Истинный путь. Часть первая. Знаки свыше

Сергей Александрович Арьков, 2020

Времена былой славы канули в прошлое. Народ некогда великих завоевателей влачит жалкое существование. Но не все орки забыли о том, кто они, кем были прежде и кем должны стать вновь. Знаки свыше явили себя. Грядет возвращение на истинный путь.

Глава 1

Опершись на лопату, Ухряк уже минут пять неотрывно смотрел на величественный памятник легендарному герою и эпическому свершителю прошлого, Вандалу Всепобеждающему. Монумент воздвигли давно, и с той поры, по исконной традиции орков, не ремонтировали его и не обновляли. В итоге, время сделало свое черное дело, не пощадив даже твердый камень, из цельного куска которого был высечен в натуральную величину великий полководец древности. Статуя выглядела потрепанной, она давно покрылась сеткой трещин, кое-где из нее вывалились куски камня, образовав безобразные дыры. Вандал имел ныне такой вид, будто он только что вышел из очередного кровопролитного боя, и вышел далеко не победителем. На это намекали отвалившееся правое ухо и залепленный грязью левый глаз.

Монумент стоял на распутье, милях в пяти от Раздрызга, довольно крупного города державы орков — Вдребезгарии. Вдребезгария была велика, она, подобно шкуре буйвола, раскинулась от мрачных и угрюмых Северных гор до падшего королевства эльфов — Санд-ар-Турна.

В древние времена у орков Вдребезгарии и эльфов Санд-ар-Турна приключилась большая вражда. Затеяли ее, разумеется, эльфы, известные своей зловредностью, завистливостью и склонностью к разврату. Возжаждав завладеть самыми прекрасными на свете землями орков, самыми мясистыми на свете буйволами орков, и обладающими самым прекрасным характером женщинами орков, пошли они вероломной войной на Вдребезгарию, найдя себе союзников в лице гномов с Северных гор. Эльфы были отвратительны, гномы немногим от них отставали. Каждый уважающий себя орк, говоря о гномах или об эльфах, обязательно презрительно плевался, а поскольку о чем-то ином орки говорили редко, во всей Вдребезгарии уже давно не осталось ни одного не заплеванного уголка.

Коварные эльфы и подлые гномы вторглись в миролюбивую Вдребезгарию, и принялись заниматься своим излюбленным делом — бесчинствовать. Не было счета вытоптанным полям, забитым буйволам и обесчещенным девам, хотя эльфы, известные извращенцы, иной раз забивали дев и бесчестили буйволов, в полном соответствии со своей порочной сутью. И, когда казалось, что подлые завоеватели сотрут весь род орков с лица земли, нашелся среди тех великий герой, нареченный Вандалом. Он собрал под свои знамена всех, кто мог держать топор, и повел на великую битву, должную решить судьбу всей Вдребезгарии.

И грянула сеча, коей не видывал мир ни прежде, ни после. Две великие армии сошлись в кровавом бою на большом поле, что раскинулось вблизи деревни Навозная Куча. Три дня и три ночи бились герои орков с трусливыми эльфами и жалкими гномами, и к исходу третьего дня одержали сокрушительную победу. Навозную Кучу тут же переименовали в Славный Курган, и нарекли то сражение битвой у Славного Кургана.

Посрамленные эльфы и униженные гномы с позором отступили обратно, в свои королевства. Но в сердцах орков пылал огонь мести. Мало было изгнать недругов со своей земли, их следовало жестоко наказать.

Следующие двадцать лет Вандал Всепобеждающий наказывал всех, до кого мог дотянуться. Первым делом он со своей ордой нагрянул в Северные горы, и поверг гномов в величайшее изумление. Под девизом «Что не можешь украсть — сломай!» Вандал со своей ордой четыре года разорял подземные города гномов, оставляя после себя дымящиеся руины и горы трупов.

