Кровавый рассвет

Святослав Купчик, 2023

Человек, слишком увлеченный жизнью, может потерять к ней интерес и и пойти на крайние меры, дабы наполнить ее эмоциями. Но попытки сделать это могут обернуться провалом и причинить много боли.История о мечтателе, его тяжелой судьбе, о любви и желании снова ощутить вкус жизни.

Письмо Григория Думова к Лизе Двинской

«Как же скучна моя жизнь. Деньги есть, девушек много. Выходит так, что веселья по горло. Только можно ли назвать это весельем? Наличие девушек и денег не говорит о наличии удовлетворения. Представьте себе: в свои двадцать три года я повидал свет. Думаете, что я лгун? Нет, никак нет. Я пытался заинтересоваться наукой, но слишком увлёкшись, потерял интерес к ней. То же самое было и с политикой, и с музыкой, и с любовью к чтению, и на службе, и в учёбе, и во многом другом. Я увлекаюсь с такой силой, что рано или поздно доходит до полного отвращения. Поэтому я потерял интерес ко всему. Уже третий год я не могу ничем себя занять. Моё утро начинается в полдень, а весь день уже расписан. В основном это балы и походы в гости к привилегированным лицам. Кратко говоря: я — типичный представитель светского общества, тратящий деньги своего отца. Но вот чем я отличаюсь от себе подобных: я умный. Общаясь на балах со своими ровесниками, потихоньку схожу с ума. Глупцы! Как можно быть настолько слепыми? С четырнадцати лет я знаком с сущностью подлого и несправедливого мира, а вы? Господи, как же они несчастны! Это всё очень объяснимо: высшее общество» — это бездна, которая закрывает людям глаза деньгами и напыщенностью. Какой будет дочь, когда её шестидесятилетняя мать, вышедшая замуж за человека, моложе её в два раза, элементарно не может писать и читать? Правильно, никакой. За столь короткую жизнь я видел лишь двух умных людей среди всех дворян: своего отца — Павла Аркадьевича Думова и себя — Григория Павловича Думова. Глядя на своё окружение, я не перестаю благодарить отца, за то, что он не осыпал меня деньгами, но открыл глаза. Ох, простите мне мою дерзость! Я забыл представиться. Однако обратись вы к сказанному мною раннее — догадаетесь, кто я такой. Думаю, вы правильно поняли меня.

Сегодня, как обычно, меня разбудила Мария Андреевна — служанка, знающая меня еще с малых лет. Она была невысокой плотной женщиной, лет пятидесяти, которая могла позволить себе немного дерзить мне, так как это близкий нам с отцом человек. Она вошла в комнату и распахнула огромные шторы. Лучи солнца пронзили меня.

— Григорий Павлович, пора просыпаться.

— Естественно пора, иначе ты б не пришла в такую рань, — возмущался я, потирая глаза.

— Батюшки! В такую рань? Три часа, Григорий Павлович.

— Ладно, Мария Андреевна, доброе утро.

— Добрый вечер.

— Хватит уже так говорить со мной.

— Не сердитесь. Сегодня вам предстоит посетить бал в честь открытия…

— Ну, началось! Можешь не продолжать. В какое время я должен явиться туда?

— За час до полуночи.

— Что? Как? У нас мало времени!

Я вскочил с кровати и побежал вниз по лестнице собираться, не имея никакого желания снова находиться там, но это входит в обязанности, поэтому я должен преподнести себя в лучшем виде. Позавтракав, я начал готовиться к ночи. Отца не было дома, уехал утром куда-то, заверив, что на бал прибудет вовремя.

После пятичасовых сборов я вышел в сад прогуляться перед отъездом. Я ушел вглубь. В какой-то момент меня настигла тишина. С одной стороны, я наблюдал рождение звезд на небе, с другой — догорание заката на горизонте. Это зрелище сопровождалось песнями сверчков. Всё было настолько прекрасно, что на секунду я почувствовал умиротворение, которого не испытывал уже очень давно. Я встал посреди аллеи и закрыл глаза.

— Григорий Павлович, пора ехать! — Крикнул ямщик. Его звали Сергей.

— Да, иду, — сказал я будто бы самому себе.

— Где же вы? Скорее! — тал торопить тот.

— Времени полно — успеем! — Ответил я.

