22. Дижитал-любовь, вино и сюрреализм

Роман Рассказов

«22» – это роман рассказов. Новый жанр, родившийся вместе с поколением Z. Здесь герои вольно гуляют по сюжетам диджитал-любви, вина и сюрреализма. Каждый рассказ самобытен и в то же время – завиток в общем рисунке книги. Злободневно, смело, глубоко и символично.

лесной рыцарь

— Я устала.

— Я тоже устал.

— Нет, ты посмотри, где кризис-то? — Вера потихонечку доставала пилу, заточенную завистью и злостью для невозмутимого Марка.

— Где-где? У нас кризис!

— Ты о чем?! — спросила Вера ядовито, как сучка из какого-то старого французского фильма. Она затягивалась вишневым ричмондом и запивала дым ред буллом. Острые стрелки, густые румяна. Все как положено, чтобы замаскировать бессонную ночь, в которой Вера плакала и слезами своими преследовала точеную Луну. Бежала по небу в одной ночной рубашке, запиналась, падала, потом снова вставала и вперед за Луной пока не настало утро.

Сентябрь шалил то дождем, то назойливым солнцем, пытаясь запутать москвичей и завуалировать наступление зимы. Москвичи ждали бабье лето и закупали шашлык, вино, звали друзей с гитарой и срывались аж в четверг на дачу. Вера и Марк, которые были не сказать чтобы очень дружелюбными, попали в эту дачную кутерьму. Марик, к сожалению, играл на гитаре, а Вера, к несчастью, довольно неплохо пела. Выпивая, она добрела, играла в «Двадцать одно», иногда раскладывала Таро по просьбам незамужних подружек, которых приглашали на дачу, чтобы поучить жизни и потешить свое самолюбие.

— В наших головах кризис, вот о чем я! — Марк перешел на крик и резко затормозил. — Ты бы попридержала коней своих вороных, пока мы не въехали куда не надо!

— Надо — не надо! Мы — это кто? — спросила Вера, продолжая играть роль сучки из какого-то старого французского фильма.

— Мы немы!

Марк загрустил, а когда он грустил, он говорил умные вещи. Грустил же он каждые выходные, проведенные со своей женой. Будни он коротал в самолетах и xls-таблицах, поэтому был избавлен от разъяренной Верки.

— Вот и я думаю, что ты нем и слеп! Нет, я не понимаю, откуда деньги-то? В июне в Тайланд, в июле в Париж, в августе в Сочи! Смотрю «Инстаграм», там все куда-то летают, влюбленные. Где-то пьют вино, едят устриц!

— Вер, а ты не смотри. Удали приложение к чертовой матери и успокойся!

— Но я же знаю, что они там были!

— Это фотошоп, Вер! Ты в Бога не веришь, а в «Инстаграм» веришь? — Марк говорил сквозь улыбку, сдерживался, чтобы не засмеяться. Он хоть и ненавидел Веру, но считал ее потешной. — А кстати, ты чему завидуешь? Парижу ли? Или влюбленности?

— Ба, вот тебе на, как мы заговорили! Понравилось в Самаре? Кого-то нашел там, что ли?

— Да, понравилось. А еще понравилось в Якутске, Волгограде, Алма-Аты. Во всех трех городах, в которых я побывал за прошлую неделю. Знаешь почему? Там не было тебя!

— Останови машину. Немедленно! — процедила Вера, переставая играть роль сучки из какого-то французского фильма и становясь обычной обиженной женщиной.

— Легко! Прокурила мне всю душу! Тут недалеко. Дорогу знаешь, дойдешь!

