Хранительница его сокровищ

Салма Кальк, 2020

Лизавета, сотрудник фондов провинциального музея, находит среди новых экспонатов непонятный предмет и пытается его почистить, а он в ответ переносит её неведомо куда. Дивный новый мир оказывается магическим – раз, погрязшим в интригах – два и не очень-то развитым технически – три. Другое дело, что оказалась там Лизавета не по своей воле и не случайно, а для выполнения некоей миссии. Лизавета согласится играть по предложенным правилам…

Часть вторая. От моря до болота

1. Лизавета путешествует верхом

Вечером следующего дня Лизавета сидела на раскладном стульчике возле шатра из небелёного льна. О да, в некоторых вопросах здесь предпочитали удобство. А в некоторых… Эх.

Стульчик появился, когда она совсем без сил растянулась на траве. Потому что мышцы в ногах и задница болели нещадно — ещё бы, после целого дня в седле с непривычки! Не утешало даже то, что и Крыске Агнеске было не слишком хорошо — она сидела в дамском седле, свесив ноги на один бок коня и разложив вокруг юбку, но если так сидеть целый день, то ноги тоже непременно заболят, просто в других местах.

Может, дня через три ей станет легче?

А пока всё было как-то беспросветно. На экскурсию по неведомым землям это походило меньше всего — ремней безопасности система «конь Огонёк, масть рыжая, хвост длинный, два глаза, четыре копыта, одна единица хранения» не предполагала, а двигаться нужно было быстро.

Они достигли берега в темноте, и с минимальным освещением двинулись в тот самый домик, где Лизавета уже бывала, и где их ждали кони. Коней понадобилось много — людям и для груза. Их с Аттилией мешки прицепили к Огоньку и к ещё одному коню, на которого Сокол посадил девочку. Практически забросил. Дальше девочка справилась сама.

Подошёл к ней. Магический огонь висел у него над головой, освещая вьющиеся волосы, черное сукно одежды, оружие на поясе.

— Госпожа моя, все ваши вещи здесь?

— Да, одну сумку уже подцепили, вторая вот, — Лизавета растерянно показала на мешок с косметикой, парой трусов и ещё кое-чем необходимым.

— Давайте, как вы сказали — подцепим.

Он и вправду прикрепил мешок к ремням.

— Спасибо.

— Где ваш плащ? Фляга для воды? Там? — кивнул на маленькую сумку.

— Нет, — замотала головой Лизавета. — Плащ в тюке, фляжки у меня нет, я понятия не имела, что её нужно где-то взять.

— И никакой поясной сумки нет?

— Нет.

— И куда вы только собирались? — нахмурился он. — А что там? — показал на маленькую сумку.

— Нужные вещи, — она не готова была объяснять по шампунь и трусы.

— Про арбалет или пистолет не спрашиваю, откуда они у вас? — усмехнулся, подтянул какой-то ремень.

— Я арбалет только на картинках видела, — сообщила Лизавета.

Ещё в кино, но не рассказывать же ему сейчас про кино! А пара пистолетов у неё в хранилище в сейфе лежит. То есть, уже не у неё…

— Забраться в седло сможете?

— Постараюсь. Если дотянусь, — она честно задрала ногу, коснулась пальцами стремени, теперь надлежало сделать корпусом стремительное движение вверх и перекинуть через конскую спину вторую ногу. Но увы, растяжки фатально не хватало.

— Опирайтесь, — он подставил ей сложенные руки. — Левой ногой, корпус вверх, правую через спину коня в стремя, и дальше.

На удивление, получилось. Лизавета угнездилась в седле, разобрала поводья, вспомнила, как их держат. Фалько посмотрел, одобрительно кивнул, подтянул ремни у правого стремени.

Конь Огонёк переносил процедуру загруза седока с феерическим спокойствием, только изредка фыркал.

Уж конечно, сам господин телохранитель взлетел в седло выданного ему коня птицей — как же иначе. И Лис — ничуть не хуже. И кони у них были — не как Огонёк, тонконогие, стройные, изящные красавцы. Масти в темноте было не разобрать.

А потом Лис скомандовал отправляться, и они отправились. И умный Огонёк просто пошёл за остальными. Лизавета только понадеялась, что Тилечке дали такого же умного коня, и он тоже сам пойдёт, куда надо.

День она помнила плохо. После бессонной ночи очень хотелось спать, но Лизавета боялась свалиться. Ноги затекли уже к рассвету, а потом и спина устала. Но они ехали, ехали и ехали.

Остановка была уже после рассвета. Где-то. Лизавета сползла с коня — смогла сама, и принялась разминать и растягивать ноги и спину под одобрительными взглядами проходящего мимо Сокола, а потом ещё и Аттилии велела делать так же.

— Вы не знаете, нам сегодня ещё долго так ехать? — шепотом спросила девочка.

— До ночи, наверное, — пожала плечами Лизавета.

Им дали хлеба с мясом, и воды, а потом Сокол снова сначала забросил в седло Тилечку, и от неё вернулся к Лизавете и подставил руки. Получилось, ура.

В течение дня случилось ещё две остановки — на полчаса, не больше. И к финалу Лизавета вовсе не была уверена в том, что верхом путешествовать проще, чем пешком. Хотя, конечно, аутентичненько, что ни говори.

И вот сейчас они остановились на ночь. Нет, остановились не сейчас, уже с час тому.

К моменту остановки ноги Лизаветы болели так, что она с трудом перекинула их на одну сторону. И тихонько поползла по конскому боку вниз, вытянув носочки, чтобы спружинить о землю.

И вдруг её подхватили две восхитительно живые и сильные руки, взяли и поставили на землю.

— Стоите? — спросил Сокол.

Лизавета не сразу поняла, стоит ли, и вцепилась в его запястья. Выдохнула, пошевелила стопами, опустила руки. И только потом опустил свои руки он. Оглядел её, убедился, что шевелится, пошёл дальше.

Выяснилось, что в багаже едут четыре шатра — один побольше, три поменьше. Побольше поставили для Лиса, из тех, что поменьше, один выделили женской части отряда. Расстелили на земле одеяла, ещё по одному выдали — укрываться. А когда Лизавета, ощутив себя совсем без сил, разлеглась прямо на траве, то её осторожно потрогали за плечо, бесцеремонно подняли и выдали тот самый раскладной стульчик. Трогал за плечо кто-то из мальчишек, а поднимать тушу с земли уже позвали Сокола. Тот посмеялся, устало, но светло, помог ей сесть и пошёл дальше.

Лизавета подумала, что после такого дня горячая еда пришлась бы очень кстати. И не одна она так подумала — Сокол командовал троим служкам, чтобы носили откуда-то воду и хворост, а сам разжёг из хвороста костёр, пока отвечающий за хозяйство брат Джанфранко растерянно хлопал глазами. Своих парней отправил за дровами, служек усадил что-то готовить, Лизавета даже и не вникала, пока ей в руки не дали миску с какой-то едой. Это была каша, заправленная мясом. Почти родной лес и гречка с тушенкой, подумала она.

Каша оказалась вкусной, и съела её Лизавета без остатка. Потом добыла кружку воды — сходить умыться. Заставила валящуюся с ног Атиллию сделать то же самое, увела её за кусты, там и сама умылась, и за девочкой приглядела. Тем временем в их шатре устраивалась Крыска. Пусть уже уляжется, потом они с Тилечкой тихонько проберутся внутрь и тоже лягут.

Но не получилось. У шатра бродили парни Сокола — двое, Лизавета не знала их по имени, только в лицо. Попросили Тилечку отойти с ними на пару шагов.

Лизавета не возражала — если они что дурное удумают, Сокол потом им головы поотрывает. Забралась в шатёр, принялась на ощупь упорядочивать вещи вокруг своей постели. Так себе постель, но лучше, чем на улице под кустом.

Атиллия вошла внутрь, упала на своё одеяло. Слезы лились градом, плечи тряслись. Что это ещё такое? Лизавета стряхнула сонную одурь.

— Тилечка, что случилось?

— Они сказали, что матушка умерла.

2. Лизавета утешает и утешается

— После того, как приходили солдаты тайной службы и искали сестру, — всхлипывала Тилечка. — Когда утихло всё, брат Паоло поднялся к ней — а она уже не дышит. К ней даже не заходили, она сама… Отец, говорят, что-то против них сказал, так его просто шпагой проткнули, и всё. И двоих братьев. Паоло успел убежать, и вернулся, только когда их и след простыл, а дома вот такое. Он остался да двое младших, они в лодке прятались и всё слышали. И Камилла. Антонио сказал, что Паоло пришлось немного побить, тогда только он понял, что теперь самый старший и что всё — на нём. И они с Альдо сказали Паоло, чтобы брал всё ценное, Камиллу и самых младших — Нитту и Вито, в лодку, и вон из города. И даже не к тётке, отцовой сестре, а вообще куда-нибудь подальше. И Паоло понял, и они с Камиллой и младшими собрались и уплыли. И я теперь совсем ничего о них не узнаю. Но как же так, госпожа Элизабетта? Что мы всем им сделали-то?