Путь неблизкий. Ехать нужно было часа два не меньше. По дороге я смотрел на звезды. Знаете, глядя на небо, не важно солнечное, сумеречное или ночное, я успокаиваюсь и погружаюсь в раздумья, отрываясь от этого мира. Могу целыми днями мечтать и представлять себе прекрасное будущее. Эта привычка, по словам отца, появилась у меня еще в детстве. Всю дорогу я или спал, или мечтал о светлом будущем. Жаль, что о таком можно только мечтать.

Повозка остановилась возле поместья из белого камня:

— Григорий Павлович, господин прибудет позже. Он задерживается.

— Да, хорошо, Сергей.

У двери я закрыл глаза и тяжело вздохнул. За дверью слышалась музыка, заглушаемая людским шумом, подавляющим меня. Я вошел и стал оглядывать толпу в поисках девушки, которая сможет разбавить мою скуку этой ночью. И вдруг мой взор упал на тебя. Ты стояла в белом платье рядом с каким-то усатым военным и держала в руках бокал. Я рванул к Вицеру.

— Здравствуй, Григорий.

— Здравствуй, Вицер! Скажи-ка мне, Вицер: кто тот офицер?

— Это Двинской, а что?

— Понравился он мне, не глупи. Зовут как?

— Петр? Да, Петр.

— Спасибо тебе Вицер. Ввек тебя не забуду.

— Всегда пожалуйста. Где же ваш отец?

— Прибудет позже!

Ах, господа, простите. Вицер — это старый друг нашей семьи, на двадцать семь лет меня старше. Он словно брат для отца. Академик наук, судя по всему, всех наук мира. Со звездами работает. Я часто с ним говорю о небе, о медицине, о военном деле. Внешностью слегка не удался: тощий (чего не скажешь о его жене), низкорослый, с седой, как у козла, бородкой. Однако ж он умен, поэтому я с ним дружу.

Схватив бокал, я рванул к тебе и стал приветствовать:

— Здравствуйте.

— Добрый вечер!

— Вы, простите, Петр Двинской?

— Верно, откуда знаешь?

— Да как же не знать? Мой отец рассказывал о ваших подвигах, еще когда я был мал.

— Хорошо-хорошо. А кто ваш отец?

— Павел Думов, а меня зовут Григорий.

— Неужели? Думов? Думовы — хорошие люди. Думовы — это сила!

— Откуда же у вас такие поспешные выводы? — Удивился я.

— Гришенька, я с твоим отцом на Кавказе служил. Много хорошего он мне сделал. Павел Аркадьевич. Он здесь?

— Да, скорее всего на балконе. — Я был крайне рад тому, что моя ложь сошлась с его убеждениями.

— Здесь полно балконов. На каком из них?

— Этого, к сожалению, я не знаю.

— Ничего, я найду его. Столько лет не виделись. А ты, Елизавета, побеседуй пока с Григорием Павловичем.

Он ушел. Странный он. Я не знал, что он с моим отцом служил. Какое прекрасное совпадение.

— Григорий значит?

— Как видите, Елизавета Петровна.

— Давайте без отчества. Будем знакомы.

— Я очень рад знакомству. Чем вы увлекаетесь?

— Разве вы не знаете об увлечениях нашего общества?

— Мне кажется, вы не такая, как общество.

— Почему же вам так кажется?

— Знаете, уже очень много лет у меня не было такого чувства, как сейчас, при разговоре с вами.

— Вы слишком быстро развиваете ход событий.

— Вовсе нет. Вы мне понравились так, как мне еще ничего не нравилось, — начал я крутить банальные фразы, которые слышали все женщины, бывшие со мной.

— Григорий, неужели вы из тех, кто влюбляется не в душу, а в красоту?

— Нет, конечно, нет. Даже сейчас, в разговоре с вами, мне хочется узнать о вас все.

Диалог двух соперников: мы понимали, что отличаемся от всех, но несмотря на это, старались уколоть друг друга.

— Кстати, не могу не отметить то, как ловко вы обманули моего отца.

— Я никого не обманывал.

— Вы пытаетесь и меня обдурить? Вашего отца нет еще. Пока мой отец будет пытаться найти его, Сергей привезет Павла Аркадьевича.

— Великолепно! Но откуда вы это знаете?

— Ясновидящая.

