Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

Рина Оре, 2019

Идеей для историй о Меридее послужила средневековая легенда «Роберт Дьявол», легенда о рыцаре, который прославился своими пороками, а затем встал на путь добрых дел. Всё начинается в огромном по меркам Средневековья городе, среди небогатых лавочников и успешных дельцов, аристократов и бродяг, рыцарей и воинов простого звания, астрологов и алхимиков, праведников и демонов… И в этот город пришла война, переплетя судьбы главных героев и подвигнув их на немыслимые для них самих ранее поступки. Содержит нецензурную брань.

Глава XXIV

Пленница получает свободу, но уходить уже не хочет

Согласно знанию, всё на свете было стихиями и их смесью, только Огонь и Вода сами по себе никогда не смешивались. Все четыре стихии, находясь в равновесии, приносили гармонию и миру, и человеку. Перерождение стихии наступало в момент ее ослабления и усиления противоположной стихии. Воздух перерождался во время сильной Земли, разгорающегося Огня и слабеющей Воды, — и наступала весна. Вода перерождалась в начале лета: во время сильного Огня, набирающего мощь Воздуха и иссыхающей Земли.

Плоть человека, кроме того что была Землей, постоянно находилась под влиянием других стихий, а времена года и лунная фаза при рождении вносили самый сильный вклад в свойства плоти, после ее половой принадлежности. Гумор определяли такие первичные свойства, как холод и горячесть, и дополнительные — сухость и влажность. Холод забирал силы, горячесть их добавляла, влажность разжижала, сухость сковывала. Холодному и сухому гумору соответствовали стихия Земли и черная желчь, холодному влажному — Вода и слизь, горячему и влажному — Воздух и кровь, горячему и сухому — Огонь и желчь. Перекос стихий приводил к хворям, к преждевременной смерти и даже к меланхолии — страшной болезни, ввергающей разум в Уныние: значит, обрекающей душу на гибель в адовом Пекле.

Над людьми с сухим и холодным гумором сильнее прочих довлела угроза меланхолии, особенно в начале весны, когда сила Земли была особенно сильна и разрушала избытком черной желчи тех, у кого ее и так было вдоволь. Чтобы избавить тело от слабости, следовало кушать горячую и влажную пищу, дышать благовонными смолами и принимать соответствующие снадобья. На разум благостно влияло общение с людьми кровяного гумора, а любовь помогла бы еще сильнее: астрологи считали, что Землю и Воздух, меланхоличный и сангвинический гуморы, могла объединить только Вода, то есть любовь и удовольствия. Пока в союзе Земли и Воздуха была Вода, влюбленная пара являла удивительное согласие, но с утратой чувств из-за перерождения Огня (неизбежного перерождения страсти), вместе ужиться уже не могла.

Астрологи не предсказывали будущее и, хотя довольно точно определяли время рождения и пол ребенка, гарантий не давали, ибо жизнью и смертью распоряжался Бог. Священники утверждали, что предсказать судьбу по звездам невозможно вообще, что при рождении каждый получает свой крест склонностей, гумор, лунный месяц, счастливые металлы и цвета, — а уж дальше всё зависит как от самого человека, так и от Божье воли. Тем не менее богатые семьи всё чаще заказывали у астрологов гороскопы — и получали странные таблицы с числами из двенадцати колонок на семьдесят два года. Впоследствии эти таблицы могли указать благоприятные дни для самых важных начинаний — странствий, войн, турниров, торговых сделок, операций, венчаний и родов… Правда, трактовали разные астрологи гороскопы по-разному. Но все они соглашались в одном: категорически не советовали Земле и Воздуху венчаться — рано или поздно такую пару ждали ссоры, неприязнь и вражда.

________________

Весь день солнца, словно сокровище, достался Лодэтскому Дьяволу и «девчонке в красном чепчике». Оставаясь в постели за завесой балдахина, они в своем красном убежище, голые и счастливые, упивались любовью, беседовали, шутили… Ревнивая Айада находилась с Соолмой, так что за сутки только повар дважды нарушил уединение покрытого шрамами мужчины и красавицы с нежной, лилейной кожей. Порой они просто молчали — и тогда зеленые глаза смотрели в светло-карие: Рагнеру казалось, что он плывет в соленом и теплом море, а Маргарита представляла себя тонущей в сладкой карамели. И они совершенно не беспокоились о том, что где-то за красной завесой простирается мир, где они были связаны долгом перед своими семьями, преступны в глазах Экклесии и закона, слишком неравны, по мнению общества, — не задумывались о том, что всё это разделит их в будущем. В этот день солнца будущее исчезло.

После полудня Маргарита решила расчесать волосы Рагнера. Она сидела в изголовье кровати, прислонившись к подушкам, а он, ощущая спиной ее тепло, полулежал между ее ног. Пока его расчесывали, Рагнер трогал ее груди, играл с ними, вертел головой в попытках их поцеловать или пытался захватить сосок ртом, из-за чего Маргарита тяжко вздыхала.

— Ты хуже ребенка, — произнесла она, вытягивая гребнем темно-русые пряди. — Триаду часа посидеть спокойно не можешь… А у тебя уже волосы седые. Особенно вот здесь… ближе ко лбу.

— Всё, разлюбила меня, старика? — засмеялся он, оставил в покое ее грудь и принялся наглаживать девичьи бедра.

— Не дождешься, — ответила Маргарита и поцеловала его в тоненькую седую прядку. — Я люблю стариков.

Рагнер мурчал от удовольствия. Он выглядел совсем другим человеком — от его мрачности и хмурости не осталось даже следа. В светло-карих глазах, как и за окном, расцветала весна.

— Что за тряпка висит? — спросил он, показывая на платок над ликом Блаженного. — Она мне глаза мозолит. Но с такого трона я ни за что не встану! — прижал он обеими руками к себе ее бедра и откинул голову для поцелуя. Маргарита провела пальчиками по тонкой коже за его ушами, отчего Рагнер сладко зажмурился, а потом поцеловала его в губы.

— Оставь тряпку, — ответила она, снова пытаясь распутать его пряди. — Это я повесила.

— И это зачем?

— Мне эта морда не нравится. Она за нами подглядывает.

Он запрокинул голову, удивленно глядя на девушку.

— Она… похожа на бродягу, который перед казнью оставил предсказания о тебе, — начала краснеть под его взглядом Маргарита; ее и так румяные от бесконечной любви щеки запылали ярким багрянцем. — И обо мне… Не знаю, как сказать, и не хочу о них говорить.

