Дива

Сергей Алексеев, 2017

«Поздним вечером Зарубин смотрел в дождливое окно и мечтал выбраться на природу – просто так, без всякого дела, даже без ружья, хотя бы ночь переночевать у костра. А для этого надо было придумать неотразимую руководством, причину срочной командировки…»

3

Этот вездесущий и всевидящий Борута вполне мог наблюдать за разговором губернатора с президентом, только другим, третьим глазом, поскольку после увольнения из собачников, колхозный ветеринар увлекся всякой чертовщиной, связался с городскими знахарями и его даже по телевизору показывали. Хвост у него отпал, но зато на лбу шишка вздулась, и светила народной медицины Шлопак обследовал его в прямом эфире, где подтвердил — скоро черепушка лопнет, откроется третье око, а сам Данила превратится в прямой канал, связывающий два мира.

Вообще-то сказ про Боруту, это отдельная история, поскольку он личность на Пижме, знаменитая, всем известная правдивостью. Сам Баешник иногда откровенно привирал, и делал это без злого умысла, а чтобы слушателя заинтриговать, чего никогда не скрывал. Но Данила к местным баешникам отношения не имел, и об этом на Пижме знали все: если он какую либо новость принес, значит, то и произойдет. Будто он действительно канал связи и ему кто-то сверху нашептывает, что в ближайшее время случится. На что уж сам Баешник предсказатель знатный, и если скажет — «завтра будет дождь, спину ломит», то ненастье непременно случиться. Или, например, его престарелая, выжившая из ума, теща с утра шерстяные чулки натянула, теплой шалью подвязалась — жди хорошей погоды, поскольку она всю жизнь поперечная.

Но тягаться с самим Борутой никто не в состоянии! За неделю вперед, как медведю Костыля пожевать, Данила предупреждал его, даже упрашивал, чтоб не водил прокурора на охоту — не послушал. Или вот откуда простому смертному туземцу, например, узнать, что в результате беседы президента с губернатором на Пижму приедет самый настоящий король с принцессой?

Поговаривали, бабка Боруты тоже лешачихой была, то есть, дивой, откуда во внуке появилась любовь к лесу, зверью, чудесам и дар ясновидения. Дед же будто был цыганом, коновалом и колдуном, поэтому жил на острове в Доринском болоте. И фамилия у него подходящая: борутой или боровым в средней полосе России зовут леших. Но если так судить, то у нас пол России лешие, потому как в лесах живут, что тебе дивьё лесное. И самое распространенное, незлобливое ругательство — лешак, или леший тебя побери, особенно у вятских соседей.

Если считать через бабку, то Данила всего лишь в третьем колене был лешаком, поэтому немного подвыродился, в смысле роста: всего метра полтора с кепкой и в башмаках на высоком подборе — потому его в армию не взяли. Хотя при этом он силой обладал не вероятной, поистине, лешачьей! Не руки — паровозные маховики, свисающие ниже колен, плечи хоть и не широкие, но весь сухожилиями, перевитый, кремневый. По спору за деньги однажды лом в узел завязал, а за двойную плату — развязал. Еще в юности на призывной комиссии стул вместе с грузным доктором за ножку одной рукой взял, едва дотянулся и на шкаф поставил. И сказал, спустит после того, как тот бумагу подпишет, что годен к строевой без ограничений.

А Даниле до зарезу надо было попасть в армию, поскольку в юности он влюбился в девчонку — Диву Драконю, приемную дочку председателя колхоза. Совсем еще юная, она выглядела вполне взросло и уже считалась первой красавицей в Пижменском Городке. Все женихи ждали, когда подрастет, и уже копытом били, фотокарточки в кабине тракторов вешали. Борута же ростом не вышел и был ниже ее на полторы головы: Дива такой дылдой вымахала, редкий парень ей по росту подходил. Так вот эта гордая девица вздумала над ним посмеяться, сказала, отслужишь в армии, приходи, поговорим, может, подрастешь или станешь героем — не посмотрю, что короткий. Лучше героем стань, люблю, когда совершают подвиги, дескать, меня не просто высватать надо — чем-то покорить, завоевать, тогда я ни на что не посмотрю.

Знала ведь, зараза, что не возьмут в армию, и не взяли!

Доктор, сидя даже на шкафу, не подписал, вызвал милицию и Боруте вместо армии дали пятнадцать суток. Здесь он и познакомился с настоящими залетными гастролерами, приехавшими ограбить тотемский банк, но случайно посаженными за мелкое хулиганство в ресторане. И для начала подрался с ними — один против пятерых бугаев и всем наколотил так, что короткого на вид, парня отъявленные «медвежатники» зауважали. А им до зарезу требовался такой неприметный свиду, пронырливый силач — сейфы ломать и в форточки лазать. Вот они и взяли Данилу в свою банду да увезли с собой в южный город Сочи. Что делать, если в армию не берут, а приключений страсть как охота? У Боруты же была мечта: когда-нибудь заработать денег и купить себе мотоцикл, хотя бы «Восход» — была такая популярная марка. Приехать в родную деревню, посадить Диву и прокатить с ветерком, чтоб у нее душа зашлась!

Когда он первый сейф вспорол топором, будто консервную банку, то сразу купил красную «Яву» и хотел рвануть к себе на Пижму, Диву катать. Бандитская жизнь ему категорически не нравилась, тянуло в лес, к колхозным и диким животным, однако законы в банде были строгие, могли прирезать или пулю в живот засадить, чтоб в муках умирал.

