Дикая охота

Роман Афанасьев, 2022

Алексей Кобылин – охотник-одиночка. Его жертвами становятся духи, барабашки, оборотни – нечисть, что мешает людям спокойно жить. С тех пор как в пламени пожара сгорел его дом, Алексей скитается по подвалам и чердакам, и только страсть к работе поддерживает в нем боевой дух. Не зря же Кобылина называют паладином в сверкающих доспехах! Впрочем, не все так просто. На пути паладина встает самый сильный и безжалостный враг из всех, с кем Кобылину приходилось сталкиваться. И Алексею ничего не остается, как обратиться к союзнику, которого боятся смертные…

Слишком долгая зима

Тонкий ледок предательски хрустнул под ногой. Кобылин затаил дыхание и замер. Привалившись плечом к бетонному выходу с чердака на крышу, Алексей до рези в глазах всматривался в полутьму. Рядом виднелась здоровенная коробка вентиляции, прикрытая остроконечной шапкой из оцинкованного железа. Именно к ней и пытался подобраться Алексей, когда под ногами захрустел мартовский лед, тонким слоем покрывавший залитую гудроном крышу старой девятиэтажки.

Прислушиваясь к темноте, растекшейся по городу вязкими чернилами, охотник до боли сжимал холодную рукоять «макарова» с длинным глушителем. Снизу, от шоссе, доносился гул проезжающих машин, со двора слышались приглушенные раскаты музыки, но здесь, в черной пустоте, под тяжелой шапкой сырых облаков, закрывавших луну, было тихо.

Кобылин осторожно выставил вперед ногу и перенес на нее вес тела. Поморщился, когда под рифленой подошвой тупоносых кожаных ботинок раздался противный хруст. Потом шагнул еще раз. И замер, наставив пистолет перед собой.

В темноте виднелись ноздреватые мокрые сугробы, оставшиеся с зимы, а чуть дальше белело оцинкованное железо, которым был обит край крыши. Ни перил на краях, ни заборчиков — никаких ограничителей. И один-единственный выход на крышу — над подъездом старой кирпичной девятиэтажки. Он же — вход, который и охранял охотник. Крыша пуста, прятаться тут негде, деваться тварюге некуда. Она где-то здесь.

Алексей медленно выдохнул, и пар белой дымкой растаял в темноте — хоть по календарю и наступила весна, ночами улицы города прихватывал самый настоящий мороз. Кобылин чуть опустил пистолет, целясь в подозрительный темный сугроб, и сделал еще один шаг.

Три патрона — повторил он. Осталось только три. Надо попасть. Обязательно. Несмотря на холод, мороз, скользкую крышу проклятой девятиэтажки и чертову темень. Вопреки ожиданиям, на крыше было довольно темно — поблизости не оказалось высотных домов, в которых могли бы светиться окна, а уличные фонари казались блеклыми пятнышками внизу. И все же Алексею почудилось, что одна из теней подозрительно шевельнулась — вот там, у сугроба, что лежал на самом краю крыши. Он сделал еще шаг, вбирая в себя все окружающие звуки, стараясь всей кожей уловить малейшие колебания воздуха. И в тот же миг тень кинулась на него.

Лед захрустел под когтистыми лапами, и под ноги Кобылину метнулся черный рычащий комок. Охотник спустил курок — тускло бухнул выстрел, и тотчас мокро чавкнула крыша, принимая в себя кусок свинца. Тень и не думала останавливаться, лохматый ком размером с разжиревшего пуделя в облаке брызг и осколков льда в долю секунды перемахнул полкрыши и оказался около охотника.

— М-мать! — выдохнул Кобылин, нажимая на спуск.

Он выстрелил прямо себе под ноги, и пуля вновь с глухим стуком вошла в гудрон крыши. Больше Алексей ничего не успел сделать — по левой голени словно дубиной рубанули. Вскрикнув от боли, Кобылин рухнул как подкошенный, плюхнулся лицом в талую лужу. Ногу, разом онемевшую от боли, ухватили острые когти, Алексея дернуло с места и потащило по мокрому снегу.

Изловчившись, охотник пнул тварь свободной ногой. Та взвизгнула — попал. Перевернувшись на спину, Кобылин ткнул стволом «макарова» в темноту у ног, но тут же от сильного рывка опрокинулся навзничь, хлопнувшись затылком об лед. Проклятая тварь вцепилась в ногу и с неожиданной силой поволокла охотника к краю крыши.

Захрипев, Алексей изогнулся, собрав свободной рукой полную горсть снега в попытке ухватиться хоть за что-нибудь. Изо всех сил рванулся в сторону, взмахнул свободной ногой и тут же почувствовал, что под ногами — пусто. Пропасть. Самый край крыши, мокрый, обитый железом, скользкий, как язык сатаны.

Взревев, Кобылин откинулся на спину, подобрал под себя ноги и уперся рифлеными подошвами в листовое железо, пытаясь отодвинуться подальше от опасного края. Ему даже удалось нащупать упор и приподняться, сесть… В тот же миг в плечо ударило тяжелое лохматое тело, надсадно хрипя и брызгая слюной.

Кобылин обхватил тварь левой рукой и прижал к себе, стараясь не думать о лапах с длинными когтями, что в мгновение ока превратили его куртку в лохмотья.

— Добрый вечер, — прошептал Алексей, вжимая глушитель в лохматый бок твари.

Та коротко взвизгнула, рванулась в сторону, пытаясь вывернуться из захвата. Кобылин попробовал ее удержать, дернулся следом и почувствовал, как под ним распахнулась бездна.

— Зараза, — успел бросить он, заглядывая в пропасть.

Он нырнул вниз, так и не отпустив лохматой твари. Лишь через долю секунды, уже на лету, он отшвырнул скулящий комок в сторону и вытянул руку, повинуясь древнему, как весь род приматов, инстинкту.

Время замерло, загустев, как отвердевший мед. Кобылин парил у стены девятиэтажки как раз напротив общих балконов. Он летел вниз животом, раскинув руки, как парашютист в свободном падении, и разодранная куртка вилась за плечами. Пистолет он так и не бросил — в нем оставался один патрон. Не то чтобы берег пушку — просто не успел. Времени не было ни вздохнуть второй раз, ни разжать пальцы. Лишь левая рука тянулась к дому, к людям, к человеческому теплу. К спасению. Вот мимо медленно проплыл балкон верхнего этажа, пустой и заброшенный. За ним потянулся второй, мелькнуло перекошенное, белое, как простыня, человеческое лицо… А потом пальцы Кобылина ударились о железный поручень балкона, и время пустилось вскачь.

Со стоном охотник впился в мокрое железо всей пятерней, отчаянно жалея, что у него нет таких когтей, как у проклятущей твари. Пальцы задержались на мокрой трубе, намертво смыкаясь вокруг железа, и тело охотника, описав дугу, с размаху хлопнулось о кирпичную кладку балкона.

Кобылин всхрапнул от боли — рывок чуть не выдернул ему руку из плеча. От сотрясения пальцы соскользнули с мокрой трубы, но тут же мертвой хваткой впились в железный штырь, на котором держались перила.

Застонав от боли в плече, Алексей тут же опустил голову, пытаясь понять, почему боль так и не проходит. И увидел — почему.

Тварь висела на его левой ноге, вцепившись огромными ногтями в зашнурованное голенище ботинка. Болталась, вытянувшись лохматой сосиской, и скребла задними лапами по перилам следующего балкона, в попытках нащупать опору. В лицо Кобылину глянула звериная морда с огромными зелеными глазами, пылавшими в темноте. Свиное рыло с курносым пятачком, заросшее короткой черной шерстью, выглядело даже забавно, но под ним виднелась распахнутая зубастая пасть с собачьими клыками. Зеленые глаза яростно сверкнули, и Кобылин понял, что тварь сейчас бросится ему в лицо, рванет по его телу, как по столбу, не обращая внимания на опасность сорваться в пропасть.

Он успел первым — опустил правую руку, ткнул глушителем прямо в пылающие зеленым огнем глаза и спустил курок. «Макаров» сухо кашлянул, а следом раздался звонкий щелчок — охотник по привычке нажал спуск еще раз, уже не думая о патронах.

Тварь замерла, словно обдумывая неприятную мысль. Не отводя горящего взора от Кобылина, она медленно распахнула узкую пасть, длинный язык вывалился промеж клыков. Кобылин перестал дышать — неужели он промахнулся с такого расстояния? Но потом он увидел третий глаз зверя, появившийся чуть выше зеленых зенок — черную дыру с гладкими краями, не сразу заметную в густой шерсти. Дыра набухла гладким черным шаром, который медленно лопнул и растекся по свиному рылу густой жижей. Зеленые глаза твари потускнели, хватка ослабла. Лапы разжались, и мертвое тело бесшумно кануло в темноту, скользя лохматым пятном в полосах света по дороге к первому этажу.

Кобылин проводил глазами падающую тварь — не отворачивался, пока та не рухнула на крышу подъезда с глухим стуком, подняв тучу брызг из подмерзшей лужи. И лишь потом негромко застонал от боли, сунул пистолет за пазуху и вскинул вверх правую руку, пытаясь уцепиться за мокрые перила.

Натужно пыхтя, Алексей нашарил второй штырь, на котором держались перила, а потом заскреб ногами по кирпичной кладке, пытаясь нащупать дыру для стока воды с балкона. Со второго раза ему удалось воткнуть в нее носок правого ботинка и перенести вес на ногу. Шумно выдохнув, Алекс оттолкнулся, рванулся вверх и рывком перевалился через перила на каменный пол балкона, вонявший мочой и дешевым пивом.

Блаженно застонав от облегчения, Кобылин откинулся на спину, разбросал руки и целую минуту просто лежал на спине, наслаждаясь жизнью. Потом, выдохнув крепкое словцо, сел. Подняв руку, ухватился за перила, рывком поднялся на ноги и смерил долгим взглядом мужика, вжавшегося спиной в стену общего балкона.

На вид ему было лет тридцать. На плечи накинут клетчатый потертый халат, из-под него виднелись синие треники с белыми полосками, напоминавшие лампасы. Короткие волосы, начавшие редеть на макушке, стояли дыбом, лицо белело в темноте, как кусок штукатурки. Глаза распахнуты, рот приоткрыт, а к нижней губе прилепилась тлеющая сигарета.

— Чего зыришь? — хмуро осведомился Кобылин, вытаскивая из-за пазухи ствол. — Что, руку протянуть и помочь человеку западло, что ли?

— Ва-ва-ва, — выдавил мужик, закатывая глаза.

Кобылин расстегнул куртку, превратившуюся в лохмотья, и сунул пистолет с опустевшим магазином за пояс потертых джинсов. Китайскому пуховику пришел конец — его располосовало так, словно он в мясорубке побывал. А вот войлочная подкладка, которую Кобылин сшил сам, устояла. В крепком войлоке вязли любые когти, и это с лихвой перекрывало недостатки самодельной одежки.

Запахнув остатки куртки, Кобылин присел, закатал джинсы и осмотрел ногу. Защитные щитки на голень, что посоветовали в спортклубе, не подвели — сами пали в неравной борьбе с когтями твари, но хозяина защитили. Правда, не совсем — тварюга пару раз все же зацепила икру, Алексей чувствовал, как по ноге ползут капли крови. Но это мелочи. Совершенные мелочи по сравнению с тем, что могло бы случиться, не надень он спортивную защиту.

Со стоном выпрямившись, охотник шагнул в дверной проем. Потом, опомнившись, вернулся назад и подошел к мужику, пытавшемуся слиться со стеной.

Глянув ему в глаза, Кобылин протянул руку и снял с побелевшей губы почти дотлевшую папиросу. Глянул на бычок, потом щелчком отправил в темноту.

— Курить — вредно, — наставительно произнес Кобылин. — Дурь всякая после этого мерещится. Понял?

Мужик мелко закивал, и Кобылин, развернувшись, вышел на площадку, к лифтам. Вдавив кнопку вызова, он обернулся к балкону, но мужик не подавал признаков жизни. Кажется, даже старался не дышать. Хмыкнув, охотник покачал головой и шагнул в распахнувшиеся перед ним двери.

Всю дорогу вниз до второго этажа он насвистывал и пытался счистить с разодранного рукава грязное пятно. Когда лифт остановился, Алексей вышел на площадку, шагнул на общий балкон, перелез через перила и тяжело затопал по крыше подъезда к черному пятну в луже талой воды.

