Императрица по случаю

Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Козни соперницы переносят обыкновенную девушку Лизу на двести лет назад – во времена правления Павла Первого и в тело жены наследника престола Елизаветы. Заново влюбив в себя мужа и наладив отношения с другими членами семьи, она становится очень важной фигурой на политической арене Европы…

Глава вторая. Невероятное очевидное

Я лежала с закрытыми глазами и все еще замутненным сознанием ощущала: конец откладывается на определенное время. Либо — второй вариант — загробная жизнь все-таки существует, и я именно в ней сейчас и прописываюсь. Честно говоря, первый вариант мне нравился больше, только слегка напрягало неотступное видение: горящие лютой злобой зеленые глаза рыжей ведьмы.

Видение было настолько ярким, что я буквально облилась холодным потом. И почти сразу услышала рядом незнакомый женский голос:

— Слава те, пресвятая Богородица, теперь на поправку пойдет княгинюшка.

Второй голос, мужской и с сильным акцентом отозвался:

— Я говорить: нужно ожидать кризис. Сейчас опасения нет. Великая княгиня поправляться к времени.

Первый вариант отпал: там, где сознание меня покинуло, таких слов я не могла услышать просто по определению. Второй вариант обогатился впечатлением, что в загробном мире протекает довольно бурная жизнь, и что я в ней далеко не единственная.

Глаза никак не хотели открываться, я слабо пошевелила рукой — хоть это удалось! — и издала слабый полу-стон полу-писк. Послышался звук легких шагов, какое-то звяканье и у своего рта я ощутила край какого-то сосуда.

— Попейте, княгинюшка, попейте, касатушка, — заворковал женский голос.

Я послушалась и правильно сделала. Сознание постепенно стала проясняться, вязкая муть куда-то отплыла, и я, наконец, с огромным трудом разлепила веки.

И тут же снова зажмурилась — от огромного изумления, переходящего в шок. Мне потребовалось несколько бесконечных минут, чтобы осмелиться снова открыть глаза.

Я лежала на широкой и очень мягкой постели, а рядом со мной стояли двое: пожилая женщина в длинном темном платье до полу и в чепце (!), и немолодой мужчина в напудренном парике. Мужчина тут же взял меня за руку — привычным движением доктора, проверяющего пульс у больного.

— Еще не слишком сильно. Но будет хорошо. Осведомите великого князя.

Женщина сделала самый что ни на есть взаправдашний реверанс и исчезла из поля моего зрения. Зато меня осенило: это просто сон. По-видимому зловредной Нине удалось вогнать меня в транс, который затем перешел в состояние нормального сна со сновидениями. Ничего страшного. Только уж очень правдоподобно для сна. Хотя… откуда я знаю, что может присниться в состоянии транса? Со мною это впервые происходит.

— Где я?

Я не рассчитывала ни на то, что мой голос будет услышан, ни, тем более, на то, что я получу ответ на свой вопрос. Но ошиблась.

— Ваше высочество не узнавает ее спальная комната? — несказанно удивился тот, кого я посчитала врачом.

Тут пришел мой черед удивляться. Почему «ваше высочество»? И как я могла узнать комнату, в которой оказалась впервые в жизни?

Туман в голове постепенно рассеивался, а вместо него стали приходить некоторые мысли. Не сказать, чтобы уж очень здравые, но хоть какие-то. Например та, что Саша последнее время «подсел» на книги о «попаданцах». То есть о тех людях, которых неведомые силы переносят в тело другого человека или просто в другое время. Там они, разумеется, добиваются колоссальных успехов, используя менталитет двадцать первого века, а особо продвинутые — технические знания, привнесенные оттуда же.

Меня это литература, прямо скажем, не впечатлила. В основном, это были описания реорганизации армий, государственной машины, изобретение велосипеда до рождества Христова и так далее. Скучно. Но вот книг о «попаданках» мне до сего времени не попадалось, прошу прощения за каламбур. Никто из авторов не осмелился вселить чужую душу в тело какой-нибудь императрицы или перенести красивую девушку в эпоху Древнего Рима. Поскольку история такой девушки уместилась бы на трех страницах. Ну, сами понимаете.

