Императрица по случаю

Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Козни соперницы переносят обыкновенную девушку Лизу на двести лет назад – во времена правления Павла Первого и в тело жены наследника престола Елизаветы. Заново влюбив в себя мужа и наладив отношения с другими членами семьи, она становится очень важной фигурой на политической арене Европы…

Глава седьмая. Приятные новости и не очень приятные мысли

А потом время понеслось, как сорвавшиеся с горы санки. Я подружилась со всеми великими княжнами, включая совсем еще малышек — Екатерину и Анну. Призвав на помощь все свои дипломатические умения, кое-как наладила отношения со свекровью. Выяснилось, что она обожает маленькие сувениры — просто так, без повода, и я регулярно преподносила ей то вышитый платочек, то разрисованную чашку, то найденный на прогулке диковинной формы корень, из которого Мария Федоровна вытачивала фигурку: работу на точильном станке она обожала.

Раз в неделю, с точностью самолетного расписания, меня приглашал к себе «на партию в шахматы» император. Нет, в шахматы мы с ним, конечно, играли и, конечно, я всегда проигрывала, но помимо этого беседовали об исторических событиях, о положении в Европе, о политике вообще. И каждый раз во время этих встреч я диву давалась: кто пустил слух о Павле Петровиче, как вздорном и желчном человеке?

Нет, конечно, Павел Петрович не был ангелом, к тому же часто ошибался, но ошибался, честно и искренне признавая свои ошибки. Да, и в самих ошибках его были честные побуждения, были порывы благородные и великодушные, о которых мало кому было известно, но которые вполне могли бы оправдать его в глазах потомков.

Его отличали обостренное чувство долга, беспримерный среди монархов демократизм и глубоко рыцарское благородство, неведомое при развращенном дворе Екатерины II. Будучи высокого мнения о своем положении, Павел Петрович предъявлял к нему и строгие требования. По его убеждению, «долг тех, которым Бог вручил власть править народами, — думать и заботиться об их благосостоянии». И он всеми силами старался выполнить этот долг, как он понимал его.

Мысль о народном благосостоянии была его постоянной мыслью. Он во всем хотел служить примером для всех, чистосердечно и искренне верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своей волей… Разумеется, такая наивность вызывала смешки за его спиной и злые сплетни.

Кстати сказать, император презирал тех, кто раболепно подчинялся его воле в ущерб правде и справедливости, и, наоборот, уважал людей, которые бесстрашно противились вспышкам его гнева, чтобы защитить невиновного.

Собственно говоря, его благоволение ко мне и началось с того, что я осмелилась ему возразить. Точнее, вступиться во время обеда за императрицу, которая сморозила какую-то глупость по поводу входившего в силу французского консула Наполеона Бонапарта. Кажется, назвала его «грязной обезьянкой».

Император мгновенно вспылил:

— Как вы можете отзываться подобным образом об этом человеке? Вы что, знаете о нем какие-то подробности, знаете его дела?

— Нет, но плебей, лезущий во власть…

— Дура! Бонапарт — дворянского рода с Корсики. И чтобы я больше…

Глаза императрицы уже были полны слез, а носик подозрительно покраснел, когда вмешалась я:

— Папенька, вы неправы.

— ЧТО?! — резко обернулся ко мне император.

— Маменька всего лишь неудачно выразилась. Она ведь не занимается политикой, как вы, и не может всего знать. А у женщин личные впечатления часто перевешивают фактическую картину. Согласитесь, Бонапарт — не идеал мужской красоты.

Император фыркнул и засопел — верный признак того, что приступ гнева миновал.

— А ты смела, княжна Елизавета. Сказать мне, императору, что я неправ…

— Вы прежде всего человек, папенька, — продолжила я, не обращая внимания на отчаянные толчки ноги Александра под столом. — Как император, вы не имеете права ошибаться, но как человек в семейном кругу…

Императрица бросила на меня благодарный взгляд и прикоснулась к рукаву мундира супруга:

— Пусть ваше величество простит меня…

— Пустое, душенька, — отозвался Павел Петрович, — приходя в благодушное настроение. — Напротив, я очень рад, что ты не очарована этим корсиканцем, как многие дамы в Европе.

— Да Боже сохрани!

— Я слышал, он женат на мулатке, — постарался увести разговор в сторону от опасной темы Александр. — Она откуда-то с южных островов.

— На креолке, — поправила его я. — Она уже была замужем, ее муж погиб во время террора. Там еще есть двое детей — мальчик и девочка. Как же ее… ах да, Жозефина!

