на спине, лениво отвернулся к окну.

— Беляши! Горячие беляши!

Привокзальная площадь, да и вся прилегающая территория, были забиты киосками, импровизированными кафешками, частниками, которые чуть ли не с рук торговали чем-нибудь съестным. Просто на мощёной плитке стоят грязные пластиковые стулья.

Никогда не понимал людей, покупающих себе здесь еду. Даже если по умолчанию принять, что всё это сделано не из котят, моя внутрення брезгливость начинала вопить дурным голосом уже через минуту наблюдения за процессом торговли. Продавцы брали у покупателей деньги, внимательно пересчитывая мятые бумажки, давали сдачу, оставляя на гривнах жирные пятна. Этими же руками ловко выхватывали из стоящей рядом ёмкости исходящий паром большой чебурек с начинкой из мелкорубленого лука, заворачивали в парочку салфеток, и с улыбкой протягивали нетерпеливому голодающему. Для дезинфекции пальцы вытирались о засаленный фартук, весь в радужных разводах от дезодорированного масла, ими же ковырялся нос в ожидании следующего клиента.

Едва выйдя из уютного купе, вокруг тебя начинают сновать какие-то мутные типчики с внешним видом стервятника-трупоеда и с пронзительными взглядами оценщика из ломбарда. Добавляют картину алкаши, бомжи и таксисты, являющиеся здесь отдельной кастой, чем-то типа брахманов.

Отличительной чертой всякого уважающего себя крымского таксиста являются четки. Длинные, пластинкой, или виде деревянных бус — неважно. Они живут в руках их обладателя совершенно самостоятельно, перепрыгивая с пальца на палец, до конца руки и обратно. Перебираясь по бусинке, они, кажется, вычитывают какую-то особенную мантру для охраны хозяев. Обладатель же четок жует жвачку, курит, и цепким взглядом сканирует окружающую его круговерть, безошибочно выбирая жертву «пожирнее». У него расстегнутая до предпоследней пуговицы рубаха, вывалившееся из нее волосатое пузо, копеечные солнцезащитные очки, шорты и грязные пальцы с криво обкусаными ногтями, торчащие из шлёпанцев. Разговаривают эти уникумы специальным таксистским тоном. Эдаким, доверительно-свойским:

— А вы куда едете? Алупка? Отлично! Я как раз в ту сторону. Могу подбросить недорого. Всего 80 долларов. Это почти даром, мамаша, вы с вокзала выйдете, — вас же обдерут как милую. А так сядем, быстро доедем, ребеночка утомлять не будем. Обычная цена до Алупки — 120, но я ж не зарабатываю. Я так. Подсобить.

У теряющей соображение потенциальной жертвы из рук выхватываются сумки, и все. Трепыхаться бесполезно. Вы опутаны. Надежнее, чем муха в паутине. Под убаюкивающе-монотонную речь всё семейство сажается в раздолбанную колымагу. Если вокруг у кого-то и возникают проблески ума, они умело гасятся криками дражайшей второй половинки: «Ниночке нельзя долго находиться на солнце! Поехали!».

В сезон крымские «шашечные падальщики» делают месячную зарплату среднестатистического работяги за пару дней.

Мой удобный рюкзак, несмотря на количество загруженных в него килограмм, был совершенно не в тягость. Расписание пригородных поездов также не изменилось — электричка до Севаста уходила практически через полчаса после прибытия скорого в Симферополь. Купив билет, я собирался, было, сходить в магазин за водой, как возле уха услышал:

— Козел!

Собравшись извиниться за отдавленную кому-то по неосторожности ногу, я обернулся и увидел дамочку, не обратившую на меня ни малейшего внимания, кричащую в трубку сотового:

— Да пошел ты! — она сбросила звонок, положила телефон в сумочку, висящую на руке, взялась за ручку здоровенного чемодана на колесиках, стоящего возле нее, и злой походкой пошла, шлепая сандалиями по асфальту, в сторону поездов.

Улыбнувшись, я продрался сквозь ряды продающейся китайской ерунды, вышел на площадь и направился в сторону ближайшего магазина.

Второй раз я увидел её возле электрички. Она стояла перед своим баулом с раздраженно сжатыми губами, размышляя, как его затащить в тамбур.

— Разрешите пройти? — я протиснулся мимо нее. Поднялся по лестнице, вошел в вагон. Снял стодвадцатилитровый рюкзак. Он, хоть и удобный, но все же успел порядочно отдавить плечи. Поставил его на сидение и пошел обратно. Спустившись по лестнице вниз, подхватил девушкин нечаянный якорь:

— Пошли. В стоимость билета входят услуги грузчиков.

В уголках взметнувшихся на меня глаз блестели слезы.

— Спасибо.

Два субчика с подчеркнуто безразличным видом перестали поддерживать плечами опоры крыши, начав вразвалочку удаляться. Мы зашли внутрь, я поставил тяжеленный отрыватель рук напротив себя. Вот всегда было интересно, что в них засовывают женщины? Снаряды, отбиваться от ухажеров? Достал прохладную воду. Забросил свой рюкзак на верхнюю, багажную, полку. Сел, и начал рассматривать свою невольную попутчицу. На ней был легкий летний сарафан, минимум косметики, уже запомнившиеся сандалии белого цвета. Лицо такое… Выразительное, что ли. Плюс-минус моего возраста.

— Куда едешь?

— В Крым! — зло ответила она. Отвернувшись к окну, достала из сумочки зеркальце, и хитро сложив платок, начала вытирать глаза.

Мысленно улыбнувшись, я открутил пробку, сделав пару больших, вкусных глотков.

— Воды? — протянул ей пластиковую ёмкость.

— Спасибо, — уже гораздо спокойнее ответила она, как будто и не было мимолётной слабости. Взяла бутылку, отпила.

— А я вот не догадалась купить. Сколько нам в этой духоте плестись?

— Часа три.

— О Боже!

— И это только до Крыма. До моря дальше.

Удивлённые глаза растерянно смотрели на меня. Не выдержав, я рассмеялся.

— Дурак! — она тоже, наконец, улыбнулась, — а ты куда?

— Под Балаклаву.

— А почему «под»? В подвале жить будешь? — не без яда спросила, наконец, посмотрев в глаза.

Желтые. Но вместе с каштановыми вьющимися волосами смотрятся отлично.

— Нет. У нас лагерь. Стоим дикарями на берегу моря.

— В палатках, что ли? — она брезгливо поморщила нос.

— Именно.

— Не понимаю этого. Без удобств. Горячей воды. Нормальной кровати.

— Suum cuique.

— Что?

— Каждому свое.

— А на каком это языке?

— Латынь. Jedem das Seine. То же самое, но на немецком. Слова одни и те же, а смысл разный.

— Это еще почему?

— Потому что на латыни это выражение обозначало высшую справедливость. А вот…

— Хватит выражаться! Билеты предъявите! — на полуслове меня оборвала строгая тётка — контролер в форме, с большой сумкой на плече и металлическими кусачками в руке.

Я полез в карман, а девушка покраснела, начав лепетать о том, что она собиралась его, билет, приобрести, но тут все резко изменилось… И она забыла.

— Голову дома, в Москве, не забыла?

— Я из Украины.

— А мне все равно. Выписываю штраф.

— Может быть, у вас можно купить этот злосчастный билет?

— Нельзя. Я вам не касса! — решительно отрезала злая контролёрша и лязгнула своими кусачками мне по билету, оставляя на нём россыпь каких-то дырок.

Штраф был небольшой, но настроение подпортил.

Какое-то время мы сидели молча, рассматривая в окнах неспешно проползающие пейзажи: дома, огороды, выгоревшую на испепеляющем солнце зелень, особых, крымских рыжих коров, больше похожих на больших собак. Мимо мелькали поля со спеющими персиками и виноградники, высаженные аккуратными рядами.

Мысли улетели в сторону. Я начал вспоминать, все ли заказы выполнил, всё ли требуемое везу, что еще нужно докупить в Севастополе. Вот, например, тушёнку необходимо везти из дома, в отличие от рыбных консерв, которые можно брать на месте. Как и спиртное. Про крупы с картошкой и всякими морковками не говорю. Они везде одинаковые. А вот сигареты… Сигареты!

— Куришь?

Девушка вздрогнула. Тоже, наверное, глубоко задумалась.

— Пойдем.

Закрыв за собой раздвижные двери в тамбур и прислонившись спиной к стене так, чтобы видеть наши вещи, я достал пачку.

— Как тебя зовут — то хоть, заяц?

— Почему заяц?

— Ездишь бесплатно.

Она рассмеялась.

— Лена.

«Высокая все-таки, — отметил я, — и немного нескладная».

Общаться было тяжело — в тамбуре стоял грохот от колес, бьющих в стыки рельс, поэтому курили молча, наблюдая, как дым всасывается в неплотно закрытые двери на улицу. Через них прямо в глаза беспощадно било злое летнее крымское солнце. В жёлтых прорезях света была хорошо видна летающая пыль пополам с голубыми табачными волнами, заполнившими помещение. Внезапно вагон оглушительно завизжал тормозными колодками пополам со всем своим полудряхлым существом, начав останавливаться. С невероятными потугами астматика, несущего тяжелые сумки, хрипя, лязгая и, казалось, теряя какие-то детали, он, наконец, затих. Подумав немного, зашипел, как потревоженный кот, вкривь и вкось раскрывая свои двери.

На перроне стояла парочка — ховайся в жито. Два худощавых парня, на вид либо только закончившие школу, либо год-два назад. Первый, чуть повыше, был одет в грязные брюки изначально серого цвета и синий пиджак, размера на два больше требуемого, на голое тело. Из старого, порванного резинового сланца торчал грязный большой палец. В руках он держал открытую бутылку шампанского. Его спутник был колоритен в никак не меньшей степени. В безукоризненно отглаженной белой рубашке, расстегнутой на три четверти, под которой была голубая полосатая тельняшка, застиранных старых коротких брюках, не доходивших даже до косточки на ноге и светлых туфлях, все в дырочку, на босу ногу. Даже из тамбура было видно, насколько парни были пьяны.

Поднявшись в поезд, тот который пониже, пошел в вагон, а второй, заметив Лену, затормозил, и начал картинно раскланиваться:

— Оп-па! Бонжур, мадам! И как нашу кисю зовут? Мамзель не желает ляпнуть «шимпанзе»? Шобы разговор для разгону завязать.

Лена отвернулась к окну. У кавалера не хватало верхнего зуба.

Двери закрылись, мы тронулись. Дальше парень говорил громче, перекрикивая какофонию давно отработавшего свой ресурс состава.

— Ты сатри! Манерная! Она у тебя всегда такая? — он щербато подмигнул мне.

— Когда как.

— Каку драли кверху… — не закончив, он вдруг резко изменил настроение и голос. Из кривляющегося, тот стал дерзким, вызывающим.

— Слышь, брателло. А дай закурить для начала!

Я внутренне напрягся. Драться особо не любил. Да, чего греха таить, до путя и не умел. Вытащил пачку, но открыть не успел. «Попандопуло» взял её у меня из руки, достал сигарету, прикурил, спрятал остальное себе в карман и посмотрел мне в глаза.

Я молчал.

От парня сильно воняло перегаром.

— А чё, как у нас с благотворительностью? В помощь мировому пролетариату.

— Денег нет.

— Ты не дерзи, Вася! Не видишь — трудящиеся в затруднении, — сделав глоток из бутылки, он, булькая, прополоскал горло, — нужна поддержка.

— Денег нет.

— Ты дуру только не гони! Потомушо если найду, возьму всё.

Весь разговор парень стоял, наклонившись чуть вперед, глядя в упор. Боковым зрением я увидел, как испуганно на меня смотрела стоящая в стороне Лена. Почему-то это придало уверенности.

— Я сказал тебе, денег не дам! — голос зазвучал уже твёрже.

— Ты чо гонишь, обормот?!

Все. Ситуация патовая. Я сжал кулаки и стал прикидывать, как и куда буду бить. Правой рукой попытаться изо всех сил вмазать в нос, потом добавить слева. Если сперва промахнусь, нужно немного присесть и, развернувшись снизу, апперкотом в челюсть. Между лопаток вниз побежала капелька пота. Запах алкоголя усилился, парень начал движение в мою сторону.

Внезапно всё разрешилось. За спиной наезжавшего раскрылись двери, появился его спутник, и не успел я всерьез испугаться численного перевеса, как второй закричал:

— Гена, да ты притомил! Какого ты тут кусалово устроил? Я из другого вагона вернулся! Пошли, — он потянул первого за руку, — брось ты этих лохов.

— Погоди, тут вопрос есть.

— Погнали, я тебе говорю!

Они вдвоем здорово напоминали махновцев из старых советских фильмов.

— Ты, лопушок, мне больше не попадайся лучше! — щербатый ловко плюнул мне под ноги, — и шмару свою побереги.

Развернулся и начал уходить, по пути вычитывая своего друга: «На кой ты влез, я говорю?». «Да что ты от них хочешь? Это ж хохлы долбанные!»

Настроение было — хуже не придумаешь. Острая боль пронзила правую руку. Ага. Сжав кулаки, не заметил, что в ней оставалась сигарета. Она «докурила себя сама», и дала о себе знать, начав поджаривать пальцы.

— Чёрт! — я затряс кистью.

Вернувшись, мы сели, и я снова потянулся за водой. Было стыдно за себя. На спутницу свою я изо всех сил старался не смотреть.

— Дай и мне, пожалуйста.

Протянув полуторалитровый пластик, совершенно неожиданно для себя увидел, что она улыбается.

— А ты молодец!

Вот это уж совершенно ни в какие ворота.

— Издеваешься?

— Совсем нет. Ты же один, а их двое. И ничего им не отдал.

М-да.

— Одному из этой парочки нужно отрезать ногу и выдать попугая, — ляпнул я какую-то глупость и, пряча, скрестил руки на груди, трясущиеся от выброса адреналина.

Лена засмеялась и сделала пару глотков.

— А я вот не знаю, куда еду, — внезапно пожаловалась, закручивая крышку.

— Как это?

— А вот так.

— Давай со мной!

— Спать в палатке с пауками, купаться из кружки морской водой и ощущать остальные милые прелести «дикой жизни»? Нет уж, увольте! — её голос колокольчиком звенел по вагону.

Отчего-то стало обидно. С такой реакцией сталкиваешься постоянно, но именно сейчас накатило.

Отвернувшись, я начал рассматривать пейзажи, калейдоскопом мелькающие за окном.

Этого ведь не расскажешь. Это чувствовать надо — что такое жизнь вдали от бешеных туристов. Тебе не надо толкаться и ругаться за место на пляже. Нет сотен орущих в уши одним и тем же репертуаром кафешек. Нет любителей шансона, изгаляющихся в караоке. Нет бухих уже с утра красномордых пузанов, выискивающих прищуренным взглядом тех, кто не болеет за «Спартак», или не уважает ВДВ. Нет вони жарящихся на прогорклом масле чебуреков. Нет людей, бросающих себе под ноги обертки от мороженого, пустые бутылки из-под напитков, кожуру от апельсинов. Там, куда я еду, вообще нет мусора под ногами. За этим следят.

Вся прелесть «культурного» отдыха держится на железных правилах. Например, в маленьких магазинчиках, разбросанных по всему побережью, выбор предлагаемых товаров должен быть как можно меньше, и стандартизирован. Объясню, почему. Когда стоит очередь из двадцати страдальцев, душа которых требует пенного волшебства, роскошь траты пяти минут на выбор из шестнадцати предлагаемых сортов непозволительна. До́лжно стоять три вида самого унылейшего пойла. Ни в коем случае не холодного. А то начнут мацать бутылки, выбирая самую-самую. А так — тёплое, и все вопросы отпали. Не нравится — иди, ищи дальше.

Или, например, вот ещё. Сдаваемые собачьи конуры под громким названием «Отдельные апартаменты» не должны иметь ремонта строго двадцать лет, а так же обязаны содержать в себе продавленные панцирные кровати, от недельного спанья на которых развивается хронический сколиоз. Суточная цена на право обладания этой прелестью варьируется строго между любовью хозяина к дензнакам и совестью. То есть, не находя конфликта, штопором уходит в бесконечность.