Тварь была мертва — и дыра в голове, и расплющена, — мертвее не бывает. Брезгливо ухватив покойницу за лохматую лапу, Алексей без долгих раздумий поволок изломанное тело к балкону. Там свернул к лестнице — лифтом пользоваться не хотелось.

Спустившись на первый этаж, Кобылин выглянул в подъезд, к лифтам, где тускло светила одинокая энергосберегающая лампочка. Здесь было пусто, что не удивляло — редко кто из жильцов бродит по дому после часа ночи. Оглянувшись, Алексей быстро поднялся по лестнице к общему коридору и позвонил в первую квартиру. Тварь он так и держал в руке. С нее капало на пол что-то темное и густое, и Кобылину совершенно не хотелось думать, что именно.

После второго звонка, настойчивого и длинного, дверь, обитая искусственной черной кожей, вздрогнула.

— Кто там? — раздался приглушенный голос.

— Это Кобылин, — ответил охотник. — Все как договаривались.

Дверь распахнулась, в лицо Алексею ударил сноп света, и он, не церемонясь, тут же шагнул в прихожую, оттеснив хозяина квартиры в глубь коридора.

Тот, зябко кутаясь в пушистый белый халат, отступил на пару шагов и подслеповато прищурился на охотника. Пухлый старикан с огромной лысиной и длинным носом не выглядел испуганным — лишь очень недовольным.

— Я не понимаю, — начал он и тут же икнул, когда охотник поднял руку, демонстрируя свой товар.

— Все как договаривались, хозяин, — сказал он хриплым голосом подвыпившего сантехника. — Получите в лучшем виде.

— Это что? — севшим голосом хрипло осведомился хозяин квартиры, цапая пятерней халат на груди.

— Барабашка, — невозмутимо отозвался Кобылин. — Та самая тварь, что бедокурила в квартирах, а потом придушила ночью девчонку с девятого этажа. Легла ночью на грудь и придушила, а все подумали, что асфиксия от аллергии.

— Каааакая барабашка? — протянул толстяк, не в силах оторвать взгляда от твари.

— Мертвая, — отрезал Кобылин и бросил тварь на желтый линолеум, забрызгав темной кровью зеркальную стенку шкафа-купе.

— Позвольте, — промычал хозяин квартиры. — Это же… Я, как председатель товарищества жильцов… Мне посоветовали… Мне сказали…

— Вам сказали, — перебил его Кобылин, — что вас быстро и надежно избавят от нечистой силы, поселившейся в доме.

— Да, — прошептал посеревший толстяк. — Но…

— Что — но? — раздраженно переспросил Кобылин. — Вы что, думали, я буду бегать по лестнице с дымящим кадилом и бубнить скороговорки?

— Ну, в общем и целом, да, — признался толстяк и, взяв себя в руки, решительно запахнул халат на груди. — Так. С этим покончено?

— Других не обнаружено, — отозвался охотник. — Все чисто.

— Значит, как договаривались?

— Точно так. Задаток получен, осталось получить расчет.

Отвернувшись, хозяин квартиры дрожащими руками распахнул створку зеркального шкафчика и вытащил из него две купюры по пять тысяч. Потом, изогнувшись так, чтоб ненароком не приблизиться к трупу нечисти, протянул деньги охотнику.

Кобылин принял плату и без колебаний сунул в карман. Потом развернулся и взялся за ручку двери. Хозяин квартиры издал горлом странный звук, похожий на тихий всхлип.

— Что? — Кобылин обернулся.

— А это? — толстяк ткнул дрожащим пальцем в труп на полу его прихожей.

— А это — вам, — любезно отозвался Алексей. — На добрую память с наилучшими пожеланиями.

— Не, не, не, — председатель товарищества замахал руками. — Так не пойдет. Не пойдет! Что я с ним делать буду?

— Чучело набейте, — хладнокровно посоветовал Кобылин. — Скрасит вам досуг долгими зимними вечерами и отлично развлечет гостей.

— Заберите его бога ради! — взмолился толстяк, заламывая руки. — Уберите это из моей квартиры!

Кобылин смерил долгим взглядом толстяка, потом глянул на труп твари.

— Ладно, — наконец вздохнул он. — Еще пятерку.

— Пятерку? — переспросил толстяк.

— Пять тысяч, — отозвался Кобылин, — за утилизацию.

— Утилизацию? — тупо переспросил хозяин квартиры.

— Ну, я пошел, — отозвался Кобылин, берясь за ручку двери.

— Стойте! Подождите. Вот… еще…

Кобылин принял протянутые деньги, задумался, потом переложил их в задний карман джинсов. Немного подумав, скинул с себя изодранную в клочья куртку, завернул в нее дохлую тварь и взял ее под мышку.

— Теперь в расчете? — спросил он.

— В расчете, — выдохнул едва живой хозяин. — Все.

— Будьте здоровы, — отозвался Кобылин. — Всего наилучшего, спасибо за сотрудничество, в случае необходимости обращайтесь в нашу компанию. Всегда будем рады быстро и качественно выполнить ваш заказ.

И под испуганный хрип толстяка он шагнул за дверь.

Быстро спустившись по лестнице, выскочил во двор, оглянулся по сторонам. Людей поблизости не было, лишь вдалеке, у перекрестка, стояли у машин двое подростков. Кобылин, оставшийся лишь в свитере и жилете, зябко поежился и потрусил к углу дома, стараясь не слишком сильно прижимать к себе уже намокший сверток. На углу он быстро отправил труп тварюги в огромный мусорный бак и с чувством выполненного долга медленно зашагал по улице к соседнему кварталу. Метро еще не работало, и нужно было дождаться утра в каком-нибудь теплом подъезде. На душе было спокойно и хорошо. И работу свою сделал, и едой обеспечен на пару недель. Новую куртку можно купить на рынке, и даже дешевле, чем всегда — китайцы еще не забыли, как он выкурил из лабиринта контейнеров того полудохлого оборотня. Оставалась одна проблема — патроны. Запас подошел к концу, а так просто, на улице, боеприпасы не купить. Придется все-таки позвонить Грише, хотя он и велел хотя бы денек его не дергать. Ну что тут поделаешь — охотникам отгулы не положены.

* * *

Чердак, приютивший Кобылина на этой неделе, был не лучшим из его временных жилищ. Но и не худшим. Здесь, в старой девятиэтажке, жильцы были тихие и мало интересовались тем, что творилось у них над головой, а местные ремонтники пока не добрались до этого старья.

Вернувшись с покупками с рынка, Алексей дождался момента, когда в подъезде стало тихо, и тенью прошмыгнул на последний этаж. Там, легко открыв замок на решетке, который он сам и повесил пару дней назад, поднялся на чердак. Здесь было темно и сыро. Большое помещение, в котором едва можно было выпрямиться во весь рост, уходило в темноту. Его пересекали трубы, частью заложенные кирпичами, кое-где виднелись подозрительные бугры мусора, а все свободное пространство у входа было оплетено разноцветными проводами. Кобылин легко проскользнул сквозь эту паутину телефонных кабелей и проводов компьютерной сети и, пригнувшись, зашагал в темноту, пока не добрался до своей лежанки.

Алексей устроился на славу — старый матрас прятался за большим куском кирпичной кладки, что наполовину прикрывала горячую трубу. Здесь можно было скрыться от чужих глаз и согреться. И, что самое главное, тут работал вай-фай.

Бросив покупки на пол, Кобылин с размаху уселся на драный матрас, достал из щели в стене ноутбук в чехле, вытащил его и включил. Пока компьютер загружался, Алексей порылся в пакете и выудил еще теплый пирожок. Скрестив ноги, он уселся на матрас и впился зубами в хрустящую корочку. Горячее повидло прыснуло на язык, приятно обожгло рот, и Кобылин довольно замычал.

При зыбком свете экрана он принялся любоваться покупками. Самая значительная — новая куртка — уже приятно грела спину. Алексею удалось ухватить ее на распродаже — крепкую теплую куртку из плотной ткани, такую, какую обычно носят спортсмены-лыжники. И тепло, и сухо. Раньше бы Алекс решил, что материал — прорезиненный брезент, но теперь куртки делали из таких материй, названия которых он и не знал. Тем не менее куртка ему понравилась сразу — и не промокает, и капюшон есть, и застежки надежные, и достаточно просторная, чтобы спрятать в себе массу разных опасных и острых штуковин. Кроме этого Алексей добыл чистое белье, широкий пояс, пару ремней и рулон спортивных бинтов, которыми собирался замотать растянутую руку. Еще прихватил немного консервов, сухой лапши и копченой колбасы. Ну и различной мелочовки вроде перчаток, зажигалки и точилки. Все что нужно, кроме одного — патронов.

Вздохнув, Кобылин уткнулся в экран ноутбука, меланхолично жуя сладкий пирожок. В целом жизнь была прекрасна и замечательна. Вот только очень хотелось помыться. Да и нужно было менять место расположения. У него был еще один денежный заказ — надо было проверить новый кондоминиум, но вряд ли там удастся много заработать, скорее всего, у богатенького жильца разыгралась мания преследования. А деньги нужны — надо было хотя бы на день снять номер в гостинице, чтобы привести себя в порядок. Идти на дело без огневой поддержки не хотелось, случаи разные бывают. Паранойя паранойе рознь.

Первым делом Алексей проверил почту в своих пяти почтовых ящиках. Ничего интересного, лишь уведомления о новых сообщениях с форумов, где Алекс подыскивал себе работу. Он привычно запустил поиск о странных происшествиях в городе, открыл страничку с форумом, на котором паслись озабоченные вампирами подростки, а пока она грузилась, зашел в «ящик», о котором никому не было известно, — никому, кроме вездесущих спамеров, конечно. Там было только одно письмо — от Григория. То самое, позавчерашнее, в котором он говорил, что ему надо на время уехать из города, чтобы навестить родственников в области.

Хмыкнув, Кобылин обновил почту. Ничего. Задумчиво почесав отросшую на подбородке щетину, он вытащил из внутреннего кармана куртки старый потертый мобильник. С сомнением глянув на экран, быстро набрал привычный номер.

В динамике захрипело — мобильная связь на чердаке оказалась не ахти. В отличие от открытой точки вай-фай Интернета, которую позабыла закрыть паролем какая-то девушка из квартиры ниже.

— Абонент недоступен, — наконец прорвалось сквозь хрип, и Кобылин тихо выругался.

Сунув мобильник в карман, он забросил в рот последний кусок пирожка и принялся просматривать сеть. На форумах не оказалось ничего интересного — для него, охотника, ищущего странные истории. Не было ничего стоящего и на новостных сайтах. Тогда Кобылин нашел список дешевых гостиниц и начал просматривать его, страдальчески морщась при виде цен. Что бы он там ни говорил Бороде о безопасности, но бродячий образ жизни сидел у него в печенках. Алексею до смерти надоело жить на чердаках и в подвалах, сейчас он был уже готов поступиться своими принципами и завалиться к кому-нибудь на дачу, на недельку. Просто чтобы почувствовать себя снова человеком. Отогреться, сходить в баньку, поспать на нормальной кровати…

Шорох в дальнем углу заставил Кобылина подхватиться и бесшумно вскочить на ноги. Он привычно потянулся за пистолетом и тут же вздрогнул, вспомнив, что патронов в нем нет. Кобылин бесшумно вытащил из заднего кармана большой раскладной нож и раскрыл его, стараясь не щелкнуть замком.

Все это время он всматривался в полумрак на чердаке, вслушивался в его пыльные глубины, пытаясь понять, что такое двинулось там, в темноте. Но все было тихо. Кобылин чувствовал — всем телом, всей шкурой, — что там что-то есть. Живое, мохнатое, теплое. И маленькое.

Затаив дыхание, Алексей одним прыжком перемахнул кирпичную кладку и рванулся в темноту. Из-под ног с мявом шарахнулся пушистый клубок и, пробуксовывая по пыльному цементу, умчался в дальний угол.

Кобылин, ухмыльнувшись, сложил нож. Уже прыгая, он процентов на девяносто был уверен в том, что это кот. И все же оставался небольшой шанс, что мелкая пушистая тварь не будет иметь отношения к кошачьему роду.

