Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан
Трэвел-блог английского аристократа Роберта Байрона, отправившегося в 1933 году в большое путешествие по Персии и Афганистану, — туда, где ещё недавно в Большой игре влияние делили Российская и Британская империи.Об афганском гостеприимстве и английском снобизме, о ночах в караван-сараях на Великом шёлковом пути и вечеринках в русском посольстве, о высокогорных перевалах Гиндукуша и великих городах древности.«Дорога в Оксиану» входит в 100 лучших нон-фикшн книг всех времён по версии «Гардиан».
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Переводчик Любовь Клиндухова
Обложка HAJIGRAPHER
© Роберт Байрон, 2024
© Любовь Клиндухова, перевод, 2024
ISBN 978-5-0060-3012-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ I
Венеция
Венеция, 20 августа 1933 года. — А здесь весело, не то что на Джудекке два года назад. Сегодня утром мы отправились на Лидо, и Дворец дожей с быстроходного катера выглядел великолепнее, чем когда-либо с гондолы. В безветренный день в Европе не найти хуже места, чтобы поплавать: окурки то и дело заплывают кому-нибудь в рот, и повсюду рои медуз.
Лифарь пришёл на ужин.
Венеция, 21 августа. — После осмотра двух дворцов, палаццо Лабиа с фреской Тьеполо «Пир Клеопатры» и Пападополи, душного лабиринта из роскоши, мы сбежали от избытка культуры в бар «У Гарри». Среди грозного шума разговоров раздался шквал приветствий: заходили англичане.
Вечером мы вернулись в этот бар, и хозяин угостил нас коктейлем из шампанского с вишнёвым бренди. «Для правильного эффекта, — выдал нам секрет Гарри, — надо брать худший вишнёвый бренди.» И он оказался прав.
До этого моё знакомство с ним ограничивалось встречей на охоте. Сейчас в зелёной пляжной тельняшке и белом форменном пиджаке его было не узнать.
Венеция, 22 августа. — Плавание на гондоле до Сан-Рокко. Я уже и забыл, но от увиденного там «Распятия» Тинторетто у меня перехватило дыхание. Старую книгу посетителей с именем Ленина убрали. На Лидо дул бриз, волны очистили море от мусора, оно было холодным и неспокойным.
Мы отправились пить чай на Мальконтенту по новому маршруту, проходящему через лагуны вдоль железной дороги. Девять лет назад Ландсберг обнаружил, что эту знаменитую виллу, которую расхваливали в каждой книге о Палладио1, превратили в амбар, и стоит она без дверей и окон в таком состоянии, что вот-вот обратится в руины. Он сделал здание вновь пригодным для жизни. Пропорции банкетного зала и парадных комнат точно математическая ода. Другой бы обставил их так называемой итальянской мебелью, старьём, которое продавцы называют антиквариатом, и позолотой. Ландсберг же заказал мебель из недорогого дерева у местных мастеров. Никаких раритетных вещиц, кроме подсвечников, которые необходимы в отсутствие электричества.
Разглядывая здание со всех сторон, люди спорят и критикуют задний фасад. Но парадный вход разногласий не вызывает. Сколько ни рассматривай, это идеал в своей ясности и простоте. Я стоял с Дианой на лужайке перед портиком, и на мгновение зарево заката отчётливее подсветило каждый элемент архитектурного замысла. Европа не могла бы одарить меня более душевным напутствием, чем это восторженное утверждение достижений европейского разума. «Это ошибка — покидать цивилизацию», — озвучила мои сомнения Диана, зная, что доказательства сейчас прямо перед нашим взором. Настроение омрачилось.
На вилле при зажжённых свечах танцевал Лифарь2. Возвращались под проливным дождём, я завёл будильник и лёг спать.
Пароход «Италия»
Пароход «Италия», 26 августа. — Усатый толстяк-гондольер ждал меня в пять. Все города одинаковы на рассвете: как даже опустевшая Оксфорд-стрит может быть прекрасна, так и Венеция казалась теперь не кричаще, а умеренно живописной. Дайте мне Венецию, какой её впервые увидел Рёскин3, — без железной дороги — или предоставьте взамен быстрый катер и все сокровища мира. Этот людской музей ужасен, как те острова у побережья Голландии, где жители носят национальную одежду.
Отплытие этого судна из Триеста сопровождалось сценами, впервые описанными в Ветхом Завете. Евреи-беженцы из Германии отправлялись в Палестину. Тут был и почтенный раввин, чьи традиционные локоны и круглая бобровая шапка задавали моду его ученикам cтарше восьми лет, и яркая группа мальчиков и девочек в пляжной одежде, чьё волнение выражалось в песне. Их провожала целая толпа. Когда пароход снимался с якоря, личные тревоги каждого — будь то потерянный чемодан или неправомерно занятое место — были забыты. Этот раввин и сопровождающие его старейшины принялись неистово махать руками оставшимся на берегу; мальчики и девочки запели торжественный гимн, в котором на возвышенной ноте повторялось слово «Иерусалим». В толпе на берегу подхватили их песню и следовали вдоль набережной до самого края, где стояли, пока корабль был виден на горизонте. Прибывший на причал в этот момент Ральф Стокли, почётный помощник Верховного комиссара Палестины, обнаружил, что пароход уплыл без него. Его метания и погоня за пароходом на катере разрядили общую нервную обстановку.
Ветер с севера покрывает сапфировое море белыми бликами и заставляет утихнуть шумных евреев внизу. Вчера мы проплыли Ионические острова. Знакомые берега казались иссушёнными и безлюдными, но, окутанные розовой дымкой, были невероятно прекрасны. На юго-западной оконечности Греции мы повернули на восток, в заливе миновали Каламату и подошли к мысу Матапан, который я в последний раз видел с горных склонов Тайгета очерченным далеким морем, прямо как на карте. Скалы отливали красным золотом, тени — прозрачной лазурью. Солнце зашло, Греция превратилась в рваный силуэт, и замигал самый южный маяк Европы. Пароход обогнул мыс, в следующем заливе замерцали огни Гитиона.
Стокли вспомнил историю о своём шефе, как тому прострелили ноги во время англо-бурской войны и он прождал помощи тридцать шесть часов. Над ним и другими несчастными кружили стервятники. Пока люди могли двигаться, пусть и слабо, птицы держались в стороне. Когда движения замирали, раненым выклёвывали глаза ещё при жизни. Шеф Стокли рассказал всё, что пережил в ожидании той же участи, пока птицы вились в нескольких футах над ним.
Этим утром двойные пики Санторини прорезали коралловый рассвет. Уже виден Родос. Мы прибудем на Кипр завтра днём. У меня будет свободная неделя до прибытия угольщиков4 в Бейрут 6 сентября.
Кипр
Кипр: Кириния, 29 августа. — У этого острова богатейшая история. Настолько, что это с трудом укладывается голове. В Никосии новый Дом правительства отстроили на месте разрушенного во время восстания 1931 году. Снаружи стоит пушка, подаренная королём Англии Генрихом VIII Ордену Святого Иоанна Иерусалимского в 1527 году. На ней изображён герб Тюдоров. Но на монетах, отчеканенных к юбилею британского правления в 1928 году, изображён герб Ричарда Львиное Сердце, который завоевал остров в 1191 году, в том же году здесь состоялось его венчание. Я сошёл с парохода в Ларнаке. В нескольких милях отсюда, в 45 году высадились апостолы Павел и Варнава. В Ларнаке были обретены мощи праведного Лазаря. Здесь же покоятся племянники епископа Кена, Ион и Вильгельм, умершие в 1693 и 1707 годах. Хроники начинаются с египетских упоминаний 1450 г. до н. э. С расцветом культуры при правлении династии Лузиньянов в конце XII столетия к острову пришла известность: королю Кипра Пьеру I де Лузиньяну посвящали книги самые разные авторы, от Боккаччо до св. Фомы Аквинского. В 1489 году королева Катерина Корнаро уступила права на остров венецианцам, а восемьдесят лет спустя турки расправились с последним венецианским полководцем. Последовавшие за этим три столетия забвения завершились Берлинским трактатом, по которому остров перешёл под протекторат англичан. В 1914 году мы его аннексировали.
Виды больше напоминают Азию, чем другие греческие острова. Земля иссушена и выбелена, как будто с влагой из неё испарился весь цвет; только зелёные клочки виноградников или отара чёрных и рыжих коз разбавляют этот пустынный пейзаж. Вдоль идеальной асфальтовой дороги, которая привела меня из Ларнаки в Никосию, посажены деревья, казуарины и кипарисы. Но и они повержены бешеными порывами горячего ветра, который всегда здесь дует с моря после полудня и вращает бесчисленные водяные колёса. Эти хмурые железные остовы стоят в рощицах на окраинах городов, их скрипучий хор — главная песня острова. Вдалеке виднеются горы. И над всей этой картиной струится особый свет, будто сиренево-серебристая глазурь, которая очерчивает контуры и горизонт и заставляет каждую бредущую козу, каждое одинокое рожковое дерево выделяться на бесцветном фоне — будто наблюдаешь всё в стереоскоп.