Ветеринарное дело у Боруты было наследственным, его дед-цыган, тот самый, что будто бы с лешачихой жил, слыл лучшим коновалом. А отец его уже в колхозе работал, всю жизнь быков и поросят кастрировал да коров искусственно осеменял, и сына к этой работе пристрастил. Поэтому Данила все-таки решил сбежать из банды, не взирая на угрозы, и только подгадывал момент. И тут помогли опера, всю шайку схватили в каком-то кабаке, где «медвежатники» награбленное прогуливали. Боруту они с собой не брали, по-отечески считали еще молодым, чтоб просаживать жизнь в ресторанах, мол, купили тебе забаву — мотоцикл, вот и катайся до следующих гастролей, когда понадобишься. Он, как только узнал, что всю банду повязали, сел на «Яву» и только пыль завивается. Но в Ростове Данилу схватили — кто-то выдал, и посадили его на нары, по молодости дали четыре года.

Так или не так все было, на Пижме знали из рассказов самого Боруты, а он тогда еще не был каналом и мог слегка приувеличивать, чтоб распустить о себе славу грозного бандита-медвежатника, почти все люди малого роста этим грешат. Но судя по наколкам, в тюрьме Данила сидел, и срок отбывал там же, на юге, а при лагере был огромный свинарник, куда бывшего колхозника и определили. Там оказался зэк, преподаватель ветеринарной академии, который узрел интерес Данилы и взялся натаскивать его своему ремеслу. За четыре года выпестовал специалиста, только институтских корочек не хватало. Зато справка была, что прошел курс обучения под руководством этого известного ветеринара и его рукой написанная. Так что зона пошла на пользу Боруте во всех смыслах.

А еще он послал больше тысячи писем Диве, отправляя их через «волю», то есть, минуя лагерный контроль, где красочно описывал свои военные подвиги сначала в Сомали, затем в Афганистане. И так поднаторел сочинять всяческие боевые истории, что сам уже начинал верить, что воевал снайпером, много чего повидал и испытал. Дива же ничуть не сомневалась, что Данила воюет, но отвечала изредка, рассказывая про колхозные дела. И ни строчки о личном, поэтому Борута тешил надежду, что она все же его дождется. Но младший Драконя, тогда уже Герой соцтруда, откуда-то узнал, что земляк не в окопе сидит — на нарах, и прислал на колонию ходатайство, что заключенный такой-то будет немедля трудоустроен в колхозе и взят на поруки, если его досрочно освободят. Боруту не освободили, статья была тяжелая, поэтому, когда он вышел на волю по окончанию срока, то получил направление в родную «Красную Пижму» — колхоз так назывался.

И только тут узнал, что Дива вышла замуж за Алфея Никитича, который был тогда главным зоотехником. Всех людей выше себя ростом Борута ненавидел либо относился с подозрением, а младший Драконя был двухметровым гигантом и, конечно же, приемная дочка предпочла его, тем паче, выросли они в одной семье. Алфею тогда было за тридцать, а Диве всего семнадцать: говорят, не женился, ждал, когда она подрастет. Борута тоже стал ждать, когда соперник изработается и умрет. Он знал пословицу — от работы кони дохнут, видел, что многие молодые мужики скоро загибаются от чрезмерного переутомления, поэтому берег здоровье и ждал срока. Однако соперник лишь здоровел, получал награды, должности и когда изработался и умер старший Драконя, младший занял место председателя. Данила тогда работал в колхозе ветеринаром-осеменителем, и отношения с Драконей были хорошие, никто и не подозревал, что в Боруте страсти кипят. Скоро Алфей Никитич заработал вторую звезду Героя, бюст на родине, а Дива одну за одной родила ему трех дочерей и надежды Данилы растаяли.

Тогда прошедший бандитскую школу, Борута решил убрать председателя, взял ножик, лопату, скараулил на лесной дороге и выкатился навстречу, будто леший. А Драконя машин не признавал, верхом ездил, на крупном жеребце. Конь с испуга на дыбки взвился, так внук известного коновала уронил его одним ударом. Что потом произошло, Борута сразу и не понял: председатель из седла не вывалился — жеребец будто уменьшился до размеров ишака и выскочил из-под седока. Драконя так и остался стоять на ногах. И по свидетельству правдивого Боруты, вырос вдвое! Сгреб он Данилу, зажал чуть ли не в кулак и спрашивает:

— Что это с тебя потекло?

Тут потечет, когда соки жмут! И слова в ответ не сказать, дышать нечем.

— Ладно, — говорит председатель. — Повиси да обсохни!

Согнул сосну, отломил сук и повесил зашиворот, сам же снова сделался обычного роста, поймал коня и уехал. Данила висит и дыхнуть боится: ватник трещит, ни рукой, ни ногой не шевельнуть, ствола дерева не достать, а до земли метров десять, навернешься — костей не соберешь. Так часа три прошло, помощи ждать неоткуда, по этим чертовым дорогам и так редко ездят, тут же дело к ночи.

И вдруг почуял, как в копчик словно буравчик ввернули, так сильно защекотало, но не почесаться! Борута потерпел-потерпел — уже не в моготу! Потом осторожно глаз скосил, глядь, а из штанов со спины вылазит какая-то лохматая веревка и шевелится, будто живая. Вылезла, дотянулась до сучка, на котором висел, и когда только обвилась вокруг, догадался — да это же хвост вырос! Крепкий, ловкий и чувствительный, как ладонь, особенно, его кончик. Данила, конечно, подивился этому, но из лекций своего академика-сокамерника знал, что подобное явление вполне возможно. В учебниках по генетике даже фотографии есть, хвостатый мальчик, например. В критической ситуации у Боруты включилась генетическая память, и вот тебе результат, люди же от обезьян произошли.

