Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

Светлана Гребенникова

Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.

Глава 148. Еще одна жертва

Встав утром, радости я уже не ощущала. Оделась и попросила запрячь лошадь для прогулки верхом. Я начала объезжать парк. Один поворот, другой… и тут я увидела их! Они стояли возле домика, в котором проживал Николай, и целовались так страстно, что от неожиданности я резко дернула поводья, и лошадь остановилась как вкопанная. Сомнений не было: ночь они провели вместе, скрыть это было невозможно. Светлые волосы Аннушки, распущенные по плечам, светились на солнышке, как и ее лицо, которое тоже светилось — от счастья. Слегка небрежно застегнутая одежда говорила о том, что они счастливы, им неважно, как они выглядят, и ночью они не спали, а предавались сладостным утехам.

Он был чертовки хорош — разгоряченный, молодой, красивый, он крепко и страстно обнимал ее. Она хохотала, слегка запрокинув голову, а он вновь и вновь покрывал ее шею поцелуями. Ее смех душил меня, капая ядом в самое сердце, смотреть на их счастливые лица было выше моих сил…

Я подъехала ближе, засунула два пальца в рот и громко свистнула. От неожиданности Анечка подпрыгнула на месте, а Николай даже бровью не повел, что меня сильно удивило: казалось, он видел меня и ожидал любой выходки.

Вздохнув, он игриво произнес:

— Ах, это вы? И давно вы здесь? Наталья Дмитриевна, как же вы нас напугали!

Как же он был рад, что я увидела их вместе, об этом говорил весь его облик. Его естество буквально кричало: «Смотри, Наташка, я не один из твоих обожателей. Ты мне даром не сдалась!» Он ликовал, он одержал победу!

Я сделала вид, что смутилась:

— Извините, что нарушила ваше уединение. Не думала вас здесь встретить. Аннушка, я видела, там дядюшка твой вернулся и ищет тебя. Всех к завтраку созывают, неужто такой растрепой пойдешь?

Аннушка смущенно поправила волосы и, не ответив на мою колкость, обратилась к Николаю.

— Милый граф, подождите меня, пожалуйста, в гостиной.

Он нехотя разжал объятия, выпустил возлюбленную и одарил ее многозначительным томным взглядом.

— Душа моя, всенепременно дождусь. После завтрака я буду немного занят, а далее ангажирую вас на конную прогулку, — он щёлкнул каблуками заграничных туфель и поклонился.

«Ах, какой галантный… до безобразия, аж до тошноты! Фи-и-и, — подумала я, — меня мутит от твоих слащавых речей».

Аннушка ушла, совершенно спокойно оставляя нас наедине. Я ухмыльнулась: «Конечно, после такой-то ночки — чего ей беспокоиться?»

Резко дернув поводья и ни слова более ему не говоря, я направила лошадь вглубь парка.

— Наталья Дмитриевна, куда же вы? Подождите! — крикнул он мне вслед. — Почему вы с такой нервной грубостью рвете губы моей любимой кобыле? Я не позволю так обращаться со своим животным.

— Ах, не пойти ли вам, граф… — грубо бросила я и пришпорила лошадь.

Раздался резкий свист, и кобыла остановилась как вкопанная, услышав зов своего хозяина. Он подошел, взял ее под уздцы и повел вместе со мной в дальние аллеи. Сел на скамейку и, не выпуская поводьев, со вздохом произнес:

— Ах, Наталья Дмитриевна, какая сумасшедшая выдалась ночка! Ни секунды не спал.

«Мерза-а-а-авец, — подумала я, — парази-и-и-ит! Он еще и похваляться передо мной вздумал!» Я ехидно улыбнулась:

— Сочувствую вам, милый граф, а я вот прекрасно выспалась.

— Угу, — усмехнулся он. — Я вот и смотрю, лицо у вас прямо све-е-ежее. Ожидали меня? Признайтесь честно, Наталья Дмитриевна.

— Ни единой секунды не ждала! Сразу спать легла, ведь днем я так устала.

— Угу… вранье вам удается великолепно, только глаза выдают! Ну скажите, Наталья Дмитриевна, я вам нравлюсь?