Панорама сама по себе красива, но места эти суровы и малопригодны для жизни человека. В это время года не встретишь даже цветов, за исключением маленького серого асфоделя, колышущегося, словно тень. Греки называют его «пламя свечи». Северная сторона гор, между Никосией и побережьем, более радушна. Здесь земля с красным отливом как будто более плодородна, а на террасных полях выращивают рожковые деревья. Когда я проезжал мимо, сбор урожая был в самом разгаре: мужчины сбивали плоды длинными шестами, женщины складывали их в мешки и грузили на ослов. Плоды рожкового дерева идут на производство кормов для животных. Эти плоды в виде стручков напоминают сушёные бананы, а на вкус, я бы сказал, как тряпичный коврик, на который пролили что-то сладкое.
Я связался с архиепископом в Никосии, мне нужно было письмо к священнику деревушки Кити. Его помощники оказались неучтивы из-за того, что Церковь возглавляет оппозицию англичанам, а они вряд ли могли знать, что я представлял их интересы в английской прессе. Но архиепископ, глуховатый старик, казалось, был рад посетителю и распорядился, чтобы секретарь напечатал письмо на машинке. Когда письмо было готово, ему принесли перо и он поставил свою подпись красными чернилами по праву, дарованному императором Зиноном в V веке: «+ Кирилл Кипрский». С тех пор светская власть острова присвоила себе это право. Турки поступали так — чтобы досадить, англичане — чтобы покрасоваться.
Сегодня утром я отправился смотреть аббатство Беллапаис. По дороге мой водитель заехал к невесте, которая живёт в деревне неподалёку. Она встретила нас со своей тётушкой и угостила кофе и засахаренными грецкими орехами. Мы расположились на балконе в окружении горшков с базиликом и гвоздикой — за деревенскими крышами открывался вид на море. Сын тёти, двухлетний мальчишка, не переставая толкал стулья и визжал: «Я пароход, я машинка». Когда я уезжал на настоящем автомобиле, он обиженно зарыдал, и его всхлипы неслись мне вдогонку.
Сегодня днём в замке мне указали на джентльмена с седой бородой в белой пробковой шляпе-топи, это был мистер Джеффри. Поскольку он был хранителем памятников древности на острове, я решил обратиться к нему. Он отстранился. Я попытался исправить ситуацию, упомянув его книгу об осаде Киринии. «Я написал их столько, что всё не запомнишь, — ответил он. — Но иногда, вы знаете, я перечитываю их и нахожу весьма интересными».
Мы направились к замку и заметили там нескольких каторжан, занятых без особого энтузиазма земляными работами. Когда мы появились, они побросали лопаты, скинули одежду и выбежали через боковую дверь к морю искупаться, как обычно после обеда. «Хорошо живётся, — сказал мистер Джеффри. — Они приходят сюда, когда хотят отдохнуть». Он продемонстрировал план фундамента XIII века, который удалось составить благодаря раскопкам, сделанным каторжанами. Экскурсию пришлось прервать, мистер Джеффри ужасно хотел пить, и мы пошли внутрь взять по стакану воды. «Вода плоха тем, что она вызывает жажду ещё сильнее», — сказал он.
Кириния, 30 августа. — Верхом на осле шоколадного цвета с предлинными ушами я подъехал к замку Святого Илариона. У стен замка мы привязали осла и его собрата, серого мула, нёсшего массивную глиняную амфору с холодной водой, прикрытой листьями рожкового дерева. Дорожки и ступеньки, круто уходившие вверх, вели через часовни, павильоны, резервуары с водой, темницы к самой высокой платформе и дозорной башне. Ниже уровня сияющих серебристых вершин и невысоких зелёных сосен горы простирались на три тысячи футов к прибрежной равнине — это была бесконечная панорама выцветшего красного цвета с мириадами вкраплений из крошечных деревьев, отбрасывающих тени, — а за ней в шестидесяти милях, за синим морем, появлялись очертания Малой Азии и Таврских гор. Даже в осаждённой крепости люди могли найти утешение в таких видах.
Никосия (500 футов), 31 августа. — «Авария, прибытие в Бейрут откладывается на неделю до четырнадцатого, сообщили Кристоферу, машина стоит, не по вине оборудования.»
Значит, в моём распоряжении дополнительная неделя. Я проведу её в Иерусалиме. Под «оборудованием», я полагаю, имеется в виду газогенератор, работающий на угле. Учитывая стоимость телеграмм, я могу предположить, что он он всё же неисправен. Иначе, зачем вообще сообщать об этом?
Очень давно в посольстве Греции в Лондоне меня представили нервному парнишке в длинном балахоне, он держал в руке стакан лимонада. Это был Блаженнейший Мар Шимун, патриарх Ассирийский церкви, а поскольку он сейчас находится в изгнании на Кипре, сегодня утром я отправился навестить его в гостинице «Кресэнт». Статная бородатая фигура во фланелевых брюках поприветствовала меня с восточным акцентом, характерным для английских университетов (в его случае это был Кембридж). Я выразил своё сочувствие. Он обратился к недавним событиям: «Как я сказал сэру Фрэнсису Хэмфри, газеты в Багдаде на протяжении нескольких месяцев разжигали религиозную нетерпимость к нам. Я спросил его, может ли он гарантировать нам безопасность, он ответил, что может, и всё в таком духе. Меня посадили в тюрьму четыре месяца назад — и даже тогда он ничего не сделал, хотя все знали, чего ожидать. Отсюда я отправлюсь в Женеву и буду отстаивать в суде наши права и всё в так0м духе. Меня посадили на самолет против моей воли, но что станет с моим бедным народом, который подвергается насилию, который расстреливают из пулемётов и всё в таком духе».
Есть ещё один характерный для эпохи предательства британской внешней политики пример. Прекратится ли это когда-нибудь? Несомненно, ассирийцы были несговорчивы. Но выводы, которые сделал Мар Шимун, а я считаю их правдивыми, состоят в том, что британские власти знали или располагали достаточными средствами, чтобы узнать о намерениях иракцев, и не предприняли ничего, чтобы предотвратить это5.
Фамагуста, 2 сентября. — Фактически здесь два города: Вароша6, греческий, и Фамагуста, турецкий. К ним примыкает английский пригород, в котором расположены офисы администрации, английский клуб, парк, многочисленные виллы и гостиница «Савой», где я остановился. Фамагуста — древний город, его стены примыкают к порту.
Если бы Кипр принадлежал французам или итальянцам, в Фамагусту заходило бы не меньше судов с туристами, чем на Родос. Под английским правлением посетителю мешает нарочито пренебрежительное отношение к истории этих мест. Готическая часть города до сих пор обнесена стеной. Испортить облик этой части города может любая постройка, поскольку новое строительство здесь не запрещено, запущенность старых домов особенно заметна на фоне современных, церкви заняты неимущими семьями, бастионы ежедневно превращаются в отхожее место, цитадель принадлежит Департаменту общественных работ и служит столярной мастерской, ко дворцу можно пройти только через отдел полиции — все эти проявления британского управления, пусть и неприглядные, полезны хотя бы тем, что не дают установиться здесь скучной, застывшей атмосфере музея. Отсутствие гидов, продавцов открыток и их братии тоже имеет свою привлекательность. Но в целых двух городах найдётся только один человек, знающий хотя бы названия церквей, и это школьный учитель-грек, стеснительный настолько, что поговорить разумно не удастся; единственная книга, написанная мистером Джеффри, которая может познакомить приезжего с историей и топографией местности, продаётся только в Никосии, в сорока милях отсюда; все церкви, за исключением кафедрального собора, всегда закрыты, а ключи от них хранятся, если это вообще удастся разузнать, у отдельных чиновников, священников или семей, в чьё пользование была передана та или иная церковь, и которых обычно нужно искать не в Фамагусте, а в Вароше — всех этих препятствий было слишком много даже для меня, говорящего немного по-гречески, — а большинство туристов не говорят на этом языке вовсе — и за целых три дня я не смог осмотреть архитектуру. Такое равнодушие может представлять интерес само по себе для студентов Английской республики. Но это не тот интерес, который привлекает состоятельную публику. Для них здесь только одна достопримечательность, «Башня Отелло», нелепая выдумка времён английского завоевания. Но эту легенду поддерживают не только таксисты. На здании есть официальная табличка с таким названием, как если бы это была вывеска на чайном магазине или клубе джентльменов. Эта табличка — единственное, чем власти удостоили туристов и на что могут указать местные.
Я стою на бастионе Мартиненго, огромном земляном укреплении, облицованном тёсаным камнем и защищённом высеченным в горной породе рвом глубиной сорок футов, дно которого когда-то было заполнено морской водой. Из недр этого горного укрепления к моим ногам выходят на свет два низинных проезда. Справа и слева тянутся парапеты крепостных стен, прерываемые вереницей широких круглых башен. На переднем плане пустынное пространство, по нему плывёт караван верблюдов, ведомый турком в шароварах. Укрывшись под тенью фигового дерева что-то готовят две турчанки. За ними начинается город — мозаика из крошечных домиков — среди них есть глиняные, есть сложенные из камня, украденного с исторических сооружений, есть отделанные белой штукатуркой и покрытые черепичной крышей. Никакого плана застройки и намёка на благоустройство городской среды. Пальмы растут между домами, их окружают небольшие земельные участки. Среди этого беспорядка возвышаются декоративные элементы и контрфорсы готического собора, чей оранжевый камень пересекает отдалённый союз неба и моря, лазури и сапфира. Слева береговая линия продолжается цепью сиреневых гор. Навстречу им из гавани выходит корабль. Под моими ногами внизу выезжает телега, запряжённая волами. Верблюды прилегли отдохнуть. А на соседней башне девушка в розовом платье и изысканной нарядной шляпке мечтательно смотрит вдаль, туда, где виднеется Никосия.
