Спасти Мейерхольда

Роман Апрелев

В крупном провинциальном городе всплывает и сразу же исчезает уникальная коллекция старых кинофильмов. В том числе и лента, снятая самим Мейерхольдом. Местный журналист нападает на след пропажи и переходит дорогу влиятельным людям. А его жизнь они ценят меньше, чем свое спокойствие! И это бы не проблема, но тут еще одна беда: нежданно пришла любовь всей жизни…

Все совпадения в тексте абсолютно случайны. Действующие лица являются порождением, пусть не всегда здоровой, но исключительно авторской фантазии. За время написания детектива пострадало 14 животных. Эти твари сами сквозь дыры в москитной сетке залетели в квартиру, громко пища, и стали кусать автора. Так что беллетрист тоже пострадал. Зато ни одно дерево при сочинении не было спилено.

Полный запрет на романы, где главным героем является журналист или ведущий телевизионной программы.

Д-р Джеффри Брэтуэйт

(Julian Barnes. Flaubert’s Parrot).

Часть первая

Что касается меня, то я согласился с превращением Штерна в Дубровского при одном условии: если главного героя будут звать Ромой. Хотел, знаете ли, сделать приятное Арбитману — а то его тезок в детективах почти не бывает…

Лев Гурский

«Я родился в рубашке. С рукавами до пола. Вот такое сомнительное счастье», — Роман так подумал не то об этой конкретной ситуации, не то вообще о чем-то абстрактном. Он и сам не понял — просто мысль перескакивала с одного тезиса на другой. Как белый медведь по льдинам. Попробуй, разберись, что там имел в виду собственный мозг. Вроде бы, сейчас сделал доброе дело. Но полы так сильно пахнут хлоркой… Фредерико Гарсиа… От этого кажется, будто что-то не так.

«Телефон — это какое-то безумие. Я сотни раз звонил по нему разным людям, многих из которых даже не видел никогда. Но не в этом его главная функция. Сила телефона не в том, что он делает, а в том, чего не делает, хотя должен бы. Ведь какой спрос с бутылки «Буратино»? Никакой. На нее нельзя ни позвонить, ни сбросить SMS. Бутылка хорошая, прозрачная. Но чего не умеет… А вот телефон умеет принимать SMS и умеет не принимать. Ясно, что это не его бездушная прихоть. Это все она. Причем, несколько лет назад была другая она. И телефон был другой. Но действовал точно так же. Смотришь на него, смотришь, умоляешь: позвони, пикни эсэмэской. Веришь в чудо, как после потери близкого человека — вот-вот откроются его глаза и он вернется к нам. Вот-вот загорится дисплей и высветится ее имя. Но ничего. В «Буратине» хотя бы газ шипит. Нет, порой донесется долгожданный рингтон. Нажимаешь на кнопку, а там какая-то херня от МТС. И начинаешь щелкать по телефонной книге. Кому бы написать? У этой, кажется, уже другой номер. И фамилия. И в Москву она уехала. Парень, парень, парень… Ей? А о чем? Этой? Было время, когда она мной интересовалась. Но, во-первых, не взаимно, а во-вторых, это время прошло. Баланс. Не люблю цифры. Сколько ненужных фамилий! Вот, хорошая девушка, но тоже не то. И даже бывшей ей тоже не хочется. Мама. Ха-ха. А тут как раз ее имя. Привет! И ничего. Потому что ни к чему. Зачем ей писать? Мне не объяснить, ей не понять. И пишешь нелюбимой, но доброй девочке. Она неспешно отвечает. Ты снова, а она уже спать легла. Вот так вот, Тиша».

Апрелев мысленно шептал эти слова, сидя в пустом коридоре и смотря в желто-зеленые глаза сибирского кота. Пальцы барабанили по корпусу мобильника. Парень попробовал отвлечься на телевизор, висевший в углу под потолком — там, где на страшных картинках в детских книгах обычно бывает паутина. На экране профессионально-улыбчивый крепыш рассказывал что-то полезное. Похоже, это образовательная передача для школьников.

— Ты часто говоришь: «Мне это параллельно», — вещал телеведущий. — А знаешь ли ты, что такое «параллельно»?

«Знаю», — подумал Роман.

— Почему не «перпендикулярно», например? Но мы сейчас разберемся не с твоей речью — об этом я серьезно поговорю с твоими родителями, если еще раз увижу, что ты пишешь на заборе то короткое слово. Нет, сегодня мы поговорим о геометрической параллельности. Параллельными называются линии, которые не пересекаются на плоскости ни в одной точке. Самый простой пример — это рельсы. Если протянуть железнодорожную ветку прямо, то правый рельс одной колеи никогда не пересечется с левым.

«Феноменально!» — съязвил Апрелев.

— Они идут рядом, но в каждой своей точке, на любом участке пути рельсы параллельны — не пересекаются. Почему? Не судьба! Впрочем, научно это можно…

Справа открылась дверь. Молодой врач протянул справку.

— Вот, Роман. Можете ее предъявить на работе. И у вас есть право на еще один отгул. Можете взять его в любое время. Во всяком случае, такое право дает вам трудовой кодекс. А уж там сами смотрите, как начальство отреагирует. И еще раз спасибо за сознательность. Вообще-то у нас всегда есть кровь в запасе. Даже четвертая группа с таким резусом. Но получилось так, что за два дня до этого случая нам привезли тяжелого больного с той же группой. Пришлось все издержать на него. Пациентке повезло, что нашелся человек, который может быть донором для нее.

Апрелев поблагодарил доктора и повернулся к выходу. Кота уже не было. Хотелось еще раз заглянуть в палату, но молодой человек пересилил себя. Хотя, может, все же стоило зайти? Эти «победы над собой» — такой ли уж повод для гордости? Сам победил себя — это то же самое, что сам себе и проиграл. Разумеется, Милана не могла позвонить ему или написать сообщение. У нее и телефона нет при себе. Главное, что ее жизни теперь ничто не угрожает. Врач так и сказал: «ничто не угрожает». Апрелеву было и радостно, и грустно. Да, он спас жизнь любимой девушке. Правда, не каким-то романтическим способом: не выкрал из гнезда разбойников, не заслонил от пули, не победил банду насильников, отчисленных из ПТУ за то, что читали письмо Белинского к Герцену. Так получилось, что у него та же редкая группа крови, что и у Милы. Ему позвонила ее подруга Зара и начала нести какой-то вздор. Еле-еле Роман разобрал, что произошло несчастье. Он связался с больницей, и там уже рассказали по существу. Он пригодился ей. Это было приятно. Его жертвенная любовь, для которой еще довольно древние греки придумали название «агапэ», оказалась не напрасна. Теперь в теле Миланы текла его кровь. Однако даже такой безраздумный порыв (разумеется, поступить иначе Роман просто не мог) оказывался теперь не вполне бескорыстным. Апрелев надеялся, что девушка будет признательна ему. Распоясавшаяся фантазия даже уже приступила к созданию красочной картины, на которой Мила понимает, что лучше Романа ей никого не найти. И целует его, и так далее.

Он сам видел, как по прозрачной трубочке побежала от него к ней красная ниточка. Путеводная нить, по которой Милана должна найти дорогу к жизни и выздоровлению через мрачный лабиринт болезни. В этом лабиринте белые — до зевоты — потолки, полы пахнут все той же хлоркой, а Минотавра переименовали в Минздрав.

Роман представил себе прекрасное лицо с ироничной улыбкой. И тут перед глазами возникло ее имя. Это уже не была фантазия — слово было написано на красно-черной ткани. Апрелев удивленно воззрился на крашеного парня, у которого на груди белело ее имя. Тьфу, ты! Это же просто майка футбольного «Милана». Там Milano. Роман раньше не задумывался, что имя его любимой имеет такой спортивный аналог. Тут же вспомнился матч «Серии А», который смотрел по телевизору с друзьями. «Милан» — «Рома». Обе команды играли симпатично, хотелось пожелать успеха обеим. Но правила таковы, что всем нужно победить. И не игроки придумали эти каноны — они существовали до них.

— Роман, я надеюсь, вы понимаете, что сорвали важную съемку? — мягко спросил директор.

— Ваша надежда оправдана, Никанор Олегович. Я полностью отдаю отчет в этом. Однако речь шла о человеческой жизни.

— Почему же вы не предупредили? Бросили все и побежали спасать кого-то. Непрофессионально. Эта справка прикрывает ваш зад перед законом, — шеф расслабил пухлые губы в улыбке сытого льва. — Но вернуть доверие коллектива вам еще предстоит. Вы подставили своих товарищей, всех нас.

— Готов искупить, Никанор Олегович.