— Она красива? — с неподдельным любопытством осведомился император.

— Я не видела портретов, — увернулась я.

— Говорят, что некий майор здесь, в Петербурге, тоже женился на креолке, — живо вмешалась в разговор Аннет, обожавшая сплетни. — Она то ли внучка, то ли правнучка знаменитого арапа Ганнибала. У них уже дочка родилась.

— Только негритят здесь не хватало, — ворчливо заметила императрица.

— Ах, нет, маменька, говорят, что девочка — совсем блондинка.

— Да будет вам о глупостях, — вмешался император. — Мадам, через неделю прибывают эрцгерцог Иосиф Габсбург и наследный принц Фридрих Людвиг. Надеюсь, у вас все готово к приему высоких особ?

— Конечно, государь.

Со мной что-то произошло: голоса вдруг стали доноситься глухо, как через вату, в глазах потемнело и я куда-то провалилась.

Очнулась уже на кушетке, вокруг столпились взволнованные родственники с императором во главе.

— Что с тобой, княгиня Елизавета? — обеспокоенно спросил он. — За доктором уже послали, сей минут будет.

— Благодарю, папенька, мне уже лучше. Вдруг голова закружилась…

Императрица глядела на меня менее ласково, но с каким-то проблеском понимания в глазах. Похоже, она о чем-то догадывалась… но о чем?

В это момент появился доктор Роджерсон и почтительно попросил всех удалиться. Осмотр больного — дело интимное…

Через некоторое время доктор столь же почтительно пригласил августейшее семейство вернуться. Я уже не лежала на кушетке, а сидела в кресле и переваривала услышанный диагноз.

— Что с великой княгиней? — с порога выпалил император. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Напротив, положение ее императорского высочества есть весьма серьезно. Нужен строгий режим, особое питание, свежий воздух, да.

— Да что с ней? — не выдержал Александр.

— Поздравляю вас, ваше императорское высочество. Великая княгиня есть в ожидании дитя. Время пока небольшое.

— Элиз беременна! — взвизгнула Аннет.

Александр украдкой вытер глаза носовым платком, а император прослезился открыто.

— Ну, наконец-то! Спасибо, княгиня Елизавета, порадовала.

— Поздравляю, — с почти доброй улыбкой произнесла и свекровь. — Доктор, а какой срок?

— Неделя двенадцать, полагаю…

В голове у меня с бешеной скоростью закрутился счетчик. Двенадцать недель, почти три месяца, а если точнее, то… то с нашей первой ночи с Александром. Получилось! Теперь ни у кого и мысли не возникнет от законного ли мужа ребенок.

— Как ты себя чувствуешь, Лизонька? — осведомился Александр.

— Превосходно, дорогой. Простите, что я испортила вам всем обед, но я право же не ожидала…

— Не извиняйся, дочь моя, — снисходительно произнесла императрица. — Очень немногие женщины не испытывают головокружения во время беременности.

— Да уж куда мне до вас, маменька, — пробормотала я. — Давайте все-таки закончим обед. Я голодная.

Император заразительно расхохотался?

— А на соленое пока не тянет, княгиня Елизавета?

— Тянет, папенька. Так его же к столу почти не подают.

— Теперь будут подавать, — утешил меня император.

Он подошел к супруге и нежно обнял ее. Императрица зарделась от неожиданности и удовольствия.

— Ну вот, Маша, скоро будем внука нянчить. Дожили, слава Богу

— Дай Бог, чтобы внука, — всхлипнула императрица.

— А мы помолимся, помолимся, и Бог даст. Ну вот, новые блюда принесли, давайте поедим.

Когда я села на свое место за столом, то обнаружила перед собой хрустальное блюдечко с солеными огурцами. Я благодарно улыбнулась императору.

— А к завтрему велю грибочков соленых доставить, — подмигнул он.

Стыдно признаваться, но огурцы я практически смела. И почувствовала себя гораздо лучше.

— Вина больше не пить, — приказал император. — И от верховой езды воздерживаться. Пешочком, княгиня Елизавета, пешочком, не меньше двух часов в день. Правильно, ваше величество?

— Вы как всегда правы, государь, — склонила та голову. — Нужен свежий воздух и умеренное движение.

— Значит, дитя должно появиться на свет в конце мая, — поделился с окружающими своими мыслями император. — Прекрасное время. В апреле перевезем княгиню Елизавету в Павловск, пусть наш внук родиться там же, где рождались все наши дети.