Затем настал черед эльфов платить по счетам. Собрав еще большее войско, Вандал нагрянул в Санд-ар-Турн. Там оркам открылась страшная правда об эльфах — те почти все поголовно оказались мужеложцами и ценителями прекрасного, играли на свирелях и мылись каждый день. Стерпеть эти эльфийские ценности было невозможно. Разгневанный Вандал отдал приказ разорить Санд-ар-Турн раз и навсегда, дабы никогда более не восстал он из пепла.

Богатства аморальных эльфов оказались столь велики, что на протяжении ста лет после славной смерти Вандала (того раздавило рухнувшей сверху каменной балкой, когда он ломал очередной памятник эльфийского зодчества) орки продолжали наведываться в Санд-ар-Турн с набегами. Именно тогда из мирных скотоводов они превратились в великих воинов. Немало сказаний и легенд было сложено о том славном времени. Немало героев увековечили себя героизмом и подвигами. Но всему приходит конец, и однажды он пришел богатствам эльфов. Больше нечего было грабить и рушить, Санд-ар-Турн превратился в вытоптанную пустыню. Немногие уцелевшие эльфы бежали на запад, куда ходить за ними стало далеко и лениво. И славная эпоха завоеваний, походов, грабежей и праведного вандализма иссякла сама собой.

С тех пор минуло немало лет. Орки остепенились, вновь став землепашцами и пастухами. Затем эльфы стали возвращаться в Санд-ар-Турн, пытались что-то там наладить, отстроить, но не претерпели большого успеха. А даже если и было у них что взять, и ведь наверняка было (не бывает так, чтобы с эльфа взять было нечего), некому стало брать — канули в прошлое времена героев. Поговаривали, что даже гномы в Северных горах вновь копошатся, хотя еще недавно казалось, что Вандал вырезал их всех под корень. Впрочем, что эльфы, что гномы, жили плохо, бедно и впроголодь — об этом было известно точно. Вдребезгария имела с соседями дипломатические сношения, с той, разумеется, целью, чтобы приглядывать за ними, и некоторые орки бывали во вражеских землях. Они-то и рассказывали, что эльфы траву едят, корешки из земли выкапывают, иных ветром с ног валит, а иные и без ветра падают, обессилев от голода. У гномов ситуация была еще хуже. Там, по уверениям посетивших их орков, помимо голода лютовали эпидемии, от коих гномы вымирали стабильно и в большом количестве. Что, разумеется, не могло не радовать сердце каждого орка, ибо нет для того большей радости, чем слушать рассказы о несчастьях гномов и плеваться.

Впрочем, не все обстояло так уж хорошо. Пусть и поверженные, но вечные враги не оставляли своих черных планов в отношении великой Вдребезгарии. Доходили тревожные слухи, что будто бы коварные гномы ищут в своих бездонных подземельях древние артефакты невиданной силы, дабы затем, с их помощью, обрушить на миролюбивых орков беды и несчастья. Так же поговаривали, что и эльфы, вреднейшие из существ, заняты черным делом — будто бы ищут они в зловещих гробницах древние заклинания, дабы использовать те во вред оркам. Слухи эти обрастали шокирующими подробностями, в частности, их распространители так подробно описывали зловещие гробницы, так точно пересказывали начертанные на их стенах жуткие тексты, будто бы сами неоднократно бывали там и все видели воочию.

Ухряк поднял свою мускулистую руку, и широкой, словно лопата, ладонью, почесал приплюснутый нос с огромными, как две пещеры, ноздрями, из которых выглядывали длинные жесткие волоски. Ладонь у Ухряка была крепкая, сильная, мозолистая. В такой ладони самое оно сидела бы рукоять боевой секиры, или славного пудового молота — лучшего средства для сокрушения изнеженных тел бездуховных эльфов. Но поскольку времена славы, воинских побед и богатой добычи давно и успешно канули в прошлое, замечательные ладони Ухряка контактировали преимущественно с лопатой.