— Неужели?! Правда?

— Ну что вы, — засмеялась ты. — Я стояла на парадном балконе и слышала ваш разговор с Сергеем.

— Прекрасно! Лиза, не желаете ли вы вернуться на балкон. Становится душно.

— Да, конечно.

Мы вышли на балкон. Ты смотрела на звездное небо своими зелеными глазами.

— Сколько же звезд, да? Красота!

— Согласен с вами.

— Ах, простите. Я же совсем не знаю вас.

— Нет! Не извиняйтесь. Я ведь тоже вас не знаю. Но, пожалуй, я расскажу сначала о себе, а затем вы, хорошо?

— Я вся во внимании.

— Знаете, Лиза, я мечтатель, одинокий мечтатель. За двадцать лет я повидал весь свет и словно устал от жизни. Из-за этого уже три года живу в мире грез. Я могу часами мечтать. Вы считайте меня сумасшедшим? Вряд ли вы поймете ту боль, то чувство, когда весь твой прекрасный мир, всё твое светлое будущее, созданное в мечтах, разбиваются о холодную реальность. Хочется подойти к обрыву, закрыть глаза и уйти в «вечный мир снов». Однажды я чуть не совершил подобное. К счастью, я вовремя пришел в себя.

— Какой ужас! Знаете, Григорий, я вас понимаю. Мне, конечно, не так дурно, как вам, но что-то подобное присутствует и во мне. Вы упомянули холодную реальность, так?

— Верно.

— Разрешите дополнить: не просто холодную реальность, но еще и глупую, бездарную реальность. Вы чувствовали себя одиноким среди напыщенности, пафоса, глупости и безобразия, — промолвила ты, указывая на людей в зале.

— Да, да! Вы сейчас говорите обо мне.

— И о себе тоже, Григорий, и о себе тоже.

— Господи, спасибо тебе за неё!

— Ну что вы, что вы?

— Три года я был заморожен, но появились вы, Лиза. Я начинаю верить во всё, даже в любовь с первого взгляда.

–Это немного громко сказано.

— Я не шучу!

— Это признание, Григорий?

— Возможно. — После этих слов в моей груди всё перевернулось. — С каждой секундой, проведенной с вами, я влюбляюсь всё больше.

— О, нет. Григорий, мы знакомы с вами меньше часа, а вы такое говорите.

— Так зачем скрывать правду? Что если второго шанса не представится?

— Вы мне нравитесь. Точнее, непринужденность вашего ума, но я не до конца доверяю вам. Простите, но такова моя натура.

— Неужели? Своей неприступностью вы только сильнее заинтересовали меня, — лепетал я перед тобой.

Ты опустила голову:

— Прошу вас, успокойтесь. Вы рады чувству, которое не посещало вас давно, но поймите, что я не могу ответить вам взаимностью за столь короткий срок. Да, видно, вы человек умный, нелегкомысленный, хоть доля ветрености в вас есть. Да, вы красивый. Мне мало кто нравится. Девушка не должна говорить такого, наверное, но раз уж вы высказали мне своё мнение, я открою часть своего.

— Это только часть? Где вы так научились интриговать? — Я глядел на тебя, словно счастливый щенок.

— Черта характера.

— Прекрасно. Когда я услышу оставшуюся часть мнения о себе?

— Всё зависит лишь от вас.

— Я сойду с ума, если не узнаю. Кстати, когда бал закончится?

— После открытия собрания. Вы разве не знаете?

И тут я понял, что надо было дослушать Марию Андреевну, когда она говорила мне о вечере.

Ты тихо засмеялась:

— Ладно, Григорий, по вашему растерянному взгляду я вижу, что вы понятия не имеете куда попали.

— Да, верно, — сказал я, немного опустив голову. — Что за собрание?

— Щетинин открывает собрание помощи крепостным с призывом освободить часть крестьян.

— Щетинин? Не смешите меня! — Я начал хохотать во всю.

— Что такое?

— Да Щетинин каждую блоху со своей своры жалеет, а тут вдруг крестьян бросился освобождать.

— То есть вы против свободы крестьян?

— Вовсе нет. Я говорю о том, что его подкупили, чтоб снять давление с власти.

— Откуда такая уверенность?

— Я вам покажу, Елизавета. Сегодня будет весело.