Апрелев смотрел на самодовольное гладко выбритое лицо начальника без боязни. Вообще-то связываться с этим человеком — себе дороже. Об этом знали все в телекомпании. Но сегодня душу грело сознание того, что все сделал правильно. Роман кивал, делая вид, что слушает вкрадчивую нотацию директора. Но творческое воображение уже взялось за карандаш. Несколько мысленных штрихов — и на голове у Никанора выросли симпатичные рожки. Еще линия — и вот между ними пробежала ниточка электроразряда. А теперь бороду! Что там еще в детстве рисовали на портрете Пушкина? Да, конечно, фингал под глазом! А на левой щеке пластырь крест-накрест.

«Всё, стираем!» — подумал Апрелев, почувствовав, что готов засмеяться.

— Ром, что снимаем? — спросил оператор Паша.

— Деда.

— Деда! Это хорошо. С бабой?

— Не знаю, посмотрим.

Машина подрулила к подъезду. Со скамейки встал старик.

— Здравствуйте, вы Радий Радимович?

— Да, добрый день. А вы корреспонденты?

— Да, будем вас снимать.

— Здрасьте, — буркнул Паша, доставая из багажника штатив.

В канун 9 Мая в Волгограде всегда снимают такие сюжеты. Не потому, что они очень интересны и оригинальны — как раз новизны в них давно нет. Просто такие материалы обязательно должны выходить к памятным датам. А потом начальство может, не кривя душой, заявлять, что телевидение занимается воспитанием подрастающего поколения. Которое, правда, смотрит совсем другие каналы.

Радий Радимович рассказывал, как он призвался в 1942 году, как воевал под Сталинградом, как попал в госпиталь. Апрелев упросил ветерана надеть мундир с орденами. Старик долго сопротивлялся — на улице стояла не совсем майская жара. Но журналист был настойчив.

— Паша, надо перебивочки поснимать.

Для этого Радию Радимовичу пришлось ходить туда и сюда. Роман прохаживался рядом с задыхающимся героем сюжета, который поминутно стирал ладонью пот со лба.

— Молодой человек, я больше не могу!

— Ну давайте еще вот к машине пройдем. Я вам помогу.

И Апрелев силой волок ветерана в направлении, которое молча указывал оператор. Паша нервно курил, выбирая новые ракурсы, следя за красотой фона и про себя умоляя старика не давать дуба до окончания съемки.

— Всё, спасибо вам большое, Радий Радимович! Смотрите себя завтра в шестичасовых новостях.

— А? Когда? — с трудом переводя дыхание, загнанный ветеран за стуком собственного сердца не сразу расслышал, что ему сказали.

А потом Апрелев писал закадровый текст: «Сейчас его походка не так тверда, как прежде. И пальцы сжимают не рукоятки автомата, а деревянную трость. Но для того и были все те муки и лишения, чтоб под мирным небом могли спокойно играть дети и радостно на них взирать старики. Те самые, что когда-то давно спасли эту планету!» Апрелев был неплохим корреспондентом, это могли подтвердить коллеги, это знало и начальство. Но он глубоко ненавидел и презирал журналистику, хотя и застрял в ней.

«Кто ранее был причастен к журналистике или еще по сию пору к ней причастен, тот вынужден в силу жестокой необходимости, раскланиваться с теми, кого он презирает, улыбаться злейшему недругу, мириться с любыми низостями, пачкать себе руки, желая воздать обидчикам их же монетой. Привыкают равнодушно смотреть, как творится зло; сначала его приемлют, затем и сами творят его. Со временем душа, непрерывно оскверняемая сделками с совестью, мельчает, пружины благородных мыслей ржавеют, петельные крючья пошлости разбалтываются и начинают вращаться сами собой. ‹…› Тот, кто мечтал о книгах, которыми он мог бы гордиться, растрачивает силы на ничтожные статейки, и рано или поздно совесть упрекает его за них, как за постыдный проступок» (Оноре де Бальзак).

— А кто дежурит в День Победы? — услышал Роман, снимая наушники у просмотрового монитора.

— Ой, только не я. Мы с мужем едем на шашлыки в Дубовку.

— И не я. Мы хоть и не в Дубовку, но тоже будем отдыхать на природе.

— А в чем проблема, коллеги? — бодро поинтересовался, вошедший в зал Никанор Олегович. — Вот пусть Апрелев и восстановит свой авторитет в коллективе.

— Ромочка, мы тебя обожаем! — весело защебетали журналистки.

— Роман, вы согласны? Это же добровольное решение? А то придется кого-то назначать все равно, — добродушно спросил директор.

— Поработать в праздничный день? Да разве не об этом я мечтал с момента окончания университета!? — отозвался «доброволец».

— Ну и отлично. А оператора назначим по графику.

И начальник быстро потер ладони, издавшие легкий треск.

Итак, 9 мая были всякие официальные мероприятия на Мамаевом кургане, приезд высоких гостей (которые, как на подбор, все были маленького роста, пузатые и плешивые), чествования участников Великой Отечественной. Апрелев распечатал программу и направился к редактору для согласования: что же «интересно нашему зрителю».

— Так, ну картинку набиваете побольше — это понятно. Радостные лица, шарики, флажки. Потом в течение года все это использовать можно. Так, это не надо… Губера и мэра обязательно снимите. По синхрону от каждого. Вот это что? «Презентация уникальной находки: киноленты В. Э. Мейерхольда «Портрет Дориана Грея». Уникальной! Хотя кому этот художник нужен? Или кто он там? А, киноленты… Значит, режиссер. Ладно, это тоже снимите. По возможности сразу договорись, чтоб дали фрагменты этого фильма. С ними сюжет будет интересней. Всё, остальное — фигня. Это снимете и можете пить водку.

Уже стемнело, когда Роман вышел на улицу.

«Как там Милана? Милая Милана. Она будет жить — это главное. Интересно, ей сказали, что это я…? Зара должна была сказать. Тогда, конечно, знает. Но почему же до сих пор ничего не сообщила?»

Шел легкий дождь и пахло сиренью. Журналист вдохнул поглубже теплый влажный воздух. Удивительно, аромат сирени, смешавшись с запахом дождя, напомнил… Что же это за благоухание? Арбуз! Как будто где-то разрезали спелую ягоду в зеленом панцире и ее сок разбрызгался по всей улице…

— Роман! — окликнул кто-то.

Апрелев повернулся. Помахав ему рукой, навстречу шел какой-то молодой мужчина.

— Здравствуйте, Роман. Мы ведь вас даже не поблагодарили.

«Кто это? Что ему надо?»

— Я Савва. Милана моя девушка. Мы вам так признательны. С ней все будет хорошо.

— Как она себя чувствует? Она пришла в себя?

— Да, да. Спасибо вам. Мы ей рассказали, что это ваша помощь спасла ее.

— И что она? — как важен был этот ответ, как сильно желание услышать невозможное.

— Мы с ней поговорили и решили отблагодарить вас, как следует. Вот, примите от нас с самыми теплыми пожеланиями.

Смущенно улыбаясь, Савва протянул конверт. Апрелев чуть было не взял его. Но нет, это же не письмо. Он с силой сжал зубы, губы сами презрительно съежились. Он с отвращением смотрел на бумажный пакет, который держал в руке другой. От этого светлого прямоугольника нельзя было оторвать глаз, как от головы Медузы горгоны. Хотелось ударить по руке, плюнуть в лицо и дать волю ботинкам на жесткой подошве.

— Извините, вы обознались! — холодно выжал из себя Роман и поспешил прочь.

— Послушайте, вы же Роман?

— Нет, я Василий. Роман уехал в Антананариву. Там невиданная пурга — климатическая аномалия. Он поехал снимать репортаж для мадагаскарского телевидения. Зайдите через год — его все равно раньше не выпустят.

Апрелев почти бегом удалялся. Только через несколько минут он опомнился и понял, что идет в противоположную от остановки сторону. Роману почему-то захотелось узнать, сколько же денег ему предлагали. Нет, он бы не взял даже очень большую сумму. Но хотелось узнать числовое выражение своему поступку. Возможно, эффектнее было бросить купюры в лицо этому… как его… Старообрядческое имя еще такое… Да, Савве. Апрелев вспомнил о Милане, представил, как они совещаются, отсчитывают деньги. Врезать бы этому дереву! Но туя не виновата.

