Как Россия победила в Крымской войне. (1853—1856)

Роман Коротенко

За что казнили французского маршала Сент-Арно? Зачем британский посол Редклифф обещал отрезать себе руку? О чём сообщали из Крыма американские военные наблюдатели? Оказывается, находить ответы на эти вопросы проще, чем задаться самими вопросами. Всем известно, что в 1855 году западноевропейцы захватили Севастополь, после чего Россия вынуждена была признать поражение в Крымской войне. Однако во многих источниках того времени рассказывается история, которая противоречит общеизвестной и привычной.

Глава третья.

Святые образы и винтовые обрезы

Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.

И с этою верностью левша перекрестился и помер.

Николай Лесков. Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе (1881)

Сейчас учебники истории рассказывают нам, что Британия и Франция решились начать войну в 1854 году исключительно с целью защитить Турцию от российского вторжения: дескать, в случае победы России над турками был бы нарушен европейский баланс сил, поэтому англо-французские войска воевали против русских сугубо ради сохранения европейского равновесия.

Естественно, никто и никогда даже не пытался расшифровать, что же именно подразумевалось под этим мифическим европейским балансом сил.

Напомним, что за шесть лет до Крымской войны, а именно в 1848 году, из-за так называемой «венгерской революции» на грани распада и исчезновения оказалась одна из мощнейших на тот момент европейских держав — Австрийская империя. Однако ни Британия, ни Франция тогда палец о палец не ударили, чтобы сохранить равновесие в Европе⁹¹.

Но стоило России в 1853 году ввести войска в Придунайские княжества (Молдавию и Валахию), как Британия и Франция вдруг обеспокоились возможным распадом Османской империи и грудью своих солдат встали на её защиту. Причём британо-французская коалиция начала вести боевые действия против России уже после того, как русская армия по собственному решению покинула территорию княжеств.

Ещё больше абсурда к общепринятой «причине» Крымской войны добавляет такой факт: когда турки после ухода русских сами вошли в Придунайские княжества, союзники тут же «попросили» их оттуда, чтобы уступить это место австрийцам.

Тем не менее некоторый осадок во всей этой истории всё-таки оставляет появление русских войск в Молдавии и Валахии. На тот момент эти формально независимые княжества фактически находились под совместным протекторатом Турции и России; русские войска входили без боестолкновений; местные жители отнеслись к их появлению скорее с симпатией, чем с равнодушием, — но не займи Россия правый берег Дуная, может, и войны бы не было?

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и рассказать о событиях, произошедших незадолго до того в Палестине, — событиях, из-за которых Россия направила свои войска в Придунайские княжества, что в общепринятой трактовке Крымской войны якобы послужило причиной нападения западноевропейцев на Россию.

Дело в том, что Палестина вместе с расположенными там христианскими святыми местами на момент описываемых событий находились под контролем мусульманской Турции. Турки, следует отдать им должное, достаточно терпимо относились к палестинским христианам: позволяли им содержать свои храмы и монастыри, не препятствовали в проведении религиозных служб и обрядов.

Христиане же являлись приверженцами в основном трёх церквей: православной (греки), католической (франки⁹²) и армянской (армяне). И чтобы не ущемлять права какой-либо из христианских конфессий, турецкие гражданские власти особыми фирманами (указами) устанавливали порядок отправления служб в каждом из христианских храмов, предоставляя возможность поочерёдно совершать её представителям всех церквей. Другими словами, почти во всех палестинских христианских храмах, хотя и в разных пропорциях, присутствовали и православные, и католики, и армяне.

Следует также отметить, что большинство из этих храмов были построены православными ещё во времена Византии, непременно захватывались католиками в ходе Крестовых походов (греки при этом изгонялись), а армяне получили к ним доступ уже при власти турок и в основном за деньги.

Из всего этого можно представить, какое существовало (и, кстати, существует до сих пор) противостояние между конфессиями в храмах святых мест:

«За каждый повешенный там или в другом месте образ, за каждую лампадку либо другую самую малейшую вещь представители каждого вероисповедания должны были вести с другими ожесточённый бой; особенно же приходится иметь осторожность против постепенного присвоения мест; сначала вобьют где-нибудь гвоздь, и если та сторона, которой принадлежит это место, не вступится за это, тогда спустя некоторое время вешают образ, а там мало-помалу присваивают и всё место»⁹³.

Естественно, между представителями христианских конфессий периодически разгорались настоящие сражения, и даже со смертельным исходом, — турецкие полицейские, конечно же, вмешивались в эти монашеские битвы, но не всегда вовремя.

Если рассматривать фактическую сторону дела, то непосредственной искрой, из которой разгорелся пожар Крымской войны, стали события вокруг Вифлеемского храма (базилики) Рождества, расположенного над пещерой, в которой родился Иисус Христос.

Вифлеемский храм Рождества в христианском мире считается вторым по значимости после храма Гроба Господнего в Иерусалиме. Его строительство было начато св. Еленой, матерью Флавия Валерия Аврелия Константина, более известного как император Константин Великий, который в 330 году перенёс столицу Римской империи в город своего имени.

Спустя семь столетий храм был захвачен крестоносцами, после их изгнания мусульманами был возвращён грекам и в дальнейшем ещё несколько раз переходил от конфессии к конфессии, пока решением турецких чиновников не был разделён между христианами: главный алтарь и главные врата базилики достались грекам, а придел Яслей Христовых (вместе с яслями) был передан католикам⁹⁴.

В описываемый период неоднократно происходили столкновения греков, католиков и армян за контроль над храмом Рождества. Однако каждый из подобных конфликтов оставался внутрихрамовой разборкой: его участниками были в основном священники храма Рождества, а результат конфликта отражался на престиже этих же священников.

Но всё кардинально изменилось в конце 1852 года, когда по требованию императора Франции турецкие власти издали фирман, согласно которому ключи от главного входа в базилику Рождества передавались католикам, — а ведь тот, кто контролировал вход в здание, мог контролировать и всё здание.