А ещё все приезжие мечтают попить домашнего вина «Чёрный доктор», заботливо настоянного на навозе, покататься по горам на всех видах транспортных и не очень средств, будь то ослики, козлики, лошадки или вездеходики. Сфотографироваться с обезьянкой и пьяным в слюни дядей Герой из Тамбова, уснувшим прямо на пляже под визги жены, которая не в состоянии дотащить этого бегемота в свою норку площадью два на два.

Обязательный пункт — недельный запой, поедание чурчхелы, отравление «свежайшей солянкой» и ожоги различной степени тяжести.

Громко завизжав ржавыми тормозами, мы остановились. Парочка пассажиров не спеша зашла в вагон. Из распахнутого проема несколькими тамбурами от нас, спиной вперед, как будто от сильного удара в грудь, вылетел парень в пиджаке. Ударившись об асфальт, он попытался встать, но был вторично сбит с ног своим другом, вышвырнутым, правда, более традиционно — головой вперед. Где-то впереди послышалось несколько аплодисментов и возгласы одобрения.

Настроение, как говорил классик, улучшилось. Двери закрылись, мы оставили потрёпанную парочку вместе с их жуткими проклятиями пополам с обещаниями тридцати трех казней египетских, далеко позади.

— Ты обиделся, что ли?

— А? Нет, задумался.

— О чем?

— О том, где я сегодня окажусь.

— Значит, обиделся, — она широко заулыбалась.

— Разве что чуть-чуть. У меня к тебе два вопроса.

— О, вот это уже интересно. Жду.

— Первый. Ты знаешь количество тоннелей на подъезде к Севастополю? Они как раз сейчас начнутся.

— Нет. А ты?

— Я каждый год считаю и крепко-накрепко запоминаю. До следующего года. Потом сначала.

На последних словах резко потемнело, послышалось отраженным эхом металлическое лязганье колес. Стало прохладнее.

Через секунд тридцать мы вновь вынырнули под яркое солнце и практически одновременно, громко, сказали:

— Первый!

— Ух ты, как страшно!

Стало гораздо тише.

— А второй вопрос?

— Мы еще увидимся?

— Не знаю, — просто ответила она, — скажи номер своего телефона, и может быть… Всё может быть.

Продиктовал я его со второго раза.

Первый раз помешал опять напавший на наш поезд тоннель.

*

За окнами потянулись бухты, изрезанные пещерными церквями Инкермана. Рыбацкие и военные корабли под российскими флагами перемежались шикарными белыми лайнерами нуворишей. Иногда между ними качались на волнах не уступающие по роскоши яхты украинских генералов. Наша скрипучая зеленая гусеница ползла в тени деревьев, ныряя в черные каменные провалы, медленно сокращая расстояние до центрального вокзала. Люди завозились, зашевелились, начали проверять вещи, готовясь к приближающемуся окончанию поездки. Какая-то бабулька отчитывала внука за то, что он сейчас «подлец, весь сервиз разобьет, если так будет бросать сумку».

— Ну что, пора и нам собираться.

Лена вдруг заметно занервничала. Я сделал вид, что не заметил.

— Мы делаем так. Я вынесу твои вещи, а ты выйдешь вслед за мной. И будешь ждать меня на перроне пока не вернусь, и не заберу свои, идет?

— Хорошо.

Поток освобождающих вагон пассажиров выплюнул нас на платформу. Пришлось хорошо постараться, чтобы вернуться обратно, двигаясь против течения. Будучи еще внутри, надел рюкзак, застегнул поясные ремни, подпрыгнул. Ничего не давило, никуда не перекашивало. Вот и отлично. Спустившись, увидел, что Лена разговаривает по телефону. По напряженному лицу и резким, обрывочным, обвинительным фразам, понял, что лучше подождать в сторонке. Захотелось закурить. А пачка сигарет — то того… Тю-тю…

Чертыхнувшись, снял рюкзак, расшнуровал. Долго ковырялся в нем, ища ещё не распечатанный блок.

Наконец, упаковал обратно все вещи. Сдернул полиэтиленовую обёртку с алюминиевой фольгой, положил их в карман джинс.

— И мне одну дай.

Я даже вздрогнул.

Она стояла рядом. Злая. Вытащив из пачки небольшой цилиндрик с жёлтым краем, протянул. Мы закурили. Лена стояла полубоком, и мне почему-то казалось, что таким образом она хочет скрыть то, что плачет. Но выбросив окурок в приваренную к столбу маленькую урну, она посмотрела мне в глаза абсолютно сухими глазами, полыхающими яростью, спросив:

— Где здесь такси, или городской транспорт?

— Недалеко. Мне тоже как раз туда.

К остановке вела дорога, проложенная над железнодорожным полотном. Мы медленно двигались по нему, то и дело притормаживая. Колесики большого чемодана постоянно попадали в ямы и выбоины. А от помощи Лена категорически отказывалась.

— Ты уже решила, где остановишься?

— Разберусь.

— Если хочешь — у меня есть несколько телефонов людей, которые сдают квартиру, могу им позво…

— Не нужно.

Если бы на мне не висел рюкзак, я бы пожал плечами. Feci quod potui.¹ Немного подумал и про себя же добавил, улыбнувшись: faciant meliora potentes.²

Уже на подходе, спросил:

— Номер маршрутки или троллейбуса подсказать?

— Нет.

— Тогда счастливо отдохнуть.

К бордюру подъехал нужный мне микроавтобус.

— Пока! — пригнувшись, я побежал, в последний момент успев втиснуться в уже почти отъезжающую машину.

«Спасибо» — перед самым закрытием за собой двери, то ли донеслось, то ли послышалось. Посмотрев сквозь стекло наружу, я увидел Лену, стоящую спиной рядом со своим огромным чемоданом, рассматривающую номера маршрутов и пункты их следования.

Показалось.

Наш водитель понесся улочками и проспектами Севастополя, лихо, с каким-то даже ухарством, тормознув «топик» в конечной точке своего следования — «Пятом километре».

Выгрузившись, я достал телефон.

— Валера! Привет, ага. Я уже на «пятом». Подумай, нам что-то ещё надо?

С другой стороны трубки послышалось секундное замешательство.

— Купи пластырь тканевый. А то у нас тут есть раненые.

— Всё? Спроси у Ирины Владимировны. Будет кричать ведь, почему с ней не посоветовались.

— Она купается, а я в лагере.

— Валерчик. Сходи, пока я аптеку искать буду.

Динамик донес громкое шипение выдоха.

— Хорошо.

Оранжевая лампа на безоблачном небе палила нещадно, футболка в считанные мгновения под рюкзаком стала мокрой, а еще через несколько — сухой. Надо срочно предпринимать акцию возмездия небесному светилу. В качестве орудия было определено местное «Крымское».

«Молодой человек! У нас все напитки — холодные!»

Действительность расходилась с обещаниями кардинально, от чего и так «левенькое» пиво превратилось в эталонное «Писи тёти Аси».

Пришлось оставить едва начатую бутылку возле магазина. Отмщение откладывалось. Сделав с десяток шагов, я обернулся в поисках вывески с красным крестом.

Бутылки уже не было.

Купив пластырь, не спеша отправился к остановке с нужным мне автобусом, где меня настиг телефонный звонок. Ирина Владимировна строгим голосом продиктовала целый список овощей, зелени, круп, и почему-то прищепки.

Пришлось возвращаться, закупать требуемое, стараясь по памяти ничего из названного не пропустить.

Теперь мои руки были заняты двумя кульками, поэтому пришлось повозиться, отдавая деньги водителю полуживого рыдвана, идущего до Балаклавы.

Десяток минут мимо виноградных полей — и я почти на месте. Выйдя на конечной, привычно поднял взгляд вверх, мысленно поздоровался со стоящим на вершине Кастрона донжоном и двинулся на набережную. Там, догрузив пакеты несколькими «цистернами» с пивом, плюс одну ноль пять на дорогу, пошел к скоплению яликов.

Ялик — это лодка с мотором плюс «бомбила». Характер у них похож на таксистский, но со своим, морским, колоритом. Если «Иван» на справедливое возмущение «с чего бы это езда в 10 минут столько стоит», не моргнув глазом начнёт вкручивать о непомерных ценах на бензин, мировой еврейский заговор и взяточниках — гайцах (ездя на копеечном газе с фамилией Зильберман и имея кума — майора ГАИ), то лодочник загадочно кивает на «погранцов», всё тот же 95-й бензин, загадочного «бригадира»…

Ну и правильно. Чего им, прямо в глаза тебе говорить — хочу, мол, милый терпила, нагреть тебя во весь твой полутораметровый рост!?

Хотя… Лучше бы именно так, чем выслушивать всю эту пургу. А то ведь в один день можно не сдержаться. И по мордасам, по мордасам. Возможно, даже, его толстой пачкой сегодняшней выручки.

Ладно. Пора отгонять от себя сладостные мысли о расправе.

— Здорово, мужики!

— И здоровее видали.

— А кто на «пальцы»?

— Да ты и будешь.

— И больше никого?

— Ни-ко-го, — раздельно, по слогам произнес молодой, нахальный парень.

— А сколько будет самому?

Он развязно осмотрел меня с ног до головы.

— Двести!

— Триста! — не выдержав, я выкрикнул еще громче его.

Стоящие за спиной наглеца другие лодочники с видимым удовольствием засмеялись.

Он, уже теряя уверенность, оглянулся на них, повернулся вновь ко мне.

— Ну, можно и триста.

— Правильно. А чего б не провезти хорошего человека, ага? Не зря же лодку гонять, топливо тратить… Износ мотора, покраска бортов… Даром же, как говорится, за амбаром, так-то ведь? Нешто я не понимаю?

Мужики откровенно веселились.

Окончательно сбитый с толку парнишка кивал головой.

Вдруг резко прервав свой мутный поток раздражения, я дал заднюю:

— Нет, не хочу.

Как будто поленом по темечку ему врезал. Тот аж модный телефон в руках крутить перестал.

— Почему?

— Подожду еще попутчиков. А то на море волна сегодня, не ровен час перекинемся, а толпой, как не крути, устойчивей будет.

Он уже понял, что я издеваюсь, подумал, обижаться или нет, плюнул, и пошел искать пассажиров на «ближний» пляж.

Хуже к приезжим относятся только продавцы магазинов. Любая торговка придорожного лотка, взвесив килограмм яблок, в довесок считает своим долгом окатить тебя двумя литрами презрения. Если невнимателен — обсчитает. Возмутишься — обложит матом. Ответил — пеняй на себя.

В общей сложности, на причале я проторчал чуть больше часа. Еще пару раз сходил за пивом, изучил весь ассортимент бесполезных сувениров, которыми были сверху донизу забиты палатки, стоящие по периметру пристани, сразу за кинотеатром с чудным, радующим ухо названием «Монпепос».³ Понаблюдал за снующими отдыхающими. Купил пиратский флаг. На его черном фоне злобно скалился одноглазый череп с перекрещенными костями. Повешу его над палаткой. Пусть охраняет.

И вот, наконец, везение. Оно подошло в виде троих парней с длинными волосами, перетянутыми на лбу веревками. Ребята были гружённые рюкзаками, ощущением тщетности бытия, гитарами и пакетами с едой. Рядом с ними стояла пара девушек, как две капли воды похожих на своих спутников — от немытой головы, до отсутствующего взгляда. Они несли пару маленьких барабанов. Да и ладно, нам в одну сторону, а это главное.

Быстро скооперировавшись с этой компанией, я загрузил в лодку свои баулы, помог перенести туда же вещи начинающих музыкантов. Быстрее, быстрее грузитесь, надоел уже этот пирс. Ровно уложенная тротуарная плитка, стилизованные «под старину» фонари, очередь фотографирующихся с Куприным… Нет, меня нельзя выпускать туда, где много людей. Сразу хочется на Луну. Туда, правда, уже тоже добрались. Радует то, что быстро свернули манатки.

Все говорят, что я строго асоциален. Меня даже ни в одной социальной сети нет. А по теперешним меркам это значит, что я вовсе не существую в природе.

Наконец, наша лохань с гордым названием «Смелый» завелась и мы начали выходить из бухты. Отсалютовав будке с погранцами «Золотом Скифов», я сделал большой глоток, закурил, рассматривая вначале окрестности, а затем и спутников повнимательнее. Судя по тому, как они смотрели то на меня, то на мою бутылку в руке, это деятели, презрительно называющие таких как я, алкашами. Ну да. А глядя на ваши глаза и одежду, алкоголь вам ни к чему — вы уже вмазались парой «дудок». То есть трава, видите ли, не преступление.

Есть у меня один знакомый вот такой же. Всё губы презрительно кривит при слове «водка». А сам «бульбулятором» убьется, и часами ходит, улыбается, с лицом олигофрена.

Конечно, вы не алкоголики. Вы наркоманы. И бабушке моей потом можете рассказать, что на траву не садятся. Достаточно того, что от неё у вас ни одной извилины не осталось.

Собрав требуемую сумму за проезд, отдали её нашему рулевому. Я достал мобильный.

— Алло, Мажор? Привет! Каак паагодка? — намеренно растягивая гласные, прокричал в трубку.

— Привет! В белокаменной не знаю, а у нас отличная! Ты отчалил? Ирина Владимировна уже Пусика загоняла — гости будут, дров принеси, картошки начисти…

— Нашла гостя, — сварливо пробурчал я, — ладно. Возьми Сало, встретьте меня минут через пятнадцать.

— Легко, — ответил Мажор и отрубился.

Прозвали его так за то, что сабж на каждом углу с поворотом не забывал по пять раз на дню говорить, что он москвич. Пока это окончательно всем не надоело. Кстати, первый вариант его погоняла был «Драндулет».

Однажды утром, толком еще не проснувшись, он увидел, что его палатка окружена камешками, схематично похожими на границы столицы на карте. Чтобы задумка была понятнее, рядом красовалась подпись из веток «МАСКВА», а на палатке Мажора зубной пастой злоумышленники написали «КРЕМЛЬ». Тут же лежала чья-то кепка.

Как оказалось позже, жил он в Нахабино.

Мои хипповатые попутчики с отсутствующим видом рассматривали строения на горе.

— А что это за развалины на верхушке? — подала голос девушка.

— Крепость какая-то, — меланхолично ответил парень.

— Старая, наверное. Вон, разрушенная вся.

Ага. Стояла она более-менее нормальная, пока одна известная личность не влезла её реконструировать. Только, то ли от рук не из нужного места, то ли от желания закопать под ней денег побольше, но рухнула радостно половина и так не Бог весть, сколько оставшейся башни. Виноватыми объявили силы природы. Спасибо, хоть не гуманоидов с Цереры.

В этот момент скалы вокруг нас расступились, и мы вырвались в открытое море. Нас слегка покачивало на волнах, лодка, размеренно тарахтя мотором, сделала поворот влево, двигаясь вдоль берега. Соленые брызги летели в лицо, ветер упругим, мягким ударом в грудь поприветствовал новоприбывших отдыхающих. Далеко впереди солнце пробивалось сквозь тучи столбами света, красиво освещая Айя.

Внезапно, как будто мокрой губкой провели по пыльной поверхности, очищая недельную грязь, ушло все раздражение. Злость. Пропала усталость.

Как будто не уезжал никуда отсюда в прошлом году.

Не было этих ненавистных сборов домой, когда все тебе помогают, почему-то пряча глаза. Преувеличено бодро и громко шутят. Несколько раз переспрашивают: «Может еще недельку, старик?»

Позади лодки оказались «ближний» и «дальний» пляжи (для туристов «серебряный» и «золотой»). Мы всё сильнее удалялись от цивилизации, всё больше приближаясь к конечной цели. Я увидел спускающиеся к пляжу фигуры, вскочил на ноги, замахал руками:

— Э-ге-гей, привет, народ!

— А ну-ка, сядь! И не рыпайся!

Голос лодочника был грозен, пришлось подчинился.

На берегу меня услышали и радостно жестикулировали.

Мне казалось, мы плыли вечно. Когда, наконец, причалили, прыгнул в прибой прямо в кедах. Побежал, обнял этих, так хорошо знакомых, человечищь.

— Здорово! Ну, наконец-то, доехал!

— Рад тебя снова видеть, старик!

— Как же я за вами всеми соскучился, вы себе не представляете!

— Эй, — послышался ироничный голос с кормы, — мне неловко прерывать ваши брачные игрища, но хотелось бы попросить вас, голубки, освободить мой ялик от вещей.