Ларнака, 3 сентября. — Здесь отель не соответствует стандартам. В других местах они чистые, аккуратные и, главное, дешёвые. Еда не слишком вкусная, но даже английское завоевание не смогло испортить греческую кухню. Есть хорошие вина. Вода приятная на вкус.
Я поехал в деревню Кити, в восьми милях отсюда. Священник и церковный смотритель, оба в шароварах и высоких сапогах, с почтением приняли письмо архиепископа. Меня провели в церковь7, украшенную искусной мозаикой, я бы отнёс технику её исполнения к X веку, хотя другие склоняются к VI веку. Одеяние Богородицы дымчато-сиреневого, почти серого цвета. Ангелы рядом с ней в лёгких белого, серого и цвета охры накидках; зелень их павлиньих крыльев повторяется в зелёных сферах, которые они держат. Лица, руки и ступни выложены мозаикой меньшего размера, чем всё остальное. Всей композиции присуща необычайная гармония. Её размеры невелики, как если бы изображение на ней не отличалось масштабом от реальной сцены, а церковь настолько низкая, что её свод можно рассматривать в десяти футах над головой.
Пароход «Марта Вашингтон», 4 сентября. — Я отыскал Кристофера на пристани, на лице его красовалась аккуратная, но непривычная пятидневная небритость. Он ничего не слышал об угольщиках, но с энтузиазмом ожидал прибытия в Иерусалим.
На борту 900 пассажиров. Кристофер провёл мне экскурсию по каютам третьего класса. Если бы в таких условиях содержали собак, добропорядочный англичанин сообщил бы об этом в Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными. Но билеты на эти места дешёвые, и каждый здесь, будучи евреем, знает, что при желании все они могли бы заплатить дороже. Первый класс не намного лучше. Я делю каюту с адвокатом-французом, чьи флакончики и щёгольские предметы одежды не оставляют места ни для единой булавки. Он рассказывал мне об английских соборах. Дарем можно посмотреть. «Остальное не стоит вашего внимания, мой дорогой сэр, это просто палки, которые установили вертикально.»
За ужином рядом со мной сидел англичанин, я начал разговор, выразив надежду, что его путешествие проходит удачно. В ответ я услышал:
— Несомненно. Благость и милость сопровождают нас повсюду.
Мимо шла уставшая женщина, держа за руку капризного ребёнка. Я обратился и к ней:
— Мне всегда так жаль женщин, путешествующих с детьми.
На что она возразила:
— Позвольте с вами не согласиться. Для меня маленькие дети словно лучики солнца.
Позже я увидел это создание читающим Библию в шезлонге. Вот что протестанты называют миссионерством.
Палестина
Палестина: Иерусалим (2800 футов), 6 сентября. — Портовые власти Британского мандата8 проявили бы большее снисхождение к никарагуанскому прокажённому, чем к нам вчера. Они поднялись на борт в пять утра. Спустя два часа подошла моя очередь, у меня поинтересовались, как же я намерен сойти с парохода без визы и за неимением отметки в моём паспорте о разрешении на посещение Палестины. Я объяснил, что могу оплатить визу, а систему разрешений, не имеющую никакого отношения к подтверждению подлинности паспорта, считаю грубым мошенничеством, совершаемым нашим Министерством иностранных дел. Ещё один дотошный тип обнаружил, что я был в России. Когда и зачем? О, ради развлечения? И как, оправдала ли поездка ожидания? Куда я направлялся теперь? В Афганистан? Зачем? Снова ради развлечения, в самом деле? Он решил, что я отправился в захватывающее кругосветное путешествие. Затем они так увлеклись дипломатической визой Кристофера, что забыли выдать ему разрешение на высадку с парохода.
У трапа столпился взволнованный народ. Евреи могут выглядеть совершенно по-разному, одни — достойнейше, другие представляют собой ужасное зрелище. Эти относились ко второму типу. От них воняло, они пялились, расталкивали других и вопили. Один мужчина, пробыв в такой атмосфере пять часов, начал плакать. Раввину не удалось его успокоить, и тогда Кристофер предложил ему виски с содовой из бара. Тот отказался. Наш багаж постепенно погрузили в лодку, я следом за ним, а Кристоферу пришлось вернуться за документом. Мы преодолевали прибойный риф, который представляет собой «порт» Яффы, на море было сильное волнение. Женщине возле меня стало плохо. Её муж нянчил ребёнка, придерживая другой рукой горшок с высоким цветком вероники.
«Наверх, пожалуйста!» Взмыленная, расстроенная толпа разделилась на две очереди. Через полчаса я попал к врачу. Он извинился за долгое ожидание и выдал мне справку без медосмотра. Внизу лодочники шумно требовали оплаты. «Вы пишете книги?» — спросил сотрудник таможни, заподозрив, что перед ним автор нецензурщины, облагаемой пошлиной. Я сказал, что не имею счастья быть лордом Байроном, и намекнул ему заняться своими обязанностями. Наконец мы нашли машину и, опустив откидной верх в знак почтения к Святой Земле, отправились в Иерусалим.
Отель «Царь Давид» — единственный хороший отель в Азии по эту сторону от Шанхая. Нам дорога была каждая минута, проведённая здесь. Оформление в целом гармоничное и сдержанное, даже строгое. Но вы не догадаетесь об этом по описанию, которое вывешено в фойе:
ИНФОРМАЦИЯ О ВНУТРЕННЕМ УБРАНСТВЕ ОТЕЛЯ «ЦАРЬ ДАВИД», ИЕРУСАЛИМ
С помощью мотивов древних семитских стилей в отеле воссоздана атмосфера славного периода правления царя Давида.
Точное воссоздание было невозможно, поэтому мастера старались адаптировать к современности различные старые иудейские стили.
Вестибюль Аванзал: Период правления царя Давида (ассирийское влияние).
Главный зал: Период правления царя Давида (хеттское влияние).
Читальный зал: Период правления царя Соломона.
Бар: Период правления царя Соломона.
Ресторан: Греко-сирийский стиль
Банкетный зал: Финикийский стиль (ассирийское влияние) и т. д.
Красота Иерусалима с его природным ландшафтом сравнима с испанским Толедо. Город расположился среди гор: пейзаж с куполами и башнями, окружённый зубчатыми стенами, раскинулся на плоскогорье высоко над долиной. До самых дальних Моавских гор очертания страны напоминают контуры на карте, устремляясь вверх по склонам повторяющимися изгибами и отбрасывая величественные тени в неожиданных долинах. Земля и горная порода отбрасывают огненно-опаловый свет. Такое расположение города, случайное или задуманное кем-то, сотворило из него произведение искусства.
Но в деталях и Толедо не сравнится с этими крутыми извилистыми улочками, выложенными большими ступенями, и узкими настолько, что верблюд создаст здесь столько же проблем, сколько трамвай в английском переулке. C рассвета до заката cнующий по улице царя Давида народ по-прежнему представляет собой живописную картину Востока, в которую всё ещё не влился поток чужеземцев в элегантных расслабленных костюмам и очках в роговой оправе. Вот словно из пустыни материализовался араб с фантастическими усами, парящий в своём просторном расшитом золотом одеянии из верблюжьей шерсти, арабская женщина с татуировками на лице в расшитом платье несёт корзину на голове, а вот кто-то из исламского духовенства с подстриженной бородой в аккуратной белой чалме, обёрнутой вокруг фески, ортодоксальный еврей с локонами в бобровой шапке и чёрном сюртуке, священник и монах, оба греки, бородатые в чёрных цилиндрических шапках, прозванных в шутку дымоходами, священники и монахи из Египта, Абиссинии и Армении, батюшка Латинской церкви в коричневой мантии и белом топи от солнца на голове, женщина из Вифлеема в склонённом назад головном уборе под белой вуалью, напоминающем о наследии норманнского королевства — и среди них, на этом колоритном, но привычном здесь фоне, случайно промелькнёт костюм, кретоновое платье или турист с фотоаппаратом.
Иерусалим не просто живописен, всё в нём настоящее, его нельзя уличить в поддельной роскоши, которую заметишь во множестве восточных городов. Здесь может быть грязь, но нет ни выцветшего кирпича, ни осыпающейся штукатурки. Здания полностью из камня, почти белого, как творог, чистого и сияющего, который на солнце играет всеми оттенками красного золота. Шарм и романтика здесь уступают место открытости и гармонии. Представления об истории и религии, глубоко укоренившиеся в первых детских воспоминаниях, растворяются перед реальным явлением. Прилив веры, плач иудеев и христиан, почитание в исламе священного камня9 окутывает гений места — и нет в этом никакой мистики. Этот дух — мощное излучение, вызывающее суеверное почтение, и, возможно, поддерживаемое им, но существующее независимо. Он более участлив к воинам, чем к священникам. И воины снова здесь. Они носят шорты и шляпы-топи и рады ответить с йоркширским акцентом, когда к ним обращаются.