Поясним суть этого события: непосредственным участником конфликта вокруг палестинского храма впервые выступило Французское государство в лице своего императора. Именно Франция потребовала ключи от входа в храм забрать у православных и передать их католикам. Таким образом, в 1852 году внутрихрамовая проблема присутствия разных христианских конфессий в базилике Рождества внезапно превратилась в проблему международную.

На тот момент Франция традиционно считалась покровительницей католиков во всём мире, у православных же во всём мире также был свой традиционный покровитель — Россия. В результате конфликт отражался не на престиже греческого или католического настоятелей храма Рождества, а на престиже Франции как покровительницы католиков и престиже России как покровительницы православных.

Турция, судя по всему, должна была бы проигнорировать требование французского императора. Во-первых, принадлежность ключей от входа в Вифлеемскую базилику была сугубо внутренним вопросом Турции, так как храм находился на её территории, а не на территории Франции. Во-вторых, какие-либо межконфессиональные разногласия не попадали под юрисдикцию светского лица, коим являлся император Франции. В-третьих, даже с учётом признанного покровительства императора Франции над католиками, правительство Турции могло переадресовать французские претензии непосредственно императору России: дескать, нам, мусульманам, вообще всё равно, чей настоятель будет главным в Вифлеемском храме, так что разбирайтесь между собою сами.

Впрочем, в действительности турецкое правительство попыталось дистанцироваться от участия в решении проблемы храма Рождества. Однако император Франции проявил настойчивость и очередное своё требование к туркам подкрепил отправкой в Константинополь новейшего французского линкора «Шарлемань»⁹⁵.

В конце концов турки согласились отобрать ключи у православного епископа.

Как должна была поступить Россия в этой ситуации? Не обратить внимания на вбитый гвоздь? Согласиться с тем, что в результате один католический паломник становится выше по статусу, чем тысяча православных?⁹⁶

Тогда в Константинополь срочно прибыл специальный российский посланник князь Меншиков, который потребовал от турецкого правительства восстановления status quo. Султан вроде бы прислушался к пожеланию России и отправил в Иерусалим новый фирман, возвращающий грекам ключи от храма. Но внезапно оказалось, что местные власти игнорируют султанский указ, и ключи по-прежнему остаются у католиков⁹⁷.

По логике российского правительства, если в столь важном вопросе, который из-за французского императора приобрёл международное значение, не работают турецкие фирманы, то вместо них должен начать работать международный договор. Поэтому турецкому правительству было предложено заключить конвенцию, согласно которой подтверждалось бы право российского правительства ходатайствовать в пользу православной церкви на территории Турции⁹⁸, а соблюдение status quo палестинских храмов становилось бы для Турции межгосударственным обязательством⁹⁹.

Турция на это ответила категорическим отказом, усмотрев в российском предложении грубейшее нарушение своего суверенитета.

Только тогда, чтобы добиться сговорчивости от османов, император Николай I отдал приказ своим войскам вступить на территорию независимых придунайских княжеств, на тот момент находившихся, как уже упоминалось, под совместным российско-турецким протекторатом.

В настоящее время общепринятая история Крымской войны рассказывает, что все участники антирусской коалиции попали в неё чуть ли не случайно, по стечению обстоятельств.

Турция якобы стремилась защитить свой суверенитет от российских притязаний; Франция оказалась во власти амбиций Луи-Наполеона, который после провозглашения себя императором нуждался в каком-либо крупном международном успехе; Британия всего лишь защищала свои торговые интересы; Сардиния поспешила примкнуть к победителям, чтобы поднять свой международный авторитет и заодно получить что-нибудь в свою пользу на Парижской мирной конференции. Даже войска Мехмета Али Египетского прибыли в Крым исключительно потому, что Мехмет Али, как оказалось, всегда считал себя верноподданным слугой султана.

На самом же деле несложно обнаружить, что все действия будущих коалициантов координировались задолго до начала войны, и общей целью этих действий было оказание тотального прессинга в отношении России.

Даже упомянутый визит линкора «Шарлемань» в Константинополь был устроен не для того, чтобы заставить турок передать католикам ключи от какого-то там Вифлеемского храма. Примерно в это же самое время в подвластной османам Черногории начались волнения, султан направил туда 50 тысяч войск и тут же отозвал их обратно — потому что из Вены примчался спецпосланник австрийского императора, который потребовал не кошмарить Черногорию. При этом гордые турки даже не заикнулись о своём суверенитете, и австрийцы вполне обошлись без отправки военного корабля под окна султанского дворца. Так что визит «Шарлеманя» имел совершенно иную цель. Ведь он по сути являлся двойным нарушением Лондонской конвенции 1841 года: Франция как её подписант не имела права направлять свой военный корабль для прохода через Дарданеллы в мирное время; Турция, со своей стороны, обязана была не пропускать его. Поэтому свободный пассаж французского линкора через закрытый конвенцией пролив являлся всего лишь открытой демонстрацией того, что никакие международные соглашения не обязательны и не будут соблюдаться, если это необходимо для нанесения ущерба конкретно России.

По сути, вступление русской армии в Придунайские княжества было предсказуемым вариантом ответа на провокации западноевропейцев. Но даже если бы Россия «проглотила» инцидент с Вифлеемским храмом и вообще никак на него не отреагировала, война всё равно началась бы.

Общеевропейское равновесие — это такая сложная штука, что при желании разглядеть его нарушение можно практически в чём угодно. Или же не рассматривать вообще. Во всяком случае, британскому адмиралу Прайсу и французскому адмиралу Феврье-Депуансу приказ действовать против русских на Тихом океане был отправлен ещё до того, как парламенты их стран проголосовали за объявление России войны¹⁰⁰.

20 и 24 августа 1854 года объединённая англо-французская эскадра под командованием Прайса и Феврье-Депуанса совершила попытку захвата русского порта Петропавловск, расположенного на Камчатке. Союзники привели шесть боевых кораблей, на которых, по некоторым данным, было 3200 человек экипажа (включая десантников) и 212 пушек.

У русских было чуть менее тысячи человек гарнизона, два военных корабля и 67 пушек.

