О чем задумалась, Катарина?

Роксана Найденова, 2014

Канун Дня Мертвых в Мексике. Главная героиня Катарина укрывается на окраинах маленькой деревушки для проведения научного эксперимента. Цель девушки – вернуть к жизни погибшего мужа – талантливого ученого, но в результате ошибки из мира мертвых возвращается его убийца…

21 октября

«О чем задумалась, Катарина?» — не вовремя оторвал ее от размышлений старый лавочник.

Девушка обернулась, но только лишь из вежливости, которой она вдоволь научилась и в далеком интернате, и в городском университете, и в кругу своих позабытых коллег, с каждым годом все более умных, но при этом все более обнищавших. По сравнению с этим сытым и довольным своими грошами стариком они казались Катарине жуткими скелетами, столь безобразно бедными, что им даже не хватало клочка земли на самом убогом кладбище, чтобы, наконец-то, угомониться вечным сном. «И как они умудряются просить так много и все равно оставаться с дыркой в кармане, а этот лавочник — ничего не требовать, а жить припеваючи. Мои бывшие друзья всю молодость свою положили на благо развивающейся науки нашей страны, и теперь ходят в тридцать семидесятилетними стариками, сутулыми и бледными, а он что? Весь свой век просидел в этой конуре, мастерил глупые бесполезные и для самого последнего дурочка в Мексике куклы и готовил приторные сласти, а все жив-здоров, ходит такой румяный и свежий, как спелый помидор», — Катарина мучила себя, как ей казалось, очень важным для всего общества вопросом. Но каждый раз ее ум, не ум, а даже разум (чудо, данное не всем на свете), упирался в глухой, непроницаемый тупик, как одна из четырех неуклюжих стен дома лавочника.

«Да вот… — замялась девушка, в своей голове она была куда более красноречива, чем в беседе с настоящими людьми, — как год уже прошел с тех пор», — глубоко и тяжело выдохнула она, словно устав после столь длинной речи. «Не грусти, миленькая, — присел с ней рядом лавочник. — Еще год минует — и все канет, боль иссохнет, горькая память выцветет под лучами вечности… — бормотал он, словно кого-то цитируя. — Хотя жаль бедненького! Как ему там приходится?» «Да не как не приходится! — огрызнулась Катарина, словно спустила на ни в чем не повинного старика свору диких собак. — Нет его. Нет». — Она вновь отвернулась к распахнутому окну.

Без двенадцати дней год прошел с тех пор, как погиб ее муж, лучший друг и наставник. Удивительно, как повезло ей, что всех этих трех людей она встретила в одном единственном человеке. Габриэль, упомянутый выше погибший, был, разумеется, одной из надежд современной науки, на иного Катарина и не обратила бы внимание. Но, увы, как всякая надежда он растаял без следа, а точнее был убит в каком-то (их здесь предостаточно) темном переулке из-за ничтожных грошей. С потерей мужа Катарина добровольно отрешилась от суеты и (как думала) жизни, удалившись (как зря предполагала) в тихую обитель — маленькую деревушку на окраине штата. Здесь она нашла скромный приют — разукрашенный во всю палитру красок и увешенный множеством ленточек, гирлянд и куколок дом местного лавочника, первый этаж которого служил ему и мастерской, и прилавком. Катарина рассчитывала исстрадаться в своей снятой у старика комнате, занимавшей половину второго этажа, но куда тут! Вместо этого глупый лавочник откормил и отпоил ее так, что Катарина стала еще краше, чем при замужестве. «Эх! — деловито-весело любил приговаривать по этому поводу старик. — Вот досада, что муж тебя таким цветочком не застал!» И забыть о науке тоже не получилось — девушка ушла в дела с головой, как никогда прежде. И работалось ей так удивительно приятно и легко на здоровом деревенском воздухе, что все, даже самые мудреные и затейливые вопросы легко укладывались в простые решения.

«Вот, завтра думаю опробовать свою идею в действии, — присмирев и вновь задумавшись, снова обернулась к старику Катарина. — Все уже готово — осталось лишь дать отмашку. Вы не против, что мой опыт будет проводиться в вашем доме?» — вдруг насторожено взглянула она на лавочника, вспомнив о том, что это его дом, а не ее лаборатория.

«Ну, что ты, что ты, — замахал лавочник. — Чем бы дитя ни тешилось…»