— Только как гостеприимный хозяин, — отрезала я.

Мне было очень неуютно. Он улыбался, вальяжно расположившись на скамейке, а я сидела в седле, словно на иголках. Он правил и лошадью, и разговором, я чувствовала себя заложницей обстоятельств.

— Только как младший граф Шереметьев?

— Только так! Вы носите фамилию славного рода, я уважаю вас — и не более.

— Вы так и будете сидеть на моей кобыле, чтобы я кричал вам в самые небеса?

— Да, так и буду, потому что я небесное создание, а вы — низменное, земное. Поэтому и оставаться вам внизу, на земле, а до меня ну никак не дотянуться.

— Да? Смотрите, как легко!

Он резко дернул меня за ногу и успел подхватить второй рукой, пока я падала с его кобылы прямо в его объятия. Он пару мгновений подержал меня на весу и усадил рядом с собой на скамейку.

— Приветствую вас на грешной земле, барышня. Не больно было падать с такой высоты? — Николай лукаво улыбнулся и вдруг крикнул:

— Дюжка!

Услышав громкий голос хозяина, лошадь уставилась на него огромными черными глазищами.

— Иди пасись, чего встала-то? Ну-у-у, пошла, пошла!

Он поддал своей кобыле так, что она отошла от нас на несколько метров. Мы сидели на скамейке, он о чем-то спрашивал, а я пыхтела от злости. Но тут он стал говорить мне такое, от чего я буквально лишилась дара речи:

— Наталья Дмитриевна, я намерен высказать вам свою благодарность. Вы подарили мне необыкновенную ночь и юную деву, которая сама пришла ко мне, не побоявшись осуждения. И буквально съела меня со всеми потрохами, осыпав ласками с ног до головы. Я могу признаться, что это было великолепно, потому что всем этим я обязан вам! Анна поведала, что это именно вы посоветовали ей мне открыться. Премного благодарен за оказанную услугу. А теперь хочу откланяться и пожелать вам доброго дня, мне, простите, идти нужно. Заждались меня…

Он встал и словно нехотя двинулся в сторону дворца. Он как будто ждал, что я его окликну. Но я не проронила ни звука. От услышанного у меня буквально сдавило горло, и я не смогла бы вымолвить ни слова, даже если бы очень захотела. Он остановился, подождал еще несколько секунд и, даже не повернув головы, громко произнес:

— Как вам будет угодно, барышня! — и ушел, оставив мне скамейку, лошадь и мои непотребные мысли.

«Сволочь, убить тебя мало! Но как хорош, искусен в своей мести, умен и расчетлив! И в делах любовных он гораздо опытнее, чем я. А я-то, дуреха, ничего о нём в Петербурге не поняла, словно тот и этот Николай — два разных человека. Что же у них тут творится, в этой Москве? Надо почаще сюда ездить, может, и сама не так глупа сделаюсь».

Немного оправившись от потрясения, я встала и медленно побрела к лошади, взяла ее под уздцы и ласково погладила по морде:

— Дюжка, значит? Ну пойдем, Дюжка! — усмехнулась я. — Две кобылы мы с тобой. Ты Дюжка, а я Наташка… У тебя, Дюжка, мозгов с кулачок, а у меня, у Наташки, еще меньше — с полкулачка. Ну и пойдем, Дюжка-подружка.

Я отвела лошадь на конюшню. Подумала, что мне слишком неприятно находиться в этом доме: никак не я могу здесь более оставаться. И поэтому решила не дожидаться завершения третьего дня, а откланяться и уехать в родной Петербург, где нет таких горделивых мерзавцев. «Он мне за два дня уже всю душу вымотал и все нервы истрепал… Нет, я ни на минуту здесь не останусь!» — решительно подумала я, направляясь в гостевой домик.

Я поднялась в комнату, намереваясь вызвать служанку, чтобы она помогла мне собрать вещи. Но, подойдя к кровати, увидела записку, свернутую трубочкой и продетую в серебряное кольцо. Взяв ее в руки, я заметила, что пальцы мои мелко дрожат: «Неужели от него?» Я развернула… и, усмехнувшись, хлопнула себя по ноге.