Наступило девятое число. Кругом гуляли праздничные люди. Роман сел в маршрутку. За окном все те же виды. Этот город следовало бы назвать Долгоград. Но лысый автор его названия был нетерпелив: подбирая первую букву, он остановился на «В» и не пожелал дойти до столь близкой «Д». А ведь это было бы точнее. Да, город протянулся вдоль Волги на все свои 90 километров. Впрочем, точную длину Волгограда практически никто из его жителей не знает. В прессе постоянно приводятся разные числа: от 70 до 120 км. В общем, масштабы обычно зависят не от реальных сведений, а от скромности воображения автора. Итак, город протянулся вдоль Волги, в честь которой и назван. Но увидеть реку можно далеко не из каждого дома. А вот ощутить на себе бесконечность волгоградских дорог — это суждено каждому обитателю кирпичных и блочных кварталов. Апрелев вспомнил детскую мечту. Ему тогда приходилось ездить черт-те куда в музыкальную школу. Саму «музыкалку» он ненавидел всей душой — в то время как раз стали модны разговоры о душе. У десятилетнего мальчика она была не для того, чтобы печься о ее спасении, а чтобы было чем ненавидеть баяны. По принципу сходства антипатия распространялась и на гармонь и аккордеон. Да и к музыке вообще появилась неприязнь. Про передачу «Играй, гармонь!» и говорить не стоит. А ведь все началось с того, что у маленького Ромы была игрушечная гармошка, которую он любил растягивать в разные стороны, подражая деду, который наяривал на баяне. Взрослые решили, что ребенок хочет стать музыкантом. Странно, когда мальчишки играют в «войнушку», родители почему-то не впадают в уверенность, что их чада мечтают пойти в армию или готовятся к профессии наемного убийцы. В общем, Апрелева в семь лет отдали не только в обычный первый класс, но и в музыкальную школу. Ему купили красивый, выполненный под красное дерево баян фирмы «Мелодия». В первые же дни поняв, что заниматься музыкой совсем не интересно, Роман невзлюбил свой инструмент. Когда кто-то из подвыпивших гостей случайно задел баян и тот грохнулся с метровой высоты на пол, Рома радостно подбежал к инструменту, раздвинувшему свои меха, похожие на ребристую спину дракона. Мальчик надеялся, что от падения в механизме что-то сломалось, что больше из этой машины нельзя извлечь ни звука. Но баяну было хоть бы что. Дабы нерадивый ученик не отлынивал от занятий, его раз в день на час засаживали за баян и завязывали сзади ремни. Однако ребенок был худой и гибкий. Если родители уходили на этот час в магазин или еще куда-то, Рома с проворством Гарри Гудини вылезал из ремней и шел читать или смотреть телевизор. Как только в замке начинал скрежетать ключ, мальчик кидался обратно. Дверь открывалась — он уже сидит и играет гаммы.

Так вот, ездить на уроки сольфеджио или по специальности приходилось довольно далеко, поэтому Апрелев мечтал, чтобы появилась какая-нибудь черная или желтая — цвет не принципиален — дыра. Заходишь в нее — и ты уже там, где надо. Вот и сейчас возникло то же тоскливое желание внедорожного чуда. Но впереди был еще не один десяток километров.

Роман достал из сумки Плиния-старшего. Разумеется, не самого его, а томик его «Естественной истории». «Раз нет у меня машины времени, чтоб вырезать этот час в дороге, буду становиться умней и образованней, — решил Апрелев. — А лучше б, конечно, кто-нибудь изобрел эту машинку. Намного полезнее той, ерунды, на которую бездумно тратят каждый год сбережения Нобеля. Хоть самому берись! Хм, впрочем, глаз читающего — это тоже машина времени. Спускаясь по страницу, взгляд отвоевывает у неведомого будущего строку за строкой. Зрительным пробегом слева направо отправляет слова и фразы в известное прошлое. Красиво сказал? Красиво. Жаль, никто не услышал и не записал за мной. И для кого, спрашивается, старался?» Это размышление немного развлекло Романа. Впрочем, тут же нашелся еще один «минус»: единственная симпатичная девушка в маршрутке захотела сойти:

— Остановите на «штанах»!

«Штаны» — это народное название дорожной развилки. Вторая Продольная улица раздваивается в этом месте на две асфальтированные «штанины». А на самой промежности расположился пост ДПС. Девушка открыла дверь. Пассажиры тут же привычно скосили глаза на ее поясницу, чтобы посмотреть, не вылезут ли из-под джинсов трусы.

На Мамаевом кургане сновали в разные стороны люди в пиджаках. Солидные дяди, старательно делающие карьеру в политике, состоящие в партиях, занимающие посты, постоянно вытирали лица платками, но не снимали пиджаков. У волгоградского бомонда были красные лица и потные ладони. Впрочем, ладони тоже были красные, а лица — тоже потные. Апрелев с Пашей Рожковым были одеты легче. К тому же оператор с утра успел заправиться пивом, исправив себе настроение. Паша уверял, что умеет снимать «на автомате». Выступали разные чиновники. Роман раздраженно отмечал неправильные ударения в их речи. «Видимо, грамотных в партию не пускают, ведь партия — это коллективный разум, коллективная совесть. А зачем там думающие?»

Слово взял мэр города. Григорий Семенович, замеченный в твердости политических убеждений, сравнимой с принципиальностью Генриха Наваррского в религиозных вопросах, заговорил в микрофон о необходимости помнить, о «нашем священном долге». И сопроводил легкий кивок головы торжественным «Земной вам поклон, дорогие наши ветераны!». Градоначальник даже проникновенно пожал руку первому попавшемуся старику со слезящимися глазами. Ветеран заулыбался и закивал седой головой. Григорий Семенович в полярном сиянии фотовспышек муниципальных газетчиков обнял старца.

— Schöne Seele! — воскликнул растроганный немец.

— Григорий Семенович, — зашептал на ухо мэру начальник пресс-службы, — на хрена вы этого фашиста обняли?

Время шло, Апрелев нервничал все сильнее. Хотелось «свалить» отсюда побыстрее. Когда к микрофону подошел очередной функционер, Роман испытал громадный искус хлопнуть его по лысине. Такое странное желание часто посещало его, когда он видел отполированные макушки мужиков.

— Этот сейчас про Мейерхольда расскажет, возьми его чуток.

Паша молча кивнул, поворачивая камеру.

— Это историческое событие, — улыбаясь, вещал старичок. — Несколько кинолент, давно считавшихся безнадежно утерянными, были обнаружены при раскопках. Казалось бы, какое подспорье кинематографу может оказать археология? Ведь ее удел — это сарматские черепки и наконечники стрел. Но поисковики отрыли ящик с несколькими фильмами. Пока мы не можем дать однозначный ответ: каким же образом эти пленки оказались в наших степях. Но эксперты пока сошлись на мнении, что кто-то из нацистских офицеров увлекался кино и собирал редкие записи, где только возможно. Это подтверждает состав найденной коллекции. Там несколько очень интересных хроник, в том числе и на немецком языке. Но главное, что в это собрание попали, видимо, изъятые на оккупированных территориях наши, советские и российские ленты. Так, в наши руки попали уникальные кадры с игрой молодого Владимира Маяковского. И режиссерская работа в кино Всеволода Мейерхольда!

Далее следовали аплодисменты. Кассеты демонстрировались и торжественно передавались представителям Госфильмофонда.

— Паш, ну еще картинку добей и поедем.

Рожков мотнул головой, вскинул камеру на плечо и занялся крупными планами. Взять кадры спасенного из небытия фильма Мейерхольда не удалось, так как он еще не был отцифрован. Через четверть часа наконец можно было отправляться на студию.

— Так, ну ты сам завезешь аппаратуру?

— Конечно, Ром. Давай, до понедельника!

— Ага, давай, пока.

Журналист взял стакан кваса и подошел к дереву, чтоб укрыться в его тени. Немного прохладившись, он вынул телефон и стал искать введенное вчера ночью имя.

— Алло, — раздался низкий женский голос. По какому-то недоразумению такие голоса принято считать эротичными.

— Привет. Зиновия?

— А, да. А кто это?

— Это Роман. Мы с тобой вчера на сайте познакомились.

— А, привет.

— Я уже освободился. Ты как смотришь на возможность встречи?

— Нормально смотрю.

— Сколько тебе надо времени, чтоб собраться?

— Полчаса где-то…

В общем, они договорились увидеться через час на Аллее Героев, возле вечного огня. Апрелев оперся о ствол дерева, с удовлетворенным видом допивая квас. Но тут же брезгливо отдернул руку — на коре кто-то выцарапал ножом: «Коля + Петя = любовь».

«Зиновия, 19» — так была записана в телефоне девушка, с которой он только что общался. 19 — это возраст. Роман решил, что надеяться на чудо не нужно. Надо действовать. Клин обычно выбивают клином. Хотя Апрелев уже не раз убеждался в неприменимости такой «клинической» терапии в реальности. Но все же решил попробовать еще раз.