Он еще немного постоял возле монумента, не в силах отвести взгляд от величественного образа древнего полководца. Даже битый жизнью и временем каменный Вандал был велик и эпичен. Взирая на этого исполина, Ухряку казалось, что достаточно прогреметь поблизости боевому рогу, и гранитный полководец тут же оживет, спрыгнет со своего постамента, и, сверкая глазищами, да исторгая из пасти неистовый рев, помчится в атаку, ведя за собой юную поросль героев. О, Ухряк пошел бы за Вандалом. Хоть на край света. Хоть бы и за край. Бросил бы ненавистную лопату, взял бы дедовскую секиру, и ступил бы на дорогу славы и героизма. Эта дорога некогда вела его предков, и Ухряку было нестерпимо больно из-за осознания того горького факта, что времена эпичных свершений для его народа давно закончились.

Ухряк с какой-то наивной детской надеждой уставился на памятник полководцу, мысленно упрашивая того — оживи! Веди меня в бой! Давай, как встарь, обрушимся на гнусных гномов….

Подумав о гномах, Ухряк смачно сплюнул себе под ноги.

А потом, воздав по заслугам этим коротышкам, разорив их пещеры и завалив их шахты, мы нагрянем в гости к эльфам….

Эльфы удостоились сразу трех плевков. Ухряк, как настоящий правильный орк, всей душой ненавидел и гномов, и эльфов, но эльфов, все-таки, больше. Было в них что-то глубоко чуждое оркам, глубоко противное и даже противоестественное. Один обычай ежедневного омовения чего стоил!

Да, да, мы нагрянем к эльфам — мысленно воскликнул Ухряк.

Ему вообразилась дивная, вознесшая его на вершину блаженства, картина: он сам, полководец Вандал, и еще сотни и сотни могучих воинов, благородных завоевателей и возвышенных мародеров, смертоносной лавиной катятся по эльфийским землям, оставляя за собой вытоптанную пустыню и обугленные останки недругов. Всех, кто не орки — убить! Любую постройку, красивее сарая — разрушить! Священные рощи вырубить на дрова!

Ухряк вздрогнул. Ему показалось, что он слышит в своей голове могучий голос самого Вандала. Он вновь с надеждой посмотрел на памятник.

— Великий полководец! — взмолился Ухряк. — Подай знак! Яви знамение!

Но каменный воитель остался недвижим, навеки застыв в своей героической позе. Ухряк постоял перед ним, ожидая чуда, но того не случилось. Как и всегда.

Безрадостно уронив голову, орк забросил лопату плечо и вразвалочку поковылял по дороге в сторону дома. Близился закат, и падающее за холмы солнце залило всю равнину золотистым светом. Его лучи заставили Ухряка прищуриться и сильнее наклонить голову, уперев мощный подбородок в ключицу. Шел он неторопливо, хотя мог бы, если требовалось, легко перейти на бег. После целого дня землеройных работ Ухряк не чувствовал особого утомления. Если бы он захотел, то мог бы ворочать землю трое суток напролет. Но он не хотел этого. Он был орком, потомком великих героев, чьи имена украшали собой самые сочные и кровавые легенды. Он был рожден для яростных битв, для вечной славы, для безудержного грабежа. А вовсе не для рытья канав, будь они неладны. Рытье канав, это удел пленных гномов. А настоящий орк должен убивать врагов, есть мясо, и пить пиво.

Но канули в прошлое времена славы. А потому каждое утро, чуть свет, Ухряк вынужден был отправляться в Раздрызг, и там до самого заката копать траншеи, таскать камни, грузить и разгружать телеги, и все это за унизительно малую плату. Прежде такую же точно жизнь вел его отец, пока, в один черный день, не упал на землю, когда нес на своем натруженном горбу четыре пуда кирпичей. Упал, чтобы больше уже не встать. Теперь и Ухряк шел по его стопам. Он был молод и силен, и играючи поднимал десять пудов. Но, в то же время, его постоянно посещало осознание того мрачного факта, что сила и молодость не продержатся долго. Однажды они покинут его навсегда, и он кончит так же, как его отец — надорвется на унизительной работе, упадет, и больше не встанет на ноги.