Мажор и Сало, хмыкая, пошли к лодке, а у меня в кармане начал вибрировать телефон. Будучи вынутым, его экран показал незнакомый номер.

— Алло…

— Привет, это я. Меня обокрали.

*

Голос Лены дрожал. Сразу почему-то показалось, что она плачет.

— Постой. Дай собраться с мыслями… Как обокрали? Точнее, что украли конкретно?

— Всё. То есть сумку…, — слышно было, как её душат слёзы, — осталась только маленькая, которую я с собой взяла, когда пошла…, — дальше она что-то пыталась сбивчиво рассказать, как ей было неудобно искать жильё с этой огромной сумярой, она отошла «буквально на пять метров, поговорить с женщиной о съёмной квартире…»

Ясно. История банальная. Забили «баки», увели чемодан со всем содержимым.

— Я обернулась, а её уже нет…

— Стоп. Все ясно. Документы, деньги?

— Все в ридикюле.

— А он где?

— Со мной.

Ого. Ну, хоть тут молодец.

— И стою вот тут. А кроме тебя я вообще в этом городе никого не знаю.

— Умница.

— Почему это? — она даже всхлипывать перестала.

— Что позвонила мне, — Сало и Мажор выгрузили поклажу и непонимающе переглядывались, глядя на меня. Я показал им — «две минуты».

–Значит, дальше твои действия таковы. Ты говоришь мне адрес — где ты, затем звонишь в милицию. Объясняешь ситуацию и ждешь их. А я скоро буду.

Длинноволосая компания ехала дальше, на вторые «пальцы». Ялик с обдолбанным содержимым начал отчаливать от берега.

— Стой, стой! — закричал я, забегая по колено в воду, чтобы догнать лодку.

Друзья на берегу вместе с лодочником синхронно покрутили пальцем у виска.

— Не вешай трубку! — крикнул я в телефон, взбираясь на нос посудины, — Пацаны, поставьте мою палатку, могу вернуться поздно, — это уже в сторону берега, где Мажор от удивления выронил из рук мой рюкзак, — приеду — все объясню! Это срочно!

— Как скажешь…

— Алло, Лена, ты еще тут?

— Да.

— Так где ты?

— На автовокзале.

— Да там же куча патрульных! Быстро ищи их!

Примерно через час я вошел в местное отделение, в котором Лена заканчивала давать показания, подробно описывая женщину, которая ее отвлекла. Подписав кучу бумажек, включавших в себя перечень похищенного, находившегося в дорожной сумке, а так же несколько протоколов, получив вялое заверение «сделаем все возможное», мы, закурив, вышли на улицу.

— Сумасшедший какой-то денек… Как ты?

— Нормально.

Она уже взяла себя в руки и держалась более уверенно. О ее душевном состоянии напоминала только едва подрагивающая в пальцах сигарета.

— Какие дальше планы?

Нервный смешок.

— Как не было никаких, так и нет.

— Ну, их не так много, — я сделал глубокую затяжку, — первый. Едем на вокзал, истово молясь, чтобы были билеты обратно. Садишься в поезд, и через определенное количество времени ты дома. Второй. Ты продолжаешь отдых, но уже без горы очень нужных вещей.

Она безразлично пожала плечами.

Горячий дым запершил в горле. Во рту было сухо и неприятно. Я выбросил сигарету.

— Значит так. Здесь недалеко есть культовое заведение, там неплохо кормят. Бонусом подают свежее пиво. Не знаю как ты, а я с утра ничего не ел. Там и подумаем.

Лена согласно кивнула, щелкнула окурок в урну, и мы двинулись.

Кафе было непритязательно по внешнему виду, но это обманчивое впечатление. Повар здесь был отменный. Я невольно улыбнулся, глядя, как моя спутница с удивлением начала озираться по сторонам, едва мы вошли. И было от чего. Внутреннее убранство представляло собой классическую столовую советского периода где-нибудь на Криворожском горно-обогатительном комбинате. На стенах выдержанная в идеологическом плане плитка, на полу — строгий кафель. Когда я первый раз попал сюда, меня полчаса не отпускало ощущение операционной. Мебель не меняли с 70-х годов. Лена остановилась как вкопанная.

— Ну чего ты?

— Только под расстрелом!

— Ты многое теряешь.

— Я думаю, что на меня достаточно потрясений на сегодня.

— Пойдем, угощу тебя вкуснейшей окрошкой.

Она подняла одну бровь, скептически меня рассматривая.

— Пошли. Не понравится — не будешь есть. Заодно, давай поспорим. Если попросишь добавки — с тебя шампанское.

— Ха! Идёт.

Я пошел к раздаточной стойке и взял поднос. Так, ну что же взять? Хлеб, понятно.

— Скажите, — мой взгляд напоролся на суровое лицо поварихи в белом халате и колпаке, — а какой салат свежий?

— Лежалых нет, — нравоучительно заметила она.

— А самый вкусный?

Женщина закатила глаза.

— Ма-ла-дой че-ло-век, — размашисто начала она.

— Все ясно. Обойдусь оливье. И порцию окрошки, пожалуйста.

Расплатившись, я, не оставляя шансов на спасение, рванул к пустому столику. Обернувшись, заметил, что тактика оказалась верной: грозная кухарка коршуном нависла над растерянной Леной. До меня донеслись неразборчивый требовательный рокот и еле слышное неуверенное лепетание.

Посмеиваясь, я расположился, попробовал ложку первого. Добавил немного соли с перцем из стоявших тут же столовых приборов, и только принялся уплетать, как ошарашенная, с подносом в руках, появилась моя нечаянная спутница. Она молча поставила перед собой тарелку, механически пододвинула стул, уселась. Наверное, даже не чувствуя вкуса, начала есть. Я присмотрелся — тот же самый набор, как у меня. Видимо, брала недолго думая.

— Ты ничего себе не взяла запить?

— Да… Что?

Наконец-то глаза приобрели осмысленность.

— Сок, говорю, какой будешь?

— Томатный.

— Ну, а я на понижение играть не буду.

Взяв пива со стаканом помидорной крови, вернулся, театрально чокнулся большой кружкой, сделал добрячий глоток и спросил:

— Ну так как? Решила свою дальнейшую судьбу пребывания на острове Крым?

— Крым полуостров.

— Некоторые с тобой не согласны. Так что? Остаешься, едешь обратно?

— Не знаю…

Одно время было слышно только наше звяканье ложек о края тарелок.

— А как ты посоветуешь?

Теперь задумался я. Решать за кого-то в разы труднее, чем за себя.

— Я предлагаю рвануть к нам в лагерь.

— Это в шалаши, что ли?

— Именно.

— У меня отпуск короткий. Отдохнуть хотелось.

— Хех… Я обещаю тебе самое незабываемое приключение в твоей жизни!

— М-да. Пафосно. Заодно и звезду к ногам, чего уж там.

— Решайся! Что ты теряешь, в конце концов? Тем более что все идет не так как должно.

— Это уж точно.

Я ещё пару раз глотнул свежайшего прохладного напитка, с сожалением посмотрел на остатки и принялся за салат.

— Отдам тебе свою палатку в безвозмездное пользование. Все сопутствующие аксессуары — каремат, спальник — тоже. Вокруг природа, чистейший воздух, море.

— А ты где будешь жить?

— Нас на стоянке семь человек. Попрошусь к кому-нибудь.

Она доела свою порцию и возила ложкой по дну тарелки, оставляя на ней причудливые узоры.

— Тут можно курить?

— Вряд ли.

— Тогда я скоро буду.

Встав из-за стола, Лена забрала с собой сумочку, направившись к выходу.

Я быстро опустошил содержимое кружки, сходил за новой порцией. Доел оливье и стал размышлять, не сходить ли и мне подымить. Наконец, рядом послышались шаги, а на столе материализовалась бутылка «Золотой балки».

— Согласна. Кормят здесь отлично. Я за добавкой.

— Погоди, — в уже удаляющуюся спину крикнул я, — чего ты решила?

Она остановилась. Задумчиво тряхнула волосами. Внимательно посмотрела мне в глаза своими кусочками янтаря.

— Пока все, что ты говорил, оказывалось правдой. Поверю и в великолепный отдых. Ведь уехать, чтобы снять квартиру в Севастополе я могу в любой момент.

Я почему-то обрадовался. Вышел на улицу, достал сигарету, размышляя о дальнейших действиях. Интересно, к кому же попроситься? Может, к Валере?

У него палатка хорошая, еще советская. Пропитанный брезент.

Вернувшись, я застал картину маслом. Лена съела половину тарелки и в изнеможении полулежала на стуле.

— Я сейчас лопну!

— Пойдем, обжора! И приз мой не забудь.

— Погоди. А что с милицией? Вдруг я им понадоблюсь?

— Странно. Понадобишься — по телефону вызовут в город. Кстати, что украли? Много ценного?

— Одежда, обувь. Фотоаппарат.

— Дорогое всё?

— Так…

— Ладно. Найдут — хорошо. Не найдут — пусть у них повылазит, ворюг. В любом случае — умнее будешь. «До речi», перед отправкой в место обетованное, нам надо заскочить на базар.

— Это ещё зачем?

— Как минимум купить тебе сланцы с купальником.

— Слушай, точно. Я и забыла совсем, что из вещей у меня то, что сейчас на мне.

Мы вышли, но я решил отказаться от базарной идеи, вспомнив их постоянный, не меняющийся годами ассортимент. Вместо этого, экстренным совещанием было решено сделать «пробежку» центральными улицами города. В первых двух магазинах, потеряв полтора часа, я понял, что этот прекрасный план пошёл прахом. Такая, казалось бы, простая идея — купить себе необходимый минимум, внезапно превратилась в Договор с дьяволом, с его дополнениями, уточнениями, спецификациями, тендерными условиями, объяснительными записками…

— Нет, мы не будем брать эти туфельки.

— Почему это?

— Потому что тебе максимум, что понадобится — сандалии.

— А я хочу эти.

— Тебе в них просто негде ходить будет!

— Тогда вот это платьице.

— Поверь мне, возьми вот эти шорты вместе с парой вот этих футболок.

— Не хочу. Они… какие-то никакие.

— А какие они должны быть?

— Ну… весёленькие.

— Вполне достаточно того, что они натуральные.

Наконец, спустя два часа и три магазина, я был отпущен на волю. Монотонным, севшим голосом, я пытался объяснить очевидное:

— Нет, фен тебе не нужен. И утюг тоже.

— Это еще почему?

— Потому что тебе некуда их будет включать.

В руках у меня материализовалась пара внушительных пакетов. Я не знал и половины того, что в них лежало.

— Нас уже заждались. Я ведь толком даже не объяснил, куда пропал.

— Хорошо, — Лена критически посмотрела на покупки, — самый необходимый минимум… Хотя…

— Нет! Ты вполне неплохо подготовилась.

— Раз так, поехали.

Вот так. Третий раз за сегодня еду по одному и тому же маршруту. Интересно, с какой попытки у меня получится, наконец, доехать?

Добравшись до Балаклавы, поторговавшись на пристани, мы загрузились в плавсредство, и, не успев выйти из бухты, были пойманы телефонным звонком.

Пуся.

— Да, дорогой, слушаю.

— Ну и что это все означает? Приехал, уехал… А нам тут думай — что с тобой, как… Ирина Владимировна волнуется. Еда остыла. Ты в порядке?

— В полном. Везу вам сюрприз, — я подмигнул спутнице.

— Когда будешь?

— Минут через двадцать.

— Хорошо. Мы тебя встретим.

— Волнуются? — Лена с интересом осматривалась.

— Не знаю, как все, — я хохотнул, — а Ирина Владимировна уже извелась вся. Она у нас женщина ответственная. Удивляюсь, как это её мужу удалось так долго противостоять ее напору и два часа не звонить мне.

— А это что? — она показала рукой на провал в скале.

— О-о-о! — перебивая тарахтение мотора, вначале закричал я, потом передумал, подсев ближе, — это бывшая база подводных лодок.

— Да ладно! В скале, что ли?

— Ага. А что тебя удивляет?

— Ну… Как-то странно. Плюс трудно, наверное, скалу долбить. Она ведь большая внутри?

— Большая. Зато удобно, смотри. В залив лодка заходит, и сразу, не всплывая, на базу. Раньше ведь спутников не было. Так что, кто, когда, куда поплыл — неизвестно. Идеальное место. Глубина здесь всегда была приличная…

— Слушай, красиво здесь.

— А то! Вон там, за поворотом, — я ткнул рукой, — Фиолент. А вон тот выступающий мыс называется Айя.

— Странное название.

— Это что-то от греческого. Вроде бы там хоронили своих предков, поэтому он считается святым. А ещё, на отвесных скалах Айя и Сарыча, который находится чуть дальше, гнездились стимфалийские птицы. У тех были медные клювы с когтями и перья из бронзы, которые они роняли на того, кто на них нападал. Это были остатки, которых не добил Геракл, выполняя третий свой подвиг. Птицы прилетели сюда, спасаясь от него, из Греции.

— Ух ты! А это что?

— Ну-у… Это в двух словах не расскажешь

— Почему это?

— Долгая история. Я эту крепость шесть лет копал.

— В каком смысле?

— Участвовал в археологических раскопках.

— Ты серьезно?

— Вполне.

— И как? Много золота нашел?

Я рассмеялся. В девяноста случаях из ста задают именно этот вопрос.

— Ну, так…

— Погоди. Так ты, получается, археолог?

— По нынешней профессии — нет.

— Почему?

— Потому что кушать хочется, — я хохотнул, — а археологи государству не нужны.

— Как так?

— Запомни. Государству важнее толпы юристов, экономистов, менеджеров. И вообще, страна с мутным будущим не может себе позволить роскошь ясного прошлого.

— А чем занимаешься сейчас?

— Как сказать… То там, то сям. Ты просто не поверишь, кем могут работать историки.

— Да уж.

Берег нависал над нами каменными глыбами, а море за бортом было неправдоподобно темным.

— В воду хочется.

— Что?

— Я говорю, ты в этом году купалась?

— Бассейн в зачет идет?

— Нет, конечно.

— Тогда скоро состоится открытие сезона.

Только сейчас я подумал о том, что почти целый день мотаюсь по солнцепёку и от моей футболки, наверное, не очень приятно пахнет. Быстро отсев на безопасное расстояние, сделал вид, что увлечен рассматриванием пейзажей.

— Слушай, а сколько вас там?

— Э-э… В лагере?

— Ну да. Девушки есть вообще?

— Есть. Две. А вообще семеро, без меня. Без нас. Пятеро парней, две девушки.

— А какие они? Ну, тебе нравятся?

— Это самые лучшие люди из всех, кого я знаю. Да, забыл же. Молодец, что напомнила. У нас есть аксиома — никто ни на кого не обижается. Это самое главное. Потому что все издеваются друг над другом изо всех сил.

Судя по выражению лица, Лена была как минимум, озадачена.

— Не волнуйся. Все будет отлично, обещаю.

Повернувшись в сторону носа, я начал вглядываться в приближающуюся сушу.

— Кажется, нас встречает вся компашка в полном составе.

По маленькому пляжу даже метался Кекс, требуя от присутствующих, чтобы ему бросили в воду камень.

— Что-то лица у них не совсем радостные…

— Не волнуйся. Это замечательные люди, вот увидишь.

— Пацантрэ! Да он же какую-то курицу везет! — донеслось с берега.

Бросив быстрый взгляд, увидел, как покраснел у Лены нос. Отвернувшись, я начал разуваться.

Лодка, покачиваясь, начала заходить на финишную стометровку. Наш капитан выключил мотор и через некоторое время сбросил с кормы якорь, начав стравливать веревку. Ялик в последний раз весело подпрыгнул на набегающей волне и уткнулся носом в гальку. Прыгнув в воду, я отдал вещи подошедшему Мажору, сгреб в охапку нерешительно мнущуюся, не знающую как спуститься, чтобы не замочиться, Лену, поставив её рядом. И вдруг увидел чётко обозначенное волнение, выражающееся в чрезмерной суете. Хотя, было от чего. Перед нами стояла шеренга с оценивающим видом.

— Знакомьтесь, — я приобнял рукой её за плечи, успокаивая. Резким движением она сбросила её.

— Это Лена. Девушка, с которой я познакомился в электричке. Она была сегодня обворована в Севасте и ей некуда податься. Я пригласил её к нам.