Лизавета просто обняла девочку, без слов. Слов уже как-то не осталось.

— Вы не могли бы разговаривать снаружи? — злобный шёпот Крыски встряхнул и заставил собраться в кучку.

— Уважаемая госпожа Агнесса, никто не намеревался мешать вам. Извините. Но так уж сложилось, ничего не поделаешь, — и даже не оборачиваться на неё, просто чуть повысить голос.

Крыска фыркнула, выбралась из-под одеяла, встала, обулась и вышла.

— И пусть её, — Лизавета гладила Тилечку по голове.

Понимала, что тут нужно проплакаться. Пусть лучше сейчас ревёт, чем потом неделю слёзы будет глотать.

Атиллия ревела и говорила — о своей семьё, и о матери, которая всегда была к ней добра — ну, насколько это позволял отец и другие дети. Лизавета не представляла себе, как это — восемь детей, теснота, нищета. Никакой медицинской помощи, антибиотиков-жаропонижающих-обезболивающих-прививок, садиков-школ, и что там ещё бывает в её нормальном мире. И ведь даже в таких условиях приличные дети вырастают…

К слову о медицинской помощи. В нормальном мире она давно бы дала Тилечке успокоительного, и та бы уже спала. А в этой, простите, заднице что делать? И куда запропастилась Агнеска?

— Я сейчас, — сказала она Тилечке, натянула сапоги и вышла.

Снаружи было темно. Неудивительно, конечно. В стороне горел костёр, там сидели — кто-то из парней Сокола и пара служек в рясах.

Сам он возник всё равно что прямо из темноты.

— Не спится, госпожа моя?

— Вы не знаете, где Агнесса?

Он усмехнулся.

— Знаю. А она зачем вам понадобилась?

— Так ваши молодые люди расстроили мне девочку, не могли до завтра подождать! Теперь она ревёт белугой и никак не может успокоиться.

— Они были готовы всё рассказать сразу, как вернулись, это я их притормозил.

— Спасибо, конечно, но подождать до завтра было бы ещё лучше. Она мало что устала, теперь ещё и это. Надо бы успокоить, я и подумала — может, у госпожи Агнессы какое зелье есть или отвар, чтоб спать.

— Может и есть, конечно, но она сейчас вон там, — он кивнул на большой шатёр, и до утра мы её оттуда не достанем.

— Пусть там и остаётся, — злобно пробормотала Лизавета.

Входное полотно шатра зашевелилось, и показалась Аттилия. Огляделась.

— Иди-ка сюда, детка, — скомандовал Сокол.

Так скомандовал, что она послушалась. Подошла, всхлипнула.

— А чего вы тут командуете?

— Детка, пока вот он, — Сокол кивнул на большой шатёр, — спит, командую я. Да и когда проснётся, то подозреваю, только рад будет, что не нужно следить за каждой лошадью и каждым мешком. Пойдёмте-ка.

Привёл их к костру, шуганул оттуда мальчишек. От них остались раскладные стульчики — два, туда и были усажены Лизавета и Аттилия.

— Тебе Антонио про мать и остальных сказал, так? — отцепил от пояса флягу, протянул Аттилии. — Пей.

Она беспрекословно взяла, глотнула…

— Что это?

— Хороший крепкий напиток, — усмехнулся Сокол. — Поможет успокоиться и уснуть. Ничего ж не изменишь?

— Да, — вздохнула Атиллия, шмыгая носом.

— Поэтому будем помнить. А с рассветом нам подниматься и отправляться дальше.

— Я с ней даже не попрощалась.

— Так тоже бывает, — кивнул Сокол. — Я тоже не попрощался со своей матушкой. Я был далеко. И даже на Острове Мёртвых не получилось с тех пор побывать.

— На Острове Мертвых? — удивилась Лизавета.

— Остров-кладбище. Там только хоронят, и ещё там храм, — пояснила Аттилия. — Я так поняла, соседям оставили денег, чтобы они позаботились о похоронах, но вдруг они просто выбросили всех в канал, и всё?

— Думаю, позаботились, не совсем же они пропащие? — Сокол взял у девочки флягу и протянул Лизавете.

Фляга была чудо как хороша. Из лёгкого металла, с видимым в свете костра чернёным рисунком — галера под парусами, и над мачтой — птица. Лизавета сняла крышечку, понюхала — пахнет травами. Ничего крепче вина она пока здесь не пила, да и дома тоже не часто — сосуды подводили. Глотнула, зажмурилась… Да-а-а, жидкий огонь, не иначе. Внутри сразу же стало тепло.

— Что это? Где вы такое берёте? — начала спрашивать она, продышавшись.

— В данном случае — лекарство, — усмехнулся он и забрал флягу. — Берите, другого ничего нет, — он вытащил откуда-то пару персиков и дал Лизавете и Аттилии.

— Не хочу, — замотала головой девочка.

— Так я ж не спрашиваю, хочешь или нет, — сказал Сокол. — Я даю и говорю — бери и ешь.

Она швыркнула носом и взяла.

Персик был чудесный, терпкий и сочный. Лизавета персики любила, но какие ж дома персики? Только китайские. Белые и почти безвкусные. Лучше уж в компоте.

Атиллия бросила косточку в костёр и поднялась.

— Я пойду. Спасибо. Я усну, не беспокойтесь.

Сокол поманил её к себе, осмотрел, коснулся виска пальцами.

— Ступай, детка. И надейся, что дальше будет только лучше.

Сидели, молчали. Спать хотелось, но не так сильно, как час назад.

— Госпожа моя, а у вас остались дома дети? — вдруг спросил Сокол.

Она вздохнула.

— Не то, чтобы дома, но — да. Дочка. Большая уже.

— Удачно замужем?

— Да что вы все про замуж-то! Нет, учится она. В университете. И если квартиру я ей сделала, то кто будет деньги на жизнь переводить — я теперь не знаю.

— Учится, значит, — улыбнулся он. — И поможет ей в жизни это ученье?

— Должно, — пожала она плечами.

— Быстрее замуж возьмут?

— Нет, на работу, и не секретаршей, а делом заниматься. И платить будут хорошо, — он молчал и внимательно на неё смотрел, поэтому она продолжила: — Ну да, у нас бывает, что у мужа жена не работает или дочка у богатых родителей, но чем заниматься-то? Дома сиднем сидеть? Так завоешь.

— И вы… работали?

— А как же? Жить-то на что-то надо. Мои родители — обычные. Родители мужа — тоже.

— А муж где? Дома остался?

— Нет, — покачала она головой. — Ушёл.

— Куда? — не понял он. — На тот свет, что ли?

— Нет, почему. К… к любовнице, короче. Мы расстались. Полгода как. Или уже больше.

Он вгляделся в неё.

— Что значит — расстались?

— То и значит. Он ушёл, я осталась. Развод я ему дала, правда, только когда он перестал Настюхину долю квартиры отжимать. Собственников трое — на троих и делить. А он мне начал мозги пудрить — мол, давай, продадим, и я возьму себе свою долю и Настину, тебе норм, а ей всё равно уезжать. А с ней потом разберёмся как-нибудь. Ага, разобрался бы он, как же. Только с одной своей третью я бы ей ни в жизни жильё не купила. И договорились — я квартиру покупаю, он деньги на жизнь даёт. Так и записали. Боюсь теперь, как бы он не прослышал, что я пропала, и Настю совсем без денег не оставил. Стипендия-то не бог весть какая.

— Я не могу сказать, что всё понял, но это нужно запить, — покачал он головой и снова протянул ей флягу.

Потом сам тоже глотнул. И снова достал персиков.

— Чего тут понимать? Была б моя воля, рванула бы домой.

— Погодите. Я так понял, что муж ваш пошёл куда-то далеко, и там ему хорошо, но вы обязали его содержать вашу с ним дочь.

— Точно. Пока не выучится и не начнёт работать.

— То есть она у вас не брошена, так?

— Так.

— А кто ещё у вас есть?

— Родители. Слава богу, живы. За ними так-то мой брат присматривает. Он младше на два года.

— И хорошо, — кивнул он. — Давайте пить за то, чтобы все наши близкие были живы.

— Давайте.

Фляга, потом снова персик.