Еще горше было осознавать, что свою молодость и силу он тратит на такую бесполезную ерунду, когда мог бы употребить их с великой пользой, участвуя в кровавых битвах и разоряя вражеские города.

Ухряк остановился, обернулся, и посмотрел на оставшуюся позади статую Вандала. Древний полководец, залитый закатными лучами солнца, казался облаченным в золото. Да, вот кто действительно прожил достойную и насыщенную жизнь, так это он и его воины. Они не срамили себя рытьем канав и перетаскиванием кирпичей. Если что и рыли, то могилы для сокрушенных врагов, а таскали только награбленное добро.

Уже не в первый раз Ухряку подумалось о том, что он родился не в свою эпоху. Ему бы появиться на свет в одно время с Вандалом. Он бы пошел за великим полководцем, сражался бы с ним плечом к плечу, бросался бы в гущу боя, не ведя ни страха, ни жалости. И неминуемо угодил бы во все легенды и песни.

Испустив полный горечи вздох, Ухряк повернулся вперед и побрел дальше по дороге. Вокруг него простерлась степь, покрытая жесткой, выгоревшей на солнце, травой. На востоке маячили массивные туши холмов, а на юге, невидимое отсюда, но все же довольно близкое, раскинулось море. Там, вдоль побережья, протянулись цепочкой мелкие рыбацкие поселки. Мореходы из орков были неважные, но рыбаки сносные. Иногда Ухряк завидовал оркам с побережья, их жизнь казалась ему интереснее той, которую влачил он сам. Все-таки рыбная ловля это более веселое занятие, нежели рытье траншей. Впрочем, любое дело, в конечном итоге, наскучит и превратится в тошнотворную рутину, если, конечно, речь не идет о пути воинской славы. Рубить врагов секирой и грабить их богатства — такое едва ли способно приесться даже за сотню лет.

Отшагав две мили, Ухряк увидел впереди родную деревню — десяток круглой формы глинобитных строений с травяными крышами. Чуть в стороне от селения паслись буйволы, кажущиеся с дороги крупными темными точками. Лето в этом году выдалось засушливое, дожди случались редко, и были, как правило, скоротечными. Капли воды едва успевали размочить сухую потрескавшуюся землю, как тучи уже рассеивались, и на всю Вдребезгарию вновь обрушивался солнечный жар. Буйволы, вынужденные кормиться жесткой сухой травой, были тощими, а слабые и больные уже отмучились свое. Животные почти не давали молока, а мясо у забитых особей было жесткое и невкусное. Если бы не Ухряк и его ежедневная работа в Раздрызге, их семья едва ли пережила это лето. И прошлое. И позапрошлое. А до Ухряка от голодной смерти семью спасал его отец. Спасал, пока унизительная, скудно оплачиваемая работа, не свела его в могилу. Теперь землекоп и грузчик покоился под небольшим курганом с севера от деревни. И Ухряк ясно осознавал, что там же, рядом с отцом, завершится и его жизненный путь. Однажды он надорвется, упадет, и над его телом насыплют небольшой земляной холмик, который и курганом-то назвать нельзя. Курганы насыпались над могилами великих героев. Вот там были курганы! Настоящие горы, скрывающие в себе несметные богатства, призванные обеспечить усопшему достаток и на том свете. Помимо сокровищ вместе с героем закапывали десяток-другой пленников, эльфов там, всяких, или гномов, зачастую живьем, дабы служили они своему покорителю и за могильной чертой. Да уж, под таким курганом и лежать не стыдно.