Борута наконец-то дух перевел, затем руками к сучку потянулся, и тут телогрейка не выдержала, воротник оторвался. Данила бы рухнул вниз, но хвост выдержал! Разве что затрещал немного, и мускулистый, чуть сыграл, будто резиновый. Правда, при этом язык втянулся в горло, то ли от страха, то ли напрямую как-то был связан с хвостом. Борута достал руками ствол дерева, обнял его, отдышался и тогда только понял, что спасен.

Он спустился и побежал домой, но тут обнаружил, что хвост, сослуживший ему службу в воздухе, на земле мешает, волочится по грязи, цепляется за кусты и вообще по характеру не управляемый, ведет себя, как ему хочется. И к своей хвостатости еще надо привыкнуть, приспособиться, как и где его носить этот результат генетической памяти. Обезьяне или коту, например, легко — задрал вверх и ходи, а от человека с хвостом еще шарахаться начнут, каждому про Дарвина не объяснишь.

Данила скрутил его в моток, как веревку, запихал сначала в штаны, однако идти мешает, или норовит в штанину провалиться, а там в сапог и под пятку, наступишь — больно! Опять скрутил, засунул под куртку, однако без дела хвост вялый делается и все время выпадывает, путает ноги. А если его напрягать, то он как шило, протыкает, рвет крепкий брезент на спине и торчком становится. Наконец, придумал, куда девать — вокруг талии обмотал, словно кушаком подпоясался, и конец изолентой прикрутил.

Пришел домой, тогда Борута уже переехал в леспромхозовский поселок, и стал испытывать хвост, сначала на грузоподъемность — колесо от легковушки поднимает, мотоцикл полминуты на весу держит! Потом зацепился за потолочную балку, поднялся над полом и завис, как космонавт в невесомости. Баешник тогда случайно зашел к соседу и застал его, висящим под потолком, сначала испугался — не удавился ли? И если удавился, то как-то странно, не тем концом своего тела. А Борута ему сверху говорит:

— Молчи, что видел! Никому ни звука, иначе порчу наведу.

Так Баешник и узнал про хвост. А Данила слово с него взял, спустился на пол и начал хвастаться, мол, не только тяжести поднимать, на ловкость проверил — цены хвосту нет! Чугунок из печи вынимает, стакан держит, причем, может с полки достать и вставать не надо, ложку со стола берет! Только вот почему-то не ко рту несет, а куда-то назад, но ведь приучить можно. Единственное, холода боится, ночью под одеяло лезет и спать мешает.

Одним словом, Данила оценил, что хвостатому жить гораздо легче, особенно если рукодельем занимаешься, плотницким либо столярным делом: бывает, гвоздь надо подержать, а нечем! Из колхоза он тогда уже уволился, ветеринарной работы в другом месте не найти, и Борута по-первости пошел шабашить. Костыль тогда активно базу строил, гостевые домики ставил, а топор в руках у Данилы хорошо держался, но умел он только сейфы рубить. В бригаду плотников не взяли, и тогда он нанялся подсобником — лес на срубы закатывать, поскольку сила была богатырской. С хвостом, так и вовсе красота, лебедки не надо, подкатил, затянул бревна на сруб и к другому пошел. Только чтоб никто не видел и лишних вопросов не задавал, можно по ночам работать. Охотовед не оценил трудолюбие шабашника, но зная о его ветеринарных способностях, предложил работу егеря-собачника. То есть, отдал под его начало всю псарню и притравочных зверей, медведей и кабанов. А еще казенный карабин и клетку на колесах — переоборудованный «УАЗ», чтоб зверей на притраву собак вывозить. И зажил Борута, как бывало в Сочи, даже «Яву» себе купил, уже нового образца, поскольку мотоциклы по прежнему обожал.

Но как шила в мешке не утаить, так и хвост в штанах: кто-то подглядел, как Данила кормит медведя. В клетку к нему он по началу входить опасался, поэтому загибал конец хвоста крючком, ставил тазик с едой и подсовывал в кормушку. Медведь, и тот смотрел удивленно, зная, что у человека всего две руки и не бывает хвостов. И вот подсмотрели и доложили Костылю, что собачник хвостатый. Тот сначала не поверил, хотя Борута внешне походил на обезьяну, но когда увидел хвост, кроме основной работы предложил шабашку. Надо было за деньги показывать клиентам всякие фокусы или даже просто два часа сидеть голым в клетке, демонстрируя возможности хвоста. Он даже придумал псевдоним Даниле — Див, мол, ты изображай настоящего лешего, отловленного в местных лесах.

Скрывать свои вновь открывшиеся физиологические качества уже было невозможно, а предложение охотоведа ему понравилось, поскольку Данила мечтал купить знаменитый «Харлей» и настоящую униформу байкера. Когда гости после охоты собирались на базе, Борута раздевался, садился в клетку, брал в руки книжку, читал, а сам тем временем выделывал всяческие упражнения хвостом. Поднимал двухпудовки, подвешивал себя к потолку, не выпуская книги из рук, лазал по карманам ошеломленных зевак и щекотал женщин, забираясь под юбки. Фото рядом с клеткой можно было сделать за отдельную плату, а за тройную Данила выходил на волю и обнимал клиентов, в том числе, и хвостом. Тогда снимали два вида — спереди и сзади.