— То есть, получается, что никто без вас голодный не плачет? — уточнил он.

— Вроде не должен. У меня даже кота нет. Хотела завести, а теперь рада, что не успела. Только цветы, но их, наверное, мама уже к себе забрала. Цветы, в горшках. Дома растут, — пояснила она в ответ на недоумённый взгляд.

— Так значит, вы свободны, — заметил он. — Мужу вашему вы не нужны, отец и брат за вами сюда не дотянутся.

— Больно им это надо!

— Значит, вы вольны делать с собой и не только с собой всё, что душе вашей угодно.

— Уж конечно. Почему я тогда еду неведомо куда на каком-то коне? Ношу какие-то дрянные тряпки? Спору нет, они хорошо сшиты, и хорошо на мне сидят, но я-то привыкла к другому!

— Потому, что так угодно высшим силам? — предложил он вариант.

— Не знаю ничего про высшие силы.

— Наслышан, — улыбнулся он. — Вы немало поразили этим Магнуса Амброджо. Но поверьте, не всё в мире подвластно нам и нашим желаниям. Я достаточно долго бился головой о стены, пока не принял как данность эту простую мысль.

Она вздохнула.

— Если даже вы, — протянула руку, он дал ей флягу. — А у вас есть дети?

— Есть, трое. У меня даже внуки есть, — усмехнулся он.

— По вам не скажешь.

— Так я маг, не из последних. Хорошо сохранился. Вам, к слову, тоже ваших лет не дашь.

— Это всё ваши ужасные условия жизни, — пробурчала она. — У вас сыновья или дочери?

— Дочь и два сына. Дочь давно и хорошо замужем на материке. Старший сын женат, младший — пока ещё нет.

— А ваша супруга?

— Увы. Умерла в родах шестнадцать лет назад.

— И вы не нашли новую.

— Как-то не до того было.

— И когда мы отыщем эту хрень для господина Лиса, вы отправитесь к детям?

— Господин Лис? Отлично. Намного изящнее, чем прозвал его в своё время я. Но да, вы правы — у меня множество дел, они меня ждут. Господин, как вы сказали, Лис заставил меня дать клятву, но она обоюдоострая — когда условие будет выполнено, мы друг от друга освободимся, и я отправлюсь восвояси.

— А как вы его называли?

— Рыжий Червяк. Но сейчас он уже не червяк, нет. Он не меньше, чем ядовитая змея. Такая, знаете, небольшая яркая змейка, которая так хорошо умеет прятаться, что её и не видно, пока она не набросится и не укусит. Но Лис — тоже хорошо. Кстати, я припоминаю, что вы обещали рассказать некую занимательную историю. Сегодня уже определённо не до того, но завтра и дальше это будет очень нужно.

— Вот прямо нужно?

— Да, чтобы держать вместе наших сотоварищей. Поучения и молитвы им не интересны, а историю они станут слушать охотно, уверяю вас. И служки, и монахи, и моя молодёжь. Они не читают книг, зато любят байки.

— Хорошо, я подумаю.

— Не бойтесь, вас будут слушать.

— Господин Фалько, я так-то полтора десятка лет преподавала, прежде чем уйти в музей, — сообщила она. — И у меня были не только уроки на двадцать человек, но и поточные лекции.

— Что вы делали? Вы… были учителем? — ну хоть чем-то она его удивила!

— Именно.

— И… чему вы учили?

— Истории и философии.

— Вы учили юных девушек?

— Не только. Всех подряд. И детей, и постарше, и мальчиков, и девочек. И взрослых тоже.

— Скажите, а что же ваш муж? Он отпускал вас… читать лекции?

— А что ему оставалось? Деньги-то не лишние!

В его глазах билось «Не верю». Наверное, он представлял таких преподавателей почтенными старцами в хламидах вроде статуи Геродота. И совершенно точно не мог предположить, что жизнь преподавателя — это вовсе не возвышенное и прекрасное, а нечто невнятное, складывающееся из понятий «часы», «годовая нагрузка», «учебный план», «рабочая программа», «учебно-методический комплекс» и прочая хрень, здесь казавшаяся абсолютно фантастической. И что мало какой мужик всё это вывезет — да ещё за те деньги, которые платят за такую работу.

Поэтому она встала, поблагодарила его за вечер и попыталась откланяться.

— Госпожа моя… — начал он.

— Я не заблужусь, моя палатка вон там.

И в кусты ещё надо. Он там остро лишний.

— Уснёте?

— Вполне.

— Тогда доброй ночи.

— А вы?

— Сейчас моя стража. Ещё через полчаса разбужу брата Василио.

3. Лизавета рассказывает историю

Наутро их подняла Крыска — вещи-то у неё тут оставались. Бесцеремонно растолкала и сообщила, что завтрак через полчаса, а шатёр уже нужно убирать.

Болело всё тело. Как будто ударная доза спорта после полугода лежания на диване. По правде говоря, так и было — танцы нагрузка, конечно, но совсем не на те мышцы, на которые конь. И ведь сейчас снова на него забираться, а Лизавета сомневалась, поднимет ли она хоть одну ногу. И ночь на жестком тоже радости телу не добавила.

Но пришлось выбраться наружу, умываться, причёсываться, заплетать Тилечку. В кустах можно было ходить в рубахе, без дублета, и хорошенько растянуться — насколько позволило тело. Тилечке она посоветовала сделать то же самое, у девочки после вчерашнего болели ноги, мышцы пресса и что-то ещё.

После переживаний минувшей ночи Тилечка, обычно весёлая, молчала. Никак не реагировала на подколки молодёжи, когда ей с шуточками передали кусок хлеба с вяленым мясом — просто поблагодарила.

Лизавета же отметила, что раньше, дома, после такого дня, такого вечера и такой ночи она бы себя долго по кусочкам собирала. А сейчас хотя бы голова не болит, и то хорошо.

Лагерь собран, вещи упакованы. Конь Огонёк готов идти дальше и тащить её на своей мощной спине.

Попытка поднять ногу не удалась — было слишком больно. Вторая — тоже.

— Госпожа моя, позвольте мне.

Сокол. Свеж и бодр, будто не болтал с ней полночи, не пил и не дежурил потом.

— Вы заберётесь туда вместо меня? — усмехнулась она.

— Ураган мне этого не простит, — вернул он усмешку.

Ураганом звался его конь — изящный вороной красавец, и разом с тем злобный зверь, который позволял приближаться к себе только хозяину. Он сам его кормил, поил и чистил, во всяком случае — вчера было так.

— Ураган — это ваш конь?

— Да, мы вместе уже пять лет. Представления не имею, где Астальдо нашёл его перед этим походом. Но нашёл, и за это ему большое спасибо. А сейчас я вас подниму, а вы попробуете забраться в седло.

— Вы? Меня? Поднимете? — ага, три раза.

Поднимет он такую тушу, как же!

— А что не так? — не понял он.

И в самом деле, обхватил её за бёдра и поднял. Легко. Непринуждённо. Сказать, что она удивилась — сильно преуменьшить. И даже забыла, для чего это вообще было сделано. Потом опомнилась, схватилась за седло, оперлась на одно стремя и перекинула ногу во второе. Выдохнула.

— Спасибо, — почему-то было неловко смотреть в его улыбающееся лицо.

Может, не так и плохо, что здешние женщины на мужчин не смотрят?

— Пожалуйста, госпожа моя, — он кивнул и отошёл.

Что-то у кого-то проверил, на кого-то прикрикнул, что-то ещё… Лис, уже красовавшийся верхом, поинтересовался:

— Мы сегодня отправимся, или будем теперь жить здесь?

Если в городе он носил белоснежную мантию с золотыми лучами, то в пути — одежду из чёрного бархата, с вышивкой и цепями. На взгляд Лизаветы, лезть на коня в бархатном костюме было верхом непрактичности, но кого интересовало её ценное мнение? Вот она и оставила его при себе.

— Можем отправиться хоть сейчас, — подмигнул Сокол. — Но если ты потом спохватишься, где твоё вино, ответить тебе будет нечего. Потому что чуть не забыли.

И вправду, служки тащили небольшой бочонок, который стали фиксировать на спину вьючной лошади.

Лис смотрел, нахмурившись… а потом вдруг рассмеялся своим бархатным смехом.

— Само Великое Солнце надоумило меня взять тебя с собой. Ты помнишь обо всём на свете, даже о том, о чём забыл я сам!

— Пользуйся, пока можно, — усмехнулся Сокол.

Взлетел в седло, потрепал по шее своего Урагана. А Лис скомандовал выступать.

