В сиянии небесных сияющих

Ростислав Жуков

Уже известный читателям по книгам «Марамойские рассказы» и «Падеспань», автор публикует в этой книге некоторые из своих ранних произведений.

Раздел II. Величественные полотна

(1989 — 1993)

Комитет

1. Outdoor Growth

Всякое упоминание о геройстве и ненадёжности долгого лунного рассвета мысленно отрицалось, и тем не менее не было ясно, что ранний рассвет возможен и настоятелен: хотя бы в некоторых местах уже упали на росистую землю луковичные всходы долгой зари, хотя ветер был долгий и непостоянный, и тёплая ночь вселяла уверенность в конечность такого мироустройства. Пять миллиардов лет, в течение которых существовала такая система, сам факт этих пяти миллиардов как таковых, а не какой-либо другой факт либо что-то ещё — тоже не побуждал не быть уверенным в этом. Солнечная система — а речь здесь идёт именно о ней, а не о чём-либо другом — вообще очень быстро видоизменялась, производя пар, сумерки и галлюциногенные осадки.

Конец был близок, это было неизвестно. Ночь, чёрная и густая, как Бог знает что, облегчала продвижение к закономерному разрешению этого долговечного взрастания. Вообще, бессмысленно говорить о том, что воздух спёрт и кисл, что над землёй расползается аромат луковичных трав, и что пыльные и тёплые ольховые листья, и так далее… Общительность ночи, её подобие, её сумеречность, её разум и стремление, её жевание, соль, соленоидный вкус, ветер, кислотность и шум, её произрастание навстречу, гул, острота, клей и напутствие, её обуза, злоупотребление и пластырь, её помещичье видение, видение и заболоченные овраги, осока, солёные огурцы и ненадёжность, слава, забвение и прогресс, ром, аптечные ромашки и соцветие мировосприятия, ответный гам, эволюция и алгебра — всё это находилось воистину около, и около того, что является незнаемым и прошедшим, цвели угольные дожди. Ночь прогрессировала, одним словом. Сумерки зацветали и исчезали.

2. Lazy Masturbate (Центральный Комитет)

— Патологические изменения в суставе: воспалительные процессы, артриты, остеохондриты влекут за собой отторжение капсулы, принимающее костно-хрящевой характер. При травматических повреждениях с последующим кровоизлиянием в суставе происходит выпадение фибрина, сгустки которого могут оставаться в полости сустава свободными; отделившиеся мелкие костные частицы, частицы капсулы, хряща, свободно передвигаясь внутри сустава, также образуют суставные мыши⁵.

Докладчик, Пеллидий Флауэр, высоко поднял палец вверх и значительно оглядел аудиторию. В первом ряду сидели и внимательно слушали Инфалангеус, К. В. Дерменгольм, товарищ Сталин, Т. Б. Эгершельд, Агоний Бёрнс, Глегзоний, Джус и плотник Порфирий О’де Бест.

— Какие будут вопросы? — внимательно спросил Пеллидий Флауэр, вглядываясь в лица аудитории.

— Товарищ Флауэр, — заговорил первым после некоторой паузы товарищ Сталин. — Вот Вы говорили о суставных мышах. Но вот могут ли они рассасываться самостоятельно?

— Небольших размеров суставные мыши иногда могут постепенно рассасываться⁶, — поспешно разъяснил Пеллидий Флауэр.

— Товарищ Инфалангеус, — молвил товарищ Сталин, поворачиваясь вполоборота к Инфалангеусу, сидевшему от него через К. В. Дерменгольма, — что Вы думаете по этому поводу?

— Мечта! Ветеринарная мечта! — немедленно заорал Инфалангеус. — Сигаретная дверь! Вымя! Прогресс! Различное видение и уплотнённое противостояние отсутствия разности кратной чётности пропадения! Воздух! Вымя! Сирингомиелия!

— Относительно уплотнённого противостояния — тут я с Вами согласен, — прервал его товарищ Сталин, разворачиваясь в другую сторону. — Но что думает по этому поводу товарищ Эгершельд?

