Ночной разговор о женщинах и о любви

Светлана Викторовна Ильина (2023)

Отношения между мужчиной и женщиной всегда являются предметом жгучего любопытства, в каком бы веке это ни происходило. История произошла в начале 20 века в Российской империи. Мужчины были, может, более элегантны и тактичны, но, как и сейчас, так и в то время могли запутаться в отношениях с женщинами. Наш герой, успешный и благородный мужчина ищет выхода из своей непростой ситуации. Что ему посоветует случайный попутчик? Может ли человек измениться за одну ночь? Об этом книга.

Глава вторая

Кто-то властно постучал в дверь и сразу зашёл в сени.

— Войдите, — крикнул священник, — а-а, Поликарп Петрович, за какой надобностью в столь позднее время? Неужто случилось что?

Тяжёлым шагом в горницу зашёл полицмейстер. Он снял мокрую фуражку и благочестиво перекрестился на красный угол.

— Здравствуйте, отец Елизарий… А вы кто, позвольте полюбопытствовать? — низким голосом поинтересовался полный полицейский, в заляпанном грязью мундире.

— Миронов Иван Сергеевич… Вы, ваша милость, тоже падали, я смотрю? — немного насмешливо спросил Миронов. Полицмейстер оглядел мундир.

— Не падал, но грязь из-под копыт вся на меня летела… Угораздило меня погнаться за этим лесовиком, — проворчал он, присаживаясь на скамейку возле стола, — вы уж, батюшка, не серчайте за поздний визит… Смотрю, наливочку распечатали? — Елизарий только улыбнулся в ответ и налил рюмочку полицмейстеру, — вишь какой случай, господа, делал объезд и вдруг встретил возле кладбища одного беглого. Погнался за ним, но в самый ливень попал… За стеной дождя стало ничего не видно, а этот подлец как в воду канул, простите за каламбур…

— Уж не моего ли слугу Прохора вы имеете в виду? Такой нечёсаный, с торчащими космами из-под фуражки.

— О, так это ваш слуга? Откуда он у вас появился?

Миронов пожал плечами.

— Из Москвы со мной приехал. Неужто он беглый?

— Беглый, — кивнул толстым подбородком полицмейстер. — Кстати, как вы познакомились с ним?

— Обыкновенно… Ехал я как-то из ресторана, — Миронов замялся, — изрядно выпивши, если честно, и не мог самостоятельно выбраться из коляски. А мужик-кучер не поленился меня дотащить до квартиры. Я ему деньги сунул и спрашиваю: хочешь, мол, работать у меня? Он согласился. Утром-то я глянул и чуть со страху не помер — думал, что ночной кошмар, с лохматым лешим, теперь меня наяву преследовать будет. Оказалось, что и не сон это был… Уж кто он, откуда, как-то не интересовался. Если бы не его вид косматый, то всем он меня устраивал: немногословный, много не воровал, да и не подводил меня до сих пор. А сегодня, как закончил я убирать могилки родных-то, глядь, а Прохора вместе с коляской-то и нет. Вот оно что, оказывается, от вас он убегал, Поликарп Петрович. А вы уверены, что Прохор тот самый беглый?

— Второго такого нет, господин Миронов… Всё-таки мне непонятно, как вы могли принять его на службу? Больно вид у него страшенный.

— Вы знаете, Поликарп Петрович, я по возвращении из-за границы столько уже удивительных людей встретил, что мой беглый Прохор совсем не выглядит необычным.

— Любопытно послушать, кого же вы ещё встретили, — прохрипел полицейский, смачно откусывая сахарок и прихлёбывая горячий чай, заботливо налитый священником.

— Что ж, подивитесь со мной, господа… — Миронов заходил по комнате и ровным низким голосом привычно стал рассказывать: — в первые же дни по приезде в ресторане я познакомился с бывшим дьяконом, мечтающим о карьере артиста. Хвастался он, что сам Шаляпин его прослушал. Мол, голос у него шаляпинский, силищи непомерной и от природы поставленный. Я и спрашиваю:

— Так что же вы в театре-то не выступаете?

— От робости проклятой, говорит, не могу избавиться. Как увижу публику, так и голос теряю. Шаляпин со мной рецептом поделился: чтобы публики не бояться, бери, говорит, глазом поверх голов. Как глаза выше публики поставишь, так её под ноги себе и бросишь. Я, говорит, всегда так с поднятой головой пою.

— Ну а вы что ж, пробовали по его совету петь? — заинтересовался я.

— Пробовал, но вот незадача… Пока тяну ноту вверх — смотрю поверх голов, а любопытство так и подзуживает: глянь, мол, заценили тебя или нет? Опускаю глаза и вижу — морды у всех сонные, скучные… Такая досада обуяет, что голос тут же и теряю. Так и перестал петь.

Но это не самое интересное в его натуре, господа, — сделал паузу Миронов, — то, что он мне поведал, звучит до крайности невероятно: оказывается, после неудачных попыток стать артистом, этот господин устроился страховым агентом и стал страховать от пожаров. Но не просто страховал, а ещё и сам поджигал…

Полицмейстер поперхнулся чаем и долго кашлял. Иван Сергеевич терпеливо ждал.

— То есть как… сам поджигал? — выпучив глаза, сипло спросил жандарм.

— Я тоже был поражён таким поворотом… Оказывается, он частенько поджигал тот двор, который только что застраховал. Потом быстро собирал свою пожарную команду и с удовольствием сам и тушил… Можете себе представить?.. Вот такой огнепоклонник… Ещё и радовался за тех крестьян, которым страховое общество потом выплачивало страховку. Мол, никто без прибытка не остался…

— Ну и дела, — покачал головой офицер, — мы, батюшка, с вами скучно живём. Такого я ещё не слышал. Теперь буду на пожарах страховых агентов проверять.

