Курша-2. Чёрное солнце

Роман Гусев (2024)

За всю историю человечества один из крупнейших по количеству жертв лесных пожаров произошёл в СССР летом 1936 года.Памяти жертв забытой трагедии посвящается…

Глава 2

30 июля 1936 г.

Шестой день шестидневной недели. Выходной.

"В центральных, северо-западных и восточных районах

европейской части Союза — небывало жаркая погода.

Термометры показывают рекордные температуры".

…………………………………………………………………………………….

Газета «Правда» от 30 июля 1936 года

Температура воздуха в Москве +36,5 градусов в тени.

В Рязани +37,3 °С.

— Доброе утро… — сквозь сон послышался ласковый женский голос и мягкая, словно бархат, ладонь слегка потеребила его за плечо.

Солнечные лучи разливались по подушке. Степан неохотно открыл глаза, щурясь от яркого света.

— Полюбуйтесь, каков соня! — с игривой улыбкой Лиза склонилась к мужу и нежно поцеловала его в небритую щеку.

— Который час? — хриплым после сна голосом произнёс он.

— Уже девять доходит… Ах, совсем забыла: схожу воды принесу. — молодая симпатичная женщина направилась на кухню и стала сливать остатки воды в ковш, освобождая ведро.

Степан поднялся и сел на край кровати. Голова казалась невероятно тяжёлой; настолько тяжёлой, как если бы была отлита из свинца. В распахнутое настежь окно с улицы доносились радостные крики и смех детворы.

— А где Дашка? — обхватив голову руками, спросил он.

— С соседскими детишками играет. К Савёловым родственники из Костромы приехали, восемь человек! Родной брат Настасьи с женой, да шестеро детей. Самому младшенькому ещё четырех не исполнилось, а ростом и весом больше нашей будет! — как-то безрадостно ответила Лиза. — Завтрак твой на столе. Вставай, а то всё остынет! — добавила она и, уходя, оставила открытой входную дверь. Потянуло лёгким сквозняком.

Аппетита не было… Сделав из ковша несколько глотков воды, Степан подошёл к окну и посмотрел вслед супруги, направлявшейся с пустым ведром к ближайшему колодцу. Лиза приветливо поздоровалась с почтенного возраста соседкой и, перейдя на другую улицу, скрылась из вида.

* * *

Утреннее солнце ещё не успело раскалить воздух и не обжигало лучами редких прохожих, неспешно следующих каждым по своим делам. В единственный выходной многие отсыпались после тяжёлой рабочей недели. День начинался размеренно и неторопливо. Даже коты, совершенно не обращая внимания на воробьёв и голубей, вальяжно прогуливались мимо оных; либо, щурясь, лениво сидели на заборах и крылечках домов до поры, пока крепчающий к полудню зной не загонял их в тень.

Быстрой походкой с авоськой^[15] в руках Колька шёл по пустым улочкам родного села Тума^[16]. Пройдя мимо Троицкой церкви, славящейся своим беломраморным иконостасом работы итальянских мастеров, он повернул за угол и вскоре зашёл в единственный подъезд двухэтажного восьмиквартирного дома. Шустро перепрыгивая через ступеньки, по широкой деревянной лестнице заскочил на второй этаж и остановился у выкрашенной в коричневый цвет двери.

Немного отдышавшись, поправил кепку и посмотрел вниз. Пыльная обувь явно не придавала ему солидности. Достав из кармана штанов носовой платок, он до блеска протёр начищенные гуталином перед самым свиданием ботинки, а затем снова спрятал платок в карман. Подождав ещё немного, будто собираясь с мыслями, трижды постучал костяшками пальцев по двери и стал внимательно прислушиваться. Из глубины квартиры послышались приближающиеся шаги… Открылась дверь и за порогом показалась стройная ухоженная женщина, возрастом на вид не более лет тридцати пяти:

— Коленька, здравствуй! — с радушием встретила она гостя.

— Здрасьте, тёть Валь! — расплылся в ответ в улыбке Колька. — А Катя ещё спит?