— «Клином красным бей белых», — процитировал он Лисицкого, заполняя анкету на сайте знакомств.

Выбрал фотографию поудачней. Раскрыл свой неповторимый образ, ответив на предложенные вопросы. Только раздел «Сексуальные предпочтения» проигнорировал — было как-то неудобно. Ограничился указанием на гетероориентацию. Однако с большим интересом читал анкеты девушек, охотно рассказывавших, как часто они бы хотели. Сочинил завлекательную фразу: «Привет, хочу просто поблагодарить тебя! Ты, безусловно, украсила собой этот вечер! Мне кажется, у нас есть общие интересы!)))» Смайлики Апрелев не любил, но если пишешь на иностранном языке, не станешь же применять к чужим герундиям правила русской грамматики! А здесь надо было изъясняться на языке, понятном большинству. Набранный текст Роман скопировал и стал рассылать всем понравившимся девушкам, которые были онлайн. После слова «привет» добавлял имя незнакомки.

«Привет, Марина…»

«Привет, Конфеточка…»

«Привет, Б@гир@…»

«Привет, Tanchik…»

«Привет, Tanchik…»

«Ты совсем бухой? Научись копиравать с перва!» — ответила «Богиня», к которой Роман по ошибке тоже обратился, как к Таньчику.

«Прости, что обозвал тебя танком! Я тут параллельно играю в «Танчики». Помнишь, игра была на «Денди»? Вот типа нее. Заигрался и тебя тоже Танчиком назвал! Забавно, правда?»

Однако «Богине» это забавным не показалось. Больше ответом Романа она не удостоила.

На сайте полно проституток. Но их легко распознавать: они призывают всех заглядывать в свой «дневничок», а там ссылка на другой сайт, где и можно заказать себе шлюху. Да и фотки у продавщиц любви самые откровенные. Вот красивая девчонка — и одетая. Хочет любви и отношений. Наверняка, порядочная!

«Часик — 2500 руб. Два — 4000 руб. Место для встречи есть».

«Да уж, порядочная!» — вздохнул Роман.

Однако некоторые все же отвечали. Даже давали свой телефон. Вот с Зиновией и уговорились встретиться 9 мая.

Тут Апрелев сообразил, что у него кончилась жевательная резинка для освежения дыхания. Он забежал в ближайший магазин, намереваясь успеть оказаться в условленном месте вовремя. Как назло перед ним в очереди в кассу находились россияне, чьи лучшие душевные качества не вынесли условий жизни. Роман с изумлением наблюдал за выдержкой продавщицы.

— Добрый день, клей ваш?

— Нет, это тот мужчина забыл.

— Пакет нужен?

— Нужен.

«Зачем им пакет, если клей не собираются брать?» — мысленно проговорил Роман.

Девушка методично подносила к считывающему устройству продукты из корзины.

— Нет, картошку мы не будем брать, отставьте, — начала покупательница.

— Но я ее уже пробила.

— Мы не будем ее брать! Уберите!!

Девушка позвала старшего продавца и та расписалась ей в тетради, подтверждая законность операции вычитания.

— Тысяча триста двенадцать рублей сорок копеек.

Супруг скандальной женщины взял чек и стал изучать его.

— А почему здесь цена больше, чем на полке? Там стояло двенадцать рублей, а здесь тридцать шесть!

— Там за 100 грамм, а здесь же больше.

— Витя, считай внимательно! — подала голос его жена. — Так, и прибавьте сюда картошку.

— Вы же не хотели ее брать.

— Нет, мы ее берем.

— Еще сорок восемь рублей семьдесят копеек. Но это уже другим чеком.

— Почему другим?

— Тот уже распечатан.

— Это не наши проблемы.

Вздохнув, девушка внешне спокойно отчеканила:

— Тысяча триста шестьдесят один рубль десять копеек. А мельче не будет?

— Нет.

— А одиннадцать рублей десять копеек не будет?

— Нет.

Продавщица выдвинула ящик и стала собирать сдачу монетами.

— Зачем вы мне копейками дали?! Я что, на базаре торговала семечками? Что про меня люди подумают?!

— Вы же видите, у меня других денег нет.

— Меня это не волнует! Поменяйте. Я семечками не торговала!!!

Роман нервно посмотрел на часы. Не хватало еще опоздать.

— Пожалуйста, не задерживайте очередь. У меня нет других денег.

— Вы не будете менять?

— Нет, я дала вам сдачу, сколько причитается.

— Я ну буду брать это. Дайте мне нормальную сдачу!

— Я даю вам нормальные российские деньги.

— Позовите старшего!!!

— Ладно, Варя, пойдем, — примирительно вставил реплику муж.

— Витя, не психуй! — вскрикнула дама. — Не дергай меня! Как меня достал этот сучий город. Эти колхозники, их деревенские шмотки! — выпалила она, невольно обнажив изысканный столичный лоск; но мелочь все же сгребла в кошелек.

— Привет!

Она пришла. На фото гораздо симпатичнее. На коже следы гормональных бурь подросткового периода. На зубах проволока для исправления прикуса. Но грудь, действительно, большая.

— Здравствуй. Куда пойдем?

— У меня не очень много времени. Пойдем сядем на лавочку.

— Что можешь рассказать о себе?

— Я работаю няней…

— Любишь детей? — по привычке перебил Апрелев.

— Ненавижу. Но они меня слушаются. Да и надо же зарабатывать.

— А учишься где-нибудь?

— В колледже на технолога питания.

— Хорошо стряпаешь?

— Я не люблю готовить.

— А что любишь?

— Не знаю. Лучше ты о себе расскажи.

— Ну я работаю на «Царицынском телевидении». Снимаю новости. А вообще по образованию историк. Но по специальности у нас, по-моему, никто не пошел работать. Нет, две девчонки устроились в музеи. Но это же копейки. Вот все и разошлись, кто куда. Я на ЦТВ.

— Про что снимаешь?

— Разное: от секса до моды, — Роман никогда не снимал про моду, а сюжетов о сексе на волгоградских экранах вообще не бывает. Но для создания образа плэйбоя он приплел все это.

— Живешь с родителями?

— Нет, один. Снимаю квартиру.

В разговор вторглась пауза.

— А ты какое кино любишь? — про книги Роман решил не спрашивать.

— Комедии люблю. Особенно с Лесли Нильсеном. Ну и вообще такие фильмы…

— Понятно. А музыку?

— Какую по радио крутят, ту и слушаю.

— Ну да. А… Вот что… — Апрелев придумывал, чем бы продолжить беседу. — А ты со многими с сайта встречалась?

— Ну смотря что для тебя много. Вот сколько для тебя много?

— Человек десять — пятнадцать.

— Ха, тогда очень много! Больше шестидесяти. А ты сам?

— Я? Ну ты у меня первая!

Парень быстро соображал, что бы еще спросить — молчание создавало неловкость. Но в этот раз девушка сама нарушила молчание.

— Секс втроем был?

— Что?

— Секс втроем был?

Наконец-то нормальные темы пошли! Однако Роман был немного смущен.

— Нет, а у тебя?

— Был.

— А просто с девушкой?

— Да, было…

— И как?

— Мне нравится. Но втроем больше всего.

— С двумя мужчинами или когда две девушки?

— Две девушки. Если два парня, то это, считаю, идет затрахивание девушки.

— Согласен.

Зиновия продолжала рассуждать о половых отношениях. Ее слова возбуждали ее собеседника. Но тем не менее… «Все понятно», — подумал Апрелев. Хотя ясность наступила значительно раньше. Ему было интересно поговорить с девушкой о сексе. Еще интересней было бы им заняться. Но разве так забудешь Милану? Нужна другая. Нужна личность, а не третий размер бюста. Хотя хорошо бы личность с бюстом!

Они расстались, пообещав созвониться.

— Апрелев, зайдите ко мне, — промурлыкал Никанор Олегович.

Делать нечего — раз начальство приглашает. Директор сидел один в просторном кабинете. Стол находился аккуратно по центру и — чтобы визуально занимать больше места — стоял так, что его углы смотрели на стены комнаты. Как значок бубнового туза в середине карты. На столе не было даже компьютера. Только телефон и какие-то бумаги, придавленные лежащим на видном месте томиком Гумилева.

— Роман, поведайте мне, что там случилось.

Корреспондент быстро начал вспоминать все свои проступки. «Вроде, Богу безгрешен, директору не виноват».

— Где случилось?

— Вы новости вообще слушаете?

— Я их вообще-то снимаю.

— Не надо огрызаться! То есть вы не слышали, что произошло на Мамаевом кургане?

— Только то, что видел сам. При мне ничего важного не произошло.