Ты улыбнулась.

— Давайте пока оставим всё это?

— Я только рад. Прогуляемся?

— Конечно.

Я взял тебя под руку и повел в сад. Твои сверкающие глаза, мерцающие звезды, ночь, шум листвы, — всё это переполняло меня. Я был готов гореть, и я сгорал.

Мы вернулись к началу церемонии. Щетинин поднялся к трибуне, шум стал стихать, внимание всех обратилось к выступающему. Он начал свое выступление, читая с листа: «Здравствуйте, мои дорогие гости. Сегодня я собрал всех вас, чтоб объявить об открытии собрания, которое даст шанс развиваться не только людям с достатком, но и тем, кому повезло меньше. Я призываю вас освободить всех или часть ваших слуг, так, как это сделал я. Свободу крепостным!»

На сцену поднялся человек в грязных, оборванных одеждах.

— Это мой крепостной, зовут его Прохор. Он уже долго служит мне. Ведь так, Прохор?

— Да, ваша светлость.

— Прямо сейчас, я вручаю Прохору документ, говорящий о том, что Прохор и его семья отныне свободные люди, — сказал Щетинин, размахивая какой-то бумажкой.

Крестьянин упал к нему в ноги, встал, взял бумажку, поклонился выступающему и удалился со сцены.

— Кто-нибудь желает высказаться?

Я прошептал тебе:

— Лиза, наблюдайте.

— Что вы собираетесь сделать?

— Увидите.

Я крикнул Щетинину, подняв руку:

— Я желаю сказать пару слов!

— Да, конечно.

Поднявшись на сцену и пожав руку Щетинину, я встал за трибуну:

— Здравствуйте! Приятной ночи, если она еще будет такой после моего выступления.

— Что это значит? — Спросил Щетинин.

— Не перебивайте, пожалуйста, советую вам спуститься к остальным.

— Хорошо, — сказал он, спускаясь.

Я начал говорить серьезным ораторским тоном:

— Значит так. Я — Григорий Думов, для тех, кто не знает. Вы меня запомните еще. Скажу пару слов о собрании. Мы все знакомы со сложившейся ситуацией в стране? Так вот, чтобы снизить давление на нашего царя-батюшку, военные подкупили эту толстую собаку, которая любит легкие деньги, а взамен попросили пропагандировать освобождение крестьян. Я попрошу подойти сюда крестьянина Прохора.

Прохор с опаской подошел. В зале стали шептаться, поднялся гул.

— Какая у тебя борода, Прохор, дай примерить! — Я сорвал поддельную бороду. — Какая красивая шапка, дай посмотреть! — Я сорвал и шапку.

— Как видите, господа, крестьянином оказался господин Грылёв. Напомните мне, в каком месте Грылёв крестьянин? Вот и развязка, товарищи! Щетинин и Грылев поделили сумму пополам и попытались провести нас. А знаете, как я это понял? У Щетинина в крови жадность! Я призываю вас освободить по возможности часть слуг, или же дать им хорошие условия — это уже давно назревшая тема. И не советую связываться с такими людьми, как Грылев и Щетинин.

Тут Щетинин и Грылев кинулись на меня. Я быстро спрыгнул со сцены, подбежал к тебе, схватил за руку, и мы выскочили на улицу. Запрыгнув в повозку, я крикнул: «Счастливо оставаться!».

— Боже мой, Григорий, что же вы натворили?

— Добился правды!

— Куда мы едем?

— В одно место, успокойтесь. Весело же было, — засмеялся я.

— Да, но это же очень опасно. Вы пошли против всех!

— Вы боитесь за мою жизнь больше, чем я сам. Все же я вас заинтересовал.

— После вашей выходки вы не только мне стали интересны. Что собираетесь делать?

— Смотреть на звезды в компании прекрасной дамы.

— Шутки шутите?

— Вовсе нет. Я действительно собираюсь этим заняться.

— Спорить тут бесполезно.

— Если серьезно — мне остается лишь надеяться на то, что дворяне все же распустят хоть часть крепостных.

— Ясно. Мы постараемся помочь.

— Я дам знать, если понадобится помощь. Стой!

— Мы еще не прибыли, господин, — сказал Сергей.

— Знаю. Сережа, поезжай домой, а мы пешком пройдемся. Дорогу знаю. Встретимся у трех берез по дороге в уезд.