Разумнейший на свете конь Огонёк сам отправился следом за остальными. Конь Аттилии по имени Красавчик, тёмно-коричневый в белых чулочках, тоже был не дурак, и двинулся вперёд. Лизавета мысленно пнула себя, что даже не обратила внимания, как девочка попала в седло — настолько увлеклась своей болью в мышцах. И крепкие объятия Сокола до сих пор ощущались в соответствующем месте — ещё бы, её никто и никогда за все её годы так не поднимал, а последние лет десять о таком и помыслить-то было нельзя! Кто ж управится с такой тушей! А вот ведь, управился, и помощи не запросил.

— Скажите, госпожа Элизабетта, а как вы перемещаетесь с места на место у себя дома? Неужели у вас там не ездят верхом? — а она и не заметила, как рядом оказался Лис.

Бархат поблёскивал на солнце, цепь серебрилась, рыжие волосы растрепались. Тёмные глаза смотрели внимательно и заинтересованно.

— Нет, господин Астальдо, не ездят.

— Как же тогда?

Лизавета задумалась. Как бы это объяснить? Чтобы не нарваться опять на «Не верю»?

— В повозках. Знаете, такие повозки, которые ходят по определённым маршрутам. Иногда даже по расписанию.

— И кому они принадлежат? — удивился Лис.

— Некоторые — государству. А некоторые — частным владельцам.

— Выходит, это доходное дело? — продолжал расспрашивать Лис.

— Знаете, я никак с этой сферой не соприкасалась. Только ездила. Зато каждый день. Те, кто ездит, всегда утверждают, что за проезд с них берут неоправданно дорого. А те, кто возит — наоборот, то и дело голосят, что работают себе в убыток.

— Любопытно, — кивнул Лис. — И что, такие повозки удобнее путешествия верхом?

— Знаете, по вашим дорогам — не обязательно. Большинство из них здесь просто на очередной кочке развалится.

Да-да, дорога — самая обычная, просто утоптанная копытами и укатанная колёсами земля. И это пока погода тёплая и сухая. А если пойдёт дождь?

— А личные… повозки бывают? — продолжал расспрашивать Лис.

— О, конечно! У вас можно выхваляться конём, а у нас точно так же поступают с… повозками. Повозки бывают дороже, дешевле, проще, сложнее, из дорогих материалов, для езды по городским мощёным улицам, или для загородных дорог, вроде вот этой, или ещё спортивные…

— Какие-какие? — перебил её Лис.

— У вас бывают скачки? Когда конь должен преодолеть определённое расстояние быстрее всех других коней?

— В Фаро — нет, но в других землях бывают, как я слышал. А наш друг Фалько возможно, что и видел, — Лис глянул на помянутого друга, но тот ехал впереди и о чём-то беседовал с одним из своих парней, Лизавета всё никак не могла установить, кого из них как зовут.

— Вот, а теперь представьте такие скачки, только на повозках, — хмыкнула Лизавета.

И даже рассмеялась — представила гонки на неких повозках, с большими деревянными колёсами, которые ехали со скрипом, а колёса угрожали отвалиться.

— Не представляю, — покачал он головой, улыбаясь. — Но вы, видимо, как раз что-то представили, раз смеётесь. А у вас есть повозка?

— Нет. Я не умею управлять такой повозкой. Этому нужно специально учиться, и ещё существуют правила движения по дорогам для таких повозок, их тоже нужно знать.

Рассказывать о том, что хоть Вадим и отправлял её в автошколу, она так и не решилась, потому что и представить себе не могла, что они расстанутся, Лизавета не собиралась. Хотя машина и была куплена на деньги Лизаветы — осчастливили как-то под новый год бюджетников немалой премией — и её родителей, но как только запахло разделом имущества, Вадим её быстро продал кому-то из друзей, а отдать ей хотя бы половину денег так и не собрался.

За разговором доехали до первой за день остановки, Лизавета была благодарна Лису, что отвлекал её от ноющих мышц.

Сокол же помог спуститься на землю Тилечке, а потом подошёл к Огоньку. Потрепал его по шее, затем скомандовал:

— Слезайте. Я поймаю.

Спрыгнуть прямо ему в руки Лизавета не решилась, хотя шальная мысль и проскочила. Подумала, что законов физики никто не отменял, и тяжёлое тело, которому придали ускорение, в полёте окажется ещё тяжелей. Поэтому, держась за седло, перекинула правую ногу к левой и немного сползла вниз, а там уже он её подхватил. За талию. И на земле она оказалась прижата к его необыкновенно твёрдой груди. По сравнению с Вадимом, и даже с партнёрами на танцах, он был какой-то необычайно крепкий. Это будило любопытство. Абсолютно излишнее в такой ситуации.

Лучше подумать о том, крепок ли Лис. Ну, не в том смысле, что обнять его и выяснить, а чтобы отвлечься от Сокола.

А объект её мыслей медленно отпустил руки. Она повернулась к нему — и увидела улыбку.

— Спасибо вам. Без вас было бы намного сложнее. Я бы уже свалилась и сломала бы себе что-нибудь.

— Вы научитесь, госпожа моя, — он улыбался тепло и совсем не дежурно.

Второй отрезок оказался легче. Мышцы разошлись после вчерашнего дня и ночи, и Лизавета даже начала осматриваться. Дорога шла между полей, а вдоль неё встречались редкие деревья, точь-в-точь как итальянские сосны-пинии. С толстыми стволами, длинными иголками, огромными шишками. Шишки встречались под копытами Огонька, упавшие на дорогу.

Иногда на какой-нибудь горке поодаль была видна деревушка, и при ней — вероятно, храм. А вообще пустой земли не было, везде — либо поле, либо сад, либо виноградник. Так и доехали до второй остановки.

А третья часть пути упала на плечи во всей своей тяжести. То есть, на самом-то деле она, наверное, не отличалась от первых двух. Но сил уже не было, хотелось уже даже не остановиться, а лечь, болели ноги, болела задница, и очень хотелось пить. Тут-то Лизавета и поняла, что Сокол спрашивал её про флягу не из праздного любопытства. Нужно спросить, можно ли добыть флягу по дороге. Или только в каком-нибудь городе, должен же им встретиться хоть один?

Лизавета не заметила, как отстала от остальных. Но вроде дорога одна, заблудиться невозможно. Добредёт как-нибудь. Огонёк пытался пофыркать — ну пошли уже, что ли, но она практически бросила поводья и чуть ли не легла на его шею. И прикрыла глаза.

— Госпожа моя, — голос ворвался в её полудрёму и напугал.

Лизавета подняла голову… точно, Сокол. И что ему?

— Осталось не так много, видите впереди горку? Вот за неё. Там ещё на вершине приметное дерево.

Лизавета посмотрела — и на удивление, увидела. Она ещё не свыклась с новообретённым зрением.

— Да, я вижу, спасибо, — пробормотала она.

— Руку давайте, — он протянул свою.

— Зачем? — она подняла голову и недоумённо смотрела на него. — Я доеду. Просто медленно. Я не потеряюсь.

— Я не сомневаюсь. Но так будет лучше. Руку, госпожа моя! — произнёс он уже жёстче.

Лизавета повиновалась.

Он просто взял её за руку, шепнул что-то Огоньку, и кони двинулись. Достаточно резво двинулись, надо сказать. Лизавета свободной рукой вцепилась в край седла, чтобы не свалиться. А Сокол крут — управляет конём одними коленями. Но у него, наверное, куча лет практики…

Лизавета не сразу заметила, что сидеть стало проще, не так больно. Она разогнулась и села прямо, как учила Оля, хозяйка конюшни. Взяла повод свободной рукой.

— Вот, правильно. Четверть часа — и мы на месте, — кивнул Сокол. — Видите вон там дерево с двумя стволами? Это в него много лет назад попала молния, и с тех пор оно так и растёт. А птицу наверху видите? Это мой родич сокол, он охотится. Сейчас углядит какую-нибудь мелкую мышку и будет ужинать.

И что-то ещё он говорил — о травах в поле, о волнах в море, о птицах крылатых, о зверях косматых… Лизавета заслушалась. Потом ни за что не смогла бы вспомнить ничего из его тогдашних слов.

А потом впереди показалась сначала та самая горка, а за ней — рощица из тех самых сосен.

— Вот и приехали, госпожа моя. Не торопитесь, помогу.

Он спрыгнул на землю, что-то сказал своему коню, тот пофыркал в ответ. Потом подошёл к Огоньку, и ему тоже что-то сказал. Тем временем Лизавета, как уже делала, перебросила ногу и поползла вниз. Сокол подхватил её и легко поставил.

— Ничего, дальше будет проще. С каждым днём. Вы ведь молодец — не стонете и не жалуетесь.