А если я оказалась вот именно что первой «попаданкой», причем не в книге, а в жизни?

Я не без труда слегка приподнялась на подушках и произвела беглый обзор помещения. Комната по размерам лишь немного уступала всей моей квартире, так что стены я даже толком рассмотреть не смогла. На полу лежал роскошный ковер в нежных палевых тонах, по основному фону которого в тщательно продуманном беспорядке были рассыпаны охапки цветов и отдельные розы. Разумеется, не настоящие. А столик у изголовья был безусловно и безоговорочно антикварный, причем роскошный.

Так куда я попала, в конце концов? И за кого меня тут принимают?

— Вы узнавали комната, ваше высочество? — настойчиво повторил свой вопрос врач.

Я отрицательно покачала головой.

— А меня ваше высочество узнавает?

Та же реакция с моей стороны.

Чело медика покрылось морщинами от мысленного напряжения и он явно помрачнел. Интересно, что его не устраивает? И почему я должна узнавать человека, которого вижу впервые в жизни? Тетка в чепце хотя бы на этом не настаивала.

— Я есть лейб-медик Роджерсон.,

То есть меня интервьюировал главный придворный врач, причем явно иностранец. Куда же меня занесло, хотела бы я знать? Безусловно, в Россию, иначе лекарь не напрягался бы в поисках неродных ему русских слов. Но чей лейб-медик?

Голова у меня уже работала почти нормально и я смогла сформулировать достаточно грамотный наводящий вопрос:

— Как здоровье государя?

Ах, умница, ну просто гениальный историк! А если у руля государства в данный момент находится не государь, а государыня? Да ладно, сочтут, что я не только память потеряла, но еще и умом двинулась.

— Его императорское величество Павел Петрович изволят пребывать в здравии прекрасном, — чуть более весело ответил мне врач.

— А государыня?

Эх, не тот вопрос задала! И без того понятно, что супруга Павла Первого — Мария Федоровна. Ответ доктора не прольет свет на то, кто я сама. Дочь? Невестка? Великими княгинями при русском дворе называли и тех, и других.

— Ее императорское величество Мария Федоровна так же пользуются сильным здоровьем.

Я тщательно обдумала следующий вопрос, потому что времени у меня было не так уж и много. Та, что в чепце, отправилась за каким-то великим князем. Насколько мне было известно из истории, таковых в царском семействе было четыре, причем двоих — Николая и Михаила — можно было не считать по причине очень молодого возраста. Если бы я была одной из пяти императорских дочерей, радостную весть скорее отправились бы сообщать дражайшей маменьке.

Значит, одна из невесток императора. Или Луиза Баденская, во святом крещении Елизавета Алексеевна, супруга Великого князя Александра, наследника престола, либо Юлиана Саксен-Кобургская, во святом крещении Анна Федоровна, супруга второго великого князя Константина.

От второго варианта заранее бросало в дрожь, ибо читала где-то, что свою дражайшую половину Константин Павлович, характером пошедший в папеньку, лупил от души и часто, пока они, наконец, не разъехались, а двадцать лет спустя и официально развелись.

— Ваше высочество было тяжко больны, — нарушил затянувшуюся паузу врач. — Некоторые опасались плохого. Но Бог милосерд…

— Чем же я болела? Простите, господин Роджерсон, я почти ничего не помню…

— Тяжкое воспаление плевры… да, так. Долго без сознания. Но я ожидать кризиса — и он наступал.

Часть пазла сложилась. Императорская невестка подхватила воспаление легких и чуть было не отдала Богу грешную душу. И в этот самый момент душу заменили — на мою. Каким образом, оставалось только догадываться, но я, в принципе, человек здоровый, и болела только в детстве. Так что искомый кризис не заставил себя ждать.