В ходе нападения союзники дважды бомбардировали петропавловские батареи с последующей высадкой десанта. Дважды русские с разбомбленных батарей штыками загоняли десантников обратно в море.

В конце концов потеряв более 200 человек убитыми и ранеными, эскадра союзников уплыла в Сан-Франциско зализывать раны. Причём её первый командующий адмирал Прайс перед самым началом сражения вообще застрелился в своей каюте.

В этой истории бесславного для союзников штурма Петропавловска определённый интерес вызывают обстоятельства, ему предшествовавшие.

16 октября 1853 года Османская империя официально объявила войну России, и на Дунае начались боевые действия.

12 марта 1854 года в Константинополе был заключён договор между Великобританией, Францией и Турцией о предоставлении Турции военной помощи¹⁰¹.

27/28 марта 1854 года Британия и Франция практически одновременно декларировали войну против России.

10 апреля 1854 года в Лондоне дополнительно была заключена англо-французская конвенция «О предоставлении военной помощи Турции», статья 5 которой приглашала присоединиться к этому военному союзу все европейские государства¹⁰².

А в это самое время на другом конце планеты, в перуанском порту Кальяо, встретились вместе корабли трёх враждующих наций: 24 апреля 1854 года российский фрегат «Аврора» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Изыльметьева после перехода из Кронштадта зашёл в порт пополнить запасы, когда там находились на стоянке британский фрегат «Президент» под командой контр-адмирала Дэвида Прайса, а также французские фрегат «Форт» и бриг «Облигадо» контр-адмирала Огюста Феврье-Депуанс.

«Аврора» не стала задерживаться в Кальяо, сразу после пополнения запасов вышла в открытое море и взяла курс на Петропавловск. Согласно некоторым источникам, во время её стоянки адмирал Прайс предлагал-таки атаковать русский фрегат, но Феврье-Депуанс отговорил коллегу, сославшись на то, что у них на руках нет ещё документа, подтверждающего состояние войны между Британией, Францией и Россией¹⁰³.

Депеша с сообщением о начале войны будет получена в Кальяо только 7 мая 1854 года. Её доставит британский вооружённый пароход «Вираго», который специально ожидал в Панаме прибытия почты¹⁰⁴.

Через некоторое время после этого подтверждения разбросанные по тихоокеанским портам корабли союзников соберутся на Гавайях и уже оттуда 25 июля 1854 года отправятся захватывать Петропавловск¹⁰⁵.

Во всех этих вроде бы малозначительных событиях обращает на себя внимание следующий нюанс: дата получения союзными адмиралами сообщения о начале войны.

Дело в том, что в 1854 году телеграфной линии между Европой и Америкой ещё не существовало, поэтому все важные сообщения приходилось доставлять обыкновенной (нарочной) почтой. И если посчитать, сколько времени было необходимо, чтобы интересующее нас письмо из Европы попало в Кальяо, то получится любопытная арифметика.

Итак, депеша прибыла к союзным адмиралам 7 мая 1854 года.

Расстояние между Кальяо и Панамой — примерно 2500 километров. Скорость «Вираго» — 8,6 узлов, или 16 км/ч¹⁰⁶. Значит, весь этот путь занял шесть с половиной суток, то есть в Панаме депеша была получена примерно 1 мая 1854 года.

На Панамском перешейке знаменитого канала также ещё не существовало, зато как раз строилась железная дорога длиной 79 километров, которая должна была соединить город Аспинволл (он же Колон) на атлантическом побережье и город Панама — на тихоокеанском.

Первый поезд проследует по этой дороге 28 января 1855 года. А это значит, что на момент описываемых событий все грузы, в том числе и почта, перевозились между Аспинволлом и Панамой на мулах и что в Аспинволл почта из Британии прибыла не позднее 29 апреля.

Доставить её мог, конечно, и какой-нибудь военный корабль, и специально зафрахтованное коммерческое судно. Однако на тот момент уже существовало регулярное морское сообщение между Британией и Аспинволлом: каждое 7 и 22 число месяца из Саутгемптона прибывали пароходы «Роял Мэйл Стим Пэкет Компани»; каждое 6, 21 и 29 число из Ливерпуля — пароходы «Вест-Индия энд Пасифик Стимшип Компани».

При этом обратим внимание: «Вираго» находился в Панаме именно в ожидании прибытия почты из Европы, то есть были известны расписание и конкретная дата прибытия парохода. И если интересующая нас депеша попала в Аспинволл именно 29 апреля 1854 года, то доставивший её пароход вышел из Ливерпуля, согласно расписанию, 15 марта того же года¹⁰⁷.

В таком случае подтверждение начала войны против России и приказ атаковать Петропавловск были отправлены в Кальяо почти на две недели раньше той самой даты, когда парламентами Британии и Франции были рассмотрены и приняты декларации об объявлении войны.

Получается одно из двух: либо высшие военно-морские начальники Британии и Франции обладали способностью предвидеть будущее, либо приказ начать войну против России был им отдан властью, находящейся выше законов, парламентов и правительств Британии и Франции.

Следует также отметить, что история с нападением англо-французской эскадры на Петропавловск-Камчатский в 1854 году достаточно красноречиво иллюстрирует действительный характер Крымской войны: во-первых, на самом деле она была не Крымская, а повсеместная; а во-вторых, для западноевропейской коалиции отнюдь не победная. И в-третьих, к событиям в Турции эта война оказалась привязанной чисто ситуативно, просто на совпадении дат между определёнными событиями. Решение о вторжении в Россию было принято в 1852 году; и если вдруг не сработала бы турецкая карта, то причину вторжения обязательно нашли бы в чём-то другом.

Это подтверждается стремлениями англичан и французов захватить Петропавловск и Уруп на Тихом океане, Колу и Соловки на Белом море, Бомарсунд и Свеаборг на Балтике. Если обратиться к англо-франко-турецкому договору, который служил правовым основанием для вступления в войну западных европейцев, то в нём было конкретно указано, что целью соглашения является защита турецкой территории от агрессии России.

В связи с этим возникает неожиданный вопрос: какие именно турецкие территории защищали союзники в Финляндии, на Соловках, на Камчатке?