— Точно! От него!

В ней было лишь три слова: «Приду в полночь». Я возликовала. Такого счастья я не испытывала давно.

— Ха-ха, значит, всё-таки запал!

Подойдя к зеркалу, я внимательно посмотрела на себя. «Хороша? Что греха таить, хороша!»

Собираться домой сразу расхотелось, это было уже без надобности. Я вообще не хотела больше выходить из комнаты, чтобы кто-то невзначай не испортил мое радостное настроение. Мне принесли завтрак. Выпив ароматного напитка, я пребывала в благостном настроении, пока кто-то робко не постучал.

Распахнув дверь, я увидела Анечку, которая нерешительно шагнула через порог.

— Наташа, можно к тебе?

Я взглянула на нее, как на грязную сорочку.

— Ну да, проходи, садись. С чем пожаловала?

— Наташа, мне непременно нужно с кем-то поговорить. Я никому не могу открыться, только тебе.

— С чего бы это вдруг? Подружку нашла?

Анечка была растеряна.

— Ну пожалуйста, Наташа, не злись. Давай поговорим.

— Садись, говори, я тебе не запрещаю.

Она прошла, села на стул и еще минуту собиралась с мыслями.

— Мне кажется, сегодня ночью я совершила ужасную глупость! — Она потупила взор.

— Да?!

В моей душе шевельнулось гаденькое чувство, но я сдержала себя и как можно спокойнее спросила:

— Это какую же, интересно?

— Да ты, наверное, догадываешься… — она шумно выдохнула.

— Быстрее, Анечка, — я начала терять терпение. — У меня очень много дел.

И она начала рассказывать о том, что я уже знала и без ее откровений.

— Мне теперь так стыдно… я не знаю, что делать. — Она низко опустила голову и выдавила из себя слова, которые явно приносили ей боль. — А вдруг он не женится на мне… что тогда?

Выслушав ее, я встала и, расхаживая по комнате, думала, что бы ответить.

— Да-а-а, попала ты в переплет, подружка, — покачала я головой. — Ну что я могу тебе сказать? Надейся на его благородство, ведь он так хорошо воспитан. Не думаю, что он оставит тебя.

— Да, вот только, — она теребила платок, ее пальчики мелко дрожали, — я ему уже десятую записку отправляю, а он ни на одну так и не ответил. Как думаешь, может, мне сходить к нему?

Я усмехнулась про себя: ее слова показались мне верхом глупости. Надо было, конечно, дать ей хороший совет, но я дала тот, на который в тот момент была способна:

— Конечно, сходи! — сказала я не без удовольствия. — Сходи, постучись к нему, расскажи о своих чаяниях, страхах, переживаниях. Если он любит тебя, то поймет.

Анечка услышала то, что хотела услышать.

— Спасибо, Наташа, ты придала мне уверенности. Я так рада…

— Угу, а я-то как рада… безумно! Рада, что смогла помочь тебе, Аннушка, — сказала я вслед уходящей девушке. — Ну, с Богом! Удачи тебе!

— Спасибо, Наташа.

Как только дверь за ней закрылась, я снова села на кровать. «Глупая девка! Не женится он на тебе никогда! Чего ему теперь жениться-то? Он и так уже всё видел и испробовал. Да и не любит он тебя! — усмехнулась я. — Ладно, не моя это беда… и печаль не моя. А у меня нынче радость! Тайна встречи, теплота объятий… Как интересно, какой он… Грубый или нежный? Как проявляет свои чувства? Целуется или кусается? Ах, совсем недолго осталось!»

Почти весь день я провела в комнате. Написала отцу и подробно рассказала, как преодолела дорогу, как меня встретил Петр Борисович, о нашей прогулке с ним и разговорах, о том, что я всё передала, как было велено, и что вскорости собираюсь домой. Гонцы из дома Шереметьевых регулярно доставляли почту в Петербург и обратно, так что я не сомневалась, что письмо будет доставлено раньше моего приезда.