— Там должны были передать в Госфильмофонд редкие кинозаписи.

— Да, их передали.

— А вот и нет! Сегодня утром сообщили, что эти пленки похищены. Стоимость их очень и очень приличная. Там даже Мейерхольд есть. Это чуть ли не единственная его работа в кино. В общем, это сенсация! И ее надо отработать, как следует. Раз уж вы взялись за эту тему, я буду знать, с кого спрашивать.

— Надеюсь, я в число подозреваемых в похищении не вхожу?

— Это было бы чудесно. Роман, если вы сперли эти киношки, это просто эксклюзив. Так идите и украдите, что еще не украдено. Работайте!

Апрелев вышел от начальника, по привычке пробормотав: «Козел!» Секретарша Мариночка в очередной раз представлялась по телефону: «Добрый день, «Царицынское телевидение», секретарь-референт директора телекомпании Спиридониса Никанора Олеговича Марина. Я вас слушаю». Такому приветствию девушку научил сам шеф. Он уверял ее, что, если она не будет так говорить, то люди страшно разгневаются. А его — Спиридониса Никанора Олеговича — в деловых кругах знают. Поэтому все сразу будут довольны. Мариночка была послушной и фразу выучила быстро. Все остальные сотрудники ЦТВ тоже запомнили эту «мантру», ибо звучала она каждый день по много раз.

— Мы уже договорились насчет Мейерхольда. После обеда поедешь брать синхроны, — протараторила Сабина.

Сабина была самым нужным человеком на студии. Это она находила информационные поводы для сюжетов. Она мониторила прессу и Интернет, отыскивая интересные новости. Она же звонила людям, от содействия которых зависела съемка, и договаривалась обо всем.

— А до обеда? — решил узнать свою судьбу у всеведущей Сабины Роман.

— А до обеда ты снимаешь рекламу.

— Я буду в костюме йогурта кричать, какой я вкусный и полезный?

— Не вздумай. В сюжете об открытии мебельного салона это будет смотреться, по меньшей мере, странно.

Съемочная группа загрузилась в машину.

— Что снимаем? — нехотя шевеля губами, спросил Рожков.

— Мебель.

— Отлично.

Во время рабочего дня Роману иногда хотелось, чтобы дороги в Волгограде были еще длиннее. Чтоб момент съемки никогда не наступил. Порой в голову приходили совсем странные мысли. Бывало, что предстояло снимать что-то, против чего душа непрофессионально бунтовала. Например, когда его послали брать интервью у мамы мальчика, умершего на экзамене. Апрелев представлял, как она посмотрит на строящего сочувствующую мину человека с микрофоном. Он ехал и мечтал, чтоб в их машину влетел грузовик и не оставил от них мокрого места. Красиво, кинематографично, высоким стилем. «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Почему именно «К»? Что за кафкианство? Но в тот раз автомобиль благополучно доехал до места. И пришлось строить радостную мину и самому на этой мине внутренне подрываться. Сейчас, конечно, все было не так трагично, но все же момент встречи с мебелью хотелось оттянуть.

— Здесь? — поинтересовался шофер.

— Не знаю, я же не был там. Пойдем посмотрим.

Они приехали правильно.

— Ты пока иди ищи хозяйку, а я диваны поснимаю, — сказал Паша, настраивая баланс белого цвета.

В этот раз вокруг было много белых вещей, на которых можно было сфокусировать камеру. Возить с собой листок бумаги Рожков так и не взял в привычку. Если какая-нибудь страница и оказывалась под рукой, то по чистой случайности. За долгие годы настраиваться приходилось и по свежим рубашкам, и по снегу, и по оштукатуренным стенам. Однажды не нашлось вообще ничего подходящего. Тогда Паша вспомнил про особенность туалета бывшей с ним молоденькой журналистки. Он повернул ее спиной к объективу и потребовал, чтоб она нагнулась. Из штанов тут же высунулся краешек белых панталон — качество картинки было обеспечено.

Апрелев отправился разыскивать владелицу салона «День влюбленных». Вскоре он нашел ее. Оказалось, что нужная мебель стоит в другом зале торгового центра. А на входе диваны другой фирмы.

— Паш, иди на второй этаж, — позвонил Апрелев оператору.

— Угу.

Полная тетка с бордовыми волосами, с густо напомаженными губами и синими веками сверкала золотом и фальшивыми изумрудами. Рядом стояли улыбчивые и нарядные гости. Молодая девица в вечернем платье, двигая вверх и вниз серебряный браслет, проворковала:

— Я так рада за тебя, за твой бизнес!

— Спасибо, Сибиллочка.

«Дурацкое имя — Дебилочка», — отметил про себя журналист.

Остальные отмечали вслух: говорили тосты и комплименты хозяйке. Апрелев отозвал ее в сторонку, посадил на нежно-голубой диван и протянул микрофон. Записывать пришлось раз пять — дама все время сбивалась и смущалась. Пришлось налить ей коньяку.

— Отлично, — поздравил ее Роман, когда ей все ж удалось связно произнести торжественную речь о своем прекрасном салоне.

Женщина стала предлагать телевизионщикам присоединиться к фуршету. Паша оживился и вылил в себя фужер шампанского. Роман отдал ему и свой. Рожков без колебания выпил и вторую порцию.

— Закусывайте, закусывайте, — щебетала хозяйка.

Мужчины закусывали, закусывали.

— Так, Паша, мебель саму надо снять еще.

— Сейчас сниму. Так, я дальше буду записывать, ты потом просто начало не бери — там у нас чужая мебель. Я не буду перематывать и стирать.

— Хорошо.

Паша запихал в рот бутерброд и начал запечатлевать канапе, софы и оттоманки. А Апрелев, кинув ироничный взгляд на бизнес-леди, стал мысленно реконструировать ее биографию.

«Из приличной семьи потомственных пролетариев. Отец — фрезеровщик, мать тоже выпить не дура. В школе сидела за одной партой с отличницей Леночкой, поэтому училась хорошо. Леночка позволяла ей списывать за приносимые из дома печеньки. Окончила восьмилетку и пошла в техникум советской торговли. Какие там специальности есть? На товароведа. Когда окончила с синим дипломом, но с красным лицом, в страну пришли рыночные отношения. Наша героиня пошла на базар продавать пуховики. Соседка летала в Турцию, закупала, а будущая владычица «Дня влюбленных» стояла на толкучке. Так и зарабатывала. Муж, наверное, таксист. Хотя как же она познакомилась с ним? Вызвала машину, чтобы уехать от друзей поздно вечером. Ну а дальше? Она ему так понравилась, что он попросил ее телефон. Нет, не похоже. Романтичные таксисты только в фильме «Три тополя на Плющихе» бывают. Скорей всего, ее муж тоже торговал на рынке. Пуховиками? Пожалуй, нет. Сначала джинсами. А потом стал возить на машине икру в Москву. Покупал у браконьеров, загружал в багажник и вперед».

Роману очень захотелось спросить женщину, не занимался ли ее супруг черной икрой. Уж так показалось правдоподобно придуманное жизнеописание. Однако Рожков закончил снимать и двинулся к выходу, по пути выпив еще бокал чего-то темно-красного и закусив колбасой.

Старичок, который должен был передать уникальные кадры в Госфильмофонд, встретил Апрелева в дверях.

— Я уже начал беспокоиться, что вы не приедете. Вас как зовут, молодой человек?

— Роман. А вы, если не ошибаюсь, Уваров Тарас…

— Михайлович. Пройдемте сюда. В общем, дело так…

— Подождите, сейчас оператор настроится. Тогда начнем.

Наконец Рожков дал добро:

— Можно.

— Тарас Михайлович, расскажите, что же произошло на Мамаевом кургане.

— Мы, как вы видели, стояли на самом верху этого святого для каждого сталинградца, для каждого россиянина и вообще каждого человека места, у самого монумента. В тот момент на этой площадке больше никого не было. Милиция никого туда не пускала. Мы стали делать коллективный снимок. Фотограф нас выстроил. Столик с кассетами был у нас за спиной. Когда нас щелкнули, мы спустились с барьерчика. Может, с минуту еще шутили о чем-то. А потом я глянул на столик — он был пуст. Ящичек с пленками пропал. Все, кто фотографировался, были тут. Милиционеры уверяли, что к нам никто не поднимался. Площадку оцепили, но ничего не нашли. Если кто-то и пробрался, то, наверно, у него было какое-то служебное положение, что он мог пройти и его не задержали.

— Тарас Михайлович, а какова стоимость пропажи?