В этом излучающем свет обрамлении храм Воскресения Христова10 кажется самым неприглядным из всех существующих. В нём будто бы темнее, чем есть на самом деле, его архитектура будто бы неуместна своей обыденностью, его почитание заметно ослабло. Каждый вошедший пребывает в замешательстве: притворяться равнодушным — высокомерно, изобразить восторженный вид будет лицемерием, но я избежал этого выбора. На входе я встретил знакомое лицо, он показал, как правильно себя вести в святых местах.
Мой друг был монахом в чёрном одеянии и высоком цилиндре, он носил короткую бороду и длинные волосы.
— Приветствую, — сказал я по-гречески. — Вы прибыли с горы Афон?
— Верно, — ответил он, — из монастыря Дохиар. Меня зовут Гэбриэл.
— Вы брат Аристарха?
— Да.
— Он умер?
— Так и есть, но откуда вы узнали?
Я описал Аристарха в другой книге. Он был монахом в Ватопеди, богатейшем из афонских монастырей, куда мы попали после пяти недель странствий по Святой Горе, уставшие и голодные. Мы были у Аристарха на попечении. Раньше он был стюардом на английской яхте и каждое утро спрашивал у меня: «Во сколько вы изволите сегодня обедать, сэр?» Он был молод, энергичен, практичен, совершенно не подходил для монашеского призвания и был полон решимости, если накопит достаточно денег, отправиться в Америку. Старших монахов, которые его унижали, он ненавидел.
Однажды, год или два спустя после нашего визита, он раздобыл револьвер и застрелил двоих из этих преподобных обидчиков. Так говорят. Точно известно, что потом он покончил с собой. Более здравомыслящего человека, чем Аристарх, а выглядел он именно таким, казалось, не существовало, и афонская община стыдилась произошедшего и не распространялась о трагедии.
— Аристарх выжил из ума, — сказал Гэбриэл, слегка постучав себе по голове. По рассказам Аристарха я знал, что Гэбриэл был счастлив в своём призвании, а в жестокости своего брата мог усмотреть только помрачение ума. — Вы в Иерусалиме впервые? — продолжил он, сменив тему.
— Мы прибыли сегодня утром.
— Я всё вам здесь покажу. Вчера я был у самого Гроба Господня. Завтра в одиннадцать пойду снова. Сюда, пожалуйста.
Теперь мы находились в просторном высоком круглом зале, в котором пологий свод поддерживался кольцом массивных опор. Посреди пустого пространства стояла святыня, миниатюрная церковь, напоминающая старые модели паровозов.
— Когда вы в последний раз были на Афоне? — спросил Гэбриэл.
— В 1927.
— Помню, вы останавливались в Дохиаре.
— Да. Как там мой друг Синесий?
— У него всё замечательно. Но он ещё слишком молод, чтобы быть старейшиной. Идёмте сюда.
Я оказался в маленькой мраморной комнате, оформленной в турецком барочном стиле. Путь ко внутреннему святилищу был преграждён тремя стоявшими на коленях монахами-францисканцами.
— Кого ещё из Дохиара вы знаете?
— Франкфорта. Как он поживает?
— Франкфорт?
— Франкфорт, кот Синесия.
— Ах! его кот… Не обращайте внимания на этих людей, они католики. Это чёрный кот…
— Да, и прыгает.
— Я знаю. Мы на месте. Осторожно, не ударьтесь головой.
Обойдя францисканцев, как крапиву, Гэбриэл нырнул в проём высотой в три фута, откуда исходил яркий свет. Я следом за ним. Внутри на небольшом пространстве у низкой каменной плиты преклонив колени, в состоянии религиозного восторга, стояла француженка, а рядом с ней ещё один греческий монах.
— Этот джентльмен был на Афоне, — доложил Гэбриэл своему приятелю, тот пожал мне руку, дотянувшись через француженку. — Шесть лет назад, представь, и он помнит кота Синесия… Это главная святыня, — он указал на каменную плиту. — Завтра я пробуду здесь весь день. Вы должны прийти повидаться со мной. Здесь не так много места, вы не находите? Давайте выйдем. Теперь я покажу вам другие места. На этом красном камне они омыли тело Христа. Четыре лампады греческие, другие — католические и армянские. Голгофа наверху. Попросите вашего друга подойти. Это греческая часть, там католическая. Но католики стоят у греческого алтаря, потому что Голгофа была там. Посмотрите на дарственную надпись над крестом, она из настоящих бриллиантов и подарена царём. И взгляните на этот образ. Приходят католики и дарят ей эти вещи.
Гэбриэл указал на витрину под стеклом. Внутри я увидел восковую Деву Марию, которую украшали цепочки, часы и кулоны, целый запас ломбарда.
— Мой друг — католик, — колко уведомил я Гэбриэла.
— О, в самом деле? А вы? Протестант? Или ни к какой вере себя не относите?
— Пока я здесь, буду православным.
— Я поведаю об этом Богу. Видите эти два углубления? Они поместили в них ноги Христа.
— А это точно есть в Библии?
— Конечно, это есть в Библии. Вот то место Голгофы, где землетрясением раскололо скалу. У моей матери на Самосе было тринадцать детей. Теперь из них остались только мой брат, он в Америке, сестра в Константинополе и я. Там гробница Никодима, а вот там покоится Иосиф Аримафейский11.
— А другие две маленькие гробницы?
— В них упокоились дети Иосифа Аримафейского.
— Я думал, что он похоронен в Англии.
Гэбриэл недоверчиво улыбнулся, в его взгляде читалось: «Какой вздор, рассказывайте это морским пехотинцам — моряки не поверят».
— Здесь, — продолжал он, — изображён Александр Македонский, дошедший до Иерусалима и встреченный одним из пророков, не помню, кем именно.
— Но действительно ли он бывал когда-либо в Иерусалиме?
— Несомненно. То, что я вам говорю, правда.
— Простите, думал, это скорее легенда.
Наконец-то мы выбрались на свежий воздух.
— Если вы придёте повидаться со мной послезавтра, я снова выйду из святилища. Я провожу там всю ночь и выхожу в одиннадцать.
— И вы не засыпаете?
— Нет. Я не люблю спать.
Другие святыни в Иерусалиме — это Стена Плача и Купол Скалы. Склонившиеся над своими книгами, уткнувшиеся головами в расщелины огромной каменной кладки, еврейские плакальщики здесь не привлекательнее тех, кого мы видели в храме. Но по крайней мере тут светит солнце, а сама Стена Плача напоминает стены инков. Мечеть Купол Скалы воздвигнута над выступом скалы, огромным камнем — священным Камнем Основания, откуда пророк Мухаммед вознёсся на небеса. И наконец мы имеем не просто представления о великом городе, перед нами настоящий памятник, достойный Иерусалима. К площади из белого мрамора, занимающей несколько акров, с разных сторон ведут восемь лестничных пролетов, обозначенных наверху линиями арок. Отсюда открывается вид на городские стены и Елеонскую гору12. Посреди площади, теряясь на фоне величественной мечети, стоит невысокий восьмигранник, украшенный голубой мозаикой, он поддерживает такую же мозаичную платформу, напоминающую барабан, ширина которой составляет примерно треть ширины восьмигранника. На вершине барабана находится слегка выпуклый купол, покрытый античной позолотой. С одной стороны стоит ещё миниатюрный восьмигранник, как бы дитя большего, опирающийся на колонны и накрывающий фонтан. Во внутреннем убранстве мечети заметно греческое влияние: мраморные колонны увенчаны византийскими капителями, а своды из золотой мозаики украшены причудливыми арабесками, должно быть, работы греческих мастеров. Алтарные преграды из металла напоминают о христианском периоде, когда крестоносцы превратили это место в церковь. Как мечеть храм был основан в VII веке. Но многие века внесли свой вклад в его нынешний облик. Совсем недавно византийские капители снова покрыли сверкающей позолотой. Со временем она вновь потускнеет.
Photo by Jorge Fernández Salas on Unsplash
В первый раз, когда мы сюда добрались, для посещения мечети было уже поздно, и мы только мельком увидели её от входа в конце улицы царя Давида. Какой-то араб преградил нам дорогу и начал что-то говорить. Я ответил, что сейчас предпочёл бы посмотреть на мечеть, а рассказ о ней оставить на завтра; не будет ли он так любезен отойти в сторону и пропустить нас? На это он заявил: «Я араб и буду стоять, где хочу. Эта мечеть принадлежит мне, а не вам». И куда же подевалось арабское обаяние.
Photo by Oğuzhan EDMAN on Unsplash
Этим вечером мы отправились в Вифлеем13. Было уже темно, и мы едва могли различить величественные ряды колонн, поддерживающих базилику. Экскурсоводы утомили нас ещё больше, чем те, что были утром в храме. Я оставил Кристофера смотреть вертеп, или что там они показывали.
Иерусалим, 7 сентября. — Я сел отдохнуть под оливковым деревом во дворе Купола Скалы, арабский мальчик тоже устроился в его тени и громко повторял уроки, уроки английского:
— За́ливы и мысы, за́ливы и мысы, за́ливы и мысы.