Вся эта суматоха продолжалась несколько дней, а потом все благополучно переключились на другое важное событие: в ноябре 1798 года в Петербург одновременно прибыли сразу два жениха: для старших дочерей Александры и Елены.

За два месяца до этого императору Павлу и императрице Марии Федоровне поступило предложение от австрийского двора о возможном заключении брака великой княжны Александры и эрцгерцога Иосифа, Палатина Венгерского, брата австрийского императора и его наследника. Переговоры велись тихо и скромно. В них принимал живейшее участие (по поручению императора) светлейший князь Н. В. Репнин. Ему был оказан в Вене блестящий прием, император австрийский Франц-Иосиф сам приехал в Вену из Бадена, чтобы дать Репнину аудиенцию.

А вот теперь сам эрцгерцог Иосиф, Палатин Венгерский, приехал в Петербург, просить руки нареченной невесты. На меня он произвел самое приятное впечатление: умный, образованный человек, немного застенчивый, но крайне деликатный. И — что было особенно приятно — влюбившийся в Александрину с первого взгляда.

И, тем не менее, счастья этот брак не сулил. Во время очередной партии в Шахматы с императором, тот показал мне письмо, написанное графом Ростопчиным русскому послу в Лондоне графу Воронцову:

«…Поверьте мне, не к добру затеяли укреплять союз с австрийским двором узами крови. Это только лишнее обязательство и стеснение: такие связи пригодны лишь в частном быту. Из всех сестер своих она (Александра) будет выдана наименее удачно. Ей нечего будет ждать, а детям ее — и подавно».

— Что скажешь, княгиня Елизавета? Прав ли Ростопчин в своих предсказаниях?

— Папенька, браки заключаются на небесах, — попыталась я уклониться от прямого ответа.

Слишком хорошо мне была известна судьба будущей эрцгерцогини Австрийской.

— Это мне и без тебя известно.

— Меня беспокоят нескончаемые интриги Австрийской империи против союзной — союзной, папенька! — России. Конечно, кому могут понравиться понравятся могущество и блеск, которые подавляют? Но, с другой стороны, по происхождению эрцгерцог почти равен великой княжне…

— Да, выдавать ее за мелкого немецкого князя или герцога я не хочу. После того, как она почти стала королевой шведской…

— Вам виднее, папенька. Но я лично Австрии не очень доверяю. Вот если бы Бонапарт был императором, лучшей партии для Александрин и сыскать было бы невозможно.

Император бросил на меня быстрый пронизывающий взгляд:

— Вижу, ты более благосклонна к корсиканцу, чем остальные наши дамы.

— Да, — кротко согласилась я. — Ибо прозреваю в нем великую личность, равную вам по масштабу и дерзостности замыслов.

— Может, ты и права. Но я связан договорами с Англией и Австрией, а они с Францией — непримиримые враги.

— Договоры, случается, разрывают… — очень тихо ответила я.

— Ты к чему клонишь, княгиня Елизавета?

— А к тому, папенька, что беременные женщины бывают очень проницательны… иногда. Мне тут сон был: австрияки и англичане попросили у вашего величества военной поддержки в войне с Францией…

— И что?

— А то, что все равно проиграли, а русских солдат на произвол судьбы бросили.

— Вздор несешь, княгиня Елизавета! — вспылил Павел. — Не женское это дело — в военные дела ввязываться.

— Так разве ж я ввязываюсь? — изумилась я. — Я вам сон пересказываю. И не кричите так, внука испугаете.

Павел Петрович мгновенно отошел от приступа гнева и расплылся в довольной улыбке.

— Еще не шевелится?

— Скоро начнет.

— Ты гуляешь, сколько тебе велено?

— Хожу, — поправила я его. — По петербургской поздней осени много не нагуляешься. Простудиться боюсь.

Партию в шахматы я, конечно, проиграла.

Но, как мне представлялось, заронила некое зерно сомнения в императорскую голову. При всей кажущейся взбалмошности и непредсказуемости, в нем было очень много здравого смысла и, даже если это кому-то покажется невероятным, рыцарства и утонченности. Эти прекрасные врожденные качества привлекали к нему любовь и преданность многих достойных людей, чуждых личных выгод.

Мать сделала из Павла подозрительного невротика, историки ославили как самодура и полупомешанного. Кому-то, наверное, было выгодно именно так преподнести потомкам личность невинно убитого человека. Узнать бы только — кому: ведь корни всей этой «рекламной компании» находились именно в том времени, в которое я попала.