— Роман, ну я вам так скажу. Есть коммерческая цена у всякой вещи, да? Я в этом не специалист. Могу лишь сказать, что эти фильмы стоят очень и очень дорого. Но есть ведь стоимость, которая не измеряется деньгами. Понимаете, о чем я? Там кино, снятое Мейерхольдом. Эти кадры бесценны. Это наше достояние.

Апрелев услышал те слова, которые были необходимы для сюжета. Он еще попросил скинуть на флэшку то фото, из-за которого кража вообще оказалась возможной. Уваров согласился, но по его лицу было видно, что уступает он исключительно в силу собственной воспитанности, а не из большого желания обнародовать эту фотографию.

После этого направились в ГУВД. Какой-то майор рассказал свое видение ситуации. Все возможное делается, ресурсы задействованы, рука на пульсе, следователи ведут оперативно-розыскные мероприятия.

В студии Роман быстро отписал рекламный текст и отдал его менеджерам на согласование. Закадровый текст материала о пропавших кинолентах тоже родился легко. Пока редактор вычитывал его, журналист сел за свободный просмотровый монитор и вставил кассету с записью от 9 мая. Все именно так, как описал Уваров. Вот микрофонная стойка, вот стол с реликвиями. На вершине кургана семеро человек. Стоп-кадр. Народ, и в самом деле, наверх не пускают. Апрелев несколько раз перемотал пленку, останавливаясь на общих планах нужного ракурса. Потом вставил в системный блок флэш-карту и стал разглядывать фото. Стол, должно быть, у них за спиной. На заднем плане, вроде, никого не видно. Роман увеличил изображение, всматриваясь в детали.

— Все нормально, Ром, можешь идти начитывать, — редактор положил перед ним лист с распечатанным текстом.

— Фабиан, смотри. Видишь сзади, вот за этим лысым, как будто кусок чьей-то головы?

— Похоже.

— Может, это и есть вор?

— Слушай, отлично! Вор не вор. Вставь это в текст. Типа это наше журналистское расследование. Менты, конечно, тоже уже заметили это. Но твой майор там ничего путного не сказал — у людей в погонах, знаешь, свой, птичий язык. И в конце добавь, что ЦТВ будет следить за развитием… Нет, лучше скажи, что мы ведем собственное расследование. Это зрителей цепляет!

— А мы будем вести расследование?

— Ну, по мере возможности. Мы же не «Человек и закон». Хотя, если Спиридонис скажет…

Редактор обернулся, но там никого не было.

— Ладно, давай доделывай по-быстрому.

— Сейчас.

Роман управился с делами и посмотрел на часы. Сегодня было новое свидание. «Ива, 17» — так была записана эта девушка. Похоже на разновидность баллистической ракеты. Как «Тополь» (РС-12М). Апрелев позвонил ей и предложил увидеться у Дворца спорта. Она согласилась. Роман приехал вовремя, даже на полчаса раньше. Ходил туда-сюда. Вот уже пять минут сверх срока прошло. А Ивы все нет. Только долговязый вяз рядом.

— Алло, ты помнишь обо мне?

— Да, я уже еду. Подожди минут пять.

Через полчаса Роман перезвонил ей:

— Кажется, пять минут уже прошли. Ты скоро?

— Да, я сейчас выйду уже.

Через пару минут девушка действительно вышла из маршрутки.

— Привет, — дружелюбно улыбаясь, протянул к полноватой блондинке руки Роман.

Люди, которые неизвестно как учились в университетах, но все же получили дипломы психологов, советуют улыбаться как можно чаще и искреннее. Премудрость душеведов гласит, что на улыбку человек рефлекторно готов ответить тем же. Все как в песенке: «Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется». Улыбка и по форме похожа на бумеранг. Значит, точно вернется.

— Да, привет. Только мне сейчас надо уехать обратно. Нормально?

«Еще бы не нормально? В порядке вещей!» Но вслух сказал:

— Да, конечно.

Она молча кивнула и перешла дорогу.

«Великолепно!» — подумал Апрелев. Впрочем, ситуация была настолько абсурдна, что хотелось над всем просто посмеяться. Но Роман не смеялся. Домой ехать не было желания. Тепло, комары еще не появились. Молодой человек пошел в сторону Мамаева кургана. Дойдя до лестницы, он решил подняться наверх. Было интересно снова взглянуть на место, где недавно произошло столь громкое событие.

Роман несколько раз обошел площадку у основания статуи Родины-матери. Вор мог притаиться либо где-то на ногах монумента, что маловероятно, либо… В одной из стен квадратного пьедестала была дверь. Вход внутрь скульптуры.

«Отсюда, только отсюда мог выйти похититель!»

Апрелев дернул на себя ручку двери. Не поддается. Тогда налег телом, пытаясь открыть «от себя». Никак. Надежно заперто. Шутки ради Роман постучал.

— Выходи, уже можно!

Изнутри донесся какой-то шум? Или только показалось? Апрелев замер, выжидая. Дальше — тишина. Дежурить у двери всю ночь, проводя «собственное расследование», совсем не хотелось. Да и милиция, наверняка, уже проверила, что там внутри. Однако зудел порыв побыть чуть-чуть детективом. Роман достал из кармана жвачку. Размягчив подушечку во рту, он растянул ее и прилепил резинку в нижней части двери, а другой конец на косяке. Если бы кто-то вошел или вышел, то в средней части эта мятная «печать» порвалась бы. Ну или один из прилепленных концов отклеился бы от поверхности.

Тут зазвонил телефон, вибрируя под мажорную мелодию. Номер неизвестный.

— Алло?

— Добрый вечер, Роман, это менеджер Наталья. Роман, вы же автор репортажа про салон «День влюбленных»?

— Да, я.

— Роман, а вы не знаете, почему заказчик в бешенстве?

Мгновенная догадка привела Апрелева в ужас, но он мужественно сказал:

— Нет, не знаю.

— Она сейчас позвонила после выхода программы, кричит, ругается.

— А чем она недовольна?

— Да там какую-то другую мебель показали. Роман, как такое могло случиться?

— Ну… — он попытался объяснить, что, видимо, каким-то образом монтажер взял кадры, на которых запечатлена мебель, которую Рожков снял до того, как стало известно, что это не те кресла и софы. Что это мебель конкурентов, которая стоит в том же торговом центре. В общем…

«О, черт!» — подумал Роман, сев на холодный гранит. Завтра на работе лучше вообще не появляться.

— Рад, вас видеть, господин Апрелев, — поприветствовал утром Спиридонис.

«Не могу сказать того же», — помыслил Роман. Однако из произнесенного следует, что смог.

— И как же вы объясните то, что произошло?

— Я не сказал монтажеру, что в начале кассеты другая мебель. Я про нее вообще забыл.

— Роман, а вы знаете, сколько стоит минута на ЦТВ?

— Наверно, очень много и всей моей жизни не хватит, чтобы отплатить!

— Ну, как минимум премией вы своей уже компенсировали нанесенный вред. Идите, работайте!

Хотелось застрелиться, но под рукой не было револьвера. Даже если бы и был, Роман бы его не взял. А то пришлось бы стреляться. А это страшно.

Роман сел за компьютер, открыл текстовый редактор и написал:

«Я не срабатываюсь с волгоградскими редакторами и директорами: они считают, что это они знают, как надо снимать, как надо писать, а я полагаю, что время и Нобелевский комитет нас рассудят. А кто был прав из нас, покажут опять же время и вскрытие».

Апрелев быстрым движением выделил текст и удалил его, пока он никому не попался на глаза.

«Что еще за нимфомания величия! Увидит кто-нибудь. Ну да, я амбициозен не в меру. И что? Жаль, что не увидел рожу этой бабы, когда она сидела перед ящиком и любовалась, как за свои деньги прорекламировала конкурентов! Интересно, а Сибиллочка тоже смотрела? Или она в это время на педикюре была?»

Кстати, Роман на самом деле хотел получить Нобелевскую премию. Не потому, что верил в необратимость открытия, которое он при любых раскладах должен будет совершить. Просто хотелось получить много денег, а шведский король каждый год вручает приличные суммы. Впрочем, когда Апрелеву было лет шесть, он все же совершил одно чудесное открытие, во многом предопределившее его эстетические воззрения. Это было незабываемое открытие двери женской душевой. Сквозь годы смутно, как сквозь клубящийся пар (или там и правда был пар?), розовело девичье тело в дымчатых разводах мыла. Но тогда Роман дал той ситуации далекую от его нынешней системы ценностей интерпретацию. Он не придал должного значения открывшимся ему прелестям. Ведь гораздо важнее ему показалась продемонстрированная перед девушкой физическая сила. Дверь-то была заперта! Он потянул на себя ручку, и дохленький шпингалет повис на одном шурупе. Потом Рома всем с гордостью рассказывал, что сломал дверь. Ни изгиб бедер, ни щемящие сердце выпуклости грудей даже рядом для него не стояли с этим первым проявлением «мужественности». Теперь Апрелев пересмотрел свои детские взгляды на женщин и шпингалеты, полностью отдав предпочтение первым. Даже слово «эротоман» в шутку расшифровывал в анаграмматическом духе: «Эротоман — это Роман».