— Я от тебя не отстану, — внимательно смотрел Рагнер. — Тут явно что-то важное скрывается. Ни о каких пророчествах бродяг мне неизвестно, но я хотел бы знать. Особенно если они про меня и про тебя, — и он опять полез целоваться.

— Слушай тогда…

Она опустила голову Рагнера, чтобы он не видел ее лица, и захватила гребнем новую прядь его волос.

— Около года назад я смотрела на казни у ратуши… Мы с подругой забрались в нишу со статуей льва. Я была в красном чепчике, и бродяга всей толпе на меня указал.

Рагнер встрепенулся, приподнялся и обернулся к ней с округлившимися глазами.

— Это ты?!

— Ты же сказал, что ничего не знаешь! — возмутилась Маргарита. — Ложись давай на место… А то я сейчас красная, как земляника, стану.

Рагнер медленно и с загадочной улыбкой лег между ее ног.

— Мне рассказали это, когда про палачей в твоем доме докладывали, — вздохнул он. — Стишки эти… Полностью… Не знал, что они от бродяги.

— Только не повторяй их! — вскрикнула девушка. — А я то плакать буду, — уже нежно произнесла она свою угрозу.

— Нет, я не собирался, — задумался он. — Как можно? Там такие слова…

За это Маргарита снова поцеловала его в седую прядь.

— Бедняжка, — поглядывая вверх, сказал он. — Так ты всё это слушала?

— И никуда с проклятого льва слезть не могла! Все смеялись. Вся площадь. А когда я прыгнула со льва к брату, он меня не поймал. Я сильно подвернула лодыжку, и у меня юбка задралась: все ноги были на виду. И это еще не всё… Чепец я сняла, а Нинно, тот здоровяк, которого ты чуть не убил, он меня на руках нес до дома, и все думали, что я его пьяная, загулявшая жена. Ужасный был день, — вздохнула она и снова опустила голову Рагнера, лицом от себя. — Зато ныне не жалею… Когда ты меня стал целовать на кладбище, я и тебя боялась, и того что ты брата Амадея откажешься спасти, и… застыла от ужаса, что эти грязные стишки исполняются. Меня будто силы покинули — так страшно было. А потом решила, что надо вытерпеть… и дальше жить, если получится, а то я уже восемь дней дрожала всякий раз, когда тебя видела.

— Ясно теперь, — услышала Маргарита его серьезный голос. — Точно уже не жалеешь?

Вместо ответа, она обняла голову Рагнера и покрыла ее мелкими поцелуями, а после возобновила попытку расчесать его волосы.

— Значит, остался твой муж и герцог Альдриан, — задумчиво сказал Рагнер после небольшого молчания. — Всё же я Альдриана пригну! — повеселел он и посмотрел на нее хитрыми, цвета карамели глазами.

— Пригни, пожалуйста, — сердито попросила Маргарита. — И нижее всех. Он заслужил.

— А с Альдрианом у тебя что было? — удивленно спросил Рагнер, приподнимаясь и поворачиваясь к ней.

— Не хочу говорить и об этом, — отказалась она. — И не настаивай.

— Грити? — сел напротив нее Рагнер. Маргарита прижала согнутые колени к груди, обвила их руками, будто хотела спрятаться в саму себя, и опустила голову.

— Давай рассказывай, — потребовал Рагнер.

Маргарита хмурила брови. Тогда он обхватил ее лицо обеими руками и легко поцеловал.

— Рассказывай, — тихо сказал он. — А то я могу оставить Лиисем без правителя — с меня станется. Как минимум я ему двину.

Маргарита посмотрела на него с обожанием.

— Я тогда в тебя бесповоротно влюблюсь, — сказала она, убирая его руки от своего лица.

— Теперь я еще больше хочу его покарать, — широко улыбнулся Рагнер. — Я ведь в тебя уже влюбился. Сразу, как увидел тебя… голышом, — с озорством в глазах пояснил он и, обнимая Маргариту, уложил ее на спину, а сам лег рядом. — Я ее сразу узнал, — поглаживая девушку между ног, ласково прошептал Рагнер. — Твою теплую, пряную норочку, в которой мне так хорошо. Назову ее, твою милую, красивую норку Маргариткой.

Маргарита широко распахнула глаза:

— Ты и там разглядывал, пока я была без сознания? И трогал?

Рагнер убрал руку и, с нежностью глядя на нее, сказал:

— Нет. Тебя Соолма раздела и осматривала. Ну а я… Я тоже немного на тебя посмотрел, — продолжал улыбаться он. — Хотелось бы дольше, но и Соолму не хотелось обижать. Я же должен был понять: придет за тобой муж или нет, красивая ты или… А то лицо твое так раздуло — не мог представить, какая ты… Лишь один прекрасный зеленый глаз остался. Наверно, я влюбляться начал, как только этот злой глаз впервые увидел, — нежно поцеловал Рагнер Маргариту в левое веко. — А окончательно голову потерял, когда ты уже здесь лежала. Я смотрел на тебя — и оторваться не мог. Потом вещи раскладывал, а сам всё на эту кровать глазами дергал. Ты же спала, спала и спала — и так до самого утра… Красивая моя соня, — добавил он, проводя рукой от ее груди до впадинки пупка. — И даже тогда ты была прекрасна. Как ангел с оторванными крыльями, рухнувший с Небес и ударившийся о нашу грешную землю.

— А я тебя так боялась. Ты страшный был. А почему вы меня не одели. Хоть в сорочку?

— Нагими люди меньше лгут, — дернул бровями Рагнер. — Одежды сами по себе обман и дают силы лукавить. Правда, после тебя я больше с красавицами так делать не буду, а то сам силы потерял… Ты просто не знаешь, какой я страшный бываю с другими на допросах. Ты мне: «Не знаю, не знаю, госпожа Совиннак мое имя»… Снова: «Не знаю». И плачешь… И упорно лжешь мне, хотя почти нагая… А я сижу и принимаю всё это… — нежно улыбнулся он. — Сам поражался… Я ведь сначала подвох искал. Ну как так может повезти, что, вместо призрачной вероятности найти в том доме план подземного хода, мне привозят красавицу-жену бывшего градоначальника? Потом Аразак о тебе таких гадостей наговорил, что ты прям исчадием Ада выходила: расчетливая и способная на любую подлость. Соолме ты не понравилась… Потом с поваром тебя застал… Любовь у них, — сверкнув зубами, шире улыбнулся Рагнер, когда щеки Маргариты опять начали краснеть. — Словом: ты никому не нравишься и слава у тебя страшная, — ты моя женщина! И я не верю, что мне так повезло… — поцеловал он девушку, после чего шлепнул ее ладонью по бедру. — Так ты мне признаешься про Альдриана? Или мне его тоже придется раздевать да голым допрашивать? Я лучше на тебя смотреть буду, чем на него.

