Самоубийца

Роман Крут (2024)

Причины для самоубийства могут быть разными. В этой истории основанной на реальных событиях описывается одна из них. Если посмотреть со стороны, — это может показаться абсурдом, если же влезть в душу одного из героев, кто знает, быть может вы бы думали точно также…

Глава 1

Часы показывали 22:50, когда из-за поворота, осыпаемый густым, почти проливным дождем, вышел высокий, узкоплечий мужчина; он старался шагать ровно и уверенно. Его худощавое лицо, освещаемое ночными уличными фонарями было напряжено; сжимаемые на ходу скулы заметно выпирали сквозь аккуратно стриженные полоски бакенбард, плавно переходящие в американскую бородку.

— Свободен? — постучал он в стекло караулящего возле паба таксиста.

— Да, садись. — Прохожий открыл широко дверь — косой дождь посыпался в салон машины. — Доброй ночи. Куда направляемся? — дружелюбно спросил таксист, пытаясь расположить клиента.

— Не решил еще… Но сначала туда, где можно купить алкоголь.

— Вот паб… — Улыбнулся таксист, указывая глазами на железную, покачивающуюся от ветра вывеску O’Brady, висевшую над машиной. — Здесь и алкоголь?.. — Клиент, стараясь скорей спрятаться от дождя, ничего не ответил. Закрыл за собой дверь, сильно хлопнув ею. Порывы ветра усилились, от этого дождь, ударяясь об машину, издавал звук бросаемого в нее крупного песка. — Of licence, значит? — уточнил таксист.

— Называй как хочешь. Мне все равно… — безразлично произнес пассажир, ерзая в мокрых джинсах на переднем сидении.

— Of License закроется через девять минут. Можем не успеть, — предупредил таксист.

— Значит, не судьба, — тихо сказал клиент и тяжело вздохнул. — Ро-бе-рт… — протянул он, пристально смотря на пластиковую карточку с фотографией и именем, прикрепленную на передней части панели. — Я Мартин. Будем знакомы, — без особого энтузиазма представился он. Роберт одобрительно кивнул и, желая продолжить начатое знакомство, шутливо сказал:

— Да… погодка совсем не майская, не так ли?

— Ирландия, — сухо ответил Мартин. — Не первый год здесь живем… — добавил он и отвернулся, смотря в боковое окно. На часах было 22:57, когда они подъехали к специализированному магазину с алкоголем, который находился в небольшом сквере, где первые этажи невысоких трехэтажных апартаментов занимали: арабская «Пиццерия», китайский «Тэйк эвэй», румынский «Фиш энд чипс», «Букис» (букмекерская контора) и турецкая парикмахерская. Мартин не спеша вышел из машины; он старался держаться уверенно и достойно, несмотря на то, что в его организме бродило уже изрядное количество алкоголя, отравляя тем самым нервную и кровеносную системы. Одежда, плотно облегающая худые формы Мартина — черно-желтый дождевик ниже пояса, джинсы, джемпер, торчащий из-под ветровки, и оксфордские ботинки, — была не из дешевых, подчеркивая этим его стабильное материальное положение; загорелый цвет лица выдавал недавнее посещение теплых стран, а идеально стриженая русая бородка с рыжеватым оттенком и аккуратно уложенная прическа говорили о педантичности этого немолодого, но и не старого человека. Вышел он аккурат через три минуты, держа в руках бутылку «Wyborowa» и две банки «Tyskie». Продавщица закрыла за ним дверь на ключ и опустила с внутренней стороны жалюзи.

— Домой, — словно после тяжелого рабочего дня прогудел Мартин и обронил свое худощавое тело на сиденье. Таксист одобрительно кивнул и плавно тронулся с места.

— Тяжелый день? — поинтересовался Роберт, пытаясь растормошить клиента и узнать, где же дом. Мартин ничего не ответил, он смотрел в окно и о чем-то напряженно думал, сжимая периодически челюсти. Густой дождь поредел и умеренно, в своем привычном темпе, заморосил. — Где же дом? — спросил таксист, выруливая на главную дорогу.