— Саша, — ошарашила я супруга вечером, — мне пришла в голову одна мысль…

— Покрасить детскую в апельсиновый цвет?

— Не совсем. Учредить тайную полицию.

— Лиза, ты здорова?

— Более чем. Но до меня доходят слухи, которые мне совершенно не нравятся. Хотелось бы проследить, откуда они появляются.

— И что за слухи? — уже серьезно осведомился Александр.

— Возвести тебя на престол.

— Что за бред?! Зачем меня на него возводить, если я и так — престолонаследник.

— Предварительно устранив твоего отца, — спокойно продолжила я. — А в идеале — и мать. Сиротой в любом возрасте легче манипулировать.

— Лиза, ты меня пугаешь.

— Кто предупрежден, тот вооружен. Ты и сам, наверняка, слышал, что многие при дворе недовольны симпатией императора к Бонапарту.

— Конечно! Я и сам от него не в восторге.

— А почему?

— Он выскочка! — выпалил мой супруг.

— Да, королевской крови в нем нет. Что еще?

— Он пытается стать первым лицом во Франции.

— Верно. Но ведь кто-то должен остановить там кровавую карусель и навести порядок.

— Он слишком воинственен.

— Твой прапрадед Петр тоже не был пацифистом.

— Кем?

Упс. Следи за словами, Елизавета. Некоторые еще не появились, а ты их уже используешь.

— Любителем мира, — поправилась я. — Воевал практически всю жизнь. А его вечный противник Карл Двенадцатый? Ими обоими ты восхищаешься.

— Но разве в истории были случаи, чтобы человек не слишком высокого происхождения…

— Да таким случаям числа нет, — рассмеялась я. — Королями и императорами, правда, редко становятся. А вот графами и герцогами — сколько угодно. В самой России за примерами далеко ходить не надо, хоть Потемкина вспомни. А императрица Екатерина Первая?

— Хорошо, уговорила. Я постараюсь полюбить Бонапарта.

— Я так много не прошу, — рассмеялась я. — Я всего лишь предлагаю создать тайную полицию, которая есть в любой европейской стране. Не приведи Господь, конечно, но как ты себя будешь чувствовать, если на императора совершат покушение?

— Это немыслимо!

— А батюшка императора от чего скончался?

Александр молчал так долго, что я даже забеспокоилась: не перегнула ли палку. Пока Павел не разорвал союза с Австрией и Англией, ему ничего не грозит. Но ведь разорвет, причем я буду ему всячески в этом помогать. А вот если помогать будет еще и престолонаследник… Главное, чтобы его даже косвенно не вовлекли в какой-нибудь заговор.

— Ты права, — наконец заговорил Александр. — Я даже знаю, с кем нужно об этом посоветоваться.

— И с кем же?

— С Аракчеевым.

— Ты позволишь мне присутствовать при вашем разговоре?

Александр с изумлением посмотрел на меня:

— Лизонька, а ты не заигралась в политику?

— Считай это причудой беременной женщины, — как можно легкомысленнее отозвалась я. — К тому же у меня больше свободного времени. И потом скажи мне, любимый, неужели ты считаешь меня глупее своей бабушки, упокой Господь ее душу?

— А это к чему? — окончательно запутался Александр.

— Если женщина успешно правила огромным государством, неужели другая женщина не сможет разобраться в работе тайной полиции?

— Боюсь, Аракчеев нас с тобой не поймет, — уже сдаваясь, сказал Александр.

— Во дворце мало помещений с тайниками? Спрячусь — он меня и не заметит даже. А потом мы с тобой все обсудим.

— Хорошо. Только сначала давай разберемся со свадьбами сестриц. Во дворце полно посторонних людей, гостей — мы запутаемся.

— Согласна. Я к тому времени уже рожу, и от меня явно будет больше прока.

— Ты только роди, — нежно погладил меня по уже заметному животу Александр. — Я тогда не то что тайную полицию — личный полк тебе подарю.

Так смехом закончился разговор. Но я была уверена, что Александр его не забудет. Семя упало в хорошо подготовленную почву: мой муж обладал твердым, решительным, но скрытным характером, замаскированным внешней мягкостью и уступчивостью. А я знала, что придворные уже начинали дудеть ему в уши о том, каким замечательным будет его царствование. Я же просто соединила эту мысль с другой: прежде, чем это замечательное царствование начнется, император Павел должен умереть.

Какой смертью?

