Седьмой Совершенный

Самид Агаев

291 год хиджры, или 903 год от Рождества Христова. На окраину империи приезжает чиновник из Багдада с тайным предписанием арестовать исмаилитского проповедника. Для этого из тюрьмы выпущен смертник. Он должен выследить, войти в доверие и выдать его. Предательство – цена его жизни. Интриги дворца багдадского халифа, чарующее обаяние Востока, магический реализм и средневековый колорит. Роман полон тайн, библейских аллюзий и религиозного подтекста. Неожиданные повороты сюжета держат читателя в напряжении на протяжении всего действия. «Седьмой Совершенный» – об истинных человеческих ценностях, нравственном поиске и самоотверженной любви, о человеке, прошедшем путь от простого крестьянина до личности, осознавшей свою пророческую миссию. Роман «Седьмой Совершенный» – лауреат литературной премии города Москвы.

«Жизнь состоит из семи дней. Просто они всегда повторяются».

Книга первая

Часть первая. Чиновник из Багдада

Начальник полиции Сиджильмасы неудержимо погружался в сладкий дневной сон, когда, постучав, вошел евнух Али и, кланяясь, перемежая речь извинениями, доложил, что дежурный инспектор срочно просит принять его. Дело происходило на женской половине, куда прочим вход был запрещен. Ахмад Башир только что плотно пообедал и, несмотря на присутствие новой рабыни, византийки Анаис, начинал похрапывать. Выждав некоторое время, Али повторил все заново. Рука хозяина пришла в движение. Евнух внимательно следил за ней и, увидев, что она нашаривает чашу из-под вина, предусмотрительно присел. Чаша пролетела над головой, ударилась в стену и разбилась.

— Хозяин, — высоким голосом робко сказал Али, — мухтасиб говорит, принесли письмо, важное.

Начальник открыл глаза и посмотрел на евнуха.

— Простите, господин, — произнес евнух, опуская голову.

— Пойди, возьми письмо и принеси сюда, — приказал хозяин.

Али выскочил из комнаты и через некоторое время вернулся, держа в руках свиток. Начальник нехотя взял письмо, но, разглядев печать, встрепенулся и сел — на письме была печать канцелярии халифа в Багдаде. Ему еще не приходилось получать писем от халифа, он с волнением сломал печать и прочел следующее:

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Вазир халифа удостоверяет, что предъявитель сего Абу Хасан является секретарем дивана тайной службы и выполняет волю халифа Муктафи. Эмир верующих сказал, что всякому надлежит оказывать содействие в тайной миссии посланника халифа и в этом будет много пользы. Иншаллах».

7-го числа месяца джумада^[1]. Печать. Подпись.

Начальник свернул письмо, поправил на себе расшитый синими птицами халат, влез в свободные мягкие туфли с загнутыми носами и вышел из гарема. Али, бросив взгляд на голые ноги рабыни, последовал за ним.

— Где мухтасиб? — спросил хозяин.

— Пошел к себе, господин.

Начальник быстрым шагом пересек внутренний дворик, отделяющий его дом от служебных помещений полиции. В приемном покое за столом сидел дежурный инспектор, который при виде начальника поднялся.

— А, это ты Бахтияр, — сказал начальник.

— Я, раис^[2], — ответил инспектор.

— Кто принес письмо?

— Он сейчас в комнате посетителей, сказал, что должен срочно видеть вас, показал мне печать. Поэтому я решился потревожить вас.

— Ничего, ты правильно поступил. Проводи его в темную комнату и прикажи подать туда каких-либо фруктов, вина, воды со льдом.

— Слушаюсь, раис, — инспектор хлопнул два раза в ладоши, подзывая одного из гуламов, стоящих за дверью. Начальник полиции прошел в комнату без окон, предназначенную для секретных разговоров: устланный циновками пол, низенький кривоногий столик с разбросанными вокруг продолговатыми подушками, обшитыми с торцов бахромой. Несмотря на овладевавшее им беспокойство, начальник все же не преминул отметить пользу того, что дежурным инспектором оказался именно Бахтияр, самый смышленый из. Инспектор привел посетителя, мужчину среднего возраста, худощавого, одетого в кабу, в головной повязке. Посетитель прижал ладонь к груди и слегка наклонил голову, приветствуя таким образом. Начальник ответил тем же.

— Меня зовут Абу Хасан, — сказал мужчина. — Вы прочли вверительную грамоту?

— Мое имя Ахмад Башир. Рад приветствовать посланца эмира верующих.

Чиновник улыбнулся и полез за пазуху. Ахмат Башир насторожился, вполне мог появиться еще один свиток, фирман о снятии начальника с должности. На его совести были кое-какие прегрешения, к примеру присвоение части налоговых поступлений в государственную казну. начальник отвечал за доставку денег в Кайруан. Было это в прошлом году. С верблюда упал ящик с деньгами, и часть золота просыпалась. Собрали сколько смогли, а остальное, примерно половину, найти не удалось. Тревоги своей начальник не выдал, улыбнулся в ответ. Абу Хасан достал платок, вытер лицо и шею.

— Жарко очень, — сказал чиновник и стал обмахиваться платком.

— Прошу вас садитесь, — предложил Ахмад Башир, — сейчас принесут прохладительных напитков.

Чиновник поблагодарил и, сняв сандалии, сел у столика, скрестив ноги.

— Чем могу быть полезен? — следуя его примеру, сказал Ахмад Башир.

— Начну с того, что в вашем округе участились волнения крестьян.

— Вы говорите без обиняков, — заметил начальник, — мне это по нраву. Я сам прямой человек. Вы правы насчет волнений, но это было давно, я уже навел порядок. Подробный отчет об этом был отправлен в Кайруан, копия есть в нашем архиве.

Абу Хасан кивнул головой в знак одобрения.

— Я читал ваш отчет. Вы пишете, что виной этому стали непомерные налоги, что крестьяне не заинтересованы в своей работе.

— Именно. Посудите сами, налоговый инспектор раньше получал твердое жалование из казны, а теперь они получают жалование в виде доли от собранной ими суммы налога. Какой умник до этого додумался? Теперь сборщик налогов все время увеличивает харадж^[3], тем самым, увеличивая свою долю. Крестьяне ропщут, дошло до того, что им не остается даже на пропитание.

Появился слуга с подносом в руках. Молча поставил на стол блюдо с фруктами, два наполненных до краев кувшина, две чаши и, поклонившись, удалился.

— Я вижу вы хорошо разбираетесь в налоговой системе, — заметил чиновник.

Сахиб аш-шурта^[4] внимательно посмотрел на собеседника, пытаясь понять, что стоит за этим замечанием — хвала или ирония. Он не знал, как себя вести с посланцем эмира верующих. Власть халифа была сродни власти Аллаха, то есть теоретически она существовала, простираясь далеко за пределы Аравийского полуострова, но практически ее не было. В первую очередь начальник полиции подчинялся правителю хариджитского эмирата Сиджильмасы, над которым возвышались Аглабиды^[5], чья династия правила в Кайруане, подчинив себе окрестные земли и лишь номинально признавая власть халифа.

— Но у меня другие сведения, — продолжал чиновник из Багдада. — Волнения начинаются с того, что в селениях появляются даи, проповедники исмаилитов и тайно сообщают людям о том, что власть Аббасидов^[6] от дьявола, и что махди^[7] уже пришел, но открыться он не может, потому что не все в него уверовали. Мол, махди наполнит землю справедливостью. Что вы скажете на это?

— То, о чем сообщал я, совсем не исключает того, что известно вам, — ответил начальник.

— Но вы об этом не сообщали.

— Я стараюсь доносить о сделанной работе, а не о своих планах.

— Это похвально, — сказал Абу Хасан, — некоторые из чиновников докладывают о своих планах, как о факте случившемся. Что вы делаете для пресечения деятельности еретиков? Поймали хоть кого-нибудь?

— Увы.

— Почему же?

— Люди не хотят их выдавать. Даи обещают крестьянам, ремесленникам, что махди наполнит землю справедливостью, отменит налоги. Одного моего агента за то, что он проявил настойчивость, пытаясь узнать местонахождение даи, побили так, что он два месяца отлеживался дома. Угощайтесь.

— Благодарю, — Абу Хасан взял со стола финик и положил в рот, — а здесь что — вода?

— В этом кувшине вино, а в этом — вода.

— Вы пьете вино, — удивился чиновник, — но пророк Мухаммад запретил вино.

Начальник полиции улыбнулся и стал разливать по чашам напитки, чиновнику — воды, себе — вина. Казалось, что сахиб аш-шурта ведет себя неразумно, но только казалось, так как начальник делал это сознательно. Пусть там наверху знают о подобных недостатках начальника полиции, главное, чтобы они не сомневались в его честности и преданности. Даже еще и лучше, чтобы знали, ибо люди так устроены — за безупречным поведением всегда подозревают подвох и наоборот.

— Исмаилиты считают, что поскольку их имам^[8] непогрешим, значит питье вина ему дозволено, — сказал Ахмад Башир, поднося к губам чашку с вином, — а я говорю, что в таком случае, правоверный мусульманин еще менее грешен в питье вина, чем имам еретиков.

— Да, в этом есть резон, — сказал чиновник из Багдада, — может быть, тогда и мне немного вина.

Сахиб аш-шурта взял чашку, выплеснул воду на стену и налил в нее вина.

— Благодарю, — Абу Хасан выпил вино и положил в рот еще один финик.

— Со дня на день он должен появиться в вашем городе, — сказал Абу Хасан.

— Кто?

— Махди, которого ждут.

— Я не ослышался, повторите, пожалуйста.

— Человек, который назвался махди, должен появиться в Сиджильмасе, а может быть, он уже здесь. Его зовут Убайдаллах, он числит себя в потомках седьмого исмаилитского имама Исмаила, но на самом деле это авантюрист и самозванец. Это он возглавил восстание в Сирии, а когда увидел, что дела плохи, предал всех и бежал в Египет. Родня его перебита, но самого схватить не удалось.

— Почему вы думаете, что он должен появиться здесь?

— В Египте он ушел от меня. Путь его лежит на запад, а караванная тропа в Гану лежит через Сиджильмасу.

— Я приму все меры, — сказал начальник, — есть какие-либо описания его внешности?

— Он передвигается под видом купца. Как он выглядит, мы не знаем, должно полагаться на чутье ваших ищеек. Возьмите под наблюдение все караван-сараи города, городские ворота, чтобы ни одна мышь не могла войти в город, а тем более выйти без нашего ведома. Ежедневно списки всех прибывших за вашей подписью доставляйте ко мне.

— Все будет сделано, — сказал начальник полиции.

— Но это еще не все. Все же мы не знаем, как он выглядит. Мы упустили его в Сирии, мы упустили его в Египте, можем упустить и здесь, а, значит, мы должны внедрить своего человека в секту ас-сабийя. Вы знаете, что они еще называют себя ас-сабийя?

Сахиб аш-шурта кивнул головой.

— Я подберу шустрого агента.

— Нет, он не должен быть полицейским. Нужен человек из местных, пользующийся уважением или хотя бы человек с чистой репутацией.

— Простите меня, но уважаемый человек вряд ли станет рисковать своим положением.

— Значит, нужно найти такого, у кого не будет другого выхода.

— Я подумаю, — пообещал сахиб аш-шурта.

— Может быть, еще вина? — предложил он.

Абу Хасан кивнул в знак согласия. Ахмад Башир налил в чашки вино.

Чиновник из Багдада выпил и сказал:

— Я остановился в кайсаре^[9] на центральной площади. Как мы будем держать связь? Сюда я приходить больше не буду, в кайсаре тоже не следует встречаться. Я хочу пока сохранить свою миссию в тайне.