— Пока прямо, — выдохнул Мартин. Лицо его выражало надуманное спокойствие и какую-то озабоченность одновременно. — Вот скажи мне, — неожиданно спросил он, — почему все женщины думают, что им все дозволено, и что они по каким-то непонятным причинам превосходят нас, мужчин? Кто вообще дал им право так себя возносить? И кто мы для них вообще?.. — задав ряд вопросов, Мартин замолчал и сам же задумался над ними. Таксист резко притормозил; сухое тело Мартина, сдерживаемое ремнем безопасности, дернулось вперед — слабо освещенную дорогу перебежала молодая веселая пара. Мартин выровнялся, сел поудобней и недовольно посмотрел на спокойного и уверенного таксиста, внимательно следящего за дорогой. — Почему они утверждают, — как ни в чем не бывало продолжил Мартин, — что это мы являемся пупом земли, хотя все с точностью до наоборот?… Я не могу понять женскую логику!.. Также не могу с ней согласиться… Мне кажется, что мы живем с ними в разных мирах… — Казалось, что Мартин разговаривал сам с собой, отрешенно смотря вдаль сквозь залитое дождем окно, которое неприятно скребли уже не новые дворники. — А еще вот это вот ее «Ты должен!..» или «Ты обязан!..» — слегка повысив тон произнес Мартин. — Почему она для себя решила, что я ей что-то должен или чем-то обязан?! Я могу сделать, и я делаю, если меня вежливо просят и спрашивают: «Смог бы я это сделать, есть ли время и желание?» Но никто этого не спрашивает. И когда ко мне обращаются с претензией или требованием, меня такое обращение выводит из себя. Откуда у нее такое восприятие вещей? Я ей никогда не говорил, что она мне что-то должна или обязана… Такие утверждения показывают только полное неуважение к ближнему. Ты либо интересуешься, спрашивая желания или мнение другого, либо не трогаешь человека вообще, как мне кажется? — эмоционально рассуждал Мартин. — Ответь мне, они все одинаковые или это только моя одна такая?..

Таксист молчал.

— Здесь прямо, а на втором перекрестке, перед футбольным клубом, налево, — неожиданно сказал Мартин, внимательно следя за реакцией таксиста. — Я не пойму, что же все-таки происходит?… Ведь не так давно все было хорошо… И мне кажется… — Мартин прервался на мгновение, что-то листая в телефоне… — Да!.. Мне кажется, что в большинстве случаев мы надоедаем им первыми… Почему так? — размышлял он вслух, делая недолгие паузы. — Я ведь тот же самый!.. И отношения мое за много лет к ней не изменилось. Хотя?.. — Мартин замолчал и согнулся, пытаясь нащупать упавшую ранее бутылку водки. — А сейчас она все время хочет меня задеть, вывести из себя, оскорбить и даже унизить. И хуже всего, когда это происходит при моих друзьях, когда они изредка, совсем нечасто заходят ко мне в гости, и она начинает меня принижать — топтать мое мужское достоинство, утверждая, что я ни на что не способен. Мне хочется провалиться на месте от стыда. Да! Пускай я не идеальный человек, а может быть, и муж, но скажи мне, кто вообще на этой планете идеален?! Пойми простую вещь… как там тебя?.. — Он прищурил глаза и в очередной раз приблизился к карточке с именем. — Роберт! ведь у меня к ней нет вообще никаких претензий, требований, ну кроме как быть семейной женщиной. Ты женат? Дети есть? — Таксист не спешил отвечать, внимательно объезжая неудачно припаркованные вдоль дороги машины. — У нас двое детей: дочке двенадцать и сыну — четырнадцать лет. И знаешь что? большую часть времени провожу с ними я, а не она! — постепенно заводился Мартин.

— Наверное, она занята?.. Где она работает? — спросил Роберт, петляя по узкой дороге между машин.