— Катя уже проснулась… Ну что ты в дверях стоишь? Проходи скорее, а Катю я сейчас позову. — и, впустив гостя, тётя Валя поспешила в одну из комнат.

— Катя, к тебе Коля пришёл! — послышалось оттуда.

— Мам, скажи я скоро! — раздался в ответ такой родной и долгожданный голос.

Колька снял отполированные ботинки, аккуратно поставил их в сторонке, и стал терпеливо дожидаться у двери.

— Коленька, Катя сейчас выйдет, а ты проходи пока на кухню, чай пить будем. — выглянув из комнаты, сказала тётя Валя и снова скрылась.

Из комнаты доносился непонятный шорох и суетливые перебежки.

«Наверное, прихорашиваются… А если так, значит действительно рады видеть» — мелькнула мысль, и воодушевлённый Колька прошёл на кухню и уселся за стол.

Лучи утреннего солнца тёплым ярким светом заливали белые стены, отчего тесноватое помещение казалось больше и уютнее. На серванте стояли самовар и дорогой чайный сервиз из фарфора, который хозяйка доставала, как правило, по праздникам или для гостей. Рядом с заварным чайником, на блюдце, лежал пучок сушёной травы. Чабрец, — с присущей ему разборчивостью в травах, определил Колька. Тут же стояла баночка с земляничным вареньем. Он немного подвинул табурет и облокотился о прохладную стену. «Вот оно, счастье» — подумал Колька, и на его лице появилась блаженная улыбка.

Вдруг, послышался приближающийся топот детских ног — на кухню влетела маленькая девочка. Остановившись возле стола, она сердито посмотрела на гостя и высунула язык.

— Я тебе! — играючи, пригрозил ей Колька, и младшая Катькина сестра с развесёлым визгом бросилась наутёк.

— Иришка, оставь дядю в покое! — донёсся из глубины квартиры строгий голос тёти Вали.

Колька посмотрел на старые настенные часы, призадумался, и, сам того не замечая, погрузился в воспоминания…

Колька знал Катю с раннего детства. Она была родной сестрой его лучшего друга — Мишки. Когда-то раньше, когда он приходил к ним в гости, Катя первой встречала его у двери, неотступно следуя тенью всё то время, что он находился в гостях. Потом они с Мишкой уходили гулять, и Катька, с заплетёнными в косички волосами, как хвостик увязывалась за ними. Конечно же, мальчишкам не хотелось таскать за собой девчонку-малявку, которая была младше их на целых два года. Тогда они выходили из подъезда и прочь бежали со всех ног. Катька кидалась вдогонку, но довольно быстро останавливалась, надувала губки и начинала плакать от собственного бессилия. Время шло… И, как-то раз, неожиданно для себя, Колька заметил, что Мишкина сестра больше не увязывается за ними. Что она уже не заплетает косички. Не встречает его в дверях, когда он приходит к другу. Всё чаще во дворе её дома ошиваются пацаны с соседней улицы. Она уже не играет в куклы, а всё больше помогает родителям и присматривает за младшей сестрёнкой. Из маленькой девочки Катька вдруг превратилась в красивую стройную девушку с большими чёрными глазами и тёмными вьющимися волосами, спадающими на плечи… Потом репрессировали их отца, и уже более года от него не было никаких известий. А прошедшей зимой тяжело заболел и умер от пневмонии Мишка. К этому времени Колька устроился на работу, и как только мог, старался помогать семье друга — то продукты принесёт, то по дому выполнит мужскую работу. С каждым разом его визиты становились всё чаще да чаще…