Обернувшись, Кобылин вернулся к своей лежанке, насвистывая прилипчивую песенку, которую услышал вчера на одном из сайтов. Но, едва усевшись на матрас, нахмурился. Это и в самом деле мог оказаться не кот. А патронов не было и не предвиделось. Кроме того, на душе было как-то неспокойно. Алексею вдруг стало зябко, он оглянулся по сторонам и плотнее запахнул куртку. Все как-то не так. Гриша никогда не пропадал раньше так надолго. В письме он точно указал, что уезжает на сутки. Но прошло уже три дня.

Алексей открыл письмо, перечитал, стараясь обнаружить информацию между строк, разобрать те намеки, что мог оставить Гриша. Все вроде яснее ясного. Он уезжал в дачный поселок, чтобы проведать родственников жены. Тещу, кажется. Алексей уже слышал о забавной старушенции, живущей в дачном домике и выращивающей картошку на огороде. Гриша как-то рассказывал. И название у той деревни было такое забавное…

Вытащив телефон, охотник снова нажал кнопку вызова. И сидел целую минуту, вслушиваясь в металлический голос робота. Потом открыл в компьютере карту и набрал название поселка, в котором жила родственница Бороды. Оказывается, не так уж далеко от города. Да, малонаселенные края, глухомань, но добраться можно. Не тайга, чай. Пара часов на электричке, потом полчасика на раздолбанном автобусе — ничего сложного.

Спрятав телефон в карман, Кобылин сунул руку за воротник и поскреб отчаянно зудящую шею. Банька. Деревенская. Хрустящие простыни. Вареная картошечка с солью и ломтем масла после прогулки по заснеженному лесу…

Застонав, Кобылин откинулся на спину и заложил руки за голову. Гриша же не откажет своему боевому другу в таких мелочах, верно? Надо съездить навестить этого обормота. Вдруг по хозяйству надо чем помочь — дрова нарубить, яму выкопать или что там еще. У Бороды же нога больная, ему нельзя. А маленький деревенский домик, засыпанный снегом…

Засыпая, Кобылин был уверен в том, что это — знак. Подарок судьбы. Он чувствовал, что должен, нет, просто обязан отправиться в ту глухомань и навестить Гришу, застрявшего в деревне. Просто обязан.

* * *

Когда двери электрички со скрежетом разошлись в стороны, Кобылин, зябко поежившись, выпрыгнул на платформу, засыпанную снегом. Уже рассвело, но сквозь низкие хмурые тучи солнце почти не пробивалось. Бодро хрустя свежим снежком, Алексей отошел в сторонку, обернулся и окинул взглядом пустую станцию. Две платформы, четыре нитки железнодорожных путей, по сторонам — глухой лес, засыпанный снегом. И больше ничего. И никого.

Глухо свистнула электричка и тут же загромыхала, набирая ход. Кобылин проводил ее долгим взглядом. Железная гусеница, неторопливо постукивая, изогнулась и скрылась за поворотом, в лесу. Под серым небом остались только две пустые платформы, снег и лес.

Кобылин зевнул, прикрывая рукой рот, и вновь поежился. После теплой электрички, в которой он проспал два часа, здесь, на платформе, было холодно. Кругом лежал снег, да такой, словно зима все еще была в самом разгаре. Казалось, сюда, за город, весна еще не дошла, затерявшись где-то в спальных районах.

Обернувшись, Алексей окинул взглядом дальний конец платформы. Там, за ним, виднелась небольшая площадка, изрытая следами машин. На обочине торчал одинокий ларек — большая торговая палатка, сложенная из серых бетонных блоков с красной остроконечной крышей и одним-единственным окном. Железная дверь палатки была плотно прикрыта, но около нее маячили двое субъектов помятого вида в пуховиках и вязаных шапочках, а рядом высился выцветший дорожный знак парковки. Видимо, это и была автобусная остановка, которую Алекс нашел на карте.

Поправив сумку на плече, Кобылин решительно зашагал к краю платформы. До дачного поселка Роднички еще далеко, отсюда километров двадцать, в самую глушь. Но туда должен ходить автобус, если не врет карта. Но чем ближе Алексей подходил к краю, тем яснее понимал, что этот рейс, мягко говоря, не регулярный.

Спрыгнув с платформы, он тотчас по колено провалился в снег и, отчаянно матерясь, побрел к утоптанной площадке, разбрасывая сугробы. Выбравшись на твердое место, поднял воротник, натянул шапку на самый нос и решительным шагом направился к двум типам у ларька, что уже заприметили незваного гостя и теперь вызывающе на него таращились. Обоим было за сорок, оба обросли щетиной, но один, с кривым носом, выглядел посвежее, да и курточка у него была почище. В зубах он держал сигарету, а вот его товарищ мял дрожащими пальцами папиросу.

— Здорово, отцы, — поприветствовал их Кобылин, подходя ближе. — Что скажете, автобус сегодня ожидается?

— Здорово, коли не шутишь, — отозвался мужичок с папироской, окидывая гостя мутным взглядом. — Какой тебе автобус-то?

— Тридцать второй, — деловито отозвался Алексей. — Тот, что до садового товарищества.

— До Родничков-то? — небрежно бросил носатый тип. — Может, и будет. В обед, поди.

— Вот зараза, — сокрушенно выдохнул Кобылин. — До обеда тут торчать, так и околеть можно.

— А на что тебе Роднички? — закинул удочку носатый. — Ты не местный вроде.

— Друг у меня там, — с широкой радостной улыбкой выдохнул Кобылин. — Гостит у тещи. Просил помочь по хозяйству, ну и поляну обещал накрыть.

— А, — протянул тип с папиросой. — Дачники.

Носатый прищурился, смерил охотника оценивающим взглядом. Кобылин, уже догадавшийся, к чему идет дело, широко улыбнулся, стараясь излучать дружелюбие. Бывают случаи, когда надо казаться опасным, лютым, бешеным подонком, этакой ходячей проблемой с доставкой на дом. А бывают, когда нужно выглядеть жизнерадостным идиотом, способным в любой момент скинуть с плеча гитару и затянуть песенку про костры, леса, туман и перевалы.

— Ты тут долго простоишь, — предрек наконец носатый. — Утренняя смена из поселка уже уехала на работу. Теперь транспорт будет в обед. А может, и вечером, к тому времени, когда обратно народ потянется. А в Роднички и вовсе сегодня ничего не будет.

— Это почему? — искренне удивился мужичок с папиросой.

— Потому что Михалыч вчера отмечал с кумом в поселке, — отозвался носатый, кинув на друга злой взгляд. — За баранку до вечера не сядет, а Кузьмин на тридцать третьем рейсе подменяет того чернявого.

— А, ну ясен пень, — бросил мужичок, смущенно покашливая. — Да, если уж Михалыч начал отмечать, то это надолго, да.

— Что ж делать-то, отцы? — сокрушенно вопросил Кобылин. — А? Замерзну я тут.

— Ну, раз такое дело, — протянул носатый, затягиваясь сигаретой, — отвезу я тебя до Родничков.

— На чем поедем-то, отец? — ухмыльнулся в ответ Кобылин. — На санях?

Местный без слов мотнул головой, и Алексей заглянул за угол палатки. Там, в сугробах, стояла белая «Нива», заляпанная замершей грязью по самую крышу.

— Эва, — Кобылин засмеялся, — вот и транспорт! Сколько возьмешь?

— Тыщу, — без колебаний бухнул носатый.

Кобылин снова засмеялся, обернулся к местным.

— Ну, ты загнул, отец! За тысячу я сейчас тут в палатке сяду и буду греться до самого автобуса! Поди, все ж протрезвеет к вечеру ваш Михалыч да выйдет на маршрут.

— А чего, чего, — оживился второй мужичок, отбрасывая окурок папиросы. — Это мы запросто. У меня товару — завались. Дня на три точно хватит.

— Э, ну да, — раздраженно бросил носатый. — Хлебнешь твоего товару да потом… Тебя как звать-то?

— Леха я, — радостно лыбясь, выдохнул Кобылин.

— Ну, скока дашь, Леха?

— Три сотни дам, пожалуй.

— В такую даль три сотни? — притворно изумился носатый. — Пять!

Кобылин нахмурился. Деньги у него были, хотя основной запас он оставил в городе, на теплом чердачке в тайнике с ноутбуком. Но и расшвыриваться деньгами не хотелось, уж больно трудно ему они доставались. С другой стороны, на улице не то что не теплело, а скорее холодало. Мороз был градусов в десять, если не все пятнадцать. Так, действительно, и простыть недолго.

— Ладно, отец, поехали, — решился наконец Кобылин. — Оберешь ты меня до нитки, но хоть погреюсь в твоем лимузине.

— Поехали! — обрадовался носатый. — Костян я, слышь. Давай, рванули прямо сейчас.

Даже не попрощавшись с продавцом палатки, водила развернулся и зашагал к машине. Кобылин подмигнул на прощание разочарованному продавцу, лишившемуся потенциального покупателя, и двинулся следом.

Пока хозяин «Нивы» забирался на свое место да открывал двери, Кобылин перетаптывался с ноги на ногу, пытаясь понять, какого черта тут, в лесах, стоят такие холода. В городе уже растаяло почти все. Хотя это широко известный факт — в больших городах всегда на пару градусов теплее. Там машины, заводы, предприятия, народ, опять же, с центральным отоплением. Греется воздух над городом, греется.

Юркнув в приоткрывшуюся переднюю дверь, Кобылин устроился в кресле и поставил на коленки огромный рюкзак, что глухо звякнул.

— Что там у тебя? — водила кивнул на сумку. — Бухло?

— Инструмент, — отозвался Кобылин. — Надо помочь корешу с ремонтом. А то не дождешься от него поляны.

— Помочь — дело хорошее, — одобрительно отозвался Костян, заводя машину.

Кобылин поерзал на холодном сиденье, устраиваясь поудобнее, и спрятал руки в карманы куртки. Похоже, в машине еще холодней, чем на улице. Железная тачка промерзла насквозь, и казалось, еще немного, и воздух внутри нее кристаллизуется.

— Ничего, сейчас нагреется, — буркнул Костян, и двигатель «Нивы» взревел.

Кобылин шмыгнул носом и притих, пытаясь согреться. Костян тем временем оставил двигатель включенным, чтобы прогрелся, а сам выскочил из машины и, утопая по колено в снегу, бросился к ларьку. Вернулся он минут через пять. Из кармана куртки у него торчал блок сигарет, а под мышкой он держал большую штыковую лопату.

— Пригодится, — буркнул он, бросая ее на заднее сиденье. — А то края там дикие, всякое может быть.

— Может, поедем? — предложил окоченевший Кобылин.

Костян глянул на приборы, нахмурился, потом со вздохом вытащил из-за плеча ремень и пристегнулся.

— И ты пристегнись, — бросил он пассажиру. — А то тут такие кочки, не ровен час еще головой в лобовуху воткнешься.

Пока Кобылин возился с ремнем, Костян тронул машину с места, и та, надсадно ревя мотором, стала перекатываться по сугробам. Потом выбралась на площадку у остановки и пошла ровнее. Алексей справился с ремнем, а «Нива», набирая скорость, устремилась по наезженной дороге, уходившей в лес.

— Я, пожалуй, покемарю, Кость, — сказал Кобылин, обнимая свой рюкзак и устраиваясь на нем щекой. — Ты разбуди, если что.

— Ну попробуй, — водила хмыкнул. — Если уснешь по такой дороге-то.

— Не выспался, — признался Кобылин, — рано очень выехал.

— Оно и видно, — разочарованно буркнул водила, рассчитывавший скоротать дорогу за разговорами.

Кобылин даже ответить не успел, — уснул, как только его щека коснулась рюкзака.

* * *

Проснулся Кобылин оттого, что в мире что-то переменилось. Дернулся, вскинул голову и только тогда сообразил, что машина стоит, тихо рыча двигателем, пущенным вхолостую.

Алексей скосил глаза на водительское место — Костяна на сиденье не оказалось. Брошенный руль, обернутый замшей, был свернут набок, а в замке зажигания покачивались ключи с черным брелоком. Распрямившись, Кобылин машинально сунул руку в широкий рукав, где за подкладкой прятался длинный нож, но тут заметил шофера. Он стоял перед машиной и всматривался в пустую дорогу, что тянулась сквозь высокий хвойный лес узкой бесконечной полосой. Оттянув пальцем левый рукав, Алексей бросил взгляд на часы и удивленно хмыкнул — прошло чуть меньше часа. Вообще-то, по всем расчетам, они должны были уже приехать на место.