— Я с супругом в восьмиде Веры была в замке, на торжестве в честь его возраста Возрождения, — вздохнула Маргарита. — Он меня на первый танец пригласил…

— Конечно, ты же самая неотразимая… — стал перебирать ее волосы Рагнер.

— Да, я была неотразимо хуже всех! — засмеялась она. — Ортлиб так хотел. Я должна была побыть дурнушкой один вечер… Вот я и оделась… как черепаха. Правда, должно быть, вышло похоже, — снова засмеялась она. — Платье жесткое, стояло колом и всё в больших ромбах. В нем даже двигаться было тяжело или кланяться. А вокруг все были такие… Платья у них такие роскошные и очень открытые… Ну а я единственная в закрытом до подбородка наряде — вот герцог Альдриан и обратил на меня внимание. Сначала я рада была, когда он меня на танец пригласил, но потом… Сразу после этого танца, меня за стол герцога усадили, рядом с его троном, — вспоминая тот вечер, загрустила девушка. — А Ортлиб сидел в другом месте, за другим столом, вдали залы. И он не уходил, хотя от него этого ждали, и меня не отпускали, пока Альдриан танцевал целый час. Потом супруга отправили готовить бумаги, я же осталась одна в замке. И все мне за тем столом говорили, что это честь. И вино надо было пить, потому что пили за герцога, — опять вздохнула она. — Потом я сказала, что плохо себя чувствую, и мне позволили уйти, только отвели коридорами не к выходу, а в спальню — и закрыли там. А потом он пришел, и я его случайно по щеке ударила.

— Чего? — не поверил Рагнер. — Ты своего герцога по роже нахлестала? Альдриана?

— Да, — невесело усмехнулась Маргарита. — А он разозлился и выбросил меня из спальни на пол коридора. Потом я бегала по замку и искала выход. Потом он лишил супруга должности и разорил его. Когда-то из-за меня дяде пришлось взыскание платить в десять золотых монет, и я едва семью не пустила по миру, а семь лет спустя уже тысячу альдрианов муж платил… Так вот, — с грустными глазами улыбнулась она, — у других из-за меня бедствий намного больше, чем у тебя.

— А твой супруг, что сказал или сделал?

— Сказал, что неважно, ведь ты шел на Элладанн… И был очень рад тому, что я не изменила ему.

Рагнер нахмурился и о чем-то задумался.

— Ты-то отчего расстроился? — спросила его Маргарита.

— Да обо всем подряд размышляю. Скажи ты мне раньше, что своему герцогу по щекам надавала, мне, пожалуй, смелости не хватило бы подойти к тебе… О предсказаниях этих тоже думаю. О моей девочке в красном чепчике, — поцеловал он ее губы, — которую обидел злой Альдриан. Ничего, я с ним за тебя, моя прекрасная дама, разберусь, — поцеловал он ее уже в лоб. — Побегает у меня по Лиисему, как ты по замку, или унижу его как-нибудь. Сильно он к тебе лез?

— Поцеловал немного… Но минуты не прошло, даже четверти минуты. То платье таким большим было, что он меня в нем не смог поймать, и я вывернулась… и, не думая, ударила. Честно говоря, не жалею…

Рагнер поцеловал ее правую руку, потом и левую.

— Но я за другое на него обижена… Ортлиб винил во всем канцлера Помононта и не держал зла на герцога Лиисемского, а вот я… Всем в той парадной зале из-за моего уродливого платья было ясно, что супруг желал уберечь меня, что ревновал. Все видели, что герцог Альдриан унижал его ради забавы, оказывая мне знаки внимания: смеялся над ним и надо мной. И даже это ему показалось недостаточной потехой, и меня завели в ту спальню! Так гадко! Не знаю, понимал ли Альдриан, каково мне было… может, и не понимал, и это еще обиднее, словно я… не знаю… кровать. Разве можно обидеть кровать? А я так плакала, когда домой вернулась. Мне казалось, что на меня ни за что вылили нечистоты. Это было так же, как когда тот бродяга взял и указал всей толпе на меня: просто взял и надо мной поиздевался… Я раньше думала, что нищий выбрал меня наугад из-за яркого чепца. Сейчас не знаю, что думать… А ты, что скажешь? Возможно ли, что кто-то может так точно предсказывать?

— Я тоже не знаю. А вот мой Дьявол точно сказал бы, что да. Он верил в предсказания: знал место, время и кого ему искать. Приходится верить, что наши жизни написаны заранее… А значит, и Бог всё же есть…

— Ты… уверен, что на самом деле был за Линией Огня? Что не ошибаешься?

Рагнер помотал головой.

— Подо мной была карта, надо мной — небо. Таких созвездий я более нигде в нашем мире не видал… Поверь, я был бы счастливее, живя как все. Я и стараюсь так жить: как будто бы не был там и не встречался со своим Дьяволом.

— Расскажи еще о нем, — попросила Маргарита. — Я хочу лучше тебя узнать. Почему он спас именно тебя?

— Не знаю… — вздохнул Рагнер.

Он немного помолчал, раздумывая продолжать ли этот неприятный разговор, но потом, будто слишком долго молчал, начал делиться с Маргаритой воспоминаниями.

— Я знаю немного: лишь то, что мой Дьявол исполнял завет предков, чему сам был не рад, — хмуро произнес Рагнер. — Когда я его впервые увидел, то он ткнул в пряжку с короной, какую мне подарил принц Ламноры. Мне порой думается, что если бы принц Дионз не погиб, то Дьявол спас бы его, а я бы умер с колом в заднице. Еще я знаю, что раз явился сам король, то это было для него очень важно. Я, может, так рассказал, что ты подумала, что пересечь Линию Огня просто. На ней мы были ночью. Но днем, пока приближались, а затем отдалялись, я чуть не помер от жары и духоты, хотя был в тени, внутри повозки. Сквозь щели дул ветерок из-за того, что повозка летела, как птица по небу, но днем ветер стал походить на дыхание дракона. Меня тошнило, трясло, и я терял сознание. После этого я где-то на триаду занемог. Правда, когда меня везли назад через год, должно быть, я привык к адской жаре — и мне было легче, но всё равно разок-другой вывернуло. С моими спутниками было то же самое. Задержись мы на Линии Огня дольше или с ветром не повезло бы, или сломались бы наши повозки — и всё… Так что король Аомонии подвергал себя смертельной опасности, но… Я так и не понял до конца, чего он от меня хотел и почему отпустил тоже…