Весной, в один из майских вечеров, Колька снова постучал в знакомую дверь, и, как когда-то давно, на пороге первой его встретила Катя. В этот день Мишка должен был отмечать свой день рождения… Вчетвером в тишине они пили чай на маленькой кухне. Потом тётя Валя засобиралась в гости к подруге, забрав с собой Иришку. За окном было уже темно, и мягкий свет керосиновой лампы выхватывал из полумрака грустные Катины глаза. Старые настенные часы методично отсчитывали навсегда убегающие секунды. В такт маятнику Колька тихо постукивал чайной ложечкой по краям опустевшей фарфоровой чашки. Они молча сидели друг напротив друга. Непонятное, щемящее чувство не давало ему покоя и так стремилось наружу. Несколько раз Колька пытался нарушить неловкое молчание, но не мог подобрать нужных слов… А во дворе дома цвела черёмуха. Её терпкий, дурманящий аромат врывался через открытую форточку и наполнял собой всё помещение, пьянил и кружил голову. Откуда-то издалека доносился несмолкаемый хор лягушек, наперебой исполнявших любовные серенады после долгой зимней спячки. Неожиданно по Катиной щеке скатилась слеза и упала на кружевную скатерть. Ни сказав ни слова, Колька вскочил из-за стола и выбежал на улицу. Стоя у подъезда, он задрал голову вверх, растеряно вглядываясь в тёмное ночное небо. Потом закрыл глаза и сделал глубокий вдох… Бодрящий свежий воздух ошпарил лёгкие. Уже в следующую минуту, не отдавая себе отчёта, он ломал черёмуху, ветка за веткой. Её белые лепестки как снег осыпались на голову и путались в русых волосах. Вернувшись на кухню, он протянул охапку обломанных веток. Печально улыбаясь, девушка взяла букет и утопила лицо в белые гроздья цветков. Колька робко обнял её за плечи, притянул к себе, и Катька тут же разрыдалась…

— Привет! — голос Кати вернул его из воспоминаний.

— Привет! — резко подскочив с табуретки от неожиданности, поздоровался он и застыл на месте. Лёгкое белое платьице, облегающее стройную фигурку девушки, и сияющая улыбка — на миг ввели его в оцепенение… «Это… Это вам», — Колька заворожённо протянул авоську со связкой свежих баранок, и, тут же спохватившись, быстро достал из неё красивую жестяную баночку: «А это — лично тебе!»

— Ой, а что это?! — глаза девушки вспыхнули от любопытства.

Она взяла подарок и заинтригованно приоткрыла крышку. Под солнечными лучами внутри переливались яркие разноцветные леденцы, а по кухне сразу разнёсся душистый фруктовый аромат.

— Коленька, спасибо! — с нескрываемым восторгом выговорила Катя, хитро прищурила глазки, и чмокнула парня в щёку.

* * *

— Папа, папа! — едва переступив через порог, Дашка радостно бросилась к отцу.

Степан протянул вперёд грубые ладони, как ту же две тонкие детские ручонки обхватили его за шею.

— Ну вот, хоть дочь увидишь, — Лиза закрыла за собой дверь и поставила на пол ведро с водой, — а то приходишь домой только переночевать. — с некоторой долей упрёка добавила она.

— Пап, посмотри какое я для куколки платье сшила! — чуть отстранившись от отца, Дашка с гордостью выставила напоказ самодельную тряпочную куклу, одетую в ярко-красное платье.

— Прямо-таки сама сшила? — деловито спросил он и посадил дочку к себе на колени.

— Ну-у-у… Мама помогала… — растягивая слова, смутилась девочка. — Совсем немного, самую малость!

— Ах ты моё сокровище! — Степан снова прижал к себе дочку и подмигнул жене.

В ответ Лиза расплылась в улыбке, а её глаза вмиг стали влажными, тем самым лишний раз подчёркивая сентиментальную натуру. Дашка же сияла от радости и внимательно рассматривала куклу, которую держала в руке за широкой спиной отца.

— А ты поиграешь со мной? — обратилась девочка к отцу.

— Обязательно поиграю, только немного позже.

— А когда?

–…Позже…

— Обещаешь? — полные надежд детские глаза теперь внимательно смотрели на отца.

— Обещаю! — не сумел сдержать улыбку он, и, выкрикнув «Ура!», девочка весело выскочила на улицу.