Отстегнув ремень безопасности, Кобылин распахнул дверь и выскользнул из машины. И тут же по колено провалился в снег на обочине. Мороз больно куснул за лицо, и охотник недовольно замычал. Похрустывая свежим снежком, он обошел «Ниву» и присоединился к водиле, что стоял в глубокой колее.

— Чего стоим, кого ждем? — осведомился Кобылин, пряча руки в карманы.

— Стоим вот, — буркнул Костян. — Замело все нах.

Он махнул рукой в сторону, и только сейчас Кобылин заметил, что там, в паре метров от вставшей машины, виднеется небольшой съезд с дороги. Он спускался к деревьям, превращался в узкую дорогу, на которой не разминуться двум машинам, а она уже терялась в глубинах елового леса, засыпанного снегом.

— Нам туда? — спросил Кобылин, шмыгнув носом.

— Тебе, — уточнил Костян. — Тебе туда. Это съезд к Родничкам. Замело-то как, японский бог. Видать, уже два дня никто не выезжал.

— Ну? — спросил Алексей, тиская в кармане мобильный телефон. — Два дня?

— А то и три, — бросил Костян и сплюнул в снег. — А чего им там. Народу сейчас почти нет, сидят по домам, квасят, телик смотрят. Потом кому-нить припрет смотаться в город за продуктами, вот и выедет. С лопатой, досками и такой-то матерью.

— Так что, едем или как? — задумчиво спросил Кобылин, осматривая пустую дорогу и низкие серые тучи, из которых того и гляди посыплется снег.

— Или как, — недовольно отозвался водила. — Не проеду я там. Сяду на брюхо, и капец. Не откопаюсь.

— Да ладно, — буркнул Кобылин, с неприязнью оглядывая нетронутые сугробы. — У «Нивы» посадка высокая, не то что у этих заграничных драндулетов.

— Посадка-то высокая, да ямы тут тоже не заграничные, а отечественные, — отозвался Костян, затягиваясь сигаретой. — Сяду всеми колесами в колею, что еще осенью прокатали, и привет. Не. Не полезу, извини, братан.

— И чо мне делать? — раздраженно бросил охотник.

— Сойдешь с дороги и пешочком. Тут минут пять идти, не больше. Да, снегу наберешь в сапоги, но потом у кореша своего отогреешься. А мне тут, если что, куковать придется до вечера, пока Михалыч проспится, да на базу выйдет, где грузовики стоят.

— Может, попробуем? — сказал Кобылин, широко улыбаясь. — Лопата есть. Я помогу, если что. Веток под колеса набросаем…

— Лопата, — буркнул Костян. — Лопатой той сраной только по балде кому засадить, да и то сломается. Нет. Не полезу.

Алексей шумно втянул носом воздух, и мороз обжег ноздри, чуть не заставив их слипнуться. Плохо. Морозец-то настоящий, не то что в городе.

Костян же щелчком отбросил бычок в снег и выдохнул свой последний аргумент:

— Триста.

Глянув на водилу исподлобья, охотник подумал, не заставить ли засранца взяться за руль силой? Нет. Не тот случай. Ничего, не сахарный, дойдет сам.

Молча расстегнув молнию на куртке, он достал кошелек, вытащил три сотни и сунул их Косте. Потом, храня молчание, вернулся к машине, вытащил из нее свой рюкзак, закинул за спину и потопал к занесенному снегом съезду с дороги.

Водила так и мялся у машины. Когда Алексей проходил мимо, он дернулся, словно хотел что-то сказать, но потом лишь махнул рукой. Кобылин же ступил на край дороги, провалился в снег и начал спускаться по заснеженному съезду, разгребая ногами сугробы. Позади взревела мотором «Нива», но охотник не обернулся — уже выкинул водилу из головы, сосредоточившись на новых проблемах.

Пять минут по такому снегу — значит, верные десять, если не больше. Кобылин решил, что это приемлемо, если думать о предстоящей баньке. А думать было трудно — мороз кусал за лицо, отогревшееся в машине, да грыз костяшки рук. Продолжая шагать к деревьям, охотник вытащил новенькие вязаные перчатки, натянул их на замерзшие руки — хоть какая-то защита. Потом надвинул вязаную шапочку на самый нос, накинул капюшон куртки. Сразу стало теплей — жить можно. Ботинки у него были высокие, на шнуровке, что-то типа армейских ботов, сделанных для подросших мальчишек, что так и не наигрались в солдатики. Они должны были выдержать небольшую прогулку по снегу. Джинсы, правда, не особо грели, но Кобылину показалось, что это не слишком большая плата за отдых в деревне. Мороз его особо не волновал. Волновало его совсем другое.

Шагая по дорожке, вьющейся между разлапистых елей, Кобылин думал о том, почему у Бороды не работает телефон. Он звонил ему уже раз десять, и каждый раз робот милым женским голосом сообщал, что абонент недоступен. Забыл зарядить? Вряд ли. Не берет связь в этой глухомани? Может быть. Но почему Гриша застрял на три дня в этой деревне? Не может выехать из-за снега? Ну он же не один там живет. Если нужно, собралась бы команда, почистили дорогу. Наверное.

Идти по глубокому снегу было трудно, но не так тяжело, как ожидал Алексей, пускаясь в дорогу. Он заметил, что если переходить с одной стороны дорожки на другую, то можно нащупать твердый снег под сугробами. Главное было не проваливаться в ямы, о которых говорил Костян. А так в целом все было очень неплохо, не считая того, что он брел сквозь елки уже минут пятнадцать, а впереди не было и намека на поселок.

Остановившись, Алексей оглянулся по сторонам. Картина была удручающе однообразной — ровные ряды елок да нетронутый снег под ними. Если здесь и существовала когда-нибудь дорога, то сейчас ее не было видно. Во многих местах деревья стояли далеко друг от друга, и дорога, в принципе, могла пролегать где угодно. Но на белоснежном покрове не было никаких следов.

Кобылин осторожно стянул шапку с головы и прислушался. Морозец тут же принялся щипать за уши. В звенящей тишине заброшенного леса слышалось только тихое потрескивание качающихся деревьев. Это тут, внизу, тихо. А наверху ходит ветерок, качая верхушки лесных великанов. Затаив дыхание, Кобылин вслушивался в тишину леса, пытаясь услышать хоть какие-то признаки человеческой жизни. Было тихо. Даже не гудели вдалеке машины, что было для Алексея самым странным — он, как житель города, давно привык к постоянному звуковому фону, что сопровождал его всю жизнь. А здесь — тихо. По-настоящему.

Наконец впереди что-то глухо треснуло, словно захлопнулась сырая дверь. И следом чуть слышный звон — металлом о металл. Все это прозвучало так тихо, что Кобылин едва расслышал. Он тотчас натянул шапку и двинулся вперед, уже не обращая внимания на отсутствие дороги. Он шел на звуки людского жилья, и ошибиться здесь было невозможно.

Перебираясь через сугробы, охотник тяжело дышал сквозь стиснутые зубы, и облачка пара поднимались над его головой. Было холодно, чертовски холодно — как в самый разгар зимы. Кобылин, раздвигая руками ветки орешника, что стал попадаться на пути, решил, что пришли те самые весенние заморозки, которыми порой пугают синоптики. Настроение портилось на глазах — еще час назад Алексей был преисполнен предвкушения купания в теплой бане и последующего банкета. А теперь мерз посреди зимнего леса. Раскидистые лапы елей закрывали от него хмурое небо, что нависло над лесом серым покрывалом, превращая день в густые сумерки. Это тоже настроения не улучшало. Так что, когда впереди среди деревьев забрезжил просвет, Кобылин был уже готов материться в полный голос.

Увидев, что лес кончается, Кобылин поднажал и рванул напрямик через сугробы, проваливаясь по пояс. Через пару минут он выбрался на окраину леса и вздохнул с облегчением. Дошел.

Лес и в самом деле кончился, открывая поселок, приютившийся посреди зарослей. Даже отсюда было видно, что он не так уж и велик — десятка два самых разнообразных домиков, построенных по бокам дороги. Над дорогой высились гигантские разлапистые железные мачты — это шла через лес высоковольтная линия передачи. Именно под нее и была прорублена в лесу просека, а уж потом кому-то пришла в голову глупая идея отдать под дачи и огороды землю под линией. Даже здесь, на краю поселка, Кобылин слышал тихий гул и треск от проводов, висевших высоко над головой.

— Вот дурачье, — пробормотал Алексей, перебираясь через последний сугроб.

Здесь, прямо у леса, уже стояли домики, охотник вышел как раз к двум маленьким одноэтажным строениям с остроконечными крышами, что больше напоминали выкрашенные в голубой цвет сараи, чем настоящие дома. На его пути оставалось одно лишь препятствие — оказалось, что поселок обнесен высоким забором из крупноячеистой сетки рабицы, что крепилась к бетонным столбам, вбитым в землю. Метра два высотой. Нахмурившись, Кобылин вцепился пятерней в сетку, покачал ее — еле держится. Тогда он отошел в сторонку, выбрал сугроб побольше и с него перебрался на столб, к которому крепилась рабица. Лезть было очень неудобно — сетка гнулась, толком уцепиться было не за что, но Кобылин не сдавался — картина теплой бани, как никогда, манила замерзшего охотника. Очутившись наверху столба, он осторожно перебрался по другую сторону сетки, едва не разодрав куртку в двух местах, призадумался, а потом просто спрыгнул в ближайший сугроб. И провалился по пояс.

Отчаянно матерясь, Кобылин двинулся к домикам, разгребая снег руками, как пловец, пытающийся выйти из моря. Выбравшись на твердое место, он чуть перевел дух, а потом стал пробираться к дорожке между двумя домиками.

Выглядели они братьями-близнецами — одноэтажные, с маленькими крылечками, обшиты досками. У обоих — невысокие деревянные заборчики, над которыми торчат одинокие деревья, засыпанные снегом, кажется яблони. И оба заброшены, занесены снегом по самые окна. Судя по всему, это летние домики дачников, что на зиму перебираются в город.

Выйдя на узкую дорожку между двумя заборчиками, Кобылин покачал головой и двинулся дальше, к большой центральной дороге, что проходила поселок насквозь. Проходя мимо домов и огородиков, засыпанных снегом, Кобылин подумал, что, в общем-то, это неплохая идея — пустые дома. Конечно, добираться сюда далеко, но вполне можно время от времени навещать такие заброшенные поселки, чтобы передохнуть и почувствовать себя человеком. Главное — не попасться местным. Дачники за свой милый домик порвут незваного гостя на части не хуже самого лютого вервольфа.

Добравшись до широкой дороги под линией электропередачи, Кобылин скинул капюшон куртки и огляделся. Оказалось, не так сильно ошибся с направлением — вышел к поселку у самого въезда, у двух крайних домов. Метрах в ста от него находились ворота — железные столбы, вкопанные в землю и перечеркнутые шлагбаумом, выкрашенным черно-белыми полосками. Рядом расположилась большая пустая площадка, используемая в качестве стоянки, — на ней нашли приют два старых «жигуленка», почти занесенных снегом, и «ЗИЛ» с кунгом, выкрашенный почему-то в желтый и красный цвета, как машина аварийно-технической службы. За ним виднелись два больших сугроба — под ними явно скрывалась пара легковых машин, которых никто не касался с прошлого года.

Повернувшись, Кобылин окинул взглядом противоположный конец поселка. Широкая центральная дорога вела к дальнему краю леса, там виднелась вырубка под мачты высоковольтки, уходящая дальше в лес, но она уже успела сильно зарасти. Дома там не строили, видимо, проход был закрыт. От центральной дороги расходились короткие съезды, что и вели к дачным домикам. Те не баловали разнообразием — большинство выглядели как чуть расширенная версия одноэтажного сарая. Порой, правда, попадались деревянные домики в два этажа — неладно скроенные коробки старых времен, когда об архитектурном дизайне для простых граждан никто еще не слышал. Выбивались из общего ряда только два дома, построенные на дальнем краю поселка. Одним из них был огромный трехэтажный дом из красного кирпича, с остроконечной крышей, на которой виднелась засыпанная снегом спутниковая тарелка. У домика и забор был под стать — высокий, метра два, из желтого кирпича, с большими железными воротами. Второй дом, что располагался напротив, выглядел немного усохшей копией первого — тоже из красного кирпича, но всего два этажа, и забора нет. Вокруг него расстилалась гладкая площадка, и вряд ли это был огород, скорее уж стоянка, залитая бетоном.