Вспомнив отрывки из любимых книг Саши, я посмотрела на свою руку. Так сказать, для самоиндефикации, поскольку зеркало мне пока было недоступно. И даже не очень удивилась, когда вместо собственной привычной и совершенно обычной кисти (правда, с модным маникюром) узрела небольшую, узкую кисть с изящными пальчиками и тщательно отполированными короткими ноготками. Руку принцессы из сказки.

Тут мне пришлось прерваться в своих исследованиях, поскольку высокая белая дверь, украшенная золотыми (или позолоченными?) завитушками распахнулась и в комнату стремительно вошел… Саша. В первый момент я подумала, что нас с ним забросили в прошлое на пару, тандемом, так сказать, но некоторые детали заставили меня эту мысль отбросить.

— Ваше высочество, — склонился в поклоне врач, — кризис состояться. Ее высочество вне опасений, только необходимы бережность и спокойствие.

— Лизонька, — бросился к моей постели «Саша» (то есть наследник престола Александр Павлович) — какое счастье, что Бог тебя спас! Маменька уже приказала священнику быть наготове.

Трогательная забота. Не повезло маменьке, не понадобился невестке священник. Разве что благодарственный молебен отслужить по случаю моего выздоровления.

Александр опустился на колени возле кровати и припал губами к моей руке. Ах да, при дворе нашу пару называли «Амур и Психея» и умилялись нашей трепетной взаимной любви. Вот и дождалась ты, Лиза, принца. У него и белый конь наверняка есть. Жаль только, похвастаться некому.

— Я долго… болела.

— Три недели. А последние дни была без сознания и вся горела. Я так и знал, что эти вечерние прогулки по росе добром не кончатся.

— Прогулки по росе?

— Ты не помнишь?

Я покачала головой. Знал бы ты, мой милый, сколько всего я не помню. И сколько времени тебе потребуется, чтобы моя память хотя бы частично восстановилась. И сколько усилий мне придется потратить на то, чтобы вспомнить все когда-либо прочитанное об Елизавете Алексеевне и ее отношениях с родственниками супруга. А ведь придется…

Лучше всего сыграть в игру: «А ты кто такой (такая)»? Вот прямо сейчас и начать. Не узнать законного и любимого супруга, как я до этого не признала придворного врача и кого-то из прислуги. Нет, потом я его, конечно, «вспомню». Но было у меня смутное подозрение, что угодила я как раз в то самое время, когда отношения между нами стали охладевать.

Господи, главное совсем из головы вылетело! Родила я уже дочку или еще нет? Из-за нее ведь все и пошло кувырком: малышка была брюнеткой, а мы с Александром оба — светлые блондины. Бедной Елизавете тут же приписали супружескую измену… честно не помню, с кем. Но это мы проясним.

В покинутое мною время отсутствие внешнего сходства и несовпадение масти никого бы не удивило: нашли бы троюродную бабушку со стороны двоюродного дедушки и проследили бы генетический маршрут. Но в том времени, куда я попала, ребенку лучше было походить на одного из родителей. А еще лучше — на обоих сразу.

Ну — с Богом!

— Кто вы? — спросила я у Александра голосом умирающего лебедя.

Эффект был потрясающим, на такой я даже не рассчитывала. Великий князь онемел от изумления и с минуту смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Затем метнулся к доктору и заговорил с ним… по-английски. Спасибо, что доктор был урожденным шотландцем а не немцем, немецкий я кое-как понимала, но через три слова на четвертое.

— Доктор, она меня не узнает! — трагическим голосом вскричал Александр.

На что получил совершенно невозмутимый ответ:

— Ее высочество и меня не узнали. Временная потеря памяти… это восстановимо, да. В моей практике бывали аналоги.

— Что же делать?

— Напоминать. Рассказывать якобы малому ребенку. И ваше высочество должно предупреждать родных, дабы избежать конфузий. Лучшее — пока не впускать визитеров, да. Только вы и ее камер-фрау.

Слегка успокоенный Александр вернулся к постели и снова взял меня за руку.