Сославшись на недомогание, обедала и ужинала я тоже в комнате, а с наступлением сумерек вышла погулять в парк. Истомившись в ожидании, я не знала, как еще скоротать время.

Десять часов… десять с половиной… еще минуты… Время стало для меня как тягучий мед. Сладостное ожидание… сладкие капли его капают в мою чашку. Одиннадцать… две минуты, три, пять. Я потеряла им счет. «Ну когда же? Где же он? Полночь… одна минута первого, две… Он не придет: обманул! Издевается, насмехается надо мной! Срочно домой! Прямо сейчас! Что же ты сидишь? Собирайся! Что же ты сидишь, чего ждешь?» Десять минут первого… и стук в дверь! Я подхожу, еле дыша, спрашиваю:

— Кто там?

Ответ:

— Ты знаешь!

Открыла, он вошел. Схватил, прижал…

— Какая же ты сладкая! — только и смог прошептать он. — Нежная! Как белеет твоя шея, как алеют губы! Позволь мне…

— Да, мой господин, я твоя!

Ночь… Наслаждение… грезы! До чего же он хорош! Одновременно ласковый и грубый, добрый и злой! Слезы, смех, кутерьма, неподдельное чувство… Глубоко проникает… Бьет прямо в цель. Как он хорош! Ночь… Наслаждение… Неописуемое блаженство!

Утром я открыла глаза. Николай лежал рядом, держа мою руку, и ласково смотрел на меня, потом нежно погладил по волосам и тихо сказал:

— Ты волшебная, Наташа. У меня никогда не было такой, как ты! Откуда ты взялась? Мне кажется, ты послана мне из других миров. Хочешь, я отвезу тебя к той, с кем ты долгие годы ведешь переписку? Ты хорошо знаешь французский, так что сможешь лично пообщаться с ней. Выезжаем сегодня же! Никому ни слова! Ни единой душе. Никто не будет знать — только мы! Это наше с тобой приключение, и оно ждет нас! Вот тебе моя рука. Ты идешь со мной?

Я посмотрела на него глазами, полными слёз, и ничего не ответила. В душе моей разрывались тысячи маленьких салютов. Я не понимала, что со мной…

— Я так и знал! Едем! Сегодня же! Я пошлю гонца и отдам распоряжения тем, кто готовит к отплытию во Францию мой корабль. Собирайся без промедления! И секунды не мешкай! Мы отправляемся не завтра, не вечером, а сейчас же! Сию минуту!

Сказав это, он оставил меня одну. Я была абсолютно счастлива в тот момент. Но это было счастье безумца, который в одночасье лишился рассудка от свалившегося на его голову непомерно тяжелого золотого слитка. Я совершенно не понимала, как могу отправиться в путешествие, что буду говорить дома после того как вернусь, как объясню всё отцу. Не было ни одной правильной мысли, только ощущение какого-то дикого щенячьего восторга, которому я и предалась. Мне было всё равно, что произойдет дальше. «И пусть завтра наступит всемирный потоп и смоет меня с лица земли, но это произойдет тогда, когда я буду бежать к пристани, готовая вскочить на его корабль и отправиться в путешествие, так что я даже не успею пожалеть об этом». То, что он мне предложил, отправиться в путешествие на его корабле, было совершенно чудесно, великолепно, невероятно — и властно манило! Всё дальше и дальше уносило меня сладкое безумие.

Ноги мои были слабы, а руки тряслись так, что я не могла взять стакан с водой, чтобы утолить жажду. Я села, спустила ноги с кровати, глубоко вздохнула и сначала сжалась, крепко обхватив коленки, а затем резко выпрямилась — как натянутая струна. «Наташа, — обратилась я к себе. — Ты всегда хвасталась, что идешь вперед большими шагами, так чего же ты боишься?»

Я тут же покидала в сумки всё, что привезла с собой из Петербурга. Служанка пришла мне на помощь и отнесла тяжелую поклажу вниз.