— Может, сейчас начну, — усмехнулась она.

— А сейчас-то уже зачем? Мы на месте, и добрые люди уже даже дрова носят, видите? Значит, и ужин не за горами.

— Скажите, — ей было неловко, но жажда оказалась сильнее. — У вас нет воды?

— Как же у меня нет воды, — он отстегнул с пояса флягу, но не вчерашнюю, а другую, округлой формы, и протянул ей.

Хотелось выпить всё, тем более, что вода каким-то чудом оказалась прохладной. Но она остановилась, вернула предмет хозяину и поблагодарила.

— Ступайте, там уже ваш шатёр ставят. Ваши мешки я сейчас принесу.

Лизавета поковыляла туда, где двое служек устанавливали шатёр, а рядом на стульчике сидела Аттилия. Она подскочила, едва увидела Лизавету.

— Садитесь, госпожа Элизабетта! Сейчас уже всё будет!

— Сама-то как?

— Да ничего, милостью Великого Солнца — не так плохо. Антонио сказал, что я неправильно сижу, объяснил, как правильно, и стало легче.

Ну да, если сидеть правильно — то легче. А если просто нет сил сидеть — тут уже никакая наука не поможет.

Впрочем, там, где нет науки, может быть магия. Когда шатёр установили, и вслед за своими вещами к ним прибыла Агнеска, она осмотрела Лизавету и велела ей идти внутрь. Там она приказала лечь и снять штаны, и намазала ягодицы и ноги какой-то мазью, которая приятно холодила и унимала боль.

— Спасибо, госпожа Агнесса, вы ангел, — пробормотала Лизавета.

— Кто-кто? — не поняла та.

— Я не знаю, как это у вас называется. Некто могущественный и благой.

— Вы переоцениваете меня, — фыркнула она и вышла наружу.

Лизавета лежала бы так ещё долго, но позвали ужинать. Как хорошо, что хотя бы с готовкой сами справляются! Ели снова кашу с мясом, но после такого дня ей было решительно всё равно, что есть. Горячая мясная еда, что ещё надо? К еде был хлеб, вяленая рыба, сушёные кальмары, и вино, разбавленное водой. Или не разбавленное — как кому хотелось. Ещё брат Джанфранко, командовавший хозяйственной частью, предложил котёл какого-то горячего отвара, сказал — от усталости самое то. Лизавета попробовала — на вкус как листья лесной смородины, свежо и хорошо. В ответ на расспросы завхоз объяснил, что это листья кустарника под названием коровьи уши, растет возле пресной воды, а вода здесь близко. Она попросила наутро показать ей этот кустарник — вдруг пригодится?

На костёр поставили котёл с вином — греть с пряностями, и тут коварный Сокол вырвал её из дремоты.

— Госпожа моя, а помните, вы обещали рассказать историю?

— Сдаётся мне, вы тоже можете рассказать историю, — фыркнула она.

— Я-то могу, да мои истории всем на сто раз известны. Давайте так: вы, а потом — я.

— Но та история длинная.

— А вы хотя бы начните, там посмотрим.

Лизавета задумалась. История была не из самых простых — как, скажите, объяснить этим людям политическую ситуацию в земной Италии начала четырнадцатого века? А потом поняла — да никак не объяснять.

— В некотором царстве, в некотором государстве стояла на скале обитель могущественного ордена. В той обители жили служители бога, они вели праведную жизнь и славили своей жизнью и своими делами высшие силы. Кроме того, орден был знаменит, ибо в его стенах хранилась великая библиотека. И однажды в эту обитель прибыл адепт другого ордена, известный своей учёностью, с секретарём — совсем молодым человеком. И историю эту узнали только потому, что много лет спустя тот молодой человек, тогда уже убелённый сединами, решил записать её, и поведать таким образом миру.

Лизавета не заметила, как увлеклась. Начало оказалось хорошим — прямое попадание в, так сказать, целевую аудиторию, про обитель могущественного ордена хотели послушать все. Особенно когда оказалось, что дела в обители не очень-то — погиб молодой послушник, талантливый художник-миниатюрист, а вход в библиотеку, где, видимо, произошла трагедия, запрещён всем, кроме собственно библиотекаря и его помощника.

Лизавета уже не помнила всех деталей, читала-то в последний раз давно, но язык на удивление связно пересказывал сюжет. Ей в руку дали кружку с горячим вином, это оказалось очень кстати. Но когда она дошла до исчезновения второго монаха и остановилась перевести дух, то все услышали бархатный голос, раздавшийся из темноты:

— Несомненно, история хороша, и я сам завтра первым попрошу госпожу Элизабетту продолжить. Но дело к полуночи, нам следует вознести краткую молитву и отправиться спать, — кто бы мог подумать, Лис-то, оказывается, тоже был тут и слушал!

Начали расходиться. Лис и Крыска исчезли первыми, братья и служки принялись убирать всё вокруг костра. Сокол пошёл проводить Лизавету и Аттилию до шатра.

— Закончим с этим мутным делом — позову вас к себе, истории рассказывать. Вы будете иметь огромный успех и заработаете себе кучу денег. И сможете жить, как вам заблагорассудится, вы же этого хотите?

— Спасибо, господин Фалько. Если у меня не останется другого выхода — я приму ваше предложение, — вежливо кивнула Лизавета.

— А вам нужно что-то иное?

— Я бы хотела вернуться домой.

А сейчас — пойти почистить зубы и в кусты. И в этом деле она обойдётся без сопровождающих.

4. Лизавета наблюдает за представлением

Следующим утром всё повторилось — скрюченное тело, боль в мышцах. Встать оказалось невероятно трудно, но всё же пришлось — Агнеска стояла над душой и нудела, что пора вставать, что нужно к обеду добраться до реки, потому что там что-то делать. Что именно — Лизавета спросонья не поняла.

Вставать — так вставать. Умываться, расчёсывать волосы, которые давно уже слиплись в сосульки. Но если их обстричь, то совсем печально будет, толще-то они от этого не станут, проверено.

Разминка и растяжка немного помогли — ходить стало проще. Уже не как колода, а почти как человек. И то хлеб.

У костра Сокол что-то с улыбкой доказывал брату Джанфранко — оказывается, что еду лучше есть, чем на себе тащить, и что зёрен арро это тоже касается. И что он сам может заморскую отраву не пить, его никто не неволит, а вот господину Астальдо, ему, Фалько… и госпоже Элизабетте — пусть сварит. Или даст, и Фалько сварит сам.

Вот так, на все руки, значит. Ещё и кофе варить. Лизавета поздоровалась со всеми и подошла взять чашку.

— Подождёте немного? — подмигнул ей Сокол. — Сейчас добудем из этого бережливца глоток наслаждения.

— Знаете, подожду. Я очень люблю кофе, тьфу, арро, утром. Можно даже ничего не есть.

— Это у вас дома, наверное, можно ничего не есть. В пути лучше всё же позавтракать. Руджеро, принеси госпоже Элизабетте стул! — Сокол только глянул на мальчишку, а тот уже со всех ног тащил тот самый стул.

Поставил и спросил тихонечко:

— Госпожа Элизабетта, а вы сегодня будете дальше рассказывать про ту обитель и библиотеку?

— Буду, но, наверное, вечером, за ужином, — улыбнулась Лизавета.

Этого мальчика зовут Руджеро. Вон там Антонио, он крепок и кудряв, а ещё есть Альдо и Джованни — высокие и стройные, один брюнет, второй блондин. И пятый мальчик, рыжеватый, пока безымянный.

Тем временем Сокол принёс два небольших камня, утвердил их на земле, и как будто даже немного закопал направленными движениями рук. Затем пристроил на этих камнях сверкающий на солнце медный кувшинчик с узким горлом — очень похожий на турку, что висит сейчас без дела в Лизаветиной квартире. Или нет, не висит, уж наверное мама с братом упаковали все вещи и вывезли их куда-нибудь. К Васе в гараж или на дачу.

Точный жест — и под кувшинчиком занимается огонь. Ровное рыжее пламя, маленькие язычки. И не понять, есть ли там дрова, или же магу дрова не нужны?

Его руки так и кружат вокруг кувшинчика. Изящные длинные пальцы, металл колец задорно поблескивает на солнце, синий камешек тускло светится — он не огранённый, а отполированный. Лизавета некстати вспомнила, как этими самыми пальцами он подхватил её вчера и поднял. Сейчас и не скажешь, что в них скрыта такая сила, сейчас это прямо поэзия выверенных строк и точных жестов волшебника… Жидкость поднялась к самому горлышку, он уменьшил огонь. Потом снова прибавил, и снова уменьшил. И ещё раз.