Заговорили все разом.

— Молодец, старик!

— Конечно, к нам!

— Ну ты даешь, Шаман!

— Кто-кто? — она повернула ко мне голову.

— Потом объясню. Вот этого коварного сердцееда зовут Валера. Валерик, поздоровайся.

— Здравствуйте, — у него тут же покраснели уши.

— Это Гаечка и Ирина Владимировна, жена Пуси.

Здоровенный Пуся пробасил: «Привет», а его небольшая, на контрасте с ним кажущаяся карликом, жена, уже стояла рядом с Леной, засыпая её миллионом вопросов — а откуда она, а где её обокрали, кто и во сколько? А в милицию звонили? Гайка молча улыбалась, помахав ладошкой.

— Так, дальше. Это — Дуче. Это — Сало. Парень в оранжевых шортах — Мажор. А собака, беспрерывно лающая на тебя — Констанций.

— Ой, какой хорошенький! — Лена нагнулась его погладить, и никто не успел ничего ни сказать, ни сделать, как была тут же предупредительно укушена. Не сильно, но показательно.

— Ой!

— Кекс! Фу! — Пуся гаркнул так, что даже я присел от неожиданности. Констанций нехотя, задом, отошел в сторону, сделав вид, что мы его совершенно не интересуем.

— Что это за порода? — осматривая палец, спросила потерпевшая.

— Цвергпинчер, — Ирина Владимировна виновато стояла рядом — не сильно цапнул вас? Он просто не любит, когда незнакомые его трогают.

— Правильно сделал. Сама виновата.

— Это точно! Если б моего погладила, пальчиком не отделалась, — все обернулись на голос, увидев отчаливающего яличника.

— У меня овчарка, — подумав, добавил он.

— Кстати, — отозвался Дуче, — чего мы и, правда, на берегу зависли? Пойдемте в лагерь!

— Япона мать! Там же суп уже сбежал!

— Какой-то он несчастливый. Один раз остыл, пока тебя ждал, второй раз подгорел, дождавшись.

— Не сбежит, — басил Пуся, — я, когда уходил, огонь потушил.

Вся наша небольшая компания, растянувшись в цепочку, начала удаляться к протоптанной тропинке, начинающейся сразу после пляжа, оставляя за спиной маленькую, практически закрытую с трёх сторон, заводь. Слева и справа её огораживали огромные обломки скалы, выступающие прямо в море. Сама же стоянка находилась на покатом склоне горы, поросшем мелким крымским ельником.

Отпустив подальше всю братию, я сел на камень и сделал несколько глубоких вдохов носом.

Лицо обдувал освежающей прохладой морской соленый воздух, наполненный йодом. Спину же обволакивал ватным одеялом горячий хвойный морок. Эта неповторимая смесь мне снилась всю зиму, заставляя мучительно отсчитывать месяцы, недели, дни, именно до этого момента. Голыш подо мной был теплый, впитав щедрое летнее солнце. Со стороны лагеря слышался смех, невнятные голоса. Ветер продолжал шевелить волосы, наполняя меня невероятным коктейлем своих запахов, заряжая энергией. Пик солнечной активности на сегодня прошёл и яркий, почти белый свет, приятно грел, не обжигая.

В руку ткнулось что-то мокрое и прохладное. Сбросив наваждение, я открыл глаза, увидев Констанция. Он сидел напротив, недоуменно глядя на меня, встопорщив острые уши. Его вытянутая морда была точной уменьшенной доберманьей копией.

— Ух ты! С тобой-то ещё не поздоровался. Иди сюда, — я сдвинул колени, шлёпнув ладонью по ним. Кекс мгновенно прыгнул на ноги. Уперся передними лапами мне в грудь и лизнул нос.

— Привет, собакин, — я начал его чесать с ног до головы, от чего животное блаженно щурилось.

— Пойдем купаться?

Констанций изъявил желание залезть в воду немедленно, спрыгнув на гальку и пару раз требовательно гавкнув.

Я стащил, наконец-то, ставшую почти ненавистной за сегодня тенниску, рядом бросил джинсы.

— Побежали?

Но через пару секунд понял, что уже проиграл. Пока неуверенными, хотя и быстрыми шагами, я старался дойти до прибоя, Кекс, радостно лая, вовсю уже плескался в набегающих волнах, стараясь укусить их за самую верхушку.

Зайдя по колено, мне показалось, что вода просто ледяная. Но зная, что это совсем не так, просто организм за целый день сильно нагрелся, я сделал глубокий вздох и нырнул. В первую секунду все тело обожгло холодом.

«Как на Крещение» — пронеслось в голове.

Но тут же пытка прекратилась, сменившись блаженством. В действительности температура была высокая, можно было плавать хоть полчаса, и никакие губы не посинеют.

Размахнувшись, поплыл к горизонту, отплевывая попадающую в рот воду, моргая от непривычного щипания глаз, позволяя морю смыть с себя годовую нервную усталость. Бесконечные денежные скачки по кругу. Скорость жизни мегаполиса. Сводящие до судорог в мышцах гонки на выживание. Лучше так — есть ты и море. Один на один. Все по честному. Без лживых «… в случае, если субъект…»

Отплыв достаточно далеко, посмотрел назад. Кекс нашел какого-то морского жителя и активно его атаковал. Нашей базы из-за елей не было видно, звуки сюда не доносились. Изрезанная трещинами и потёками весенних ручьёв каменная стена уходила в разные стороны, пока хватало взгляда.

Несколько глубоких вдохов — выдохов, прочищая легкие — и вниз. В неизвестность антрацитового дна, где конца — края толком не видно. Преодолевая давление, пробками заткнувшее уши. Расталкивая, разрывая неподатливую плотность, стремящуюся не пустить глубоко в себя. Настойчиво требующую — «Всплывай, дурень! Воздуха осталось слишком мало!» Ну уж нет. Всеми конечностями, работая как мельницей, я угрем вкручивался все глубже и глубже, туда, где начинало давить на глазные яблоки и, набросив на грудь ремень, медленно, но уверенно, сжимать мои лёгкие. Взмах рук — ещё плюс одна дырочка в ремешке. Толчок ногами — язычок на пряжке замер в полупозиции, готовясь перескочить на новое деление. Сердце, от многократно возросшей нагрузки и недостатка кислорода, заработало еще сильнее, бухая молотами в висках, как в кузнечном цеху. Спустя несколько бесконечных секунд пришлось сдаться.

Развернувшись, стремительно рванулся вверх, где так много этого сладкого, свежего кислорода. Где высоко над моей головой проплывают волны, подгоняя ветер. Содержимое лёгких, до последней капли, пузырьками вылетело изо рта, но я мчался быстрее их к спасительной лазури, пронзённой зыбкими полосами света. Кажется, на последних нескольких метрах я начал кричать. Теряя сознание, выскочил по пояс из воды, с хрипением и бульканьем, дыша, дыша, не в силах остановиться. Хватал ртом почти осязаемый, твердый воздух, заталкивал его внутрь себя. Силы, мобилизировавшиеся на спасение, резко ушли, и я обмяк нелепой старой ветошью на волнах.

Жаль, — где-то на периферии сознания проскочила мысль. Ведь как-то же назад ещё доплыть нужно.

Не представляю себе, сколько длился путь назад. Я плыл, потом ложился на спину, разбросав непослушные конечности во все стороны, устраивая небольшой отдых ноющим мышцам. Снова плыл. Несколько раз заходился в приступах невыносимого кашля из-за захлёстывающих голову бурунов. Руки сводило, ноги тяжеленными железобетонными веригами тащили вниз.

В тот момент, когда я выполз, бесхребетный, как медуза, на галечный пляж, казалось, во мне не осталось и грамма энергии. Тело ныло, как от побоев, по нему, нигде чётко не концентрируясь, гуляла судорога. Я слышал, как подбежал Констанций. Он, тыкаясь носом, облизывал моё лицо, поскуливая. Потом лёг рядом и я не знаю, сколько мы лежали вместе, омываемые прибоем.

Но лучше — так.

*

В лагере царило деятельное безделье. Это когда Ирина Владимировна разогревает еду, а все остальные маются неподалеку, не зная, куда себя приткнуть. Валера индифферентно колол дрова на более мелкие чурки. Сало хотел выпить и путался у всех под ногами. Судя по отсутствию канистр с питьевой водой и тяжелыми шагами слева, в стороне ручья, Пуся тоже нашел себе задание. Гайка, улыбаясь, лежала в гамаке.

— Как процедуры?

— Как никогда. Парни мою палатку поставили?

— Ага. Чуть выше своей.

— Отлично. Сало!

— Ась!

— Пожитки мои там же? Внутри?

— Ну а как же, старичок. Всё по описи.

— Спасибо вам большое.

— Это всё понятно. Спасибо, там… Пожалуйста… Будьте любезны…

— Замётано!

Поднявшись чуть выше места, именуемого нами «кухня», набрёл на «спальню». Здесь стояли ряды аккуратных разноцветных «домиков», растянутых стропами и закреплённых колышками. Название вполне подходило. Тут появлялись ночью, после обеда — покемарить, да может, переодеться.

Расстегнув вход и откинув противомоскитную сетку, залез внутрь, почувствовав руками под днищем мягкую пружинистость хвои.

Молодцы.

Раскрыл лежащий внутри рюкзак, в один угол вывалил одежду, в другой — провиант. Бо́льшую половину сложил в полиэтиленовый кулек и, натянув шорты со сланцами, начал придирчиво осматривать снаружи свое жилище. Убедившись, что все крепко-накрепко примотано, вбито, а вокруг ещё и небольшая канавка прокопана, довольный, двинулся на вкусные запахи.

«От многоречия отрекшись добровольно,

В собранье полном слов не вижу пользы я;

Для счастия души, поверьте мне, друзья,

Иль слишком мало всех, иль одного довольно»,-

продекламировал я, доставая из пакета бутылку «Гайдамаков» и тут же, не давая им всем прийти в себя, гаркнул:

— Спасибо!

Кто-то присвистнул.

— Нормально так.

— Лучше б пару литров чего попроще взял!

— Второе панно.

Лена.

— А откуда ты…, — и сам себя по лбу шлёпнул.

Мы же из одного города.

Все текло своим чередом. Кулеш, приправленный дымком, был невероятным. Тосты за встречу тёплыми. Запахи можжевельника пополам с близким морем — дурманящими.

— Вы до сих пор не рассказали, как познакомились.

— История, в общем-то, банальная. Похвастаться нечем. Просто предложил помощь.

— Ага. Ты всегда был большим оригиналом.

Я развёл руки.

— Можно было бы рассказать о сафари в Центральной Африке и о юной деве, вырванной из лап ягуара…

— Но, во-первых, старичок, ты не был на том континенте, а во-вторых, дева сидит рядом, и весьма удивится своим несуществовавшим приключениям.

— Именно. Действительность всегда скучнее баек, написанных спустя пятьдесят лет.

— А кем ты работаешь?

— Я…,-Лена замялась, — работаю в банке. Общаюсь с инвесторами, просчитываю риски.

— Понятно. Теперь будет кому вести наше финансовое хозяйство.

— Как обстановка в этом году?

— Грех жаловаться. Солнце, воздух и вода! Никаких катаклизмов.

— Шаман! Как было в прошлом году обещано, привез подводное ружье, ласты, — здоровенные руки, больше похожие на ковш экскаватора сгребли меня, прижали к их обладателю.

— Иди ты! А у меня была мысль, что понты нарезаешь.

— Кто, я? — обиделся Пуся.

— Да он мне с этой пукалкой два месяца мозг выносил — позвони тестю, попроси, пусть даст! Отец только на третий раунд уговоров сдался, — Ирина Владимировна нарезала редис в салат.

— Как же, сдался. Сказал, вдруг чего — он из меня по рыбам стрелять будет, — человек — гора меня, наконец, отпустил. Я украдкой щупал рёбра. Вроде бы не сломаны.

— Из тебя, Пусик, хорошо было бы пальнуть. Не промахнёшься.

— Кстати, о птичках. Вам, коллега, никогда не били камнем по…

— Наливаю, прекратить бунт.

Чокнулись, махнули. Хрустя солёным огурцом, Дуче показывал его недоеденной половиной чуть в сторону:

— Зимой здесь оползень был. Все начисто срезал. Стоянки как не бывало. Мы с Валеркой два дня тут всё чистили и мусор убирали. Умаялись — не передать. Валуны принесло, щебня мелкого. Мы ним кухню вот обложили. Ещё думали что-то типа тандыра смастерить. Потом на третий день в себя пришли и решили этот год как-нибудь протянуть без него. Одно хорошо. Дров — завались.

— А я в этом году зарок себе дал. Должен домой приехать бронзовый, как кубинец. Патрия… эээ…муэртэ!

— Кстати, вовремя ты приехал. Я, как бы, с собой два натовских походных душа, в общем-то, привез. Собрались намедни что-то наподобие помещения для них сделать.

–…а она такая — на рожу свою посмотри, гардемарин! Ничего себе! Я хоть и гардемарин, но перед свиданием единственный из нас усы сбрил!

— Кому ещё добавки?

–…Захожу я в этот театр. Маленькое тёмное помещение. Минут двадцать всех маринуют. Потом выходят два… ммм… человека в белых трико. Молча показывают какие-то па, уходят. Выходит девушка истерической наружности, читает стихотворения без единой рифмы, уходит. Появляется опять эта парочка, но уже голые. Опять корчатся. Всё практически в темноте. Уходят. Снова вырисовывается очкастая училка и, как бы декламирует поэзию, но молча. Просто рот открывает, и руками машет. Исчезает. Зажигается свет, все хлопают и начинают расходиться. Совершенно офонаревший от происходящего, спрашиваю соседа — «Что это было?» «Современное искусство».

— Гардемарин… Да я всего грамм 150 бахнул… Для смелости. Увидел её, понял — мало.

— А как всё это называлось?

— «Экзестенциальность нерушимости».

— Так тебе и надо. Я бы на такое название принципиально не пошёл.

— Почему? Сильно длинное?

— Нет. Я на Сартра обиделся.

— В общем, подзываю я халдея. Принесите, говорю, счёт. А у нас нет счета. Прекрасно, говорю. Тогда мы пошли? Погодите. Он смотрит на стол, что-то в уме прикидывает… И говорит, как сейчас помню, сумму около ста долларов. Чувствую, сам начинаю зеленеть. Вадик рядом начинает возмущаться, что это произвол, покажите ценники. И ценников, говорит, нет. Это совести у вас нет! Зовите директора!

— Правильно!

— Ага. Только потом я понял, почему нам так советовали туда зайти. Как объяснил хозяин, фиксированных цен нет. Официант «на глазок» определяет стоимость твоего заказа, а ты с ним торгуешься. Сколько выторгуешь — всё твое.

— Утро. Выхожу из маршрутки, иду к метро. Возле самых его дверей стоит разноцветная агитхалабуда, вся в надписях «Голосуйте за Кирилла Валеева!» А рядом с ней сабж собственной персоной, раздает листовки проходящим мимо него людям. И мне суёт. «Приходите, говорит, проголосуйте за меня».

— А чего ж ты, Кирилл Валеев, отвечаю, так работать не любишь?

— Почему не люблю? — и улыбается во все 30 зубов. Нескольких, как сейчас помню, не хватало.

— Потому что в противном случае, дармоед, в политику не полез бы.

— Ну! А он что?

— А куда ж мне ещё, — говорит, — меня даже из академии МВД выгнали. За неуспеваемость.

Во всем этом гаме Лена наклонилась ко мне, шёпотом спросив: «А где здесь туалет?»

— Как говорил классик: «Для вас — везде!»

Она непонимающе на меня смотрела.

— Как это?

— Шучу. Пойдем, покажу. Уважаемое собрание! Мы скоро.

Выбравшись из-за стола, мы пошли сквозь нашу «Спальню» ещё выше и правее. Ориентир — еле видимая протоптанная тропинка.

— А почему Шаман? Ты этот… Экстрасенс?

— Неет, — я рассмеялся, — было одно дело. В общем, есть такой анекдот про писающего мужика. Видимо, очень хорошо его рассказывал и показывал, раз меня назвали песней «Пикника». У шамана три руки! Ты лучше скажи, где ты пакеты свои оставила? Надо же их в мою палатку перенести, а я сейчас поговорю с Валерой, или Дуче…

— Не надо. Меня уже Настя к себе позвала. Будем вместе. Не так страшно спать мне ночью будет.