Дашка росла единственным ребёнком в семье, поэтому вся родительская любовь и забота доставались только ей, впрочем, как и повышенная притязательность со стороны отца, учитывая его суровый нрав и принципиальный характер. В свои шесть лет она уже старалась во всём помогать матери по хозяйству. Собственно говоря, и хозяйство было совсем небольшим — несколько соток огорода, одна коза да полдюжины кур. В свободное время Дашка часто играла с соседскими ребятишками и по-детски завидовала их большой и дружной семье, в которой воспитывалось четверо детей. Несколько раз она спрашивала у родителей, почему у неё нет братика или сестрички, но заметив резкие перемены в настроении матери, усмирила своё любопытство и в дальнейшем прекратила эти расспросы.

Первая беременность с последующим появлением на свет очаровательного крошечного создания, которому уже заранее было придумано имя — Даша, прошла без каких-либо осложнений. Однако, завести ещё детей у молодых родителей больше не получалось. Непонятный, и тем пугающий диагноз «вторичное бесплодие», поставленный в одной из Рязанских больниц пожилым доктором с бегающими глазами и седой козлиной бородкой, для Степана прозвучал как приговор. В отличие от смирившегося с данностью супруга, Лиза по-прежнему остро переживала из-за происходящего. Нескончаемый поток тягостных мыслей и безрезультатные, самоистязающие попытки понять «Почему?» и «За что?» не оставляли её. Но, как бы там ни было, в душе она надеялась, что у них всё ещё впереди, и непременно, когда-нибудь непременно (!) будет большая семья. Время шло, вот только ничего не менялось…

— Дорогой, а какие у нас планы на сегодняшний вечер? — Лиза подошла сзади и приобняла мужа, положив подбородок ему на плечо.

— У тебя есть пожелания? — вопросом на вопрос ответил Степан. — Или уже готовое предложение?

— Есть одно маленькое пожелание. Или предложение. Это как будет угодно…

— И какое?

— Я не знаю, как ты к этому отнесёшься… — заискивающе произнесла Лиза.

— Ну давай уже, говори, не томи!

— Я тут подумала, а может на танцы сходим?.. — ласковым, упрашивающим голосом сказала она, и Степан почувствовал горячее дыхание на шее.

Несмотря на непростой характер мужа, за всё время их совместной жизни Лиза отлично усвоила, как найти к нему подход. Знала, как можно о чём-либо попросить, в какой ситуации покритиковать, когда следует и поспорить, а в какие моменты — лучше вообще не трогать.

— Ну пожа-а-а-алуйста… — протянула она, видя сомнения супруга, и дотронулась губами до его небритой щеки. Тот заёрзал на стуле.

–…Хорошо… Пускай будет по-твоему.

— Спасибо!!! — Лиза радостно сжала кулачки, и как маленькая девочка бросилась к платяному шкафу, из которого тут же полетели на кровать летние платья и цветастые сарафаны.

* * *

На улице, у входа в единственный в посёлке магазин, стояла парочка.

Она (эмоционально размахивая руками):

— Вот так… Прям до слёз меня и довёл! Вцепился, как клещ. Наглый такой! А глаза! Глаза то какие! Взглянет — мороз по коже. Не удивлюсь, если из самой из Москвы по наши души его прислали! Всё личными связями интересовался. А какое ему дело до моей личной жизни, спрашивается?! Ещё про каких-то подозрительных посетителей выпытывал…

Он:

— А ты?

Она:

— А что я? Слежу я, что ли за всеми? Мне за это не платят.

Он:

— А если бы платили?

Она:

— Ну уж нет! Сто лет мне таких денег не надо!

Он (улыбаясь):

— Вот и зря — выдали бы тебе и форму, и револьвер. А самое главное — бирку^[17] красную.

Увлечённые разговором они не заметили, как к ним подобрался неопрятно одетый, неухоженный мужичонка, про которого с иронией можно было бы сказать — местная «достопримечательность».

— П-п-привет, п-Петяй. — заикаясь, поздоровался мужичонка.

— Ну?.. — вместо ответного приветствия, нахмурился Пётр.

— Выручи?!