Вера выскочила, хлопнула дверью. Марик дал газу. Уютный лес, обрамляющий зелено-желтым ковром дорогу, приглашал Веру в гости. «Поплачу вдоволь, покричу, повою. Никто не услышит», — подумала Вера и спустилась по тропинке в низину. Она села на пенек и закурила. Плакать и курить одновременно не получалось. Сигарета тлела без толку, а Вера сеяла слезы в сухую траву. Она знала, что Марик изменял ей. В каждом городе находил короткую юбочку и жаловался на жену-мегеру. А в конце, чтобы наверняка, говорил: «Хорошо, что детей нет. Уйду!». Эдакий контрольный выстрел! Вера не считала, что отсутствие детей — это хорошо. Но надежду уже давно потеряла: не вышло с детьми, как они ни старались. Вера завидовала Шаховым — Мирославе и Сергею. У них была двойня. Это к ним они ехали на дачу, к своим лучшим друзьям. Она завидовала сторожу Игорю, который охранял дачу Шаховых. У него было два мальчика. Вера тоже изменяла Марку и тоже говорила плохие вещи. Про детей молчала, язык не поворачивался. Уходить она тоже не собиралась и не играла с этим словом. Интересно, догадывался ли Марик?

Марк не догадывался, он знал всю ее обслуживающую свиту: сантехник Слава, компьютерщик Виктор, спорт Сережа… Он не ревновал, не обижался, он был равнодушен. «Дашь на дашь», — думал он. Как это ни странно Марик все еще любил Веру и корил себя за то, что накричал на нее впустую. Она ведь была права про Самару. А еще он знал, что она знает все. Почему бы им наконец не поговорить? Он развернулся и поехал обратно за Верой. Ее не было у обочины. Он спустился по тропинке в лес, увидел тлеющую сигарету у пенька, но жену не застал. «Ладно. Попсихует и вернется. Ничего. Куда она денется, километра два, не больше… Доберется. Взрослая девочка уже!».

Вера тем временем шла вглубь леса. «Прогуляюсь, продышусь, пока светло. А то приду заплаканная, начнут расспрашивать и того гляди заставят пить больше. Разведенки атакуют, а это не дай Боже», — думала Вера.

«Ну что, все у вас с Костиком? Изменил?» — спросят они, мечтая об утвердительном ответе. И тогда Вера рассмеется, поправит волосы своей правой рукой, на которой красуются часы с бриллиантами и про себя подумает: «Мне Марик изменяет уже лет пять, а я ему — лет десять. Но мы не разведемся, потому что он разорится на алиментах… А еще я люблю наш загородный дом. Помните? Вы там были и пили коллекционное калифорнийское вино. Разбили стеклянный стол, который стоит столько же, сколько ваши замкадышные квартирки». Сказать это вслух она постесняется. Но она напишет об этом в своем новом романе.

Сухая трава постепенно, шаг за шагом превращалась в тягучий мох. Он таял под ногами Веры. Поначалу редкий лес густел, и ветки смыкались над ее головой. Осеннее усталое, но все еще греющее солнце резало тугое полотно леса, просачивалось сквозь черные косы деревьев все реже и реже. И вот уже тишина и мгла намертво вцепились в Веру: лезли в кроссовки, тянули за молнию олимпийки, срывали резинку для волос. Лес игра как мог, как умел. «Наверное, этот мох никогда не видел солнца», — подумала она. Вера не испугалась этой безмолвной мглы, а наоборот, приободрилась. «Так же, как у меня на душе: мрачно и глухо», — подумала она. Дорогу ей перегородило дерево. Поваленное давным-давно, оно бесстыдно оголяло нутро — смачные многолетние корни, хитросплетенные как дни шлюханистой блондинки, которой когда-то была Вера, вернее Вера Б. Она с завистью вспоминала то время. Тогда, ей казалось, мощные корни ее позволяли стоять крепко на ногах, быть уверенной, не плакать и не жалеть себя. Она перешагнула дерево, и трясина заглотила ногу по колено. «Вот черт! Можно было догадаться. Влажность. Болото!». Она присела на ствол поваленного дерева и вытянула ногу из зеленой каши. Тропинка обрывалась. Вера пошла обратно. Лес повернулся к ней другой стороной. Неповторимый и могучий, он кидал под ее ноги тонкие чешуйчатые шишки, обрамлял тропинку папоротником, усаживал на деревья белочек, подбрасывал под ноги мухоморы. «Хм… Вроде бы та же тропинка. А вовсе не было этого дерева, да и мухоморчики красные не попадались…». По своему внутреннему ощущению времени Вера должна была уже вернуться на дорогу, но лес не заканчивался, а рьяно хвастался своими красотами: все еще сочная зелень переливалась, играя с меткими лучами солнца, мох вышивал изящное кружево на камнях, пение птиц складывалось во что-то знакомое, щемящее, родное. «Заблудилась. Надо звонить». Вера достала телефон. Не ловит. Зачем-то открыла карту. Работает исправно. Справа на карте какой-то объект: Дом егеря, 200 м. Вера подумала, что там наверняка должна быть связь, да и сам егерь поможет выйти на дорогу. Она повернула направо и через несколько минут оказалась около домика. «Кукольный», — подумала она. Крыша из красной черепицы, кое-где потрескавшаяся. Дым валит из трубы, подсказывая, что на дворе все-таки осень. Последние лучи солнца бегают по фасаду дома, кучкуются у окон. Веру будто ждали, и дверь сама отворилась. Перед ней в дверном проеме стоял рыжий карлик с длинной огненной бородой.