— Может быть, в мечети на дневной молитве? — предложил начальник полиции.

Чиновник кивнул в знак согласия.

— А если что-то понадобится срочно, — продолжал Ахмад Башир, — возле рынка есть мастерская красильщика, ее держит Бургин. Это мой агент.

* * *

После ухода катиба сахиб аш-шурта прошел к себе в кабинет и, кликнув гулама, приказал позвать дежурного. Тот явился, прихватив с собой на всякий случай вчерашнюю сводку происшествий по городу.

— Это что? — рассеянно спросил Ахмад Башир, мысли его ушли с посетителем.

— Сводка происшествий.

— Сегодняшняя?

— Вчерашняя, раис, сегодняшний день еще не кончился.

— Зачем же ты мне суешь вчерашнюю?

— Вы ее не смотрели, раис.

Сахиб аш-шурта бегло просмотрел сводку, вернул мухтасибу и сказал:

— Доставь мне список заключенных, сидящих в тюрьме.

— Когда?

— Что когда?

— Когда доставить?

— Срочно.

— Слушаюсь и повинуюсь, раис. Еще будут указания?

— Приведи мне толкового богослова, только мутаккалим^[10] мне не нужен, грамотного приведи, — начальник посмотрел на Бахтияра и добавил, — сегодня.

— Слушаюсь, раис, — сказал Бахтияр и спросил, словно невзначай, — что-нибудь случилось?

Ахмад Башир хотел, было осадить любопытного инспектора, но передумал.

— Чиновник дивана тайной службы из Багдада, — сказал он, задумчиво глядя на Бахтияра, — прибыл к нам для поимки махди. Слышал о таком?

— Вы о каком махди говорите? Многие секты ждут махди.

— Я говорю о махди исмаилитов. С сегодняшнего дня необходимо усилить контроль на всех городских воротах. Ежедневно мне на стол список всех прибывших в город. О подозрительных докладывать особо. Кстати, возможно, что он уже в городе. Ты меня понял?

— Понял, раис. Значит, мы окажем услугу халифу?

— Ты поразительно догадлив, Бахтияр, — с иронией сказал сахиб аш-шурта.

— Удивительное дело, — нимало не смутясь, продолжал мухтасиб, — почему так устроено, что великие обращаются к малым за помощью, а не наоборот.

Ахмад Башир улыбнулся. Ободренный Бахтияр спросил:

— Какая с этого нам выгода раис? Ведь мы не подчиняемся халифу.

— Думаю, что ничего, кроме неприятностей, — ответил начальник полиции и, подумав, добавил. — Халифу подчиняются все мусульмане.

— Хорошо, — сказал Бахтияр, — поставим вопрос иначе, какую награду получу я?

— Хватит болтать, — рассердился сахиб аш-шурта, но осекся и внимательно посмотрел на мухтасиба. Бахтияр был воспитанным молодым человеком и, вероятно, дерзил неспроста.

— Ну, давай, выкладывай, — приказал сахиб аш-шурта.

— Старшина рынка мне сказал, что во дворце правителя живет один подозрительный человек.

— Почему он так решил?

— Старшина встречал караван, с которым прибыли его товары. С этим караваном пришел один купец, но товара у него не было, а потом он его увидел во дворце правителя, у старшины там брат работает поваром. Он пошел навестить брата, смотрит, тот самый купец. Старшина спросил брата, а брат сказал, что это хаким, врач и он несколько дней уже лечит правителя. Мои агенты проследили за ним. К нему приходил человек, он исмаилитский даи, читает проповеди в доме Алима башмачника. Прикажете арестовать его?

— Лечащего врача правителя?

— Подождем, когда он выйдет из дворца, и схватим. Правитель ничего не узнает.

— Торопиться не будем, тут главное не плюнуть против ветра. А ты завтра будешь участвовать в важном мероприятии.

— Завтра пятница.

— Ничего, я тебе другой день дам для отдыха.

— Ну вот, — расстроился Бахтияр, — так всегда.

* * *

Как особо опасный преступник, Имран содержался в одиночной камере. Услышав грохот засова, он открыл глаза, и увидел мужчину плотного телосложения, входящего в камеру в сопровождении стражника. Имран сел, привалившись спиной к стене и потирая левое плечо. Спал он на глиняном полу, и вся левая сторона тела онемела.

— Встать, — рявкнул стражник.

Имран нехотя поднялся.

— Оставь нас, — приказал мужчина.

Стражник молча повиновался.

— Ты знаешь, кто я? — спросил мужчина, когда они остались одни.

— Нет, — ответил Имран.

— Я сахиб аш-шурта.

В безучастных глазах заключенного появился интерес. Приход начальника полиции вдруг вселил безумную надежду.

— Твое имя Имран.

— Да, это так, — хрипло подтвердил заключенный.

— Ты будешь приговорен к отсечению головы за убийство налогового инспектора.

— Раис! — воскликнул Имран. — Не было возможности терпеть его жадность. Если бы я заплатил ему все, что он потребовал, моя семья умерла бы с голоду. Он увеличил харадж в два раза.

— А что теперь будет с твоей семьей?

Имран опустил голову и ударил по ней кулаками.

— Я могу сохранить тебе жизнь, — сказал сахиб аш-шурта.

Заключенный встрепенулся.

— Но ты должен кое-что для меня сделать.

— Я все сделаю, — с горячностью сказал Имран.

— Вернее, не для меня, а для халифа.

— Для халифа? — поразился заключенный.

— Для халифа, — подтвердил начальник, — надо помочь задержать одного бунтовщика. Если сделаешь, тебя помилуют и, кроме того, получишь награду, деньги.

— Как я это сделаю?

— Тебе нужно будет войти в доверие к исмаилитам. Человека, которого мы ищем, зовут Убайдаллах. Они считают его махди, мессией. Ты должен узнать, где он находить и выдать его нам.

— Я согласен, — сказал Имран, — только денег мне не надо.

Сахиб аш-шурта с подозрением посмотрел на заключенного.

— Дело нечистое, — объяснил Имран, — в обмен на мою жизнь и ради своих детей я могу это сделать, но не ради денег.

— Ну что ж, пусть будет так.

Ахмад Башир достал из рукавов халата веревку и пучок шерсти.

— Когда стражник принесет тебе еду, свяжешь его и засунешь ему в рот кляп. Наденешь его платье. Выйдя отсюда, пойдешь по коридору налево и попадешь во внутренний двор, во время обеда там будет стоять мой человек, он тебя проведет через ворота. Вот тебе деньги.

Ахмад Башир протянул ладонь, на которой лежали несколько дирхемов^[11].

— Купишь себе другую одежду, но не покупай новую. На рынке найдешь красильщика, его зовут Бургин, скажешь, что от меня. Все остальные указания получишь у него. Ты все запомнил?

— Да.

— Смотри, ничего не перепутай.

Сахиб аш-шурта, не прощаясь, вышел из камеры.

* * *

Имран сделал все в точности. Оказавшись на улице, он быстро переcек маленькую площадь перед зданием тюрьмы и углубился в одну из узеньких улочек, расходившихся лучами от площади. В свое освобождение он поверил только когда купил себе одежду в лавке старьевщика, — мало поношенную джубу^[12] серой шерсти и такую же чалму, сразу став одним из многочисленных прохожих. До этого он долго шел, плутая меж высоких глинобитных стен. За свои двадцать пять лет он всего второй раз был в Сиджильмасе. Пшеницу, которую он выращивал на арендованном поле, у него забирал посредник. Он же привозил Имрану из города товары, в которых нуждался сельский житель. Имран знал только, что его пшеница отправляется дальше с торговым караваном не то в Сирию, не то в Йемен. Сборщик налогов, которому он разбил голову мотыгой, был родом не из Сиджильмасы, а из Кайруана. Это спасло семью Имрана от кровной мести. Но, на всякий случай, он отправил их в горы. Имран купил лепешку с жареным мясом и, жадно поедая ее, стал бродить меж торговых рядов, с любопытством деревенского жителя разглядывая горы сырых и обработанных кож, византийские шелковые и шерстяные ткани, различное сукно, стеклянную посуду, металлические изделия, оружие и множество других товаров, привезенных из Аравии, Сирии, Йемена и Индии.

Мастерская красильщика находилась рядом с рынком. Плут-мальчишка, скаля зубы, вызвался проводить его за пол даника^[13].

Дверь была открыта, хозяин сидел в глубине помещения, что-то объясняя ученикам, которые тщательно растирали краски.

— Я от начальника полиции, — шепнул ему Имран.

— Одну минуту, — сказал Бургин, — я сейчас закончу с этими олухами, присядь пока, — и обращаясь к ученикам: — Я еще раз повторяю, что краски, которые клиент хочет употреблять на бумаге, надо смешивать с настоем аравийской камеди. Если же надо приготовить краски для смазывания деревянных предметов, то их замешивают на яичном желтке, чтобы они были блестящие и не скоро портились. Всякую краску, которую употребляют для окрашивания калыбов^[14] для тканей, следует смешивать с кровью, растворенной в воде. Сейчас вы будете делать краситель для волос. Запоминайте хорошенько, я не собираюсь весь день это повторять. Возьмёте одну укию^[15] хны, две укии листьев индиго и по одной медной окалины, квасцов, каменной соли, один ратль^[16] зеленых чернильных орешков и одну укию железной окалины. Все это растолочь и растереть с уксусом. Приступайте.

— Уф-ф, — сказал мастер, — в горле пересохло.

С этими словами он отпил воды прямо из кувшина.

— Прошу, — сказал он Имрану, указывая на дальний угол мастерской. Имран поднялся и пошел за мастером. За пологом оказалась комната с выходом во внутренний дворик.

— Посиди здесь, — сказал Бургин, — я сейчас пошлю за человеком, который будет говорить с тобой.

Имран остался один. Огляделся и, подойдя к дверному проему, выглянул во двор. Две маленькие девочки играли в куклы. Некоторое время Имран с улыбкой глядел на них. Затем вспомнил своих детей и, скривившись от сердечного холода, присел на корточки, продолжая наблюдать за девочками.

— Бог не дает мальчиков, — сказал Бургин.

Имран не заметил, как тот возник за его спиной.

— Не теряй надежды, — поднимаясь, сказал Имран.

Красильщик улыбнулся и спросил:

— У тебя есть дети?

— Есть.

— Да храни их Аллах.

— Да хранит Аллах твоих детей.

В эту минуту Абу Хасан, следуя за мальчишкой посыльным, вошел в мастерскую. Мальчишка исчез за пологом, и тут же оттуда выглянула голова хозяина.

— Прошу вас сюда, господин, — пригласил он гостя.

* * *

Абу Хасан покинул мастерскую красильщика во второй половине дня и направился в мечеть на молитву салят аль-аср^[17], во время которой он должен был встретиться с начальником полиции. Добравшись до мечети, Абу Хасан обошел ее со всех сторон. Стены были сложены из обоженного кирпича и покрыты известковой обмазкой, которая местами облупилась и попадала на землю. Сама стена была расчленена пилястрами и укреплена по углам башенными выступами. В нескончаемой длине белых стен и в монотонном чередовании пилястров было что-то неестественное. Он почувствовал головокружение и он вернулся к входу, прошел через портал и очутился в залитом беспощадным солнечным светом мощеном дворе. Абу Хасан огляделся. По периметру двор окружала открытая арочная галерея. Высокий айван оформлял вход в молитвенный зал. В центре двора находились два низеньких колодца, их украшали прорезанные мраморные базы античных колон. До начала молитвы еще оставалось время, и Абу Хасан решил подняться на минарет. Узкие стертые ступени в толще башни, обвиваясь вокруг глухого центрального столба, привели его на верхнюю площадку, откуда открывался вид на бескрайнюю ровную степь и раскинутые на ней древние кладбища. Сверху здание мечети представляло собой неправильный четырехугольник, а город казался составленным из мелких кубиков.