В какой бы сфере Апрелев желал получить признание Нобелевского комитета? Это не так важно. Хотя в области физики, химии, медицины и физиологии, впрочем, как и экономики, шансы получить заветный миллион евро были только с формулировкой «за невмешательство». В литературе возможностей было больше хотя бы потому, что грамоте Роман был обучен еще в школе. За что дают премию мира, не знает никто. Впрочем, иногда торжественная церемония виделась ему так: Нобелевскую премию вручают в психиатрической лечебнице — сочетание желаемого с неизбежным.

Отвлекла от мыслей о грядущей славе Сабина. Жуя пряник, она пробубнила очередное задание для Романа. С молодым оператором Борей отправились делать репортаж о конкурсе профессионального мастерства на каком-то заводе. Семеро рабочих из разных городов Поволжья сражались за звание лучшего токаря. На станках, чей вид, несомненно, вызвал бы сентиментальную слезу у еще полного творческих сил инквизитора на пенсии, пролетарии вытачивали деталь под названием штуцер. Ждать, пока они наточатся, желания не было, поэтому Апрелев заранее отозвал волгоградского конкурсанта и сделал его героем своего сюжета. Вопросы скромному труженику Роман задавал по науке, преподанной старшими товарищами, которые получали профильное образование в университете (открытые вопросы, не позволяющие отвечать «да» или «нет», чтоб интервьюируемый мог полнее раскрыться перед аудиторией). Рабочий отвечал тоже по науке: как учили в ПТУ.

— Харитон, скажите, пожалуйста, что нужно, чтобы стать лучшим рабочим Волгоградской области.

— Ну, работать надо…

— А как надо работать?

— Хорошо.

— Наверняка, вам пришлось преодолеть какие-то трудности на этом пути?

— Не знаю…

— А почему одним, как, например, вам, удается достичь вершин профмастерства, а у других не получается?

— Не знаю…

— Что бы вы пожелали вашим коллегам?

— Я не знаю, чего им надо…

— А у вас есть какой-то секрет токарный?

— Нет.

— Что вы можете сказать о профессии токаря?

— Ничего… Чего тут говорить?

— Но это почетный труд?

— Ну, да.

— А расскажите, почему почетно быть токарем.

— Ну, я не знаю…

Харитон застенчиво вытирал руки о спецовку и улыбался в камеру. Наверно, так бы улыбались, смотря в глаза друг другу, Джоконда и Гагарин. Когда Роман досадливо поблагодарил работягу за интервью, Харитон спросил, во сколько смотреть себя по телевизору.

В машине корреспондент достал блокнот, чтобы набросать закадровый текст, но мысль непокорно отклонялась от главного предмета. «Кто-то еще продолжает считать нас четвертой властью? В России даже судебная не является самостоятельной ветвью. Третий Рим, четвертая власть. Все у нас как-то так… Пятая нога, одним словом. Нет, двумя. Журналистом быть хорошо, потому что можно бесплатно проходить на многие мероприятия. Иногда там даже кормят, дают блокноты и ручки. Как-то раз даже бесплатный антивирус от самого Касперского перепал. Вот только свободы слова у нас нет. Можно писать эпатажные глупости в блоге, обличая правящую партию, можно использовать табуированную лексику в людных местах. Но независимых СМИ нет. Либо на власть, либо на бизнес, который рвется во власть».

Апрелев попробовал поделиться нахлынувшим с оператором, но Боря предпочитал конкретные разговоры, а не об абстрактных ценностях книжного гуманизма. Хотя парень он хороший, непьющий — среди операторов это большая редкость.

Хотя главная нервотрепка с неудачной рекламой была уже позади, осадок, конечно, оставался. Чтобы развеяться, вечером Апрелев поехал на Мамаев курган проверить, открывалась ли дверь. Безусловно, так и было. Жвачка порвана посредине. Кто-то заходил или выходил — это единственное, что можно было знать наверняка.

«Надо попасть внутрь. Может, там что-нибудь прояснится. Вот только как бы это сделать? Просто так не пустят».

И тут ему в голову пришла мысль. Пока рано называть ее замечательной.

— Ярмольник!

Роман решил, что ему поможет Леонид Ярмольник. Если, конечно, удастся его уговорить.

Следующим утром Апрелев, как обычно, пришел на остановку. Автобус уже стоял. А внутри сидел Ярмольник с портфелем на коленях. Всё как всегда. Как этого мужчину зовут на самом деле, Роман не знал. Да и не было повода спросить. Но он был очень похож на артиста Леонида Ярмольника, поэтому выделить его из числа остальных постоянных пассажиров труда не составляло.

— Доброе утро, — поздоровался журналист, присаживаясь рядом.

— Здравствуйте.

— Я вижу, вы каждое утро ездите.

— Ну да, на работу.

— Знаете, у меня к вам деловое предложение. А вас, простите, как зовут?

— Меня? А зачем вам?

— Ну не Леонидом же вас называть!

— Меня зовут Харитоний.

— Харитоний? — сразу вспомнился улыбчивый рабочий, вытачивающий штуцер.

— А что вас смущает?

— Нет, отличное имя. Просто очень редкое. А я второй день подряд встречаю Харитониев. Так вот, мы проводим расследование…

— «Мы» — это кто?

— Работники телевидения, совместно с органами внутренних дел. Очень важное задание. Меня зовут Роман Апрелев. Я журналист.

— Ну и что же вам, Роман Апрелев, нужно от меня?

— Чтобы вы сыграли роль Леонида Ярмольника.

— Зачем?

— Чтобы спасти бесценные сокровища культуры, которые пропали в Волгограде, — на этой фразе Роман понизил голос и обернулся. — Не волнуйтесь, опасности никакой. Просто нам нужен авторитетный человек, которого любят в народе. Ярмольника любят.

— Но я-то не Ярмольник!

— Неужели вам никогда не говорили, что вы на него очень похожи?

— Ну… Ну, говорили. И что? А если настоящий Ярмольник узнает?

— Мы все берем на себя. С вашей стороны риска никакого. Единственное, что потребуется, — это на полчаса заехать на Мамаев курган.

Видимо, в каждом мужчине живет еще мальчишка, готовый на приключения. Если этот мальчишка собирает свои игрушки и уходит из души человека навсегда, то и сам человек уже перестает быть мужчиной. Он превращается в старика, сколько бы лет ему ни было.

Теперь оставалось договориться на работе, чтоб предоставили оператора. Но все получилось еще проще. Съемки Апрелева заканчивались довольно рано. Поэтому он просто договорился с Пашей Рожковым, что тот — после своего выезда с другим корреспондентом — подъедет с камерой к кургану.

— Ром, но с тебя бутылка!

— Без вопросов, Паша. Чего тебе? Пива, водки, молока?

— Конечно, молока! Ты меня поражаешь! Нет, давай-ка коньячка.

— Будет, Паша, будет!

Операторы — народ пьющий. Примерно в такой же мере, как и не операторы. Но Паша это дело любил. Правда, на работе это пока не сказывалось. Но каждый вечер, в час назначенный, он шел в рюмочную. Вообще-то Паша был уже не совсем Паша, а, скорее, Павел Эдуардович. Ему уже скоро исполнится пятьдесят. Но так уже повелось, что все, в том числе и годящийся ему в сыновья Апрелев, называли его просто по имени.

Разумеется, Роман связался с руководством Мамаева кургана и договорился с директором, что народный артист России посетит мемориал и ему покажут, как выглядит главный монумент страны изнутри. Оказалось, что начальство комплекса любит актера Ярмольника и готово на все ради него. Впрочем, может быть, местный руководитель и не знал такого лицедея, но услышал, что к ним едет кто-то из Москвы. Упоминание столицы в провинциальных городах нередко оказывает стимулирующий эффект.

Итак, управившись с делами на работе, Роман постарался улизнуть вовремя, чтобы Спиридонис не придумал ему еще каких-нибудь заданий.

— Мариночка, я сейчас позвоню по телефону и расскажу тебе одну вещь, — громко сказал журналист секретарше.

— Какую?

— Ужасно важную.

Наверно, и шеф слышал эти слова. Значит, он уверен, что Роман еще вернется в студию. Пока Никанор Олегович не позвал его в кабинет для беседы, Апрелев быстро выскочил в дверь. Да и Мариночка была нейтрализована. Если бы он вышел просто так, эта милая барышня, всегда готовая пожаловаться или донести, с удовольствием выполнила бы свою главную миссию в телекомпании.