Очевидно, что план начавшейся войны был разработан вне всякого отношения к русско-турецкому кризису. Причём неформальность в её ведении, когда войска европейских государств приходят в движение ещё до принятия соответствующего решения своими парламентами, говорит о том, что ни парламенты, ни правительства европейских государств к началу этой войны также не имели никакого отношения.

Однако вернёмся к Севастополю.

В общепринятой мифологизации Крымской войны захват этой русской морской крепости франко-британскими войсками имеет сверхважное значение, является переломным моментом вообще всей войны и в результате приводит Россию чуть ли не к безоговорочной капитуляции.

При этом почему-то никто из военных историков до сих пор не задался целью объяснить, что же такого сакрально важного для русских было в Севастополе, если его «падение» решило исход войны?

Иначе говоря, почему в 1812 году полная оккупация и сожжение столичной Москвы войсками Наполеона отнюдь не означали для русских окончательного поражения, а в 1855 году кучки французских и британских мародёров, пробирающихся на свой страх и риск в оставленную русской армией южную часть Севастополя, которая при этом оставалась под прицелом русских пушек, расположенных на его северной стороне¹⁰⁸, — внезапно заставили сдаться миллионную русскую армию?

Чтобы разобраться в этом парадоксе, необходимо выяснить не мифологическое, а действительное значение Севастополя для противоборствующих сторон.

Когда британцы и французы вступили в войну на стороне Турции, в качестве первоочередной задачи для союзников возникла необходимость вывести из игры российский Черноморский флот¹⁰⁹.

В генеральном сражении, конечно, ЧФ не представлял для них серьёзной опасности, так как против 14 русских линкоров союзники привели в Чёрное море 26 своих линкоров (из которых 8 — паровые), плюс 5 линкоров турецких и 3 линкора Мехмета Али.

Однако более чем двукратное преимущество боевых кораблей фактически сводилось к нулю наличием у русских Севастополя.

Союзники имели много морских пушек, которые были расположены на уровне моря, и защищались деревянными бортами кораблей. Береговой артиллерии в Севастополе было гораздо меньше, но вся она находилась высоко на скалах по обе стороны Севастопольской бухты и была защищена каменными стенами фортов. Поэтому в генеральном сражении одного-единственного Севастополя против всей эскадры союзников победа однозначно осталась бы за русской крепостью.

Однако пока Черноморский флот мог находиться под защитой севастопольской крепости, морским коммуникациям союзников в Чёрном море угрожала бы опасность, так как невозможно постоянно всей объединённой эскадрой дежурить у выхода из Севастопольской бухты¹¹⁰ — эта блокада, к примеру, была бы снята первым же крупным штормом¹¹¹.

Таким образом получилась следующая ситуация: чтобы гарантированно защитить все свои коммуникации на черноморском театре боевых действий, нападающей стороне обязательно необходимо было нейтрализовать российский Черноморский флот. Однако выполнение этой задачи становилось возможным только после уничтожения севастопольской морской крепости.

Автору, к сожалению, не известен детальный план войны против России, который был разработан в генеральных штабах Британии и Франции. Зато всем более или менее известны цели этой войны. Они были озвучены Генри Джоном Темплом, 3-м виконтом Палмерстоном, на тот момент министром внутренних дел Британии, в меморандуме от 19 марта 1854 года:

«Мой прекрасный идеал результата войны, которая вот-вот начнется с Россией, таков: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из германских провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Королевство Польша восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Валахия и Молдавия, и устья Дуная отданы Австрии… <…> Крым, Черкесия и Грузия забираются у России; Крым и Грузия передаются Турции, а Черкесия либо независима, либо связана с султаном как сюзерен»¹¹².

Также очевидно, что уничтожение российского Черноморского флота в целях обеспечения безопасности своих коммуникаций на южном участке противостояния являлось, по сути, подготовительным, то есть первым шагом на этом длинном и славном пути.

И с любой точки зрения это должен был быть очень лёгкий первый шаг.

Хорошо защищённая со стороны моря, главная база Черноморского флота уверенно отразила бы любое нападение вражеского флота. Однако состояние сухопутной обороны крепости в начале 1854 года являло собою полную противоположность её морской мощи.

На тот момент вся группировка русских войск в Крыму насчитывала 37,5 тысячи солдат, но эти силы были распределены по всей территории полуострова от Керчи до Евпатории и от Балаклавы до Перекопа. Непосредственно в Севастополе располагался всего лишь 9,5-тысячный гарнизон при 23 полевых орудиях, плюс три тысячи матросов на кораблях.

Но самое главное — Севастополь «…с сухопутной стороны был только на одной трети своей окружности прикрыт каменною стеною; на остальных же двух третях город был совершенно открыт»¹¹³. Очевидно, что неприступный для атаки со стороны моря Севастополь был практически беззащитен на суше¹¹⁴. Поэтому 14 сентября 1854 года на ровные пляжи Евпатории, примерно в 90 километрах к северо-западу от Севастополя, был высажен 62-тысячный десант союзников при 134 полевых орудиях.

После отступления евпаторийского гарнизона, состоявшего из 200 человек «команды слабосильных Тарутинского егерского полка», для союзников путь на Севастополь был открыт, и они устремились к своей главной цели.

При имеющемся раскладе сил — подавляющем численном превосходстве у нападающих, а также отсутствии сухопутных фортификационных укреплений у обороняющихся — взятие с тыла русской морской крепости представлялось делом одного дня. Британцы даже не стали обременять своих солдат походными ранцами¹¹⁵: победа ожидалась быстрая, а трофеи богатыми.

Однако что-то пошло не так.

Вначале русские преградили союзникам путь, встретив их на речке Альме в 25 километрах от Севастополя. Князь Меншиков, командующий Крымской армией, собрал здесь практически все доступные ему силы.

Для союзников это был настоящий подарок: противник стоял перед ними в чистом поле, а не прятался за стенами каменной городской застройки. Поэтому войска союзников, превосходящие русских по количеству почти вдвое, имеющие на фланге поддержку своего огромного флота, вооружённые более мощным оружием (см. ниже), доблестно атаковали русских в течение трёх с половиною часов и в результате добились отступления армии Меншикова.