— Слушаюсь!

Мы вышли на дорогу. Я взял тебя за руку и повел в лес.

— Мне страшно, Григорий. Куда вы меня ведете?

— Я не могу сказать, не хочу все испортить.

— Прошу, не пугайте меня. Мне становится жутко от вас.

— Но ведь вы идете, Елизавета, — улыбнулся я.

Спустя немного времени мы вышли на берег озера. Слева была беседка. Я зашел, взял два покрывала и, расстелив их на траве, лег, устремив взгляд в небо. Ты, постояв минуту, молча легла рядом.

— Да вы, Григорий, полны сюрпризов.

— Возможно.

— Сколько девушек вы сюда приводили?

— Сколько звезд на небе?

— Много, их не сосчитать.

— Столько и девушек.

— Вы им всем говорили такие громкие слова, как мне?

— Естественно.

Настало глубокое молчание. Шум деревьев, запах твоих волос, усыпанное звездами небо.

Боже, я в раю!

— Но знаете, Лиза. Вы единственная, кому я сказал правду.

— Да что вы?

— Ты.

— Что?

— «Да что ты», — я сделал ударение на «ты».

— Простите, Григорий, но вы… Ты, пугаешь меня своей резкостью. И мне немного не по себе от этого.

— Однако ж ты пошла со мной в лес. И сейчас в округе мы вдвоем, хоть и знакомы всего несколько часов.

— Вы раньше говорили про какую-то тягу ко мне. Я увидела в вас себя, поэтому доверилась вам. Да, это непристойное поведение с моей стороны, но в этом есть часть и вашей вины.

— Может быть, определишься, как со мной обращаться?

— Я в замешательстве. Становится холодно, я хочу попасть домой не позже отца.

— Конечно-конечно. Пройдемте.

К двум часам ночи мы вернулись к Сергею. Он задремал, но проснулся, как только услышал нас. Остановившись возле твоего дома, мы вышли из повозки и стали прощаться. Поцеловав руку, я осознал, что целовал бы эти руки всю жизнь.

Прибыв домой, я не застал отца дома. Слуги спали, все, кроме Марьи. Я тихонько поднялся наверх и, приняв ночной туалет, отправился спать.

Я много думал обо всем: «И я знаю конец этой истории. Она будет другой, не такой как прежние. Я смогу измениться, ведь ты другая, не такая, как те куклы. Я искренне верю в это».

— Григорий! — Послышалось одновременно с хлопком двери, будто выстрел.

— Отец?

— Спускайся вниз, быстро!

— Пару минут!

— Сейчас же!

Выскочив из комнаты и спускаясь вниз, я уже понимал, о чем пойдет речь. Отец стоял в центре зала и ждал меня. Он был напряжен. Я подошел к нему.

— Гриша, у тебя есть голова?

— Да, папа.

— А в голове есть что-нибудь?

— Да.

— И что там?

— К чему это отец?

— К тому, что завтра в полдень все содержимое твоей головы выбьет одной пулей.

— Что?!

— Завтра дуэль, и я не намерен терять своего сына. Марья!

— Да, господин, — донеслось из залы.

— Срочно, принеси двадцать пять свечей с подсвечниками.

— Отец, что происходит?

— Будешь учиться стрелять.

— Но я и так могу.

— Вот и проверим твои умения.

— В такой час?

— На кону твоя жизнь, Григорий.

— И что? Ты сам говорил, что это не главное.

— Это не главное, верно.

— В чем тогда дело?

— Я хочу, чтоб ты убил его, а не ранил.

— Что? Как несерьезно, — засмеялся я.

— Это не смешно, Григорий.

— Хорошо, Отец. Я убью его, а пока что можно мне выспаться?

— Ты не уснешь ближайшие двадцать часов.

— Почему?

— Это не детские игры Европы, это наша, русская дуэль!

— И что?

— Ощущения другие, дуэль с Дозманом была на морях. Вы не стрелялись насмерть. Это русская дуэль — не ты, так тебя.

— На дуэли с Дозманом я был пьян, поэтому отстрелил ему ухо, вместо головы. Я и не хотел его убивать.

— Ты не имел права убивать его, в тех краях, однако здесь, ты должен убить Щетинина.