Если своей собственной, в подобающем возрасте — это одна песня. Произойдет плавная смена императоров на троне, никаких возмущений, никаких заговоров. И, главное, Александр не будет всю оставшуюся жизнь мучиться сознанием того, что косвенно замешан в смерти собственного отца. А значит, по характеру это будет совсем другой человек.

Идем далее. Если по Божьей милости я рожу сына, а не дочь, то никаких заморочек с переходом престола опять же не будет. Великий князь Николай так и останется Великим князем, Великий князь Константин не будет иметь никаких прав на престол, а поскольку согласно известной мне истории законных детей у него так и не было (полдюжины незаконных не в счет), то отпадает угроза мятежа декабристов.

И — в туманном будущем — угроза Российской империи, как таковой. Ведь если не появится декабристов, они не «разбудят» Герцена, и сей незаконнорожденный дворянин не сможет сеять смуту в головах «прогрессивно настроенной молодежи». Хотя, разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и того, что в сороковые годы девятнадцатого века революции прокатились практически по всей Европе и Россия стала исключением только благодаря железной руке императора Николая Первого.

А каким императором будет мой столь желанный сын?

В общем, я провела бессонную ночь и встала с темными кругами под глазами. Пришлось прибегать к декоративной косметике, чего я терпеть не могла. Но за обедом ястребиный взгляд свекрови проник сквозь эту ненадежную защиту.

— Дочь моя, вы плохо себя чувствуете? — осведомилась она, нарушая негласное правило: пока не заговорил император, все молчат.

Император, разумеется, опешил от такой дерзости, но, взглянув на меня, гневаться передумал.

— Отвечай, княгиня Елизавета, — почти ласково попросил он.

— Благодарю вас, папенька, благодарю вас, маменька, я неважно себя чувствую. Мне приснился дурной сон, и потом я уже не могла заснуть.

— Что за сон? — требовательно осведомился император, очень интересовавшийся мистикой и тому подобными явлениями.

— Мне снилось, что на дворец напали, все в огне и дыму, крики… И самый громкий крик был: «Спасайте императора!». От этого крика я и проснулась.

Главный толкователь снов в семье, императрица, тут же внесла ясность:

— Нападение означает засаду или наличие недоброжелателей.

— Какая еще засада, душенька? — досадливо осведомился император. — И какие недоброжелатели могут быть у княгини Елизаветы?

— Но ведь в ее сне кричали о том, что нужно спасать вас, Паульхен, — с тревогой отозвалась императрица.

— Ну, теперь мы будем жить, руководствуясь снами, — хмыкнул император.

— Папенька, беременных часто мучают кошмары, — осторожно дала я задний ход. — Конечно, все это чепуха. Какое может быть нападение на дворец?

— А очень простое, — подала голос великая княжна Мария. — Нас ожидает нашествие женихов. Вот и весь твой сон Элиз.

Юная княжна очень умело разрядила обстановку. Александра действительно была обручена со своим эрцгерцогом уже в начале марта следующего года, помолвка ее младшей сестры была отложена на два месяца по каким-то неведомым мне государственным соображениям.

Но окончательно неприятный осадок от рассказанного мню сна рассеялся, когда к концу обеда распахнулась дверь и лакей доложил:

— Его императорское высочество великий князь Константин Павлович!

Второй императорский сын вернулся, наконец, из своего инспекторского вояжа по гарнизонам.

— Ну, вот вам и вторжение во дворец, — довольно громко произнес Александр, чем вызвал общий смех.

Константин, до смешного похожий на отца, стремительно вошел в столовую, приложился к руке отца, затем — матери. После чего обвел помещение не слишком добрым взглядом ледяных голубых глаз:

— Здравствуй, братец. Дамы, мое почтение.

— Вы не поздороваетесь с супругой, ваше высочество? — не удержалась я.

Ледяной взгляд переместился на меня:

— А почему это вас так волнует, ваше высочество?

— Потому, что меня учили правилам этикета, — ответила я, игнорируя толчки колена Александра.

— Ах, вот в чем дело. Ну, это мы исправим, дорогая невестка.

И Константин нарочито развязной походкой пошел вдоль стола, прикладываясь к рукам сначала сестер, а потом — Аннет. Та внезапно вскрикнула.

— Что случилось? — нахмурился император.

— Это от радости, батюшка, — ухмыльнулся Константин.

Следующей по очереди была я. И очень быстро поняла, отчего вскрикнула Аннет. Целуя мне одну руку, Константин исхитрился пребольно ущипнуть меня за другую. Вот же дрянь!