Рожков тоже освободился вовремя. А вот Харитоний чуть-чуть задержался. Но не настолько, чтобы все испортить.

— Итак, вы Леонид Исаакович, и вы хотите посмотреть на Родину-мать изнутри, чтобы, так сказать, лучше вжиться в образ…

— Ах, так я еще и Исаакович! Очень приятно!

— Не будьте антисемитом, Харитоний. К тому же вы народный артист нашей страны, а не Израиля.

— Если бы лично я был народным Израиля, черта с два бы вы меня тут увидели!

Роман взял штатив у Паши, чтоб ускорить восхождение к вершине.

— Здравствуйте, а мы вас ждем уже! — приветствовал группу из трех человек директор мемориального комплекса. — Здравствуйте, Леонид, очень рады, что вы приехали в наш город. Как вам у нас?

— Ничего, очень красивый город.

— Вы, кстати, выглядите намного моложе, чем по телевизору. Я вот на днях КВН смотрел, вы там в жюри сидели. Так, выглядели там старше.

— Это специально для телевидения гримируют, — вмешался Роман. — У нас тоже так делают. Чтоб человек старше смотрелся, то есть солиднее.

— Что, и бороду сединой подкрашивают специально?

— Не всем, конечно. Вот, Вайкуле, например, не заставишь седину подрисовать. А Леонид Исаакович не возражает.

— Леонид, — не унимался директор, — а о чем ваш новый фильм будет?

— Он будет… о любви, о войне немножко. У вас же здесь немцев разбили? Разбили. Вот, про Родину-мать тоже будет.

— Так ее же после войны поставили.

— Само собой. Но это большой фильм. Там действие от середины века почти до наших дней проходит, — разговорился Ярмольник. — Очень дорогой проект, совместный с рядом европейских стран и со Штатами.

— И здесь, у нас снимать будут?

— А где же еще? У нас тут, то есть у вас, самое замечательное место для съемок. Вы только посмотрите, какой вид отсюда!

— Да, вид замечательный. А еще известные актеры будут?

— Конечно, и наши, и зарубежные. Я в главной роли. Ну а на втором плане Аль Пачино, Джонни Депп. Джеки Чан очень хочет сниматься. Специально для него написали роль якутского снайпера.

— Так, Зиночка, открой пока дверь внутрь, а я тут гостю… Вот, пожалуйста, книга почетных гостей. Напишите что-нибудь. Здесь и Путин, и Степашин, и многие другие люди свои автографы оставили.

Харитоний покосился на Апрелева и шепнул ему:

— А вдруг Ярмольник узнает?

— Ну вы гадостей не пишите, чтоб ему стыдно за вас не было.

Харитоний взял ручку и вывел на бумаге:

«Я счастлив побывать на этой святой земле. Волгоград — это лучший город на земле».

Подумал немного и поставил свою личную подпись.

— Вот и прекрасно. А теперь прошу внутрь.

Оператор, привстав на колено, снимал, как Ярмольник входит в основание памятника. Следом за ним остальные. Оказалось, что статуя внутри полая. Ее железобетонные стенки меньше полуметра. Вверх вела винтовая лестница. Роман принялся оглядываться по сторонам.

«Вот оно!» — радостно прошептал он.

Его догадка подтвердилась. На полу лежала коробка, в которой раньше были кассеты. Или очень похожая. Сейчас она была пуста. Злоумышленники переложили груз в более удобную тару. Может, просто свалили в мешок. Роман дал знак Паше, чтоб он запечатлел улику. Затем, выждав момент, когда в эту сторону никто не смотрел, Апрелев нагнулся и поднял коробку.

Воспользовавшись случаем, Роман задал несколько вопросов относительно похищения директору. Тот хотел было просто отмолчаться, но в присутствии Ярмольника хотелось быть более открытым для прессы.

— Я не занимаюсь поиском этой пропажи. Но мы всячески содействуем милиции. Их сотрудники приходили, все осмотрели. О результатах лучше спросить у них.

— А сюда они заходили?

— Зачем? Ведь вся церемония проходила снаружи.

— Просто я слышал, что милиция рассматривает и такой вариант, что воры могли притаиться внутри монумента. У кого вообще ключи от двери?

— Ключи есть у меня. Есть еще у одного человека. Но эти варианты абсолютно исключены. У нас работают проверенные люди.

Роман поблагодарил собеседника и стал прощаться, незаметно подталкивая Харитония. Тому понравилось быть артистом, уходил он неохотно.

Спиридонис был доволен Апрелевым. Это напоминало настоящее журналистское расследование. Корреспонденту даже простили случай с мебелью, хотя премию не вернули. Коробку передали в милицию, там с нее сняли отпечатки пальцев, которых, впрочем, не обнаружили в базе. Потом проверили — там оказались следы только тех, кто непосредственно участвовал в передаче реликвий, и Романа Апрелева, нашедшего коробку. Воры работали в перчатках. Однако новостной материал получился острым, динамичным. Для немногочисленных телезрителей ЦТВ (мало кто из журналистов обольщался насчет значимости своего труда) создали иллюзию приближения к разгадке.

Сибирский кот облизывал пушистую шерстку, иногда посматривая на Апрелева. Потом сделал несколько ленивых шагов вихляющей походкой и прилег возле хозяина.

— Что, Теплыш?

Кот чуть повел ухом и заурчал.

— Тишка-Теплышка, хорошо быть котиком, а? Я бы вот иногда хотел бы стать каким-нибудь зверьком. Особенно, когда на работе меня кто-нибудь домогается. А я ап — и зверек. Кот, или пес, или воробей. Воробьем даже лучше — он летать умеет. Да и ест более-менее человеческую еду: крошки, семечки. Мышей же он не клюет. Ох, Тиша, какие дамы мне сегодня встретились. Был бы поэт я, сочинил бы про них что-нибудь. Для них романса мала. Надо чтобы эпическое было… Эпопею? Нет, эпитафию лучше! Ты меня слушаешь? Молчание — знак согласия. Тогда слушай. Вот ведь какая проблема. У тебя таких никогда не было. Потому что ты животное. Иной раз — так просто скотина, не в обиду тебе говорю. Сегодня я встречался с двумя девушками. Как д’Артаньян одну дуэль назначал через час после другой… Впрочем, ты же не читал. Одну зовут Ольга. Ей двадцать шесть. Соображает, работает. Не пустозвонка какая-то. Но я этого не понимаю! Двадцать шесть — это же такой юный… Ну, пусть не юный, но все же еще очень молодой возраст. Достаточно молодой. Нельзя так выглядеть! Я не говорю, что она страшная и старая. Но как-то уже заметны черты увяданья. И отнюдь не пышного. Зато потом встретился с Катей. Девятнадцать лет. Грудь — во! Я ее еще в переписке попросил надеть что-нибудь такое, чтоб подчеркнуть грудь. Так и сделала. Но какая же она дура! Не спи! Минут десять с ней погуляли. Она сразу, как меня увидела, заявила, что времени у нее мало. Видимо, не понравился. Коммуникативные способности как у Харитона. Ей бы по клубам шастать и плясать. Вот и проблема. С молодыми — говорить не о чем. Постарше — выглядят плохо. Как быть? Конечно, есть исключения. Как Милана… Меланобластома. А ну ее… Вот вчера отличная девчушка попалась: Kazdoya. Ничего плохого про нее сказать не могу. Она сама написала, охотно согласилась увидеться. Созвонились, я пришел. А она трубку перестала брать. Я ей SMS, а она мне ничего. Раздумала. Зато в интеллектуальных способностях ее я не разочаровался, во внешности тоже. А что дрянью оказалась, так кто на это нынче обращает внимание?

Роман вспомнил, как лет восемь назад мама пыталась оторвать его от сборника лекций Ключевского. Она пригласила девочку из соседней квартиры, а потом отправила обоих погулять. Видимо, хотела, чтобы сын развеялся. Но девочка была полной, курила и не знала, кто такой Солженицын. Роман бы стерпел, если бы она не читала ничего из Александра Исаевича, но его спутница даже не слышала о таком. Это была последняя капля. Вежливо попрощавшись, Апрелев ушел домой. Впрочем, эту историю Роман не стал рассказывать Тише. Тот ее уже знал, потому что тогда был еще живой.

— Добрый день, мне нужно увидеть Романа Апрелева, — обратился на проходной к тетке в линялом камуфляже какой-то старик.

— А кто это?

— Это ваш журналист! Как же вы не знаете!?

Конец ознакомительного фрагмента.