— Ездит по вызову, — Мартин голосно усмехнулся. — Хотел сказать, ездит на заказы. — И замотал головой, жилая поточнее изъясниться. — В общем, работает с ногтями — делает маникюры, а может, и еще что-то… этого я не знаю. Да-да! Здесь!.. — спохватился он. — Здесь налево и до конца, в тупик. Последний дом. Судя по имени, даже, скорее, по акценту, могу предположить, что ты тоже из Восточной Европы? — Таксист молча кивнул. — Нам легче находить язык понимания между собой, они другие… — По лицу таксиста проплыла легкая улыбка; он не раз уже слышал об этом. «Свой среди чужих, чужой среди своих», — молча подумал Роберт. — Ты, наверное, думаешь, что я алкоголик и не занимаюсь вообще своими детьми? — Мартин недоверчиво взглянул на таксиста. Роберт не знал, что и сказать, чтобы не обидеть клиента, успев уже по-своему оценить его. — Ты ошибаешься! — сказал Мартин, не дожидаясь ответа. — Я хоть и пью, но занимаюсь своими детьми: готовлю им завтрак, отвожу в школу, еду на работу, вернее, ездил, — поправился он и вздохнул, — а после школы мы ходим, пусть и не каждый день, гулять в парк или к морю, а также вожу сына на тренировки по футболу; и только после восьми вечера у меня появляется свободное время. Она же с ними даже уроки делать не хочет. Где здесь справедливость?! — Он вопрошающе посмотрел на Роберта. — Друзья говорят, что мне не нужно себя жалеть в первую очередь, а также советуют быть с ней построже. Да я это понимаю, но поделать с собой ничего не могу — я другой. Да!.. Я жалею себя, жалею детей, и ее я тоже жалею. Можешь назвать меня слабохарактерным, но такой уж я человек. — Мартин замолчал на короткое время. — Ты знаешь… она ведь знала меня очень хорошо, и ценила таким, каким я был. А может быть, я ошибаюсь?.. Он тяжело вздохнул и стал о чем-то думать. — Все дело в том, — он снова покосился на бейдж с именем, — Роберт, что мы, мужчины, их сильно почитали и возносили, а не нужно было. Такое поведение в наших, в частности, странах было идеализированным: создавался литературный идеал, и все женщины старались ему соответствовать, следовать, как и моде, корчить из себя богиню несусветную. Нужно создать новый идеал! Новую героиню, но уже нашего времени. Нужно поставить их на место. Помнишь, как нас учили уважать и почитать девочек в школе? Как заставляли уступать и делать все для них, этим уже отставляя мальчиков на задний план или в затруднительное положение с возникающим справедливо вопросом: «Почему? Чем они лучше?» Только тем, что слабее, и то это не всегда факт: у нас в классе были и сильные девочки. А были и такие язвы, что если бы не эти дурацкие правила уважения, то после одной хорошей взбучки они бы точно знали, как себя вести, и не оставались бы такими же язвами на всю оставшуюся жизнь, портя ее и другим. Так их научили, так их воспитало парализованное коммунистическое общество, — с пренебрежением проговорил Мартин, — которое до сих пор пребывает в моей стране и из-за которого многие и бегут оттуда. — Мартин с аппетитом сделал несколько глотков. — А вот здесь, в Ирландии, уже все по-другому. Такой подход со школьной скамьи, как здесь, мне больше по душе. В этих северных странах никто никого не возносит. Все равны!

— Значит, и ищи себе Ирландку, — посоветовал Роберт. На что Мартин громко усмехнулся:

— Пусть наши и не могут сложить себе цену, но в домашних делах — уборке и готовке — им нет равных. Нужно всего лишь отказаться от комплекса принцессы. И не считать себя самой самой… А этим научиться самоотверженно убирать и вкусно готовить. А то посмотри, чем они питаются… и в каком мэссе¹ живут… Ужас. Не знаешь, кто из них и лучше?.. — подсмеивался и мотал головой Мартин. — Я слишком долго здесь живу и вижу отличие… Вижу предвзятость наших женщин и легкость и спокойное отношение ко многим вопросам европеек. Мартин достал телефон и стал отвечать на приходящие во время их разговора сообщения. Затем сунул его в узкий карман джинсов, слегка приподнявшись при этом, и сказал:

— Да-а-а… Восемнадцать лет пролетели как восемнадцать дней… Восемнадцать лет я работал как заведенный: оплачивал дом и его счета, а также продовольствие и поездки на отдых во Францию, где у меня живет брат с семьей. Она же свои деньги тратит только на себя, иногда покупая кое-что и детям, но, как ты знаешь, на детей государство дает пособие. Так скажи мне, что я делаю не так? За что меня можно гнобить? Отчего она просто выдавливает меня из моего же дома? Мало того, она и смерти моей желает! — оживился Мартин. — Не один раз уже повторяя, что без меня им было бы гораздо лучше. Он резко замолчал и стал внимательно вглядываться в окно последнего дома с густо засаженными и разросшимися вечнозелеными кустарниками, в котором мелькала женская фигура. Машина стояла в тупике. Мартин говорил и в то же время о чем-то непрерывно думал; причина его тревоги была на лицо…

