Глава 2
Шесть лет спустя: 1942
Вопрос: кто такой оптимист? Ответ: человек, считающий будущее неопределенным.
Лео Силард, и в сорок четыре года остававшийся пухлым и розовощеким, как ангелочек со старинной картины, заранее знал об этом визите. В Металлургическую лабораторию — такое кодовое название носило одно из отделений Чикагского университета, где изучали расщепляемые химические элементы уран и плутоний, — собирался наведаться генерал Лесли Гровз. Этот человек несколько дней назад не только получил генеральский чин, но и высоко продвинулся по службе, получив должность руководителя… как же, черт возьми, теперь называется проект по созданию сверхмощной бомбы? Ах да — Манхэттенский инженерный округ.
Лео подозревал, что невразумительное кодовое имя скоро появится и у него самого. Его устроило бы, например, «Марсианин номер один». Энрико Ферми, убежденный в том, что вселенная должна изобиловать разумной жизнью, попросил Лео объяснить отсутствие на Земле высокоразвитых пришельцев, которых за неимением общего термина стал называть «марсианами». Лео язвительно заметил: «О, нас здесь полно, но мы называем себя венграми».
Силард любил выдумывать прозвища для разных людей, но в основном держал их при себе. Свою подругу Трюд — она была на дюжину лет моложе Лео и их отношения были в основном платоническими — он называл Kind, что в переводе с немецкого означает «ребенок». Юджина Вигнера, такого же марсианина, как и он сам, обладателя необычно удлиненного черепа, он прозвал Ананасной головой. Он решил, что этого генерала, ворвавшегося в их комнату для семинаров в Экарт-холле, подошла бы кличка Корявый, соответствующая как его фигуре с распирающими мундир буграми ожиревших мышц, так и вздорному характеру. Лео не пришло бы в голову ставить в вину человеку избыточный вес. Он сам благодаря любви к выпечке и жирным соусам сделался, как иногда ласково упрекала его Трюд, более чем полноватым. Но, помилуй бог, мужская одежда должна сидеть по фигуре, а этот буйный солдафон ходил в кителе по крайней мере на размер меньше, чем нужно.
Генерала и его адъютанта на встречу с пятнадцатью ведущими научными сотрудниками Металлургической лаборатории привел ее директор Артур Холли Комптон, обладатель агрессивно выпирающего подбородка. Научные семинары проводились в просторном роскошном зале со встроенными застекленными книжными шкафами, шикарной мебелью, обтянутой темно-бордовой кожей, и двумя классными досками — одна висела на стене, а другую можно было катать на колесиках. Посередине стоял длинный стол из красного дерева, заваленный бумагами, потрепанными журналами и кофейными чашками.
Из генерала градом сыпались вопросы. Тридцатидвухлетний долговязый и энергичный Луис Альварес поспешно записывал уравнения на большой доске, пытаясь ответить на множество вопросов генерала, но у этого болвана хватило наглости прервать его.
— Секундочку, молодой человек. В третьем уравнении показатель степени равен десяти в минус пятой, а в следующей строке он волшебным образом становится десять в минус шестой.
— Ах да, конечно, — покорно кивнул Альварес, стер ошибку пальцем и записал нужную цифру. — Мел соскользнул.
— И тут возникает вопрос, — сказал Гровз, обращаясь ко всем собравшимся ученым. — Вы, конечно, прикидывали, сколько потребуется делящегося вещества. И насколько точна ваша оценка?
— В пределах одного порядка, — бросил, чуть заметно пожав плечами, Лео. Он скинул туфли и развалился на стуле, положив ноги на свободное сиденье рядом.
— В пределах порядка! — взорвался Гровз. — Это же чушь! Это все равно что заказать свадебный обед на сто гостей, не зная, сколько их будет: всего десяток или тысяча. Ни один инженер не сможет работать с такими грубыми данными.
