Голодная луна

Рэмси Кэмпбелл (1986)

Небольшой городок Мунвелл чтит свои традиции, корни которых уходят еще в друидические времена. Как говорят легенды, в пещере рядом с городом обитает жуткое неземное существо, которого могут усмирить только древние ритуалы. Но с приходом в город радикального проповедника Годвина Манна все меняется. Местные жители попадают под влияние его фанатизма, и освященные временем традиции разрушаются. Вскоре вокруг начинают происходить странные вещи, затем Мунвелл окружает непроглядная тьма, из которой не вырваться, сам он исчезает с карт. А люди, живущие в нем, меняются. Бессмертное зло рвется на волю, и его желания простираются далеко за пределы маленького городка. И тем, кто все это время сопротивлялся Манну, теперь придется сразиться с чем-то, неподвластным человеческому разуму.

Глава четвертая

— Еще один звонок, — пообещала Хейзел родителям, листая лежавшую у нее на коленях телефонную книгу в поисках имени, которое она еще не отметила. Она набрала номер и произнесла официальным тоном: — Мистер Флетчер? Меня зовут Хейзел Эддингс, и я звоню вам от имени «Пикс Секьюрити». Вы уверены, что в ваш дом никогда не заберется грабитель?

— А вот и Бенедикт, — резко сказала ее мать, Вера, но слишком поздно, чтобы прервать звонок.

Муж Хейзел просунул свое лицо с заостренным подбородком в дверь комнаты:

— Не буду тебе мешать, — крикнул он, пытаясь поправить манжеты и галстук-бабочку одновременно.

— У тебя точно не получится, — упрекнула его Вера. — Давай я помогу.

Она пошла за ним в прихожую, поэтому только Крейг увидел, как Хейзел с оскорбленным видом отвернулась от телефона.

— Совсем необязательно употреблять такие выражения, — пробормотала она и уронила трубку на рычаг, словно ей стало противно держать ее в руке.

— Что он сказал, золотце? — спросил Крейг. От уязвимости дочери у него сжималось сердце, как пятнадцать лет назад, когда она впервые надела вечернее платье. Но она моргнула и улыбнулась, словно ничего не произошло.

— Все в порядке, папочка, — сказала она и вышла в прихожую.

В таком платье она еще больше походила на свою мать. Черные волосы, убранные в высокую прическу над длинной белой шеей, подчеркивали ее карие глаза и тонкие кости, как у Веры. Крейг взял Веру под руку, и почувствовал, что она слышала окончание телефонного разговора, но решил, что лучше сейчас ничего не комментировать. Бенедикт открыл входную дверь и подождал, пока все не выйдут, чтобы включить сигнализацию.

— Возможно, мне придется уйти по делам после ужина, — сказал он. — Если хочешь, Крейг, можешь пойти со мной.

Эддингсы жили на вересковой пустоши, недалеко от Мунвелла, в коттедже с голубыми ставнями и побеленными стенами. Первые несколько сотен ярдов по направлению к городу не были освещены, и Крейг крепко держал Веру за руку. Он поскользнулся на листе, прилипшем к дороге под дождем, и почувствовал, что его заносит в темноту.

Первые фонари появились у церкви. Свет растягивал тени ив, роняя их на бугристое кладбище, полное надгробий, а на церковной стене отпечаталась тень дуба. Крейг увидел, что маленькое крыльцо, увенчанное остроконечным козырьком, освещено.

— Я возьму бюллетень, — сказал Бенедикт. — А вы можете зайти внутрь, если хотите.

Небольшие размытые горгульи высовывали головы из толстых стен под высокой покатой крышей. Свет струился на сверкающую траву через высокие узкие арочные окна, каждое из которых украшал витраж с тремя фигурами, расположенными так тесно, что они почти сливались в одну — действительно, в детстве Крейг думал, что это трехголовое чудовище. Это воспоминание заставило его неожиданно почувствовать себя ребенком, и он последовал за Верой в церковь.

Под остроконечными сводчатыми арками неф казался спокойным и приветливым. Неверующим тоже рады, думал он, пока Вера листала книгу посетителей.