Над первым, самым большим домом поднимался легкий дымок — видно, кто-то из местных топил камин, наверняка плохо сложенный и чадящий. И это было единственным признаком жизни в заброшенном месте, засыпанном снегом.

Шмыгнув носом, Кобылин взглядом измерил расстояние до большого дома. Выдавать еще один марш-бросок по сугробам не очень-то хотелось. Ему пришла на ум страшная мысль: а что, если Бороды и в самом деле тут нет? Что, если он давно уехал вместе с родственниками и теперь наслаждается городской жизнью? Неужели он зря тащился в такую даль?

Тяжело вздохнув, Кобылин решил, что если все так и есть, то он точно засядет на пару дней в одном из пустых домов и устроит настоящий загул. И плевать на соседей, пусть хоть всей деревней соберутся его выгонять — фигу с маком получат.

Оглянувшись, Алексей поискал взглядом будку у въездных ворот. Должен же здесь быть сторож или охранник… Или на худой конец какой-то дед, что присматривает за воротами? Надо же узнать, в конце концов, появлялся тут Григорий или нет.

Никакой будки у ворот не было. Зато Алексей заметил, что один из «жигуленков» — белая «шестерка» — стоит передними колесами на дороге, словно водитель собирался выехать со стоянки да на минутку притормозил, чтобы найти что-то в бардачке. Присмотревшись, Кобылин заметил, что за рулем виднеется чья-то фигура.

— Ну хоть что-то, — буркнул он, направляясь к стоянке.

До нее было гораздо ближе, и Алексей решил, что проще будет поймать местного на машине, чем ломиться в ворота большого дома.

Последний десяток метров Кобылин чуть ли не бегом бежал — боялся, что водитель уедет, не став дожидаться какого-то неместного обормота. Успел — водитель даже движок не начал прогревать. Торопился он и еще по одной причине — машина очень напоминала «жигуль» Гриши, и за рулем сидел кто-то грузный, похожий размерами на Бороду. Да, машина один в один, но охотник бы не пропустил бегущего по снегу одинокого человека.

— Эй, — задыхаясь, бросил Кобылин, постучав в стекло пассажирского места. — Эй, отец, можно вопрос?

Не получив ответа, разозленный и замерзший Алексей рванул на себя дверцу машины, и она послушно распахнулась. Кобылин нагнулся, сунулся в салон, опершись рукой о сиденье пассажира. За рулем сидел грузный мужик в толстой старой дубленке с меховым воротником. Мохнатая шапка-ушанка была надвинута на лицо, руки спрятаны в отворотах, словно водитель решил их погреть, прежде чем браться за руль.

— Эй, отец, — с раздражением бросил Кобылин, — чего не отзываешься? Не спи, замерзнешь.

Протянув руку, он схватился за плечо мужика в дубленке и тотчас отдернул руку. Один долгий миг Кобылин не дышал и вслушивался в окружавшую тишину, в которой звенели провода высоковольтки. Потом осторожно подался вперед, ухватил дубленку за воротник и рывком повернул водителя к себе.

На него глянуло белое от изморози лицо. Абсолютно белое. На посиневших щеках лежит иней, а в широко распахнутых глазах блестят мутные льдинки.

Очень осторожно Кобылин разжал пальцы и обвел ошалевшим взглядом знакомый до боли салон с потертыми чехлами на сиденьях. Да, все точно — это машина Гриши. Вот только за рулем — не он. И слава небесам, что не он, но… Сжав зубы, Кобылин, пятясь, выбрался из салона. Очутившись на улице, сбросил с плеча сумку и вжался спиной в холодный бок машины.

Перед ним расстилался опустевший поселок, над которым висели серые лохматые тучи, набухшие сырым снегом, готовым обрушиться на дома. В тишине, накрывшей поселок тугим одеялом, едва слышно гудели провода высоковольтки. Здесь все выглядело таким тихим, мирным… мертвым.

Очень медленно Кобылин, не отрывая взгляда от пустой дороги, открыл клапан рюкзака и сунул в него руку. Плавным движением выудил верный маленький дробовик, походивший на огромный кремниевый пистолет, и застыл, прислушиваясь к тихому зуду в вышине.

Вокруг было по-прежнему тихо и пустынно. Лишь над самым дальним домом, сложенным из красного кирпича, вился легкий дымок. Волосы на затылке Кобылина встали дыбом, грозя поднять шапку. Он вдруг ясно ощутил, что дышит слишком часто, как загнанный зверь. И ему вдруг стало стыдно. Это ведь… Всего лишь охота. Очередная охота, только и всего.

Помотав головой, Кобылин отлепился от машины и сделал шаг к дороге. Потом еще один. В правой руке он сжимал дробовик, в котором оставалось три патрона с серебряной картечью. В левой — тяжелый рюкзак, которым можно сбить с ног любого, кто ходит на двух ногах. Это судьба. От нее не сбежишь на дачу, не возьмешь отгул, не уедешь в отпуск.

Кобылин чуть присел и мягко, по-кошачьи, зашагал по дороге к большому дому, над которым вился белый дымок.

* * *

Идти по главной дороге оказалось не так сложно, как пробираться по сугробам в лесу — под ногами чувствовались крепкие бетонные плиты, не так уж сильно засыпанные снегом. Пройдя сотню метров, Кобылин забросил рюкзак за плечи и пошел быстрее, настороженно поглядывая по сторонам.

Дачный поселок спал глубоким зимним сном, одноэтажные домики, засыпанные снегом, выглядели мирными и опустевшими. На месте огородов виднелись белые поля нетронутого снега, из которых айсбергами торчали остовы парников. Ледяная пелена ложилась на стылую землю белыми волнами, превращая поля в подобие песчаных дюн, безмолвных, пустых.

Эта мертвенная неподвижность, эта тишина и пугала охотника больше всего. Кобылину, привыкшему к неумолкаемому городскому шуму, стало не по себе. Он давно уже не нервничал на охоте, повидал достаточно, чтобы перестать удивляться и дергаться при каждом подозрительном звуке. Но это белое безмолвие, дышащее лютым зимним холодом, действовало ему на нервы.

Алексей приноровился наконец к глубокому снегу, перестал обращать внимание на промокшие до колен джинсы и минут за пять добрался до конца основной дороги. Прямо перед охотником, в конце дороги, высился огромный коттедж из красного кирпича, с остроконечной крышей, с печными трубами, над которыми курился легкий дымок. Самое большое здание в поселке было надежно укрыто от окружающего мира высоким кирпичным же забором, в котором виднелись массивные железные ворота.

Кобылин оглянулся, приметив, что очутился на небольшом перекрестке. Прямо от его ног налево уходил съезд с главной дороги, ведущий к паре небольших домиков, скрытых за щуплыми деревянными заборчиками. Маленькая дорожка, уходящая направо, вела к еще одному дому — деревянному, двухэтажному творению советских дизайнеров, что прятался за чахлой рощицей яблонь, так и не набравших силу.

Охотник оглянулся. За ним, к самому выезду, тянулась взрыхленная полоса — его собственные следы. Впереди, до самых ворот особняка, тянулось снежное нетронутое полотно. За особняком виднелась заросшая кустарником вырубка, уходящая дальше в лес, следуя за линией высоковольтки.

Застыв, Кобылин снова огляделся, окинув внимательным взглядом оба съезда. Идти вперед не хотелось. Нетронутая снежная целина неприятно напоминала охотнику о минном поле. Черт его знает, что там может быть, подумал Алексей и тут же устыдился. Какое, к псам, минное поле в занюханном дачном поселке? Надо просто подойти и разобраться, что тут происходит.

И все же, делая шаг вперед, на перекресток, он невольно присел, пробуя ногой ноздреватый снег. Нащупав опору, перенес вес на переднюю ногу, потом шагнул снова, и еще раз, и еще…

Заметив краем глаза движение справа, Кобылин не раздумывая повернулся всем телом, вскидывая дробовик. И замер. Там, на дороге, ведущей к домику в яблонях, что-то шевельнулось.

В снегу, прямо на ровном месте, вспух сугроб. Ноздреватый снег подрагивал, трясся, сыпля снежинками, словно из него пыталось вылезти что-то размером с собаку. Алексей без трепета взял бугорок на прицел. Стрелять не стал — для дробовика слишком далеко, серебряная картечь уйдет в «молоко». Лишь бросил быстрый взгляд на дорожку, ведущую к дому, — нет ли новых целей.

Сугроб рванулся вперед и бодро покатился по заснеженной дорожке к охотнику, разбрасывая белые комья, оставляя за собой колею. Кобылин не дрогнул, лишь чуть опустил ствол, корректируя прицел. Сугроб катился к нему — не быстро, но уверенно, словно какая-то тварь ползла под снежным покровом. У Кобылина не было и тени сомнений в том, что теплого приветствия ожидать не стоит. Возможно, и был шанс, что неведомая штуковина просто хочет пообщаться, но припомнив труп в «жигуленке» Гриши, Кобылин решил, что этот шанс слишком мал.

Когда до странно подвижного сугроба остался десяток шагов, Алексей нажал на спуск. Выстрел дробовика раскатом грома разорвал звенящую тишину, нависшую над поселком. Серебряная картечь ударила в сугроб, выбив из него фонтан белого снега, и в тот же миг неведомая тварь рванулась вперед, ускоряя бег и увеличиваясь в размерах, как снежный ком, катящийся с горы.

Кобылин развернулся и прыгнул. Даже не передернул затвор дробовика, не вскрикнул — просто рванул с места и огромными прыжками помчался по заснеженной дороге к маленькому домику с остроконечной крышей, что больше напоминал сарай. Он уже ни о чем не думал и ничего не прикидывал — рвал во все лопатки прочь от неведомой твари, как подсказывал ему инстинкт.

Хватая ледяной воздух открытым ртом, Алекс прыгал с ноги на ногу, как спортсмен, готовящийся к прыжку в длину. Проваливался по колено в снег, спотыкался, но тут же наверстывал упущенное, даже и не думая оглядываться. Со спины тугой волной накатывал холод — страшный обжигающий холод, который Кобылин почувствовал в тот миг, когда сугроб рванулся ему навстречу. От него не было защиты, его нельзя было застрелить или зарезать, от него можно было только бежать. И он бежал.

За пару секунд Кобылин добрался до покосившегося забора из потемневших деревянных реек, за которым скрывался небольшой садик у дома, напоминавшего сарай. Не останавливаясь, охотник с разбега вломился в хлипкий забор, тот захрустел, поддался, и Алексей вместе с обломками реек рухнул в снег. Рванулся прыжком с места — к домику, до которого оставалось десяток шагов, не больше. Ему было нужно опередить эту тварь на десяток секунд. Всего десяток, не больше…

Домик, размером с однокомнатную квартиру хрущевки, был сложен из белых кирпичей, и у него имелось только одно окно — старое, с прогнившей рамой, с самыми обычными стеклами. Покосившееся деревянное крыльцо было засыпано снегом, до железной двери с навесным замком было не добраться, но туда Кобылин и не собирался.

Одним длинным прыжком он подскочил к окну и с размаху ткнул в него дробовиком. Осколки стекла брызнули во все стороны искрящимся фонтаном, один зацепил щеку, но Кобылин не обратил на это внимания, он шуровал дробовиком в оконном проеме как простой палкой, сметая торчащие осколки. Потом ухватился рукой за центральную рейку, уперся ногой в стену и рванул на себя. Гнилое дерево заскрежетало, поддалось и сломалось, выплеснув в лицо охотнику ворох трухи. Кобылин швырнул дробовик в черный проем, подскочил, хватаясь за деревянные края, и нырнул в окно, упав животом на узкий подоконник.

В спину ударила ледяная волна холода, забралась под куртку, резанула по разгоряченной спине. Кобылин, заорав, рванулся вперед, нырнул головой в темноту и рухнул на пол, опрокинув хлипкий деревянный стул.

Тотчас дом вздрогнул — что-то с мокрым шлепком ударило в его стену, тяжело и мощно, как океанская волна. Сразу стало темно — окно словно заткнули пробкой, и на Кобылина, возившегося в темноте на полу, посыпался снег.