Победа была несомненная, однако абсолютно бесполезная: русских всего лишь заставили покинуть позиции в чистом поле и вернуться обратно в Севастополь.

Зато союзники после этой победы стали очень осторожными, и оставшийся до города однодневный переход у них занял целую неделю. Этих семи суток оказалось достаточно, чтобы севастопольцы буквально из ничего на пустом месте построили вполне эффективную систему деревоземляных бастионов, превратив морскую крепость вдобавок ещё и в сухопутную. Получилось точь-в-точь как в известной русской армейской шутке: «Пока противник рисует карту наступления, мы меняем ландшафты, причём вручную»¹¹⁶.

Впрочем, для нападающих ситуация выглядела далеко не шуточной: поразмыслив ещё две недели, они приступили к возведению собственных укреплений напротив внезапно возникших укреплений русских. Последовавшая за этим война бастионов продолжалась почти год: с 25 сентября 1854 года по 9 сентября 1855 года.

Уничтожение 14 черноморских линкоров должно было быть для западных европейцев лёгким предварительным шагом на пути к завоеванию России. На этот шаг две самые мощные мировые державы совместными усилиями потратили 11,5 месяца и при этом положили более 100 тысяч жизней своих солдат.

В результате 14 потопленных линкоров оказались вообще их единственным значимым достижением в ходе всей Крымской войны.

Если представить себя на месте британского и французского главнокомандующих, то в подобной ситуации вполне уместно было бы задуматься: насколько целесообразной была бы попытка сделать следующий запланированный шаг? К тому же в конце ноября 1855 года командир Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьёв принял капитуляцию от британского полковника Вильяма Фенвика Вильямса, руководившего обороной турецкой крепости Карс¹¹⁷. У турок это была самая сильная крепость и главный опорный пункт на кавказском театре боевых действий. Падение Карса ничего хорошего союзникам также не предвещало.

Обратим внимание на хронологию событий: южная часть Севастополя¹¹⁸ была оставлена русской армией в сентябре 1855 года — британцы полностью капитулировали в турецком Карсе в ноябре 1855 года — мирные переговоры в Париже начались в феврале 1856 года. Даже из сопоставления дат вполне очевидно, что война закончилась не тогда, когда союзники условно захватили половину Севастополя. Война закончилась тогда, когда Британия и Франция пришли к пониманию: предел их возможностей атаковать Россию оказался достигнут. Всё, что произойдёт далее, может только ухудшить положение Британии и Франции.

К сожалению, эта несложная истина скрыта огромным количеством ложных стереотипов, которыми до сих пор плотно окутана Крымская война.

Например, одним из подобных устоявшихся заблуждений является якобы полнейшая несостоятельность армии и флота России по сравнению с военной мощью союзников.

Общим местом при упоминании Крымской войны стали утверждения, что войска союзников были лучше вооружены, лучше оснащены технически, а солдаты и военачальники имели лучшую подготовку. Даже легендарная Флоренс Найтингейл, в честь которой учреждена высшая награда Международного Красного Креста, одна только и заботилась о раненых солдатах союзников¹¹⁹. Да как ещё, если не подавляющим превосходством, объяснить несомненную и безоговорочную победу западноевропейской коалиции в войне против отсталых русских?

Объективности ради отметим, что проблем и недостатков у российских вооружённых сил периода Крымской войны было намного больше, чем принято считать.

Для примера можно привести прикрывавшую устье Днепра крепость Кинбурн, которая с боем была захвачена западноевропейцами в октябре 1855 года и без боя оставлена ими же через три месяца. Война шла полным ходом, а военное министерство в Петербурге даже не имело представления, сколько и какой именно артиллерии состоит на вооружении этой крепости!¹²⁰

Ещё одной действительно огромной проблемой оказалась принятая на тот момент в русской армии тактика ведения сухопутного боя¹²¹. Считалось, что для достижения успеха в бою пехоте необходимо в сомкнутом строю сблизиться с противником и опрокинуть его штыковой атакой. Соответственно, в тактической подготовке войск основное внимание уделялось сохранению порядка строя при движении, то есть обыкновенной маршировке. Стрелять же из ручного оружия русского солдата особо и не обучали¹²².

Первое реальное столкновение с западноевропейскими армиями показало критические недостатки российской военной тактики: в сражении при Альме атакующие колонны русских полков расстреливались ружейным огнём союзников ещё при подходе. Кроме того, это сражение в дальнейшем послужило основой для появления, наверное, самого знаменитого мифа Крымской войны: русские проиграли войну, дескать, потому что были поголовно вооружены устаревшими гладкоствольными ружьями, которые по дальности и точности стрельбы значительно уступали современным нарезным винтовкам британцев и французов.

Действительно, в Альминском сражении для русской армии оказалась неприятным сюрпризом ситуация, когда её ружья поражали противника с 300 шагов, а противник вёл результативный огонь на вдвое большей дистанции. Однако на самом деле основной причиной этого различия было отнюдь не наличие или отсутствие нарезов в стволах.

Дело в том, что винтовки периода Крымской войны, при всех своих плюсах, имели существенный недостаток — низкую скорострельность. В то время они заряжались, как и гладкоствольные ружья, с дульной стороны: то есть солдат ставил ружьё прикладом на землю, вставлял в ствол пулю и проталкивал её к зарядной каморе, в которой уже находились капсюль и порох (из-за этого, кстати, приготовить оружие к стрельбе возможно было только стоя). Однако если по гладкому стволу пуля продвигалась относительно свободно, то при наличии нарезов её приходилось в буквальном смысле забивать в ствол специальным молотком. Поэтому вооружённый винтовкой солдат на каждый свой выстрел получал два-три выстрела от солдата с гладкоствольным ружьём.