— Ещё чайку? — предложил священник.

— Нет, ваше преподобие, поеду я… Жена уж, наверное, все глаза проглядела, меня дожидаючись. Чего я заехал-то к вам… Посмотрите завтра метрику на крестьянина Милюкова… Помните такого? Он у вас недавно венчался.

— Помню, а что с ним не так?

— Да говорят, многожёнец. Подтверждение из Твери просят.

— Завтра посмотрю обязательно.

— Тогда до завтра. Прощайте, Иван Сергеевич.

Священник проводил полицейского и присел на скамейку, прикрыв глаза. Сегодня выдался беспокойный день — пришлось отпевать умершего в соседней деревне. Годы брали своё — уже не было прежней бодрости, всё чаще хотелось лечь спать пораньше… А тут ещё и гость нежданный…

— Батюшка, вы спать хотите? — услышал он участливый голос Ивана Сергеевича, — может, тогда в следующий раз договорим? — вежливо спросил он, но Елизарий распознал в его голосе надежду, что он всё-таки дослушает его.

— Нет, нет, не обращайте внимания, — распахнул глаза пошире священник, — а давайте-ка ещё чайку поставим. Так и сон отгоним…

— Давайте, — обрадованно кивнул гость, — вы сидите, я помогу…

Пока Иван Сергеевич суетился над самоваром, отец Елизарий усиленно вспоминал, какой же вопрос он забыл задать своему новому знакомому.

— Иван Сергеевич, а вы к кому на кладбище-то ходили? Кто у вас там лежит?

Гость замер с чашкой в руках, но тут же повернулся.

— Родные по матери у меня здесь похоронены. Моя матушка из Нижнего Новгорода. Это уж отец увёз её в Москву отсюда.

— Вот как? — оживился отец Елизарий, — а как фамилия ваших предков будет?

— Савельевы… Садитесь поближе, батюшка, давайте я за вами поухаживаю.

— Вот спасибо, уважили старика, — закряхтел Елизарий, хитро поглядывая на барина, — не часто у меня бывают такие важные гости да ещё и философы.

— Не прибедняйтесь, батюшка, помню я наш разговор, — усмехнулся Иван Сергеевич, — помню и речь вашу грамотную, и книжек вон у вас полно. Меня не проведёте своей простотой. Я человек опытный, много где побывал и людей вижу хорошо.

— Насквозь?

— Ну уж не насквозь, но… — гость вдруг смутился и замолчал.

— Чего же вы остановились?

— Понял, что ерунду говорю, — Иван Сергеевич отвёл взгляд в сторону и вздохнул, — ни себя не понимаю, ни других…

— Кстати, а вашу бабушку не Лизаветой звали?

— Лизаветой, — удивлённо поднял глаза гость, — а вы помните её?

— Помню, ваша милость, приятная женщина была. В деревне о ней хорошо отзывались. Но мне, как священнику, запомнилась она тем, что незадолго до кончины стала каждый день в храм приходить. Я как-то не удержался и спросил: а чего это ты, мать, каждый день на литургию ходишь? Тогда я ещё ежедневно служил обедню… Она помялась и отвечает, мол, старая я стала, немощная… Смерти боюсь, а пуще мытарств этих… Какая ты старая, говорю, тебе ещё жить и жить. Но самым удивительным было то, что, действительно, через месяц она умерла, а вскоре и муж её… Но тот только перед смертью исповедоваться и причаститься успел. Тоже хорошо — христианская кончина. Не то что нынешние крестьяне — напьются и помрут. Родственники меня позовут на отпевание, так пока я молюсь, сами уже к бутылке прикладываются. Да…

— А чего это вы вспомнили мою бабку-то?

— Так праведница она была, мил человек, праведной жизни, поэтому, видать, Господь ей кончину открыл. Не каждый такой милости сподобится… Вот и вы, Иван Сергеевич, у меня оказались не иначе как по её молитвам.

— Да она меня почти не знала. Мы редко приезжали сюда.

— Тогда не знала, а сейчас следит за вами и молится.

— Эх, хорошо бы, если так… — провёл пятернёй по волнистым от сырости волосам Иван Сергеевич, — а то я совсем запутался.

— Говорите, что опять жениться надумали? Похвально. А в чём проблема-то?

— Не могу решить, на ком…

— Вы меня всё больше поражаете, Иван Сергеевич, даже сон пропал, — поставил чашку батюшка. — Рассказывайте всё по порядку.

— Если не надоело, слушайте.

Он тяжело вздохнул и начал говорить.

— Узнав о смерти жены, я бросился в Саратов, сходил на могилу, отслужил панихиду. Потом уехал в Москву…

— А что же ваша новая возлюбленная? Не поехала с вами?

Иван Сергеевич помолчал.

— Нет, я был не готов к новой женитьбе, да и неприлично сразу-то… Попытался жить прежней жизнью, но внутри словно что-то обломилось. В душе поселилась тоска. Ещё днём, на людях, это было незаметно, а ночью, в одиночестве, лезли в голову разные мысли…

— О самоубийстве?

— Откуда вы знаете? — ошеломлённо взглянул Миронов.

— Опыт жизненный имею, — улыбнулся Елизарий, — вы философствуете, а я практикую.

— Да-да, ощущал я что со мною происходит что-то необычное и… страшное. То ли от раскаяния за Татьяну, то ли от одиночества казалось мне, что Бог и чёрт за мою душу борются… Знаете про рябинные ночи, отец Елизарий?

— Рябинные? У нас деревенские говорят — воробьиные. Сегодня как раз такая и есть: дождь, гроза, ветер, а главное — молнии. Страх берёт от всполохов этих…

Конец ознакомительного фрагмента.