— Жаль, что сюда ходит не так много людей. Это красивая церковь. Хотя в этом году прихожан стало больше, — сказала она и охнула. — О боже.

Хейзел взглянула через плечо матери и вскрикнула от отвращения. Кто-то нацарапал «Валите отсюда» поперек страницы, полной подписей, датированных тем же месяцем. Прежде чем Крейг успел что-либо сказать, Хейзел воскликнула:

— Вот что происходит, когда люди перестают верить. Они ничего не уважают, даже Бога.

— Полагаю, Бог простит их, миссис Эддингс, — сказал священник, появившийся из-за высокой дубовой кафедры. Это был приземистый мужчина с пивным брюшком, жизнерадостным красным лицом и растрепанными волосами. — Меня больше волнует, что вас это оскорбляет. Думаю, это и есть грех.

Хейзел открыла рот от удивления и уставилась на него.

— То есть, по-вашему, оскорбление Господа грехом не является?

— Не уверен, что автор этой идиотской надписи думал о Боге. Скорее, он хотел шокировать тех, кто ее прочитает. В конце концов, эта церковь стоит здесь уже без малого восемьсот лет, а ее фундамент и того дольше. Вы же чувствуете это, правда? А для Бога эти несколько столетий длились меньше секунды. Только подумайте, насколько незначительна подобная детская выходка.

— Вы уверены, что у вас есть право говорить за Бога?

— Видите ли, это входит в мои обязанности. И я действительно верю в то, что Бог прощает прегрешения. Да и вы сами можете здесь это почувствовать. — Он повернулся к Крейгу и Вере. — Вы родители миссис Эддингс, не так ли? Правда ли, что вы хотите присоединиться к моему приходу?

— Простите, — вмешалась Хейзел. — Отец О’Коннелл, познакомьтесь, Крейг и Вера Уайлд.

Крейг пожал руку священника. Она была теплой и сильной.

— Мы можем переехать в Мунвелл, когда выйдем на пенсию… Или откроем здесь юридическую практику. Но должен признаться… — сказал он, шокированный собственным смущением, — мы не часто ходим в церковь.

— Если часто ходите в паб, меня там тоже можно встретить. Вы же родились в Мунвелле, правда? Вы когда-нибудь украшали пещеру? Здесь по-прежнему делают панно из цветов. Я считаю, что подобная традиция укрепляет церковь.

— Я была бы счастлива, если бы ты познакомился с отцом О’Коннелом поближе, — Хейзел понизила голос, словно не хотела бы, чтобы Крейг ее услышал. — Ведь ты не молодеешь.

На улице Крейг сказал:

— Мне нравится ваш священник. Во всяком случае, он не занимается насаждением религии.

— Может, зря, — посетовал Бенедикт. — Нет ничего плохого в том, чтобы проявлять агрессию во имя Господа. Он потерял много своих прихожан, когда высказался против ракетных баз. Словно не понимает, что страх перед оружием возвращает людей к Богу. Теперь, когда одна военная база совсем рядом с Мунвеллом, местным нужен сильный лидер, а не священник, вставляющий в церковные проповеди подобную ерунду. Я считаю, что он мог бы вернуть весь наш город в лоно церкви, если бы не был таким мягкотелым. Поэтому у нас выросла преступность. Люди не отстаивают правильные вещи. Впрочем, не удивительно, когда даже священник боится это делать.

— И все же, ты помогаешь предотвратить преступления, — сказал Крейг, намекая, что Бенедикту есть за что благодарить высокий уровень преступности. — И как идет бизнес после переименования компании?

— Без Хейзел фирма не была бы такой, какой она стала сейчас, — ответил Бенедикт и погладил ее по голове. — Конечно, переименование компаний — стандартная практика.

Так скажи нам причину, подумал Крейг. Ничего, он еще успеет разобраться в этом. Только сейчас Крейг начал вспоминать планировку города. Ни одна терраса не находилась на одной линии с соседней, на некоторых участках Хай-Стрит не было тротуаров, только поросшие травой обочины, из которых торчали бочкообразные желоба водостоков. Улицы вели от городской площади вниз, к долине, и вид скрюченных фонарей, спускающихся в сгущающийся туман, вызвал у него чувство ностальгии и умиротворения. Нельзя расслабляться, напомнил он себе, когда они пересекали площадь к отелю.