— Наверно, вы подружились…

— О, поверь мне, нет! — широко раскрыл глаза Рагнер и помотал головой. — Перед тем, как меня отпустить, он пришел… попрощаться, что ли… Сказал мне кое-что… Я уже немного выучил их язык и его понял. Он мне сказал, что надеется, что я сдохну в пустыне, что он меня ненавидит, что я его смертный враг из-за того, что творил на его земле… В пустыне, когда я шел к своим, я и правда едва не погиб. Старался беречь воду, но чертова пустыня всё не заканчивалась, в отличие от воды во фляге. После того как я остался без воды, прошел какое-то время и упал. И вдруг — на меня стервятник сел… Я, как безумный, нашел в себе непонятно откуда силы, сломал ему крылья и еще живому прокусил гадскую кожистую шею у самых перьев. Потом, напившись, пошел дальше, ведь если стервятник прилетел, значит, где-то уже недалеко были леса, может и побережье… Я еще трех, кажется, стервятников убил, пока шел… Или больше… Повезло, что они там голодные и нетерпеливые.

Маргарита с жалостью смотрела на Рагнера, а он продолжал говорить, глядя сквозь нее и вспоминая то, что случилось четырнадцать лет назад.

— Когда я вернулся из пустыни, то пошли слухи, что меня спас Дьявол, вот потому-то я короля Аомонии так нарек. Я его ненавидел не меньше, чем он меня. Это он научил меня забыть про страх в схватке, но как! Мне о Аомонии и рассказать-то нечего — я, как собака, год просидел полуголым на цепи в весьма милом внутреннем дворике. Там было много зелени, и бил фонтанчик, вот только я изнывал от жары и не мог дотянуться до этой благодати. Так год и провел. Свой возраст Посвящения так встретил… А под ногами у меня, будто нарочно, была карта мира — изумительный, тонкий рисунок на камне. Эта карта стала моим единственным развлечением за целый год. Я, правда, всерьез думал, что лет пять там провел: очень удивился, когда узнал, что всего год… А развлечением моего Дьявола было приходить ко мне и швыряться в меня кинжалами. Убить он не хотел, иначе легко бы это сделал. Когда в тебя летит кинжал, есть только миг, чтобы это понять. Сперва я и этого мига не умел видеть. Потом научился уворачиваться, так его услужники гоняли меня палками, чтобы я кинжала не поднял, но однажды я перехватил кинжал налету и метнул его обратно — он попал Дьяволу в грудь, но тот не умер, а захохотал, харкая кровью. До сих пор этого не понимаю: он будто ничуть не чувствовал боли… И ушел с кинжалом в груди… Потом он долго меня не навещал: всё же я хорошо его подпортил и он лечился. После этого мне стали связывать руки, а мой Дьявол еще яростнее бросал в меня кинжалы. Когда я совсем перестал бояться ножей, то ко мне стали приходить с мечом. Ни капли меня не жалели, ты уж мне поверь. Ааа, — простонал Рагнер и скривил лицо. — Даже вспоминать и говорить не хочу. Добрая часть моих шрамов — это оттуда, а не из битв на Меридее, как все думают. Что-то от ножей, что-то от меча. Меня немного подлечивали — и заново… Тогда я впервые жалел, что у меня всегда очень быстро затягиваются раны… Словом, меня травили, как будто я был зверь, а я и защищался как зверь. Только и думал, что однажды, перед смертью, наваляю Дьяволу от души и уже убью его наверняка — это было единственное мое желание. Но когда я получил свободу, то покинул Сольтель так быстро, как смог. Побоялся, что меня свои же снова выгонят в пустыню к Богу на суд, — улыбнулся он внимательно его слушавшей девушке. — На своем неимоверном «Гиппокампусе», на который никто не позарился, и с теми, кто навоевался, я отправился домой. Но мы попали в бурю и заблудились, — прижал ладонь ко лбу Рагнер и зажмурился от стыда. — Великие лодэтские мореходы из Ларгоса! Нас немного оправдывает лишь то, что мы не знали тех мест и их карты не существовало. Нас прибивало к берегу, и мы были только рады, пока не поняли, что возвращаемся к той же лагуне, где Дионз. И снова было поздно! Вскоре нам встретился корабль сольтельцев, похожий на боевой — и он пошел к нам. Тут и пригодились крылья «Гиппокампуса» — с ними он уж очень отличался от кораблей с Меридеи. Если бы заподозрили, что мы меридейские воины, — то площадь и колья. Еще мы завесились тряпками, а еще нас спасли мои новые зубы — такое только в Аомонии делают и очень богатым людям. На нас посмотрели издали, оценили мою улыбку, — блеснул зубами Рагнер, — и не стали задерживать, однако я всё же решил плыть к Дионзу: хотел посмотреть на их оборону с моря и берега. Не мог я просто так отбыть и не отплатить за своих братьев, ведь их не просто казнили, а унизили… Будто бы сольтельцы не творили циклами лет насилие в Меридее… Своих спутников я снова смог уговорить совершить подвиг. С Эориком было сложнее, но я наврал ему по секрету, что украл в Дионзе плащ-невидимку и, благодаря плащу, сбежал оттуда. Ну, а этот плащ, понятно — невидимый для всех, кроме меня. С ним я могу разгуливать незаметным, только изредка это делать — ведь колдовским чарам надо восстановиться, как, к примеру, яду у змеи. Эорик с тех пор верит, что у меня есть плащ-невидимка, — засмеялся Рагнер. — Но, пожалуйста, не разоблачай мой обман, а то так смешно подшучивать над Эориком и Сиуртом!.. Причаливать к порту мы не стали: я один доплыл до берега на лодке, потому что лишь я знал то, как себя вести. Странным это не казалось. Сольтельцы нападали на нас, так как им были нужны наши женщины: от них рождались красивые люди с более стойкой к солнцу кожей, а у безбожников из-за Линии Огня кожа всё еще очень белая, как мел, и мгновенно сгорает на солнце, оттого они завешиваются тряпками и вообще не любят бывать на солнце и покидать свои стеклянные башни. Я как раз был весь обожженный и красный после пустыни — вполне сошел за безбожника из Аомонии… Осматривая побережье, я забрел на портовый рынок, где моих друзей год назад казнили — в том же месте теперь продавали людей. В вонючем углу я увидел черную девочку лет восьми. Она отказывалась от пищи и была похожа на скелет; от лица — одни огромные несчастные глаза… Я ее пожалел — вспомнил, как сам сидел на цепи и был таким же жалким, но дешево мне ее не отдали, поскольку видели мои зубы и думали, что я богат: сказали, что принцесса из-за Линии Огня. Дьявол из моих вещей забрал лишь пряжку с короной, остальное вернул… Доспехи и оружия я, конечно, тоже назад не получил. Но одна ценность у меня осталась: кольцо с большим рубином. Матушка мне его подарила, — тяжело вздохнул он, — перед захватом нашего замка в Ларгосе. Больше я ее ни живой, ни мертвой не видел… А мне едва четыре тогда исполнилось… Она предпочла гибель надругательству, и ее имя стерли из Истории за самоубийство — нет ни могилы, ни портрета, ни строки нигде, будто бы я появился на свет без матери.