— Ах, братец, как я рада! — закричала я и одновременно с вывертом ущипнула Константина за туго обтянутую лосинами ляжку.

Тот взвыл не столько от боли, сколько от неожиданности. Александр хохотал, как безумный, августейшая же чета никак не могла взять в толк, что происходит.

— В чем дело, князь Константин? — повысил голос император.

— Она меня ущипнула, батюшка, — плаксиво отозвался тот.

— Княгиня Елизавета, что это на тебя нашло?

— Ничего, папенька. Великий князь Константин ущипнул сначала свою супругу, потом меня. Я решила, что так и полагается.

— То есть как — ущипнул?

— Больно, — огрызнулась я, начиная злиться. — Извольте полюбоваться.

И, спустив с плеч шаль, продемонстрировала свежий синяк.

— Уверена, что у Аннет таких отметин больше, — злорадно добавила я. — Только она из гордости молчит. А князь Константин пусть радуется, что я в него дохлой крысой не швырнула.

— Это еще что? — побагровел император.

— А то, папенька, что наш братец развлекается, стреляя в супругу крысами из игрушечных пушек. А она жаловаться боится, у него рука тяжелая.

— Это правда, князь Константин? — осведомился император.

— Да я же шутил, батюшка.

— Хороши шутки — до синяков. Так-то ты со своей супругой обращаешься. Да еще и беременную невестку обидел. Неделю посидишь в своей комнате на хлебе и воде под строгим караулом. А если и после этого не перестанешь безобразничать — зашлю в Сибирь, волков пересчитывать. Ты меня знаешь.

Великий князь Константин побледнел и бросился на колени перед императором.

— Простите, батюшка, бес попутал. Клянусь, пальцем не трону более.

— Так-то ты нас радуешь. Княгиня Елизавета в положении, а от тебя разве мыслимо потомства ожидать, коли ты так со своей супругой обходишься? А ты, княгиня Анна, почему молчала?

— Дозвольте, папенька, к родителям уехать, — дрожащими губами пролепетала Аннет. — Сил моих больше нет бояться, да муки терпеть.

Скандал в благородном семействе завершился сомнительным компромиссом: ежели великий князь Константин по-прежнему будет свою супругу обижать и пренебрегать супружеским долгом, то она уедет погостить к родителям, а он отправиться в противоположном направлении: сибирские остроги инспектировать. А отца, насколько я поняла, наш Костенька боялся до икоты, тем более что в любимчиках у матери он тоже не числился.

Когда мы принялись за кофе, Константин подсел к нам с Александром.

— А вы изменились, Лиза, — с некоторым даже уважением сказал он. — Вот уж никак не ожидал от вас получить такой отпор.

— У меня осложнение после болезни, — сухо сказала я. — Испортился характер. Если доведут, могу и поколотить.

— Восхитительно! Всегда мечтал о такой жене. А то княгиня Анна только пищит и плачет.

— Не переживайте, я дам ей несколько уроков самообороны. Может, тогда вы научитесь уважать и любить свою супругу.

— Саша, что это с ней? — обратился Константин к брату. — Не узнаю нашу кроткую мечтательницу-молчальницу.

— Людям свой свойственно меняться, особенно женщинам, — дипломатично ответил мой супруг. — Уверен, что когда наши сестры выйдут замуж, они тоже изменятся.

В этот момент в гостиной появился лакей и доложил:

— Курьеры из Австрии и Англии к его императорскому величеству. Уверяют, что дело срочное.

Павел Петрович резко поднялся с кресла, оставив кофе недопитым, и стремительно двинулся к выходу, бросив через плечо:

— Князья Александр и Константин, за мной.

Наши взгляды с императором на мгновение встретились и я поняла, что думали мы об одном и том же: Франция почти покончила с завоеванием Северной Африки и плотно взялась за европейских соседей.

Позже я узнала, что за несколько дней до появления курьеров Бонапарт был провозглашен первым консулом — пожизненно. А догадаться о том, чего хотели австрийцы и англичане от России было несложно: помощи. Россия практически всегда безотказно помогала всем своим союзникам. Но сейчас я была полна твердой решимости помешать очередной раз проехаться за российский счет.

Единственной потерей при этом было то, что в будущем не появиться картины «Переход Суворова через Альпы». Но, думаю, это небольшая плата со сохранение жизни нескольких десятков тысяч русских солдат.

Увы, как показало будущее, через Альпы Суворову все-таки пришлось переходить.