Синие кальсоны

Светлана Масюк

9 честных рассказов обо мне, 9 честных шагов к излечению моей сорокалетней травмы. Пусть моя словотерапия будет полезной. Книга содержит нецензурную брань.

Ножницы

Мне 32, у меня настоящая семья. Надя, ее дочь Катя и три наших собаки. Мопсы Ляля, Поля и Фая. Я фотограф, у меня даже есть своя фотостудия. Ее мне организовала Надя на 2м этаже своего оптового склада. Я очень красиво и самобытно фотографирую там бесплатно своих друзей. У меня регулярные усиливающиеся панические атаки и я все реже выхожу из дома. Причин выходить все меньше. Клиентов все равно нет. Дома полно дел. Собакам сварить. Зима.

Надя все понимает и ее все вполне устраивает. Дома чисто, первое, второе, третье наготовлено на неделю вперед, только успевай выбрасывай. И я успеваю. Все, кроме собственной жизни.

Моя бабушка до сих пор жива. Она все так же не вылезает с кухни. Сколько я себя помню она стоит в платке а-ля Баба Яга у плиты и жарит блины. Утром, днем и вечером. Блины и плита это ее гаранты спокойствия и стабильности. Это показатель ее важности. Это ее долг. Это ее крест, если хотите. И она несет его вполне себе бодро уже 88 лет.

Моя бабушка очень наблюдательна. Она всегда одним глазом в окне, следит, чтобы в подьезд не зашли проститутки. Она точно знает, кто из взрослых пацанов нашего двора умрет не своей смертью и в принципе многим готова напомнить, что у Сталина была всего одна пара калош.

Она дома почти всегда рано, работает до обеда. Иногда мы оказываемся дома с дедом вдвоем, чаще это послеобеденное время и он спит в кресле. А я в маленькой комнате. Чаще я не сплю и чувствую низ живота. Там холодно и тяжело. И еще тревога и тошнотворное ощущение, как будто обьелся супа и котлет и сверху еще чая с блинами и вареньем.

Но так мы с дедом постоянно у нее на виду. Читаем разные интересные книжки.

Я вдруг выигрываю авторский курс по вокалу. Первый раз в жизни что-то выигрываю. Решено идти, всегда мечтала петь, но боялась сцены. И конечно по итогу там история совсем не про пение. А про телесные трансдинамические практики, снятие блоков и тараканов. И мне конечно туда. В самую гущу моих панических атак. В мою черную бездну.

Мы для порядка разучиваем Агутина с Валерией и прочую хуету, остальное время предаемся околошаманской вакханалии.

Учитель обьявляет очередную серьезную практику. Закрывает на замок кабинет. Выключает свет. Включает Энигму. Мы начинаем послушно мычать в принесенные заранее полотенца. Звуча, мы должны отслеживать все-все самые бредовые свои мысли. И главное, принимать и отпускать. Потом через 15 минут непрерывного аудиовещания мы можем молча порисовать мелками, попить чайку и дружно мирно разойтись по домам.

Уже на 5й минуте у меня начинает ломить ребра и спину. Бегут мурашки, бросает в холод, мне хочется бежать из этой секты к чертовой матери. На 10 й минуте я понимаю как же я ее ненавижу. Эту свою чертову мать. Как она могла все это допустить. Как она могла отдать меня ему! Как она могла этого не видеть!!! Я рыдаю. Меня сковывает от злости и обиды.

Включается свет. Все послушно и спокойно что-то рисуют. Я как загнанный зверь беру эти сраные мелки и шоркаю ими о лист.

Я больше не могу это в себе удерживать.

Я боюсь держать в руках нож. Я сразу представляю как моя рука делает резкий выпад вперед. Прямо в Надю или собак. Я боюсь брать в руки кружку с кипятком. Я фантазирую, что окатываю им тех, кто рядом. Рядом только Надя и собаки. Все время.

Однажды, я выхожу на склад одна, Надя решает отдохнуть денек. Я собираю товар и не могу найти ножницы. Они только что были у меня в руках. Я обхожу склад, шарю по полкам. Нигде нет. И мне приходит единственно логичная мысль, а вдруг я их сьела. Я физически ощущаю железо во рту, меня мутит. Я сижу за компьютером, набиваю фактуру в 1-S и рыдаю от бессилия и ужаса от себя самой.

Я стала бояться оставаться дома с собаками. Я боюсь, что я их убью. Выброшу в окно. Перестану себя контролировать и вот так жестоко расправлюсь с самыми любимыми существами. Я плачу и умоляю Бога меня убрать, если я убийца, но не допустить смерть моих девочек.

В то время по каким — то кошмарным законам синхронии участились странные вспышки живодерства. Животных буквально швыряли из окон и каждый такой случай отзывался во мне долгим гулом. Эхом в моей смердящей пустоте. Сказать. Сказать. Назвать это. Дать этому имя. И тогда это потеряет силу. Кому о таком можно сказать?

Конец ознакомительного фрагмента.