Абу Хасан шел за махди третий год, начиная с того времени, когда тот, покинув Саламию, возглавил карматские восстания в Сирии и Ираке.

Его деятельность не на шутку встревожила халифа, и он отдал приказ о его задержании Задумавшись, чиновник не услышал звука шагов и поэтому вздрогнул от неожиданности, когда, повернув голову, увидел муэдзина^[18]. Это был человек лет тридцати с редкой бороденкой. Он постоял, бормоча под нос: «Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его», затем вдруг замер и неожиданно спросил, глядя на Абу Хасана:

— Кто здесь?

Муэдзин был слеп^[19].

Абу Хасан, помедлив, отозвался.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил муэдзин.

— Смотрю, не идет ли махди, — неожиданно для самого себя, ответил Абу Хасан.

Муэдзин провел ладонями по воздуху, пытаясь коснуться собеседника. Черты лица его смягчились.

— Это правда, — спросил он, — что махди восстановит справедливость?

— Так говорят, — уклончиво сказал Абу Хасан.

— Значит, он вернет мне зрение, — блаженно улыбаясь, сказал муэдзин.

— Я не знаю, — осторожно ответил Абу Хасан.

— Должен вернуть. Это же несправедливость, то что я рожден слепым. За какие грехи я наказан?

Абу Хасан молчал.

— А ты знаешь, что сказал ибн Исхак^[20]?

— Нет.

— Ибн Исхаку рассказал Саур Йазид, со слов некоего знающего человека, что посланник Аллаха с одним из братьев пас ягнят за шатрами, и тут подошли к нему два человека в белых одеждах, в руках они держали золотой таз, полный снега. Они схватили Мухаммада, вынули его сердце, рассекли его, извлекли из него черный сгусток крови и выбросили его. Потом они обмыли сердце этим снегом.

Муэдзин помолчал, а затем сказал, мечтательно улыбаясь:

— Я очень хочу увидеть золотой таз полный белого снега. Наверное, это очень красиво.

— Да, — подтвердил Абу Хасан, — хотя сам никогда этого не видел.

— Махди придет с севера, — сказал муэдзин.

— Почему с севера?

— Я чувствую, — сказал муэдзин, затем добавил, — а теперь уходи, здесь нельзя находиться посторонним.

Спускаясь по ступенькам, Абу Хасан услышал протяжный крик муэдзина, а затем слова азана^[21]: «О верующие, придите в дом молений».

* * *

У двери сидел человек и, раскачиваясь, что-то напевал. В сгустившихся сумерках еще можно было разглядеть, что это дервиш.

— Эй, сеид^[22], — обратился к нему Имран, — где тут собрание?

Дервиш перестал петь и подозрительно глянул на Имрана:

— Какое ты ищешь собрание, прохожий?

— Я ищу тех, кто ждет седьмого совершенного.

Дервиш поднялся, толкнул дверь и крикнул в темноту сада:

— Эй, Алим.

Появился новый человек, приблизился вплотную к Имрану и спросил, сверля взглядом:

— Кто такой, раньше я тебя не видел?

— Я сегодня из тюрьмы бежал, — объяснил Имран, запинаясь и опуская взгляд, — товарищ мой по камере, много говорил о вас.

— Как его зовут?

— Имени я не знаю, он называл себя рафиком^[23], умер два дня назад.

— А кто ты?

— Меня зовут Имран.

— За что тебя посадили?

— Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.

Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.

— Проходи, — сказал Алим.

Следуя за хозяином, Имран прошел через сад. У дверей дома провожатый остановился и сказал:

— Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.

Имран согласно кивнул и открыл дверь.

У стены, завешенной белой тканью, стоял оратор, замолчавший при появлении нового человека. На Имрана зашикали, потянули за полы джубы.

— Садись, садись, — послышались голоса. Комната была полна людей. Имран опустился на пол и сел, скрестив ноги.

— Продолжай, просим тебя, — крикнул кто-то.

Человек, стоящий у стены, согласно кивнул, протянул руки к лампадам, стоящим слева и справа от него, сделал руками жесты, словно гладил их (его огромная тень за спиной повторила эти движения) и продолжил:

–…Рассказывают также, что посланник Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует — сказал: «Пользуйтесь индийским алоэ, в нем — семь лекарств». Он также сказал: «Лучшее благовоние — мускус». Он умащал себя алоэ, в которое добавлял камфару. Уважаемые горожане, обращаю ваше внимание на то, что идеальным соотношением частей в благовонии он назвал число семь.

Запомните это число. А вот что сказал Ибн Хишама со слов Вахб Кайсана, которому рассказал Убейд: «Посланник Аллаха проводил в уединении целый месяц каждый год и кормил приходивших к нему бедняков. А когда заканчивалось это месячное уединение, первое, что он делал, выйдя из своего уединения, — приходил к Каабе^[24] и совершал обход ее семь раз, прежде чем войти в свой дом».

А теперь хочу напомнить вам, что на небе имеется семь планет: Мы знаем семь различных металлов, а именно: золото, серебро, железо, медь, олово, свинец и ртуть… Наконец, в неделе всего семь дней, не шесть, не восемь, а семь… Все это говорит об исключительном значении числа семь. Вот имена пророков от сотворения мира — Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса ибн Масих, Мухаммад и Исмаил^[25] сын Джафара. Сколько их? Назовите число.

— Семь, семь, — вразнобой сказали несколько голосов.

— Теперь ответьте мне, ради Бога, сколько должно быть имамов?

— Семь, — дружно сказали из зала.

— Шестым имамом, как вы все знаете, был Джафар ас-Садик, да будет доволен им Аллах, значит после его смерти седьмым имамом стал его сын Исмаил. Так ли братья?

Гул одобрения был ему ответом. Но вдруг, чей-то одинокий, но звучный и уверенный голос спросил:

— Скажи, ради Аллаха, каким образом Исмаил, умерший в 145^[26] году от неумеренного потребления вина, мог стать седьмым имамом, в то время как его отец Джафар ас-Садик умер в 148^[27] году, то есть на три года позже своего сына. К тому же Джафар лишил Исмаила права наследования на имамат за непотребное поведение.

— Кажется, среди нас шпион, — угрожающе воскликнул оратор, — пусть встанет тот, кто это сказал!

В задних рядах поднялся человек в зеленой чалме и спокойно произнес в ответ:

— Я не шпион братья. Меня зовут ходжа Кахмас, я богослов и так же, как вы желаю познать истину. Пусть докладчик отвечает на наши вопросы не оскорблениями, а убедительными доводами.

— Верно! Правильно говорит, — послышались голоса, — пусть отвечает.

— Ну что же, я отвечу, — сказал оратор, — некоторые люди говорили, что Исмаил действительно умер. Другие говорили, что в действительности он не умер, но было объявлено о его смерти из боязни за него, дабы не замышляли убийство. Для этого утверждения имелись доказательства, в том числе следующие — его брат по матери Мухаммад, будучи еще маленьким, подошел к кровати, на которой лежал Исмаил, поднял покрывало, посмотрел на него и увидел, что тот открыл глаза. Он вернулся к своему отцу испуганный и сказал: «Мой брат жив, мой брат жив!». Отец его сказал: «Таково положение потомков посланника — мир ему — в будущей жизни». Другие люди донесли, что они видели в Басре Исмаила после его смерти, как он, проходя мимо паралитика, благословил его и тот исцелился по воле Аллаха всевышнего.

Вновь раздался голос ходжи Кахмаса:

— Говорили люди, что имам Джафар ас-Садик вел жизнь пассивную и праздную. У него был дом, имение. Он получал отчисления от доходов верующих и пенсию из фонда Хумс^[28]. Он жил, окруженный многими одалисками из числа рабынь. Кроме того, однажды к имаму Джафару прибыл посланник от Абу-Муслима, возглавившего тех, кто поднялся на защиту истинной веры, с предложением встать во главе восстания. В письме было написано: «Я уже бросил клич и призвал народ к отвержению правительства Омейядов и к признанию покровительства семьи пророка. Если ты хотел этого, то больше тебе и желать нельзя». Но имам спокойно прочитал это письмо, сжег его на светильнике и попросил беднягу рассказать об этом Абу-Муслиму.

— Все не так, братья! — воскликнул оратор. — Имам вел аскетический образ жизни. Его презрение к деньгам достигало таких размеров, что он никогда не прикасался к ним руками. Путешествуя, он никогда не принимал угощение от хозяев. В отношении Абу-Муслима он сказал: «Ты не из моих людей, и сейчас не мое время».

Человек в зеленой чалме спросил:

— Как случилось, что имам Джафар предал Абу Хаттаба и тот погиб?

— Это ложь, — сказал оратор.

— Расскажи об этом, — послышались голоса.

— Среди приближенных Джафара ас-Садика в самом деле был некий Абу Хаттаб. Имам говорил о нем: «Я боюсь его всегда — стою ли я, сижу ли или лежу в постели». В то время выступить открыто против Аббасидов означало обречь себя на погибель. Но фанатика Абу Хаттаба не интересовали тонкости политики. В одном из споров он даже схватил имама за бороду, и окружающие с трудом смогли оттащить безумца. Абу Хаттаб объявил Джафара «Богом на земле».

Когда Джафар ас-Садик узнал о его ложном преувеличении в отношении его, он отрекся от него и проклял. И своим приверженцам приказал отречься от него. Он проявил в этом настойчивость и употребил все усилия в отречении от Абу Хаттаба и в проклятии его. Когда же он отмежевался от него, тот объявил свои притязания на имамат. Когда Иса ибн Муса, военачальник халифа Мансура узнал о его гнусном притязании, он убил его в солончаках Куфы.

— Друзья, — сказал ходжа Кахмас, обращаясь к собранию. — Пусть этот человек объяснит нам, почему он считает, что власть Аббасидов неправедна и вместо них должен править кто-то другой?

Оратор поднял руку и сказал:

— После смерти пророка Мухаммада имамом должен был быть признан Али, который приводился ему двоюродным братом, муж его дочери Фатимы. Но его не допустили к власти. Сменяющие друг друга имамы Омар, Осман и Абу-бекр были узурпаторами. После них род омейядов обеспечил себе власть убийством сына Али Хусейна и его, близких под Кербелой в 60 году. затем аббасиды сменили их у кормила власти. Но фактическое обладание властью не может уничтожить права имама Али и его жены Фатимы.

— Почему именно Али? — воскликнул ходжа Кахмас. — После смерти пророка избрали халифами наиболее достойных людей. А уж если говорить о праве наследования по родству, то Аббас, родной дядя пророка, ближе по крови, чем двоюродный брат Али.

Оратор поднял руку и сказал:

— Коран открыт для всех, но сокровенный смысл его Мухаммад утаил от недостойных сподвижников. Пророк оставил его своей семье, в которой он передается по наследству. Таким образом, законными наследниками являются Али и его потомки. Последним видимым имамом был Исмаил, затем были скрытые имамы, они передвигались по стране тайно, наступило время ас-сатра^[29]. Пророк сказал: «Семья дома моего для вас подобна Ноеву ковчегу, кто плывет в нем — спасется, а кто не плывет в нем — утонет». Имам времени — один, все остальные имамы — ложные. Потому что наместник пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.

Оратор замолчал, скрестив на груди руки.

— Как же мы узнаем волю Аллаха, — воскликнул ходжа Кахмас, — от кого?

Тут поднялся человек в белом берберском плаще, сидевший у стены. Это был уже известный нам Бахтияр.

— Во всяком случае, — сказал он, отвечая ходже Кахмасу, — волю Бога мы узнаем не от этого мошенника.