Уже через полгода Борута осуществил свою мечту, отпустил могучую бороду и разъезжал на «Харлее» по местными дорогам. Колхоз вместе с Драконей тогда загибался от нищеты, резали дойных коров, распродавали технику, а бывший ветеринар благоденствовал — от местных девок и женщин отбоя не было, приставали, прокати или покажи хвост. Но эта любовь к мотоциклам и сыграла злую шутку. Однажды Данила повез покатать молодую фельдшерицу, а чтобы пассажирки не вылетали из седла на ухабах, он притягивал их к себе хвостом, попутно щекоча щекотливые места. Эта же сама знала, где щекотать байкера, расслабила Боруту, вот он и распустил хвост. Тот же возьми и намотайся на колесо. Один рывок, и как не бывало! Под самую репицу оторвало, разве что корешок остался.

Фельдшерица перепугалась, хвост с колеса сняла, после чего они поспешили в медпункт, где пытались приживить, прикрепить к репице, но для этого требовалась сложнейшая операция. По слухам, в то время хвосты пришивали только в Израиле, куда уехало много советских хирургов. Разумеется, хвост не прижился и новый больше не отрос, Боруту перевели в собачники с простым егерским окладом, а с потерей забавы с клеточным дивом приток клиентов на базу резко упал. Костыль обвинял во всем Данилу, и у них началась сначала тихая вражда.

И вот в позапрошлом году на Пижму приехал известный народный целитель Шлопак, будто бы местных бабок полечить, воду зарядить и самому силой подпитаться от деревьев и самой местности. Медпункт к тому времени закрыли, уволенная фельдшерица коз завела, и все теперь выгоняли хвори возле телевизоров, либо звали Боруту, помня, что он ветеринар и в медицинских делах понимает. Он и в самом деле начал лечить, но испытывал недостаток знаний, давал советы, что и сколько пить, наугад, повинуясь интуиции, и даже не мечтал, что судьба сведет его с самим народным академиком.

Оказывается, была у целителя еще одна цель, тайная — поискать в глухомани, среди замшелых туземцев знания и знатоков народной медицины, настоящих колдунов, рецепты всяких чудодейственных снадобий, заговоров, приворотов — в общем, все то, что еще не так давно считалось дурью и мракобесием. Вчерашние комсомолки и ныне сельские бабушки уже несколько лет лечились возле телевизоров, столичного лекаря знали в лицо и потянулись к нему чередой, как к батюшке, когда тот приезжал. К священнику они входили, как к богу, у порога падая на колени, и крестясь на него, как на икону, норовили руки целовать; перед Шлопаком делали тоже самое да еще и оголялись, помня, что так положено перед доктором. От старушек он и услышал, что на охотбазе есть егерь, который в прошлом был ветеринаром, и самое интересное, хвостатым! Однако то ли хвост сам отпал, то ли он избавился от него хирургическим путем, поскольку умеет делать операции скотине, точно не известно. Говорят еще, девки оторвали — короче, лишился предмета, коим деньги зарабатывал. И еще поведали, мол, его бабка то ли ведьмой была, то ли дивой и дед — цыган-коновал.

Как раз такой человек и требовался Шлопаку!

Лекарь разыскал Боруту, обследовал его репицу, которая уже давно зажила и короста отвалилась, а так же заспиртованный в бутыли, скрученный в моток, хвост, длинной в один метр семьдесят четыре сантиметра. И пришел к выводу, что Данила не правильно эксплуатировал его, не берег, потому он сильно перетерся у копчика и оторвался. И отругал, дескать, допустимо ли было им бревна поднимать и двухпудовые гири? Если тебе посчастливилось отрастить хвост, то носи его с честью, как украшение, а деньги зарабатывать можно одной лишь его демонстрацией, без поднятия тяжестей.

А еще Шлопак взял анализы и установил, что сам Борута относится к племени людей недостающего звена, не найденного Дарвиным. То есть, переходная особь от обезьяны к человеку разумному. И это вовсе не означает, что он отстал в развитии; напротив, представители этого племени обладают уникальными природными лекарскими способностями, телепатией, ясновидением, возможностью перемещаться в пространстве и еще знают язык зверей. В общем, владеют божественными талантами, давно утраченными человеком разумным.

Сначала Шлопак хотел увезти его в Москву вместе с заспиртованным хвостом и там проводить сеансы на телевидении, однако Данила своим диким чутьем заподозрил не ладное, вспомнил бандитов, Сочи и отказался напрочь. Да еще заявил целителю, что сам опытный ветеринар, долгое время со скотом работал, лечил, а меньшие наши братья по внутреннему устройству очень похожи на людей, и болезни бывают одинаковыми. Столичный лекарь оценил опыт Боруты, его природные возможности и решил организовать на Пижме целую научную лабораторию или даже создать филиал академии народного целительства. Тут отовсюду источалась сила земли, чего неразумные туземцы не замечали и жили как обычно, не используя природных качеств местности и своих организмов.