Раскинув руки, Алекс нашарил ледяной дробовик, поднялся на ноги, чуть не опрокинул простой деревянный стол, и тут же в стену дома ударила вторая волна снега. В полутьме Алексей увидел, как из разбитого окна на пол комнаты потоком изливается мокрый снег. Не раздумывая, он схватил стол и притиснул его к окну, пытаясь хоть как-то заткнуть снежный фонтан. А потом, не дожидаясь следующего удара, рванулся в темноту, к входной двери.

Путаясь ногами в хламе, разбросанном по полу, натыкаясь на ведра и табуретки, Алексей с грохотом прорвался сквозь вязкую темноту и уткнулся лицом в брезентовое полотнище, свисавшее с потолка. Это подобие входа в палатку должно было спасать дачников от сквозняков из распахнутой летом двери, но сейчас оно лишь мешало охотнику, лихорадочно шарящему руками по сторонам.

Новый удар сотряс дом, и Кобылин услышал, как загрохотал деревянный стол, отброшенный в глубь комнаты потоком снега, ввалившимся в окно. Алексей шарахнулся в сторону и чуть не сбил лестницу — обычную садовую лестницу, прислоненную к голой кирпичной стене у самого входа в дом. Именно ее он и искал.

Вскинув руки, Кобылин ухватился за верхнюю перекладину, рывком подтянулся и в мгновенье ока взлетел на чердак. Здесь было намного светлее — крыша оказалась дырявой и сквозь прорехи в листах рубероида, наброшенных на деревянные ребра крыши, лился дневной свет. Тяжело дыша, Алексей перебрался через баррикаду из старых стульев и деревянных ящиков, расшвырял ногами сноп мокрого и подгнившего сена и, перемахнув через барьер из туго набитых мешков, оказался у дальней стены чердака.

Доски под ногами вздрогнули — в кирпичную стену снова ударила снежная волна. Охотник сунул дробовик в разрезанную подкладку новой куртки, выхватил нож, раскрыл длинное лезвие и одним взмахом рассек лист рубероида, служившего крышей этому сараю. Нож увяз в липкой дряни, так и не разрезав лист до конца, но Кобылин сунул руку в получившуюся дыру, раздвинул ее края и глянул в образовавшуюся прореху. То, что он увидел, его обрадовало — через узкую дорожку, буквально в десяти метрах отсюда, высился кирпичный забор, за которым виднелся большой особняк.

Времени у Кобылина не было, это он прекрасно осознавал, поэтому без затей двинул ногой по широкой доске, к которой был прибит рубероид. Доска треснула, поддалась, и охотник навалился на нее плечом. Подгнившее дерево затрещало, рубероид лопнул, и Кобылин вылетел из дыры в крыше, оставив на обломках доски капюшон от куртки.

Падение было недолгим. Алекс даже не успел испугаться, что упадет на какую-нибудь тяпку, забытую нерадивым огородником. Он только успел об этом подумать, как рухнул в глубокий снег, раскинув руки крестом. Прямо грудью, плашмя, как падают в кино. И тут же, не обращая внимания на боль в растянутом плече, рванул с места вперед, разгребая снег руками как заправский пловец.

Вздымая волны снега, Кобылин выскочил из сугроба и на четвереньках рванул через заснеженную дорогу к двухметровому кирпичному забору, что маячил впереди. Холода он уже не чувствовал, думал только о том, чтобы не попасть в яму и не вывихнуть ногу. У забора он оказался в два прыжка и с разбега кинулся на желтую стену. Вскинув руки, он птицей взлетел вверх, ухватился за край забора… И тут же упал обратно, набрав полные горсти мокрого снега.

Отплевываясь, Кобылин сел, потом со стоном приподнялся, чувствуя, как боль пульсирует в выбитом на прошлой охоте плече. Тогда ему чуть не выдернуло руку из сустава, и сейчас травма давала о себе знать. Тяжело дыша, он рывком поднялся на ноги и присел, услышав оглушительный треск за спиной.

Обернувшись, Кобылин нервно облизнул губы. Маленький домик, из которого он только что выбрался, покосился набок. Крыша съехала в сторону, превратившись в исковерканный ком черного рубероида, из которого, как ребра, торчали сломанные доски. А там, под ними, шевелилось что-то белое, как ожившая пена прибоя.

В лицо Алексу дохнул неземной холод — звенящий, острый, способный разрезать кожу как ножом. Кобылин стиснул зубы, обернулся к забору, смерил его долгим взглядом и отступил на шаг. Потом, понимая, что у него остался последний шанс, прыгнул вперед.

На этот раз он сделал пару шагов, подпрыгнул, уперся ногой в боковину четырехугольного заборного столба, оттолкнулся от него и швырнул свое тело как можно выше. В последний момент Кобылин успел извернуться и закинуть левую руку на забор по самый локоть. Повиснув на согнутой руке, он вскинул правую, ухватился за верхний кирпич и заскреб ботинками по забору, пытаясь подняться выше. Руки скользили, но Алексей рвался вверх, царапая ногтями обледеневшие кирпичи. Потом правая нога нашарила чуть выступающий кирпич — всего лишь крохотную ступеньку, на которую и встать-то было нельзя. Но Кобылину, отчаянно хотевшему жить, хватило и этого — оттолкнувшись носком ботинка, он взмыл над забором, навалился на него животом и сдавленно охнул, когда дробовик впился в ребра.

Приподнявшись на руках, Кобылин закинул на забор правую ногу и бросил взгляд вниз. Внутренний двор, скрывавшийся за забором особняка, не очень-то его удивил. Это оказалось пустое белое пространство, наглухо засыпанное снегом. Вот только в нем виднелись странные почерневшие воронки, словно двор бомбила вражеская авиация. От закрытых ворот к широкому кирпичному крыльцу с двустворчатой деревянной дверью вела узкая, едва заметная тропинка. Даже не тропинка — так, след одного человека, но Алексею хватило и этого. Здесь были люди. Живые. Значит, и он может выжить.

Перемахнув через забор, Кобылин спрыгнул в снег и провалился по самую грудь. Размахивая руками, он выбрался из сугроба и, отчаянно отплевываясь, начал пробираться к дому — напрямик, через пустой двор, на котором даже деревья не росли. Дом, огромный, как древний замок, нависал над двориком. Три этажа красного кирпича, строгие окна, закрытые наглухо белыми раздвижными ставнями. Справа к дому примыкал огромный сарай с покатой крышей — по широким воротам Кобылин определил, что это гараж. Машины на три, не меньше. Кто-то из местных неплохо жил, судя по воплощенным мечтам. Но сейчас Алексея больше волновали крепкие стены дома, а не доходы его владельца. Вот что волновало его, продирающегося сквозь снежный покров на дворе, — выдержат ли кирпичные стены удар той проклятой снежной волны. И как далеко она отсюда.

Когда он добрался до середины двора, в спину ударила уже знакомая волна холода. Алексей рывком выпрыгнул из снега, как полюющая лиса, рванулся скачками к крыльцу, но не успел. Краем глаза он еще заметил, как за плечами вырастает белый снежный вал, а потом что-то толкнуло его в спину и швырнуло лицом в снег.

Кобылин забарахтался в ледяном месиве, попытался встать, но руки по плечи утонули в снегу. Его потащило вперед, потом швырнуло обратно, перевернуло на спину — точно как океанская волна, играющая с неумелым пловцом. Алексей рванулся вперед, но на грудь ему упала волна снега, что залепил лицо и набился в рот. Он замахал руками, но сверху упала еще одна волна, и Кобылин начал тонуть в мокром месиве.

Свет померк, на грудь навалилась свинцовая тяжесть, и Алексея притиснуло к земле. Снег давил сверху плотным мокрым одеялом, его тяжесть не давала шевелиться, не давала вздохнуть, и через миг охотник оказался плотно упакован в тугой снежный кокон. Холода он не чувствовал. Чувствовал удушье — воздуха уже не хватало, а перед глазами плыли разноцветные круги.

Алексей напряг плечи, пытаясь подтянуть руки к лицу, но не смог пошевелиться. Вокруг стало темно, легкие свело судорогой, и охотник захрипел в своей снежной могиле, понимая, что отсюда ему уже не выбраться.

И тогда пришел свет.

* * *

Кобылин, увидевший зыбкое сияние, мягко сочащееся сквозь толщу снега, перестал дышать. Ждал, когда появится она — девчонка с белой прядью в черных волосах. Придет ли она к нему или будет дожидаться там, наверху? Он знал, что получит ответ на этот вопрос через пару секунд, но все равно волновался. Как это будет? Как?

Стало светлее. Снег, облепивший лицо Кобылина, вдруг потеплел, словно наверху развели огромный костер. Почувствовав на лице влагу, охотник замотал головой, рванулся вверх и сел среди развороченного сугроба, жадно хватая воздух раскрытым ртом. Он ничего не видел — снег по-прежнему облеплял лицо холодной мокрой маской. Зато слышал тугой гул и хруст шагов по снегу.

Жадно втянув воздух, пахнущий гарью, Кобылин вскинул руки и смахнул с лица мокрые комья подтаявшего снега. И сдавленно застонал от открывшейся картины.

Спиной к нему стоял невысокий, плотно сложенный мужик, походивший на медведя, напялившего длинный кожаный плащ. Длинные кучерявые лохмы вились по плечам, ниспадая на странную конструкцию, висевшую за плечами. Она напоминала старый, еще советский туристический рюкзак, в который запихнули большой железный баллон красного цвета. К баллону серым скотчем была примотана большая коробка, из которой шел гибкий шланг, скрывавшийся под мышкой у мужика. Руки тот держал перед собой, и не зря — прямо на глазах Алексея от здоровяка в сторону ворот ударила пятиметровая струя огня, что с воем лизнула снег, оставив в нем талую проплешину. Больше никаких следов — похоже, это была не горючая жидкость, а просто газ.

— Твою мать, — выдохнул Кобылин. — Ну, вы уже совсем…

Здоровяк обернулся, и Алексей увидел искореженное злой гримасой лицо Григория. Растрепанная борода стояла дыбом, а в руках охотник сжимал длинную трубу, к которой была примотана скотчем ручная горелка.

— В дом! — проревел Григорий, взмахнув трубой. — Бегом, бегом…

Кобылин со стоном вскочил на ноги и бросился к крыльцу, оскальзываясь на ходу. За спиной вновь заревело пламя — Борода прикрывал отход друга, скользившего на подтаявшем снегу. Бежать было тяжело — все тело болело, перед глазами плавала муть, но Кобылин одним рывком одолел сугробы перед крыльцом и взлетел по мокрым ступеням к деревянной двери. Рывком распахнув ее, нырнул в темноту и чуть не разбил голову о вторую дверь — железную, грубо сваренную из железных листов.

— Параноики, — простонал Кобылин, с трудом распахивая тяжеленную дверь и протискиваясь в открывшуюся щель.

Ввалившись в огромный светлый зал, он тут же замер и вскинул руки — ему в лицо глянул черный зрачок оружейного ствола. Его сжимал высокий парень лет тридцати — широкоплечий коротко стриженный блондин с лихорадочным румянцем на щеках. Парня всего трясло, и ружье, оказавшееся гладкоствольным карабином, ходило в его руках ходуном. Целился он от бедра, сжимая оружие двумя руками, и Кобылин тут шумно сглотнул, представляя, что в любую секунду может получить в лицо порцию крупной свинцовой дроби.

— Тихо, парень, тихо, — проворковал он. — Я свой. Не надо нервничать.

При этом он успел бросить быстрый взгляд за спину здоровяку, пытаясь оценить ситуацию. Первый этаж особняка впечатлял — это оказался огромный зал, простирающийся от одной стены здания до другой, этакая прихожая, в которой можно давать званые обеды. Светлый паркет, светлые, обитые вагонкой стены, в дальнем углу деревянная винтовая лестница на второй этаж. По бокам в стенах виднелись двери, по две с каждой стороны. Простенько, незамысловато — явно сэкономили на дизайнере. Вдоль стен — диваны с наваленным тряпьем, пара комодов, шкаф с зеркальными дверцами…

— Спокойней, — попросил Кобылин, заметив, что парень вздрогнул, когда во дворе вновь загудел огнемет. — Ты кто? Как тебя зовут?

— Саня, — неожиданным басом отозвался парень и вдруг со вздохом опустил ствол.

— А я Леха, — в тон парню отозвался Кобылин, медленно опуская руки.