Чтобы ускорить заряжание нарезных ружей, их стволы начали делать намного короче, чем у обычных гладкоствольных, из-за чего такие ружья получили название «штуцер», что в переводе с немецкого на русский означает «обрезанный». У винтовочных обрезов увеличивалась скорострельность, однако при этом существенно уменьшалась такая важная характеристика, как начальная скорость полёта пули: например, распиаренная мифически легендарная британская винтовка «Энфилд» образца 1853 года (1853 Enfield Rifled Musket) успевала разогнать пулю в своём коротком стволе всего до 270 метров в секунду. Для сравнения: этот же показатель у предназначенного исключительно для ближнего боя советского пистолета Макарова (ПМ) равен 315 метров в секунду.

Очевидно, штуцерные пули летели не так уж и далеко, а их пробивная способность оставляла желать лучшего. Поэтому в сражении при Альме губительным для русских полков оказался отнюдь не огонь винтовочных обрезов (которыми, кстати, у союзников был вооружен только каждый третий солдат), а стрельба из стандартных гладкоствольных ружей.

Однако русские ружья на тот момент заряжались обыкновенною круглой пулей, а ружья союзников — специальной удлинённой конической, с выемкой в задней части. Из-за выемки свинцовая пуля при выстреле расширялась, плотно прилегая к стенкам ствола, что увеличивало давление пороховых газов; а её удлинённая форма способствовала стабилизации в полёте. Благодаря этому значительно увеличивалась дальность выстрела из гладкого ствола, с одновременным увеличением поражающей способности пули¹²³.

Русские сделали вывод из происшедшего: в подразделениях Крымской армии вскоре были учреждены специальные курсы огневой подготовки, введены соревнования стрелков и назначены премии для лучших из них.

Имевшиеся запасы круглых пуль стали переплавлять на конические: из 16,5 миллиона патронов, израсходованных обороняющимися в Севастополе, старые патроны составили чуть более 7 миллионов¹²⁴. Так что преимущество союзников в стрелковом вооружении было критичным только в самом начале Севастопольской обороны.

Этот пример показывает, как искажена общепринятая история Крымской войны: раздуты реальные или мнимые недостатки русской армии и точно так же преувеличены успехи союзников.

В этой связи весьма показательным является сражение на Альме. Согласно навязанной исторической традиции, считается, что русские бездарно его проиграли — в основном по той причине, что британцы и французы безнаказанно расстреливали их из своих штуцеров.

Однако иногда, чтобы объективно судить о результате сражения, достаточно мысленно поменять противников местами. Поэтому давайте представим ситуацию, в которой бы Меншиков наступал вдоль берега с 60-тысячной армией, с моря его поддерживала мощная эскадра Черноморского флота, а Сент-Арно и Реглан с 30 тысячами солдат преградили бы ему путь. В контексте тенденции двойных стандартов, если бы Меншиков в результате альтернативного Альминского сражения заставил союзников покинуть поле боя, считалось бы это его победой?

Формально, конечно, это действительно выглядит как победа. Но, скорее всего, русскому командующему после Альмы были бы предъявлены серьёзные претензии. Например, почему, имея двукратное превосходство в силах, он не прижал противника к берегу, сделав его лёгкой мишенью для своего флота? У линкоров пушек много, и к тому же они гораздо мощнее полевой артиллерии. В таком случае, очевидно, вся Крымская армия союзников в полном составе вынуждена была бы капитулировать либо погибнуть. Соответственно, Меншикову в результате такого манёвра достался бы не только Севастополь, но и весь Крым.

Но, допустим, союзники в ходе сражения старались бы держаться подальше от берега, прекрасно понимая его опасность для себя. Тогда почему, имея двукратное превосходство в силе, Меншиков не отрезал противника от Севастополя, предоставив ему возможность отступать, например, только в сторону Симферополя?¹²⁵ В таком случае Севастополь остался бы как без укреплений, так и без гарнизона: просто заходи и бери.

И в конце концов, почему, имея двукратное превосходство в силе и вынудив противника покинуть поле боя, Меншиков не преследовал его и не зашёл в Севастополь на вражеских плечах? Ведь гораздо проще занимать город тогда, когда противник отступает: его войска ослаблены боем, отягощены ранеными; подразделения перемешались между собой и плохо управляются; солдаты измотаны и весь день не накормлены, у них пустые патронташи; моральный дух близок к нулю, а план обороны отсутствует. В таких условиях Меншикову было бы достаточно задействовать свежие силы (не забываем, что у него в два раза больше солдат) — и Севастополь был бы захвачен.

Судя по всему, альтернативный Альминский бой с его очевидными огромными возможностями и мизерным результатом оказался бы не победой, а позором русской армии. Можно представить, какими после этого могли бы быть заголовки независимых петербургских и московских газет: «Меншиков на Альме — предатель, трус или глупец?», «Альминский размах на рубль, удар на копейку», «Сент-Арно с Регланом подёргали Меншикова за усы и вернулись обратно в Севастополь».

Если же обратиться к действительности, то было бы любопытно узнать для сравнения, какие заголовки имели западноевропейские газеты после реального Альминского боя. Может быть, объективные и независимые западные журналисты также разгромно критиковали своих военачальников, упустивших прекрасный шанс одним махом покончить с Крымской армией русских? Или, может быть, для поддержки боевого духа своего населения они попытались сохранить хорошую мину при плохой игре?

Как это ни странно, но оба предположения окажутся неверными. Если мы откроем британские и французские газеты описываемого периода, то окажемся в иной, не менее альтернативной реальности: например, лондонская «Таймс» на шестой странице¹²⁶ своего номера от 2 октября 1854 года разместила подборку материалов под общим заголовком The Fall of Sebastopol («Падение Севастополя»).

Базилика Рождества Христова на почтовой карточке

издательства Palphot

Вильгельм Голике. «Портрет императора Николая I» (1843)

Франц Ксавер Винтерхальтер.

«Портрет Наполеона III» (1853)

Карта Севастополя 1853 года

Вид на Севастополь с его Северной стороны

(британская литография)

Алексей Боголюбов. «Оборона Петропавловского порта

на Камчатке» (1866)

Валентин Пошин. «В разгаре боя» (1988)

Примечания

91

Штаб венгерских инсургентов находился в Лондоне, финансировались они в том числе и парижскими банкирами, а спасла Австрию русская армия, в критический момент пришедшая защитить её от «революционеров» по умолительной просьбе австрийского императора.

