Добрые сказки для тех, кто…

Серафима Лесновская (2025)

Что, добрый человек, пригорюнился? Настроение ушло и не обещало вернуться? Бывает. Ищешь что-то, но точно не знаешь, что и где? И это бывает. Нет сладу с дурными мыслями? А ты остановись, мил человек. Ляг на мягкую травку. Почувствуй теплое дыхание земли, ее силу и спокойствие. Закрой глаза и расслабься. А я подоткну звездное одеяло, чтобы тебе крепче спалось и расскажу сказку…

СКАЗКА ДЛЯ ТЕХ, КТО ИЩЕТ СЕБЯ

Что ты, добрый человек, не спишь? Все ворочаешься, ворочаешься… Мысли одолели? Значит, где-то силушку свою порастерял, ослаб, раз какие-то мысли оказались сильнее тебя. Что говоришь? Не силушку потерял, а себя? Бывает. Значит, искать надо. Гораздо хуже, если себя и не начинал искать. А когда потерял, дело поправимое. Ты глазки закрывай, дай головушке отдохнуть а я тебе сказочку расскажу о том, как один человек — навроде тебя — себя искал. Глядишь, и мысли вредные отстанут, и душа успокоится — а там поймешь, где пропажа твоя.

Жил, значит, человек в одном селе. А село то прозывалось Большие Иваны, потому как всех младенцев мужеского полу там Иванами нарекали. А вырастали те Иваны сильными да здоровыми — богатыри, одним словом.

И вырос среди тех Иванов Федька. Что уж навеяло его родителям мысль такую — назвать сына иначе, не знаю, да только быть Федором среди Иванов — задача непростая. Рос Федя, рос, а богатырем так и не стал. Выйдет в поле с Иванами траву косить: те по два раза махнули и свои ряды осилили. Стоят на другом конце поля и «инородыша» ждут (так в селе между собой Федьку звали). А тот пыхтит, семь потов сошло уж, а до конца рядка еще далеко.

— Да уж, не Иван, — вздыхают Иваны и идут помогать бедолаге.

Что и говорить, не любил Федька мужицкую работу. Все норовил в лес сбежать. Там уж было ему приволье: птички поют, жучки-паучки всякие копошатся — «инородыш» за ними часами мог наблюдать. А то к дереву какому-нибудь ухом прильнет и часами слушает.

— И чего там слушать? — недоумевают Иваны. — Вот дурень: лучше бы дров нарубил.

А то и вовсе нелепица произошла: пошел Федька с бабами по грибы (мужики спровадили, чтобы под ногами не путался — одна морока от него, говорят) да и потерялся. Бабы кличут, кличут его — а тот и не откликается. Напугались все: может, ведмедь съел? Куда Федьке с ним тягаться-то! Не Иван ведь. А потом слышат: храп раздается. Подошли ближе, глядь — точно, «инородыш». Спит, разрумянился во сне, улыбается — младенец да и только! Осерчали бабы, ну и уходили его лукошками. Были грибы — стала тюря грибная. Сидит «инородыш» в этой тюре — одно слово: не Иван.

После того случая раздумался Федька. Заронилось ему в голову, что не здесь он должен быть, не в Больших Иванах. И не с большими Иванами. Не место ему тут. А где, кто его знает?

Пришли как-то Иваны с покоса, а Федька сидит на крыльце, их дожидается. И котомка рядом. Собрался, значит.

— Пойду, говорит, себя искать.

Иваны аж растерялись.

— Как это? — говорят. — Вот же ты! Чего искать-то, коли не терялся?

А Федька, значит, не унимается.

— Эх, вы, — говорит, — Иваны-то вы большие, а умы малые. Ничего-то вы не понимаете! Ухожу я от вас.

И ушел. С котомкой.

Шел он, шел. И дошел до села Чудные. У жителей спрашивает:

— Как, говорит, село-то называется: ЧУдные или ЧуднЫе?

Ему жители и отвечают:

— А это как хошь. Всяк по себе мерит.

— Чудеса! — подумал Федор. — Впервые вижу, чтобы одно и то же село прозывалось по-разному. Ну и чуднЫе же они.

А вслух сказал:

— Проголодался я. Мне бы поесть.

Жители обрадовались:

— Это же хорошо! Живой, значит, здоровый ты.

И натащили ему всякой всячины: и хлеба, и мяса, и кваса. Чего еще человеку надо?

Наелся Федька, поблагодарил и подумал:

— Какие же они все-таки чУдные!

А те вокруг него сидят и молча смотрят. И явно ждут чего-то.

— А, нет, пожалуй, все-таки чуднЫе, — подумалось «инородышу».

— Ну? — сказал один из чудновцев, седой косматый старик, похожий на луня.

— Что ну? — растерялся тот.

— Ты поел?

— Поел.

— Теперь нас корми.

Федька ошалело смотрел на чудновцев — те все так же молча и выжидательно глядели на него.

— Чем.. кормить? — наконец пролепетал он.

— Песнями, сказками, побасенками наконец. Это соловья баснями не кормят, а нас — можно, — заявил старик-лунь. — Страсть как любим слушать истории! Начинай!

— Нет, все-таки чудНые, — утвердился в своем мнении Федька. И начал.

Он рассказывал про то, что знал и чего не знал. Про то, как деревья поют и ветер, порой заслушавшись, начинает им вторить; про то, как звезды ходят в гости друг другу, оставляя при полете освещенную тропинку на ночном небе, чтобы не заблудиться на обратном пути; про кудри влюбленной в ветра реки, которые та выпрастывает, лишь заслышав поступь любимого. Это и многое другое рассказывал Федор притихшим чудновцам. Нет-нет, да и слышались восхищенные возгласы:

— Вона как!

— Ишь ты!

Когда изумление слушателей достигало предела и за возгласами не слышно было речи рассказчика, старик-лунь одергивал односельчан:

— Цыц! А то сейчас траву косить отправлю!

И снова наступала тишина, и Федька самозабвенно повествовал про похождения неугомонного дождичка в четверг, и в воздухе отцветала очередная история, растворяясь в вечерней прохладе.

Так и остался Федор в этом селе, став одним из чудновцев. Выходит, если ищет человек себя, то найдет. А если потерял, как ты, так и подавно обнаружит потерю, потому как если прислушается к себе, то поймет что и где искать надобно.…Ишь, разметался как во сне. Улыбаешься. Это хорошо: значит, душа радуется. Спи, соколик, спи. Набирайся сил, чтобы с мыслями дурными бороться и отгонять тоску. Ни к чему она тебе, особливо когда себя ищешь. Спи.