— Гайка? Ну и отлично.

— А у неё откуда такое странное прозвище?

— Почему странное? Она инженер-энергетик. А какого ты персонажа из детства помнишь, женского пола, красивую, разбирающуюся в технике? Правильно. Гаечка из мультика. Кстати, видишь строение? — я указал рукой направление.

— Да.

— Держи курс на систему «Медузы». А я обратно пошёл. Дорогу назад, надеюсь, найдёшь.

Вернувшись, застал всю нашу гоп-компанию в процессе сборов. Присев на главную кухонную реликвию — сломанное деревянное кресло, я закурил. День близился к своему логическому завершению, ветерок понемногу свежел. Сейчас, когда температура воды была выше температуры воздуха, купание приносило особенное удовольствие.

Проходивший мимо Дуче, навьюченный водолазным набором, приглашающе махнул рукой.

— Мы с Пусей плывём за ужином. Рыба, крабы. Мидий надерём. Ты с нами?

— Не, ребята. Я с удовольствием. Завтра, послезавтра. А сегодня устал. Дорога, переезды.

— Не вопрос.

Развернувшись, он потопал, смешно косолапя. На поясе у него висел фонарик и нож.

— Иди. Я подожду её.

Всё та же Гайка из гамака.

— Ты оттуда вылазишь? Хоть иногда.

— Зачем? Я здесь отдыхаю.

— Как у тебя дела? Мужа ещё не нашла?

— Муж существо пугливое. То я слишком красивая. То слишком умная. То дура набитая, то борщ не умею варить «как мама». Короче, всё не в масть.

— Бывает. Я, например, тоже один. Может, придумаем что-нибудь?

— Нам жениться не разрешат.

— Почему?

— В семье должен быть один псих.

— И то верно. Пойду в овраг. Доем единорога.

По тропинке, ведущей к пляжу, танцевали чёрные изогнутые карлики, порождённые заходящим солнцем. Корни деревьев путались под налитыми свинцом ногами, норовя схватить за шлёпанцы. Только сейчас, когда тени плитами в несколько тонн легли мне на плечи, я понял, насколько устал. Любое безумство когда-то подходит к концу. С трудом доковыляв к нашей веселящейся братии, лёг на ещё тёплую гальку, положил под голову вьетнамки, и начал наблюдать за Пусей с Дуче, готовящимися к вечерней рыбалке. Мятущаяся душа Кекса требовала немедленного внимания.

Волны метрономом отсчитывали секунды. Парни начали заходить в темнеющее на глазах море. Когда они нырнули, в глубине почти синхронно зажглись две жёлтые полосы, расширяющиеся к горизонту.

Фонари. Будут ловить крабов.

Этот свет гипнотизировал. Он хаотично метался в толще прибоя, напоминая мелькание разделительных полос на дороге. Рраз, рраз, рраз. С разбега прыгают под капот, сокращая расстояние. Чем больше раздавил, тем дальше оказался. Я не мог оторвать взгляд от этого броуновского движения даже тогда, когда глаза пересохли и начали резать, требуя пару раз моргнуть. Навалившееся забытьё бархатным покрывалом укрыло тело, бросив меня в сон настолько крепкий, что я не слышал, как вернулись наши рыбаки, перенесли меня в палатку и закутали в спальник.

*

Утро меня разбудило странными звуками. Разлепив веки, я несколько минут непонимающе смотрел на конусообразный потолок. Наконец, сообразив где нахожусь, начал прислушиваться к происходящему вокруг.

Прибой.

Звуки ветра, шевелящего ветки деревьев.

Запах утренней прохлады.

Ещё куча чего-то, что я пока не мог идентифицировать.

Все то, чего мы лишены, добровольно запершись в бетонных коробках мегаполисов.

Выбравшись наружу, с удовольствием поёжился. Ночь полностью ещё не ушла, щекоча тело в одной майке.

Вновь послышался странный звук, разбудивший меня. Как будто кто-то небольшой ходил, и изредка что-то бормотал на непонятном языке.

Странно.

Всё это доносились со стороны «Кухни». Недоумённо хмыкнув, я двинулся в том направлении. Аккуратно, почти неслышно ступая, миновал палатки Валеры и Дуче. И тут же услышал второй голос. Он что-то потихоньку сказал первому. Тот вроде как огрызнулся. Отчётливо раздалось звяканье металла о металл.

Хм.

Оглянувшись по сторонам, и не найдя ничего лучшего, нагнулся, чтобы вытащить железный штырь, держащий стропу Валеркиной палатки. В другую руку взял тут же лежащую корягу. Почувствовав себя увереннее, продолжил движение.

Издалека вроде бы все было в порядке. Никаких людей ни возле хознавеса, ни возле стола видно не было. Я немного расслабился, но невнятное бормотание послышалось вновь. Окончательно разозлившись, уже не соблюдая осторожности, почти бегом, вломился на кухонный пятачок и застыл.

Две огромные чайки инспектировали содержимое наших кастрюль.

Увидев меня, одна из них опасливо отлетела к ближайшему камню, начав оттуда поливать меня почём зря на своем птичьем языке. Вторая осталась сидеть на том месте, где я её застукал. Растопырив в разные стороны крылья, она недобро смотрела на меня, периодически присоединяясь к обвинениям своей подруги.

На краю периферийного зрения стало заметно, что слева крадётся Констанций. Он прижимал тело к земле и мелкими-мелкими перебежками приближался к грозной птице, только острые уши напряженно торчали вверх.

Но все равно не успел. Всполошено хлопая крыльями и теряя на взлете перья, маленький ворюга бросился наутёк.

Похоже, я кое-кому сегодня испортил охоту.

Как бы подтверждая мою догадку, Кекс не спеша подошёл ко мне. Осмотрел сверху вниз. И, могу поклясться, боролся с желанием пометить мои сандалии.

— Тебе гранатомёт дать?

Сзади стоял заспанный Валера. Он, подслеповато щурясь, протёр очки, после чего водрузил их обратно на нос.

— А то, я смотрю, не справишься.

Только сейчас я понял, насколько глупо выгляжу.

— Ты тоже слышал, как они здесь гремели посудой?

— Нет, я услышал, как кто-то разбирает мою палатку. Заодно, познакомься. Это Жора и Вася. Мы их иногда подкармливаем.

— Так это два…эээ…мальчика?

— Да кто их разберёт. Мажор так назвал, а никто не против. Ладно, пойду я досыпать. Ты это… Колышек отдай. Ну а если ежи нападут — не стесняйся, зови.

Тьфу на вас вместе с вашими птицами.

Захватив полотенце, совершил ободряющий заплыв метров на сто пятьдесят. Вернувшись, включил газовую горелку, насыпал в турку молотый кофе. Повесив сушиться мокрые плавки, облачился в любимые шорты, забрался в гамак и, аккуратно отхлёбывая обжигающий губы ароматный напиток, стал наблюдать, как просыпается лагерь.

Первым появился дисциплинированный Дуче. Махнув мне рукой «Привет!», начал делать утреннюю зарядку. Потом, обув кеды, побежал ежедневный кросс. Я всегда начинал комплексовать, стоя с ним рядом, особенно если рядом были девушки.

За ним, кашляя и кутаясь в свитер, выполз Сало с жалобами на очевидный насморк. Его обычно вытянутое лицо сейчас было немного пожёванным, и он напоминал китайца после экскурсии на пасеку.

В течение часа, зевая, почёсываясь, разминаясь, появились под еле тёплое утреннее солнышко все жители нашего маленького городка. Кто заваривал чай на травах, кто довольствовался растворимой чёрной бурдой с кислым вкусом, гордо именующейся «кофе». Включили радио, стало веселее.

Лена в коротких, купленных вчера шортиках и жёлтой майке, подошла ко мне.

— Почему волосы мокрые?

— Купался.

— Так холодно же ещё.

— Ничуть.

— Я тоже хочу!

— Какие вопросы… Пойдём. Рушник только возьми.

Она кивнула, и побежала за требуемым.

— Как охота? Удачная была? — спускаясь с ней вниз, спросил я, — А то вчера накатило что-то.

— О-о-о, ты же не знаешь! Парни… э-э-э… Большой такой…

— Пуся.

— Да-да… Кстати, опять странное прозвище.

— Ничего, сегодня поймёшь почему. Его при таких габаритах жена «пусечкой» называет.

— Ну вот, с другим…

— Дуче.

— А вот это вообще перебор.

— Неа. Он просто болельщик футбольный. Одна из команд, за которые переживает — Лацио. Любимый клуб Бенито Муссолини.

— Угу. В общем, они вчера и крабов наловили, и даже две рыбы подстрелили.

— Отлично. Крабов много?

— Много! Всем по одному!

Хех. Много.

— Сварили их вчера. Твою порцию оставили. Кстати.

Она замялась.

— Что?

— Ну, они потом ещё пили…

Я напрягся. Неужели что-то произошло?

— Так. Какие-то инциденты?

— Нет-нет. Я хотела спросить… У вас каждый вечер так?

Ффух.

— Нет. Просто приезд отмечали.

— Так ты же спал уже.

— Отсутствие виновника торжества омрачает празднество. Однако отнюдь не отменяет оного.

Мы пришли, Лена разделась, оставшись в купальнике. Подобранный наспех, мне казалось, он был слегка маловат, однако стройную фигуру это ничуть не портило.

Пройдясь по выброшенным коричневым водорослям, она опасливо дотронулась ногой до набегающей волны, тут же отдёрнув её.

— Холодная.

— Это сперва. Смелее!

— Брр…

Её передёрнуло. Несколько секунд она, замерев, стояла, как будто собираясь с духом. Вдруг, уверенными шагами зашла по пояс и нырнула.

— Ууу, какая холодина!

— Плыви! Не стой на месте!

Пару минут честно отбарахтавшись, почти выскочила назад, где я тут же начал насухо её вытирать смешным полотенцем с уткой.

— Ну как?

— Отлично! Завтра ещё пойдём с утра?

— Запросто. Какие планы на день?

— Наст… Гайка звала загорать.

— Замечательно. Теперь будем в два раза внимательнее за вами следить.

— Это ещё почему?

— Потому что Гаечка любит принимать солнечные ванны без одежды. Из-за этого она к нам и попала.

— Ничего не понимаю.

— Однажды прибегает к нам в лагерь красивая полуодетая девушка, бросается к единственному находящемуся там Дуче с криком о помощи. Следом за ней вламываются два каких-то кавказца с недвусмысленными намерениями забрать понравившуюся им «вещь». О чём тут же, с угрозами и матом, сообщили. Ну, Дуче парень спортивный. Схватил, что под рукой было, и не избежать побоища с непонятным исходом, как вдруг бесшумно за спиной «красауцев» появляется Пуся. Дуче расслабился и попросил повторить, что они вначале с ним сделают, а потом с этой девушкой, а то не расслышал. Наши «горные друзья» в красках ещё разок живописали.

— Сильно их били?

— Неа. Обернувшись, они сразу дали в тапки. Еле одного поймали. Ну, накостыляли маленько, не без этого. Объясняли, так сказать, наши традиции. Нельзя, мол, руками хватать всё, что в голову взбредёт. Но без вдохновения. Тот, который больше всего кривлялся, быстрее всех и бегал.

— А чего они к ней привязались?

— Случайно увидели её Бог знает в какой глуши. Она туда забирается, чтобы никому не мешать. А вот что они там делали — вопрос.

— И что?

— Решили, что они настоящие джигиты. Те ведь берут себе силой то, что им нравится. Забыли, видать, что рядом и нормальные люди могут быть.

— Кошмар какой.

— После этого случая она каждый год с нами. Ну что, согрелась? Пойдём обратно.

— Пошли. А самый тихий и спокойный из вас?

— Валера, — уверенно сказал я, — он учёный, кандидат каких-то наук. На самом деле его зовут Костик.

— У меня голова кру́гом.

— Так получилось, что когда мы в первый день общались, его весь вечер называли Валерчиком. Понятия не имею, почему. Так вот, когда все собрались расходиться, он вдруг тихо говорит: «Вообще-то меня зовут Константин». Немая сцена. Что двигало человеком, которого несколько часов называли неправильным именем, признаться об этом в самом конце — непонятно.

По возвращению нас встретил Мажор.

— Привет, Шаман, ты это, в общем то… Мы после завтрака, типа, душ делать будем. Ну и ты того… Не теряйся…

— Само собой. Как спалось?

— Да как, — Мажор усмехнулся, — нормально, в принципе, но есть один нюанс.

— Какой?

— Сало. Да, типа, как бы не он сам, а его манера спать.

— Ну.

— Он, походу, лунатик, или что-то типа того. Обычно открывает глаза и начинает делать что-нибудь. Спрашиваю — ты чё? Морковку ищу, говорит. Зачем? Ну как же, её нужно отдать сантехнику нашему, дяде Паше. На кой? Сейчас же ночь! Ты не понимаешь, говорит. Сейчас, типа, какое число? А я помню? И вот такого плана приключения почти каждый день. Причем, смотришь на него — глаза открыты, говорит связно, только бред какой-то. Наутро ничего не помнит. Просыпается отдохнувший и весёлый. А я с кругами под глазами, как у панды. Вообще как будто не спал, а рефрижераторы с морожеными тушами разгружал. Я ему говорю — ты меня однажды ночью прирежешь. Решишь, что я, типа, какой-нить циклопод. Чпок, и расследователям паранормального куча работы. «Скажите, а чего это он после убийства бегал по лагерю и звал убитого, утверждая, что уже уконтропупил его похитителя?»

На завтрак был салат из свежих овощей и каша. Почему-то все это незатейливое яство показалось жуть каким вкусным. Наверное, потому, что вся еда, в отличие от городской, имела вкус и запах.

Подкрепившись, а после вымыв за собой, а иногда и за соседом, посуду, все разбрелись по своим делам. Я, как и обещал, пришёл к парням. Спустя пару часов мучений миру явилось вполне кондиционное нечто с гордым названием «душ». Хотя, из подручных материалов, буквально, из навоза и палок, как можно было сделать лучше? Стоит крепко? Да. Испытание на просвет выдержано? Да. Годится. Барчуков нет. Бывает и хуже.

Мажор, отойдя на пару шагов, прищурившись, дал чёткую и ёмкую характеристику: «Шикардо́с, пацантрэ́!»

Далее мы были предоставлены сами себе. Побродив по лагерю для того, чтобы убедиться, что Лены нет, я завалился в гамак в теньке. Даже сквозь листья деревьев и закрытые веки, радостное солнце пробивалось с невероятной лёгкостью. Хорошо. Спокойно. Жарко только. Полностью расслабив все тело, я погрузился в полудрему. Снились чайки, которые инспектировали наш душ и отказывались подписывать акт о приемке объекта. Я бродил за ними по пятам, нудно бубня: «Вы посмотрите, какой фасад! Только на него ушла треть расходников!»

Разбудил лай Констанция. Наверное, играл в свою любимую игру — доставал из воды камни. Из воды… Холодной такой. Замечательной морской воды. Только сейчас обнаружил, что я весь мокрый. Укатали меня инспекторы проклятые. Сделав над собой усилие, встал, пошёл на пляж. Точно, там был Валера. Он игрался с самым умным членом нашего коллектива.

— Как поживает докторская?

— Раньше по два двадцать была, сейчас даже не знаю, — Игорь меланхолично указательным пальцем поправил очки и бросил окатый голыш в набегающую волну. Звонко гавкая, в то же место нырнул Кекс. Через пару секунд вынырнувшая острая чёрная морда с рыжими подпалинами уже молчала, крепко сжимая в зубах камень.

— На рыбалку сегодня пойдём?

— Не знаю. Желающих много.

— А мы захватим гарпун и будем отбиваться.

Игорь неопределённо пожал плечами. Констанций положил свою «добычу» возле его ног и требовательно толкнул лапами замешкавшегося парня.

— Посмотрим.

Очередной булыжник полетел в воду.

Хаотические блики зайчиков, отражающиеся от волн, резали глаза. Мне показалось, что в отдалении, правее от нас, на торчащей из моря куске скалы, лежали две светлые фигуры. Хотя, нахватавшись всполохов, я не был в этом уверен. «Козырёк» над глазами в виде ладони помогал плохо. Нет, точно. Причем обе — женщины. Одна фигура встала во весь рост, потянулась. По волосам понял — Лена. Тьфу, она ж говорила, что пойдёт с Гайкой загорать.