— Кобылин, да? — с надеждой выдохнул блондин, окидывая взглядом разодранную куртку охотника.

За спиной Алексея заскрипела железная дверь, и ответить он не успел. Шагнув в сторону, он вовремя убрался с дороги Бороды, что ввалился в коттедж с железной трубой наперевес.

— Леша, дверь, — бросил он, шагая по паркету. — Саня, твою дивизию, ты где должен быть?

Кобылин, бросившийся закрывать дверь, услышал лишь невнятное бормотание парня с карабином, что начал путано оправдываться. Наружная деревянная дверь закрылась без проблем, а с внутренней пришлось повозиться. Кобылин потянул ее на себя, но засов удалось задвинуть, лишь хорошенько дернув железное чудовище.

Обернувшись, Алексей увидел чудесную картину — Гриша, сжимавший в руках свое чудовищное орудие, что-то строго выговаривал парню с винтовкой. Борода напоминал сильно подросшего и одичавшего гнома — отросшие волосы разлохмачены, борода стоит дыбом, старое кожаное пальто, на пару размеров больше чем надо, свисает до самого пола.

— Температура упала, — рычал охотник. — Саня, я же тебе сказал, следи за котлом! И спрячь свою пукалку, пока никого не подстрелил!

Кобылин потер ладонями застывшие щеки, разгоняя кровь. Только сейчас он почувствовал, как тепло в доме. Не то что тепло, скорее жарко. Онемевшие руки и щеки уже начало щипать, и Кобылин понимал, что это только начало. А Борода все продолжал орать на парня, у которого уже даже шея налилась кровью и покраснела.

— Гриша, — позвал он, отнимая руки от лица. — У тебя тут баня есть?

Борода, поперхнувшись посреди очередной тирады, резко обернулся к другу и вытаращил глаза.

— Баня? — зловещим шепотом переспросил он.

— Да, она самая, — безмятежно отозвался Кобылин, отряхивая снег с колен. — Знаешь, с веничком там, с камешками…

— Баня, — севшим голосом обреченно повторил Борода.

— Всю дорогу о ней думал, — признался Кобылин, поглядывая на Саню, застывшего с открытым ртом. — А то запсел я на этих чердаках. Еду и думаю, значит, как мыться буду. С березовым веничком и мочалкой, это чтоб обязательно, в приказном порядке.

Григорий медленно выдохнул, запустил лапу в бороду, а потом заржал.

— Кобылин, — прорычал он, подходя ближе и обнимая его за плечи свободной рукой. — Леха! Вот за что тебя люблю, так это за оптимизм.

Охотник похлопал друга по плечу и ухмыльнулся.

— Рад тебя видеть, Гриша, — сказал он. — Живой и при деле. Ну, рассказывай, что тут за фигня творится?

Борода сразу помрачнел, перестал улыбаться и нервно забарабанил пальцами по длинному стволу своего орудия.

— Вот что, — наконец сказал он, скидывая с плеча лямку и сгружая огнемет на пол, словно простой вещмешок. — Давай сначала дело, потом разговоры. Саня!

Здоровяк, судорожно сжимавший карабин, вздрогнул, как от удара. Его оттопыренные уши сияли алым, как стоп-сигналы, но при этом парень хмурился — видно, не привык выслушивать нравоучения.

— Что? — басом осведомился он.

— Прошу тебя, сходи в подвал, проверь котел, — миролюбиво произнес успокоившийся Григорий. — А я проведу Алексея по дому да расскажу ему, что к чему.

Саня кинул быстрый взгляд на Кобылина, потом демонстративно пожал плечами, взял карабин под мышку и побрел к винтовой лестнице, что вела, как догадался Алекс, и наверх и вниз.

— Чудовищная планировка, — шепнул Кобылин другу. — Ни на секунду не подумал, что это твой дом.

— Оно верно, — буркнул Борода, проверяя, заперта ли дверь. — Дом этого обормота. И это он во всем виноват.

— В чем? — быстро спросил Кобылин.

— Видишь ли, Леха, — медленно сказал Борода, увлекая охотника за собой. — У нас тут Карачун.

— Это я уже понял, — отозвался Кобылин. — А подробнее?

— Натуральный Карачун, — со вздохом повторил Григорий и, наткнувшись на серьезный взгляд друга, пояснил: — Карачун — это дух холода и тьмы. Этакий злой бог. Это если вкратце, не углубляясь в путаные легенды.

— Так, — произнес Кобылин, оглядываясь на огнемет, лежащий на полу у входа. — Здесь безопасно?

— Сейчас да, — ответил Григорий. — В дом им не попасть, пока здесь тепло. Уже проверено.

— Злой дух холода и тьмы, — протянул Алексей. — И он не в настроении, как я понял, да?

— Может, и не он, — задумчиво протянул Григорий. — Но в целом что-то похожее. Местный дух, хранитель местности, имеющий отношение к зиме и холоду. Саня, мать его за ногу, своим строительством растревожил, вот этот дух и пошел вразнос. Выпустил мелких тварей, что могут замораживать все вокруг. И заморозил, к чертям, весь поселок.

— Сколько? — отрывисто спросил Кобылин.

— Десять душ — точно, — хмуро отозвался Борода. — Еще семерых я вывел, когда сообразил, что происходит.

— Позавчера началось?

— Да, — Григорий кивнул. — С тех пор сидим тут, поддаем жару и нос не высовываем наружу.

— Значит, они боятся тепла, — пробормотал Кобылин.

— Боятся, — отозвался Борода. — И огня.

— Кстати, где ты взял огнемет? — спохватился охотник. — Только не говори, что с собой привез.

— Собрал в первый же день, — буркнул Борода. — У этого обормота тут гараж вполдома и мастерская в нем.

— А чего на газу? Не мог горючки намешать?

— А толку-то. Лучше так — быстро и горячо. Отпугивает гаденышей на раз. Они не материальные, горючка к ним не прилипнет, а вот полоснуть огоньком — это им как серпом по…

— По чему? — с живым интересом осведомился Кобылин.

— В том-то и дело, не по чему, — с огорчением признался Борода. — Давай сюда.

Григорий услужливо распахнул перед ним большую деревянную дверь с медной ручкой, и взору Кобылина предстала огромная комната. Вдоль стен стояла бытовая техника — стиральная машина рядом с раковиной, стойка с посудой, два холодильника, столики… Увидев газовую плиту с вытяжкой, Кобылин сообразил, что это кухня. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол, за которым сидело четверо человек, закутанных в невообразимое тряпье. Они довольно бодро прихлебывали чай из одинаковых белых пластиковых кружек и о чем-то бубнили. Присмотревшись, Кобылин с удивлением опознал в теплой компании трех старух и одного древнего дедка с седыми усами, тронутыми никотиновой желтизной.

— Это все? — тихо ужаснулся Кобылин.

— Еще сам Саня да Петрович дежурит в гараже, — так же тихо отозвался Борода.

Старики, увидев гостей, загомонили. Говорили быстро, хором, да так, что ничего толком нельзя было разобрать, в основном жаловались, но на что именно — охотник так и не понял. Кажется, на все разом. Кобылин аж попятился под таким акустическим натиском.

— Тихо! — гаркнул Гриша, шагнув к столу. — Хорош бубнить. Давайте еще чайку, грейтесь, пока есть чем.

Кобылин покосился на газовую плиту, на которой горели все конфорки, и тихонько попятился к выходу. Борода тем временем успокаивал вцепившуюся в его рукав старуху — маленькую, сгорбленную, весившую, казалось, не больше птицы. Но из-под вязаной шапки бодро блестели живые глаза, а сухонькая ручка крепко держала рукав кожаного пальто Бороды.

Под шум и гомон Кобылин незаметно выскользнул в коридор. Ему было немного не по себе, он не привык общаться со стариками. Да и вообще отвык уже от людского общества. Он понимал, почему Гриша показал ему людей — их присутствие нужно учитывать, если начнется настоящая охота. Чего он не понимал — почему Борода еще ничего не сделал.

Задумчиво оглянувшись на дверь, за которой рассерженными пчелами гудели старики, Алексей прошелся к самой дальней двери и распахнул ее. Перед ним открылся еще один коридор, что заканчивался широкой железной дверью. Кобылин подошел к ней, толкнул — не заперто. Осторожно приоткрыв дверь, глянул в образовавшуюся щель и удивленно присвистнул.

Огромный гараж был залит белым светом ламп, вкрученных прямо в потолок. Вдоль стен стояли железные шкафы, у широкого верстака, что примостился у дальней стены, были раскиданы грязные тряпки и куски пластика. Дверь гаража, что должна была уходить вверх, сейчас была плотно закрыта, но прямо перед ней стояла большая черная машина. Огромный джип, в который, по мнению Кобылина, можно было без проблем запихать десяток человек. Рядом с машиной, прямо на полу, сидел еще один старик. Привалившись спиной к блестящему боку машины, он сладко спал, громко похрапывая.

Заслышав шаги за спиной, Кобылин резко обернулся, но потом, услышав знакомое шарканье, расслабился. Борода все еще сильно хромал при ходьбе, и его походку Алексей давно научился узнавать.

Когда Гриша, сопя и отдуваясь, вывалился из двери, Кобылин прижал палец к губам — мол, не буди деда. Борода кивнул, подошел ближе и зашептал в самое ухо охотника:

— Умаялся Петрович. Ему бы с остальными сидеть, но очень уж в бой рвался, старая пехота. Пристроил вот его, как мог.

— Понятно, — сдержанно отозвался Кобылин и ткнул пальцем в джип: — Машина на ходу?

— А то, — буркнул Гриша. — Новый «Чероки». Пять и семь литров объем движка, полноприводная трансмиссия, пневмоподвеска, что может поднимать тачку на четверть метра вверх, увеличивая дорожный просвет. Машина — зверь.

— А чего людей не вывез? — тихо осведомился Кобылин. — Все бы влезли.

— Ворота, — отозвался Борода. — Надо открывать гараж, прикрывать его со двора, потом ворота. Это тебе повезло, что за тобой один погнался. Если все трое навалились бы, я за всеми не поспел бы. Вот и народ в одиночку не получается прикрыть. С моей ногой особо не побегаешь, а тут ловкость нужна, по снегу-то скакать.

— Ясно, — вздохнул Кобылин, — чего не позвонил?

— Не работают тут мобильники. Вообще плохо берут из-за линии передачи, а неделю назад вовсе перестали — видать, сгорел тут какой-то усилитель, или как эта хрень называется? А городских линий сюда не тянули никогда. Никому не надо.

— И на что ты надеялся?

— На тебя, Леша. Знал, что ты придешь.

Кобылин невесело усмехнулся и покачал головой. То, что он оказался здесь, — невероятное стечение обстоятельств. Если бы не призрачная манящая баня…

— Мог бы и не дождаться, — сказал он. — Об этом думал?

— Думал, — признался Борода. — Да ничего не надумал. Был тут у нас еще один мужик, типа местного председателя. Смелый такой. Решил не дожидаться помощи, а рвануть в город. Дал ему ключи от своей шохи, она у меня мороз без проблем переносит. Вот этот дурик, что все мозги мне выел, и рванул за помощью. Не встречал?

— Встречал, — сдержанно отозвался охотник. — У ворот. В твоей тачке.

— Понятно, — буркнул Борода, отводя взгляд. — Так я и думал.

— Ну, вот я и здесь, — сказал Кобылин. — Дождался ты меня, поздравляю. Что будем дальше делать?

— Есть одна задумка, — шепотом признался Борода. — Посадить всех в тачку, прорваться к воротам и рвануть подальше отсюда. В городе сдать всю богадельню, кроме моей Марфы, и раствориться в лучах заката, так сказать.

— Марфа? — удивился Кобылин. — Какая Марфа?

— Сестра тещи, та самая, — со вздохом отозвался Борода. — Теща-то давно преставилась, царство ей небесное. Жена в Питере, наукой все занимается. А Марфу стало некому навещать. Вот моя грымза-то из Питера мне и накапала, что, мол, надо старушку вывезти из этих ебеней да отправить к ней.

Кобылин, который почему-то уверился, что родственница Гриши не пережила нападение зимы, лишь покачал головой.

— Вот ведь, — сказал он. — Это та сухонькая, что за рукав тебя цапнула?