— Скажи, почему ты хочешь его смерти?

— Хочешь знать — выживи, и завтра же я все расскажу.

— Господин, вот свечи. — Вернулась Мария Андреевна.

— Поставь их в ряд на стульях, в десяти шагах от нас, — указал Отец.

— Мы будем стрелять здесь? — Спросил я.

— Мы — нет, ты будешь.

— Вот пистолет, твоя цель затушить все свечи без права на ошибку.

— Будет сделано, Отец.

— Марья, принеси еще два пистолета и разбуди Михаила.

— Да, господин.

Я, недолго прицеливаясь, выстрелил в фитиль свечи, которая разлетелась из-за пули и затушила еще одну свечу. По всему дому раздался шум выстрела. Отец молча зажег свечу и дал мне другой пистолет. Я выстрелил еще раз. Свеча снова разлетелась. Папа без единого слова зарядил оружие и передал мне. Пришел Михаил с двумя пистолетами.

Михаил крепкого телосложения мужик, молчаливый, добрый, для своего положения довольно умный человек, умеет читать, я часто видел его в библиотеке. Один раз, в детстве, застал его в конюшне с Марьей. Отец тогда не стал наказывать их, сказав, что каждый имеет право на любовь. «Главное — это не разводить любовь где попало и с кем попало» — таким был вывод папы.

Снова раздался грохот пистолета по всему дому. Попадание.

— Господин, звали? — Спросил Михаил.

— Звал. Михаил, как ты думаешь, он хорошо стреляет?

— Не мне судить.

— А ты посуди. Однако если ты так говоришь, то все понятно.

— Григорий стреляет изумительно.

— Сколько раз я просил тебя не формулировать свое мнение как слуга, — вздохнул отец.

— Павел Аркадьевич, мне действительно нравится стрельба Григория.

— Как думаешь, он убьет меня? — Спросил отец.

— Батюшки! Павел Аркадьевич, да что вы говорите? Григорий ни за что не станет этого делать.

— Суть в другом, Михаил. Сможет он это сделать или нет? Отбрось всю мораль в данный момент.

— Вы единственный, кого ему не одолеть.

— Потому что я его отец?

— Прежде всего.

— Знаешь ли, отец учит своего сына своим знаниям. А помимо знаний отца, у ребенка есть и свои знания, которые он копит на протяжении всей своей жизни, чтобы передать все извлеченные выводы из своих знаний и выводы из слов отцов своим детям. Такой круговорот.

— Почему тогда в нашем мире так много дураков? — Спросил я.

— Их немного, просто у всех свои глаза. Одни видят далеко, другие не видят. Но заметь: в полку подзорная труба у командира. Сделай вывод.

Снова отцовские наставления. Но мне они нравятся, ведь если б не они, где бы я был.

— Стреляй, Григорий! Михаил, проследи за тем, чтоб стрелок все свечи погасил.

— Чем будешь занят ты?

— Мне надо выспаться, ведь у тебя завтра дуэль. Доброй ночи.

— И тебе, — прошипел я сквозь зубы.

Отец ушел. Михаил зарядил пистолет и положил рядом с остальными. Меня ожидала долгая ночь и тяжелый день. Через час все свечи были затушены. На двадцать пять свечей ушло двадцать восемь выстрелов. Неплохой результат для сонного человека. Михаил отправился спать, а я поднялся к себе в комнату. Возле двери лежала записка от отца: «Если ты закончил со свечами, то сейчас около пяти утра. Собирайся и отправляйся к Вицеру. Если свечи горят, то и молодость твоя сгорит, я тебе обещаю».

Зачем мне к Вицеру? Мне бы поспать хоть немного, иначе будет тяжко. Делать нечего. Я принял утренний туалет, собрался, разбудил Сергея, который, не обрадовавшись пробуждению, отправился запрягать лошадей. Прошло меньше часа, я стоял у двери Вицера.

Войдя в дом, я осмотрелся. В парадной стоял отец, немного пошатываясь от похмелья. Он рассматривал какую-то бумагу и держал в руках графин с ромом. Я начал привлекать его внимание громкими шагами, но ему было все равно. Подойдя к нему, я увидел на бумаге, которую он разглядывал, ноты.

— Отец, я сделал все, что ты просил. Что это?

— Вицер дал мне этот лист.