Отель представлял собой четырехэтажное здание. Самые маленькие номера находились под самой крышей. В ресторане было достаточно места, чтобы разместить всех постояльцев отеля, даже если бы все номера были заняты, но так как такого ни разу не случалось, Крейг решил не бронировать столик заранее. Возможно, зря, потому что в зале, отделанном деревянными панелями, с отполированным танцполом посредине, не оказалось ни одного свободного столика.

— Обалдеть, — воскликнул Бенедикт в слишком экспрессивной для себя манере.

По-видимому посетители, в основном люди среднего возраста, являлись членами одной туристической группы, так как были знакомы друг с другом. Уайлды и Эддингсы нашли места за длинными столами вдоль стены, но не успели они сесть, как их соседи встали. Минуту спустя ресторан опустел, осталось лишь эхо, скомканные салфетки и грязная посуда.

— Вам повезло, что мы закажем вино, — сказал Крейг официанту, который подошел, чтобы убрать со стола, — иначе вы бы не продали ни одного бокала этим вечером.

К тому времени, как важного вида официантка принесла им еду, они с Верой выпили большую часть вина и заказали еще бутылку, не обращая внимания на удивленный взгляд Бенедикта, в котором едва не сквозил упрек. Отрезав кусок котлеты по-киевски, Крейг снова подумал о Хейзел в ее первом вечернем платье.

— Помнишь, как мы впервые ужинали в ратуше Шеффилда? Ты тогда заказала котлеты по-киевски и никак не могла понять, как повар засунул чесночное масло внутрь. Ты сказала, что это похоже на кораблик в бутылке.

— Правда? — сказала Хейзел с улыбкой.

— Хейзел много чего помнит о своем детстве, — пробормотал Бенедикт.

— Я рада, — отозвалась Вера и внимательно посмотрела на него, хотя он произнес эту фразу бесстрастно. — Или здесь нечему радоваться?

— Дело в том… — начал Бенедикт, но Хейзел его перебила.

— Просто я рассказала Бенедикту о том, как вы с папой одевались дома.

— Вернее, как мы раздевались, — уточнил Крейг.

— Я знаю, вы пытались казаться современными, но можно я скажу откровенно? Мне это никогда не нравилось. И я рада, что подобное поведение выходит из моды. Кстати, пару дней назад Бенедикту пришлось постучаться в дверь к одной семье и попросить надеть что-нибудь на маленького сына, который играл в саду перед домом.

— И они не очень по-христиански на это отреагировали, — добавил Бенедикт.

Вера поставила бокал на стол, так и не сделав глоток.

— А что еще тебе не нравилось в твоем детстве, Хейзел? Говори уж все.

— Мамочка, я не хотела тебя обидеть. Я бы промолчала, если бы знала, что ты так воспримешь мои слова.

— Нет, прошу тебя, — сказала Вера и поспешно одернула руку, к которой тянулась Хейзел. — Я бы хотела услышать все.

— Кое-какие мелочи. Я знаю, что вы не ограничивали мои религиозные занятия в школе, но у меня было ощущение, будто папа был против. И мне очень хотелось ходить в воскресную школу, но я думала, что, если попрошу вас об этом, вы решите, что вас мне недостаточно. Но это не так. Надеюсь, вы понимаете.

— То есть ты додумала нашу реакцию, даже не спросив?

— Ох, мамочка, — воскликнула Хейзел, и звук ее голоса эхом отозвался в пустом ресторане и привлек внимание официанта, выглянувшего из дверей кухни. — Скажи, что ты не обиделась. Я всегда боялась, что до этого дойдет.

— Просто ты меня удивила, вот и все, — сказала Вера, сдерживая слезы.

Бенедикт прочистил горло:

— Мне пора на работу, — сказал он Крейгу, дожевывая свой ужин.

— Я пойду с тобой. Подхватишь меня после того, как заберешь фургон от дома?

— Как хотите, — произнес Бенедикт тоном, намекающим, что лучше бы предоставить женщинам возможность самим разобраться в ситуации.