— Совсем не жалко было кольца? — удивилась Маргарита.

— Тогда уже нет. Всё доставалось брату, мне же надлежало самому заслужить или завоевать земли, поэтому мне переходили доспехи отца и его оружие, рыцарский конь и это дорогое кольцо. Его я должен был подарить своей избраннице, но моя невеста вернула мне кольцо и вышла замуж за другого — за того, с кем я никак не мог тягаться. И на кольцо мне после этого стало наплевать: больше я ни одной даме не собирался его предлагать, но выбросить в море тоже не мог. Я выменял Соолму на кольцо и, не зная, что с этой девчонкой делать, предложил плыть со мной в Лодэнию, поскольку за Линию Огня я никак не мог ее отвезти. Соолма согласилась. Ее настоящее имя: Соолма-Криду-Поэни-Дуа-Саржра, — рассмеялся Рагнер. — И это еще не полное имя — короткое. Всего-то из пяти имен ее женщин-предков. Вот так и появилась Соолма. Я этого раненого зверька привез в Ларгос, отдал на воспитание Вьёну и его будущей жене, а сам отправился на Бальтин. Соолма оказалась более благодарной ученицей, чем был я. Ее познания во врачевании и языки, какие она знает, — это всё благодаря моему другу и ее собственной любознательности. Ладно, хватит о Соолме, — легко поцеловал Рагнер Маргариту. — Просто хотел, чтобы ты поняла, какая у нас с ней связь. Соолма в первую очередь мне близкая и дорогая подруга. И она мне благодарна… Так что не бойся ее. Она ничего мне не сделает, а значит, и тебе.

Рагнер замолчал. Наваливаясь на девушку, он стал ее целовать и сильнее прижимать к себе.

— А у вас есть дети? — спросила Маргарита, пока еще могла говорить.

— Нет, — оторвался он от ее тела. — Из Соолмы сперва хотели сделать девку. Она не покорялась, и ее решили вновь продать, но до того с ней уже сделали что-то, чтобы детей никогда не было. Не знаю, что-то там повредили, хотя ее девство не тронули… Так уже делают в Сандел-Ангелии, в той части Сольтеля, что принадлежит Санделии, и это уже распространяется по Меридее. По крайней мере, на Утте сводники уже поступают так со своими девками. Научились как-то… Вроде бы это к лучшему при таком ремесле, но девушки часто умирают… А еще Соолма помнит, что ей было невыносимо больно… Всё дурное множится с каждым новым кораблем, что возвращается оттуда, — задумался он, но потом улыбнулся. — А Дионз мы взяли! И всё благодаря тому, что я осмотрел побережье и смог рассказать, как напасть с моря. Через года два несметное число кораблей атаковало город — вот так я отомстил за друзей… Слава об этом подвиге обошла меня стороной, и сейчас никто не помнит, что это я помог, но это ерунда… Всё! Довольно мне хвастать… — прижал Рагнер к себе Маргариту. — Хочу целовать свою девчонку в красном чепчике! Тихо, — прошептал он, когда она хотела еще что-то сказать. — Ну помолчи хотя бы с полтриады часа…

— Я уже и так триаду часа молчу и тебя слушаю, — улыбнулась Маргарита. — Хорошо, молчу, — прошептала она и, не переставая улыбаться, закрыла глаза.

________________

К ночи Маргарите удалось привести в порядок волосы Рагнера. Теперь они красивым, ровным потоком спускались к его плечам, слегка закручиваясь на кончиках. Правда, столь холеная шевелюра смотрелась непривычно и странновато, особенно в контрасте с израненным, мужественным телом.

— Лишь бы тебе нравилось, — смеялся Рагнер. — Мне наплевать. Сделаешь мне завтра хвост с косой, и пусть все завидуют: их никто так не чешет. Завтра к Ивару поеду. Надеюсь, король оценит, что я уважаю Культуру и стараюсь угодить его глазам.

Рагнер поднялся и стал одеваться.

— Ты куда? — удивилась Маргарита. — Уже колокол давно пробил отбой.

— Дело одно есть, — сверкая зубами, широко улыбался Рагнер. — Надеюсь, не рано, а то всё будет зря.

Он надел штаны и оставил рубашку навыпуск, и так его ухоженные волосы стали еще заметнее. Со спины Рагнер походил на одного из щеголей двора герцога Альдриана. Он посмотрел в зеркало, наградил Маргариту за ее труды теплой улыбкой и пробормотал:

— Пусть поржут… Всё равно я буду сильнее смеяться.

После чего Рагнер направился к входной двери и, резко открыв ее, выпрыгнул в коридор.

— Попались! — громко сказал он, приметив Лорко. — Так и знал, что дня не пройдет! Ольвор и Сиурт — еще пятнадцать ночей подряд. Всего двадцать с сегодняшней. В следующий раз увижу карты — дам еще тридцать, — довольным голосом сказал Рагнер, замечая, что на его волосы вытаращились все трое мужчин. — Я предупреждал!

Усмехаясь, он медленно вернулся в свою спальню и стал раздеваться.

— Что это было? — спросила Маргарита.

— Дозорю тех, кто в дозоре. Еще пару раз выйду сегодня-завтра и потом про них не забуду. А то распустились от моей доброты. Лорко с картами к ним ходит, а дуют они так, что ничего не замечают. Вот, отучу на всю жизнь.

— А Лорко?

— А Лорко пусть теперь от Хельхи бегает, — засмеялся Рагнер, забираясь к Маргарите и закрывая балдахин. — Она ему не спустит и поголодать заставит. Ну еще изгоем побудет за то, что не огреб от меня. Пусть сидит с твоим монахом и слушает проповеди о меридианских Добродетелях. Благодать! — потянулся он, обнял Маргариту и перекатился вместе с ней на спину. — Я бы и завтра никуда не уезжал, — прошептал он, глядя в зеленые глаза. — Постараюсь раньше от Ивара отделаться — и к тебе. Еще проверю, как крепости восстановили и укрепили, а потом точно к тебе. Будешь скучать?