Деревня была небольшая и бедная. Постройки — убогие хижины из глины, которые сколько ни обновляй, все равно выглядят словно курятники. Крытые травой крыши прекрасно пропускали внутрь дождевую воду, и Ухряк невольно вздрогнул, вообразив себе грядущую осень. Лето выдалось засушливое, а это означало, что вся скопившаяся на небесах влага обрушится на их головы в осеннюю пору. Следовало укрепить крышу, поменять траву, уложить ее более плотно. Но Ухряк заранее знал, что толку от этого не будет. Хоть перекрывай ее каждый день, проклятая крыша все равно будет течь. А вот владей он дюжиной рабов-эльфов, он бы заставил их построить ему добротное жилище. Эльфы, хоть и зловредны по своей сути, умеют, надо отдать им должное, работать руками.

Эх, будь он воином в орде Вандала, у него были бы рабы. И эльфы, и гномы. И несметные богатства, праведным образом награбленные у нечестивых соседей.

Тут от мрачных раздумий его отвлек окрик, прозвучавший справа. Голос был хорошо знакомый, и принадлежал Эгуру.

— Эй, землекоп, все ямы выкопал? — весело крикнул ему Эгур. Сам он лежал в траве, в дюжине шагов от дороги, и занимался своим любимым делом — бездельничал.

Ухряк остановился и неодобрительно посмотрел на орка. Тот сел, возвысившись над травой по грудь, и широченно оскалился. Эгур был худ и узок в плечах, но за счет своей легкости отличался удивительным проворством. Никто из знакомых Ухряка не мог угнаться за ним. А гонялись многие. И отнюдь не с добрыми намерениями.

— Бока не отлежал? — мрачно спросил Ухряк.

— За мои бока не тревожься, — весело ответил Эгур. — Лежать да полеживать — дело естественное, и орку вполне подобающее. А у кротов работу отнимать, это, брат, натуральное кощунство.

Ухряк обиженно засопел. Впрочем, обзови его кротом некий достойный орк, вроде того же Вандала, он, пожалуй, сгорел бы со стыда. Но подобные оскорбления со стороны Эгура не казались ему обидными. В конце концов, кто он такой, этот Эгур? Бездельник, лентяй и болтун. Сам Ухряк хотя бы трудился, хотя бы кормил семью, а этот только и знает, что в траве валяться. И как только родичи до сих пор не выгнали его из дома?

— Дело себе найди, — посоветовал он выглядывающему из высокой травы орку. Тот весь зарос длинными волосами, которые даже не трудился заплетать в косы, отчего напоминал старого буйвола, чья свалявшаяся грива волочится по земле и собирает пыль. Эгур вообще был какой-то неправильный. Сам был тощий и узкоплечий, словно баба, зато нижней его челюстью можно было убить некрупного дракона. Из этой челюсти торчали огромные желтые клыки, раза в два крупнее тех, что украшали рот Ухряка. Эгур очень гордился своими клыками, и врал о том, что точно такие же были у самого Вандала. Хотя даже малые дети знали, что клыков у Вандала не было вовсе — их ему еще в юности выбил горный тролль, с которым будущий полководец вступил в неравную схватку и одержал свою первую крупную победу.

— У меня уже есть дело, — отозвался Эгур.

Ухряк старался избегать этого балбеса, да и мать советовала держаться подальше от никчемного орка, но сегодня самодовольный тон лентяя буквально взбесил его. Он, понимаешь, целый день рыл траншею, а этот фрукт с самого утра в траве провалялся. И еще имеет наглость утверждать, что у него есть какое-то дело.

Ухряк сбросил с плеча старую лопату, которой трудился еще его отец, и упер ее штыком в утрамбованную землю дороги.

— И какое же у тебя дело? — спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал презрительно. Не вышло. То ли он устал больше, чем ему показалось, то ли не хватало практики.

— Дело важное, будь уверен! — ответил Эгур, и засмеялся. — Уж точно поважнее твоего. У тебя-то вообще не дело, а так, убой времени.

— Пошел бы, порыл землицу, а потом говорил, убой это времени, или нет, — обиженно прогудел Ухряк. У него возникло сильное желание отловить Эгура и всыпать ему как следует, но он заранее знал, что за проворным бездельником ему не угнаться.