Нервно теребя перчатки, то снимая, то снова надевая их, я дожидалась Николая, расхаживая по комнате, которая, как я тогда считала, теперь по праву принадлежит мне. Я была готова оставить ради него всё, настолько он покорил меня предыдущей ночью! Федора бросить, из отчего дома навсегда уйти… Он был изнежен роскошной жизнью, с рождения воспитывался иностранными гувернерами, учился за границей, но всё это, я так считала, ни капельки не испортило его. В моем понимании он был другим, необыкновенным, настоящим. Мне было очень хорошо с ним, и казалось, что он лучшее, что может быть у меня в жизни: «Счастливее, чем сейчас, я стать, наверное, уже не смогу». В тот момент я готова была связать с ним свое будущее и искренне этого желала.

Дверь без стука открылась, и вошла Аннушка. Голова ее была низко опущена, волосы не заплетены, платье смято. Она села передо мной.

— Собираешься?

— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. — Домой пора, третий день пошел, заждались уже.

— А он что? — она боязливо взглянула в мои глаза. — Приходил к тебе?

Я не сразу нашлась, что ей ответить, но потом решила, что врать не буду.

— Да.

Голова ее опустилась еще ниже, она боялась взглянуть на меня.

— Ты говорила с ним обо мне?

Правду о том, что было между нами, я сказать не могла.

— Да, мы говорили о тебе. Недолго побеседовали, и он покинул мои покои.

— А что же он сказал? Неужто совета спрашивал? Наверняка стыдится…

Я, глубоко вздохнув, посмотрела на нее. Не хотелось мне больше куражиться над этой бедной девушкой, не хотелось смеяться над ней, унижать. Хотела я только одного: чтобы она поскорее вышла из этой комнаты и закрыла за собой дверь раз и навсегда. Больше не видеть ее, жалкую, словно побирушка. Ее жизнь была поломана, для меня это стало совершенно ясно. Да она и сама уже понимала.

— Аня, послушай, вот тебе добрый совет. Лучшее, что ты сейчас можешь сделать, это привести себя в порядок. Убрать волосы, переодеть платье и тотчас покинуть усадьбу. Поезжай домой, в Петербург, дожидайся его там. Не думай о нём! Ходи на балы, танцуй, веселись! Пусть вокруг тебя будет множество кавалеров. Не пиши ему, не ищи встречи! Он сам должен тебя найти, понимаешь? Сам!

Она подняла на меня глаза, полные слёз:

— Как же это можно, Наташа? Ведь я отдала ему самое дорогое, что у меня было. Как же я теперь к родителям вернусь? Как дяде об этом скажу? Он и так на меня косые взгляды бросает.

— Немудрено! Посмотри, как ты выглядишь! Отвратительно! Даже я на тебя подобные взгляды бросаю, а ведь на мне юбки, а не кюлоты. Ни один уважающий себя мужчина не посмотрит на тебя, головы не поднимет и в твою сторону не повернет. Я сказала, что тебе нужно делать, и это твой единственный шанс!

Слёзы потекли из ее глаз, и она, запинаясь, спросила:

— Ты всё же отобрала его у меня? Скажи честно! Ну пожалуйста, не ври. Ведь ты знаешь, горькая правда — она всегда лучше, чем ложь. Ложь, она ведь потом откроется, и правду принимать еще больнее будет. Пожалуйста, не убивай меня, Наташа, скажи правду! Ты забрала его у меня?

Я не успела открыть рот, чтобы как-то ее утешить, когда дверь стремительно распахнулась и в комнату вошел Николай. На нем был прекрасный дорожный костюм, который ему очень подходил, — замшевый, темно-коричневого цвета, сшитый ниточка к ниточке. Он был великолепен в этом одеянии. Его лицо сияло, глаза блестели, губы улыбались. Он смотрел на меня, не видя или не желая замечать Анну.

— Ну что, Наташа, ты готова? Едем!