Он с чрезвычайно умным видом вглядывался в бумагу, что-то бормотал, напевал, затем протянул лист мне:

— На, держи!

— Что это такое?

— Вицер дал мне это, сказав, что это любимое произведение твоей матери.

— Откуда Вицер это знает?

— Этот червь все знает.

Отец снова выхватил у меня ноты, опустив над ними голову. Его седые длинные волосы повисли, закрывая его лицо. Он несколько минут вглядывался в лист.

— На, вот, держи!

— Мне это сохранить, папа?

— Нет, сожги.

— Что? Зачем?

— Я все равно ничего не понимаю во всей этой музыке. Еще и в глазах все плывет от этой дряни, — сказал он, подняв графин выше.

— Может, хватит пить?

— Как ты не поймешь?! Сегодня я могу стать самым счастливым человеком, сын которого убил врага моей семьи.

— Я понимаю. Но это же очередная дуэль. Если б я пил каждый раз, когда кто-то из нас стрелялся, то спился бы и умер еще два года назад.

— Послушай! Не перебивай ты отца своего. Вот же характер. Наш, Думовский! Так, а стреляемся мы из-за характера нашего. Боже, сколько же тварей бессовестных мы уже перебили.

— Папа…

— Замолчи. Сам знаю, что гореть будем синим пламенем. Я оттого и пью, чтоб быстрее сгореть. Вицер говорит, что спирт хорошо горит, вот я и запасаюсь им.

— Отец, скоро дуэль. Какое оружие мне взять?

— Пистолеты.

— Да я понимаю, у нас другого оружия и нет. Какие пистолеты брать?

— Какие захочешь.

— Хорошо.

— Вот и снова ты перебиваешь. Дай же рассказать тебе! Сегодня я могу стать счастливым, ведь мой сын убьет моего врага. Но я также могу стать самым несчастным, потеряв последнего из своего рода.

— Не потеряешь.

— Да он, скорее всего, убьет тебя. Я в этом даже не сомневаюсь. — Отец пытался раззадорить меня.

По дороге домой я пытался понять причину, по которой отец вызвал меня к Вицеру. С самим Вицером я так и не увиделся. Мне не давали покоя мысли о тебе, Лиза. Меня воодушевляло воспоминание о тебе. Я снова захотел жить. Твои большие, зеленые глаза, светлые волосы, черты лица, легкий стан. Твой внешний вид, соответствуя внутреннему, был слишком нетипичен. Это мне и нравилось в тебе. И я уверен, что это надолго.

Вернувшись домой, я попросил Михаила приготовить два лучших пистолета (в принципе, они бы и не понадобились). Я задремал на диванчике. Мне снилась ты, и я бы удивился, будь это не так.

Солнце давно взошло. Снова началась суета: прислуга бегала по дому, звенела посуда, за окном непонятный грохот, лай собак, звуки домашней скотины. Я проснулся около десяти утра. Хоть какой-то сон мне не повредил. Я метнулся на кухню и, взглянув на часы, облегченно выдохнул. Быстро позавтракав, я схватил приготовленную Михаилом сумку и побежал в конюшню. Сергей кормил лошадей, я не хотел его отвлекать, поэтому велел приготовить Зевса — моего любимого коня. Когда был за океаном, я узнал древнегреческом боге Зевсе. Я слабо знаком с мифологией, помнил лишь, что он бог неба, грома и молний. Мне понравилось, я решил назвать в его честь черного скакуна английской породы, купленного сразу по возвращении в родные края. Конь — покупка, о которой вы никогда не пожалеете.

Зевс летел как от огня. До начала стрельбы оставалось чуть больше часа, а ехать в Вишневую гору около двух часов. Вишневая гора — это возвышенный холм посреди леса, на котором рос вишневый сад. Вицеру всегда было интересно это явление. И действительно странно, как в обычном лиственном лесу вырос такой сад. Через час, вдали, я увидал какие-то фигуры на горе. Мне пришлось заставить коня ускориться, вряд ли ему было тяжко, так как я не хотел сильно его изнурять и не заставлял быстро бежать. Прибыв на место, я увидел около дюжины человек: отец и Вицер, Грылев, Щетинин, какие-то непонятные дамы и господа, судя по всему, приехали с ночного бала.

Конец ознакомительного фрагмента.