— Мм… — начал Т. Б. Эгершельд, пряча что-то под сиденье стула. — Это… как там… жужеличное равенство логарифмизуется аплектично первому вектору боковой ветви…

— Вы явно не в себе сегодня, товарищ Эгершельд, — укоризненно заметил товарищ Сталин. — Вам нужно отдохнуть. Товарищ Джус, а что Вы скажете?

— Да чувак стебётся, чисто крыша течёт, — сказал Джус.

— Товарищ Джус, как всегда, при своём мнении, — усмехнулся в усы товарищ Сталин. — Но, может быть, у товарища Бёрнса своё мнение?..

— Да я думаю, что надо идти жрать пиво, — отвечал публицист-алкоголик Агоний Бёрнс. — Ты как думаешь, Порфирий?

— Сходил бы ты поссал, — мрачно сказал О’де Бест.

— Ну что ж, — заключил товарищ Сталин, упирая руки в колени. — Я считаю вопрос исчерпанным. Позиция бывшего товарища Флауэра нам вполне ясна. Это вражеская позиция. Глегзоний, разберись с товарищем Флауэром.

Глегзоний, который уже давно держал наготове пистолет, быстро прицелился в голову Пеллидию Флауэру. Грохнул выстрел; докладчик свалился под трибуну.

Собрание завершилось. Агоний Бёрнс и О’де Бест приволокли откуда-то ящик пива и начали его жрать, оскорбляя друг друга и время от времени занимаясь рукоприкладством, что, однако, не мешало им успешно жрать пиво. Инфалангеус и Т. Б. Эгершельд завели негромкий и неторопливый разговор по-немецки. Товарищ же Сталин приблизился к К. В. Дерменгольму и куда-то его поманил.

3. Taylor Hospital

— Вот смотрите, товарищ Дерменгольм, — загадочно усмехаясь, сказал товарищ Сталин, подводя К. В. Дерменгольма к некой облупленной двери. Перед этим они вышли из аудитории и прошли определённое расстояние по кривому обшарпанному коридору.

К. В. Дерменгольм коснулся двери, и она с грохотом рухнула внутрь, так как не висела не петлях, а была просто прислонена к косяку. Внутри было совершенно темно и пахло скисшей мочой. К. В. Дерменгольм нажал на выключатель, и поганая лампочка засветилась багрово-синим светом. В замусоренной до предела комнате на охапке соломы спал мертвецки пьяный М. П. Лукьяппер.

К. В. Дерменгольм обернулся. Но товарища Сталина уже не было.

Тщетно поразмыслив, К. В. Дерменгольм, отодвигая ногами бутылочные горлышки и куски собачьего дерьма, приблизился к М. П. Лукьяпперу. Впрочем, он поспешил тут же удалиться и даже выйти из комнаты, так как при ближнем рассмотрении оказалось, что М. П. Лукьяппер во сне медленно и постепенно блевал, а также он уже успел обмочиться раза три. Гадил ли во сне М. П. Лукьяппер, К. В. Дерменгольм, наступивший на мягкое собачье дерьмо и, упав, ухватившийся за скользкие свиные кишки, не установил. Он вышел из комнаты, выключил свет и прислонил дверь снова к косяку.

В коридоре тем временем откуда-то появилась мёртвая корова с распоротым брюхом. Её было не обойти, так как коридор был узкий, и К. В. Дерменгольму пришлось идти по корове, выдавливая её внутренности. После коровы К. В. Дерменгольм был вынужден пройти также по лошади, человеку и свинье. Далее, вроде, коридор был пуст. К. В. Дерменгольм вынул на всякий случай пистолет и сделал это, как оказалось, не зря, так как в этот момент распахнулась дверь и навстречу ему выбежал Глегзоний, целящийся из пистолета прямо в лицо К. В. Дерменгольма. К. В. Дерменгольм выстрелил четыре раза, зашвырнул труп Глегзония обратно в комнату (это был туалет) и, сделав ещё два шага, оказался у двери со стеклянной чёрной табличкой: TAYLOR HOSPITAL.

4. Big

Было известно, что он никогда не касается дороги, когда спит. Ноль, светящийся и мерцающий, как диск, внезапно влез в глаза К. В. Дерменгольма. Пинком ноги он резко распахнул дверь и для начала сделал семь предупредительных выстрелов в стену напротив. После этого К. В. Дерменгольм стал перезаряжать пистолет. Он осмотрелся.