— Лизонька, я твой муж, Александр. Помнишь, какая у нас была красивая свадьба?

— О, ее императорское величество Екатерина Алексеевна была так добра и величественна!

— Она помнит мою дорогую бабушку! — радостно сообщил Александр доктору.

— Это есть хороший знак, ваше высочество. Рассказывайте ей о наиболее ярких моментах из прошедшего. Но — терпение, терпение и еще раз терпение. Если бы у вас было дитя… ее высочество вспомнить сразу, я наблюдать такой эффектум.

Я затаила дыхание.

— Увы, — отозвался помрачневший Александр, — Бог пока еще не послал нам ребенка.

— О, ребенок, — подхватила я реплику на лету. — Моя заветная мечта — подарить супругу сына.

— Лизонька, — мягко сказал Александр, снова присаживаясь на краешек кровати. — Я и есть твой муж, Александр. Ты же вспомнила часть свадьбы. А теперь попробуй вспомнить, кто стоял с тобой перед алтарем.

Тут главное было — не пережать. Конечно, я должна была вспомнить Александра еще сегодня, но как бы сквозь дымку.

— Перед алтарем я принимала крещение в православие, — пробормотала я.

— Умница. А теперь вспомни, какое на тебе было платье в день свадьбы.

В такой момент у любой нормальной женщины должно было случиться хотя бы частичное прояснение памяти.

— Кружевное, — мечтательно вздохнула я, — с вытканными серебром розочками. И ты был в белом камзоле, тоже с серебряным шитьем.

— Слава Богу! Теперь ты меня узнаешь?

— Дд-а… Только тогда ты был моложе.

— Естественно, — рассмеялся Александр счастливым смехом, — тогда мне было семнадцать, а теперь — двадцать два… почти

Бинго! То, что Александр взошел на трон в двадцать четыре года я помнила совершенно отчетливо. Значит, папенька, Павел Петрович, доживает последние годы своего правления, а моего супруга через год с небольшим втянут в заговор, который он не сможет простить себе всю оставшуюся жизнь. Вовремя же я тут высадилась.

Тут в нашу семейную идиллию вмешался доктор.

— Ее высочеству потребен отдых. А после него я бы рекомендовал призвать мадам Головину. Ее тесное дружество с великой княгиней может ускорить восстановление памяти…

— Я сейчас же вызову фрейлину Варвару Николаевну и конфиденциально переговорю с ней, — отозвался Александр. — Вы правы, господин Роджерсон, тут нужна умная и добрая женщина, хорошо знающая подробности личной жизни великой княгини.

Фрейлина Варвара Николаевна была для меня новостью. О ней я точно нигде ничего не читала. Но с женщиной общий язык найти будет легче, чем с мужчиной, в этом я была абсолютно уверена.

— Тебе нужно поспать, Лизонька, — ласково обратился ко мне супруг. — Сейчас доктор даст тебе лекарство. А ближе к вечеру я еще раз загляну к тебе. Боже всемилостивый, как же я рад, что ты выкарабкалась из этого недуга.

Я несмело погладила его по руке. Формально-то он мне, конечно, муж, а фактически — совершенно посторонний и малоизвестный человек. К тому же я понятия не имела, как общались между собой супруги не на людях, а наедине.

Да еще читала, что аккурат в это время Александр начал увлекаться разными придворными дамами. Скорее всего, из-за чрезмерной кротости и многотерпеливости настоящей Елизаветы. Но я-то не «баденская меланхоличная принцесса», я — вполне эмансипированная и самостоятельная женщина будущего.

Так что, как поется в песне из моего любимого фильма: «Посмотрим, кто у чьих ботфорт в конце концов согнет свои колени».

— Дорогой, — чуть повысив голос спросила я, — какой сегодня день?

— Вторник, — с некоторым недоумением ответил Александр.

— Нет, число какое?

— Двадцать четвертое августа.

— А год?

Александр уже ничему не удивлялся.