— Хорошо было раньше, а? Достал лорнет и разглядывай в свое удовольствие!

М-да.

— Я здесь всего один день, а идиотом успел побывать уже дважды.

— Никогда нельзя останавливаться на достигнутом.

— Мартиросянишь? Ну-ну. Записался б в сомедуслуб — деньги грёб лопатой.

— Не могу. Количество идиотов ограничено.

— Таа. Ты не представляешь, сколько их по другую сторону экрана.

Искупавшись, вернулся обратно, лёг в гамак и почти тут же уснул.

Проспал, по ощущениям, несколько часов. Разбудил дружный хохот с обстоятельным голосом Валеры:

— Ну да. Я пока собаку тренировал, отвлёкся. Оборачиваюсь, он на вас уставился, и смотрит, смотрит… Потом говорит мне — подержи ласты, я за оптикой сбегаю! А через пару минут прибегает с биноклем!

Теперь смеялось явно на два голоса меньше.

Всё. Хоть не показывайся. Встав, я с обречённостью висельника побрёл в сторону голосов.

— О! А вот и наша жертва неумеренной пылкости.

— Прекрати. Не смешно.

Я боялся поднять глаза.

Чья-то ладонь шлёпнула меня по плечу. Судя по размеру, Пусина.

— Не расстраивайся. Бывает.

— Я…

— Через пятнадцать минут жду девочек на кухне для помощи в приготовлении ужина, — Ирина Владимировна начала хозяйничать.

Кто-то взял меня за руку. Подняв глаза, увидел Лену прямо перед собой.

— Ты чего?

— Не знаю.

— Успокойся. Все понимают, что он приврал. Просто рассказал так, чтобы было смешно. Да?

— Да.

— Вот и всё. Пойдём.

— Как позагорали?

— Отлично! Завтра снова пойдём.

— Неа. Не пойдёте.

— Это ещё почему?

— Гарантирую — завтра будешь валяться целый день в теньке и мазаться мазью от ожогов.

— На желание?

— Легко.

Мы правыми руками взялись как будто для рукопожатия, левой «разбив» этот замок.

— Я у Гайки взяла специальный крем, не пропускающий ультрафиолет.

Пришлось задуматься.

— Согласен. Проиграл.

Лена озорно улыбнулась, взяла мою голову, приблизила ухо к своим губам. Прошептала задание, смешно щекоча своим дыханием.

— Ты серьёзно?

— Более чем.

Во влип…

— А может заменим?

— Нет! Мы договорились!

— Хорошо, — сдался я, — уговор дороже денег. Только мне придётся после этого пару дней из палатки не вылазить.

— Да ладно тебе. Не так уж и страшно. Пойдём.

Поднявшись, я вспомнил, чего хотел ещё вчера.

— Пуся! К тебе сегодня на охоту присоединиться можно, или поезд уже ушёл?

— Места расписаны. Но для тебя сделаю исключение. Ты когда хочешь отправиться?

— Сейчас. Я крабов по вечерам не очень люблю ловить. А вот на уху я бы постарался.

— Замётано. Собирайся.

Через десять минут я был готов, гарцуя от нетерпения. Маска, трубка и ласты позаимствованы у Дуче. Мы спустились, я похвастался новыми перчатками с перепонками, как у Ихтиандра. Застегнул на поясе ремень с ножом и сеткой. Пуся дал подводное ружье, рассказал принцип его работы, траекторию полёта гарпуна. За минуту пробежали язык знаков под водой. «Головокружение», «плохо себя чувствую», «нужна помощь», «судорога», «возвращаемся», «помоги». Наконец, облачившись, спиной вперед, начали заходить в море. Волна была небольшая, это радовало. Бросив взгляд в сторону лагеря, увидел улыбающуюся Лену. Она помахала рукой, крикнула «Ни хвоста, ни чешуи!». Я показал рукой «всплываем» и зачем-то «я замёрз». Мысленно плюнув, не стал больше отвлекаться. Когда вода стала достигать груди, развернув тело, нырнул. Твёрдо решив поймать чего-нибудь стоящее, начал уходить левее от пляжа, отмерив расстояние до берега метров в двести. Мне казалось, что в том месте было несколько валунов, близко подходящих к поверхности. Пристегнув похожее на арбалет оружие к поясу, показал плывущей чуть сзади туше «следуй за мной», и заработал ластами. Волны начали сильнее бить по голове, поросшая водорослями россыпь камней побежала вперёд и вниз, постепенно пропадая из виду в темноте глубины. Стало больше медуз. Зеленоватая прозрачность мелководья пропала, уступив место тяжёлой тёмно-синей, почти угольной черноте. Подняв голову, сверил азимут с конечной точкой. Чуть подкорректировав направление, обернулся. С Пусей было все в порядке. Несмотря на свои габариты, плавал он великолепно. Оставалось немного, и я подумал, что неплохо было бы сегодня удивить всех. Не какой-то там зеленушкой или морским карасем. Хотелось чего-то более существенного. Не катрана, конечно, но всё же.

Мой расчет оказался верным. Несколько больших теней начали приближаться, показалось дно. Здесь была небольшая отмель. Лучше не придумаешь. Я показал своему спутнику «мы на месте», получил ответ «все хорошо» и отстегнул ружье. Ну, с Богом!

Сильно долго искать рыб не пришлось. Они сами, любопытствуя, начали сплываться к нам, чтобы посмотреть на двух неизвестных им доселе существ. Радовало разнообразие. Тут были и барабулька, и луфари, и сарганы. Но мое внимание привлекли не они. Выдающийся, как показалось, зубарик, не скрывая любопытства, приближался ко мне. Подпустив его поближе, я, взяв небольшую поправку, выстрелил. С почином! Перезарядив свой «арбалет», посмотрел на своего спутника. Он возился у дна, ножом отковыривая мидий и складывая их в свою сетку. Вот и славно. Тем более, что чуть в стороне я заметил соплеменника своей первой жертвы, ничем ему по размерам не уступающего.

Сколько я охотился, потерял счёт времени. Место было шикарное. Очнулся от того, что Пуся махал руками, пытаясь привлечь моё внимание. Поняв, что достиг желаемого, кивнул кистью, подзывая. Что-то нашёл, наверное. Когда я оказался рядом, он показал пальцем куда-то вниз. Ну, камни и камни. Шевелятся водоросли, морские коньки прячутся. Пара рыб-игл. Мешало то, что приходилось всплывать за порцией воздуха. Только настроишься, вроде бы, внимательно рассматривать придонную территорию, нужно выныривать. Развожу руками — «что»? Пуся показывает «опасность», и снова палец куда-то в расщелину. Да что ж там тако… Ага! Вот оно что! Красавец скорпена, морской ёрш, практически не виден, сливаясь с окружающей средой. Что там говорить, мастер маскировки. Ничего себе, какой большой, я таких размеров и не видел. Показываю колечко, указательным и средним тычу себе в глаза, утвердительно кивая. Увидел. Намучаюсь я с ним, когда буду снимать с гарпуна. Это вам не бычок какой-нибудь. У этого парня оружия против тех, кому в голову взбредёт на него нападать, в избытке. Он со всех сторон ощетинен шипами и иглами, как ёлка. А кому и этого мало, то в дело пойдёт яд, попадающий в тело с уколом. Что же делать? Указательным пальцем постукал себя по запястью — «время»? Пуся утвердительно кивнул и показал — «сматываемся». Ок. У меня тоже трофеев на сегодня достаточно. Всплыв, хорошенечко продышался. Наконец, глотнув воздуха, нырнул за последним на сегодня объектом охоты. Ёрш, увидев приближающегося меня, ещё глубже спрятался в свою засаду. Но его это не спасло. Попав четко в место, где его большая лобастая голова переходила в тело, я подтянул верёвку к себе, оставив свободными метра два. На берегу разберёмся. Показав «возвращаемся», поплыл на берег.

По прибытию, Пусик, едва сбросив ласты и маску, кинулся ко мне.

— Покажи! Мне показалось, или он монструозный?

— Нет, не показалось. Смотри.

Ерш несмотря ни на что, был ещё жив, и боролся, растопырив во все стороны имеющееся у него оружие. Выглядел он очень внушительно.

— Пойдём в лагерь, вынем из него стрелу, да померяем.

Захватив вещи с добычей, мы поспешили хвастаться трофеем.

— Ну как успехи? — Гайка как обычно болталась в своем коконе.

— Не так, чтобы «ах», но кое-чем гордиться можно. Смотри!

— Ух ты, какой красивый! — она даже чуть не выпала наружу от восхищения, — Лагерь! Общий сбор! А он живой?

Решительно все пришедшие на зов выразили свой полный восторг добытым экземпляром. Единственный, кто не разделял общую радость, был сам ёрш. Он грозно раздувал все в шипах пластины, прикрывающие жабры, щетинился спинным гребнем и показывал зубы.

Налюбовавшись, миссия гуманного умерщвления была возложена на Пусю, с чем он быстро и почти профессионально справился. Общий улов был недурным. Пока я считал и сортировал пойманное, грозный вояка подводного мира был измерен.

— Шаман! 34 сантиметра!

— Прекрасно. Теперь осталось надеяться, что моя кличка не увеличится ровно на два слова.

Зубариков было тринадцать, плюс пол сетки мидий успел наковырять мой спутник. Пир горой обеспечен. Парочку средних размеров рыбок я умыкнул, и, скрывшись с места преступления, повесил их вялиться, обмотав марлей. Сало, отогнав даже Ирину Владимировну, колдовал над ухой. Финалом его манипуляций была головешка, вынутая из костра и несколько раз обмакнутая в котелок. Недалеко Дуче с Валерой готовились зажаривать остальных рыб на решётке, а им советами активно мешал Мажор. Ему не нравились периодически горящие угли, скорость переворачивания с боку на бок, и вообще, по его мнению, здесь никто не умеет готовить еду. Изгнан был минут через пять. После чего, изображая известного киборга, пообещал вернуться. Слово сдержал, но пришёл не сам. В руках была бутылка «Зубровки» с травинкой внутри. Подойдя к столу, мрачно разлил по стопкам, и заставил всех присоединиться тостом: «Ну что, вздрогнем, припадочные»? Это была его коронка. Отказать до сих пор никто не мог.

Иерархию соблюдали строго. Первая тарелка — добытчику. Уха пахла невообразимо — сразу морем, рыбой, укропом и дымком костра. Слегка острая на вкус, она была буквально сметена в течение нескольких минут. На второе планировался гриль. Но он пока был не готов. Парни сделали в тушках поперечные надрезы, вставляя в них дольки лимона. Сверху Дуче посыпал их смесью каких-то приправ и трав.

День пришёл к своему логическому завершению. Доужинав, все, кто не был занят готовкой, разошлись утеплиться. Сходил и я за джинсами с штормовкой. Возвращаясь обратно, увидел фигуру Лены на фоне быстро темнеющего неба. Она стояла на скальном выступе, рассматривая зачаровывающую картину умирающего солнца. Багряные всполохи играли у неё на лице неправдоподобными спецэффектами. Не хотелось портить такой момент какой-нибудь неосторожной банальщиной, поэтому я молчал.

— Тебе здесь нравится?

Это лёгкий вопрос, дорогая.

— Да, очень. Причем, как-то на подсознательном уровне, что ли… Я ведь был и в Таиланде, и в Халонге знаменитом. Там тоже невероятно красиво. Но в то же время она, красота эта, какая-то выхолощенная. Ненастоящая, как еда из фастфуда. Вроде бы жуёшь что-то, даже пахнет помидорами и мясом. А впечатление такое, как будто картон в рот засунул. Перемолол челюстями, залил сверху шипучкой газированной, следующий! Свободная касса! Понимаешь, мы уже превратились в фаст-человечество. Быстрее, быстрее, еда на бегу, телевизорный полуфабрикат, музыка как фон. Упрощённые стандарты, некогда думать о каждом, думайте о всех! Глупость как норма, убийство — не преступление. Выход за рамки внутри стеклянного куба. Мы стёрли индивидуальность. Кто-то лучше знает, что тебе нужно. Расслабься, купи вот это и вот это, и бегом зарабатывать на ещё более бесполезное что-то. Усреднённая мораль. Стандартизация сознания. Зачем тебе бадминтон, если есть айфон? Глянец идиотства, восторженность бесполезности.

И только здесь я сам. Один на один. Поймал еду — не буду голодным. Развёл костёр — не замёрз ночью. Если умеешь только кнопки нажимать — уезжаешь на следующий день. Тут ведь может и комар укусить!

— Ты здесь просто отдыхаешь от работы.

— Не только. Я здесь отдыхаю от всего. Вычищаю голову от мусора. Беру маленький пылесос, и по мозгам, по оставшимся извилинам! Где там завалялся «Срочно! Это надо сдать послезавтра! Но здесь работы на две недели.. Меня это не интересует! Ты за что деньги получаешь?!» Долой! Вместе с одутловатой рожей советника по финансам. С деньгами за оборудование, вами на депозит положенными. С униженными извинениями перед заказчиком. С шелухой «бла-бла-бла» из экрана. Могу вот просто валяться в теньке днями. Еды наловил, дров заготовил — и на лежбище. Выдыхаю, выдираю из себя всё это. Неделю, полторы. Вытрусил пылесборник, вставил новый. Потом ещё столько же — заряжаюсь. Солнцем. Ветром. Морем. Костром. Небом с бесконечными искрами звёзд.

— Всё равно ведь возвращаешься обратно. Зачем тогда такие сложности?

— Не знаю. Чтобы не спиться. Может, чтобы не умереть до срока. Точно не определился. Но чувствую, что надо. А ты как отдыхаешь?

— Ну, не знаю. Как все нормальные люди.

Мы рассмеялись.

— А тебе как здесь? Боялась ведь поначалу ехать.

— Ещё точно не разобралась, но мне кажется, начинаю влюбляться.

Фраза прозвучала неопределённо, и благодаря этой двусмысленности всё внутри меня затрепетало и запрыгало. Похоже, Лена это и сама поняла. Отвернувшись, начала всматриваться в горизонт.

— Мне кажется, или вон там, далеко-далеко, плывет парусник?

— Кажется. Это сторожевик возвращается в Балаклаву.

— Это ещё что?

— Ракетный крейсер пограничников. Тут ведь их база.

— Прямо в скале? Та, которую мы проезжали?

— Не совсем, но близко от неё.

Сзади, со стороны «кухни» послышались шаги, появился Дуче.

— Как дела? Не замёрзли ещё?

— Нет, все в порядке.

— Скоро будет объявлена дегустация. Не задерживайтесь.

— Непременно.

Шаги удалились. Где-то недалеко от нас раздались возмущённые крики чаек.

— Вот скажи мне, историк. Ты же изучал разные страны, народы?

— Да.

— Что нас ждёт? Страну нашу, в смысле.

— Дай подумать. Вопрос тяжелый, но более-менее предсказуемый. В ближайшем будущем, не знаю когда — десять лет, или двадцать… Будет война против ислама. Не какого-то определённого государства против кого-то. А война религий в принципе. Но без ядерных ракет. Потому что напоминать будет гражданскую войну. Враг внутри, мы сами его давно впустили. Кварталы пойдут на кварталы, поножовщина и выстрелы прямо на лестничных клетках. Танки на улицы выводить бесполезно — их можно взорвать из любого окна. Как водится, поймут это после груды уже сожжённых машин. Правительство не справляется, полыхают один город за другим. Все армейские объекты под усиленной охраной. Для наведения порядка на остальной территории сил явно недостаточно. Все утонет в крови.

— Бррр, ужас какой. И кто победит?

— Не знаю. Но современная цивилизация в теперешнем виде и понимании, исчезнет навсегда. Как исчезали другие. Любые, самые развитые и сильные, всегда падали от нашествия варваров.

— Не может быть. Нам обязательно помогут. Евросоюз. Ну, или Америка.

— Ни за что. Запомни, никто не вступает в войны из благих побуждений. Каждая из противоборствующих сторон хочет только одного — урвать от противника как можно больше.

— А варвары — это кто?

— Люди, не обременённые ложными постулатами терпимости и равенства. Которые, занося кулак, бьют как можно сильнее, не задумываясь о душевных и физических страданиях жертвы в будущем.