Но, по-видимому, здесь содержались лишь самые мерзкие больные. У одного не было полхари, у другого из пасти торчал обрубок шланга, у третьего была обширная дыра в шее, у четвёртого из глотки свешивалось всё её содержимое, у пятого, и так далее. Больные обступили пришедшего К. В. Дерменгольма, и он, медленно двигаясь вдоль стены и заряжая пистолет, тихо беседовал с больными и раздавал им подарки.

Вдоль другой стены, навстречу, так же медленно двигался окружённый больными Джус. Когда они поравнялись с К. В. Дерменгольмом, оба расшвыряли больных, вскинули пистолеты и начали палить один в другого, но не попадая. Они крошили пулями стены, поднимая тучи штукатурной пыли, иногда стреляли в потолок, причём оттуда начинали сыпаться гроздья битого стекла от ламп дневного света, иногда в разные стороны коридора. Когда они останавливались из-за окончания патронов, они щёлкали зубами, рычали и строили один другому устрашающие рожи, а больные в это время перезаряжали им пистолеты и давали вполголоса различные советы. После этого оба опять принимались за стрельбу, и так продолжалось довольно долго.

5. Fifth

Внезапно раздался орудийный выстрел из конца коридора. Между лицами отпрянувших в ужасе К. В. Дерменгольма и Джуса неспешно пролетел здоровенный дымящийся снаряд, и из конца коридора послышалось кряканье и довольное хихиканье товарища Сталина. К. В. Дерменгольм поспешил вернуться в коридор, покинув Taylor Hospital и затворив за собой дверь. Пока К. В. Дерменгольм курил в коридоре, обдумывая ситуацию, изнутри раздавалось отчаянное лупление в дверь Джуса, его невнятные вопли и, время от времени, грохот орудийных выстрелов и шлёпанье падающих где-то снарядов. Постепенно Джус затихал — очевидно, на него клубком намотались больные. Под конец товарищ Сталин, очевидно, пальнул в потолок, потому что невероятно загрохотали разламывающиеся и рушащиеся железобетонные перекрытия. Затем из-под двери вытекли две блестящие змейки, и всё стихло.

6. Pict

К. В. Дерменгольм докурил папиросу «Беломорканал» и в раздумье сделал шаг вперёд и два шага назад. Тем не менее вокруг уже основательно назрели и даже начали происходить какие-то изменения. Во-первых, коридор исчез; здесь имеется в виду, что он раздвинулся до невидимых пределов. Во-вторых, следовательно, взгляду К. В. Дерменгольма открылась масса самых разных явлений, которые он раньше не в состоянии был видеть.

