Чертополох. Репортаж из поднебесья

Родион Рахимов

Самая правдивая книга, написанная журналистом с обострённым чувством справедливости, писателем-публицистом, познавшим жизнь не по учебникам, экологом, прошагавшим половину страны, общественным деятелем и членом Российского союза писателей, увлекательна и читается на одном дыхании. Его герои – простые люди и пытаются изменить мир к лучшему, многие узнают в них самих себя. Эта книга о добре и зле, любви и предательстве, войне и мире, о небесном и земном и о том, как мы докатились до жизни такой…

Бруски

Публицистика

Эту историю про бруски я много раз слушал в детстве от очевидцев и участников этого похода посреди войны, моих односельчан из Кордон-Тибильского лесоучастка. Собирая материал для своей книги, я наткнулся на вырезку из газеты «Советская Россия» от 8 мая 2008 года, присланную моей землячкой, дочерью фронтовика-орденоносца Закира Шакирова, Альфизой Саляевой, участницей афганских событий; заметка была написана жителем города Чернушка Пермского края Гафием Шаяхметовым. Публикацию разыскал в интернете. История нахлынула с новой силой, и я решил оставить рассказ без изменений — в память самого автора, участника этого похода, и моих земляков.

Поход посреди войны

1943 год, первая половина марта, в деревянном деревенском клубе тепло. Грязный деревянный пол тщательно подметен, целые скамейки поставлены в ряд, с неисправными ножками вдоль стены, в воздухе пахнет пылью, вернее запахом шелухи сырой картошки. На сцене длинный деревянный стол, застеленный красной скатертью, играет патефон. Патефон — это подарок Москвы, привезенный нашим делегатом с какого-то съезда Советов.

Никто не знает, по какому случаю крутят патефон, но на всех улицах деревни слышно: «Идите на собрание в клуб». Все-таки народ послушный, собрались быстро, можно начинать. Собрание открыла секретарь сельского Совета Ямига. Сразу без каких-либо церемоний было дано слово приезжему в форме военного.

Он снял свою шинель. Повесил на гвоздик, что забит в стене, тут мы увидели у него награды, никто не знает: ордена это или медали.

Он был очень стройный, женщины шушукались, что он красив, и все тут увидели, что у него нет левой руки. Он очень приятно поздоровался на татарском, но все знали, что он не татарин. Он начал свой разговор очень легко, спрашивал, как живется женщинам без мужчин. Через минуту он начал говорить, что ваши мужчины сражаются с фашистами смело и героически. Земли советские больше половины освобождены от фашистов. Особенно воинской доблестью отличаются Башкирская истребительная дивизия. Недавно сам Сталин наградил орденами Родины солдат и офицеров Башкирской истребительной.

«Конечно, фронту нужно помочь, без помощи с тыла армия не сможет победить врага». Тут тоже фронтовик с простреленной левой рукой почти криком спросил: «Что нужно? Говори прямо».

Тогда однорукий военный начал смело: «Вы все знаете, отсюда 7 или 8 км — Тибельский лесоучасток, там много заготовлено брусков. Бруски — это заготовка для прикладов, автоматов и винтовок. Их нужно доставить на станцию Куеда. Это очень нужно для фронта, это будет неслыханная помощь вашим мужьям. Это простым языком описать невозможно, война скоро закончится и не где-нибудь на нашей советской земле, а закончится в самом Берлине. Откуда фашисты вышли, там и погибнут. Больше никогда не вернутся, просто не смогут поднять голову!»

Дальше однорукий офицер сказал: «Эти бруски, конечно, придется везти на маленьких санях, и кто сколько сможет, лишнего не брать, по дороге не бросать, как доставите в Куеду и сдадите бруски, за каждый брусок килограмм хлеба получите. Товарищи, это помощь фронту, днем дорога становится жидким месивом. На лошадях их не повезешь, лошадей-то нет, поэтому райком партии просил меня, чтобы я вам сообщил эту просьбу, и она (партия) на вас надеется».

Тут бойкая, острая на язык тетка Бадряшь выскочила и начала: «Ведь я всегда говорила, немцу не победить наших солдат! Я знала, что война скоро закончится». Она забыла название города, только что сказанного одноруким офицером, кто-то подсказал, что это столица немцев Берлин. Она не повторила название города, только сказала: «Да, да… конечно, там ведь не зря мой сын Муллаян воюет и вернется героем. Обязательно получит орден». (Тетка Бадряшь вскоре получила похоронку, что ее сын Муллаян погиб смертью храбрых, защищая Сталинград). Ее перебили, она: «Не перебивай меня, я еще хочу сказать, что завтра раньше всех, мои еще два сына пойдут за этими брусками». Собрание закончилось. Все встали, сели на эти же скамейки лицом к задней стенке клуба, где висело полотно — будет кино и бесплатно. Мало кто знал русский язык, но всем было понятно: фашисты издевались, а наши побеждали. Тема была жгучая. Так им и надо, немцам! Сволочам! Больше не полезут.