— Она и есть, — отозвался Гриша. — Та еще бабка, кого угодно до смерти заговорит, хоть на поле боя ее выпускай, в качестве оружия массового поражения. Сама из ближайшей деревни, жила там, пока деревенька не вымерла во время перестройки. Потом вот тут ей домик организовали.

— Кстати, о домике. А тут можем отсидеться? — спросил Кобылин. — Долго эти твари лютовать будут?

— Эти ребята до тепла будут яриться, — бросил Борода. — Их только настоящая весна с горячим солнышком разгонит. А до нее еще далеко. Не дотянем.

— А сколько протянем? — осведомился Кобылин, заранее чувствуя, что ответ ему не понравится.

— До сегодняшней ночи, — невозмутимо отозвался Борода. — В подвале отопительный котел на мазуте. Горючка кончится сегодня ночью. Дом начнет остывать, а когда совсем вымерзнет — они придут. По ночам они в самую силу входят, так что до утра, боюсь, никто не доживет.

— Чудненько, — буркнул Кобылин, задирая рукав и глядя на часы. — У нас, значит, есть еще часов шесть светового дня. Значит, должны поторапливаться.

— Должны, — согласился Борода. — Думаешь, пора начинать?

— А чего кота за хвост тянуть, — отозвался Алексей. — Собирай народ. Будем грузиться и пойдем на прорыв. Огнемет у тебя один?

— Два, — с гордостью отозвался Борода. — Вернее, большой один, но тут есть еще пара забавных мелочей…

— Я тут пороюсь по шкафам, — сказал Кобылин. — А ты давай, собирай народ. Пусть укутаются теплее, да еще надо машину прогреть.

— Идет, — согласился Борода и, глянув в спину Кобылину, что пошел к шкафам с инструментами, тихо добавил: — Ну, понеслась вода по трубам.

* * *

Пока Борода развивал бурную деятельность по доставке престарелого батальона в гараж, Кобылин отошел в дальний угол, к верстаку, и провел инвентаризацию своего имущества. С большим наслаждением вытащил из-за пояса дробовик, что чуть не проделал ему в боку дыру, и отложил в сторонку — два заряда серебряной картечи, это несерьезно. Потом скинул с плеча изрядно похудевший рюкзак и нахмурился: оказалось, что через большую прореху высыпалась вся мелочовка, не закрытая в карманах. Осталось только свежее белье, консервы да пяток железных, кованных в кузнице костылей, походивших на огромные гвозди. Этим каленым железом сподручно было гонять разную нечисть, но Алексей сомневался, что они помогут справиться с духами холода. Мыло, кофе и зубная щетка сгинули без следа. Так же без следа сгинули несчастный «макаров» с глушителем и пустая запасная обойма к нему.

Вздохнув, Кобылин обшарил рюкзак и распихал по карманам мелочь — пару зажигалок положил поближе, в нагрудный карман. Это сейчас было самое ценное. Потом задумчиво оглядел ворох одежды, воровато глянул на приоткрытую дверь в гараж и принялся переодеваться.

Когда дверь распахнулась и в гараж, охая и бормоча, вывалились две старушки, обмотанные теплыми зелеными платками, Кобылин успел надеть пару дополнительных маек, натянуть теплые кальсоны и напялить все три пары носков.

Появившийся следом дедок вел под руку еще одну бабульку, в мохнатой, словно взбешенная собака, шапке. Следом, подбадривая их, шел Борода, ведя за собой на буксире свою родственницу. Гриша был на высоте — управлялся с богадельней как настоящий педагог — и ласково, но настойчиво погнал всю компанию к джипу.

Алексей, сунув свой дробовик за спину, в дыру в подкладке, быстро подошел к шумной компании и осторожно взял за локоть Марфу. Обернувшемуся Бороде он кивнул — не мешай. Тот пожал плечами и постарался успокоить проснувшегося от шума Петровича. Кобылин же ловко увлек хрупкую старушку к верстаку, подальше от гомона.

— Баба Марфа, — тихонько сказал он. — Ты же здесь давно живешь?

— Давно, — не стала отпираться старушка, сурово поглядывая на собеседника из-под разросшихся седых бровей. — Всю жизнь, почитай, в энтих краях и провела. И до немцев тута была, и опосля…

— Что ж это за напасть-то? — перебил ее Кобылин. — Что стряслось-то тут?

— Разбушевался, ирод, — буркнула Марфа, отводя взгляд. — А я говорила, ужо я говорила Ильиничне, не доведет нас до добра этот хмырь, ой не доведет!

— Кто? — опешил Кобылин. — Карачун?

— Санька этот, — отозвалась старуха. — Шебутной пацан. Как затеял стройку, я сразу сказала: жди беды!

— А что Санька? — небрежно осведомился Алексей. — Он-то тут при чем?

— А он и разбудил лешего, — просто ответила Марфа, хрустнув длинными худыми пальцами. — Затеял стройку да и разбудил, хрен ему в ухо.

— Лешего?

— Ой, ну не лешего, как его Гриша-то кличет — карачун. Раньше, бывало, зимой баловали его детки-то, студенцы. Те, что бегают нонче по дворам. Как-то давно, до войны еще, соседнюю деревню выморозили, ироды. А потом как купель-то засыпали комуняки, так и забыли все, а я говорила…

— Что за купель? — перебил Кобылин, слыша, как за спиной нарастает шум.

Ему хотелось обернуться, посмотреть, что там происходит, но он боялся спугнуть удачный разговор.

— Дак родничок-то в лесу. Дыра в земле, в ей ключ ледяной. Там леший-то зиму и проводит. Ручеек оттуда течет, потому нашу деревню Родничком и звали. Когда провода тянули, засыпали дыру-то. Едва-едва струйка сочилась. Думала, ушел леший. А он, ирод, поглубже, видать, закопался да заснул. А тут вона как обернулось.

— А Саня тут при чем? — спросил охотник.

— Да он неделю назад туда трубу протянул, к ручейку. Анализацию наладил, значит. Пусть, говорит, все смывает. Раскопал землицу мерзлую, раздолбал все и трубу говняну со своего дома туда спустил. А оно ж теплое от дома гомно-то идет, все и растопило, че он раскопал.

— Во как, — задумчиво произнес Алексей, наконец понимая, куда разговор клонится. — Саня, значит. А что, баб Марфа, студенцы эти, чем их усмирить-то?

— Да ничем, милок. Летают шарики таки светлячие, а ничем их не взять. Пробовали мужики-то наши, не раз. Огня боятся да тепла — да про то я Григорию говорила ужо.

— А что ж делать, бабуль? Как справиться с ними, как Карачуна победить?

— А и выходит, что никак, — старуха покачала головой. — Когда злится он, главное, тепла дождаться. Тогда студенцы спать залягут, до следующей зимы и не высунутся. Они же глупые, как пчелы. Растревожили — летают, ярятся, а поспят — и забудут. Они не люди, обид не помнят.

— А Карачун сам, он что? — жадно спросил охотник. — Каков он?

— А никто и не знает, милок. Сидит он в своей яме да оттуда стужу зимой пускает. Вишь, разбудили его в этом году, и снега тут по колено стоят, хоть и весна. Теперича до самого лета снег таять не будет.

— Значит, сам не показывается, — Кобылин хмыкнул. — А если обратно яму зарыть, что будет?

— А пес его знает, — бросила старуха. — Может, опять уснет, как при комуняках было. Тогда закопали — и помогло. Правда, то летом было. Кажись, летом. Ну точно, летом, тогда еще мы жили на хуторе, а Манька в город подалась, чтоб ее…

— Понял, бабуль, спасибо, — быстро бросил Кобылин. — Ты ступай к Грише. Сейчас прокатимся на машине, уедем подальше от этих мест.

— Куда там, — забормотала старуха. — Куда этой телеге супротив «газика»-то…

Но Кобылин уже не слушал. Развернувшись, он быстрым шагом пошел к джипу, у которого собралась целая толпа. Старики и старухи стояли у открытого багажника, что-то бубнили, но что — не было слышно. Над всем царил голос Сани, что, вернувшись из подвала, обнаружил у себя в гараже всю компанию и накинулся на Бороду.

— Не дам! — орал он, размахивая ружьем, как дирижерской палочкой. — Не дам гробить! И добро не брошу! Не сметь никуда дергать, пока не соберу…

Борода, стоявший перед ним, что-то успокаивающе гудел — тихим, ласковым тоном, каким разговаривают с разозленной собакой, стараясь ее успокоить. Алексей же прибавил шагу — ему не нравилось, что этот тип орет во весь голос, не нравилось, что его шея залилась румянцем до самого стриженого затылка, не нравилось и то, как он машет заряженным оружием. Он чувствовал: еще миг…

Сделав длинный шаг, Кобылин бесшумной тенью вырос позади Санька, легким движением перехватил карабин и одним махом вывернул его из потной руки. Хозяин дома резко обернулся, но Алексей коротко ткнул его прикладом под дых, а когда Саня впечатался в черный борт своего новенького джипа, вскинул карабин и сунул ствол прямо в раскрасневшееся лицо хозяина машины.

— Сучара, — прохрипел Саня, пытаясь оттолкнуться от борта. — Да я тебя…

— Заткнись, — резко бросил Кобылин, вдавливая ствол в щеку парня, да так, что его голову прижало к стеклу. — Замолкни, быстро.

Саня что-то прохрипел, но Кобылин глянул на него поверх ствола — холодно, остро, как смотрел обычно на нечисть во время охоты, прежде чем спустить курок. И хозяин дома, поймав этот взгляд, подавился очередным проклятием. Даже старичье, пытавшееся участвовать в сваре, испуганно примолкло, почуяв неладное.

— Леха, Леха, — тихо позвал встревожившийся Григорий, прекрасно знавший своего друга. — Не спеши.

— Смотри на меня, — резко выдохнул Кобылин. — На меня смотри!

Саня, скосив глаза, с тревогой глянул в белое, заострившееся лицо охотника, что в мгновение ока из простецкого паренька превратился в серийного убийцу.

— Больше ни слова, — сказал ему Кобылин. — Ты права голоса не имеешь. Делаешь что скажут, и быстро, если хочешь выйти из этого дома живым.

— Лех, — позвал Борода. — Ты уж это…

— Знаешь, что он сделал? — бросил Кобылин. — Он в прямом смысле насрал в спальню местного Деда Мороза. А тот, понимаешь ли, обиделся немного. И взялся убивать всех, до кого дотянутся его долбаные снежинки-снегурочки.

— Вот зараза, — тихо крякнул Гриша.

— Именно, — выдохнул охотник. — Слушай меня, парень. Из-за тебя умерло как минимум десять человек, а все мы теперь в глубокой ледяной жопе.

— Я не знал, — сдавленно булькнул враз побледневший Саня. — Не хотел…

— Знаю, — отрубил Кобылин. — Сейчас мы с Гришей возьмемся за нашу работу и будем вытаскивать отсюда народ. Тебя мы тоже вытащим, хотя, на мой взгляд… Ладно, не важно. Мы будем рисковать жизнью, чтобы хоть немножко исправить твою ошибку. И ты, если не дурак, дашь нам сделать нашу работу, а сам будешь быстро и без лишних слов выполнять все, что мы тебе скажем. Тогда, возможно, ты выберешься из этого ледяного ада живым. Понял?

— Да я это, — всхлипнул Саня. — Этого…

— Не слышу! — бросил охотник, дернув карабином.

— Понял! — отчаянно крикнул парень, и его уши снова зарделись. — Ну не знал я, мужики, честно ведь не знал! Я же не нарочно!

Старики тут же загудели, подтверждая, что, мол, никто правда не знал, а Саня, он парень-то ничего, соседям помогает, вот давеча, например…

— Тихо, — бросил Кобылин, опуская карабин.

Санек осторожно отодвинулся в сторонку, не сводя испуганного взгляда с охотника. Старичье же загудело еще громче, и Борода что-то сказал Петровичу, а тот ему ответил…

— Тихо, вашу мать! — гаркнул со всей силы Кобылин.

В наступившей тишине что-то торопливо забормотал Петрович, но Григорий схватил его за плечо, и старик умолк. И только тогда, когда в огромном зале повисла звенящая тишина, стало слышно, как где-то далеко, наверху, что-то тихо потрескивает. Тихо-тихо — как дерево в лесу, схваченное крепким морозцем.

— Что наверху? — шепотом бросил охотник Грише.

Конец ознакомительного фрагмента.