Я нервно подскочила и снова затеребила перчатки, которые уже успела натянуть. Палец за пальцем я снимала их и надевала обратно. «Горе мне, горе! Молодая девушка… Зачем я так? А, Бог с ней! Сколько дур по этой земле ходит, не могу же я каждой свою голову на плечи приставить. Вперед! Бросок… Обратно, назад. Нет! Я не должна… — Я вдруг вспомнила Наденьку, Лизу, всех тех, кому причинила столько боли… — Я должна остановиться! Через Анну, через эту несчастную влюбленную девушку искупить хотя бы часть того, что я натворила. Не могу я сдвинуться… Шаг вперед — десять назад…» Он стоял в дверном проеме, протягивал ко мне руки и отчаянно не хотел ее замечать.

— Ну что же ты? Едем! Все готово, нас ждет экипаж. В путь!

— Ни слова! — ответила я. — Закрой дверь!

— Что-о-о? — бросил он мне в лицо. — Ты отказываешься?

Он резко развернулся и вышел.

— Не-е-ет! Не-е-ет! — замотала я головой.

«Да пропади оно всё пропадом: Надя, Лиза, Аня — всё! Бегом! Десять вперед, ни шагу назад! За ним, только вперед!»

— Аня-а-а, прости-и-и! Да, я забрала его у тебя! Да, у нас всё было! Ты такая дура! Последуй хоть одному моему доброму совету! Сделай, как я говорю. Пока-а-а… — это я кричала, уже несясь вниз по лестнице вслед за ним.

Я уж не помню, как мы оказались в экипаже. Лошади поднимали копытами тучи пыли, мы неслись вперед. Нам предстояло проехать много верст.

Николай молчал и неотрывно смотрел на меня. Мысли в моей голове мелькали с такой скоростью, с какой проносились за окном деревья. А двигались мы очень быстро.

Я успела заметить, что за графским экипажем следует и моя карета, чему несказанно обрадовалась: «Значит, будет возможность уединиться… барышне, в столь долгой дороге, это крайне необходимо».

А пока мы сидели вместе, друг против друга, и восторженное волнение охватывало нас обоих.

— Ну что же ты молчишь? Расскажи мне что-нибудь, позабавь, — улыбался он.

Я подняла на него глаза и как будто посмотрелась в зеркало, увидела в нём свое отражение. Если бы я родилась мужчиной, то была бы, наверное, точно такой же: с этими красивыми глазами и волосами, длинной шеей и прекрасным торсом. И с таким же сволочным, отвратительным характером. Мы были с ним очень похожи, как брат и сестра, поэтому очень быстро притянулись друг к другу.

— Да вы сволочь, милостивый государь! — бросила я.

— Отчего же, дорогуша? — в том же стиле ответил он.

— Вы же растоптали невинную юную душу, плюнули, перешагнули и пошли дальше. Как же еще я могу вас назвать?

— Ну-у-у, — улыбнулся он саркастически, — не вам меня судить, дорогуша! Уж поверьте, я немало слышал о ваших похождениях от своих петербургских друзей. И о загубленных вами невинных душах тоже наслышан. Или думаете, я не интересовался вами? Давно мечтал встретиться, познакомиться поближе, еще до того, как увидел вас в Фонтанном.

«Э-э-э, — подумала я, — как же так? Двум гнилушкам в одной корзинке тесно… Ну и пусть! Пусть он такой же, как я!» Меня это даже забавляло, как будто у меня вдруг появился старший брат, и это мне льстило. Вглядываясь в него всё пристальнее, я как будто даже начала замечать внешнее сходство между нами. Мы безумно подходили друг другу, будто были сделаны из одного теста. Но от беспокойства всё же сосало под ложечкой… За кого я беспокоилась? За себя! Ведь я прекрасно знала, на что способна, на какие подвиги и на какие глупости. И меня останавливало лишь то, что я рождена женщиной, на мне юбки, и я стеснена правилами женского поведения в высшем обществе. У него не было юбок, для него не существовало правил. У него было всё, чего только можно пожелать! Молодой, красивый знатный повеса с огромным состоянием. Его ничто не останавливало! И если Федор был моим демоном, то тут, извините, надо было еще разобраться, сколько демонов сидит в этой прекрасной груди! «А не сожрут ли они меня? — засомневалась я на секунду, осознав наконец, чем вызвано мое беспокойство. — Надо же, какая встреча! Удивительно!»