Явно завершающий жест — и пламя убралось в ладонь. Словно сама появилась в руке деревянная палочка, которой он размешал гущу. Глянул на стоявшего рядом с разинутым ртом Руджеро, парня с короткими пепельными кудрями и серыми глазами, и тот притащил чашку.

— Три, дурень, — усмехнулся наставник.

Разлил жидкость в три чашки, отставил кувшинчик, одну протянул Лизавете.

— А меня не угостишь своим чародейским варевом? — Лис подкрался незаметно.

— Успел — бери, — кивнул Сокол на последнюю чашку, а сам растянулся на земле.

— Варвар ты, и привычки у тебя варварские, — усмехнулся, глядя на него, Лис.

Тот лежал на боку, опираясь на левую руку, аки древний римлянин с рельефа, а в правой держал чашку и откровенно наслаждался вкусом.

— Почему варвар? По-моему, это искусство, — влезла Лизавета. — И процесс приготовление зелья, и результат. И ещё господин Фалько мастер устраивать представления.

— Это-то вне всякого сомнения, — пробурчал Лис, поблагодарил за кофе и удалился к своему коню.

Но когда лагерь свернули и все тронулись с места, то именно Лис возник сбоку от Огонька. Его серый в яблоках конь Диамант не был таким своенравным, как Ураган, но тоже недобро косился на рыжего. Лис же держал его железной рукой и не позволял ничего лишнего.

— Скажите, госпожа Элизабетта, откуда вы знаете эту занимательную историю, которой вчера нас всех развлекали?

— Прочитала в книге, — пожала плечами Лизавета. — Конечно, мне пришлось её немного адаптировать под ваши здешние реалии, но сюжет остался тем самым, поверьте. Лучше вы расскажите мне, что представляет собой тот предмет, за которым мы едем. А то я чувствую себя несколько некомфортно — нужно найти что-то, о чём я ничего не знаю. Даже моё начальство на работе и то конкретнее, там обычно хотя бы есть описание предмета. Или его можно заменить подобным. А вы хотите что-то, как я понимаю, уникальное, и молчите.

— Знаете, я не думаю, что нам понадобится его вот прямо искать. Карта должна помочь с точным местоположением.

— Вы думаете, оно там нас ждёт? Так заждалось уже, наверное, каждый день бегает на дорогу, смотрит — не едут ли!

Лис сверкнул глазами — шуточка ему не понравилась.

— Не стоит так говорить о священном предмете, госпожа Элизабетта.

— Так вы расскажите о нём, и я проникнусь. Уважением и благоговением. Что именно с ним связано, какие легенды. Кто скрыл его и почему. Как выглядит предмет, в конце концов, и как выглядит каждая его отдельная часть.

Лис помолчал. Как будто собирался с мыслями. Или размышлял — а стоит ли вообще что-то говорить этой дуре-чужеземке, которая даже на коня сама сесть не может, а туда же.

Хотя сегодня закинуть ногу наверх получилось проще, чем в предыдущие дни. Совсем чуть-чуть, но проще. Аттилия так вообще уже сама справляется, а мальчишки Сокола не сводят с неё глаз и говорят комплименты…

— Знаете, я попробую рассказать. История Великого Скипетра не входит в обязательный кодекс священных текстов, её не изучают в школах и в храмах. Её, скорее, рассказывают как сказку долгими зимними вечерами. Знаете, у нас есть присловье такое — когда найдётся Великий Скипетр, то есть — никогда.

— И вы хотите заполучить это самое «никогда».

— Да что вы вообще можете о таком знать! — вскинулся Лис, даже волосы разметались и задрожали.

— Кое-что. Чисто теоретически, конечно. Если вы найдётё эту штуку, ну, то есть, если я для вас её найду, правда, я пока не понимаю, где и как, то вы окажетесь героем — даже если вам эта штука будет, как не пришей кобыле хвост. Люди, которые делают что-то такое, что никогда, всегда остаются в памяти других людей. Если они удачливы, конечно. Я так понимаю, наша экспедиция не первая, и даже не десятая. То есть люди уже хотели заполучить себе это «никогда», но что-то им мешало стать героями баллад и хроник. И раз так получилось, что я с вами, и что вы возлагаете на меня определённые надежды, я и хотела бы знать — какого кота в мешке мы ищем и какова моя роль в предстоящих поисках. Ну и почему не преуспели те, кто шёл этим путём до нас.

— Браво, — вдруг услышала Лизавета с другой стороны и вздрогнула от неожиданности, напугав Огонька.

Сокол приблизился незаметно и теперь неспешно ехал себе с другого бока от Лизаветы.

— Ты тоже хочешь услышать историю? Ты её не знаешь, или подзабыл за давностью лет? — ехидно спросил Лис.

— Я хочу услышать твою версию этой истории, — сверкнул глазами Сокол. — А также и о том, что там было в предыдущем паломничестве. Ты же в нём участвовал как подручный старого Магнуса Лео, верно?

— Верно, — кивнул Лис. — Хорошо, я расскажу. Слушайте.

5. Лизавета слушает историю

— Давным-давно, лет, наверное, тысячу назад, в здешних землях была провинция могущественной империи. Империя эта началась когда-то с маленького, никому не известного городка на юге, и постепенно подчинила себе не только наш полуостров, но и остальные земли по берегам Великого Срединного Моря, — начал Астальдо.

— Тогда было удобнее — одна империя везде. А сейчас что ни берег — то царство или государство, налоги, чиновники и портовые сборы, — хмыкнул Сокол.

— Увы, и великие становятся малыми, пришла пора падения и для империи. Варвары затопили приграничные области, а в центральных частях не прекращалась грызня — и древние фамилии, и новые старались добиться власти. В этом хаосе людям стало не до богов, и боги отвернулись от людей.

— А зря — глядишь, парочкой молний в них с неба швырнули бы, те бы и успокоились, — подмигнул Сокол Лизавете и нахмурившемуся Лису. — Не злись, я всего лишь добавляю те соображения, которыми со мной делился мой дед, когда рассказывал мне эту сказку. Долгими зимними вечерами. У камина, конечно же.

Астальдо вздохнул и продолжил.

— В те далёкие времена богов было множество — столько, во сколько верили люди. Главные боги влияли на важнейшие стороны жизни людей, а малые божества жили, как рассказывали, в каждом дереве, каждом холме и каждом малом потоке.

— Вы только представьте, госпожа моя, идешь и думаешь — а не наступить бы на кого и не обидеть бы, — Сокол вновь подмигнул.

— И люди стали забывать о них. Забывать славить, забывать о необходимых приношениях. Даже в мыслях не возвращались они к духам тех мест, где жили, и неудивительно, что эти духи покинули здешние земли. Легенда умалчивает о том, куда все они делись — наверное, подались туда, где люди ещё не забыли, кому они всем обязаны.

— Верно. Кто ж будет голодом-то сидеть? Вот и те боги были явно не дураки.

Астальдо строго посмотрел на Сокола. Тот не поддавался. Пришлось продолжать.

— Жил в те времена праведник Эмилий. Нет, он не сразу стал праведником, сначала он был солдатом императора. Он служил в легионе, и как-то зимой, будучи в отпуске, приехал домой, в родную провинцию. И было это где-то на территории современного Туррато.

— Сейчас пять городов оспаривают друг у друга честь быть родиной праведника, однажды они даже воевали друг с другом.

— Эмилий приехал домой, у его родителей был земельный надел недалеко от имперского города. И увидел он, что в бывшей плодородной долине — третье лето неурожай. Если раньше семья Эмилия выращивала столько хлеба и овощей, что хватало и себе, и на продажу, и все подати уплатить, то нынче не наскребли даже на те самые подати. Земля не родит, дождя нет, засуха. Деревья вянут, не дают тени.

— Яблоки — и те не выросли. А яблоки в Туррато — это с давних времен одна из основных статей торговли.

— Солдату императора больно было смотреть на когда-то плодородные, а теперь засушливые земли. Он бродил по окрестностям и печалился — его родные места совсем не напоминали то, что он видел сейчас своими глазами. И думал он — почему же Солнце стало таким жестоким к людям, чем люди провинились? Чем провинился его отец, например, который всю жизнь работал, не покладая рук? Или соседи — тоже не лентяи, не богохульники, не преступники.

С такими мыслями он присел на высохшую траву под увядшим деревом и задремал. И приснился Эмилию сон.