92

Франками в Османской империи называли всех западных европейцев: и собственно французов, и итальянцев, и немцев, и т. д.

93

Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. М., 1873., с. 68.

94

В храме были места, принадлежавшие армянской церкви, но к нашей истории это отношения не имеет.

95

Луи-Наполеон начал расшатывать палестинский status quo ещё в 1850 году, когда приказал генералу Апику, послу Франции в Турции, «решительно напомнить султану о неприменимости древних привилегий латинян». Кампания по отнятию ключей от Вифлеемского храма фактически продолжалась в течение двух лет. Визит линкора «Карл Великий» (Le Charlemagne) в Константинополь состоялся в июле 1852 года, официально корабль прибыл якобы для его осмотра султаном.

96

В палестинских храмах «…в 1831 году было 4 католических богомольца на 4000 богомольцев греческих» (Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности…, с. 189).

97

«Эти колебания очевидно выказывали двуличие турок, и вскоре мы убедились, что они, стараясь провести нас льстивыми уверениями, не только были готовы сделать новые уступки в пользу Франции, но даже были связаны положительными обязательствами, принятыми на себя тайно от нашей миссии и, по всей вероятности, без ведома самого султана» (Богданович М. Восточная война 1853—1856 годов. СПб., 1876. Т. 1, с. 22).

98

Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 1. Императорский Всероссийский Двор и Блистательная Порта, движимые желанием предупредить и устранить навсегда всё, что могло бы подать повод к спору, недоразумению либо несогласию, насчёт льгот, прав и преимуществ, дарованных и обеспеченных Оттоманскими Падишахами, в их владениях, Православной Греко-Российской Вере, исповедуемой всею Россией, а равно жителями Молдавии, Валахии и Сербии и другими христианами, подданными Турции, постановили на основании настоящей конвенции, что Православная Христианская Вера будет постоянно пользоваться покровительством Блистательной Порты и что министры Императорского Всероссийского Двора будут, как и прежде, облечены правом ходатайствовать в пользу церквей константинопольских и других, а также в пользу духовенства, каковые просьбы будут уважены как приносимые от имени соседней и искренно дружественной державы».

99

Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 5. Его Величество, ныне благополучно царствующий Султан, находит нужным и справедливым утвердить и укрепить новым фирманом… постановления… с означением Святынь, предоставленных православному исповеданию и его служителям, на основании их древних прав и тех, коими пользуются издавна духовные лица римско-католического исповедания, и потому Блистательная Порта обещает и принимает на себя обязательство в том, что помянутые фирман и хатти-гумаюн в том самом виде, в каком они были сообщены Императорскому Всероссийскому Двору, будут буквально исполнены и впредь соблюдаемы в точности».

100

Декларацию об объявлении Британией войны против России, как свершившийся факт, лондонские газеты также опубликовали ещё до того, как британский парламент приступил к её рассмотрению.

101

Отметим, что обмен ратификационными грамотами по этому договору состоялся только 8 мая 1854 года: то есть правовые основания вмешаться в турецко-русскую войну появились у союзников гораздо позже того, как они начали боевые действия против России.

102

В книге Жюля Ладимира «Полная история Восточной войны», вышедшей в 1855 году (Ladimir J. Histoire complete de la guerre d’Orient, contenant le recit complet des operations militaires dans la Turquie d‘Europe et d’Asie, la mer Noire, la Crimee et la mer Baltique depuis le passage du Pruth jusqu’a la prise de Sebastopol inclusivement. Paris, 1855.), на с. 36—38 можно обнаружить текст «окончательного» договора между Британией, Францией и Турцией, заключённого после конвенции от 10 апреля 1854 года. Любопытно, что в официальном издании «Британские международные документы» (British and Foreign State Papers. 1853—1854. Vol. 54. London, 1865) этот договор отсутствует.

103

Существует предположение (сомнительное для автора данной книги), что именно переживания из-за упущенной возможности захватить или потопить «Аврору», с которой союзники второй раз встретились в Петропавловске, послужили одной из основных причин самоубийства Прайса.

104

«A la date du 26 avril 1854, il y avait deja un mois que la guerre etait declaree en Europe; aussi les dernieres nouvelles recues au Perou la presentaient-elles comme imminente, et le vapeur anglais Virago attendait-il avec impatience a Panama les depeches annoncant le commencement des hostilites aux chefs de la division alliee du Pacifique… Enfin, le dimanche 7 mai au jour, les vigies signalerent un batiment en vue, et bientot le vapeur Virago mouilla sur rade, — apportant les declarations publiquement transmises le 28 mars aux parlemens d’Angleterre et de France» (Hailly L., du. Campagnes et stations sur les cotes de l’Amerique du Nord. Paris: E. Dentu, 1864, p. 215).

105

После получения депеши об объявлении войны союзная эскадра остаётся в Кальяо ещё 10 дней, а потом переходит на Маркизовы острова, где к ней присоединяется французский корвет «Артемиза». Туда же из чилийского Вальпараисо подтягиваются ещё корветы: британский «Амфитрит» и французский «Эвридика». После этого эскадра отправляется на Гавайи, где соединяется с британским фрегатом «Пик». «Амфитрит» и «Артемиза» будут направлены патрулировать берега Калифорнии, а к Петропавловску пойдут остальные шесть кораблей: фрегаты «Президент», «Пик», «Форт», корвет «Эвридика», бриг «Облигадо» и авизо «Вираго».

106

Сообщение в «Таймс» от 21 сентября 1866 года: «The Virago, 6, paddle-wheel sloop, 1,059 tons, 220-horse power… Six runs were made on the measured mile, giving an average of 8,646 knots per hour».

107

Otis F. Isthmus of Panama: history of the Panama railroad; and of the Pacific Mail Steamship Company. New York, 1867, p. 182. К сожалению, более раннего расписания пароходов из Британии в Аспинволл автору данной книги пока не удалось обнаружить, и он заведомо исходит из предположения, что за прошедшие 13 лет пароходы быстрее ходить не стали. Безусловно, это серьёзно нивелирует описанную выше арифметику, однако автор всё же оставляет её на суд читателя.