Борута на ходу сочинил себе биографию, заявив, что отбывал срок не по уголовной статье, а за убеждения, мол, занимался нетрадиционными видами лечения. В общем, прикинулся страдальцем, был произведен в академики Академии народного целительства и они со Шлопаком начали обследование всех проклятых мест на Пижме. Это для людей несведущих, темных и ортодоксальных места бывают таковыми, а для специалистов по паранормальным явлениям они кладезь знаний, объект для изучения. Почти год два академика ездили по району и вставали лагерем возле гнилых болот, мертвых омутов, лысых гор и там, где по преданию жили колдуны или совершались чудеса, произведенные нечистой силой. В частности искали место, где стояла деревня Дор: по преданию там жили одни кудесники, волшебники и чародеи. Однако никто даже примерного расположения ее не помнил, посылали на одно из топких болот, дескать, этот самый Дор ушел в трясину вместе с жителями.

Академики ездили по всей Пижме, замеряли поля самодельными приборами, проводили испытания со своими и чужими тонкими телами и энергиями, занимались лозоходством. И выявили много аномальных зон, вместе с приглашенными телевизионщиками сняли несколько передач, прославивших Пижму чуть ли не на весь мир. Однако везде находили только следы нечистой силы, признаки ее воздействия на природу, загадочные явления, но ни одного лешего, ни русалок с кикиморами, ни ведьм так и не обнаружили. Все проклятые места взяли под надзор, в том числе, и видеокамер, а сами занялись лечебной практикой. Исцелять бабушек на Пижме оказалось легче всего, ибо доверчивые, они выздоравливали от заряженной воды и хлебных зернышек. Академики буквально, чудтворствовали!

В первую очередь Шлопак стал лечить самого Данилу, точнее, его копчик, полагая, что если однажды хвост отрастал, то отрастет и во второй раз, коль есть природная предрасположенность. Курс был терапевтическим: целитель вешал Боруту зашиворот на то самое дерево, где впервые обнаружился хвост, и держал так несколько часов. Его уникальная природа должна была вспомнить первобытное состояние и толкнуть силы организма на воспроизводство хвостовых позвонков. Сначала он висел в альпинистском снаряжении, потом задача усложнилась, лекарь стал вешать его, как Драконя — за воротник ватника и уже без всякой страховки. Древняя генетическая память никак не пробуждалась, хотя Данила каждый раз испытывал страх и однажды чуть не рухнул, когда затрещала фуфайка. Было время повисеть, подумать и он все больше склонялся к мысли, что дело тут не в его природе, а в чародействе председателя, весь род которого связан с нечистой силой. Алфей Никитич наколдовал и отрастил Боруте хвост, чтоб посмеяться, но оказалось, устроил его судьбу, можно сказать, сделал счастливым человеком. И только неразумная беспощадность к собственному организму подвела, хвост перетерся, оборвался там, где было тонко, и теперь никак не хотел отрастать.

Данила поделился своими соображениями с целителем, а тот уже давно заметил странное поведение председателя и особенно его жены. То, что Дракони водятся с нечистой силой, всем было известно, они даже этого не скрывали и все время здоровались с духами. Кто ходил с ними по грибы-ягоды, все слышали и видели: придет в лес старший или младший, непременно скажет:

— Здравствуй, батюшка див! Дай твоих грибов побрать! Зимой похлебкой угощу.

Если намедни в лесу пусто было, даже мухомора не видать, тут же на глазах белые полезли, обабки, рыжики и даже грузди. На болоте же еще и поклонится:

— Здравствуй, матушка кикимора! Позволь твоей морошки порвать! Зимой придешь, чаю попьем.

И весело так с ними разговаривает, пока собирает, иногда какие-то птичьи звуки издает, а ему как эхо, отвечают.

Оба супруга до сих пор шастали ночами по пижменским просторам и каждый сам по себе: верхового Драконю можно было встретить в полночь на холмистых зарастающих полях, а его жену в лесу или на реке, и непременно с бидончиком молока. Дракоши, то есть, зятья председателя, тоже чем-то промышляли, шныряли по ночным просторам и всегда вооруженные до зубов. То ли браконьерили, то ли напротив, охраняли свои угодья, поскольку все леса и поля в округе, вся флора и фауна формально принадлежали ферме. Борута и сам любил бродить по ночам, поэтому все видел и слышал, и однажды чуть не столкнулся возле омута на Пижме с Дивой Никитичной, которая на его глазах вылила молоко в реку.

— Зачем ты льешь молоко? — спросил он, все еще испытывая притягивающие к ней, чувства.

— Русалок пою. — призналась Дива.

— Я бы тоже не отказался! — чтобы завязать разговор и вспомнить юность, сказал Борута.

— Добро, — отозвалась она. — В следующий раз встретишься, тебя напою.

Сказала как-то многообещающе, с тайным намеком — сердце затрепетало, и копчик зачесался. Но Дива Никитична всполоснула бидончик водой и ушла. А дело было ранним утром, от белой реки молочный туман поднимался. Данила глянул в парную воду, а там девы с рыбьими хвостами и зелеными волосами, ловят белые струи, молоко пьют!

Сколько раз потом ходил на это место один, и Шлопака водил, так больше русалки и не всплыли из глубин. Сам пробовал молоко лить, и целое ведро извел — хоть бы хвостом плеснула.