— Ооочень, — жалобно ответила она.

Рагнер внимательно глядел на нее, о чем-то размышляя.

— Что такое? — спросила девушка.

— Да вот, снова думаю о случайностях, благодаря которым я сейчас здесь, с тобой. Я мог бы с Иваром пойти еще несколько лет назад — ты бы девчонкой лет одиннадцати была. Тогда я сбежал и не думал, что вернусь домой, но брат умер… Потом решил, что уж лучше повоюю, чем стану пауком паучьей черепахи… Я часто поражался, отчего же мне такая бестолковая звезда досталась, а ныне, после предсказаний того бродяги, уверен, что всё было ради тебя. Вот и думаю теперь о прошлом и о будущем… Мне даже предложить тебе нечего. Я хотел бы, чтобы ты осталась и после Орензы тоже. Но ты замужем, — грустно улыбнулся он, — а я успел жениться.

Маргарита едва не призналась ему, что не вышла замуж за Ортлиба Совиннака, но вспомнила строгое предостережение брата Амадея и решила, что прежде еще раз расспросит праведника.

— Я же говорила: у меня нынче нет супруга, — сказала она. — Я не хочу быть с ним и боюсь его. Очень сильно боюсь. Он мне опротивел. Я его боготворила, но сейчас… ничего нет от той любви. Ту его сторону, какой я раньше не замечала, я не могу принять и не хочу. Поцелуй меня и хватит думать.

Рагнер так резко ее поцеловал, что она засмеялась.

Когда изнеженная лаской и любовью Маргарита засыпала на груди Рагнера, она думала, что уже ни о чем не жалеет и примиряется даже с тем, что произошло в доме на улице Каштанов. Лица Идера Монаро, Эцыля и Фолькера пропадали, бледнея, растворялись… Исчезал и Ортлиб Совиннак в черной бархатной токе, и его медвежья походка.

________________

Ночью прошел дождь, а к утру медианы первой триады Нестяжания опять ярко засветило солнце. Оно заливало благодатным светом и Элладанн, и душу Рагнера. Он старался выглядеть серьезным, но мыслями то и дело возвращался в красную кровать к зеленоглазой девушке с волосами цвета теплого золота — и начинал улыбаться.

Деревья вдоль Западной дороги оделись в нежную листву, среди них парили розовыми облаками персиковые сады, и уже начала распускаться робким белым цветением сладкая вишня. По Элладанну плыл неповторимый сахарно-пряный запах весны, что окончательно изгнала с царствования холод. Горожанки украсили платья букетиками трогательных фиалок, незамужние девушки поверх чепцов носили пестрые веночки, но всех краше смотрелись уличные девки с синими гиацинтовыми колокольчиками в распущенных волосах — похожие на языческих жриц, они будто славили возрождение жизни, плодородие и любовь. Эти красавицы ходили в обнимку с ладикэйцами, обольстительно звонко с ними смеялись, а торговки сластями предлагали парочкам купить лакомства.

Рагнер Раннор, направляясь в Западную крепость, готовился к непростому разговору с королем Ладикэ. Ивар Шепелявый изводился от нетерпения и требовал от своего союзника брать приступом замок. Рагнер же понимал, что если Альдриан Лиисемский убежит, то штурм двойных крепостных стен будет не только кровавым, еще и бесполезным. Кроме того, чтобы вышел хоть какой-то толк, метательные машины нужно было подвести слишком близко к холму, значит, недопустимо близко к врагу.

«С высоты холма огонь из их пушек легко достигнет нас, — думал Рагнер, — если же ядра попадут в бочонки, то взорвутся не замковые стены, а мои люди вместе с катапультами. Я потеряю оружие и открою противнику то, как его уничтожить: они престанут ужаться и сами нападут. Слишком много доводов против. Пустить одних бойцов без прикрытия громовых бочонков к двойным стенам — всё равно что добрую их часть сразу отправить на тот свет. Скольких я тогда потеряю из трех тысяч и семи сотен, что у меня осталось? Еще тысячу за раз или две? Нет, только не перед скорым наступлением на нас…»

На этот раз король не встретил Рагнера. Его провели в просторную комнату вверху донжона Западной крепости, обставленную как тронная зала: король Ладикэ всегда возил с собой балдахин и Малый трон. Рагнер увидел под пестрыми, синими в золотых дубовых листьях, драпировками важно восседающего Ивара Шепелявого, одетого в сплошные боевые доспехи и синий рыцарский нарамник с витиеватым рисунком родового герба: в круглом венке из дубовых листьев блистала корона, а под ней лежало белое перо Ангела. Рядом с родовым гербом рябили знаки других кланов Меридеи из предков короля — был там вышит и белый морской змей Ранноров, и красный петух Хамтвиров, и огненный кит Хвитсуров, и бурый медведь Винхаэрда, и крылатый лис Канэррганттов; даже были золотой олень королей Бронтаи, пурпурно-голубая мантия королей Санделии, белый единорог королей Аттардии да черная башня Кагрсторов, бывших властителей Лодэнии. К бедру короля Ивара прислонился тяжелый парадный меч в драгоценных камнях, на широкой груди покоилась массивная золотая цепь с крупными рубинами, три перстня перехватывали толстые и короткие пальцы пожилого монарха. Лишь широкую, наполовину лысую голову обделили прикрасами, но и она, будто не желая отставать, ярко розовела пятнами солнечных ожогов с кончика короткого носа да под круглыми глазами короля.

«Если бы корону взял, то и ее непременно нацепил бы», — подумал Рагнер, почтительно склоняясь перед королем и присаживаясь на поставленный для него стул.

За возвращение Сиренгидии королевству Ладикэ Рагнер уже получал тунну серебра. Тунна золота в случае полной победы доставалась королю Лодэнии, родному дяде Рагнера. Да и не ради наживы сражался Лодэтский Дьявол — в средствах после получения наследных земель и женитьбы он перестал нуждаться. Желание убивать тоже им не двигало. Он воевал, потому что любил сражаться, любил проводить дни в походах со своим войском, любил трудные задачи и, главное: любил в итоге побеждать. Вот и король Ивар, хоть весь потемнел от злобы, когда увидел черную фигуру дерзкого герцога, был вынужден сдерживать спесь, дабы бы не разругаться с союзником и не остаться без его таинственного громового оружия.