108

«Северный берег рейда командует городом и всеми морскими сооружениями, а потому обладание им равносильно владению рейдом и портом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М.: Образование, 1913, т. 10, с. 62).

109

Эффективность российского военного флота на Чёрном море подтверждает кампания 1853 года, в течение которой турки потеряли 12 боевых кораблей (из которых два были пленены) и не было ни одного корабля, потерянного русскими.

110

«…the maritime Powers themselves cannot permanently maintain a fleet of 15 sail of the line to watch Sebastopol» (The Times, June 15, 1854); «Морские державы не могут постоянно содержать флот из 15 линейных кораблей для наблюдения за Севастополем».

111

Например, в результате одной только бури 2 ноября 1854 года союзники лишились французского линкора «Анри IV», от которого «не осталось и двух досок». На британских линкорах «Санспарейл» и «Агамемнон» сгорели паровые машины. Египетский линкор «Муфтахи Джихат» утонул вместе с командующим египетским флотом. Всего же союзный флот в этот день потерял примерно 60 военных и транспортных кораблей (Дубровин Н. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1874. Вып. 5, с. 10—44).

112

The Later Correspondence of Lord John Russell. Vol. 2: 1840—1878. London: Longmans, Green, 1925, p. 160; См. также: Dmitrow E., Weger T. Deutschlands ostliche Nachbarschaften. Frankfurt am Main: Lang, 2009, S. 156.

113

Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. СПб., 1872. Ч. 2, отд. 2, с. 322.

114

The Times, September 21, 1854: «None of the sea batteries or forts are of the slightest service for defence on the land side. Indeed, the great fort, „St. Nicholas“, has not a gun pointed in that direction, and such an armament would be perfectly useless if it existed, as that part of the hill on which the town stands rises behind it to a height of 200 feet. In fact, all the fortresses and batteries, both to the north and south of the great bay, are commanded by higherground in the rear» — «Ни одна из морских батарей или фортов [Севастополя] не имеет ни малейшего значения для защиты на суше. В самом деле, самый мощный форт „Святой Николай“ не имеет пушек, направленных в том направлении, и такое вооружение было бы совершенно бесполезным, если бы оно существовало, поскольку та часть холма, на которой стоит город, поднимается за ним на высоту 200 футов. Фактически над всеми крепостями и батареями как к северу, так и к югу от большой бухты господствуют высоты в тылу».

115

«…they landed without knapsacks, (the English, at least,) with nothing but a scanty field material» (McClellan G. The armies of Europe: comprising descriptions in detail of the military systems of England, France, Russia, Prussia, Austria, and Sardinia; adapting their advantages to all arms of the United States service and embodying the report of observations in Europe during the Crimean war, as military commissioner from the United States government, in 1855—1856. Philadelphia, 1861, p. 10).

116

Фраза прапорщика Казакова из кинофильма «ДМБ» (реж. Роман Качанов, 2000).

117

Николай Николаевич Муравьёв дважды брал Карскую крепость. Первый раз это произошло во время русско-турецкой войны 1828 года, когда он командовал бригадой в войсках генерала Паскевича. Тогда Муравьёв за отличие при штурме был награждён орденом Св. Георгия IV степени.

118

Утверждать о захвате союзниками Севастополя в 1855 году — всё равно что утверждать о захвате германским вермахтом Сталинграда в 1942 году.

119

Флоренс Найтингейл с группой из 38 медсестёр приехала в Турцию в начале ноября 1854 года. Тогда же в ноябре 1854 года в Севастополь прибыли 200 сестёр милосердия петербуржской Крестовоздвиженской общины. Флоренс Найтингейл работала в стамбульском госпитале Скутари, в полутысяче километров от фронта. Русские сёстры милосердия работали непосредственно в Севастополе. При исполнении служебных обязанностей погибли 17 сестёр Крестовоздвиженской общины.

120

Кренке В. Оборона Балтийского побережья в 1854—1856 годах. СПб., 1887, с. 10.

121

«Вообще отличительными чертами нашей тактики того времени были: стремление к действиям большими массами, взгляд на рассыпной строй, как на средство вспомогательное, твёрдость форм боевых порядков, малая их гибкость и применяемость к местности, большая приверженность к точным цифровым данным, малая подготовка атаки огнём и пренебрежение к мерам, уменьшающим потери от огня. Способ действий, требующий стройности движений, требовал и совершенно ровных мест; на местности же пересечённой эти порядки были неприменимы, а другие тактические формы не были предусмотрены уставом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М, 1913. Т. 10.: Образование, с. 18).

122

Главнокомандующий Крымской армии князь Меншиков сказал: «Я не решаюсь атаковать неприятеля с нашею пехотою, которая [для обучения стрельбе] получала в год только по два боевых патрона…» (Цит. по: Дубровин Н. История Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1900. Т. 2, с. 388—389).

123

Из заключения к испытаниям, проведённым 19 января 1855 года в Севастополе: «Круглые пули до 500 шагов ударяли удовлетворительно, а далее, делая перед мишенью несколько рикошетов, — ударяли в доски весьма слабо и даже отскакивали от них; полукруглые же даже на 800 шагов углублялись в мишени на дюйм. Скорость заряжания была одинаковою как теми, так и другими пулями» (Фёдоров В. Вооружение Русской армии в Крымскую кампанию. СПб., 1904, с. 83).

124

Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. Ч. 2, с. 315. Отметим, что причиной сравнительно высокого процента круглых пуль был сохранявшийся до конца осады недостаток в Севастополе специальных (и качественных) форм для литья пуль сложной формы.

125

В реальности Меншиков после Альмы действительно отступил в сторону Симферополя, то есть Бахчисарая. Однако о парадоксах Альмы поговорим чуть позже.

126

Небольшая деталь для погружения в колорит эпохи: из 12 страниц тогдашней «Таймс» — первые пять и последние две содержали исключительно частные объявления и рекламу.