Наблюдение за Драконей и его женой ничего конкретного не дало, и тогда они решили пойти к председателю с повинной и на поклон, чтоб свел с нечистой силой, например, с лешим или ведьмой, от которых можно научиться чародейству и всякому колдовству. А лучше с обоими сразу! Взамен же они готовы были выполнять любую работу на ферме. Председатель тогда уже больной был, но их выслушал с серьезным видом, заметно было, зла не держал, и даже про хвост Боруты не напомнил. В то время заглаза многие над ним посмеивались, а мальчишки так и вовсе играли в хвостатых леших, иные смельчаки дразнили, показывая в присутствии Данилы веревочные хвосты или даже самодельные рога. Городские байкеры узнали про хвост и однажды подарили сельскому коллеге немецкую рогатую каску, в которой Борута теперь катался на «Харлее», напоминая черта.

Колхоз к тому времени давно извелся, Алфей Никитич заделался фермером и дела у него шли в гору, рабочая сила требовалась до зарезу, а местные мужики обленились, считали за позор работать на частника-кулака. Вместо малоудоистых колхозных буренок Драконя развел стадо импортных, теперь наращивал поголовье — с явным участием нечистой силы, конечно, поскольку зарубежные коровы приносили по двойне и только телок. И без всякого искусственного осеменения — только натуральным образом, то есть, с помощью чистопородного быка. Однако самодеятельных лекарей к своему стаду Драконя не подпустил — выписал ветеринара из Франции, а Диву отправил на целый год в Европу — учиться сыроделательному мастерству. Академиков-добровольцев он загнал в катакомбы, рыть подземную камеру, где будут созревать твердые сорта сыра, но и то с испытательным сроком.

Два месяца Борута со Шлопаком копали в горе подземелье, вытаскивая грунт вручную, и за этот рабский труд не получая ни копейки — за кормежку вламывали, да за будущую науку. Драконя хоть и болел, но всюду был со своими работниками, сам за троих пахал и еще учить успевал, но не чародейству, а как кайло в руках держать и слежавшийся грунт отбивать. Срок они выдержали и вскоре были приставлены к более легкому труду и за мизерную плату, убирать навоз из коровника: система навозоудаления была еще не запущена. Потом началась посевная, покос, заготовка силоса, строительство ангара для кормов, ремонт техники, валка леса, земельные и бетонные работы. Всего даже не перечесть, что пришлось делать, лекари никогда в жизни столько не трудились, причем, с раннего утра и до позднего вечера, да еще без выходных. Драконе-то что, он привычный, а тут руки-ноги болят, спина отваливается, а работе конца и края нет. И наконец, не выдержали, спросили, когда же начнется обучение колдовскому ремеслу.

— Обучение давно идет! — заявил Драконя. — Разве это не волшебство? Я почти бесплатно половину сельхоз объектов построил. Не было ничего, и вот оно, стоит! Как по мановению волшебной палочки.

— Это ваши интересы. — сказал начитанный столичный лекарь. — А когда исполнишь наши?

Они как-то забыли, что имеют дело с дважды Героем соцтруда, тот и принялся загибать пальцы:

— За неполный год вы освоили горнопроходческое дело, работу на технике по заготовке кормов, сварочное и слесарное ремесло, валку и трелевку леса, даже говноуборку. Фундаменты научились ставить, дома рубить! Да разве это не волшебство? Вы же сейчас мастера, чудотворцы! Вас где хочешь, с руками оторвут. На что вам колдовство?

Те почуяли, что их хотят на мякине провести, или по столичному — кинуть.

— Хотим получить науку, как договаривались! — заявили они. — Своди нас с лешим или ведьмой. А лучше с обоими сразу! Но чтоб по взаимной договоренности, с гарантией преподавания знаний.

А Драконя уже и тогда маялся с сердцем, по болотам ходить не мог, однако же согласился.

— Добро. Но чтоб потом не жаловались, претензий не приму.

И наконец-то академики услышали о месторасположении Дора от знающего человека. Деревня колдунов оказалась не так и далеко от Пижменского Городка, только давно брошенная и даже домов не осталось. Когда началась коллективизация, ее жители будто погрузили свой остров в трясину и все утонули. Но был и такой слух, дескать, чародеи сожгли дома и разбежались по лесам, оставив заклятье — кто посмеет пробраться на Дор, или хуже того, поселится на острове, тот помимо своей воли повяжется с нечистой силой. Старики про заклятье помнили, а молодые скоро забыли, бегали на болото за клюквой, морошкой и хоть бы что. Борута слышал об этом, и сводил бы Шлопака, но где конкретно стояла деревня колдунов, никто указать не мог, а болото большое, на нем десятки островков, поди сыщи, на котором деревня стояла. После тридцатых годов все так заросло, задерновалось, замшело, что и следов не осталось, или впрямь провалилась в трясину. Данила с целителем побродили по мари, ничего не нашли и уехали в другие места.

Тут же Драконя привел их на Доринское болото, где чернели жуткие окна воды среди гиблых трясинных полей и зеленые островки леса, выросшего на моренных холмах. Говорили, тут когда-то озеро было глубокое, называлось Доринское. Кто-то утверждал, будто его сами колдуны высушили, превратили в топкое болото, чтобы попы не ходили, но был слух, что перед войной мелиораторы взорвали перешеек и спустили воду в Пижму, чтоб удобрение — сапропель черпать. Иные грешили и на Драконю-старшего, который якобы сделал надежное убежище для всей нечести, чтоб жила в недосягаемости. В общем, озеро исчезло, и ничего полезного из этой мари не добывали, если не считать замшелого щучья, по слухам, обитающего в окнах, ягоды-морошки да клюквы.

Так вот председатель провел академиков на один из остров, показал сначала мшистые ямы с головнями и углем, затянутые малинником и бузиной.