Говоря, он подошел к оратору и схватил его за ворот. Тот попытался вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за руки. В зале поднялся шум, многие повскакивали с мест, но Бахтияр поднял руку и произнес:

— Всем оставаться на местах, дом окружен полицией. Я мухтасиб. Сохраняйте спокойствие, и никому не будет причинено вреда. Выходите в сад по одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в полицию, разберутся и невиновных отпустят.

Люди в смятении стали выходить в сад, где им связывали руки и по двое вели в полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных, один — впереди, другой — сзади. Когда дорога завела их в тупик, идущий впереди выругался и сказал:

— Фарух, кажется, мы заблудились, пошли обратно. Подожди, — он наклонился и стал поправлять сандалии.

Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:

— Возьми его на себя.

А сам повернулся и бросился на стоящего сзади стражника, который от неожиданности, пытаясь взмахнуть пикой, выронил ее. Выхватить топорик проповедник ему не дал, несколькими ударами он свалил конвоира на землю и бросился на помощь Имрану, который барахтался в пыли со вторым стражником. Еще один сильный удар, и полицейский остался на земле. Даи помог Имрану подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.

* * *

Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром, неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо, хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним. Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным стуком.

— Кто там? — спросили за дверью.

— Попутчики семерых просят пристанища, — отозвался проповедник. Дверь отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил их в комнату с двумя лежанками.

— Дай нам поесть, — попросил даи, — и вина дай.

Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с подносом в руках. Его сопровождала женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая ее на полу. Хлеб, белый овечий сыр, вареное мясо и овощи, кувшин с вином, две чаши перекочевали с подноса на скатерть.

— Хорошо, — сказал даи.

Хозяева поклонились и направились к двери.

Даи остановил их вопросом:

— Как мы будем, есть в темноте?

Хозяин извинился и поставил на скатерть светильник — плошку, где в расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.

— Как тебя зовут? — спросил проповедник.

— Имран.

— А меня Ибрахим. Ешь.

Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес здравицу:

— За целость наших голов.

После этого выпил вино и принялся за еду.

— Ну что же ты? — спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается к вину. — Пей.

— Пророк запретил вино, — нерешительно сказал Имран.

— Да, это верно, — легко согласился Ибрахим, — но он запретил его не всем.

— Как прикажешь тебя понимать? — возмутился Имран. — Час назад ты толковал об истинной вере. Что же получается, на людях ты говоришь одно, а сам делаешь другое?

— Во-первых, на проповеди я ни слова не сказал о вине. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Тому, кто познал внутреннее, не обязательно соблюдать внешнее, я имею в виду законы шариата.

— Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и перестанут соблюдать шариат.

— Не все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного положения. Я могу себе это позволить. Я — даи, я познал внутреннее.

— Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, — заметил Имран.

— О тебе конечно же речь не идет, — снисходительно сказал Ибрахим, — но согласись, воспитанный человек не может позволить себе то, чего не может позволить сидящему рядом. Так что сделай мне одолжение, выпей вино. Иначе мы не поймем друг друга. Мозги собеседников должны находиться в одинаковой степени безумия или ума.

— Значит, все-таки вино вселяет безумие?

— Все зависит от его количества, у нас его совсем немного — всего один кувшин. Он подарит легкость нашим мыслям.

Имран поднял чашку и выпил вино.

— Вот так, — удовлетворенно сказал Ибрахим, — ты кажешься мне смышленым человеком. И раз уж судьба свела нас, расскажи свою историю.

— Я из селения Гадрут, — начал Имран, — я арендовал участок земли и выращивал на нем пшеницу. Мытарь все время увеличивал харадж. Я говорил ему, что не в состоянии платить такой налог, но он только посмеивался. В этом году он назвал мне сумму, которую можно было бы выручить, лишь продав весь мой урожай на корню. Я сказал, что если выплачу ему эту сумму, то мне нечем будет кормить жену с детьми. На это он мне ответил, что я могу прислать жену ему, он найдет, чем ее прокормить.

Имран замолчал, взял наполненную Ибрахимом чашку и выпил.

— Что же был дальше?

— Я проломил ему голову мотыгой.

— Вот как? Отчаянный ты малый, а с виду и не скажешь.

— Потм меня арестовали, я сидел в тюрьме и ждал приговора.

— Как же ты оказался на нашем собрании?

— Я сбежал сегодня из тюрьмы, когда узнал, что меня ждет смертная казнь. Со мной в камере сидел один из ваших даи. Он объяснил мне, как найти вас.

Он умер вчера.

— Как его звали?

— Не знаю. Он называл себя рафиком.

— Ты правильно сделал, что пришел к нам. Скажи мне чего ты хочешь от жизни?

— Немногого, всего навсего жить со своей женой и детьми, трудиться на своем поле, и платить справедливые налоги.

— Даи Абдаллах отменит некоранические налоги. Он восстановит порядок.

— Это он махди? — спросил Имран.

— Нет.

— А кто?

— Придет время, узнаешь. Ты мне нравишься, хочешь перейти в нашу веру? Я сделаю тебя мустаджибом^[30].

— Не знаю, я привык пахать землю, собирать урожай. Я не такой умный, как ты.

— Это ничего, я тебя всему научу, и вместе со мной ты будешь обращать людей в нашу веру. Имей в виду, я оказываю тебе большое доверие. Согласен?

— Ну ладно, согласен.

— Тогда слушай, — каждая из степеней истинной веры обладает частицей духовной субстанции пророчества. По отношению к мировому разуму, к господину того мира, каждая ступень ахл-и-да’ват занимает определенное положение. Пророк получил весь свет знания, а члены исмаилитской иерархии — частицы его. Поэтому члены да’ват последовали за потомками пророка, и не последовали за чужими. Запомнил?

Имран покачал головой.

— Не запомнил, ну ничего, сегодня был тяжелый день. Давай спать.

Ибрахим допил вино и лег на одну из лежанок.

— Ложись и гаси свет, — сказал он.

Имран послушно задул светильник и лег на вторую лежанку. Через некоторое время Ибрахим спросил из темноты:

— Как тебе удалось бежать?

Имран притворился спящим, и Ибрахим вскоре сам заснул.

* * *

Беглецы покинули дом в полдень, в самую жару. По мнению, высказанному Ибрахимом, в это время бдительность полиции притуплялась, и можно было спокойно передвигаться по городу. Узкая улочка со сводами привела их в центральную часть города, где Ибрахиму нужно было встретиться с другим проповедником и получить инструкции. Когда Ибрахим остановился перед дворцом правителя города и уверенно постучал в ворота, Имран изумленно спросил:

— Ваш человек находится во дворце правителя?

— Наши люди находятся везде, — ответил Ибрахим, и, обратился к вышедшему охраннику: — О достопочтенный страж ворот, у правителя гостит врач, это мой хозяин. Он посылал меня за редкими снадобьями и мазями для правителя, позволь мне увидеться с ним и передать ему их.

— Я сейчас узнаю, — сказал стражник и исчез за воротами.

— Ты подожди меня здесь, — шепнул Ибрахим, — а если меня долго не будет, уходи, перед заходом солнца встретимся у северных ворот.

Появился стражник и впустил Ибрахима. Имран, оставшись один, огляделся. Он стоял на самом солнцепеке. На майдане перед дворцом, кроме него никого не было. Имран отошел немного в сторону и сел в тени, под дворцовой стеной.

«В горах сейчас прохладно, — думал он. Можно было раздеться и прыгнуть в ледяной ручей, который протекал рядом с горным селением, где жили его родственники. Именно туда он отправил семью, опасаясь кровной мести. Имран в который раз отогнал от себя мысль о бегстве, как недостойную мужчины. Он дал слово начальнику полиции. До него и раньше доходили слухи о новом учении. Говорили, что оно обещает справедливость на земле. Имран мало обращал на это внимание. Все говорят правильные слова, а когда доходит до дела, обещания превращаются в пустой звук. Всегда так было. Размышляя так, Имран пытался оправдать свое предстоящее предательство. Собственно, иного выбора у него не было. На одной чаше весов лежала его жизнь и, соответственно, благополучие семьи, на другой — бредовые рассуждения о каком-то махди, который якобы несет справедливость. В настоящий момент справедливость была в том, чтобы он остался жив и вернулся к детям. Ради своих детей Имран готов был сдать десять таких махди. Это была несокрушимая логика родителя и крестьянина. Дойдя до этих мыслей, Имран немного успокоил свою совесть. После того, как он разделил с исмаилитским даи кров и еду, ему было не по себе. Имран прислонился спиной к каменной стене (совсем, как в тюрьме) и, прикрыв веки, стал глядеть сквозь прозрачный знойный воздух, плавящийся над площадью, на всадника, сонно, словно в забытьи пересекающего пространство, открытое палящему солнцу. Где-то в стороне иногда слышался звон бубенцов, наверное, привязанный верблюд встряхивал головой, отгоняя слепней.

* * *

Ибрахим в сопровождении стражника прошел в ворота и очутился во внутреннем дворе, где его препоручили заботам хаджиба^[31]. Они долго шли сквозь анфиладу внутренних помещений, затем в одном из залов поднялись по лестнице на второй этаж.

— Постой здесь, я доложу о тебе, — сказал хаджиб.

Оставшись один, Ибрахим огляделся. Он находился в зале, стены которого были украшены резными панно из cтука с изображениями пальм, виноградной лозы, лошадей, львов и газелей. У дверей с обеих сторон стояли два массивных изваяния львов. Подойдя поближе, Ибрахим потрогал их каменные морды.

Появился хаджиб и объявил, что в данный момент лекарь пользует правителя, и велел подождать его в отведенных ему покоях. Ибрахим кивнул и направился за хаджибом.

* * *

Выждав час Имран поднялся и отправился на рынок. Улицы города были пусты. Зной разогнал мусульман по домам, где они будут отдыхать до вечера, ибо в такую жару все равно ничего путного не сделаешь, а затем вновь займутся своими делами. Имран с завистью подумал, что сельский житель не может себе этого позволить, он трудится от зари до заката.

В лавке красильщика было прохладно. Ученики все также растирали краски, а сам мастер обслуживал покупателя.

— Еще дайте мне, — говорил покупатель, — по полмудда^[32] ярь-медянки, ляпис-лазури, мышьяка^[33] и свинцовых белил.

Когда покупатель, увешанный склянками, вышел из лавки, Бургин с уважением сказал, глядя ему вслед:

— Художник, всегда много покупает.

Затем он провел Имрана в комнату, завешанную пологом.

— Говори, — потребовал красильщик.

— У меня все получилось. Он ничего не заподозрил.

— Почему ты ушел?

— Я не ушел. Он во дворце правителя. Велел мне подождать.

— Во дворце правителя? — недоверчиво переспросил Бургин.

— Да, у него с кем-то встреча, а потом мы должны уйти из города. Поэтому я пришел, чтобы знали, что я не сбежал.

— Хорошо, я все передам. Отправляйся обратно.

Имран кивнул и покинул лавку.

* * *

Правитель лежал на софе, накрытый белой простыней, а сидящий рядом с ним человек средних лет в белой гилала^[34] втирал мазь в закрытые веки правителя. У дверей стояли два нубийца с пиками в руках. Стоящие за спиной лекаря четверо телохранителей внимательно следили за этой процедурой. Катиб сидел, скрестив ноги, за низеньким столом, на котором стояла чернильница, лежали калам, бумажный свиток, матйана^[35], стопка асахи^[36] и отчаянно боролся со сном.

— Из чего делается эта мазь? — спросил правитель.

— Для получения этой мази нужно мелко растереть сушеную муху, смешать ее с сурьмой и добавить немного животного масла.

— Муха? — удивился правитель. — В ней должно быть много вреда?