— Денег нет.

— Во-о-още?

— Вообще.

— Глафира батьковна, ваше б-благородие… — утратив интерес к несостоявшемуся собеседнику, с вселенской грустью в глазах, мужичонка переключился на его спутницу.

— Свинья на огороде ваше благородие! — желая поскорее избавиться от назойливого визитёра, повысив голос, пресёк его Пётр. — Она тоже не выручит!

— А если в долг? П-поллитру… — сделал очередную попытку мужичонка, но поймал на себе гневный взгляд и решил не искушать судьбу. — П-понял, улетаю. А п-п-покурить не найдётся?..

— Слышь, завязывай! — начал терять терпение Пётр.

— С чем? — осторожно осведомился мужичонка.

— Да совсем!

— Курить я буду, но п-пить не брошу! — твёрдо ответил тот, и пошатывающейся походкой направился куда-то дальше.

В это время в магазин заходил новый посетитель: «Здравствуй, Глафира. Привет, Петяй», — поздоровался он.

— Привет, Тантал! — учтивым голосом поприветствовал в ответ Пётр.

Посетитель зашёл в магазин и оттуда, неизвестно по какому поводу, послышался звонкий девичий смех продавщицы смежного отдела.

— Странно, — задумалась Глашка, — а почему именно Тантал? И что это слово означает?

— Не знаю, — пожал плечами, — такую вот гонялку приклеили^[18]… Значит, до слёз, говоришь, довёл? — неожиданно вернулся к прерванному разговору Пётр. — А кого-нибудь конкретно он уже подозревает?

— Да что ты к нему привязался? Или, может быть, ты меня к нему ревнуешь?

— А хотя бы и ревную.

— Ой как! Смотрит лисой, а пахнет колбасой. Ревнует он… Ну, в таком случае, пригласил бы вечером девушку на танцы… — намекая на себя, кокетливо предложила Глашка.

–…Пардон, но сегодня вечером не получится. Дела, понимаешь ли…

— Не любишь ты меня. Уйду я от тебя, — то ли в шутку, а то ли всерьез, сказала Глашка.

— Куда это ты собралась, любовь моя? — подступил ближе Пётр.

Глашка демонстративно отвела глаза: «Да хотя бы к Иванову!»

— К Иванову? — изумился Пётр. — Так он же женатый!

— И что?! Женатый мужчина — это такой же мужчина, только с ограниченными возможностями!

Из магазина послышался проказливый девичий голос: «Глашка, у тебя посетитель!»

— В общем, пошла я… — несколько расстроено произнесла Глашка и, призывно виляя бёдрами, направилась к своему рабочему месту.

* * *

Тонкие пальцы коснулись клавиш, и из-под открытой крышки фортепиано зазвучала приятная мелодия. Пальцы перебирали клавиши быстрее — и мелодия нарастала, пальцы замедлялись… — и тогда звук утихал, вновь скрываясь под крышку фортепиано. С ощущением нереальности происходящего Колька не мог оторвать взгляд от изящных девичьих рук, повелевавших большим музыкальным инструментом. Он даже боялся лишний раз вздохнуть, дабы не нарушить это великолепие! А тонкие пальцы всё скользили и скользили по чёрно-белой дорожке, они жили своей жизнью, они будоражили и гипнотизировали единовременно, они порождали нечто удивительное, неземное. Но вот, прозвучала последняя нота, — воздух в гостиной взорвался, задрожал, после чего звук стал угасать, и наступила полная тишина…

— Как красиво!.. Что это было? — наконец, придя в себя, с тихим восторгом спросил Колька.

— Фредерик Шопен. Прелюдия номер четыре, ми минор. — улыбнулась Катя.

— Словно капли дождя стучат по крыше… Никогда в своей жизни ничего подобного я не слышал! А можешь повторить?

Девушка всплеснула руками и потрясающей красоты мелодия снова заполнила просторную гостиную…

— Ну, как-то вот так… — завершив повторное исполнение, смущённо произнесла Катя и отстранилась от фортепиано.