— Из всего, что я тебе рассказал, меня смущает одна вещь… — Мартин немного успокоился, внимательно посмотрел на Роберта и, выдержав недолгую паузу, сказал: — Я все покупаю, везде вожу, за все плачу, а в знак благодарности… Даже нет, дело не в благодарности, как бы так яснее выразиться?.. — Мартин подбирал в уме нужные слова. — В общем, несправедливо получается. Другими словами, она полностью от меня зависит, а страдаю почему-то я. Как так? — Мартин пристально смотрел на Роберта. — Получается, что я ей нужен только для того, чтобы работать на нее, и все! Без работы и полного содержания я больше не нужен. Так, выходит? Если я полностью живу для кого-то, меня можно «любить», — он указательным и средним пальцами прожестикулировал кавычки, — если же я живу для себя, я выпадаю из преференции. — Мартин на какие-то секунды делался серьезным и опять, либо от опьянения, либо от собственного характера, расплывался в саркастической улыбке. — Ну, все… — с издевкой сказал он, — безмятежная жизнь для нее закончилась. Я бедный! — восторжествовал Мартин. — Ешьте меня, пейте меня… Одни кости остались, — иронизировал он. — Хватит из меня высасывать. Восемнадцать лет я батрачил на нее и на это государство. Хватит! Теперь их очередь! Государства в частности. А вообще, Роберт, мне кажется, что еще в самом начале нашей совместной жизни я повел себя не так, как нужно, показав свою слабость и позволив ей сесть мне на шею. Думаю, что нужно было держать ее на жестком поводке все это время и лишь изредка подтягивать к себе, когда нужно, и не позволять всего того, что я ей позволял; и конечно же, не унижаться так, как это делал я! — Мартин осторожно положил свои длинные, легкие, костлявые пальцы Роберту на предплечье. — Ты согласен со мной? — с какой-то опаской спросил Мартин.

— Может быть… — тихо ответил Роберт. Мартин с легкой ухмылкой кивнул и похлопал пальцами Роберта по руке.

— А еще, знаешь, что она мне заявляет? Это уже вообще… — в недоумении подсмеивался Мартин. — Она утверждает, что я украл у нее молодость. Объясни мне, как это возможно? Когда мы были счастливы, вернее, когда я всех полностью содержал, это было нормой. Я у нее ничего не крал, а когда стали жить так, как сейчас живем, — я вор. Как так?.. Она винит во всем меня, а я считаю, что это она во многом виновата, и первое — это то, что перестала относиться ко мне с уважением, перестала со мной считаться. Вот деньги считать она не разучилась, со счетом у нее все хорошо, только со мной считаться перестала — сбилась со счету, — хмыкнул Мартин. — Вообще, ей на такое поведение никто права не давал. Это мое личное желание: работать или не работать, быть богатым или не быть, пить или не пить, и еще куча всего того, что, по ее словам, я делаю не так, как надо. Не так, как она этого хочет. — Мартин мотал головой. — А прощение!.. — искусственно рассмеялся он. — Она вынуждает меня просить у нее прощения! Чепуха какая… Столько раз просить прощения, сколько я просил, столько, наверное, еще никто никогда не просил. И самое главное, ни за что. Она делает что-то не так, обвиняет меня в своей глупости и требует, чтобы я извинялся за то, что указал ей на ее же глупость. Не-е-ет, я совсем не понимаю женскую логику… Мартин снял ветровку, положил ее себе на колени и натянул, оголив свои худые предплечья, рукава джемпера. — Ты почему все время молчишь?! — неожиданно спросил он. Роберт молча пожал плечами. — Поверь, я не ищу твоего совета, но мне все же интересно, что ты думаешь. — Он скорее искал согласия со всем сказанным или поддержки, нежели совета.

— Я могу, конечно, ответить, но даже не знаю, понравятся ли тебе мои слова?..

— Говори, я хочу послушать! Может, что-то новое скажешь?.. — Мартин самодовольно улыбнулся.

— Наверное, гонит она тебя за то, что ты пьешь каждый вечер? Или не каждый?

— Каждый, каждый… — не задумываясь, с усмешкой сказал Мартин. — Ну а ты что, не пьешь?! — тут же спросил он и скривился в улыбке, потупив взгляд в пол машины.

— По праздникам, — сказал таксист.

— Все дело в том, что пить-то я начал уже после того, вернее, от того, что ее все, абсолютно все, стало во мне раздражать. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал… До этого я тоже пил только по праздникам. — Роберт не спешил в это верить. — Но что-то произошло… и я не знаю что. Не могу понять, что на нее нашло. — Мартин пытался обосновать ее поведение. Найти какое-то объяснение.