— Генерал, — начал Лео, рассчитывая, что упоминание вновь полученного звания смягчит грубияна, — поймите…
— Нет! — рявкнул Гровз, прервав его на полуслове. — Это вы все должны понять, что занимаетесь не теорией, а практической разработкой. Мне нужно построить реально действующую бомбу. — Он сделал паузу, набрал полную грудь воздуха и продолжил, еще сильнее повысив голос: — Вы тут считаете инженеров простым техническим персоналом. — Лео благоразумно промолчал. — Так знайте, что у меня нет степени доктора философии. У полковника Николса есть, а у меня — нет. Но позвольте поставить вас в известность, что после поступления в колледж у меня было десять лет планомерного, с соблюдением всех норм и методик, образования — целых десять лет. Мне не нужно было зарабатывать на жизнь или тратить время на преподавание. Я просто учился. Уверяю вас, это не уступит и двум докторантурам!
Лео поставил ноги на пол и подался вперед.
— Сэр, — заговорил он свистящим полушепотом. — Я бы никогда не стал для себя претендовать на ваше звание. Но оставьте эти рассуждения о докторских степенях — они есть у всех, находящихся в этой комнате, кроме вас.
— Лео… — предостерегающе бросил Комптон и вздернул тонкие брови: «Не смей!»
— Нет-нет, — возразил Силард, — мы же разбираемся в проблеме компетентности, так ведь? Взять вас, Артур, разве не вы получили в 1927 году Нобелевскую премию по физике? — Лео пронзил взглядом Гровза. — Вы, случайно, не видели несколько лет назад его портрет на обложке «Тайм»? — Силард указал на худощавого лысоватого мужчину, сидевшего по другую сторону стола. — А этого? Энрико Ферми. Он получил «Нобеля» в 1938 году. А вот рядом со мною, — он указал на усача с головой, похожей на яйцо, — прошу любить и жаловать: Джеймс Франк, нобелевский лауреат 1925 года. Что касается меня, то я сотрудничал с Альбертом Эйнштейном и имею совместные с ним патенты!
Гровз поднялся и заявил, не скрывая злости:
— Я еду в Беркли, но вернусь через несколько дней, — и продолжил, угрожающе тыкая пальцем в сторону доски: — Я очень рассчитываю по возвращении получить точный ответ, — и зашагал к выходу, топая по паркету так, что в шкафах зазвенели стекла.
Лео встал, повернулся к коллегам и развел руками.
— Я предупреждал вас, что, если дело перейдет к военным, все будет именно так и никак иначе! Да разве можно работать с такими людьми?
Комптон уже немного успокоился:
— Что ж, Гровз направился в Беркли, а там Оппи просветит его по части теории.
Силард нахмурился. Оппенгеймер… Слишком подобострастный, слишком заинтересованный в карьерном росте. О, бесспорно, он обладает харизмой, с этим согласны все, кто его знает. Но выступать в роли защитника науки и противостоять Корявому Гровзу?
— Да смилуется над нами Господь, — сказал он, покачав головой.
* * *
Роберт Оппенгеймер смотрел в огромное, во всю стену, окно приемной президента университета, глубоко погрузившись в размышления. Он часто пребывал в подобном состоянии. И обдумывал он, конечно, неподдающуюся проблему разделения изотопов, но…
Изотопы — это одни и те же элементы, но разные — и то, и в то же время не то. Точно так же, как женщины в его жизни, обе красивые и блистательные, но тоже разные: Китти, которая требовала, чтобы он удовлетворял ее потребности, и Джин, потребности которой он никогда не мог полностью не то что удовлетворить, но и угадать. Такие же, но все же разные: Китти, которая была замужем за другим, когда начала встречаться с Робертом, и которая, как он впоследствии узнал от друзей, хвасталась, что вынудила его жениться на ней «старомодным способом, забеременев», и Джин, все еще остающаяся рядом, все еще пребывающая в его кругу общения, иногда даже оказывающаяся в его объятиях, но решившая не принимать на себя обязательств.