— Мне кажется, это можно слушать вечно…

— Согласна! — обворожительная улыбка засияла на лице девушки. — У Шопена много хороших произведений, но четвертая прелюдия — это… Это нечто особенное! Раньше моя мама часто исполняла Шопена для папы. Ему тоже нравилось. — на этот раз с грустью произнесла она.

— А я хорошо помню, как твоя мама учила играть тебя… Ты ещё маленькая, с косичками, за таким большим ящиком…

— Фортепиано. — поправила Катя.

— Прости, конечно же фортепиано! — поправился Колька и продолжил, — Так вот, мама тебе что-то говорит, показывает, а у тебя не получается, ты начинаешь расстраиваться и плачешь… Но плачешь совсем тихо, не слышно, словно в себя, и лишь изредка вздрагиваешь… А мы с Мишкой на всё это смотрим и смешно нам… Совсем глупые были… — тут он замолчал, оберегая возлюбленную от ранящих воспоминаний о брате, после чего вопросом увёл разговор в другую сторону: «А кто научил музыке твою маму?».

Катя словно ненадолго задумалась, потом подошла к резному буфету цвета «красное дерево», выдвинула один из его ящиков и, достав чёрно-белую фотографию в рамке, протянула её Кольке: «Когда-то давно, как говорила мама, фотография эта висела на стене, но не здесь, а в Московской квартире. Теперь же подобные вещи лучше хранить в укромном месте».

— В Моско-о-о-овской?! — удивился Колька.

Уверенным, полным достоинства взглядом с фотографии на него смотрел красивый офицер Русской императорской армии.

— Моя мама родилась и выросла в Москве… — присаживаясь на небольшой диванчик в гостиной, тихим голосом заговорила Катя. — Её папа, мой дедушка, был офицером царской армии. Мама говорит, я очень на него похожа.

— Действительно похожа! — сверяя изображение на фотографии с лицом возлюбленной, вставил Колька.

— Мама рассказывала, что он воевал с Германией и даже был ранен. — продолжала откровенничать Катя. — Я бы очень многое отдала, лишь бы увидеть его, поговорить, обнять… — слёзы навернулись на глаза девушки и ей пришлось сделать над собой усилие, дабы не разрыдаться. — А вот воспитанием мамы в основном занималась моя бабушка. Кроме мамы, у бабушки с дедушкой были ещё двое детей — девочки близняшки, но они умерли в младенчестве. Какая несправедливость!.. Чем они провинились? Чем они заслужили? — рассчитывая то ли на ответ, дать который не в силе никто из живущих, то ли за сочувствием, обратилась она к Кольке, но почему-то с виноватым выражением лица тот лишь пожал плечами.

Катя поднялась с диванчика, забрала у растерянного парня фотографию и поставила её на буфет, на самое видное место: «Ему не место в темноте. Он должен видеть свет!». Затем она вернулась на диванчик и стала рассказывать дальше:

— После полученного ранения дедушка с бабушкой, ну и с моей мамой, конечно, временно решили пожить подальше от большого города. Как раз в тот момент дедушку пригласил погостить к себе его сослуживец. Так моя мама впервые оказалась в Туме… Им здесь очень понравилось, и что бы в дальнейшем ни от кого не зависеть и иметь возможность почаще приезжать сюда — стали присматривать свой собственный, что называется, уголок. Выбор пал на эту квартиру. — вздохнув, Катя обвела глазами просторную гостиную…

— А дальше? Что было дальше? — заинтригованно спросил Колька.

— А дальше власть в стране сменилась… Сразу после этого дедушка привёз маму с бабушкой сюда, а сам вернулся в Москву и… И пропал… Больше о нём ничего слышно не было… Как мне сейчас кажется, он наперёд догадывался, что будет и сделал всё возможное, чтобы спасти свою семью…

Потрясённый рассказом, Колька тоже присел на край удобного диванчика:

— Но тогда зачем он вернулся? Почему не остался здесь?

— Я тоже задавала маме этот вопрос… — тихо произнесла Катя.