Некто величественный и прекрасный стоял перед ним. Одетый в живое золото, и сияющий так, что глазам было больно на него смотреть. И спросил он Эмилия — почему тот клевещет на Солнце? Солнце как светило, так и светит. А вот люди забыли о своих обязанностях, люди не чтили малых местных божеств, и эти духи не смогли жить без людской поддержки. Чем живёт любое божество? Тем, что о нём помнят, с ним беседуют в молитве, ему отдают часть себя — в словах, в мыслях, в подношениях. А давно ли он, Эмилий, обращался с молитвой к кому бы то ни было? В горячке ли боя, в тишине ли размышления? Люди забыли о духах земли, и те духи тоже забыли людей. И теперь эта часть мира стоит покинутой, и скоро поглотит её Великая Тьма.

Ужаснулся Эмилий и спросил — а что делать-то? С кем бороться, чтобы не пришла Тьма? И услышал ответ — с тьмой в душе своей. И с тьмой в душах сородичей своих, и сослуживцев своих. И только так это возможно, потому что Тьма настороже, и готова биться за каждую живую душу, а с тех пор, как боги покинули мир, заступиться за людей некому.

Но что же ты, о Великое Солнце, взмолился тогда праведник Эмилий, не раскроешь свои тёплые животворные крыла над миром человеческим? И ответил ему сияющий — потому лишь, что готов он прийти к людям, но не должен быть незваным гостем. Если призовут его — он придёт, и вернёт жизнь в эти бесплодные земли, и прогонит Великую Первозданную Тьму.

— Ибо в начале был Хаос, и Первозданная Тьма, а потом уже всё остальное — вы же об этом знаете? — приподнял бровь Сокол.

Нет, Лизавета об этом не знала. И слушала дальше.

— И сказал Эмилий, что готов он нести людям божественное слово. И бороться против Первозданной Тьмы. И что все свои слабые силы он приложит к тому, чтобы Великое Солнце прославляли по всей земле, куда он сможет дойти.

— А человек, знаете, крепкое существо — если всю жизнь ходить, можно много куда дойти.

— Пробудился Эмилий ото сна и отправился к родителям. Рассказал он им о своём чудесном видении, и так убедительны были его слова, что не усомнились в них ни родители, ни соседи. Так оставил он их — с новой верой в сердце, и отправился к месту службы — а помним мы, что он был солдатом и служил в легионе.

Сослуживцам его речи вовсе не пришлись по душе — его сочли в лучшем случае сумасшедшим, а то и преступником. Какое такое Великое Солнце и Первозданная Тьма, если есть Император?

— А некоторые Императоры дошли до жизни такой, что объявляли себя живыми воплощениями богов, представляете?

Лизавета представляла — историк, как-никак.

— Однако, Эмилий не отступался. И знаменем его стал горящий факел, ибо что ближе к Великому Солнцу, чем живой огонь? У него нашлось много последователей, и с ними он спустя несколько лет вернулся в родные края. И что же? Только там, где сохранилась вера в Великое Солнце, земля родила и цвела, а вокруг царило запустение. Так Эмилий убедился, что Великое Солнце не забывает своих детей.

Он увёл пришедших с собой на острова, которые издревле звались Фаро, ибо на одном из них всегда стоял маяк, позволяющий кораблям не разбиться о прибрежные скалы, а лавировать среди извилистых берегов. И хотя места эти были дикими и совершенно не предназначенными для жизни, их заселили. Здесь было негде сеять — но было море, а значит — рыба, значит — морская соль, значит — корабли. Эмилио ещё и укрепил новопостроенный город — как имперский солдат, он знал толк в укреплениях. И немудрено, что жители назвали его не только военным вождём, но и правителем в мирное время.

— Правильно, думали люди, привёл — так теперь и дальше решай, что и как, а мы поглядим.

— Тогда пришёл он в Храм, и легенда говорит нам, что был это Храм Сияния — самый первый в городе, совсем небольшой. И обратился там к Великому Солнцу со своими сомнениями — сможет ли он, справится ли.

— Ничто человеческое ему было не чуждо.

— И снова явился ему в видении великий воин, одетый в живое пламя. И сказал, что оправдал Эмилий надежды и выполнил своё слово, и пусть же теперь он много лет правит этими землями в благодати и спокойствии, и весь род его — тоже. А за верную службу даруется ему сокровище, в котором сокрыта часть первозданной божественной силы. Тот, кто владеет этим сокровищем, будет непобедим и неодолим. И Великой Тьме не будет места поблизости от него.

— Испугается сияния. Убежит и спрячется.

— Когда открыл Эмилий глаза, то увидел на алтаре предмет. Из золота высочайшей пробы он был, и сиял совершеннейшими и чистейшими камнями. С благоговением взял Эмилий в руки этот Скипетр, и понял, что по силам ему ноша, что видит он, как вести дальше его народ в этом мире, полном угроз, врагов и сомнений. И когда вышел он из Храма со Скипетром в руках, то служители тут же нарекли его Великим герцогом Фаро.

Жил он долго, прожил несколько человеческих жизней. Но в детях ему счастья и утешения не было — из троих сыновей старший погиб на войне, средний был слаб и болен, а младший — слишком подвержен чужому влиянию. Эмилий опасался оставлять сокровище детям, ибо подозревал, что не справятся они с ним. И тогда он провёл ночь в молитве, но никому не открыл, привиделось ли ему что-то в тот раз. Но наутро не было Скипетра в его руках.

— Сначала не поверили, думали — потерял на старости лет.

— Три части сокровища оказались в трёх разных местах. И повелел Эмилий, что быть Скипетру собранным только в руках того, кто будет этого достоин. Кто будет силён, и чист сердцем, и милосерден к слабым. И должен это быть человек его, Эмилия, крови.

Когда родится такой человек и войдёт в силу — тогда и придёт время собрать Скипетр. А до того пусть пребывает там, где хранит его Великое Солнце.

Сказал это Эмилий — и умер. Ибо Скипетр поддерживал и его силу тоже, не стало скипетра — не стало и Эмилия.

Государством с тех пор правит род Фаро. А Скипетр пока так и не нашли, несмотря на то, что многие искали.

— Правильно, они же не знали о словах девы Марты. А мы умные, и знаем. И мораль в том, что нельзя плевать в колодец — тот может обидеться и уйти. Что раз дал слово сам, то и выкручивайся потом сам, как хочешь. А если хорошо попросить — то глядишь, тебе и дадут. Правда, потом догонят и ещё раз дадут, так что успевай. Этими словами мой дед всегда завершал историю, и я сделаю так же, — довольный Сокол подал коленом сигнал коню, и с хохотом унёсся вперёд, потому что разъяренный Астальдо взял из воздуха и швырнул в него водяной шар размером с ведро.

Вода разлилась по дороге. Лизавета вспомнила, как при помощи поводьев управляют лошадью, и попросила Огонька обойти лужу.

— Благодарю вас, господин Астальдо. Это очень интересная история. Но в ней ни слова не говорится о том, как выглядел искомый предмет.

— Вам это так важно?

— Конечно, как же иначе? У нас нет ни вменяемого описания, ни инвентарного номера, ни внятных свидетельств очевидцев. Я не понимаю, что нам делать.

— Положиться на высшую волю, — с готовностью ответил Лис. — И она приведёт, куда надо.

— А если ей этого вовсе не надо? — продолжала упорствовать Лизавета.

— Госпожа Элизабетта, — похоже, она тоже исчерпала какие-то резервы его терпения, и сейчас в неё полетит ведро воды. — Мне кажется, вам не стоит сомневаться в высших силах, которые привели вас сюда.

— Прошу прощения, господин Астальдо, если была невежлива. Безусловно, вы знаете по этому вопросу больше меня, вам виднее. Увы, я получила нетипичное для ваших земель образование и воспитание, поэтому многие мои слова могут показаться вам обидными. Уверяю вас, я не имела в виду ничего оскорбительного ни для высших сил, ни для вас, — и наклонить голову, а смотреть не на него, а в шею Огоньку. — Но я хотела бы сохранить возможность задавать вам вопросы. Мне и в самом деле многое непонятно, а вы отводите мне существенную роль в вашей миссии.

— Конечно, госпожа Элизабетта. — Лис сменил гнев на милость. — Позже. Сейчас же, кажется, нас ждут.

И вправду, впереди на дороге кучкой стояли все остальные участники их экспедиции.

6. Лизавета размышляет о прекрасном

— Господин Астальдо, если ещё надумаете отставать — предупреждайте, — буркнул брат Василио.

— Если мне понадобится охрана — непременно, — сообщил Лис. — Посреди пустынной дороги и чистого поля не спрятать засаду.

Брат Василио только вздохнул.