— Вот еще! — фыркнул Эгур. — Я и так знаю, что это полная ерунда. И потом, мне нельзя отлучаться.

— Нельзя отлучаться? — удивился Ухряк, а сам подумал, что зря он вообще заговорил с этим неправильным орком. Чтобы быть правильным орком, нужно равняться на овеянные славой авторитеты, вроде того же Вандала, а от таких типов, как Эгур, держатся подальше. Потому что этот Эгур, он ведь без пяти минут эльф. Ну, Ухряку, во всяком случае, так казалось, хотя живых эльфов он в своей жизни ни разу не видел. Зато неоднократно слышал о них в песнях и легендах, и этого было достаточно, что составить о данных существах вполне объективное представление.

— Нельзя, — подтвердил Эгур. — Вдруг отлучусь, а оно и произойдет.

— Что произойдет?

Разговор начал надоедать Ухряку. Он сообразил, что Эгур, как обычно, несет околесицу, и напрасно пытаться искать в ней хоть какой-то смысл.

— Оно самое, — ответил Эгур, и хитро подмигнул ему левым глазом. Мигать правым глазом ему было трудно, поскольку тот был украшен черной припухшей каймой синяка. Кто-то все-таки догнал Эгура. Скорее всего, синяк был делом рук домочадцев. Они не любили своего праздного родича, и частенько пытались вразумить его побоями. Иногда у них это даже получалось. Ну, получалось нанести побои. Что же касалось вразумления, оно так и не было достигнуто.

— Все понятно, — прогудел Ухряк. — Пустая болтовня.

Он вновь взвалил лопату на плечо, и приготовился продолжить путь. Дома его ждал ужин, о котором он грезил весь день. Мать собиралась сегодня жарить лепешки на жиру, а Ухряк с детства обожал их.

— Не, ты не поймешь, — нагло заявил Эгур. — Куда тебе, кроту, понять?

Ухряк зарычал, оскалив зубы. Он сделал вид, что собирается преследовать наглеца. Эгур резко взвился на ноги и отбежал от дороги на десяток шагов.

— Лопатой перетяну! — пригрозил Ухряк.

— Побереги инструмент, — посмеиваясь, посоветовал праздный орк. — Сломаешь, чем землю рыть будешь? Тебе этим еще долго заниматься. До самой смерти. Не то, что мне.

— А ты собрался до самой смерти в поле проваляться? — уже не сдерживая злость, прокричал Ухряк. Слова Эгура задели его за живое. Так уж вышло, что в последнее время он и сам много об этом думал. Думал о жизни своей, какой-то решительно неправильной. И еще о том, что он идет по стопам отца. А хотелось идти по стопам Вандала и его героических воинов.

— Ничего я такого делать не собираюсь, — возмущенно ответил Эгур. — Сказал же — жду я.

— Да чего ждешь-то?

— Знак!

— Чего? — нахмурился Ухряк.

— Знак, — повторил Эгур.

— Какой знак? — растерялся Ухряк, вновь уперев лопату в дорогу.

— Обыкновенный. Как у Вандала.

— Так, ты Вандала не касайся! — строго потребовал Ухряк. Он этого Эгура знал, у того вообще не было ничего святого. Мог и о величайшем из орков гадостей наговорить.

— Ты разве не знаешь, что Вандалу было знамение? — спросил Эгур.

— Знамение? — нахмурился Ухряк, который ни о чем таком не слышал.

— Ниспосланное свыше, — кивнул головой праздный орк. — Оно-то и подвигло его на героические деяния. Вот и я тоже жду знамения. Потому что без знамения, о великих делах и думать нечего. А всякой ерундой, вроде рытья ям, заниматься нужным я не считаю. Славы этой ерундой не наживешь.

Ухряк глядел на собеседника со смесью удивления и неприязни. Он впервые услышал о том, что Вандалу было дано какое-то знамение. В песнях и сказаниях об этом не упоминалось. Там говорилось просто — встал и пошел войной на всех, кто не орк, ведя за собою орду несметную.