— Здравствуйте, сударыня. Я — Анатолий Матвеевич. Местный егерь. Долго же Вы шли ко мне.

— Добрый вечер. Вера Михайловна, филолог. А как Вы догадались, что я к Вам шла?

— Ну я же егерь! Мне птичка нашептала. Ветерок подтвердил, мол, гуляет по лесу молодая красивая женщина. Одна!

«Ну все, вот тебе и бессонные ночи. Здравствуй, психоз», — заволновалась Вера.

— Да Вы не пугайтесь так. Не переживайте. Ну да, карлик я. А что, карлик не может быть егерем? Не птичка и не ветерок, а техника! Мы в каком веке? У меня камеры по всему лесу стоят. Это программа такая правительственная, охотимся повсеместно за браконьерами.

— А-а-а, вот оно что, — у Веры отлегло.

— Проходите, милости просим, садитесь у печки. Я Вас чаем напою. А потом к дороге выведу. Тут идти-то пятнадцать минут, не больше.

— А Вы зачем печь топите в сентябре? Рано еще. Тепло!

— Какое тепло, дамочка! Зима на носу! Уже снег срывается.

— Как снег?

— Ну Вы сами посмотрите!

Вера повернула голову. Окно закрывала кружевная сиреневая занавесочка. Она отодвинула ее аккуратно. Почти бесцветные, тонкие, как паутинка, редкие хлопья снега срывались с внезапно потускневшего, превратившегося из друга по враги, налившегося свинцом неба.

— Да не волнуйтесь Вы! В лесу и не такое бывает. С утра лето, вечером зима. Лес — он ведь непредсказуемый, самобытный. Хочет — смеется лучами солнца, хочет — плачет дождем и спит, засыпаемый снегом. Что Вас привело в лес, сударыня?

— Да ничего особенного.

— Как это? Особенную женщину ничего особенного в лес не приводит!

— А почему Вы думаете, что я особенная?

— Я Ваш рассказ читал, Вера Михайловна. Про Фросю, которая писала письма с фронта. Это ведь про вашу бабушку?

— Верно.

Карлик сидел на стуле. Качал короткими ножками и пил чай из блюдца, закусывая сушкой. Кукольный снаружи, домик был таким же кукольным внутри. Старинные часы с маятником, небольшая печка, справа от нее на стене — икона Божьей матери, а слева — шаманский бубен. Перед печкой диван, на котором они сидели, и небольшой журнальный столик, сделанный из пенька. Ветхий старенький ковер, красный, с цветами и ромбами. В углу комнаты — рабочий стол и монитор, показывающий попеременно разные участки леса. «Правительственная программа, все ясно», — вспомнила Яна. Рядом со столом — крутая лестница наверх. На поручне красуется горгулья. Бум-бум-бум. Семь вечера возвестили часы с маятником. «Наверное, меня уже ждут. Да нет, не ждут, радуются, что Костик один приехал, без своей мегеры», — подумала Яна.

— А чего плачем-то?

— Из-за личной жизни.

— А все, Верочка, из-за личной жизни плачут. Что конкретно не заладилось?

— Детей у нас с мужем нет.