— Фто фкашефь мне, герфог Рагнер Раннор? — спросил на меридианском король Ивар. Немногим из того, что его искалеченный рот не коверкал, было полное имя Рагнера, и это порой выглядело странно: из кучи смятых слов вдруг хлестко выпадало это лодэтское имя.

— Нечего добавить, — хмурил брови Рагнер, напуская на себя мрачный вид. — Я всё тебе уже сказал: укрепляемся пока здесь — зальем их войско огнем. Если Альдриан и после не захочет сдаваться, то погоним его дальше. Миттеданн и Фольданн — единственные города с каменными стенами до южного побережья, но они небольшие, осады не выдержат — Альдриан в них не будет задерживаться, значит, и тратить силы на их штурм не стоит. Уверен, он спрячется либо в каком-нибудь замке на горе, либо в одном из портовых городов — будет дрожать, бояться измены и заклинать о чуде как король Элла. Альдриан сам всё это понимает. Кабы не твое унизительное условие с поцелуем руки, он уже пошел бы на мировую.

— Я ффоефо мнения не профил! Мои уфлофия ф фамого нафала были факими!

— Знаю, — недовольно ответил Рагнер. — Просто вдруг ты поумнел и передумал.

Король Ивар начал багроветь и покрываться потом, но он замолчал слова, которыми хотел назвать нахального и бесцеремонного герцога.

— Эфо дело феффи! — сжимая кулаки, гневно вскричал он. — И меффи!

Рагнер еле сдержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо, но короля соседней державы злить не стоило, да и войну Ладикэ с Лодэнией герцог Раннор развязывать не собирался. Поэтому он тоже смолчал — рот с большими губами не дрогнул, лишь светло-карие глаза повеселели.

— Гте фы был ффера? — раздраженным голосом поинтересовался Ивар Шепелявый. — Фы ффера долшен был фтефь быфь!

Глаза Рагнера снова стали жесткими и колючими.

— Занят был. Я ничего тебе не должен. А вот ты мне — да! Ты отдал только половину от тунны серебра. Лучше мне ответь: ты еще долго будешь зажимать то, что я заслужил?

— Фофми фамок! — крикнул король Ладикэ.

Пряча улыбку, Рагнер резко встал и быстро устремился к окну: уж очень комичной выглядела злоба Ивара, облеченная в такие словесные выражения, и сдерживаться в столь хорошем настроении он не мог. Когда Рагнер поборол так и рвавшийся наружу смех, то с серьезным лицом развернулся сине-золотому балдахину и пожилому королю на троне.

— Я тебе уже сказал, — сложил на груди руки Рагнер, — не будет штурма замка моим громовым оружием. Сам можешь брать его приступом. Почему нет?

Ивар раздул ноздри и от ярости приподнял верхнюю губу.

— Мои фоины и фак больше ффех фоффродали! Я поферял больфе полофины!

— Ладно, король, хватит нам пререкаться, — миролюбиво проговорил Рагнер. — Я не уступлю. На штурм замка я пока не пойду, говорю тебе еще раз и более повторять не буду. Я не могу сейчас лишиться людей. Скоро прибудут десятки тысяч врагов, а Альдриан всё равно сбежит. Кроме того, не забывай, что за стенами замка кусок земли Мери́диана: один шальной бочонок там взорвется — и мне несдобровать, да и ты так просто не отделаешься — за тебя Экклесия тоже возьмется, не сомневайся… Я знаю, что тебе не терпится покончить со всем, как и мне. И замок глаза тебе мозолит — из этого окна его так хорошо видно! Вот из моего окна другой вид, поэтому я спокоен. Смени комнату, жди и будь готов к новой схватке, — вот тебе мой план! Наплюй на чертов замок: город и так наш. Замок — это просто символ. А Альдриана я тебе достану. У меня нынче личные причины появились. Так что… Никуда он не денется, а ты не позволь себя одолеть в шаге от победы. Я клянусь тебе, что Альдриан поцелует тебе не только руку, но и ногу. Или умрет.

Король Ладикэ удивленно поднял на герцога серо-голубые, в оправе выпуклых век и мясистых морщин, глаза. Он отметил гладкие волосы Рагнера и его иначе перехваченный хвост. Не мог король не обратить внимания и на то, что Рагнер Раннор стал другим — благодушным, — даже самый его жесткий взгляд не пугал, стал притворством: Рагнер перестал смотреть так, словно думал лишь о том, что через мгновенье убьет, а пока решает, каким способом покончить с человеком перед собой.

— Лифные прифины? Ффо ф ффоими фолофами? — нахмурился король Ивар — догадка о том, что союзник перенес вчерашнюю встречу из-за женщины, приводила его в негодование. — Шена быфшего градонафяльника? Та, крафифая?

Рагнер, который еще стоял у окна, всё же улыбнулся на последнем слове Ивара, но тут же собрал губы и прикусил их для надежности.

— Интерес к дамам другого рыцаря — крайне пагубен для здоровья, — несмотря на распиравший его смех, холодно ответил Рагнер. — Я, кажется, тебе уже напоминал об этом мудром изречении… Мне пора, — вздохнул он. — Если у тебя нет ничего нового, я пойду. Мне еще надо осмотреть то, как укрепили ворота. Начну с твоей крепости, буду здесь минимум час, так что… не прощаюсь, — замыслив себе развлечение, улыбнулся он. — Раз ты меня не встретил, то выйди, будь добр, проводить через час, как гостеприимный хозяин, а то другие крепости пострадали намного больше этой, и я спешу туда. Не обессудь, если просто уеду отсюда, — бегать туда-сюда мне некогда.

Рагнер поклонился королю и бодро пошел к двери, прекрасно понимая, что еще сильнее разъярил Ивара этими словами и даже унизил: всё-таки Рагнер, хотя принадлежал к первому воинскому рангу, сам должен был подняться и попрощаться с королем, господином над господами, а уехать без прощания и выражения почестей вовсе не имел права. Дабы не давать повода для опасных перетолков, Ивар Шепелявый спустился вниз перед отбытием Рагнера и сделал вид, что нисколько не обижен.