Эгур мог все это выдумать сам — с него станется. А вдруг нет? Вдруг действительно было Вандалу знамение? Вполне возможно, что было. Не на ровном же месте все это закрутилось. И потом, это объясняло то, почему орки с той поры больше не воевали с соседями, вместо чего жили мирно, и при этом не слишком богато. Просто больше никому из них не было явлено знамение, вот и не продолжили великого дела незабвенного Вандала.

— Откуда ты об этом знаешь? — спросил Ухряк. — Ну, про знамение это.

— Знаю, и все тут, — отрезал Эргу, и самодовольно оскалился, демонстрируя свои огромные клыки. — Вот поэтому и жду. А ты иди и дальше землю рой. Тебе знамения не видать.

После чего захохотал, повернулся к Ухряку задом и побрел по полю, пиная ногами сухую траву. Ухряка взяла злость. Он подхватил с дороги ком ссохшейся земли, достаточно тяжелый и твердый, чтобы отбить у любого охоту скалить зубы, и метнул его в спину Эгуру. Но все же целый день на лопате не прошел даром. Утомленная физическим трудом рука подвела его, и снаряд просвистел в двух шагах от праздного орка.

— Мимо, — крикнул тот, не поворачивая головы, и вновь громко захохотал.

У Ухряка свирепо заскрипели зубы. Он понял, что этому бездельнику пора преподать хороший урок. Отловить его, и всыпать от всей души, чтобы впредь имел уважение к честным труженикам.

Но проблема заключалась в том, что Ухряк сам не уважал себя в качестве честного труженика. А себя самого сколько ни бей — не поможет.

На ужин были любимые жареные лепешки, но из-за разговора с Эгуром, который основательно подпортил Ухряку настроение, они не показались сильно вкусными. Он сидел на полу, подогнув под себя ноги, и чисто механически жевал угощение. Кроме него в хижине никого не было. Все домочадцы уже давно поужинали, и разбрелись по своим делам.

Снаружи уже сгустились сумерки. Тусклый свет очага выхватывал из тьмы убогое убранство жилища. Грубые глиняные стены украшали шкуры буйволов, старые и пыльные. С низкого потолка, который Ухряк постоянно задевал головой, свисали пучки сухой травы. Меланхолично жуя лепешку, Ухряк отметил, что крышу нужно обновить, пока в ней не образовались сквозные дыры. Он обязательно займется этим, когда у него выдастся свободный от работы день.

Съев еще одну лепешку, Ухряк выпил молока из глиняного кувшина, прошел в угол дома и тяжело рухнул на свою лежанку, отвернувшись лицом к стене. Усталость, которой он не чувствовал в течение всего дня, коварно навалилась под вечер, сковав конечности предательской слабостью. К тому же настроение было поганое. Ухряк попытался обвинить в этом Эгура и его глупую болтовню, но в глубине души он понимал, что настоящей причиной послужили его собственные мысли. Те мысли, что не оставляли его уже долгое время. Мысли о том, что живет он неправильной жизнью, что повторяет судьбу отца, ужасную своей бессмысленностью и ненужностью. Неужели он рожден на свет лишь для того, чтобы рыть ямы и таскать камни? Почему Вандалу был послан знак свыше, а ему нет? Чем он хуже легендарного героя?

Ухряк плотно зажмурил глаза, и заставил себя забыть обо всем. Мысли мыслями, а завтра ему опять рано вставать и идти в город, на работу. Нравится ему это, или нет. Если он не выспится, то весь следующий день будет вялым и рассеянным, а в таком состоянии много не заработаешь.

Но мысли упорно продолжали вертеться в его голове. Знак? Что такое знак? А вдруг этот знак будет дан и ему? Или же знак уже был дан, но он просто не сумел распознать его?

Снаружи послышался топот копыт и приглушенное мычание — пастухи пригнали буйволов с пастбища.

Ухряк мысленно обругал Эгура и его глупую болтовню, и забылся беспокойным сном.