— Правильно не за́ливы, — перебил я, — а зали́вы.
— За́-ли́вы и мысы, за́-ли́вы и мысы, за́-ли́вы и мысы…
Я узнал, что он лучший на уроках рисования и надеется поехать в Каир учиться и стать художником.
Вчера мы провели вечер в приятной компании двух арабов, которых позвал на ужин Стокли. Один из них раньше работал в Министерстве иностранных дел Турции и был знаком с Кемалем14 и его матерью. Он рассказал, что война застала его в Салониках на должности консула, откуда он был депортирован Сарраем15 в Тулон — поскольку турецкая граница находилась очень близко, эта неприятная мера была излишней, в результате он потерял всю свою мебель и имущество. Разговор зашёл об Арлозорове, еврейском лидере, который был застрелен на побережье в Яффе16 во время прогулки с женой. Предполагается, что преступление совершили еврейские ревизионисты, экстремистская партия, которая хочет избавиться от английского управления и создать еврейское государство. Я не знаю, как долго, по их мнению, арабы будут терпеть существование хотя бы одного еврея после ухода англичан.
Сегодня утром мы отправились в Тель-Авив в качестве гостей мистера Джошуа Гордона, главы отдела безопасности Еврейского агентства17. В муниципалитете, где Кристофера приняли как достойного сына его уважаемого отца18, стены были увешаны портретами апостолов сионизма: Бальфура, Сэмюэла, Алленби, Эйнштейна, Рединга19. Карта показывала развитие этого места по годам, от борющегося за утопические идеалы населения в 3000 человек до бурно развивающегося общества численностью 70 000. За бокалом рейнвейна в отеле «Палестина» в Яффе я проверил аргументы арабов на мистере Гордоне. Приняв надменный вид, он рассказал, что для помощи безземельным арабам была создана комиссия, таковых набралось всего несколько сот человек, при этом арабы из Трансиордании упрашивали евреев отправиться развивать этот регион.
Я спросил, не стоит ли евреям пойти на уступки арабам, чтобы утихомирить их, даже в ущерб себе, ради мира в будущем. Мистер Гордон сказал «нет». Единственной возможной основой для арабо-еврейского взаимопонимания была совместная оппозиция англичанам, а этого еврейские лидеры не одобряли. «Если страна хочет развиваться, арабы должны с этим смириться, несмотря на то, что развития они не любят. И тут нечего более обсуждать.» У сыновей пустыни в последнее время было достаточно апологетов. Я нахожу более приятным видеть растущий бюджет — единственный в мире на данный момент — и поздравляю с этим евреев.
Итальянцы были ещё одним скрытым врагом мистера Гордона, как бы сказали англичане, змеёй на его газоне. Некоторое время назад он совместно с другими людьми пытался запустить англо-палестинскую судоходную линию, чтобы доставлять корреспонденцию вместо итальянских судов. Идея провалилась из-за незаинтересованности англичан в сотрудничестве. Итальянцы предлагают бесплатное образование в Риме всем палестинцам и сниженные тарифы на проезд. Правда, в год этим правом пользуются не более 200 человек. Но мистеру Гордону было мучительно сознавать, с какими трудностями сталкивается любой студент, желающий закончить образование в Лондоне, даже за свой счёт.
После посещения апельсиновых садов и оперного театра мы пошли купаться. Неожиданно в толпе на набережной нас заметил мистер Аарансон, наш знакомый с парохода «Италия».
— Привет, привет, вы тоже здесь? Иерусалим в это время года пустеет. Но я, возможно, загляну туда завтра. До свидания.
Если бы Тель-Авив находился в России, мир был бы в восторге от его планировки и архитектуры, его приветливого общинного образа жизни, его интеллектуальной и молодёжной атмосферы. Но в отличие от России, здесь всё это есть в настоящем, а не остаётся лишь целью на будущее.
Иерусалим, 10 сентября. — Вчера мы обедали у полковника Киша. Кристофер вошёл первым, но полковник обратился сначала ко мне: «Вы, я вижу, сын сэра Марка Сайкса», — подразумевая под этим, как нам показалось, что ни один англичанин такого происхождения не носит бороду. За обедом полковник сообщил нам о кончине короля Фейсала20 в Швейцарии. На стене висела прекрасная картина с Иерусалимом работы Рубина, навестить самого художника в Тель-Авиве нам рекомендовал мистер Гордон, если, конечно, тот не будет в отъезде.
Я пошёл поплавать в бассейне молодёжной христианской организации напротив моего отеля. Пришлось заплатить два шиллинга, отказаться от медицинского осмотра, переодеться среди множества мохнатых гномов, от которых пахло чесноком, и, наконец, принять горячий душ, выслушивая язвительные замечания, потому что я отказался натираться мылом против насекомых. Только после этого я отправился в бассейн, проплыл несколько ярдов, пока играл в водное поло, организованное тренером; вынырнул я насквозь пропахнув антисептиком, так что срочно пришлось вернуться в отель и ещё раз принять душ перед ужином.
Мы очень приятно провели вечер с Верховным комиссаром. Не было тех обязательных формальностей, которые хороши на больших приёмах, но смущают в узком кругу. На самом деле, если бы не обслуживающий персонал, состоящий из арабов, это вполне мог бы быть ужин в английском загородном доме. Напоминал ли Понтий Пилат своим гостям итальянского эсквайра?
Когда мы вернулись, в отеле были танцы. Кристофер встретил в баре университетского друга, который умолял его, во имя их альма-матер, сбрить бороду: «Я хочу сказать, Сайкс, ты знаешь, однозначно, нет, мне не нравится это говорить, ну, я имею в виду, неважно, я бы предпочёл не говорить, ты видишь, старина, на твоём месте я бы сбрил бороду, однозначно, потому что люди, по-любому, думают, ты знаешь, что я имею в виду, нет, честно, я не скажу этого, это было бы недостойно. Ну хорошо, если ты реально хочешь знать, ты прижал меня, чтобы я это сказал, я хочу сказать, что люди могут подумать, что ты немного хам и не уважаешь никого вокруг, ты это знаешь».
Когда все разошлись спать, я отправился в старый город. Улицы были окутаны туманом, словно я гулял по ноябрьскому Лондону. В храме Воскресения Христова шла православная служба в сопровождении хора русских крестьянок. Эти русские песнопения всё преобразили, место стало торжественным и подлинно священным, когда седобородый епископ в своей круглой алмазной короне и расшитом одеянии вышел из дверей святыни в мягкое сияние свечей. Появился Гэбриэл и после службы затолкал меня в ризницу выпить кофе со старцем и казначеем. Я вернулся в отель в половине четвёртого.
Сирия
Сирия: Дамаск (2200 футов), 12 сентября. — Вот Восток в его нетронутом беспорядке. Моё окно выходит на узкую мощёную улочку, ароматы пряной кухни, доносящиеся оттуда, ненадолго развеялись порывом прохладного воздуха. Наступает утро. Люди зашевелились, разбуженные неземным призывом муэдзина с маленького минарета напротив и доносящимися в отдалении. Скоро поднимется шум торговцев и стук копыт.
Я пожалел, что уехал из Палестины. Приятно найти страну с великолепной красоты природой, со столицей, внешний вид которой достоин её славы, с процветающим земледелием и стремительно растущими доходами, с появляющейся собственной современной культурой, которую создают художники, музыканты и архитекторы, и с администрацией, управление которой напоминает благодушного лорда поместья среди его семейства. Не нужно быть сионистом, чтобы осознать, что всё обстоит так благодаря евреям. Они прибывают в страну и осваиваются. В прошлом году разрешение на въезд получили 6000 человек, а прибыли 17000, эти дополнительные 11000 пересекли границы там, где их сложно охранять. Оказавшись в Палестине, они выбрасывают свои паспорта, и поэтому их не могут депортировать. Однако, похоже, в стране есть средства для их поддержки. Сами же они обладают настойчивостью, предпринимательскими навыками, техническими знаниями и капиталами.
Омрачает ситуацию враждебность арабов. Стороннему наблюдателю кажется, что правительство, уступая обидчивости арабов, поощряет их в этом чувстве угнетённости, не добиваясь при этом их расположения. Арабы ненавидят англичан и не упускают возможности выместить на них своё раздражение. Я не понимаю, почему это должно доказывать их правоту в глазах правительства. У них нет оправдания, как у индусов, сталкивавшихся с дискриминацией по цвету кожи.
Прошлым вечером за ужином Кристофер заговорил о Персии и заметил, что компания за соседним столиком пристально нас разглядывает. Неожиданно он услышал их разговор на персидском. Он попытался вспомнить, спрашивая меня шёпотом, не сказал ли он чего-нибудь оскорбительного в адрес шаха или его страны. Кажется, мы приближаемся к тому, что в наше время за неполиткорректность и чью-то обидчивость к нам применят средневековую тиранию. Был такой дипломатический казус, когда миссис Николсон рассказала английской общественности, что ей не продали мармелад в Тегеране.