Лена задумалась.

— А кто лучше? Мы или они?

— Никто. У нас один мир, у них другой. Каждый гружён собственными догмами. Они ничего не нарушают, разрезая нам горло от уха до уха. Потому не знают сомнений. А у тебя червяк в мозгу, который надеется, что захватчики образумятся, опустят мачете, крикнут: «Это программа «Розыгрыш!», и подарят шоколадку. Объективного зла нет. Всё свято. И если наша система ценностей не сумела себя защитить, она обязана быть уничтожена.

— Как-то шансов оставляешь маловато.

— Я умею оглядываться.

— А я так не хочу. Хочу, чтобы ты дал хоть какую-то надежду.

— После самоубийства Европы, здесь не будет мусульман, так что можешь быть спокойна. Сюда придёт Китай. С восточной мудростью, дождавшись завершения бойни. Освободителем. Трансформировав коммунистическую идею до неузнаваемости, блестяще вооруженные, фанатически преданные, они зачистят огромные пространства от захватчиков, улыбаясь, дадут каждому выжившему еду и работу 18 часов в сутки. Организуют государственное управление… И останутся, ассимилировав чахлые остатки коренного населения. И звать твою правнучку будут Ли. Потому что мужа внучки — Чжэн.

Лена повернулась ко мне. Глаза её были расширены от ужаса.

— Шутишь?

— Ни капли.

Она обхватила свои плечи руками. А у меня в голове вертелась одна мысль, что я дурак. Форменный. Ну вот зачем сейчас это нужно было делать? Ну скажи, что мы, наконец, выберем хорошего президента, который посадит всех воров и дармоедов. Сделает нашу страну прекрасной. Скажи, что во всем мире запретят качать нефть, и перейдут на безопасную добычу электроэнергии… Что ж я за человек-то такой.

— Следующие выборы…

— Достаточно. Я иду спать. Спокойной ночи.

Она резко развернулась и, не оборачиваясь, пошла в сторону «спальни».

— Спокойной…

Когда я вернулся к костру, присутствовавшие уже вовсю уничтожали дары моря.

— А что с Леночкой? — Ирина Владимировна угрожающе посмотрела на меня, — она только что молча прошла мимо нас, проигнорировав приглашение к столу. Ты её, подлец, обидел, что ли?

— Выходит так. Хотя, видит Бог, не хотел.

— Я не устаю повторять, что он идиот.

— А я и не спорю…

— И о чем вы говорили?

— Она спросила, где я хочу жить. А я не успел ответить.

— И всё, что ли?

— Нет. Потом рассказал о будущем.

Кто-то присвистнул. Спокойствие в голосе Валеры было иезуитским.

— Романтик. Как говорил мой дед, мы, когда были в вашем возрасте, с девушками говорили о любви. А вы о мерзостях. Поэтому сейчас столько гомосеков.

— Я вот не пойму, Шаман. Чего тебе неймётся? — в отличие от предыдущего вопрошавшего, Сало был более чем категоричен, — Что ты вообще от жизни хочешь? Только сокровенное. Такое, как у Шухарта. Без которого хоть в петлю.

— Homo sum, humani nihil a me alienum puto.⁴ Квартира в «подкове» — раз. Написать книгу. Хорошую. Это два. Чтобы меня напечатали на обложке «Эскваера» — три.

Повисла тишина.

— Мелкие у тебя желания.

— Покажи свои. Покрупнее.

Сало задумался.

— Не знаю. Ты меня врасплох застал.

— А я должен быть всегда наготове? Пойду лучше спать. Чего-то настроение пропало.

— А как же твоя скорпена? С пылу, с жару. Спецом бережём.

— Ешьте, ребята. На здоровье.

Лёжа в палатке, уже ворочаясь в спальнике, я думал о желаниях. Не мало ли? Всего три.

Пока я об этом не знал. Но будет и четвертое. Пронзительное.

*

Утром меня разбудило улыбающееся лицо Лены, заглядывающее внутрь.

— Здравствуй, соня!

— И тебе не хворать. Который час?

— Около девяти. Я хочу извиниться за вчерашнее. Сама не понимаю, что произошло. Слишком уж впечатлительная.

— Проехали. Я тоже хорош. Начал нести какую-то околесицу.

— Дружба?

Она протянула мизинец. Обхватив его своим, я благодарно кивнул.

— Вот и хорошо. Пойдём завтракать.

Когда мы пришли, все были за столом, а Валера что-то рассказывал.

— В общем, у меня дома стоят счетчики на воду. Холодная, горячая вода. Так вот, их периодически надо сдавать на поверку. Чтобы где-то там посмотрели — не подкручиваю ли я данные. Когда приходили их снимать, меня дома не было, маму попросил, она контролировала. Сняли, ушли, сказали, что скоро вернут. Ну да, через пару дней звонят: «Все в порядке, мы вам их завтра обратно ставить будем. Утром». Надо, так надо. Отпросился с работы, сижу, жду. Звонок в дверь, открываю, стоит сантехник во всем своем великолепии — какая-то засаленная фуфайка, непонятно какого изначально цвета. Джинсы с наглядным пособием того, где он работает — рыжие потёки, все в мазуте. На голове шапка — «петушок». Ей повезло больше. Хотя бы понятно, какие полоски нарисованы. На измождённом небритостью и похмельем лице, немая мука.

— А чего ты хотел? Чтобы он к тебе во фраке с бабочкой заявился?

Наложив себе еду в тарелку, я присоединился к завтракающим.

— Да подожди. На ногах вообще непонятно что. То ли кирзачи какие-то, то ли ботинки так заляпаны грязью, что не видно их очертаний. «Здравствуйте», — бухтит мне это чудо природы, — «Я счетчики ставить». Да, говорю, я в курсе. Впускаю его и, стараясь не дотрагиваться к его одежде, иду в квартиру. Он за мной. Ничего себе, думаю. Разворачиваюсь и смотрю на него. Он непонимающе на меня. Немая сцена. «Что такое?» — гундосит. А вы почему обувь не снимаете, спрашиваю. «А зачем?» У меня дар речи пропал. «Вы, простите, ботинки свои видели?» «Да». «Мне что, — говорю, — после вас всю квартиру хлоркой мыть?» «Зачем?» «Обувь. Обувь! Она у вас грязная!» Знаете, что он мне сказал? «Так я быстро!» Ну, тут меня понесло немного… «Вы не у себя дома — в хлеву, так что потрудитесь разуться!»

— Ко мне домой тоже разного рода персонажи приходят — газовщики, сантехники те же. И тоже никогда не разуваются, — Мажор искренне не понимал Игоря.

— А почему? Он у меня дома не за бесплатно, между прочим, работает. Почему он непонятно где, прошу прощения, лазит и считает своим долгом в этой же обуви заявиться ко мне в квартиру? Ну вот почему я должен после этого гоблина унитазного перемывать все полы?

— Потому что ему всё равно.

— Вы бы видели, как он на меня смотрел, после того как я всё-таки заставил его снять эти краги. По-тихому прошёл, прикрутил чего надо. Получил деньги, обулся. Думаю — что-то не так. Когда прощался — улыбался, здоровья пожелал, удачи. Вернулся в прихожую, оделся на работу ехать — ага! На обоях чёрная полоса от мазута. Понятно. Унитазных дел мастер, рукавом, или чем-то ещё специально провел. Отомстил. Мудак, короче.

Пришлось сделать возмущённый вид. Остальные веселились. Сейчас немного успокоим:

— Ребята. Вчера произошло небольшое недопонимание.

— Да ладно тебе. Бывает.

— Нет. Я всё же хочу объясниться. Так вот, вчера я действительно разглядывал Гайку и Лену в бинокль.

У присутствующих отвалились челюсти. У Пуси вместе с макаронами. Ирина Владимировна покраснела. Гайка с интересом смотрела на меня:

— Ну и как мы тебе? Понравились?

— Очень. Жалею, что несколько лет пребывания здесь потратил впустую.

Все уткнулись в тарелки.

— Так вот. В дальнейшем прошу разрешения девушек загорать вместе с ними, либо беспрепятственно рассматривать их, когда захочу.

Воздух стал плотным, как масло. Его можно было намазывать на хлеб.

Дуче встал из-за стола и начал мыть свою посуду, всем своим видом показывая, что его это не касается. Валера поправил очки, рассматривая меня повнимательнее. Хотел, видимо, понять в чём суть развода, но пока не мог. Сало отвернулся, Ирина Владимировна, похожая на варёного рака, сидела, держась за руку мужа. Тот неопределённо сопел.

— Хватит, — не выдержала Лена, и рассмеялась, — всё. Засчитано.

Недоумённые взгляды ребят пересеклись на нас двоих.

— Так это розыгрыш?

— Да. Он мне вчера проспорил и исполнял мое желание.

— Во парочка, — донесся голос Мажора, — Эта, как его… Вы, чокнутые, прям созданы друг для друга. У нас, в Москве, вас бы за такое побили.

После еды все разбрелись кто куда. Я, наконец, решился повесить купленный накануне флаг. Крепить его было некуда, флагштоки в лагере не предусмотрены. После нескольких десятков минут тягостных раздумий, продел его через стропу, примотав её к дереву заново. Весёлый Роджер вяло обвис до лучших времён, ожидая ветра. Ну и ладно. Взяв пакет из рюкзака, двинулся в сторону одиноко стоящей слева «семейке», как мы её прозвали. Это была палатка Пусика.

— Вольдемаровна! На пару слов! — обозначил я своё присутствие загодя.

Полог был открыт, лежащий внутри йети задорно храпел.

— Иду.

Внутри зашевелилось что-то тёмное, появилась обладательница голоса.

— Вот пластырь и прищепки. Забыл отдать.

— Ой, спасибо, — полушёпотом сказала она, — а то Пусенька ногу растёр сильно новыми сланцами.

— А чего ты шепчешь-то? Боишься разбудить? Да сейчас можно из пушки стрелять…

— Я всё слышу! — храп прекратился.

— Ладно. Пойду. Боюсь, молоко сбежит. Или утюг сгорит.

Страх был наигран. Хотя… Возможно, он и не понял утреннюю шутку.

Делать было решительно нечего, поэтому пришлось снова залёчь в пустующее Гайкино лежбище и отключиться. Не сразу, правда. Я долго рассматривал бледно-голубое небо, плывущие не спеша по нему ватные кучи. Слушал природу вокруг себя. Заснув, долго гонялся за рыбиной с автоматом в руках по разрушенному городу, пока не попал в капкан, который сделали крабы. Они улыбались и говорили «Ни хао!». Проснулся я в холодном поту.

Обед было решено совместить с ужином, ибо слишком уж злым сегодня было солнце. Заталкивать в себя еду отказывались решительно все.

Даже не выходя из тени, у меня покраснел и начал шелушиться нос.

Часам к трём вернулись наши красавицы-русалки. Мокрые, загоревшие, с отличным настроением. Мне сильно хотелось поговорить о чём-нибудь с Леной, но перебрав в уме кучу вариантов, я так и не нашёл подходящего. Пару раз глупо пошутил, смутился ещё больше, и надолго замолчал.

Вечером, за столом, она села рядом со мной и я чувствовал тепло, исходящее от её тела. Сало, Дуче и примкнувший к разговору Мажор, громко размахивая руками, спорили о национальной идее. Не найдя компромисса, начали приставать ко всем за поддержкой. Настолько назойливо, что несколько раз были посланы.

— Шаман. А ты как думаешь?

— Отвечать серьёзно или отшутиться?

— Конечно, так ты считаешь на самом деле!

— Ловите. Когда кто-то говорит о патриотизме, мне хочется его ударить. Серьёзно. И сами запомните, и детям своим передайте — записной патриот, орущий о любви к родине из зомбоящика или с трибуны — гнида и предатель. Должен быть расстрелян в первую очередь. Потому что жажду урвать и хапнуть прикрывает рваными лоскутами цвета своего флага. Ну, или берёзками. Он первый все так публично любимые им рощицы пустит на стройматериалы.

— Как-то ты слишком… грубо, что ли. Бескомпромиссно. Неужели все патриоты своей страны настолько плохи? — Лена с интересом смотрела на меня.

— А все патриоты сидят в телевизоре, что ли? Туда пускают только тех, кого сто тысяч раз проверили вдоль и поперек. Ручные правдорубы. Ну, или совсем безнадёжные. Неужели вы думаете, что наш народ так уж любит нынешнюю власть? Да она им костью в горле торчит. А выплюнуть — никак. Там ведь бронемашины, ОМОН, армия. Растопчут в мгновение. Тогда почему за оппозицию не голосуют? Потому что видят эти морды алчные, самодовольные, и думают — ээээ, нет. Вас-то, ребята, нам тут только и не хватало. Тупик, пат. Любой ход — неверный. Больше того. Я сейчас скажу страшную вещь. Только сразу не бейте, а подумайте над моими словами. Все родившиеся после девяностых обязаны ненавидеть свою страну. Вот за что современному юноше или девушке любить эту, так называемую, родину? За бесплатное образование? Оно у нас было давно. Одно из лучших в мире. Уничтожено. Сейчас уровень общей грамотности такой, что кричать «караул» поздно. Медицина? Здесь интереснее. Мало того, что вас никто бесплатно лечить не собирается, так ещё и современные грамотеи по незнанию прирежут при удалении аппендицита. Так что тоже сильно мимо. Социальная защищенность? Инфраструктура? Воспитание подрастающего поколения? Свою пустоту мы замещаем чужой тупостью. Глупость — давно мейнстрим. Дайте мне хоть один пункт, за что я могу зацепиться! Пенсии? Да наше любимое государство заставит вас побираться, как только перестанете быть трудоспособными! Государственные чиновники, потерявшие землю под ногами? Они вам так хорошо рассказывают, как они денно и нощно работают на благо страны. Только, если КПД их дел был хотя бы как у паровоза, процветания не стоило ждать ко второму пришествию. Дармоеды и казнокрады. О чём говорить, если обычный человек, видя идущего навстречу милиционера, инстинктивно хочет перейти на другую сторону дороги? Он чувствует угрозу! Не защиту от социально опасных элементов, а угрозу! Кстати, вот кого на самом деле надо называть «воры в законе».

Повисла тишина. По лицам присутствующих я видел, что они уже тоже участвуют.

— Я задам вам всем вопрос — вы что, верите, что весь этот чиновничий сброд, наворотивший себе дворцов, заработал их себе честно? Нет. Мы страна, где все всё знают, но все при этом молчат. Нас научили не верить никому, ни одному их лживому слову. Все их безмозглые сынки и дочурки мгновенно становятся талантливыми бизнесменами уже с 17 лет. Знаете, кого вся страна будет считать патриотом? Человека, который прорвётся в Верховный Совет с гранатой в одной руке, и с автоматом в другой, да покрошит все эти мерзкие рожи в мелкий винегрет. На следующий день его во всех городах отольют в бронзе! На центральной площади.

— Да ладно, — Лена недоверчиво смотрела то на меня, то на остальных.

— А ты как думала? Во всем нормальном мире государственные чиновники это обслуживающий персонал. Потому что все мы платим им зарплату. Но только не в нашем идиотском государстве. Где чинуша наворовал сколько смог, построил пятиметровый забор с колючей проволокой, натыкал видеокамер и охрану с собаками, сел в бронированный говновоз, прилепил мигалку, и помчал по неотложным делам. Слуга народа. Корочка депутата это же индульгенция на всё. Вчера ты ворюга и налётчик, сегодня — представитель партии и член комиссии стратегии развития страны в юго-восточном регионе. Уважаемый человек.

— Не может этого быть.

— Ещё как может! Или ты думала, в правительство берут самых умных, самых достойных? Честь, совесть и печень страны. Но вы так и не ответили. За что я должен любить её, страну свою? За то, что мои чиновники с умным видом заселяют её десятками миллионов иммигрантов? За то, чтобы найти нормальную работу я должен быть зятем или братом влиятельного дяди? За то, что меня и миллионы таких как я, безнаказанно грабят и убивают по вечерам? За то, что мое государство травит меня водкой и пивом гекалитрами, убивает наркотиками?

— Ты сам это делаешь! Пьёшь и вонзаешь иглу себе в руку. Никто не заставляет!