— Может быть, внимание ей мало уделяешь? — поинтересовался Роберт.

— Внимание?! Здесь тоже нужно разобраться… — Мартин достал сигарету и вопрошающе указал на нее. Роберт нехотя открыл окно с его стороны. — Ты говоришь, что я не уделяю ей внимание?.. Уделял! И очень много! — Мартин сделал несколько глубоких затяжек. — Так много, что от этого она и села мне на шею, как мне кажется. Но я по-другому не могу — такой у меня характер. Никто не понимает, что творится у меня внутри… — с грустью сказал он и продолжил молча курить. — Но я уже все для себя решил!.. — уверенно произнес Мартин и выкинул окурок.

— И какое же твое решение? — полюбопытствовал таксист и пристально посмотрел на своего клиента, заглушив при этом машину. Мартин вдумчиво и серьезно смотрел сквозь лобовое стекло. Они сидели какое-то время молча, слушая и наблюдая за бесшумно падающими каплями моросящего дождя, прерывисто стекающими по стеклам. Роберт обнулил счетчик. Это была его последняя запланированная работа на сегодня; домой он не спешил. На волне «Лирик ФМ» играла легкая лирическая инструментальная музыка.

— Посмотри на меня… — неожиданно сказал Мартин и развернулся анфас, туманным взглядом глядя на таксиста. Мутно-зеленые потухшие глаза передавали его болезненное душевное состояние. В них читались невероятная грусть, усталость, неуверенность и безысходность. — Мне сорок лет! Не старик ли?.. — Он замолчал, вопрошающе смотря на Роберта. — Жизнь прошла… я ничего не добился… не сделал, не создал. Все, о чем мечтал, не осуществил!.. С любимым когда-то человеком тоже не повезло… Для чего или для кого мне жить?.. — голос Мартина менялся с его эмоциями, переходя от слабого баритона к высоким почти пищащим звукам.

— А как же дети? — спросил Роберт.

— Они-то меня и останавливают в какой-то мере. Хотя… На самом деле они находятся под ее влиянием, — недовольным тоном произнес Мартин. — Они меня замечают только тогда, когда им что-то нужно. Вот только дочка… — он призадумался и не договорил.

— Где ты работаешь? — спросил Роберт. Мартин снова вздохнул.

— Уже нигде… — сказал он на выдохе. — Уволился две недели назад. Пошли они к черту!.. Они мне тоже все надоели… Лицемеры!..

— Ну а работал где? — не унимался Роберт, пытаясь сделать для себя кое какие выводы.

— В одной финансовой компании в бухгалтерии.

— Финансист, значит! Хорошая ведь работа! — выпалил таксист. Мартин молчал. — А о чем ты мечтал, если не секрет?.. — продолжал свой опрос Роберт. Мартин, получив разрешение, открутил крышечку и сделал несколько жадных глотков. Слегка вздрогнул, расслабил лицо, улыбнулся, откупорил пиво и сказал:

— Я мечтал стать художником… — с какой-то легкостью и восторгом сказал он и замолчал, по-видимому, вспоминая это ремесло. — Когда-то, еще в школе, — умиленным тоном продолжил Мартин, запивая паузы пивом, — я неплохо рисовал, а уже постарше, в колледже, ходил на курсы… Любил писать с натуры. Приглашал домой и писал всех девушек, с которыми был знаком и в которых тогда влюблялся. — Мартин по-доброму улыбнулся. — Да и жену свою еще в начале нашего знакомства я тоже писал… Ведь мы с ней с колледжа были уже близки, — сказал он и снова провалился в воспоминания. — Не так давно, — он снова глотнул водки, — я имел большую популярность среди девушек… — Эти воспоминания заметно вызывали в нем приятные эмоции. — Ты не смотри, что я сейчас худой как скелет. — Мартин хоть и выглядел худым, но лицо его с острым носом и впалыми щеками оставалось по-прежнему, по-мужски симпатичным. — Вот мы с тобой, Роберт, высокие, а девушки любят высоких! Любят крепких и сильных! Я не отличался такой крепкой фигурой, как у тебя. — Мартин по-дружески своими длинными пальцами похлопал Роберта по мягкому байковому плечу. — Но я был на десять килограмм тяжелее, чем сейчас; любил играть в теннис, в юности — ездить на велосипеде и подтягиваться на перекладине. — Он снова мысленно отлетел и через мгновение, будто бы очнувшись ото сна, спросил: — Да, Роберт! сколько я тебе должен?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Mess.