— Здесь Дор стоял. Но он вам не нужен! Пошли дальше.

Перевел через следующую трясину на другой остров, повыше и посуше, там сдернул мшистый ломоть с огромного валуна и показал знаки.

— Жертвенный камень. — сказал при этом. — Что на нем изображено, вам лучше знать. Оставайтесь здесь до утра, и будет вам наука. Утром приду и выведу.

Академики как глянули на знаки-то — мать моя, вся ледниковая глыба руническим письмом исписана! Если расшифровать — все знания можно получить! А поверх древнего письма начертаны церковные купола, кресты и уже по ним — пятиконечные звезды: вся борьба идеологий отразилась. Борута тогда еще не понимал, что это значит, но по бледности лица Шлопака определил, попали, куда надо. Сам же Драконя ни слова больше не говоря, ушел и оставил академиков одних.

Пока было светло, целитель изучал надписи, срисовывая их в блокнот — фотографировать камень было нельзя по правилам исследования аномалий, будто бы от съемки исчезала какая-то тонкая материя. Глаза его стали безумными, академик лишь что-то шептал и ничего не объяснял. Но когда стемнело, решил уйти с этого островка, поскольку оставаться на нем в ночь было опасно, священный камень был древним алтарем на капище и по уверению Шлопака излучал энергию, по мощности равную энергии египетских пирамид. Уже в потемках они сунулись было к острову, на котором Дор когда-то стоял, но провалились в трясину и едва выбрались. Дело было осенью, спички замочили, костра не развести, хорошо, с собой фляжка со спиртом была. Данила слегка прогрелся изнутри и снаружи, но великий трезвенник и борец с алкоголем Шлопак пить отказался наотрез, натирать грудь и ноги тоже, и чуть его не вылил. Отошли подальше от алтаря, залезли под выворотень, соорудили гнездо и вздумали ночь прокоротать, однако целителя колотит — где здесь уснешь?

Тут и началось! Вдруг на острове, где Дор был, петухи заорали. Кричали эдак минут пять, угомонились, и слышно, там музыка заиграла, свирели, бубны, жалейки, гудки: в общем весь старинный набор инструментов. Потом огни вспыхнули и пляски начались у костров! Академики знают, там никого не должно быть, а люди прыгают, скачут, орут какие-то заклички, будто призывают кого-то. Шлопак аж задрожал весь — то ли от страха, то ли от радости, что слышит и видит то, что искал. Может, и от холода, поскольку оба мокрые были, накупавшись в трясине, и еще студеный туман поднялся.

И здесь из болота между островов встает нечто белое, по фигуре, так женщина, стоит она на обыкновенной телеге, обращена лицом к академикам. Борута не испугался, не зажмурился и узнал — да это же Дива Никитична! В белом халате, как обычно она ходит у себя на маслозаводе, в такой же косынке и в руке — бидончик с молоком.

А целитель колотиться перестал и шепчет:

— Кикимора! Так вот она какая…

— Сам ты кикимора. — панибратски проворчал Данила. — Это жена Дракони, Дива…

— Это кикимора из болота восстала! — уверенно заявил Шлопак и достал блокнот, чтоб ее срисовать.

Только тут Борута и разглядел, что она велика ростом и одета в сверкающую, колючую сутану — будто толченым стеклом обсыпана!

— Все равно похожа на Диву Никитичну…

— Что у нее в руке? — спросил целитель. — Какой-то цилиндр? Или свиток?

— Бидончик. — определил Данила. — Алюминиевый, трехлитровый…

Шлопак встрепенулся.

— Это похоже на серебряный сосуд! В котором древние алхимики хранили свои знания!

— Да какой сосуд? Обычная тарка, на ферму за молоком ходят…

— Подумай сам: зачем она на болото пошла с бидоном?

— Да она всех молоком поит, блажь такая у бабы. Заодно проверяет на оборотничество.

— А как?

Все, о чем рассказывал Борута, Шлопак считал тайными знаниями предков и их записывал. Поэтому новоиспеченный академик если что и присочинял, то обычно для образного выражения.

— Оборотни парного молока не выносят. — сообщил он. — Испытуемого надо облить парным или покропить. Если оборотень, сразу же обернется, кем был. Однажды даже скандал случился на партийном собрании колхоза. Дива прыснула молоком на инструктора обкома, тот превратился в филина и улетел в окно.

— Молоко — вместилище вселенской мудрости! — благоговейно произнес целитель. — Символ божественных откровений! Млечный путь. Вот бы вкусить хотя бы глоток!…

Кикимора будто услышала его, протянула бидон и другой рукой к себе поманила. Мужики переглянулись и напряженно замерли.

— Интересно, кого она манит? — с дрожью в голосе спросил целитель, однако же не теряя ученой мужественности. — Кого выбрала? Тебя или меня?

— Наверное, меня. — признался Данила. — Она давно обещала парным молоком угостить.

— Почему тебя?

— По кочану! У нас в юности с Дивой любовь была…

— Вместе пойдем. — заявил Шлопак, глянув пытливо. — В таких ситуациях лучше всюду ходить вдвоем.

Не смотря на свои чувства, Борута с ним согласился: подойти к самой дракониной жене, когда она в образе кикиморы, да еще среди ночи было опасно. Даже если она манит! От внезапного контакта с ее мужем хвост вырос, тут же вообще не известно, что наколдует Дива Никитична. Очнешься от морока, а у тебя хобот или рога пробились — с нечистой силой только свяжись!