— Одна тысяча семьсот девяносто восьмой от рождества Христова. До пятилетней годовщины нашей свадьбы осталось меньше месяца. Уже началась подготовка к торжествам, так что я прошу тебя, мой ангел, поправляйся скорее. Я не хочу упустить шанс пройтись в танце с самой красивой женщиной Европы.

— И с кем же вы собрались танцевать? — холодно осведомилась я.

Александр расхохотался:

— Лизонька, душа моя, это тебя так называют при всех европейских дворах.

— Ты такого же мнения? — лукаво осведомилась я.

— Ты же знаешь, что другие женщины меня не интересуют. Ну, я вижу тебе значительно лучше. До вечера, мой ангел, отдохни хорошенько.

Он поцеловал меня в лоб и исчез. А доктор Роджерсон заставил меня выпить ложку какой-то кисло-сладкой микстуры, после которой я не столько заснула, сколько впала в какое-то подобие прострации. Что интересно, голова при этом работала достаточно ясно.

Пять лет со дня свадьбы… Пышные торжества. Балы, красавицы, лакеи, юнкера… Вот насчет юнкеров я как-то не слишком уверена, кажется, они появились много позже. Да и Бог бы с ними, с юнкерами и всеми прочими воинскими званиями!

Как я буду танцевать — вот в чем вопрос. Вальс тогда уже придумали или еще нет? О всевозможных танго-фокстротах придется забыть. Ну, полонез я, допустим, видела во многих костюмированных фильмах — как-нибудь осилю. А остальное?

А остальное, моя милая, просто не осилишь. Придется прикинуться слабенькой после тяжелой и продолжительной болезни и только любоваться на танцующих. Побеседовать с кем-нибудь, опять же, куда полезнее, чем отплясывать неизвестные пляски. Ладно, разберемся по ходу дела. Потеря памяти — штука хитрая, ее до конца не изучили даже в том времени, откуда я десантировалась. А уж здесь-то тем более.

Все-таки микстура доктора подействовала, и я заснула. Судя по всему, ненадолго, за окном по-прежнему было светло, а комнате никого не было. То есть это мне так показалось, что — никого, но как только я попыталась встать с кровати — по вполне уважительной причине — из какого-то угла тут же возникла уже знакомая мне женщина в темном платье и чепце.

— Княгинюшка, голубушка, не велел дохтур-то подниматься.

— Но мне нужно, — опешила я.

— По малой или по большой? — совершенно естественным тоном задала вопрос неидентифицированная мною пока дама.

— По малой, — буркнула я, заливаясь краской.

— А смущаться нечего, красавица моя, сей минут я вазу-то ночную представлю.

— Да я бы и сама…

— Вот поправитесь, так конечно сами все будете. А сейчас уж не взыщите.

Я не взыскала. Удовлетворила свои потребности, мимоходом отметив, что предоставленная мне ваза была действительно фарфоровым произведением искусства, а когда женщина унесла ее и вскоре вернулась, задала прямой вопрос:

— Вы кто?

— Ох, княгинюшка, и верно говорят, что болезнь вам вовсе память отшибла. Катерина я, камеристка ваша. С тех пор, как государыня Екатерина Алексеевна, царствие ей небесное, меня к вашей персоне приставить изволили, так и служу.

— И когда это было?

— Да сразу, как вас, цветочек нежный, девочку застенчивую, в Россию привезли. Тому уж годков шесть будет.

Один источник бесценной информации был найден. И вся прелесть заключалась в том, что эта самая Катерина ответит на любые вопросы, ничему не удивляясь. Память-то у княгинюшки отшибло напрочь, вот беда. Как тут не помочь беде?

— Давно я болею, Катерина?

Та взглянула на меня и быстро вытерла глаза рукавом.

— Вот… Забыли, что завсегда меня Катюшей звали…

— Ну, прости, Катюша, прости, милая, не виновата я, что вот такая оказалась. За что-то Бог наказал.