— Сурьма забирает ее вред, — улыбнулся врач.

— Наверное ты прав, — согласился правитель, — после этих процедур, мне кажется, что я вижу лучше.

— Это так, потому что данная мазь уменьшает боли в глазах и увеличивает ясность зрения.

— Хорошо, — довольно сказал правитель.

Лекарь закончил процедуру и стал вытирать полотенцем руки.

— Теперь лежите так, не открывая глаз, пусть мазь впитается, — сказал он.

— На чем мы прервали нашу беседу? — задумчиво спросил правитель.

— Вы говорили о том, что хариджитское государство существует сто сорок шесть лет.

— Именно так, — согласился правитель, — исчисление ведется с 140^[37] года.

— Странно, что Аббасиды терпят инакомыслие у себя под боком. — заметил лекарь.

— Они вынуждены это делать и должны помнить, что тяжесть восстания против Омейядов вынесли хариджиты, много нашей крови тогда пролилось. Они должны быть благодарны нам, именно мы заложили большую часть фундамента их власти. Впрочем, наше инакомыслие не выходит за пределы вопросов веры, хотя они считают наши взгляды ересью, а себя правоверными мусульманами. От шиитов нам приходится слышать упреки в том, что от наших рук погиб Али — племянник пророка. А как было ему не погибнуть, если он свернул с правильного пути, и предал своей нерешительностью людей, выступивших на его стороне в битве при Сиффине против Муавии^[38], когда часть его соратников вынудила его прибегнуть к третейскому суду, хотя победа должна была достаться ему! Он назначил судьей Абу Мусу, с тем, чтобы он рассудил согласно Книге Аллаха всевышнего, на что хариджиты заявили, что судейство может, принадлежать, только Богу, не признали суда, и ушли от Али. В дальнейшем Али выступил против них и погиб в бою.

— Вы можете встать, — сказал лекарь.

Правитель открыл глаза, откинул простыню и сел на кушетку. Тут хаджиб сделал знак, по которому двое слуг подбежали и помогли правителю надеть черный кафтан с массивным воротом.

— Принесите розовой воды, — приказал правитель. Слуга бросился выполнять приказание и вскоре появился, держа в руках поднос, накрытый дабикийским^[39] платком. Под платком оказался хрустальный кувшин, в котором была вода, с плавающими в ней кусочками льда. Правитель налил себе, сделал глоток и продолжал:

— Ты знаешь, Каддах, нас обвиняют во многих ересях. Вот одна из них — мол, мы проповедуем полное равенство мусульман. Но что в этом плохого?

— Еще бы, — отозвался Каддах, — ведь это касается имамата. Косвенным образом вы утверждаете, что имам может быть не из курайшитов^[40].

— А мы не скрываем этого, мы считаем, что любой верующий, будь он хоть черным рабом может быть избран халифом и имамом, если он чист моралью и верой. Но его должно сместить, как только он сойдет с правильного пути, как Али, например, после битвы при Сиффине. Так же мы считаем, что вера недействительна без дел, мы не признаем степеней в вере. Кто совершил смертный грех, теряет право считаться верующим и должен быть уничтожен вместе с семьей.

— Но этого нет ни у иудеев, ни у христиан, — возразил Каддах, — а ведь у них достаточно сект.

— Ну, так что же? Я не постигаю логики твоих слов.

— Логика в том, что пророк Мухаммад, да будет доволен им Аллах, называл иудеев и христиан людьми писания и считал, что все три книги как то — Коран, Тора и Библия произошли от одной небесной книги, которую сотворил Господин всего сущего.

— Ты очень образованный человек, Каддах, — заметил правитель, — с тобой интересно вести беседу.

Лекарь приложил руки к груди и поклонился.

— А какие еще есть средства для лечения глаз? — спросил правитель.

— Самые разные, о повелитель; например если взять бирюзу, мелко растереть и посыпать ею глаза, то это уменьшит боль в них и увеличит ясность зрения. Также увеличивает ясность глаз и их блеск, пепел летучей мыши. Кроме того, при употреблении мяса ласточки, увеличивается зоркость глаз. А еще помогает при глазных болезнях и укрепляет зрение мелко истолченный лал или яхонт.

Правитель важно кивнул головой.

— А скажи, Каддах, какие ты еще болезни можешь врачевать?

— Повелитель, скажите, что вас беспокоит, и я отвечу, знаю ли я средство.

— Меня многое беспокоит, — ответил правитель, — ведь говорят, если после сорока лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер.

Правитель засмеялся.

Врач вежливо улыбнулся, а остальные подхватили смех.

Правитель понизил голос и спросил:

— Ну, скажи, к примеру, чем лечить шишки в заднице?

— А, геморрой, — весело отозвался врач, — это просто. Олово надо растереть на камне с выпаренным вином и оливковым маслом и втирать этот порошок. Еще помогает мышьяк с маслом или можно взять ярь-медянку, растолочь, смешать с укропным соком и розовым маслом и втирать.

— Куда втирать? — спросил правитель.

— В больное место, — улыбнулся Каддах.

— Ну, что же, — сказал правитель, — медицины на сегодня достаточно, прервемся, наступило время трапезы. Мы дозволяем тебе остаться, и разделить ее с нами.

— Благодарю тебя повелитель. Разреши мне отнести лекарства и отдать необходимые распоряжения своему помощнику, он ждет меня.

— Иди и возвращайся.

Лекарь поклонился и вышел из зала.

* * *

Примерно в это время сахиб аш-шурта, совершив омовение, оставил обувь при входе и вместе с другими людьми вошел в молитвенный зал. Боковым зрением он увидел Абу Хасана, идущего вдоль галереи, но виду не подал.

Нижние части колонн, поддерживающих своды потолка, были обернуты ковровыми дорожками. Ахмад Башир сел возле одной из них, подальше от деревянного минбара^[41]. Через каменные решетки окон, расположенных над михрабом^[42], лился свет, в котором плавали пылинки. Мусульмане сидели на коврах, в которых преобладал красный цвет. В зале из-за недостаточного освещения было сумеречно, но медные рожковые светильники зажигались только по вечерам. Подумав об этом, сахиб аш-шурта поднял голову и увидев, что сидит прямо под одной из них, переместился в сторону. Он сидел, скрестив ноги и опустив глаза долу. Ему было тридцать шесть лет. Пятнадцать из них он отдал службе в полиции и достиг неплохого положения. Большей властью в этом городе обладал лишь правитель, но треть прислуги во дворце была завербована полицией. Чиновника из Багдада все еще не было. Ахмад Башир закрыл глаза и привалился к колонне. Он уже знал о том, что Ибрахим, исмаилитский даи, находится во дворце и ждет встречи с человеком по имени Каддах, который выдавал себя за глазного врача. Сомнений не оставалось, это был именно он — махди, за которым прибыл Абу Хасан, и о поимке которого лично его, начальника полиции, просил сам халиф, но Ахмад Башир еще не принял решения. Халиф далеко, а ссориться с правителем, гостем и лечащем врачом, которого был махди, ему не хотелось. ы не прощают таких вещей, султаны вообще ничего не прощают. Сахиб аш-шурта вздохнул, тяжелый был сегодня денек. С самого утра жена устроила скандал из-за того, что он вторую ночь подряд провел с новенькой рабыней. Супруга была дочерью влиятельного человека, главы дивана переписки в Кайруане. Надо признать, что это тесть сделал его начальником полиции. В этом мире будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего не добьешься без нужных рекомендаций. Что говорить, если даже Али, племянник пророка Мухаммада, не смог получить принадлежащей ему по праву власти. И главное, что больше всего выводило из себя начальника, жена при каждом удобном случае спешила заявить, мол, это мой отец сделал тебя человеком. Конечно, если бы не ее отец, Ахмад Башир скрипнул зубами, он не мог себе ничего позволить в отношении жены. К тому же, он не любил перемен, а приезд этого человека из Багдада мог привести к переменам. Услышав шорох, Ахмад Башир открыл глаза и, скосив их, увидел, как рядом на колени опускается Абу Хасан. Сахиб аш-шурта кивнул ему и обратил лицо в сторону минбара, откуда раздался зычный голос имама. Настало время молитвы, — салят аль-аср.

Все встали, подняли ладони и вслед за имамом произнесли «Аллах акбар», затем, продолжая стоять и, вложив левую руку в правую, молящиеся стали вполголоса повторять «Фатиху» — первую суру корана:

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гневом и не заблудших». После этого имам приступил к молитве. Отговорив положенные слова, он сделал паузу для того, чтобы смочить себе горло. В зале в это время возник негромкий гул от того, что верующие принялись переговариваться друг с другом. Затем имам перешел к хутбе^[43]. «Каждый пророк до пророчества был верующим в своего господа, — сказал имам, — знающим о его единственности, либо в следствии умозрительных доказательств, либо в следствии религиозного закона предшествующего пророка. О нашем пророке говорят, что до нисхождения на него откровения он следовал вероучению Ибрахима — мир ему! Это допустимо разумом, но об этом нет предания. Утверждали также, что он следовал религиозному закону Исы — мир ему. Это допустимо, но об этом нет предания…»

— Какие новости? — вполголоса спросил Абу Хасан.

— Все прошло успешно, — ответил Ахмад Башир, — Имран исчез вместе с исмаилитским проповедником. Теперь ждем от него известий.

— Как бы он совсем не исчез.

— Человек не птица, а городские ворота под наблюдением.

— Хорошо.

— Вот список людей, прибывших в город за истекшие сутки.

Сахиб аш-шурта протянул бумажный свиток. Чиновник принял список и спрятал в рукаве.

— Посмотрю в кайсаре, — сказал он, — а вы смотрели?

— Я сам его писал, — заметил Ахмад Башир.

— Есть какие-либо соображения? Подозрения?

Сахиб аш-шурта покачал головой:

— Ничего определенного. Я вот что думаю, может назначить вознаграждение, пустить по городу глашатая?

— Не надо раньше времени, а то мы его спугнем.

— Раньше какого времени? — с некоторым сарказмом спросил начальник полиции.

— Раньше того времени, когда это будет необходимо, — невозмутимо ответил чиновник из Багдада — дока в канцелярских формулировках, — подождем сведений, которые добудет ваш человек.

— Не следует обольщаться насчет моего агента, — сказал сахиб аш-шурта.

— Что это значит? — ледяным голосом спросил чиновник.

— Это обычный крестьянин. Не думаю, что он проявит чудеса расторопности. Я смотрел его уголовное дело. Он проломил голову налоговому инспектору, кстати, я бы на его месте сделал то же самое, а затем пошел и сдался мухтасибу, а мог бы скрыться. Кто бы стал его искать? Наивный сельский житель.

— Странно слышать все это из уст начальника полиции, — недовольно сказал Абу Хасан. — Я полагал, что вы отнесетесь к этому делу с большой ответственностью.

— Прошу прощения, — сказал привыкший к вседозволенности начальник полиции, упустивший из виду, что его собеседник — столичная штучка, — у меня плохое настроение, все видится в черном свете. Жена, будь она неладна, пьет мою кровь. Не беспокойтесь, к вашему делу я приложу все силы.

Абу Хасан кивнул.

— Да, — смягчаясь сказал он, — понимаю вас и сочувствую.

В это время имам, приводя слова Посланника возвысил голос: «Всякий раз, как мы отменяем стих или заставляем его забыть, мы приводим лучший, чем он, или похожий на него».

Этими словами он закончил проповедь. Люди стали подниматься и выходить из молитвенного зала.

* * *

Сахиб аш-шурта взял у дежурного сводку происшествий по городу и, не заходя в свой кабинет, вышел во внутренний дворик и крикнул евнуха. Появился Али, почтительно поклонился и замер в ожидании распоряжений.