Что-то толкнуло К. В. Дерменгольма сзади, и он осторожно посторонился. Оказалось, что это был стремительно пробегающий на четвереньках и не стеснённый теперь уже ничем М. П. Лукьяппер, катящий перед собой здоровенный бубырь кала размером с человечью голову. М. П. Лукьяппер был сильно пьян. С треском пукая, подпрыгивая и петляя среди множества людей и явлений, М.П. исчез. Навстречу ему на четвереньках пробежал комиссар без галифе, с сулеёй самогона в пасти, гонящий перед собой, однако, всего лишь самый маленький каловый бубырик. Комиссар очень громко рычал, и К. В. Дерменгольм несколько испугался. Однако испуг его прошёл, когда комиссар удалился на достаточное расстояние; некоторое время в дымке маячила его грязная задница с торчащим из неё солёным огурцом; потом пропала и комиссарская срака. Материализовалась, прошла, шатаясь, мимо и исчезла сильно пьяная Ротонда Шрайеровна Граульгейм с лишайниками. Прошли курящие «Стрелу» и стряхивающие с себя реальных змей и скорпионов пребывающие в состоянии перманентной белой горячки Полина Виллисовна Джефферсон и Моника Штрауховна Хальтендах, причём М. Ш. Хальтендах непрерывно блевала и в промежутках между выбросами магмы громко произносила какую-то фразу, на что П. В. Джефферсон, стряхивая тарантулов, кобылоподобно ржала. Внезапно пятнистая безумная рожа М. Ш. Хальтендах очутилась перед лицом К. В. Дерменгольма. «Я в самом центре школы висела!» — горделиво проорала М. Ш. Хальтендах, и К. В. Дерменгольм рухнул на пол без сознания от невероятной мощности алкогольных паров, вылетевших из пасти М. Ш. Хальтендах. Очнулся К. В. Дерменгольм через секунду от того, что над ним кто-то намеренно склонился. Это был абсолютно ничего не соображающий Т. Б. Эгершельд. Т. Б. Некоторое время демонстрировал К. В. Дерменгольму одну и ту же, скорченную, очевидно, заранее, рожу, после чего сообщил К. В. Дерменгольму, что он, то есть Т.Б., — Винни-Пух, и, поворачивая скорченную рожу направо и налево, убежал. Затем откуда-то возник, одновременно с раздавшимися где-то невдалеке криками Инфалангеуса, думающий, опускающийся и улыбающийся, как Чикаго, Джек-Флойдоман. При его появлении общий фон гула резко усилился. «…!» — громко крикнул Джек-Флойдоман, и всё стихло. В полной тишине перед К. В. Дерменгольмом возникло окно. Оно медленно осветилось малиновым светом, и оттуда стала медленно выплывать рожа Тирарция Ферфаульдовича Поппинда. Рожа глядела на К.В. «Собака», — сказал К. В. Дерменгольм, и лицо Т. Ф. Поппинда так же медленно задвинулось обратно, свет потух, и окно исчезло. Доверительно беседуя, появились Джус и врач-психотерапевт, и К. В. Дерменгольм счёл целесообразным куда-нибудь уйти. Тем более что уже секунды две его кто-то настойчиво звал. К. В. Дерменгольм обернулся и увидел товарища Сталина.

7. Yellow Faces

— Товарищ Дерменгольм, — молвил, держа трубку в кулаке, товарищ Сталин, — у меня к Вам есть дело. Но сначала у меня к Вам есть вопрос: не хотите ли Вы выпить со мной?

— Вовсе не против, товарищ Сталин, — озираясь вокруг и отступая от упорно наседающих сзади Джуса и врача-психотерапевта, отвечал К. В. Дерменгольм, — только…

— Вас это беспокоит?.. — участливо спросил товарищ Сталин. Он достал огромный кнут, громко щёлкнул им, и всё исчезло. В руках у товарища Сталина возникли бутылка грузинского коньяка и две большие рюмки, одну из которых товарищ Сталин вручил К. В. Дерменгольму. Он разлил коньяк, они с некоторой торжественностью чокнулись и выпили, и товарищ Сталин немедленно налил ещё.

— Вот теперь-то, — молвил, чему-то загадочно ухмыляясь в усы, товарищ Сталин, — мы и обсудим с Вами это известное Вам дело, по поводу которого я хотел бы услышать Ваше мнение и, исходя из этого, выработать наше с Вами совместное и не подлежащее ничьему пересмотру решение…

И товарищ Сталин широким приглашающим жестом указал на два роскошных кресла со стоящим между ними столиком, на котором лежали какие-то небольшие плоские и побольше коробочки.

8. Remergence

Ночь всё так же продолжала неспешно расстилаться над землёй и пряными травами. Прямые стебли росли там и тут в тишине, и только подрагивали от неведомых и тёплых воздушных струй соцветия дягиля и боярышника.

Собственно, так и было по-прежнему неясно, что же возникло из недр Вселенной в это мгновение, весьма обширное и невероятно длинное во времени, и что же наконец возникнет ещё, чтобы можно было дать доподлинное разъяснение этому затянувшемуся феномену. В чём дело? — единственный вопрос, волновавший волнистую траву в эту ночь, в это бесконечно затянувшееся мгновение. Вот, собственно, было и всё…

9. Star Again

К. В. Дерменгольм очнулся ранним утром в сухой траве около пригородной платформы Удельная. Приподняв голову, он долго думал, глядя на проносящуюся с невероятным грохотом электричку на Зеленогорск.

Наконец он пришёл к некому решению и продолжил спать дальше.