Дамаск, 13 сентября. — Мечеть Омейядов датируется VIII веком, но чтобы её восстановить после пожара 1893 года потребовалось провести значительные работы. Её величественная аркада с галереей наверху, несмотря на свой простой исламский вид, имеет такие же правильные пропорции и стройный ритм, как и библиотека Сансовино в Венеции. Первоначально эта простота была облачена в блеск мозаики. Кое-что сохранилось: первые пейзажи, выполненные в европейской традиции. При всей их помпейской картинности, с их дворцами и колоннадами, замками, окружёнными скалами, это настоящие пейзажи с самобытной природой и энергией водных потоков, а не просто декорации. Их, должно быть, сделали греки, и они во многом послужили для Эль Греко прообразом его пейзажей Толедо. Даже теперь, когда солнце освещает лишь фрагмент наружной стены, можно представить первозданное великолепие пышной зелени и золота, когда весь двор сиял теми чарующими сценами, созданными арабской фантазией, чтобы вознаградить за выжженную бесконечность пустыни.
Бейрут, 14 сентября. — Мы ехали сюда на машине. Позади нас, придерживая коленками корзину с овощами, сидел джентльмен-араб необъятных размеров в наряде, напоминавшем осу, в чёрную и жёлтую полоску. Впереди расположилась арабка-вдова с маленьким сыном и ещё одной корзиной овощей. Каждые двадцать минут её тошнило в окно. Иногда мы останавливались; если мы этого не делали, всё, что вылетало из вдовы, залетало обратно через другое окно. Это были не самые приятные три часа.
Почта доставила газеты, в них писали об отъезде угольщиков. Даже в «Таймс» есть половина колонки. «Дейли Экспресс» пишет:
Пятеро человек покинули отель в Вест-Энде прошлым вечером и отправились в секретную экспедицию. Это может оказаться самым фантастическим путешествием из когда-либо предпринятых.
Из Лондона они отправились в Марсель и далее в пустыню Сахару. Пункт назначения держится в тайне и известен лишь нескольким людям.
ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЕ РАЗГЛАШЕНИЕ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К СЕРЬЕЗНЫМ ПОЛИТИЧЕСКИМ ПОСЛЕДСТВИЯМ.
Эти пятеро будут путешествовать на двух грузовых автомобилях, приводимых в движение портативными газогенераторами. В качестве топлива используется обычный древесный уголь, и дозаправка потребуется только через пятьдесят—шестьдесят миль. Новое изобретение впервые пройдёт тест-драйв, но, вероятно, в будущем найдёт широкое применение в дорожном транспорте.
Досадно, что знакомые имена ассоциируются с такой чушью.
Теперь мы дожидаемся прибытия «Шампольона»21 с автомобилями и командой на борту.
Бейрут, 16 сентября. — Случилось то, чего я опасался.
Рано утром я поднялся на борт «Шампольона». Голдман? Хендерсон? Два грузовых автомобиля? О них никто не слышал. Но я встретил Раттера, рассказавшего какой-то абсурд об аварии.
Машины сломались в Абвиле. Они могли бы продолжать путь на бензине, но их тайно вернули в Англию, чтобы устранить неисправности. Повторный старт должен состояться примерно через месяц, но на этот раз событие скроют от прессы. Из опасений, что я тоже вернусь и своим появлением в Лондоне выдам провал предприятия, Раттера послали вперёд, чтобы под надёжным присмотром доставить меня в Персию. Получается, я теперь могу быть влиятельным шантажистом.
Почти весь день, проведённый на море, помог забыть о неприятностях; на вторник мы забронировали места до Багдада в транспортной компании Нэрна22.
Сам мистер Нэрн зашел сегодня вечером выпить и расспросить об автомобилях, работающих на угле. Много лет интересуясь этим и подобными изобретениями, он относился к ним скептически, и при всём желании мы не могли уверенно возразить на его сомнения. Вся Сирия в восторге от фотографий его нового пульмановского автобуса, который должен прибыть в ноябре.
Дамаск, 18 сентября. — С тех пор как мы прибыли на эти берега, Кристофер и я усвоили, что цену на всё, от бутылки газированной воды до королевского номера, можно сбить вдвое, просто сказав, что это должно стоить вдвое дешевле. Наш приём прекрасно сработал в отеле в Баальбеке.
— Четыреста пиастров за этот номер? Четыреста, вы сказали? Боже милостивый! Уходим! Вызовите машину. Триста пятьдесят? Сто пятьдесят, вы хотели сказать. Триста? Вы, кажется, не расслышали? Я сказал сто пятьдесят. Мы вынуждены уйти. Здесь есть и другие отели. Идём, загружайте багаж. Сомневаюсь, что мы вообще останемся в Баальбеке.
— Но, сэр, это первоклассный отель. Для вас накроют очень хороший ужин из пяти блюд. Это наш лучший номер, сэр, с ванной и видом на руины — очень красиво.
— Ах, руины, вы говорите, а они ваши? Должны ли мы платить за сам воздух? Пяти блюд на ужин слишком много, и я не уверен, что ванна в исправности. Вы всё ещё говорите триста? Сделайте дешевле. Я говорю, немного дешевле. Для нас двести пятьдесят. Я сказал сто пятьдесят. Двести. Остальные пятьдесят вы заплатите из собственного кармана? Сделайте милость, я буду очень рад. Тогда двести? Нет? Очень хорошо. (Мы сбегаем вниз по лестнице и распахиваем двери отеля.) До свидания. Что? Я не услышал. Двести. Я так и думал.
— А теперь виски с содовой. Сколько вы за это берёте? Пятьдесят пиастров. Пятьдесят пиастров, да неужели? За кого вы нас принимаете? В любом случае, вы всегда переливаете виски. Я заплачу пятнадцать пиастров, а не пятьдесят. Можете даже не улыбаться. И не уходите. Принесите мне полпорции виски, ни больше ни меньше, я хочу именно столько. Тридцать, вы сказали? Разве тридцать — это половина от пятидесяти? Вы не научились считать? Ещё содовая. Значит, двадцать. Нет, не двадцать пять. Двадцать. В этом вся разница, вы не понимаете? Принесите бутылку побыстрее, и ради всего святого, без лишних разговоров.
За ужином из обещанных пяти блюд мы похвалили блюдо из сочной дичи.
— Куропатки, сэр, — ответил повар, — я готовлю откормленных.
Посетить руины стоит пять шиллингов с человека. Добившись снижения этой стоимости звонком в Бейрут, мы отправились посмотреть на них.
— Гид, мсье?
Тишина.
— Гид, мсье?
Тишина.
— Чего вы желаете, сэр?
Тишина.
— Откуда вы прибыли, сэр?
Тишина.
— Куда вы направляетесь, сэр?
Тишина.
— Вы здесь по делам, сэр?
— Нет.
— У вас есть дела в Багдаде, сэр?
— Нет.
— Быть может, в Тегеране, сэр?
— Нет.
— Так чем же вы занимаетесь, сэр?
— Я путешествую по Сирии.
— Вы морской офицер, сэр?
— Нет.
— Так кто же вы, сэр?
— Я человек.
— Что, простите?
— Человек.
— А, понятно, турист.
На этом расспросы на французском завершились.
Даже слово «путешественник» устарело, поскольку звучит лестно. Раньше путешественниками называли тех, кто отправлялся на поиски знаний, и местные жители рады были оказать им гостеприимство, познакомить с традициями и с гордостью показывали достопримечательностями. В Европе это отношение, основанное на взаимном уважении, давно исчезло. Но там по крайней мере туристы перестали быть чем-то необычным и стали частью повседневной жизни городов, и в девяти случаях из десяти у них не остаётся денег, чтобы потратиться сверх того, что они заплатили за поездку. Здесь же они по-прежнему явление исключительное. И если вы можете приехать из Лондона в Сирию по делам, вы обязаны быть богатым. Если вы отправляетесь в такую даль не по долгу службы, а просто так, развеяться, вы должны быть сказочно богаты. Никого не заботит, нравится вам здесь или нет, и почему. Вы просто турист, особый вид рода человеческого, который существует для того, чтобы его можно было обобрать как липку.
В довершение мы вытерпели и это безобразие: у турникета заторможенный старичок по десять минут выписывал нам каждый билет. После чего мы сбежали от такой тривиальности в великолепие античности.
Храм Юпитера в Баальбеке, древнем городе Ливана: Photo by Charbel Aoun on Unsplash
Баальбек — это триумф камня, это великолепие таких масштабов, которое своим видом низводит Нью-Йорк до муравейника. Камень персикового цвета покрыт красным золотом, как колонны Сент-Мартин-ин-зе-Филдс23 покрыты сажей. У него мраморная текстура, не прозрачная, а слегка припудренная, как налёт на сливе. Рассвет — время увидеть всё это, взглянуть вверх на Шесть Колонн, когда они сияют персиковым золотом также ярко, как и голубое небо, и даже пустые основания, на которых нет колонн, имеют живую, благословленную солнцем самобытность в отличие от их ночного вида под фиолетовыми глубинами небосвода. Вы только взгляните, пройдите взглядом вверх по этим глыбам, по громадным колоннам к разбитым капителям и карнизу, величиной с целое здание, парящими в синеве неба. Посмотрите поверх стен на зелёные рощи белых тополей, а за ними на далёкий Ливан, сияющий сиреневыми, голубыми, золотыми и розовыми красками. Посмотрите вдоль гор на пространство пустыни: на это каменистое, безлюдное море. Вдохните воздуха на здешней высоте. Легко проведите рукой по поверхности камня. Попрощайтесь с Западом, если там ваш дом. А затем туристом возвращайтесь на Восток.