— Где госпожа? — спросил хозяин.

— Спит, — ответил Али.

— Приведи наверх Анаис.

— Слушаюсь, господин.

Сахиб аш-шурта поднялся по винтовой лестнице на крышу дома, где был навес, закрытый от посторонних глаз. Здесь лежал толстый индийский ковер, конфискованный у мошенника-торговца, и несколько продолговатых подушек. Башир снял сандалии, скинул кабу и лег, подложив под голову подушку. Подумав, он бережно снял чалму, обнажив плешь на макушке, и положил рядом. Голову приятно захолодило. Здесь на крыше было не так жарко, к тому же веял легкий ветерок. Ахмад Башир с наслаждением потянулся и лег на бок, держа перед глазами сводку. Вскоре послышались шаги, и на крыше появилась молодая красивая девушка. Она была в длинной до колен рубашке и шароварах. Голову покрывал голубой платок.

— Здравствуйте, господин, — робко сказала девушка.

— Садись, милая, — пригласил Ахмад Башир.

Девушка поблагодарила и присела на край ковра.

— Не бойся, ближе садись. Сними платок и распусти волосы.

Девушка все выполнила и стала еще моложе и красивей. Но Ахмад Башир знал, что ей уже пятнадцать лет. Он купил ее у работорговца за сто динаров, не торгуясь, хотя мог бы просто забрать. Начальник полиции мог позволить себе все, что угодно. Новая рабыня понадобилась жене для ведения хозяйства. Ахмад Башир зашел на рынок и увидел, как подняв платок, работорговец предлагал ее купцу. Такой красивой женщины у него еще не было.

— Какова ей цена? — спросил начальник.

— Вам, раис, она ничего не будет стоить, — тут же забыв про купца, сказал работорговец.

Глаза девушки смотрели на начальника. Сахиб аш-шурта понимал, что это глупо, но все же решил произвести на нее впечатление.

— Скажи цену, — повторил он.

— Восемьдесят пять динаров, — дрожа от страха сказал работорговец. Он не понимал, почему сахиб аш-шурта хочет заплатить, и ожидал подвоха. О крутом нраве начальника полиции знали далеко за пределами Сиджильмасы.

— Вот тебе сто динаров, — сказал Ахмад Башир, — отправь ее ко мне домой.

В первую же ночь разразился скандал. Жена Ахмад Башира словно обезумела, увидев новую рабыню, хотя к другим женщинам она вообще не ревновала. Когда сахиб аш-шурта за неуважение к мужу толкнул ее, жена завопила как резаная и пригрозила пожаловаться отцу.

Закон был на стороне Ахмад Башира. Но кто знает, как дело обернется. Ведь это только пророк Мухаммад мог отправить дочь обратно к мужу, когда она пришла жаловаться на него. Ахмад Башир не имел за спиной влиятельной родни и был вынужден опасаться необдуманных поступков.

— Что это? — поднеся палец к ее виску, спросил начальник. Там была свежая царапина.

— Госпожа побила меня сегодня утром, — сказала девушка. Её звали Анаис.

— Я поговорю с ней, — угрожающе сказал Ахмад Башир.

— Не надо, прошу вас, — взмолилась девушка, — будет еще хуже.

— Иди сюда, — притягивая ее к себе, сказал Ахмад Башир. — Я весь день думал о тебе и знаешь, какие стихи пришли мне на ум?

— Нет, господин.

«Прохладу уст ее, жемчужин светлый ряд

Овеял диких трав и меда аромат»^[44].

— Вы хотите сейчас, господин? — покраснев, сказала девушка.

— Да, сейчас хочу, — зашептал ей в ухо Ахмад Башир.

— Здесь очень светло, — нерешительно, также шепотом, ответила девушка, — я не могу.

— Глупости, — запуская руку в ее шаровары, шептал Ахмад Башир.

Анаис начала вздрагивать, слабо сопротивляясь. Когда сахиб аш-шурта навалился на нее всем телом и коленями разжал ее ноги, снизу раздался пронзительный крик:

— Анаис! Где эта нечестивица?

Анаис вздрогнула и с неожиданной силой высвободилась.

— Успокойся, — сказал Ахмад Башир, — сюда она не посмеет прийти.

— Простите меня, господин, я должна спуститься вниз.

— Нет, ты останешься здесь.

— Я умоляю вас, господин, разрешите мне спуститься к госпоже. Я боюсь ее.

— Ты боишься ее больше, чем меня?

— Да, господин.

— Вот как, почему же?

— Вы добрый.

Сахиб аш-шурта улыбнулся.

— Порасспроси обо мне в городе, вряд ли кто согласится с тобой.

— Вы добры ко мне, а до города мне дела нет. Разрешите мне спуститься.

Ахмад Башир подумал, что сейчас уже все равно ничего не получится.

— Ну, хорошо, можешь идти.

Анаис спустилась вниз. Ахмад Башир, выглянув с крыши, увидел свою супругу, которая, подбоченясь, стояла во дворе у водоема, глядя на рабыню.

Анаис она схватила за волосы и рванула с такой силой, что бедняжка вскрикнула. Затем госпожа при помощи других невольниц стала ее бить, толкать, царапать, пока, наконец, не сбросила Анаис в водоем. Видя это безобразие Ахмад Башир понял, что стычки не избежать. Он спустился вниз как был, без чалмы, босиком и в расстегнутых шароварах. Невольницы при виде хозяина потупили глаза. Он рявкнул: «Вон отсюда», и они исчезли.

— Что здесь происходит? — тихо, стараясь держать себя в руках, спросил Ахмад Башир.

— Салям алейкум, — с насмешливым почтением произнесла госпожа. — Я, ваша рабыня, надеюсь, что вы хорошо провели время. Не слишком ли скоро я проснулась?

— Замолчи, женщина, — яростно сказал начальник полиции, понимая, что крики доносятся до здания полиции и инспектора, бросив работу, с любопытством прислушиваются к скандалу.

Лицо супруги побагровело, она оставила насмешки и стала кричать, как бешенная:

— Машаллах! Машаллах^[45]! Да как же? Кто я теперь для вас? Даже с собакой больше считаются. Ты смеешь предпочитать мне нечистую служанку. Что я тебе сделала, кроме того, что вышла за тебя замуж и вывела тебя в люди, когда ты был жалким мухтасибом и у тебя за душой ничего не было. Как же, теперь ты человек, тебе все кланяются. Да я…

Госпожа не договорила, получив раскрытой ладонью в лоб, она, как птица взмахнула руками и полетела в водоем. Это на нее подействовало. Она замолчала, изумленно глядя на мужа, посмевшего ударить ее. Анаис стояла сзади нее, изо всех сил удерживаясь от смеха. Но это было еще не все, тыча указательным пальцем, сахиб аш-шурта объявил:

— Женщина, я даю тебе развод. Талак! Талак! Талак! Собирай вещи и убирайся из моего дома.

— Ну, смотри, — потрясая ладонью перед собой, сказала супруга, — ты все потеряешь. Дай только мне доехать до Кайруана. Улицы будешь подметать, никто тебя на работу не возьмет.

Сахиб аш-шурта повернулся и зашагал к себе в кабинет. Пути назад не было. Он вызвал Бахтияра и приказал послать за Абу Хасаном. Решение было принято.

* * *

Каддах и Ибрахим стояли друг против друга в небольшой комнате, отведенной под покои врача. Ибрахим медлил с уходом, хотя Каддах выражал нетерпение. Даи все казалось, что он забыл спросить что-то важное.

— Вчера полиция устроила облаву, — сказал он, — едва удалось бежать.

— Будь осторожен.

— А на собрание каким-то образом попал богослов. Затеял со мной спор.

Каддах презрительно усмехнулся.

— Догадываюсь, что он утверждал. То, что исмаилиты хотят опрокинуть устои шариата и сделать общими жен, уничтожить ислам и возродить учение Зардушта.

— Нет, учитель, он обвинил имама Джафара в том, что Джафар отказался возглавить восстание против Омейядов, когда Абу-Муслим предложил ему это.

Вот как, — насторожился Каддах, — что еще говорил богослов?

— Он обвинил имама Джафара в то, что он предал Абу-л-Хаттаба.

— Странно, — задумчиво сказал Каддах, — похоже, неспроста он там появился. Не нравится мне все это. Прекрати пока проповеди.

— Хорошо, наверное, мне нужно уходить учитель?

— Иди с Богом.

— Какие будут указания?

— Пошли доверенного человека в Кабилию, пусть найдет Абу Абдаллаха и скажет, что я жду его здесь.

— Будет сделано, учитель.

— Иди и будь осторожен.

Ибрахим поклонился и вышел из комнаты.

* * *

Оставшуюся часть дня Имран слонялся по городу. Когда солнце побагровело и опустилось к западу, он пошел к северным воротам. Там царило оживление, люди толпились у выхода, где полицейские проверяли каждого, кто проходил ворота. Имран увидел начальника полиции, сидевшего на лошади и возвышавшегося над толпой. По тому, как изменилось выражение его лица, Имран понял, что он замечен.

— Не подавай виду, — сказал кто-то рядом. Имран скосил глаза и узнал Ибрахима.

— Незаметно следуй за мной, — приказал даи, — что-то мне все это не нравится.

Имран повернулся и вслед за Ибрахимом стал выбираться из толпы. Сахиб аш-шурта, наблюдавший за этой сценой, сделал знак рукой Бахтияру, который достал свисток и выдал несколько коротких трелей. Тотчас из ближайшего переулка появился отряд полиции, который рассыпался по площади в разрозненное кольцо. По следующему свистку цепь полицейских стала сужаться, сжимая круг.

— Закрыть ворота, — скомандовал начальник полиции.

Стоявший у стремени мухтасиб бросился выполнять приказание. Цепь полицейских сомкнулась, оставив лишь небольшой выход из круга. Увидев это, Ибрахим схватил Имрана за руку и сказал:

— Слушай внимательно! Если меня схватят, пойдешь в Кабилию, к племени Котама. Найдешь Абу Абдаллаха и скажешь, что тот, кто его послал находится в Сиджильмасе. Ждет, когда за ним придут. Запомнил?

Имран кивнул.

— А теперь иди вперед, — Ибрахим подтолкнул неофита в спину.

Имран перестал сопротивляться течению толпы и вскоре оказался у выхода из оцепления, где два инспектора внимательно осматривали проходящих людей. Только один из них стал расспрашивать Имрана, как полицейский, стоящий рядом, вскричал:

— Это убийца. Я его знаю, он бежал из тюрьмы!

Имран толкнул инспектора и бросился бежать. Но его догнали, повалили на землю и принялись избивать ногами. Сразу наступила тишина. Кто со страхом, кто с любопытством, люди смотрели, как корчится на земле человек, пытаясь увернуться от ударов. Затем избитого Имрана связали и, подталкивая тупыми концами копий, погнали в участок. Наблюдавший за происходящим Ахмад Башир подъехал ближе и приказал, указывая на Ибрахима.

— Этот человек был с ним. Арестуйте сообщника.

* * *

— Сахиб аш-шурта и катиб халифа ал-Муктафи, — громогласно доложил хаджиб и впустил названных лиц в аудиенц-зал.

После формул благопожелания, установленных этикетом, Абу Хасан достал из рукава свиток из черного дибаджа^[46], завязанный шелковым черным шнуром, с печатью и протянул его со словами:

— Вот копия письма халифа своему наместнику в Кайруане.

Правитель сделал знак. Подошел секретарь, взял из рук Абу Хасана свиток, внимательно осмотрел печать, затем по знаку правителя стал читать.

Мир тебе! Султан верующих славит перед тобой Аллаха и утверждает, что нет божества, кроме него.