— Да за что вас наказывать-то, ангела безгрешного? Уж ежели кто и виноват в вашей хвори, так шелопут этот, князь польский. Он с вами гулял, да все удерживал: погодите, мол, да подождите, мол. Вот и догулялись.

— А его высочество где же был? — осведомилась я, догадываясь, что польским шелапутом Катерина называла князя Адама Чарторыжского, про которого я читала, что он активно ухаживал за Великой княгиней и даже, по скандальным сплетням, был отцом ее первого ребенка.

«Поляка — вон, — решила я про себя. — Без ухажеров, тем более, иностранных, обойдемся. И наедине я его более принимать не стану. Поскольку ребенка рожать нужно, это даже не обсуждается, а всякие подозрения мне ни к чему».

— А великого князя, который с вами спервоначалу гулял, государь-император к себе позвать изволил. Уж по какому делу — то мне неведомо. А к ночи у вас, княгинюшка, жар начался, да такой сильный…

— Катюша, скажи, кому там следует, чтобы этого князя польского более на порог ко мне не пускали. Из-за него я в таком положении оказалась, что язык родной напрочь забыла.

— Как это?! — ахнула Катерина.

— А так, что два-три слова помню, а более ничего. Спасибо, хоть русский язык мне Господь сохранил.

Мы с Катериной дружно и истово перекрестились.

В этот момент раздался тихий стук в дверь. Катерина резво отправилась узнавать, кого там Бог принес по мою душу, а я откинулась на полушки и подумала, что завтра, пожалуй, нужно будет потихоньку вставать, что бы там господин Роджерсон ни говорил. Повалялась — и хватит, нужно активно внедряться в окружающую среду. А одной камеристки для этого маловато.

Та как раз вернулась насупленная, что-то сердито бурча себе под нос.

— Ты что, Катюша? — ласково осведомилась я. — Кто это был?

— Да вот помянули этого ляха, будь он неладен, к ночи, так самолично и заявился. «Желаю, говорит, поздравить принцессу с выздоровлением». А я ему отвечаю, что княгинюшка еще не поправилась толком, да и видеть вас не желает, ни сейчас, ни во благовремении.

— Вот и молодец, спасибо.

Тут в дверь снова постучали. На сей раз Катерина посетителя впустила сразу и без звука: доктор пришел проведать пациентку. Увиденное его явно обрадовало.

— Так, ваше высочество, я видеть, дела хорошо. Спали?

— Да, господин Роджерсон.

— Аппетит имеете?

— Не очень.

— Требуется хотя бы пить стакан молоко, потом мое лекарство — и спать. Завтра утром я снова приходить.

Я послушно кивнула головой. Как раз в этот момент дверь открылась уже без стука и появился мой супруг. Как и обещал, отметила я про себя. Значит, отношения между нами пока еще теплые и нужно будет их еще подогреть.

— Как наша пациентка, господин Роджерсон? — обратился он к врачу.

А потом подошел к постели и нежно поцеловал мне руку, а потом лоб. Я в ответ прижалась щекой к его руке, стремясь вложить в это действие максимум теплоты и любви.

— Завтра велю отслужить молебен в честь твоего выздоровления.

Доктор раскланялся и вышел, не желая мешать супружеской идиллии. Катерина отправилась, надо полагать, за молоком, так что мы остались наедине.

— Я очень по тебе соскучился, — прошептал Александр, снова целуя мне руку. — Поправляйся скорее.

— Я тоже скучала по тебе, — отозвалась я. — Потерпи, совсем скоро я буду здорова. А память потихоньку вернется, если ты мне поможешь.

— По-моему, она к тебе уже вернулась, — лукаво усмехнулся Александр. — Бедняжку князя Адама на порог не пустила, он теперь, как в воду опущенный.

— Знаешь, — ответила я, — мне его не жалко. Видеть его больше не желаю.

— Лиза! — изумленно воскликнул Александр. — Да у тебя, похоже, не память пропала, а характер изменился.

Знал бы он, насколько изменился.