— Так может рассуждать только бессовестный политикан, кум которого, полковник милиции, крышует все местные малины. Потому что пьют и колются не от того, что денег много. А от нищеты. И вот такие рассуждальщики вместо того, чтобы работать — создавать условия для малого и среднего бизнеса, улучшать инвестиционный климат, проводить пропагандистские компании о здоровом образе жизни, создавать государственные рабочие места, улучшать инфраструктуру, словом заниматься своей непосредственной работой, наоткрывали наркопритонов, завезли палёной водки, скорчили надменную харю свою, свинячью, и умничают. Мол, вы сами такие. Быдло. Быдлу — кнут и стойло! И нечего вам что-то хорошее делать. Все равно растащите, сломаете. Асфальт новый колымагами допотопными разъездите. Поэтому дорогу лучше к моей дачке продолжить. У меня машинка хорошая, долго ездить можно.

— Прямо-таки. Открыли наркопритоны…

— Открыть — может и не открыли, но только крышу свою на них поставили. Ведь об этих хазах каждый житель подъезда знает! Да, на втором этаже, слева от лифта продают дрянь. Некоторые торчки прямо тут же и двигаются, шприцами всё завалено. Да, ходили, писали жалобы. И что? А ровным счетом ничего. Пришёл участковый, при скоплении жильцов постучался в проблемную квартиру, ему никто не открыл, да и ушёл. Понимаешь ли, в чем дело… У нас не страна застоя, не стагнации даже, а регресса. Мы от дикого капитализма прыгнули сразу обратно в феодализм. Где на определённой вотчине, обозначенной избирательными округами, резвятся в меру своих беспредельных возможностей местные депутаты при поддержке силовиков. Это давно Уганда.

— Можно подумать, у тебя в стране по-другому.

— А я про свою говорю.

— Не выделывайся, Сало. Везде одно и то же.

— А как же оппозиция?

— Оппозиция должна быть от «не могу». А не от «подвинься у корыта, дай и я хапану!» Где ты ее вообще видел? Фидель и Че — вот настоящая оппозиция. Наши — это Петрушки на ярмарке. Кривляющийся паяц в пятничном телеэфире. Днем отжал от бюджета жирный кусок, вечером с гаденькой улыбочкой поехал в телевизор. Не может миллионер бороться за справедливость. Все поголовно раскрученные «инакомыслящие» — записные патриоты. И место им — на одной сковороде с властью. Скажите мне, нет, дайте мне хоть одну причину, почему всю страну не нужно утопить в крови. Почему до сих пор на фонарях не болтается все чиновничество, или префекты эти ваши?

— Отвечу. Всем по фигу.

— А я вот, родину свою люблю, — неожиданно послышался голос Пуси.

— О! Прорезался отчизнолюбец. Ты лучше расскажи, за что срок оттянул.

— Он не виноват! — взвилась Ирина Владимировна петардой.

— Это все знают. А всё-таки, поведай девушке.

— Не хочу, — Пуся отвернулся.

— Я расскажу, чтобы ты не думала, что он злодей какой-нибудь!

— Не надо, — Пуся нежно взял её маленькую ручку своими граблями.

— Надо! — она решительно вырвала её, — у него был большой дом. На высоком берегу реки, на самой излучине. Рядом лес, огород свой, тридцать соток. Фруктовый сад! Одних яблонь да груш двадцать семь штук! Местная воротила всё приезжала. «Зачем тебе такой дом? Давай я куплю его, в город уедешь». Отказался Пусенька. Дом родительский, мать ещё жива. Да и просто не хотелось. Тогда в один прекрасный день остановили его «копейку» гаишники, да подбросили ему три патрона и почти килограмм героина…

— Восемьсот тридцать семь грамм.

— Неважно. Пришили ему всё, что могли. А перед самым судом передали — продашь хату, дадут минималку. Ну а что делать? Согласились. Даром почти отдали. Присудили ему, в общем, три года. На заключительном слове он встаёт, и говорит — вы хоть покажите мне, как этот героин выглядит. А то я, наркоторговец, его в глаза не видел. Пацаны на зоне не поверят.

— Показали?

— Неа, — Пуся засмеялся, — потом, уже в камере увидел. Сероватый такой порошок.

— Только я этому получеловеку, главе района, под порог иголок связанных положила, — глаза Ирины Владимировны сверкнули, — а ещё петуха чёрного зарубала, и голову его в подполе закопала, возле консервации. Чтобы нелюдь эта, полномочиями наделённая, сгнила заживо.

— Боюсь спросить. Получилось?

— Нет. По пьянке на мотоцикле насмерть убился.

— А чего это ты постоянно говоришь «быть этого не может», «не знаю», «не видела»… Ты в какой стране живешь? — Дуче смотрел на Лену.

— Мы земляки, — почему-то решил заступиться я.

— А у вас там рай обетованный за недельку, пока я без новостей, обозначился?

— Нет вроде бы. Но не видела нигде такого, — она пожала плечами.

— А где ты, с позволения спросить, обитаешь?

— На Шатиловке.

Я присвистнул. Ничего себе… И тут же, не выдержав:

— А родители у тебя кто?

— Папа прокурор области.

Мдаа… Повисла тяжёлая, липкая пауза. Я не мог оторвать глаз от муравья, исследующего мой большой палец. С каждой секундой она становилась всё невыносимее и, казалось, что я чувствую себя как дурак последние лет пятьдесят из прожитых двадцати девяти. Когда стало совсем невмоготу, я бросился на амбразуру, но закашлялся от сдавленного горла:

— Родителей… кхе-кхе… не выбирают.

Краем глаза увидел, как Лена с пунцовым лицом встала, и пошла куда-то.

— Идиот ты, Шаман. Сколько тебе раз говорили об этом?

— Гайка! Я что, не прав?

— Прав, конечно. Только она-то в чем виновата, что отец у неё подлец и сволочь?

— А может, он у неё честный, — сказал я и задумался. Ну да. Честный. И живёт на Шатиловке. Нет, здесь без вариантов вообще.

— Пойду я. Извинюсь.

Лена сидела на берегу, обхватив ноги руками. Подбородок лежал на коленях. Издалека мне показалось, что она беззвучно плачет. Я подошёл, примостился рядом. Заглянув в лицо понял, что ошибся. Глаза были сухие. Сама, правда, была бледнее, чем обычно, но это ни капельки её не портило. Напротив, злость отточила её черты, сделала контрастнее.

— Прости меня.

— Он мой папа, понимаешь?

— Да. Именно поэтому я пришёл прощения выпрашивать.

Она смотрела на почти исчезнувшее за горизонтом багряно-красное солнце.

— Ты купался ночью?

— Да.

— И как оно?

Я пожал плечами.

— Отлично.

— Я тоже хочу.

— Обязательно сходим. Да хоть бы и завтра.

— А почему не сегодня?

— Этого я ещё не придумал. Будешь сигарету?

— Давай.

Волны шумели, гипнотизируя, расслабляя.

— Он не плохой. Он рассказывал, как людей спасал, как они…

— Забудь. Я же извинился.

Мы снова замолчали. Зябкий ветерок стал настойчивее.

— Пойдём. А то ёжишься вся.

— Я ещё посижу.

— Нечего здесь делать. И ребят не бойся и не стесняйся.

— И не…

— Вот и замечательно. Пойдём. Набросишь кофту. Ты ведь не хочешь вместо загорания с ночными морскими приключениями пить парацетамол и шмыгать носом?

Взяв её руки, почувствовал, что они ледяные.

— Ничего себе, мать! А ну, бегом в лагерь!

Быстро сбросил с себя мастерку.

— Одевай.

Вялые «мне не холодно» были отметены как несущественные. Обняв Лену за плечи, пришлось почти насильно тащить её в лагерь.

— Так, свободный народ. Нам нужен чай. Горячий. Я поднимусь в «спальню», одену что-нибудь, а на вас оставляю миссию спасения.

В костре тихо потрескивали угли, маленькие жёлтые огоньки подпрыгивали невысоко над сгоревшими дровами, тут же растаяв, оставляя после себя тепло и всполохи света. Если долго всматриваться в них, бессвязно веселящихся, а потом отвести взгляд на окружающую тебя местность, то все утонет в кромешной тьме на несколько минут, пока глаза не привыкнут к вечернему освещению. Зато потом, лёжа навзничь, глядя в крымское небо с бесконечным количеством звезд и созвездий, можно мечтать. О несбывшихся с детства путешествиях на другие планеты. О покорении Беты Водолея, сражениях с чудовищами, её населяющими. Это позже, по мере взросления, наступает разочарование в невозможности долететь до неё, так ещё и чудовищ там нет по определению, поэтому завоёвывать там некого. Но сейчас я не хочу этого знать. Я хочу, сидя в уютной кабине квадрокоптера на субатомарной тяге, облетать дикие джунгли планеты с труднопроизносимым названием, отбиваясь от адовых созданий, один вид которых заставил бы Иеронима Босха страдать комплексом неполноценности. Хочу быть двухметрового роста и иметь модифицированную нервную систему. Чтобы одну руку, оторванную Белым Варгом, заменял киберпротез. На мне должны быть утяжелённые доспехи «Уран-3» и широкий шрам от лба до подбородка. Выстрелом укороченной плазменной пушки «Циклон» я могу выжечь полквартала вместе с домами, детсадами и бабушками на лавочках. Ориентировки с моей фотографией и денежным вознаграждением, на которое можно купить тихую планетку, разосланы в трех звёздных системах. Только связываться со мной никто ни в трезвом уме, ни под «Поцелуем ангела» не будет. Это экспресс в один конец. Проще пытаться прожить один день безоружному посреди чащей Хектоса. Да что там день. Час. Когда несколько лет назад меня удалось поймать Объединенной Федерации, никто в это не поверил. Ходило дикое количество слухов. Пришлось отправить в это знаменитое реалити-шоу, «Врата Хаоса», чтобы люди своими глазами увидели, как овеянного легендами человека стирают в порошок. А получилось ровным счетом наоборот. Вступив в коалицию с Легатом Бездны, мы пару месяцев славно куражились в обозримой Вселенной, пока его не вернул Совет Сатрапов, а я окончательно не затерялся в Трёх Мирах. Оставшись…

— О чем ты думаешь? — голос Лены катапультой вышвырнул всю нарисованную картину в мусорный бак.

— Я? Кхе-кхе.. Как сказать. Планирую занятия на завтра, — зачем-то соврал я.

— Дай сигарету.

— Держи. Странный какой-то день был.

— И не говори.

По одному начали расходиться присутствующие. Наш маленький лагерь наполнился звуками шагов, расстёгиваемых противомоскитных сеток, вытряхиваением спальников.

— Ну что, пойдём и мы?

— Да. Погоди, только докурим.

— Давай так. Первый проснувшийся будит другого, и идем купаться.

— Хорошо. Кстати, у тебя телефон садится уже? Можем поехать в го…

— Я его выключила.

— Зачем?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— А как же милиция? Ведь она будет звонить.

— Не будет.

Лена встала.

— До завтра, знаток всего и всея.

— Спокойной ночи.

Она направилась к своей палатке.

— Стой. Я вот чего хотел спросить.

Лена обернулась.

— А бассейн у тебя в доме есть?

— Нет. Только два этажа под землёй, с бильярдной и домашним кинотеатром. Пойдёт?

— Вполне.

— Тогда до завтра.

— Ты шутила?

Она что-то ответила, удаляясь. Я не разобрал. Ну и ладно. Тем более что вопрос был с подначкой. Долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Никак не отпускали мысли о кинотеатре. Это такой маленький кинозальчик с удобными креслами и большим белым экраном на стене, или бюджетная аудиосистема?

Утром прямо возле уха заиграли трубы. Бодрый деский голос закричал, бросая в дрожь: «Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!» Спросонья схватил рукой телефон, видимо, что-то нажал, поскольку звук тут же пропал. Облегчённо вздохнув, открыл глаза. Было тепло и хорошо. И совсем не хотелось покидать это, такое уютное, место. Вздохнув, решил на счет «три» встать. Рааааз. Дваааа…

Через десять минут телефон заверещал снова. Тут уж ничего не попишешь. Нужно идти умываться и будить Лену. Только надо будет зарядку сделать. Чтобы судорога какая-нибудь в воде не схватила. Да, умыться ещё. Зубы почистить. Полотенце сушить, интересно, вчера повесил или нет? А то ведь вытираться холодным, да и к тому же мокрым — занятие не из приятных. Костёр, кстати, вчера не затушил…

Защипало на лбу и щеках. Инстинктивно проведя по лицу рукой, вляпался во что-то жидковато-густое и окончательно открыл глаза. Лицо горело. Я присмотрелся. Ладонь с пальцами были измазаны чем-то белым. До конца не проснувшись, выскочил из палатки, чтобы добежать к рукомойнику и смыть это непонятное нечто, однако наткнулся на выстроившихся шеренгой Дуче, Лену, Игоря и Мажора, которые покатились со смеху, глядя на мой измазанный и перекошенный вид. Ага. Зубная паста.

— Вы в пионерлагерь не наигрались, что ли? — спросил я зло.

Потом, глядя на ухохатывающихся провокаторов, не выдержав, рассмеялся сам.

— Нет, главное, половину лагеря перебудил своим пионерским задором, а сам дрыхнет, как сурок!

— Ты взгляд его видел? Представляешь, что ему снилось?

— Да ладно вам…

Я, наконец, смыл едкую субстанцию.

— Спасибо, хоть не додумались газеты между пальцами жечь.

— Ты ноги хорошенько укутал. А то бы уступили соблазну.

Вода была замечательная. Мы вдвоем плавали, с наслаждением разминая за ночь слегка задеревеневшие тела. Ветра почти не было, поэтому волны не захлёстывали лицо. Приятная прохлада моря быстро привела в чувство. Такая себе, мини-зарядка для лентяев. Обсохнув, поднялись обратно в лагерь. Дуче уже умотал бегать по одному ему известным горным тропинкам, остальной народ с кислым и помятым состоянием приводил себя в порядок. Приятно, все-таки, посреди этого уныния быть свежим, ещё и с хорошим настроением, несмотря на то, что чистил сегодня не зубы, а брови.

Сало, сидя перед газовой горелкой, казалось, колдовал. Высыпал в турку молотые зёрна. Добавил воды. Потом начал развязывать какие-то тряпичные мешочки, что-то нюхать. Брал щепотку из одного, добавлял к начинающему пениться напитку. По запаху находил ещё какой-то ингредиент, сыпал туда же. Результатом был какой-то особенно вкусный кофе. Я ничего подобного больше нигде не пробовал.

— Сало, колись! Расскажи рецепт.

Разливая всем по кружкам тёмно-коричневое варево, он улыбался.

— Нет, господа. Это эксклюзив. Запатентую, и всё. Миллионер в пять минут.

Лена наклонилась мне к уху, и прошептала: «А почему Сало? Потому что он украинец?»

— Нет, — так же шёпотом ответил я, — он как раз из Рязани. Просто раньше всех хохлов «салоедами» дразнил. Не со зла, а так… Подтрунивал. В назидание иным был припечатан.

— Жёстко. Но, наверное, справедливо.

Лена держала свою чашку двумя руками и наблюдала за паром, поднимающимся вверх. Я же тянуть не стал. Не люблю остывший. Осторожно сделал глоток. Почувствовал, как расплавленный металл с горьковатым вкусом и лёгкими оттенками неведомых приправ прошёл горло, опускаясь по пищеводу в желудок. Запах будоражил ноздри чем-то неуловимым, невозможным зацепиться ни за одну из знакомых мне специй.

— Как всегда. Неподражаемо.

— Спасибо. Приходите ещё.

— Айн момент.

Я встал, сходил к палатке. Вернувшись, поставил на стол банку сгущёнки.

— Нападай!

— Шаман. Скажи мне как историк историку, в каком году Людовик IX напал на Египет?

Гайка. Это одно из её любимых развлечений. Запоминать некоторые факты, а потом спрашивать у меня, как бы проверяя знания. Так как всего на свете упомнить невозможно, человечество за время своего существования столько всего совершило, поэтому я ещё ни разу не сумел ответить. Но в этот раз я подготовился.

— Не знаю.

— В тысяча двести сорок девятом.

Довольная улыбка расползлась по лицу.

Ну, ничего.

— А скажи, Гая. Число Пи — важная штука?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

(лат.) Сделал всё, что мог

2

(лат.) Кто сможет, пусть сделает лучше

3

«Мой отдых»

4

(лат.) Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.