Далее. Да сохранит тебя Аллах и позаботится о тебе. Воистину по законам справедливости, которых придерживается султан верующих, охраняя их по заповедям Аллаха, повелитель вознаграждает добродетельного благодеянием. Каждому воздает он по заслугам, согласно тому, что известно об их преданности и поступках. Ты знаешь, да хранит тебя Аллах, и другим помимо тебя доподлинно известно то, что существует много лет и передается из поколения в поколение Аббасидская династия, с помощью которой Аллах утвердил истину и ради которой потушил огонь лжи. Но наступило время, когда Аллах решил испытать наших подданных в этой смуте, которую сеют враги наши. Один из тех, кто зажег пламя раздора в Сирии, исмаилитский даи по имени Убайдаллах находится сейчас в пределах твоего наместничества. По-нашему повелению он должен быть арестован, заключен в темницу, а люди, которые сделают это добро своими руками, и помощью которых установится благоденствие, — станут великими в веках и возвысятся над толпой. Пока существует халифат, никому из халифов не опередить в жизненном благополучии Ал-Муктафи.

Ответь эмиру верующих, что ты получил это письмо, что выполнишь то, что, написано в нем, и что будешь среди идущих прямым путем и среди самых благоразумных, если Аллаху угодно. Мир тебе и милосердие божье!

17 джумада 290^[47] г.

Секретарь закончив чтение. Правитель вопросительно посмотрел на посетителей. Абу Хасан достал из рукава второй свиток и протянул его хаджибу со словами: «Письмо от султана Кайруана». Хаджиб внимательно осмотрел печать, вскрыл письмо и прочел правителю. В этом султан Кайруана препоручал заботам правителя Сиджильмасы розыск государственного преступника Убайдаллаха и возлагал на него ответственность за его поимку.

Сахиб аш-шурта выступил вперед и сказал:

— По нашим сведениям, преступник находится во дворце под видом врача Каддаха.

— Этого не может быть, — высокомерно сказал правитель. Он недолюбливал Ахмада Башира, посколько тот был независим от него, должность начальника полиции утверждалась в Кайруане. — Целитель Каддах — человек достойный уважения.

— Это можно легко проверить, — заметил Абу Хасан, — пригласите сюда лекаря.

— Позовите целителя — приказал правитель и, обращаясь к начальнику полиции раздраженно спросил. — Скажи ради Аллаха почему я узнаю обо все этом в последнюю очередь?

— Я не мог докладывать о непроверенных сведениях. К тому же данная ситуация требовала особо тщательной проверки. Ведь речь шла о твоем госте.

— Напиши мне подробный отчет об этом деле.

— Будет исполнено, — сказал сахиб аш-шурта.

В зале появился лекарь и, кланяясь, спросил:

— Что-нибудь случилось, повелитель?

— Эти люди утверждают, что ты вовсе не тот, за кого себя выдаешь.

Врач изобразил на лице удивление, развел руками.

— Я в смятении повелитель, какие мои поступки вызвали подозрение. Могу я узнать, кто эти люди?

— Это начальник полиции — сказал правитель, — а это чиновник из дивана тайной службы халифа. Ответь же скорей на их вопросы, чтобы развеять наши сомнения. Приступайте.

Последнее относилось к посетителям. Абул-Хасан кивнул и выступил вперед.

— Назовите свое имя.

— Каддах. — ответил лекарь.

— Нам известно, что ваше настоящее имя Убайдаллах. Почему вы ввели в заблуждение правителя.

— Меня прозвали Каддах за мои операции по удалению катаракты. Я так привык к этому слову, что считаю его своим именем.

— Ваша профессия?

— Глазной врач.

— Место жительства?

— Саламия.

— На таможне вы заявили, что являетесь купцом, и в Сиджильмасе будете ждать караван, с которым прибудет ваш товар. Затем вы неожиданно оказались во дворце в качестве врача. Чем объяснить такую непоследовательность?

— До меня дошло, что правитель жалуется на боль в глазах, поэтому я предложил свои услуги, к тому же разве нельзя быть купцом и врачом одновременно?

— Можно, — согласился Абу Хасан.

Боковым зрением он отметил, что правитель начал ерзать на своем месте. Пока что ответы врача казались убедительными для окружающих, но не для Абу Хасана; основные доводы он приберег напоследок, чиновник не мог отказать себе в удовольствии растянуть допрос человека, уходившего от него в течение трех лет. Но медлить уже было нельзя. Правитель начинал терять терпенье. Абу Хасан, более не мешкая, ринулся в атаку.

— Известен ли вам человек по имени Ибрахим?

Врач помедлил, наморщив лоб, шевеля пальцами, словно силясь вспомнить.

— Мне не хотелось бы солгать, — сказал допрашиваемый, — у меня много знакомых с таким именем, это распространенное имя, например, одноименный пророк…

— Не надо столько слов, — остановил его Абу Хасан, — в этом городе у вас есть знакомый по имени Ибрахим?

— Нет, — твердо сказал врач.

— Прошу всех присутствующих запомнить ответ.

Правитель нахмурился, ему не понравилось, что косвенно он оказался приравнен ко всем присутствующим.

— Повелитель, — обратился к правителю Абу Хасан. — Позволь пригласить сюда свидетеля.

Дождавшись позволения, он подошел к двери и впустил в зал человека.

— Этот гулам стоял вчера у ворот дворца. Он утверждает, что человек по имени Ибрахим нанес визит врачу, назвавшись его помощником. — Чиновник сделал паузу, ожидая ответа врача, но тот молчал.

— Человек, по имени Ибрахим нами арестован. — Продолжал Абу Хасан. — На допросе он показал, что врач Убайдаллах есть никто иной, как именуемый себя махди, глава преступной организации ас-сабийа, — исмаилитов.

Убайдаллах посмотрел на правителя. Тот нахмурясь, ждал ответа. Врач невольно оглянулся, оценивая обстановку, он был один, и помощи ждать было неоткуда. Врач был сильным человеком, но даже если он свернет шею одному из стоящих у дверей, вряд ли ему удастся скрыться. Охрана стояла на всех этажах. Была еще надежда, что хариджитский правитель найдет в себе мужество и откажется выдать его аббасидским ищейкам.

— Допустим, что я тот, кого вы ищете, — сказал Убайдаллах. — Что дальше?

— Вы руководили карматским восстанием в Сирии в 285 году? — спросил Абу Хасан.

— Да.

— Затем, когда вы поняли, что проиграли, вы бросили восставших на произвол судьбы и бежали в Египет.

— Я уже не мог их спасти.

— Вы спасли себя.

— Они сами во всем виноваты. Слишком много ослов было в руководстве, мне приходилось убеждать их, спорить. Мы потеряли время.

Абу Хасан удовлетворённо кивнул и обратился к правительу.

— Прошу твоего позволения, о повелитель, арестовать этого человека. Он государственный преступник и вина его доказана.

Правитель знаком подозвал к себе вазира, и тот принялся шептать правителю на ухо. В зале наступила тишина. Все ожидали решения. Хариджитское государство Сиджильмаса всячески проповедовало свою независимость. Но пока это была лишь независимость суждений. Правитель был вынужден, подчинятся силе Аглабидов, которая, в свою очередь, признавала духовную власть Багдада. Поэтому султан Кайруана не стал сориться с халифом из-за смутьяна Убайдаллаха, приказав правителю Сиджильмасы выдать его в случае поимки.

Правителю стало щекотно, он тряхнул головой и потер ухо.

— Каддах, ты обманул меня, поэтому должен понести наказание, — сказал правитель и, обращаясь к Абу Хасану, — можете арестовать этого человека. Я был введен им в заблуждение. Вы повезете его в Багдад? Мы еще не закончили курс лечения.

— Я сообщу халифу о поимке преступника и поступлю в зависимости от распоряжений. Пока же он будет содержаться в местной тюрьме.

— Впрочем, — сказал султан, — я могу послать в тюрьму придворного лекаря, и он запишет рецепт мазей. Каддах, ты не откажешься сообщить рецепт?

— Конечно, я весь к твоим услугам.

Сахиб аш-шурта, внимательно слушавший Убайдаллаха, вдруг спросил:

— А чем лечат выпадение волос, не знаешь?

— Знаю, — сказал врач, — надо растереть мышиный помет с оливковым маслом и натереть им голову и облысение прекратится.

Ахмад Башир благодарно кивнул и сказал стражникам:

— Уведите арестованного.

У двери Убайдаллах оглянулся и негромко сказал, оглядывая всех присутствующих:

— Я прошу вас всех запомнить мои слова. Придет время, и я сотру этот город с лица земли.

Стражник подтолкнул врача в спину, а султан сказал ему вслед: «Какой неблагодарный человек, а мы еще колебались».

* * *

— Интересно, — сказал начальник полиции, когда они оказались за пределами дворца, — откуда этот человек знает искусство врачевания, если он мошенник?

— Неудивительно, — отозвался Абу Хасан, — он из семьи врачей.

— Вы много знаете про него.

— Да, — сказал чиновник, — я иду за ним уже три года.

— Довольны теперь?

— Еще не осознал.

— Дело сделано. Пойдемте ко мне, пообедаем вместе. Да и вина не мешает выпить по случаю завершения операции.

— Надо еще обсудить кое-какие детали.

— Вот за обедом и обсудим.

Сахиб аш-шурта велел накрыть стол в саду под навесом.

Гулам принес запеченную на углях куропатку с овощами, лепешки, зелень, хурдази^[48] с белым вином и кубки.

— Что-нибудь еще принести, господин? — осведомился слуга.

— Принеси полотенца для рук, — приказал начальник полиции и уже в спину уходящему слуге бросил, — пусть Солмаз сядет у окна и играет на лютне.

— Угощайтесь, прошу вас, — сказал он чиновнику. Тот кивнул и принялся за еду. Ахмад Башир наполнил кубки и сказал:

— Ваше здоровье.

Он выпил и стал разрывать куропатку на части.

Абу Хасан взял кусок куропатки и, попробовав, сказал:

— Очень вкусно.

— Да, — согласился Ахмад Башир, — повар у меня хороший. Как вы думаете, у меня не будет неприятностей?

Абу Хасан удивленно поднял брови.

— Правитель не простит, что я действовал за его спиной и арестовал его гостя.

— Не беспокойтесь, в рапорте я отдельно оговорю этот момент. Халиф не даст вас в обиду.

— Халиф далеко, в Багдаде, а правитель здесь. Может быть, он переведет меня в Багдад?

— Все возможно, — улыбнулся чиновник, — халиф по достоинству награждает верных ему людей.

— Хорошо жить в столице. — Мечтательно сказал начальник полиции. — Я бывал там, в юности, когда торговал пряжей. Я останавливался в кайсаре рядом с Сук ал-газал^[49]. А где вы живете?

— В квартале Баб ал-Басра, но собираюсь переехать в Баб ал-Маратиб^[50].

— Наверное, вас теперь ожидает повышение по службе.

— Все в руках халифа, — сказал чиновник.

— Я обещал Имрану помилование. Это тот крестьянин, который помог поймать исмаилитского проповедника.

— Ну, что ж, он заслужил это. Отпустите его.

— Я так не могу, нужен официальный документ. Я как-то об этом сразу не подумал. К правителю теперь с этим не пойдешь. Боюсь, что понадобится фирман халифа.

— Я напишу прошение на имя эмира верующих, думаю, что он помилует его.

— Как вино? — спросил Ахмад Башир.

— Немного кислит, но в такую жару самый раз. Где вы его берете, если не секрет?

— Конфискую у контрабандистов. Они привозят его из Сирии.

Абу Хасан засмеялся, затем спросил:

— Вы помирились со своей женой?

— Я дал ей развод, — сказал Ахмад Башир.