Звук его шагов затих. Даже его походка казалась чопорной. Крейг попробовал вмешаться:

— Знаю, ты не хотела обидеть маму, Хейзел. Мы оба понимаем, что у тебя своя жизнь и у нас нет права вмешиваться и настаивать на том, чтобы ты делала то, что мы хотим. Но ты могла бы оставить нам наши иллюзии.

Хейзел взяла его и Веру за руки.

— Вы двое — самые дорогие для меня люди. Я говорю все это только потому, что беспокоюсь о вас.

— Не нужно, — сказал Крейг. — Если Бог существует, то он не может винить нас в том, что создал нас неспособными верить в него.

Обе женщины укоризненно посмотрели на него, и он втайне обрадовался, что Бенедикт уже вернулся.

Как только они оказались в фургоне, нагруженном инструментами и досками, Крейг спросил:

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Бенедикт повернул ключ зажигания, и мотор заурчал.

— Думал, тебе будет интересно посмотреть, как я работаю с клиентами. Надеюсь, ты согласишься, что моя фирма заслуживает успеха.

— Хочешь сказать, дела идут не так хорошо, как тебе хотелось бы? — уточнил Крейг, когда машина тронулась с места.

— Могли бы идти лучше. Так и было бы, если бы я не остался с этими сигнализациями вместо оплаты, когда фирма обанкротилась. Нужно только немного оживить бизнес, купить новый фургон, вложиться в рекламу, может, нанять кого-нибудь, чтобы выполнял работу, которая у меня не очень хорошо получается. Я произвел приблизительные расчеты. Сумма вполне подъемная.

— Надеюсь, твой банковский менеджер с тобой согласен.

— Если честно, он меня не поддержал. Мы задолжали банку кое-какие деньги, к сожалению.

Он притормозил в конце улицы.

— Что ты тогда предлагаешь? — спросил Крейг.

— Я подумал, может вы с Верой сможете помочь.

— Возможно, сможем. Сколько тебе нужно?

— Трех тысяч хватит на то, чтобы поставить бизнес на ноги. И сумма в два раза больше позволит расплатиться с банком. Я говорю о краткосрочном займе, вы же понимаете. Уверен, что мы вернем большую часть, если не все деньги, к концу года.

— Ничего не могу обещать, пока не поговорю с Верой. Но на твоем месте я бы не питал особых надежд, — сказал Крейг, выбираясь из фургона.

Владельцы книжного магазина, похоже, уже собирались идти спать.

— Это мой тесть, — сказал Бенедикт, что их не особо обрадовало.

Они провели мужчин в книжный магазин, и Бенедикт открыл пульт управления сигнализацией.

— Я так и думал, вы нажали не на ту кнопку, — сказал он и нарочито терпеливо продемонстрировал порядок действий.

Перед выходом из магазина он остановился у шкафа с книгами.

— О, вы его починили? Я бы сам это сделал, — раздраженно сказал он.

— Бизнес есть бизнес, — произнес Бенедикт, когда включил двигатель, — но мне бы хотелось, чтобы я мог себе позволить выбирать клиентов. Видел, что они поставили на место алтаря? Стол с книгами о сверхъестественном. Хотя для тебя, наверное, нет никакой разницы.

Крейг пробормотал что-то в ответ, и они подъехали к отелю. Женщины уже ушли.

— И помни, что я прошу деньги не только для себя, — сказал Бенедикт по дороге к коттеджу. В свете фар клубилась дымка.

Вера уже спала. Крейгу хотелось поговорить, и он чувствовал себя одиноко. Он лег рядом с ней, ощутил, как заныли кости, и попытался заснуть, пока они ему не помешали. Резкая боль в левой икре разбудила его. Погружение в сон было похоже на падение в заброшенный ствол шахты, воспоминание из детства, которое всегда подстерегало его во сне, когда он нервничал. Он пристально смотрел на лунный свет, пробивавшийся сквозь занавески. Потом закрыл глаза и поплыл по течению, пока одна мысль не поразила его. В ресторане отеля у него на мгновение возникло ощущение, что посетители не просто знают друг друга. Всем им известно то, чего не знает он, и они чего-то ждут.