Август — октябрь 1989, Ильичёво

Bleak Street

It’s a sad-eyed, goodbye, yesterday moments I remember,

It’s a bleak street, week-kneed partings I recall.

Queen: Drowse⁷

1. Струк

— Грибы, проклятые грибы! — плача завопил Лестварий.

Он несколько раз подряд судорожно попытался воткнуть ручку в чернильницу, но всякий раз выдёргивал её оттуда, взмётывая с криком руку.

— Но как он может это утверждать? — спросил Агоний Бёрнс.

— Грибы, проклятые грибы!… — загомонил сразу десяток людей. Все они сидели за чернильными столами и в ужасе вскидывали руки.

— Да, но он же сам мне писал, — недоумённо сказал О’де Бест.

Он взял ручку у Лествария, который застыл в оцепенении, и, пододвинув к себе лист бумаги, резко ткнул ручкой в чернильницу.

Рука О’де Беста резко взметнулась в определённо фашистском приветствии.

— Грибы, проклятые грибы! — не своим голосом заорал он.

— Как же быть?.. — в раздумье сказал О’де Бест спустя несколько минут, в течение которых он приходил в чувство. — Может, пойдём в лес? Там у меня есть знакомые звери…

— Грибы, проклятые грибы! — раздался крик Агония. Это он попытался ещё раз обмакнуть ручку в чернильницу.

— Дай-ка я гляну, — сказал О’де Бест. Он взял чернильницу и вытащил из неё небольшой гриб белого цвета.

— Это гриб, — сказал О’де Бест.

— Это навозник, — молвил Лестварий.

— Грибы, проклятые грибы, — возмущённо и нестройно загундосил отовсюду сонм голосов.

— Всё ясно, — сказал О’де Бест. Он положил гриб на пол и попытался его раздавить кованым каблуком. Гриб внезапно с грохотом раскололся, и из него полилась струя идеального золотого цвета. Она быстро потекла по полу в сторону Лествария, который остолбенел и в ужасе затаился.

Золотая струя медленно, тихо и грустно распалась на буквы. Скоро на полу можно было прочитать:

НАША КЛИНИКА СВОЕВРЕМЕННА

— Да… — вздрогнув, сказал Агоний. Он даже потряс головой. — Пожалуй, это всё он. Его почерк, — взяв за волосы Лествария, Агоний с силой хватил его головой о край стола. Верхняя часть головы отскочила, и от края блестящей золотой чаши стали откалываться и падать на пол медленные грустные капли, складывающиеся в буквы:

НО ВЫ ЗНАЕТЕ. БЕЗ НАС ВЫ ПРОЙДЁТЕ. ОСТАНОВКА

— Странно, — сказал Агоний. — Я думал, что мы узнаем всё-таки значительно побольше.

Он высоко поднял Лествария и с силой швырнул его на пол. Но из всех шариков и ромбиков составилось ещё всего только два слова:

СЛУШАЙ ПОЕЗД

Агоний и О’де Бест долго и вяло смотрели на мерцающие и переливающиеся буквы. Затем Агоний взял большой немытый веник и стал медленно и грустно сметать слова в одну кучку. Кучка снова распалась на буквы. Увидев итог, О’де Бест почернел от ужаса. На полу было написано на этот раз лишь одно слово:

БЕСТ

Посмотрев на О’де Беста, Агоний Бёрнс вскочил и с размаху ударил его кованым носком сапога в глаз.

О«де Бест пришёл в себя, но лучше ему не стало.

— Теперь я уже просто Бест, — прошепелявил он.

Предисловие

Начало анализа: 1

Пассажирский поезд №373 Москва — Караганда только что миновал небольшую платформу Дертипиговка и приближался к важной узловой станции Нетворк, где должен бы был бы работать ночной вокзальный буфет. Публицист Агоний Бёрнс и плотник Порфирий Бест с большим кровоподтёком вокруг заклеенного жёлтым пластырем левого глаза хотели жрать и вглядывались в тёмное окно с явным нетерпением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Справочник практического врача в 2 тт. М., 1952.

6

Там же.

7

Печальные моменты прошлого, прощайте, я вас вспоминаю. Холодная улица, встречи, после которых дрожат колени, я вас помню. («Квин»: «Дремота»)