Вот они, Шесть колонн храма Юпитера: Photo by Chloe Christine on Unsplash
Мы так и поступили после закрытия руин для посетителей. Было уже темно. Девушки и молодые люди отдельными компаниями устраивали пикник на траве у воды. Некоторые расположились на сиденьях у мраморных фонтанов и потягивали кальян; другие ужинали на траве под случайными деревьями при свете фонариков, принесённых с собой. На небе вышли звёзды, и склоны гор почернели. Я почувствовал умиротворение ислама. И если я упоминаю об этом обыденном моменте, то только потому, что в Египте и Турции тот мирный ислам теперь отрицается, а в Индии ислам представляется, как и всё остальное, уникальным и исключительно индийским явлением. В определённом смысле это так, потому что ни человек, ни общество не могут, столкнувшись с таким масштабным явлением, не претерпеть изменения в себе. Скажу о своём восприятии: путешествуя по магометанской Индии, не узнав прежде Персии, я сравнивал себя с индийцем, начинающим изучать европейский классицизм на берегах Балтики, а не Средиземного моря.
Пикник на траве: Photo by Hamid Tajik on Unsplash
Вчера днём в Баальбеке Кристофер пожаловался на усталость и прилёг в номере отеля, из-за чего мы выехали гораздо позже: на вершине Ливана уже стемнело и резко похолодало. Когда мы добрались до Дамаска, он лёг спать, приняв две таблетки хинина, с такой головной болью, что ему приснилось, будто он носорог с рогом. Сегодня утром он проснулся с температурой, но несмотря на это кризис миновал. Мы отменили поездку, запланированную на завтра, и забронировали места в автобусе на пятницу.
Дамаск, 21 сентября. — В отеле есть официант, ну вылитый Гитлер, и когда я обратил на это внимание, услышавшие меня молодой еврей, менеджер отеля и сам официант едва не попадали от хохота. Еврей стал нашим приятелем.
Когда мы с Раттером пересекали участок пыльной земли, загубленный французскими бомбардировками24, мы увидели гадалку, делавшую какие-то отметки на подносе с песком, и бедную женщину с измождённым ребёнком, ждавшую известий о его судьбе. Рядом был второй предсказатель без клиентов. Я присел возле него. Он насыпал мне на ладонь горстку песка и велел сбросить его на поднос. Затем начертил на песке три строчки иероглифов, прошёлся по ним раз или два, как если бы раскладывал пасьянс, остановился в раздумье и неожиданно прочертил глубокую диагональ, после чего произнёс слова, которые Раттер, когда-то проведший девять месяцев в Мекке, выдавая себя за араба, перевёл, скорее всего, достаточно точно:
«У вас есть друг, который вам дорог и которому дороги вы. Через несколько дней он пришлёт вам некоторую сумму на расходы в ваших странствиях. Он присоединится к вам позже. Ваше путешествие будет удачным».
Похоже, здесь не обошлось без моих шантажистских способностей, которые действуют сами по себе.
Отель принадлежит мистеру Алуфу, на верхнем этаже живут его дети. Как-то раз вечером он провёл нас в непроветриваемый погреб со стеклянными витринами и сейфом. Оттуда он извлёк следующие предметы:
пару больших серебряных чаш с христианскими символами и сюжетом Благовещения;
документ, написанный на холсте бурого цвета, три-четыре фута в длину и восемнадцать дюймов в ширину, претендующий на то, чтобы быть завещанием Абу Бакра, первого праведного халифа, и якобы привезённый из Медины семьёй короля Хусейна в 1925 году;
бутылку из византийского стекла тёмно-синего цвета, тонкого, как яичная скорлупа, без сколов и трещин, около десяти дюймов в высоту;
золотую голову эпохи эллинизма с приоткрытыми губами, стеклянными глазами и ярко-голубыми бровями;
золотую мумию в сундуке;
и серебряную статуэтку в девять с половиной дюймов высотой, которую мистер Алуф назвал хеттской, но сверить свои предположения ему было не с чем. Если она подлинная, то это должно быть одним из самых удивительных открытий последних лет на Ближнем Востоке. Статуэтка представляет собой фигурку мужчины с широкими плечами и узкими бёдрами. На голове у него очень высокая остроконечная шляпа. Левая рука сломана, правой он удерживает за крюк рогатого быка и скипетр. Вокруг талии пояс из проволоки. Пояс, скипетр, хвост и рога быка, а также шляпа — всё из золота. А золото настолько мягкое, что мистер Алуф с радостью это продемонстрировал — согнул скипетр под прямым углом и снова выпрямил. Никакими доводами я не убедил его позволить мне сфотографировать статуэтку. Интересно всё же, когда и как её вызволят из этого подземелья.
К среде Кристоферу стало лучше, и Раттер пригласил нас на чай с Аль Хадж Мохаммадом ибн аль-Бассамом, пожилым человеком лет семидесяти в бедуинской одежде. Его семья была дружна с Даути25, и он популярная фигура среди арабофилов. Сделав состояние на верблюдах, после войны он потерял 40 000 фунтов стерлингов из-за спекуляций с немецкими марками. Мы пили чай за мраморным столом, но из-за низких стульев мы едва доставали до него подбородками. Гомон арабских разговоров, сопровождавшийся чавканьем, отхлёбыванием и прочими неприличными звуками, напомнил мне манеру произносить речи Уинстона Черчилля. Арабы ненавидят французов сильнее, чем нас. Имея на то все основания, они при этом ведут себя корректно при встрече с европейцем, они научились не относить былой негативный опыт на свой счёт. Это делает Дамаск приятным городом для путешественника.
ИРАК
ИРАК: Багдад (115 футов), 27 сентября. — Если это место и могло выглядеть привлекательно, то только в сравнении с той дорогой которой мы сюда добирались. Мы ехали в вагончике на двух колёсах, напоминавшем формой банан, прицепленном к двухместному бьюику, — всё это именовалось достойным словом «аэробус». Позади ехал автобус побольше, родоначальник всех междугородних автобусов. Снаружи наш вагончик был плотно покрыт слоем пыли, а внутри на нас попадали капли из протекающего бака с питьевой водой, нас, изнурённых солнцем, оглушённых дробью камешков об обшивку тонкого пола и задыхавшихся от запаха ещё пяти потеющих пассажиров, подбрасывало по бездорожью пустыни на скорости сорок миль в час. В полдень мы остановились перекусить, ланч в картонной коробке с надписью «Улыбчивый сервис» предоставила автобусная компания. Если мы когда-нибудь запустим транспорт в этих краях, это будет хмурый сервис. Упаковочная бумага, пропитанная маслом, и яичная скорлупа разлетались, губя арабскую природу. На закате мы прибыли в Эр-Рутбу, здесь я обедал по пути в Индию в 1929 году; теперь город был окружён азиатами-чернорабочими, которых называют кули, и их палаточным городком: результат строительства нефтепровода в Мосуле. Мы поужинали, порция виски с содовой стоила шесть шиллингов. К ночи настроение улучшилось, в окно светила луна, пятеро иракцев под руководством миссис Муллы пели. Мы проехали колонну бронированных автомобилей, которые сопровождали братьев Фейсала, бывшего короля Али и эмира Абдуллу, возвращавшихся с похорон Фейсала. С восходом солнца нам открылась не сияющая золотом пустыня, а грязь, бесконечная грязь. Приближаясь к Багдаду, мы наблюдали всё большую разруху. Миссис Мулла, до этого всё время державшаяся больше кокетливо, чем скромно, скрыла своё очарование под плотной чёрной вуалью. Мужчины достали чёрные фуражки. И к девяти часам мы уже могли представить себя затерявшимися где-то в конце Эджвер-роуд26, когда город из «Тысячи и одной ночи» развернул свою главную улицу.
Мало утешения в том, что когда-то Месопотамия была так состоятельна, так богата на искусство и изобретения, так радушна к шумерам, династиям Селевкидов и Сасанидов. Ключевым фактом месопотамской истории стало то, что в XIII веке монгольский правитель Хулагу разрушил ирригационную систему страны, и что с того дня и по нынешний Месопотамия остаётся территорией высохшей бурой земли, некогда приносившей богатые урожаи овощных культур. Эта глиняная равнина настолько плоская, что одинокая цапля, стоящая на одной ноге у редкого ручейка в канаве, кажется высокой, как радиоантенна. Из этой равнины вырастают деревни и города из глины. В реках те же мутные потоки. Воздух наполнен их испарениями. Люди с глиняным цветом кожи носят одежду цвета глины, а их национальный головной убор похож на застывший пирог из глины. Багдад — достойная столица этой благодатной земли. Он скрывается в пыльном мгле, когда температура опускается ниже 110 (43° C), жители жалуются на холодную погоду и кутаются в меха. Только одним он сейчас знаменит: это столица страны, устроившей расправу над ассирийцами, трагедия, которая надолго оставит шрам.