Абу Хасан удивленно поднял брови:

— Вот как?

— Да. Поверите, устраивала мне скандал всякий раз, когда я посещал рабыню. Куда это годится, мужчина я в своем доме или нет? Дрянь неблагодарная! У других людей по три, по четыре жены, а у она одна была, вот и села на голову. Представляете, раис, я — человек с таким положением и имел всего одну жену.

— Вы правильно поступили, — сказал Абу Хасан, выпитое вино усилило мужскую солидарность.

— Да, но теперь не знаю, что делать. Видите ли, ее отец катиб у Аглабидов в Кайруане. У старика большие связи, он заведует диваном переписки. Начнет теперь козни строить против меня. К тому же здешний правитель затаил на меня зло. Вообразите, что будет. Одна надежда на вас, раис. Я вам помог, не думая ни о чем. Не оставьте меня оного перед ними.

— Я попрошу вазира, чтобы он замолвил за вас слово перед правителем Багдада. Я знаю, что должность начальника мауны^[51] сейчас свободна.

— Благодарю вас, раис, — Ахмад Башир заметно повеселел. — Расскажите, как там при дворе? Интересная, наверное, жизнь — приемы, выезды.

Абу Хасан обглодал ножку куропатки, вытер губы и сказал:

— Я бы поменялся с вами местами, если бы это было возможно.

— Да что вы говорите?

— А вот представьте, что сейчас, в эту жару вам назначена аудиенция. Так вы должны под свою одежду надеть джуббу, стеганую ватой.

— Зачем?

— Чтобы не выступал наружу пот. Да, да. А какая мука эти приемы. Придворный в присутствии халифа должен как можно меньше смотреть по сторонам, оборачиваться, двигать руками или другими частями тела, переминаться с ноги на ногу, чтобы отдохнуть. Никто не имеет права шептаться с кем-либо, подавать соседу знаки. Стоя перед халифом, нельзя читать никаких записок, кроме тех, что нужно прочесть по его желанию. Придворный должен стоять, с того момента как он вошел, и до того, как уйти, на соответствующем его сану месте. Боже упаси встать на место, предназначенное высшему или низшему рангу, разве что халиф сам подзовет. Нельзя двигаться, пока говорит халиф, и нельзя продолжать стоять, когда беседа окончилась. Надо сдерживать смех. Совершенно запрещено сморкаться и плевать, кашлять и чихать. Таким образом, самый лучший придворный, который безгласен и бесплотен.

— Как все сложно, — сказал озадаченный начальник полиции.

— Сложно, — усмехнулся Абу Хасан, — это, мой друг, несложно, это можно запомнить. Бывают ситуации, для которых нет предписаний. Я расскажу историю для наглядности. Вазир Убайдаллах стоял перед самим ал-Мутадидом^[52], да благословит его Аллах. В это время стороной проводили льва. Вдруг лев вырвался из рук надсмотрщика. Поднялся переполох, люди бросились врассыпную. Убайдаллах тоже бежал в испуге и забрался под трон, а ал-Мутадид остался сидеть на своем месте. Когда льва схватили, халиф сказал:» Как слаб ты духом, Убайдаллах. Лев не схватил бы тебя, ему бы не позволили…» Что, вы думаете, ответил вазир? Он сказал: «Мое сердце, о эмир верующих — сердце катиба, а душа — душа слуги, не хозяина». Когда он вышел, друзья стали укорять его за трусость, а он сказал им: «Я поступил правильно, а вы ошибаетесь. Клянусь Аллахом, я не боялся льва, ибо знал, что он не настигнет меня, но я решил, что халиф, видя мою нерешительность и нерасторопность, будет мне доверять, и не будет опасаться, что я причиню ему зло. Если бы он увидел мое мужество и отвагу, он бы задумался о той опасности, которую я могу для него представлять. И тогда над моим благополучием нависла бы угроза».

Ахмад Башир наполнил кубки и сказал:

— Как это неожиданно. Не сразу это может прийти в голову. А ведь он прав, этот вазир. Умнейший человек.

— Он умер два года назад. Я начинал службу при нем.

Абу Хасан пригубил вино.

— Да, друг мой, при дворе необходимо обдумывать каждый шаг. Особенно трудно проходится поэтам. Вот, к примеру, что случилось с Абу Наджмом^[53]?

— Что?

— Он прочел халифу ал-Малику^[54] свою касыду, которая начинается словами: «Слава Аллаху, мудрому, дающему, он одаривает и не скупится…» А заканчивается словами: «Солнце стало подобным косоглазому». Ал-Малик подумал, что поэт обругал его, и приказал отрубить ему голову… А на слова поэта, Руммы^[55], который прочитал: «Почему льется вода из глаз твоих, как будто она течет из бурдюка» Халиф сказал: «Не из моих, а из твоих глаз сейчас польются слезы». Приказал повалить его и всыпать палок.

— Пожалуй, я не буду меняться с вами местами, — сказал Ахмад Башир.

— И это верно, — отозвался Абу Хасан, прислушиваясь к звукам лютни, доносившимся с женской половины дома.

— Хорошо играет, — заметил он.

— Нравится? — одобрительно спросил Ахмад Башир. — Это рабыня играет, хотите, подарю ее вам?

— А что я с ней буду делать?

— Как что? — удивился начальник.

— Да нет, не в этом смысле. Что я с ней здесь буду делать? Доставить ее в Багдад обойдется мне дороже, чем купить рабыню на Суке^[56]. Надо будет купить ей лошадь, дорожное платье, кормить, поить. Ведь еда в дороге обходится намного дороже, чем дома.

— Да это верно. Я об этом как-то не подумал. Вот что значит чиновник из Багдада. Сразу все предусмотрел.

Абул-Хасан поднялся из-за стола и стал раскланиваться. Начальник полиции стал его удерживать.

— Посидите подольше. Когда еще увидимся. Вы такой приятный собеседник.

— Нет, нет. Предстоит дальняя дорога, нужно как следует отдохнуть. Благодарю за угощение и отдельно за помощь, которую вы мне оказали в поимке Убайдаллаха. Обо всем будет подробно изложено в моем докладе на имя халифа ал-Муктафи, да благословит его Аллах. Я уверен, что он вознаградит вас в той мере, которую вы заслуживаете.

Сахиб аш-шурта крикнул дежурного мухтасиба и велел проводить Абу Хасана в кайсару. На этом они и раскланялись.

Абу Хасан не уехал на следующий день. Проснувшись наутро, он вдруг подумал о превратностях судьбы. Мало ли что может произойти с Убайдаллахом за то время, пока повернется колесо правосудия. Он может умереть от тюремных лишений, его могут освободить единомышленники. О то чтобы везти мятежника в Багдад не было указаний. Но потом пойди докажи, что ты поступил правильно, оставив его в местной тюрьме. Нелишним будет допросить его, а протокол допроса взять с собой. Предусмотрительность героя красит.

Когда Ахмад Баширу доложили чуть свет, что его хочет видеть некий чиновник из Багдада, начальник полиции спросонок подумал, что это когда-то было, и он пребывает в дурной бесконечности повторяющихся событий. Он был немало удивлен, увидев перед собой вчерашнего гостя.

— Что случилось? — встревожился начальник.

— На радостях я забыл его допросить, — сказал Абул-Хасан. — Это необходимо сделать прямо сейчас. Вынужден вновь просить вас о помощи.

— Ну что ж, — улыбнулся Ахмад Башир, он был рад возможности вновь услужить человеку, от которого зависела его дальнейшая судьба, — это мы сейчас устроим. Доставить его сюда или пойдем в тюрьму?

— Как скажете, мне нужно, чтобы он ответил на все мои вопросы, а не изображал из себя героя.

— Понимаю, — сказал сахиб аш-шурта, — есть такой человек, ему все говорят правду. Прошу следовать за мной.

— Нужен еще доверенный человек, который запишет все, что скажет арестованный и не будет об этом болтать.

Ахмад Башир вызвал Бахтияра и приказал ему:

— Найди мне доверенного человека, грамотного, с замком на устах.

Бахтияр на секунду задумался, улыбнулся и ответил:

— Раис, там у меня сидит ходжа Кахмас, ну тот, кого мы засылали на собрании, богослов.

— Что ему нужно?

— С жалобой пришел, говорит, угрожают расправой.

— Кто ему угрожает?

— Не знаю раис, он уверяет, что исмаилиты. Возьмите его с собой в качестве писаря, все равно я не знаю, что с ним делать.

— Ладно зови его.

Комната для допросов находилась в подземелье. Это было сырое помещение со стенами, выложенными из неотесанного камня. У стены стояла лавка, стол для писаря. За ним сидел человек с недовольным выражением на лице. Стражники привели Убайдаллаха, привычными движениями подняли его связанные руки и зацепили за крюк, торчащий из потолка. Появился человек с повязкой на лице, в руках у него был небольшой ящик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Май.

2

Начальник.

3

Поземельный налог.

4

Начальник полиции.

5

Династия наместников халифа в Северной Африке.

6

Династия халифов 750-1258 Р.Х.

7

Мессия.

8

Духовный глава мусульманской общин.

9

Гостиница для купцов, склад товаров, место, где заключались сделки.

10

Ученый-схоласт.

11

Серебряная монета.

12

Верхняя одежда с длинными рукавами.

13

1/16 дирхема мелкая монета.

14

Матрица для нанесения узоров на ткань.

15

Мера веса — 37,44 г.

16

Мера веса — 406,25 г.

17

Одна из пяти обязательных молитв, совершаемая во второй половине дня.

18

Призывающий к молитве.

19

На должности муэдзинов брали слепых, чтобы они не видели того, что происходит в чужих дворах.

20

Знаток хадисов (преданий), умер в 767 г. Р. Х.

21

Призыв к молитве.

22

Прямой потомок пророка (дервиши причисляли себя к ним).

23

Попутчик (так называли друг друга исмаилиты).

24

Мусульманская святыня.

25

Соответственно пророки: Адам, Ной, Авраам, Моисей, Иисус Христос, Мухаммад. согласно исмаилитской доктрины, история человечества подразделяется на циклы: «великий цикл» — состоит из семи «малых» циклов, периодов между пророческими откровениями.

26

45 г. Х — 762 г. Р.Х.

27

148 г. Х — 765 г. Р. Х.

28

1/5 часть — налог с военной добычи, клада и полезных ископаемых.

29

Период скрытых имамов.

30

Первая степень посвящения в исмаилитской организации, всего было семь.

31

Церемониймейстер.

32

Мера веса — 409,5 г.

33

Имеется ввиду сульфат мышьяка.

34

Одежда, род туники.

35

Сосуд с красной глиной для печати.

36

Полоска бумаги для заклеивания письма.

37

757 г. Р. Х.

38

Сын Абу Суфьяна, отца одного из жен Мухамада, наместник Сирии.

39

Из ткани, производимой в городе Дабик, Египет.

40

Курайш — племя, из которого происходит Мухаммад.

41

Кафедра, с которой произносилась проповедь.

42

Место, указывающее направление кыблы, т. е. Мекки.

43

Проповедь после молитвы, по пятницам произносится перед молитвой.

44

Имр-ал-Кайс — великий доисламский поэт, лирик.

45

Восхваление Аллаха.

46

Род атласной ткани.

47

902 г. Р. Х.

48

Хрустальный кувшин для вина.

49

Рынок пряжи.

50

Квартал знати в восточной части Багдада, примыкал к халифской резиденции.

51

Полиция, рекрутировавшаяся из горожан.

52

Абасидский халиф 892–902 г. Р. Х.

53

Выдающийся мусульманский поэт.

54

Омейядский халиф 724–743 г.

55

Мусульманский поэт.

56

Работорговый рынок в Багдаде.