— И что она тебе ответила?

— Она сказала всего два слова — «честь офицера».

— Честь офицера?.. — растягивая слова, повторил Колька.

— Я и сама раньше не могла понять, что это значит… Впрочем, и теперь до конца не понимаю. Но, как мне кажется, это то, что сильнее смерти… А потом моя мама познакомилась с папой. — отгоняя прочь грустные мысли, уже бодрее заговорила Катя. — Родился Мишка, родилась я… Бабушки не стало, когда мне было всего полгодика. А потом на свет появилась Иришка… Так что своего дедушку я никогда не знала, а бабушку не помню… Говорю-говорю, а на твой вопрос так и не ответила. — грустно улыбнулась она.

— На какой вопрос? — не понял Колька.

— Уже забыл?.. Ты спрашивал кто давал уроки музыки моей маме.

— Ах да, совсем забыл, прости!

— Дедушка. Мама рассказывала — он очень хорошо играл на фортепиано и обладал чистым, красивым голосом. А ещё она рассказывала, как они сразу вдвоем любили играть на одном инструменте, и дедушка при этом пел. Наверное, это выглядело очень мило…

Колька встал с диванчика, подошёл к буфету и ещё раз внимательно посмотрел на чёрно-белую фотографию:

— Странно, его ты никогда не знала, но каждый день можешь видеть и помнишь.

— И правда! Раньше об этом я как-то не задумывалась! — с весёлыми нотками в голосе подхватила Катя.

— Интересно, а нас будут помнить?.. — на этот раз с грустью произнёс Колька.

— Нас тоже будут помнить… Обязательно будут!

— Мне бы этого очень хотелось… А может сходим погуляем?

— Пошли! — легко согласилась Катя. — А куда пойдём?

— Айда^[19] на речку?!

— С удовольствием!..

* * *

В доме пахло раскалённым на углях утюгом.

— А как тебе вот это?! — с блеском в глазах Лиза примеряла синее ситцевое платье в мелкий белый горошек. Повернувшись на носочках вокруг себя, она, широко улыбаясь, смотрела на мужа.

Степан отстранился от зеркала, закреплённого над рукомойником с подъёмным стержнем, и вытер полотенцем только что выбритое лицо.

— Хорошо, его надень.

— Тебе правда нравится?

— Очень нравится! Бесподобно! — с раздражением ответил он и закинул полотенце на плечо.

Ему в принципе был непонятен смысл вопроса про платье, поскольку данный предмет ранее неоднократно надевался супругой и никоим образом не относился к категории новых вещей, покупка которых в большинстве своём и сопровождалась подобными расспросами. Она же, в свою очередь, пусть и в такой форме, но всё же получила столь необходимую ей порцию внимания.

— Ты у меня самый лучший! — Лиза подскочила к мужу и прижалась всем телом.

Степан ощутил приятный запах чистых, до конца не высохших после мытья, волос. От раздражения не осталось и следа.

— Я вот что ещё подумала… А давай поездку в Рязань запланируем? Всей семьёй! — предложила Лиза, распушая руками влажные волосы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

15

Авоська — сплетённая сеткой из прочных нитей хозяйственная сумка (аналог, получивших более позднее распространение, полиэтиленовых пакетов). Была изобретена в конце XIX века. Вадим Шефнер в своих мемуарах писал, что в СССР это название возникло в 1930-е годы: «В те годы вползло в быт словечко «блат», появились «блатмейстеры», то есть ловкачи, которые по знакомству добывали себе всё, чего хотели. А продуктовая сумка была переименована в «авоську» — авось удастся принести в ней домой что-нибудь такое, чего по карточкам не выдают».

16

Тума — посёлок городского типа на севере Рязанской области. До 1938 года — село. Также упоминается в писцовых книгах середины XVII века как погост с церквями во имя Николая Чудотворца и Ильи Пророка.

17

Бирка (жаргон) — удостоверение личности.

18

Приклеить гонялку (жаргон) — дать прозвище.

19

Айда (жаргон) — пошли, давай.