Время шло, а ведь Роберт не был слеп и видел, что происходило вокруг. Его бывшая квартирная хозяйка, этот вихрь энергии по имени Мэри-Эллен, и хрупкая, капризная Джин, ставшая в конце концов доктором медицины, были теперь больше, чем просто приятельницами. Джин всегда тянуло в разные стороны одновременно, и на одном из этих путей стояла Мэри-Эллен — всегда уверенная в себе, в противоположность Джин, которая редко была уверена в себе, зато всегда была доверчивой и такой же закрытой, как сам Оппи.
— Роберт!
Голос принадлежал хозяину приемной, президенту университета Спроулу. Он повернулся.
— Да.
Посетителя он заметил лишь после того, как Спроул — поджарый, как пантера, одетый в серый костюм-тройку, с тонкими очками на носу — указал на шедшего рядом с ним мужчину в военной форме.
— Генерал Лесли Гровз, позвольте представить вам доктора Роберта Оппенгеймера.
Термин «деление», которым описывался процесс расщепления атомного ядра на несколько более легких осколков, был заимствован из биологии, и Оппи внезапно пришли на память микрофотографии делящейся клетки, которые он видел: вытянутый овал, перехваченный посередине так, что получилась восьмерка. Роль перетяжки у Гровза выполнял ремень, а над ним и под ним вздымался обширный живот.
Генерал был почти одного роста с Оппи, с удлиненной головой, отягощенной выпирающими щеками и увенчанной зачесанными назад волосами. Под носом у него красовались короткие щетинистые усики, поседевшие на концах, отчего в середине выделялся темный квадрат, придававший генералу — Оппи был уверен, что чисто случайно, — некоторое сходство с Гитлером. Уголки воротника цвета хаки украшали по две звезды. Оппи протянул руку, и Гровз крепко пожал ее.
— Вы здесь главный теоретик, — сказал генерал почему-то обвиняющим тоном.
Оппи кивнул:
— Официально моя должность называется «координатор быстрого разрыва», но, по сути, вы правы.
— А я знаток винтов и гаек, — ответил Гровз. Его голос походил на громыхание камней в гранильном барабане. — Инженер.
Оппи дружелюбно кивнул.
— Вы ведь руководили строительством Пентагона, да? — Громадный комплекс Министерства обороны в Вирджинии еще достраивался.
Брови генерала поползли на лоб, на него явно произвело впечатление то, что собеседнику известен этот эпизод из его биографии.
— Да, так оно и есть.
Оппи не стал говорить о том, что знает и о другом факте: что Гровз также отвечал за строительство лагерей для интернированных американцев японского происхождения. Военный обвел взглядом огромную комнату, явно чувствуя себя непривычно в роскошной обстановке.
— Я надеялся, что после Пентагона мне позволят самому выбрать следующее место службы — я хотел посмотреть, как идут дела за океаном, — но мне поручили эту штуку.
Оппи знал, что «эта штука» — ни более ни менее как руководство всеми работами по созданию атомной бомбы. В том числе и теми, что ведутся здесь, в Радиационной лаборатории Эрнеста Лоуренса, и в чикагской Металлургической лаборатории Артура Комптона.
Президент Спроул, похоже, сообразил, какой подход годится для этого человека.
— Ланч будет подан через несколько минут.
Гровз улыбнулся на эти слова, и Оппи улыбнулся в ответ.
— Хорошо, что заведовать всем этим поставили инженера. — Спроул переключился на другого посетителя, и Оппи, оставшийся наедине с генералом, включил все свое обаяние. — Мы, ученые, слишком уж склонны витать в облаках.
Глаза генерала, темно-синие, в отличие от бледно-голубых Оппи, остановились на собеседнике.
— Вы не заняты сегодня во второй половине дня? Я хотел бы побеседовать с вами.
Предложение оказалось очень к месту; Китти будет в восторге.
— Ваше желание, генерал, для меня закон.