Ночью сильно морозило, мокрый мартовский снег застыл в лед. Далеко до рассвета, очень рано юноши, девочки, молодые женщины-солдатки собрались в конце деревни, подождав недолго, двинулись. Далеко до рассвета добрались до кордона, вчерашний однорукий военный был там, он говорил: «Лишних брусков не брать, каждый должен брать столько, сколько он сможет доставить на станцию; днем снег растает — будет тяжело, бросать их по дороге — дело негодное».

«Эти бруски, — сказал он, — дороже золота, золото — это желтый металл, просто алтын, а из алтына винтовку не сделаешь, немца не уничтожишь». Мы скоро загрузились, двинулись в путь. Бруски очень ровные, без сучков, длиной примерно в метр. Я взял этих брусков 4 штуки — подсчитал: у меня будет 4 кг хлеба, если один съем, то 3 кг привезу домой и накормлю своих домашних, и как мать обрадуется! Когда дошли до деревни Верхний Сикияз, стало светать, сколько километров до станции, я не знал, да это и неважно. Важно, довезти бруски до места и получить хлеб.

Рассвело. Вот только тогда мы увидели: на незнакомой нам дороге двигается сплошной людской поток. Мы упорно шагали к намеченной цели, снег таял, дорога стала невыносимо мягкой, полозья деревянных самодельных санок врезались в мокрый снег. Наши бруски с каждым шагом становились тяжелее. Людской поток, молча обливаясь потом, двигался вперед! Никто меня не обгонял, но впереди людской поток был настолько велик, что мне не описать увиденное. Это гигантский полоз на мартовском белом снегу движется как единый, что-то живое. Это было что-то страшное: нет ни начала, ни конца… Описанный мной случай был похож на «Железный поток» когда-то всеми любимого, а теперь забытого писателя-патриота Серафимовича. Мне кажется, люди, особенно взрослые, меньше всего думали об обещанном хлебе. В этом людском нечеловеческом потоке их в основном двигала самая главная причина — ПОМОЧЬ ФРОНТУ! Да ведь об этом просил райком партии.

Теперь расскажи нынешнему обывателю об этом — смех! Как это? В таком людском потоке да с таким грузом без малого 60 км за буханку хлеба? Помочь фронту? Да ведь и обратно 60 км. Хоть сам Господь Бог проси, все равно не пойдут. Вот нас догоняет однорукий военный, весь мокрый от пота, в армейских сапогах, почему-то довольно заметно хромает, неужели у него и нога раненая?

Если в начале пути на белом снегу видели картофельную кожуру, теперь нет-нет да видно брошенные бруски. Наш однорукий командир останавливался возле брошенного бруска, почему-то очень бережно брал его в руки, втыкал в талый снег торцом, молча, шагал дальше. Вот он останавливается возле женщины, которая не может идти дальше, что-то ей сказал, освободил ее санки от брусков, меня просил привязать бруски на удавку веревочками, которые отвязывал от санок по две штуки, бросал на шею с моей помощью, придерживая бруски целой рукой, и упорно шагал дальше.

Засветло мы все-таки дошли до станции. В Куеде, недалеко от железнодорожного вокзала, на противоположной стороне, где тогда был дощатый склад, мы свой груз сдали. Нам дали три железки (бирка одна большая квадратная, две — треугольные). Нам сказали, где можно обменять эти железные бирки на хлеб, за одну маленькую железку дали тарелку капустного супа, вторая — каша (я не знаю, из какой крупы), за квадратную железку дали мне булку хлеба, вес которой я не знаю (тогда буханки были большие).

Тогда мне было 12 полных лет, после этого случая я прожил еще 65 лет, не встречал и не ел вкуснее того хлеба, что получил за бруски в Куеде. Кончилась война, кто остался в живых, вернулись с фронта, в их числе наш отец. Я отслужил в армии. Конец 53-го года… Случай с брусками я рассказал отцу, он внимательно послушал меня, потом спросил: «Ты знаешь, кто был твой однорукий военный?» — «Не знаю, — сказал я, — русский, скорее всего, или удмурт. Неплохо говорил по-татарски, но он не татарин». Отец сказал коротко: «Он был коммунистом».

Фазылян Бадретдинов, житель Тибильского лесоучастка, учитель и директор школы, на мой вопрос по телефону: «Правда ли это?», сказал: «В те трудные времена в деревнях мужиков не осталось. И в Тибильский лесоучасток были присланы призывники „Трудового фронта“ (Трудармии) — они и заготовляли из комля берез кругляки длиной один метр, заготовки для прикладов автоматов, винтовок и ружей. Мы, дети, на санках вывозили эти пеньки из леса на дорогу. Начальником участка тогда был Гробов. Вот его два сына тоже были вместе с нами. Потом на лошадях заготовки везли на пилораму и распиливали на бруски. Сушили. Летом на машинах, а зимой на лошадях везли эти „ружболванки“ на станцию для отправки на завод. Весной, когда дороги раскисали, — женщины и дети на санках. Да, трудные были времена. Но все по мере сил помогали фронту, поэтому и победили фашистов!»