Но на самом деле все ждали Астальдо, чтобы он скомандовал привал и обед. Оказывается, отряд добрался до реки, и возле берега нашлась прямо-таки идеальная полянка. Из росших по берегу кустов появились Сокол и один из его мальчишек, Джованни, они что-то обсуждали и смеялись.

— Берег отличный, вода не холодная, — Сокол подошёл к Урагану и принялся копаться в седельных сумках.

— Хорошо, пусть так. Привал, обед, кто хочет — купается.

Лизавета поняла, что осталась верхом одна. Тихонечко сползла с Огонька, сняла свой мешок и пошла к Аттилии.

— Пойдём, посмотрим воду, что ли?

— Да, — улыбнулась девочка. — И голову бы помыть.

— Помоем, — кивнула Лизавета.

Брат Джанфранко не хотел давать ей два котла. Мало ли, вдруг тех, что останутся, не хватит для обеда? Спас Лис, он осмотрел кучу вещей и распорядился дать Лизавете два котла. Маленьких.

Дальше нужно было найти место, где никто не станет на них пялиться. И вообще, осмотреть берег. Тем временем Аттилия уже забралась в воду в сорочке — ну да, тут так положено. Девы купаются в сорочках. Тётки в возрасте — тоже.

У Лизаветы мелькнула мысль залезть в воду в новосшитых трусах и бюстье, но потом она подумала, что сорочку просушить будет проще.

А потом она подошла к берегу и увидела, что пологого спуска в воду с этой стороны нет. Зачерпнуть воды в котёл можно, а если купаться — надо прыгать. Это представляло известную трудность, потому что плавать Лизавета не умела. Как-то так вышло.

Аттилия сообщила, что дна у берега она ногами не достаёт, но вода не холодная. Вода на вкус Лизаветы была нормальная — дома и летом открытая вода не бывает такой температуры. Даже у берега, где хорошо прогревается. Но прыгать в эту воду было страшно. Поэтому — не судьба. Лизавета набрала оба котла и стала расплетать волосы, поджидая Аттилию, пока она выберется на берег и подогреет воду.

Аттилия выбралась, мгновенно всё согрела, и дальше они поливали друг другу на головы, и не только на головы. А потом можно было переодеться в чистое и сушить волосы, и это было замечательно.

Ветки шевельнулись, и к ним в кусты проникла Крыска. Оглядела их обеих, и велела Аттилии пойти с ней и полить ей на голову.

— Госпожа Агнесса, присоединяйтесь, у нас осталась тёплая вода, — кивнула Лизавета на котёл.

Агнесса с подозрением посмотрела на Лизавету, потом оглядела кусты вокруг и реку — с воды доносился смех и плеск — и нерешительно кивнула.

— А вы не пойдёте купаться? Там здорово, — улыбнулась Тилечка.

Сегодня она уже немного улыбается. Это хорошо.

— Нет, там везде мужчины, нечего им на меня смотреть, — дёрнула плечом Агнесса. — Вы ведь тоже не купались, — это уже Лизавете.

— А я не умею плавать, — это не секрет. — Я ж не на море выросла. У нас до моря далеко. А в наших реках и озере вода холодная, совсем не как здесь. Купаться значит забежать в воду и выбежать. Или привыкнуть. Но если совсем холодно — то и привыкнуть будет сложно. Сразу же сводит ноги.

Крыску передёрнуло — видимо, представила.

Неподалёку раздался громкий «плюх» — в воду прыгнул кто-то немалого размера. Лизавете стало любопытно. Пока девочки в кустах поливают друг другу на головы, мальчики тоже развлекаются, как могут. Она передвинулась на пару метров ближе к берегу и раздвинула ветки с длинными, остро пахнущими узкими листьями.

В заводи чуть сбоку от их укрытия плескались и брызгались мальчишки Сокола. Все они плавали, как рыбы — наверное, выросли в Фаро. От них вверх по реке плыл, отфыркиваясь, брат Василио — похоже, это он сейчас прыгнул в воду.

А потом все они бросились врассыпную, и в центре их кружка почти беззвучно вошло в воду обнажённое мужское тело. Прыжок можно было наблюдать всего пару мгновений, но Лизавета успела залюбоваться. У него, конечно, и в одежде видно, что ничего лишнего, но без одежды… тем более. Хорош, без вопросов хорош.

Кудрявая голова появилась над водой, он что-то сказал мальчишкам — и они нырнули уже все. Дальше время от времени кто-нибудь с визгом выскакивал на поверхность — за ноги они там друг друга хватают, что ли?

К радостной компании подошёл Лис — в одной рубахе. И тоже лёгким движением эту самую рубаху с себя сбросил. Ещё один красавчик, чтоб его. Тоже ведь ничего лишнего, но если от того веет мощью, то этот очень изящен — что в одежде, что без. Высок, строен, рыж. Волосы на теле тоже рыжие, хи-хи. Но их не так и много.

Лис нырнул в воду, а Лизавета задумалась — долго ли они там будут плескаться, потому как существовала возможность попялиться ещё раз — когда обратно на берег полезут. Просто так, абстрактно попялиться. На красивую мужскую натуру. Когда ещё доведётся? А тут — это ж почти как на статуи в музее.

Плеск раздался прямо возле Лизаветы, её обдало тучей брызг. Кудрявая голова высунулась из воды рядом с её укрытием.

Дома в таких случаях говорили — мокрая башка, дай пирожка.

— А вы почему сидите тут и не радуетесь жизни, госпожа моя? К ночи погода сменится, будет дождь с ветром. Надо ловить тёплые деньки!

— Спасибо, я уже чистая и даже почти сухая. И я не умею плавать.

Он уставился на неё, как на диковинку.

— Как так?

— Легко, — пожала она плечами. — Я не на море живу. И даже в бассейн не хожу.

— Так давайте научим вас плавать, — не растерялся он.

— Ненавижу воду в ушах, — покачала она головой. — А вы, судя по всему, в родной стихии.

— Конечно, я ж морская птица, — улыбнулся он. — Но воля ваша, не хотите в воду — сидите на берегу, — и мгновенно ушёл в глубину.

Тем временем Агнесса помыла голову — волосы у неё, оказывается, пышные и вьющиеся, когда не в причёске под чепцом. И Тилечка поливала ей из ковшика на плечи и спину.

Фигура у Крыски была, по стандартам Лизаветиного мира, модельная. Стройна, но никакой угловатости, кожа белая-белая, грудь небольшая. Нет, лучше уж на мужиков в воде таращиться.

— Что интересного вы там нашли? — поинтересовалась ледяным тоном Крыска.

— Смотрю, как наши мужчины развлекаются, — улыбнулась Лизавета.

Вернулся брат Василио, вылез на берег, отряхнулся. Как пёс, например, как бульдог. Впечатление усиливала почти лысая голова. Набросил на себя балахон, подхватил сапоги и пояс, и отправился одеваться.

Затем на берег выбрался Лис — можно любоваться на каждое отточенное движение. Надел рубаху, пошёл — у него не было здесь ни сапог, ни чего другого.

Сокол был следующим. Выбрался, отряхнулся, рубаху бросил на траву, сам сел сверху. Достал из мешка чистую, с чёрными шнурками у ворота и на манжетах. Положил рядом. Подставил лицо солнцу, зажмурился — как кот.

Она встряхнулась и прогнала наваждение. Видимо, дорогая Лизавета Сергеевна, ты просто давно одна. Вот и любуешься всякими мужиками. А у них тут просто жизнь такая, что ни пивного брюха не отрастает, ни щёк, которые со спины видно.

От места стоянки позвали обедать. Сокол прикрикнул на мальчишек — чтобы вылезали. Крыска уже оделась, и Аттилия шнуровала ей рукава. Девочка тоже уже была в сорочке, чулках и штанах. Надо одеваться и идти.

Оказалось, служки наловили рыбы за поворотом реки, и сварили из этой рыбы уху. И эта уха показалась Лизавете прекраснейшей на свете — и даже не важно, что из рыбы не достали кости, и не отрезали головы, и бульон не процедили. Зато вкусно. Ещё бы хлеба к этому свежего… ну да ладно, размечталась.

И даже дивная история о сокровище на фоне тёплого дня, возможности помыться и вкусной еды отступила куда-то на задний план.

Пока.

7. Лизавета распутывает мысли

Обещанный Соколом дождь настиг их в сумерках. Тучи начали собираться после обеда, постепенно заволакивая всё небо. Заката уже и видно-то не было, просто в какой-то момент стало ещё смурнее, чем было. А потом принялся накрапывать дождь, пришлось отстёгивать плащ и надевать его, и хорошо, что она послушалась Сокола и пристегнула свёрток к седлу отдельным местом.

Конец ознакомительного фрагмента.