Прошли они через болото к телеге и ни разу не провалились, будто по воздуху шли — понятное дело, под влиянием энергетического поля. Борута теперь не сомневался, что это Дива, хотя ростом возвысилась и вместо халата — блестящая одежина. Да разве Данилин глаз обмануть, коль она с отрочества ему грезится и во сне, и наяву?

А Дива подождала их, и эдак царственно говорит:

— Хотите молока? — и завлекательно так бидончик показывает. — Парное, теплое еще…

— Хотим! — в голос сказали академики.

— Тогда впрягайтесь, мои кони! Покатаете меня по болоту — получите.

Они оба почуяли ее безмерную власть, неожиданно для себя повиновались и впряглись — каждый взял по оглобле. Дива же поставила бидон в телегу, сама кнут взяла, коим и взмахнула над спинами:

— Н-но, вороные!

Академики потащили телегу по болоту, а колеса вязнут, не разгонишься. А эта кикимора еще кнутом щелкает, понукает, покрикивает, словно кучер:

— Рысью марш! Ишь, застоялись! Шевелите копытами!

Кое-как они разбежались, перешли на рысь, Дива же Никитична все равно стоит в телеге, машет кнутом и уже спин достает, норовит по ушам попасть.

— Вскач пошли! С ветерком прокатиться хочу!

Тучный столичный целитель выдыхаться начал, но Борута напротив, силу почуял и понес — ветер впрямь засвистел в ушах. Кикимора развеселилась от скорости, белое одеяние на ней трепещет, всхлопывается, а сама она лишь кнутом пощелкивает то слева, то справа, указывая, куда телегу тянуть. Бидончик в телеге трясется, подпрыгивает, того и гляди опрокинется. Один круг нарезали по топкому болоту, второй, на третьем Шлопак начал падать. Вышел из под воли Дивы, то есть, пересилил ее энергетическое поле и шепчет:

— Давай ее свяжем. Пока нас не заездила. А сосуд захватим? Ведь насмерть загонит, ведьма!

Борута бы никогда не посмел так бесцеремонно обойтись с Дивой, но оглянулся, а в телеге вроде бы и в самом деле кикимора! Хохочет над академиками, щелкает кнутом потешается:

— Вы не кони вороные — мерины толстозадые!

К тому же Данила уже привык слушаться столичного целителя, в общем, сговорились, одновременно бросили оглобли. Они уткнулись в трясину, и Дива Никитична кубарем полетела с телеги. И по инерции прямо мужикам под ноги! Тут они ее схватили, да сразу и бросили: с рук кровь потекла! Все ладони изрезали в лохмотья! А кикимора встала, отряхнулась и говорит:

— Экие вы глупцы! Привыкли Диву Никитичну лапать! А я не драконина жена — я дева-недотрога!

Незадачливые лекари стоят, понурившись, пытаются кровь остановить — тщетно. Она же опять кнутом щелкает, сердится:

— Берите оглобли! Да не шалите более. Накатаюсь, получите свой сосуд! Всякие знания заработать надо!

До самого рассвета катали они Диву Никитичну или кикимору, а может, ту и другую в одном лице: на Пижме вся нечистая сила на нее походила, потому как считалось, нельзя без вмешательства бесовщины так сохранять красоту и привлекательность. Академики уж готовы были взмолиться, попросить пощады, отказаться от всякой науки, ибо доведены были до полного изнеможения, но тут на острове, где Дор стоял, петухи заорали. Первый раз лекари оглянулись, вроде бы нет кикиморы на телеге, один только бидончик стоит, однако в глазах все плыло, туман густой, не разберешь. Когда же во второй раз посмотрели, а и самой телеги нет! Академики просто бредут по болоту и руки так держат, словно оглобли тянут. Но позади, там, где след тележный кончился, бидончик стоит! Все в тумане растаяло, только он, заветный, и уцелел!

Академики назад побежали, Шлопак схватил сосуд, открыл — полон парного молока, еще теплый на ощупь. Первым он и приложился, да чуть не весь выпил! Боруте пришлось стучать ему и по плечам, и по голове, чтобы оставил немного.

Целитель наконец-то оторвался от бидончика, где было всего-то несколько глотков. Данила попробовал — а это теплые, не успевшие загустеть после сепаратора, сливки! Еще коровой пахнут и по его гурманскому вкусу не самые добрые, от увядающего осеннего травостоя.

— Это не молоко, — рассеяно произнес Борута. — Это же сливки!

— Потрясающе! — воскликнул целитель. — Нам преподнесли сливки с Млечного Пути. Вкуси же их, Данила!

Он всегда говорил так выспренно и поэтично, если даже речь шла о чем-либо земном и обыденном. Шлопак был романтической и возвышенной натурой, чего как раз не хватало Боруте.

— Как бы вреда не было. — усомнился он. — С непривычки…

Предупредить товарища хотел, однако вдохновленный целитель заговорил уже афоризмами:

— Знания приносят печаль, но не вред!

Данила выпил остатки, всего-то со стакан, и тут почуял зуд во лбу чуть выше переносицы — такой же стойкий, навязчивый, как на копчике, прежде чем хвосту отрасти. Руки теперь были свободны, он почесал, испытывая удовольствие, но через несколько минут, ощутил в этом месте напряжение, будто чем-то тупым давят изнутри черепной коробки. И когда петухи на соседнем острове наорались и смолкли, у Боруты на лбу выросла крупная, розовая шишка…