— А сколько вам, Верочка, лет?

— 30.

— Шикарный возраст! Я в свои 30 только окончил институт культуры. А потом все закрутилось, встретил Томочку. И вот уже тридцать лет и пятеро детей.

— А где же Ваша Томочка?

— Она за грибами пошла. Она тоже гулять по лесу одна любит. А Вы так не смотрите на меня, Верочка Михайловна, с недоверием. Да, я карлик, но не страдаю. Не комплексую. Дышу полной грудью и радуюсь жизни! — Анатолий Матвеевич подмигнул. — Так что, Верочка, не огорчайтесь, и у Вас все будет. Я точно знаю! — карлик-егерь подмигнул второй раз.

— Я мужа не люблю.

— Ну, велика беда! Это потому, что Вы вина с ним мало пьете. Вы бокалы побольше купите, налейте доверху — и до дна! Залпом: хрясь! А потом посмотрите на него повнимательнее. И скажите все, что думаете. Откройте душу. Он же родной Вам человек. Сколько Вы с ним?

— Десять лет!

— И думаете, не любите? Десять лет прожили — и не любите? Да конечно любите! Еще как! Просто избаловались, подустали, потеряли контакт. Надо его восстанавливать. Зачем же сдаваться на полпути!

— Он меня тоже не любит. Просто не решился пока бросить.

— Как же Вас, Верочка Михайловна, можно не любить? Такую умную, интеллигентную, красивую, с фигурой, да еще и не пьющую? Любит сильно, просто забыл. Вы ему напомните. Купите два больших бокала вина…

— Да-да, я поняла. Налить доверху, до краев, и хрясь! — перебила карлика-егеря Вера.

— Быстро учитесь. И помните: тот, кто любит, не завидует! Вы, кстати, давно не писали. Про меня напишите, пожалуйста, в своем новом рассказе. Мне приятно будет.

Анатолий Матвеевич спрыгнул со стула, галантно протянул Вере руку и сопроводил ее до дороги.

— Ну вот, Верочка, почти пришли. Вам только подняться по тропинке, и Вы у дороги. Мне тяжело в горку, ведь не мальчик.

— Спасибо Вам, Анатолий Матвеевич. За все спасибо!

На обочине стоял джип Марика. Он прислонился к бамперу и курил. Когда увидел Веру, выбросил сигарету и побежал к ней.

— Ты где была, Вер? — спросил он взволновано. — Замерзла? Дождь такой зарядил! Я уже второй раз сюда мотаюсь.

— Я просто заблудилась… Разве снега не было?

— Какой снег?! Говорю же, дождь как из ведра. А ты и не промокла. Ну, прыгай в машину. Все тебя заждались.

— Ну уж прям все…

— Ладно тебе злиться.

Дача встретила шашлыком и вином. Рассказ Веры о карлике-егере и браконьерах привлек всеобщее внимание. Вот только ей никто не поверил. Нет, говорят, в наших краях никакого егеря и браконьеров нет. Сказочница Вы, Вера! Но про егеря обязательно напишите и про снег в сентябре напишите непременно.

Сидели у мангала. Пили вино. Вера налила, как ее научил Леонид Матвеевич, полный бокал, выпила и посмотрела на Марика пристально.

— Соскучилась я, Маркуша. Ой как соскучилась по тебе.

Марк не ответил. Молчал долго и смотрел на нее в упор своими грустными, уставшими глазами. Потом взял гитару и запел:

«Ты у меня одна,

Словно в ночи луна,

Словно в степи сосна,

Словно в году весна.

Hету другой такой

Ни за какой рекой,

Hи за туманами,

Дальними странами.

В инее провода,

В сумерках города.

Вот и взошла звезда,

Чтобы светить всегда,

Чтобы гореть в метель,

Чтобы стелить постель,

Чтобы качать всю ночь

У колыбели дочь.

Вот поворот какой

Делается с рекой.

Можешь отнять покой,

Можешь махнуть рукой,

Можешь отдать долги,

Можешь любить других,

Можешь совсем уйти,

Только свети, свети!»²

Примечания

2

Ю. Визбор