Кристофер, которому это место не нравится больше, чем мне, называет его раем по сравнению с Тегераном. Безусловно, если бы я верил всему, что он рассказывал мне о Персии, я бы воспринял наш завтрашний отъезд как ссылку в колонию. Но я ему не верил, потому что Кристофер на самом деле влюблён в Персию. Он говорит так, как благовоспитанный китаец: если вы спросите, как дела у его жены, он ответит, что эта стерва и пугало огородное на самом деле ещё жива, — имея в виду, что его прекрасная уважаемая самая красивая и замечательная супруга цветёт и пахнет.
Отелем управляют приветливые ассирийцы, представители маленького, но гордого народа с печальной судьбой, которые до сих пор подвергаются террору. Среди них есть только один, кого я бы назвал багдадцем, предприимчивый юноша по имени Дауд (Дэвид), который поднял цены на все автомобили до Тегерана и отзывался об арке в Ктесифоне27 словами «прекрасное зрелище, сэр, высокое зрелище».
Эта арка возвышается над землёй на 121½ фут и имеет пролёт 82 фута. Она тоже сделана из глины, но тем не менее просуществовала четырнадцать веков. Есть фотографии, на которых она запечатлена с двумя стенами вместо одной и с частью фасада бывшего здания. Плохо обожжённые кирпичи большей частью имеют красивый коричневый оттенок цвета буйволовой кожи на фоне неба, которое снова стало голубым, когда мы покидали Багдад. Основание недавно отремонтировали, возможно, впервые с момента постройки.
Музей в Багдаде охраняется не столько для того, чтобы сокровища Ура28 были в безопасности, а для того, чтобы посетители не пачкали витрины, разглядывая их вблизи. Любой из экспонатов не больше напёрстка, поэтому рассмотреть сокровища невозможно. По указанию короля Фейсала на стене музея размещена мемориальная табличка Гертруде Белл29. Король, вероятно, хотел, чтобы посетители прочли, что на ней написано, но этого явно не хотели полицейские. Когда я шагнул в ту сторону, четверо из них подняли крик и оттащили меня. Я потребовал объяснений у директора музея. «Если у вас близорукость, вы можете получить специальное разрешение», — нахамил он. Вот опять — арабское обаяние во всей красе.
Мы ужинали с Питером Скарлеттом, друг которого, Уорд, рассказал историю, случившуюся на похоронах Фейсала. Был жаркий день, и крупный негр пробрался за ограждение, где находились высокопоставленные лица, но его очень быстро выдворили. «Проклятье, — закричал командующий английскими войсками, — они отняли у меня тень».
Как и обещал предсказатель, здесь меня ждали деньги.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Дорога в Оксиану. Трэвел-блог английского аристократа. Италия. Персия. Афганистан» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Итальянский архитектор Андреа Палладио, живший в XVI веке, прославился спроектированными им виллами в Виченце и окрестностях Венеции, вилла Мальконтента (Фоскари) — одна из них. К этому времени Венецианская республика больше не получала сверхдоходов от морской торговли, и аристократы переселялись в пригороды Венеции, на «твёрдую землю», где можно было заняться сельским хозяйством. Палладио строил для них виллы, красиво вписывая их в сельский пейзаж, обязательным элементом его вилл были портики, крытые колоннады, с которых хозяева могли любоваться своими владениями, находясь под защитой от солнца.
2
После того как виллу приобрёл Берти Ландсберг, английский аристократ, сын банкира, ценитель прекрасного, со своими друзьями, она стала местом встреч интеллектуалов и богемы. Бывал здесь и Серж Лифарь, киевский эмигрант, ставший мировой звездой балета. Он уехал из Советской России в Париж в 1923 году, когда ему было 18 лет, танцевал в «Русских сезонах» Дягилева, был премьером Парижской оперы и балетмейстером, его постановки вошли в репертуар многих театров по всему миру. Его считали богом танца в Европе и изменником родины в СССР, при этом от французского гражданства, предложенного ему Шарлем де Голлем, он отказался.
3
Джон Рёскин, английский писатель, художник, искусствовед, написавший трёхтомный трактат о венецианском искусстве и архитектуре «Камни Венеции».
4
Угольщиками Р. Байрон называет компанию своих друзей, отправившихся в путешествие, целью которого был тест-драйв новых экспериментальных автомобилей, работавших на угле.
5
В конце Первой мировой войны, после поражения антиосманского восстания и последовавшего геноцида ассирийцев-христиан, они были вынуждены бежать в разные страны. Большая часть ассирийцев переселилась в Ирак, находившийся под английским мандатом. Однако в 1933 году, после окончания английского управления, конфликт между ассирийцами и иракскими войсками привёл к погрому в городе Сумайле, погибли тысячи ассирийцев. Эта дата стала для ассирийцев Днём Мучеников.
6
Несчастный остров населяют греки-киприоты и турки-киприоты, которые никак не уживутся на одном клочке земли. Греки-киприоты мечтают воссоединиться с Грецией, турки-киприоты, их меньшинство, — с Турцией. В 1960 году была создана независимая Республика Кипр, но сторонники греческого пути в 1974 году устроили военный переворот, на который Турция ответила вторжением, оккупировав северную часть острова. Оказавшийся на границе город Вароша в один день опустел, турецкая армия приказала всем грекам покинуть город. Так город-курорт на Средиземном море на несколько десятилетий превратился в город-призрак, разграбленный военными.
8
После Первой мировой войны и распада Османской империи часть территорий Ближнего Востока находилась под временным управлением Великобритании. В 1917—1947 годах Иерусалим был административным центром английской подмандатной территории Палестина.
9
Краеугольный камень мироздания, или камень Основания, находился в святая святых Иерусалимского храма, сейчас на его месте располагается мусульманский храм Купол Скалы.
10
Церковь в христианском квартале Старого города Иерусалима. Согласно преданию, стоит на том месте, где был распят, погребён, а затем воскрес Иисус Христос.
11
Никодим и Иосиф Аримафейский — тайные последователи Иисуса. Иосиф был богатым и знатным жителем города Арифамеи в Иудее, входившим во властные круги. Именно он просил у Пилата разрешение снять с креста тело Иисуса.
12
Елеон — одна из самых высоких гор, окружающих Иерусалим. У подножия Елеонской горы в Гефсиманском саду молился в ночь перед арестом Иисус Христос. На этот сюжет Бетховен написал ораторию, Нерваль — поэму, а Караваджо — картину, пропавшую во время Второй мировой войны. В Новом Завете Елеонская гора — место Вознесения Христа.
13
Сейчас город Вифлеем расположен на территории Западного берега реки Иордан. Здесь находится величайшая христианская святыня — Святой Вертеп, или Пещера Рождества, в которой родился Иисус Христос.
14
Мустафа Кемаль Ататюрк, основатель и первый президент современного турецкого государства, Турецкой Республики. В результате реформ Ататюрка страна стала светской.
15
Морис Саррай, французский генерал, руководивший войсками Антанты на Балканах во время Первой мировой войны.
18
Отцом Кристофера был дипломат сэр Марк Сайкс, во время Первой мировой войны он считался крупнейшим британским специалистом по Ближнему Востоку. Известен тем, что совместно с французским дипломатом Франсуа Пико подписал соглашение Сайкса-Пико, тайное соглашение между правительствами Великобритании, Франции, Российской империи и позднее Италии, по которому восточные территории Османской империи разделялись на сферы влияния между этими государствами.
19
Артур Бальфур и Герберт Луис Сэмюэл — британские политические деятели, лоббировали в правительстве создание в Палестине «национального дома для еврейского народа». Эдмунд Алленби — британский военный деятель, во время Синайской и Палестинской кампании против Османской империи при завоевании Иерусалима вошёл в город пешком, а не верхом, отдавая дань значению святого города. Дэниел Айзекс Руфус, первый маркиз Рединга, единственный еврей, удостоенный такого высокого титула.
20
Фейсал I ибн Хусейн — основатель и первый король современного Ирака, первый и последний король Сирии.
21
Океанский лайнер получил название в честь французского востоковеда и основателя египтологии Жана-Франсуа Шапмольона.
22
«Нэрн Трэнспорт Компани» была первой компанией, занимавшейся автомобильными и автобусными перевозками через Сирийскую пустыню — из Бейрута, Хайфы и Дамаска в Багдад. Идею основателю компании Норману Нэрну подали британские дипломаты, которым очень не хотелось добираться на верблюдах до Ирака, находившегося в то время под британским мандатом.
23
Самая знаменитая церковь Лондона в Вестминстере так официально и называется церковь Святого Мартина «что в полях». Среди её прихожан — обитатели Букингемского дворца, в том числе и королевская семья.
24
После Первой мировой войны Сирия находилась под французским мандатом, в 1925 году в стране произошло антифранцузское восстание, на которое французское командование ответило мощнейшей бомбардировкой.
25
Чарльз Монтегю Даути, британский поэт и путешественник, один из первых европейских исследователей Аравийского полуострова, написал «Путешествие по пустыням Аравии».
26
И в наше время южную часть лондонской Эджвер-роуд, известную своим арабским колоритом с ночными барами и кальянами, называют маленьким Каиром и маленьким Бейрутом.
27
Таки-Кисра — руины шахского дворца Сасанидов на берегу реки Тигр в пригороде Ктесифона, одном из крупнейших городов поздней античности, располагавшемся примерно в 32 км от современного Багдада.