Покинув Западную крепость, отряд из тринадцати человек выехал на широкую Западную дорогу. По ее краям спешили по своим заботам горожане, вновь работали съестные лавки, кричали водоносы. Рагнер, замечая яркие бутоны на головных уборах женщин, недоумевал, где же они их взяли: цветочницы со своими душистыми корзинками так и не появились в Элладанне. Неожиданно Рагнер увидел девочку лет семи с изможденным лицом, в бедном платье и белом чепчике. Она держала в руках дивной красоты желтую розу, чаша которой едва начала распускаться. Увидав отряд Лодэтского Дьявола, девчонка спряталась в подворотню, но из любопытства далеко не убегала. Рагнер, который ехал ровно посередине своих охранителей, громко крикнул, и их лошади перешли на шаг, а он сам направил Ма́гнгро, большого, черного в рыжих подпалинах, коня, к девочке. Та бросилась вглубь узкого переулка. Магнгро быстро догнал бы ее, но, едва заехав в подворотню, герцог Раннор его остановил.

— Стой! — крикнул Рагнер. — Я ничего тебе не сделаю. Иди сюда немедленно! — приказал герцог, и девчонка в ужасе обернулась. — Иди же: розу твою хочу купить, если продаешь, — громко сказал он.

Бледная от страха девочка, подумав с полминуты, подошла, но так несмело, будто была готова чуть что бежать прочь.

— Украла розу? — строго спросил ее Лодэтский Дьявол.

— Нет, Ваше Величество.

«Она и впрямь считает меня повелителем Ада», — усмехнулся про себя Рагнер.

— Дьяволу нельзя врать, как и Богу, — не меняя серьезного выражения лица, стал шутить Рагнер. — Неизвестно, к кому ты на суд после смерти попадешь. Так откуда роза?

— Мамочка выращивает… в парнице, — ответила девочка, готовая упасть в обморок и от страха, и от долгого недоедания.

Рагнер, подумав, что торговцы снедью задрали цены раз в десять, достал золотой рекс и бросил его девчонке. Та схватила монету налету и, скорее всего, неосознанно. Рассматривать деньги она не стала.

— Иди к воротам ратуши, — сказал герцог. — Отдай розу стражам и скажи, чтобы отнесли ее в мой спальный покой, поняла?

Девчонка кивнула.

— Не бойся там никого. Они страшные, но ничего тебе не сделают. Если обманешь меня, — понизил голос Рагнер, — заберу душу в уплату. А так, — весело добавил он, — сходи в храм, пожертвуй медный четвертак и живи дальше, как жила!

Рагнер развернул коня и поскакал из подворотни к своим охранителям, которые ничего не поняли из произошедшего.

Это были не все чудачества Лодэтского Дьявола — возвращаясь в ратушу, он купил кулек грецких орехов в карамели.

________________

Днем на Главной площади снова устроили одиночные бои, теперь на тупых мечах; выигравшие в них получали вечером лишнюю кружку пива. Впрочем, и без хмельного приза лихие вояки с удовольствием мерялись силой. Кружка пива для них была тем же, чем для Рагнера являлась тунна серебра: символом их доблести и превосходства, заслуженной победой, какую можно потрогать. Вкус такого пива оказывался намного вкуснее обычного.

Пока двое дрались, остальные «демоны» развлекались зрелищем и спорили на деньги. Аргус наблюдал за ними с эшафота, и Рагнер спешился туда же. Погладив морду коня, он передал поводья другому всаднику, а затем подошел к своему войсковому наместнику и скрепил с другом руки знаком двойного единства: мужчины согнули в локтях правые руки, сцепили пальцы и сверху положили крестом левые кисти рук.

— Новости есть? — спросил Рагнер.

— Желтая роза — главная новёсть, — загадочно улыбаясь, ответил Аргус. — Кромё твоих волос.

— Принесла всё же! — обрадовался герцог. — Ты смотри не на меня, а на наших демонов. Они развлекаются — ты изучаешь, на что твои воины годны.

Аргус повернул лицо к площади, но улыбаться не перестал.

— Да сделай же ты грозный лик, тряпка, — шутливым тоном процедил сквозь зубы Рагнер. — Я вот сегодня три раза чуть Ивару в лицо не расхохотался, а пришлось стоять с каменным забралом. Ну и к окну бежать со всех ног… Эфо дело феффи! — сжав кулаки, негромко вскрикнул Рагнер. — И меффи!

Рагнер лишь дернул губами, а Аргус сжал рот, но едва они взглянули друг другу в глаза, как громко расхохотались.

— Вашо Светлость, не надо нами ли потешатося? — донеслось до Рагнера из толпы бойцов.

— Кто там такой смелый? — утирая слезу, с улыбкой спросил Рагнер.

Бой из-за их смеха остановился. Из сидевших на земле рядами головорезов поднялся высокий, светловолосый парень лет двадцати, деревенской наружности: нос картошкой, соломенные брови, веснушки.

— Ре́рнот! — воскликнул Рагнер. — С острова Фёо. Ты жив еще, надо же!

— Надо жо ощё живать, — улыбнулся «белобрысый», польщенный тем, что герцог Раннор помнит его имя. — Пущой мой чёрт со свойною чёртихою милуется подольшое, овось зоценит мою доброту…

— На это я бы не надеялся, — усмехнулся Рагнер: люди, которые перед ним не робели и могли ответить шуткой, всегда ему нравились.

Рагнер бросил взгляд на окна ратуши и увидел светлый девичий силуэт, настолько прелестный его глазам и милый сердцу, что он не смог отказать себе в желании покрасоваться. Хитро улыбаясь, он спрыгнул с эшафота и подошел к бойцам, что недавно дрались.

— Сёргёс и Ру́нтер, вы уж не держите зла, что прервал, — сказал он. — С меня вам вечером по кружке пива. Передохните и через четыре боя снова начинайте. Сёргёс, ты прям как медведь прешь: любого перепугаешь, — обратился Рагнер к мощному бородачу. — Всё отлично, но последи за левой ногой: порой ты ее выставляешь дальше меча. Рунтер, — посмотрел он на вымотанного боем, худощавого парня со светло-русыми волосами, — очень и очень неплохо: и удар верный, и защита. Ты ловкий, и будь у тебя настоящий меч, может, и нашего непобедимого Сёргёса бы подрезал… Но если хочешь большего добиться, то тебе нужен могучий удар. Вот он, — махнул Рагнер на статую Олфобора Железного, — мог проломить мечом башку, да до зубов, да башку в шлеме! — так записано в «Книге Гордости»… Впрочем, еще там написано, что победил его в поединке монах… Ладно, враки не враки, но ты, Рунтер, таскай больше тяжестей, коли дрова и ходи на руках. Пока же вся твоя сила зря тратится в защите. Отдохни и что-нибудь придумай… Давайте, туда демоны, отдышитесь, — кивнул он им на толпу головорезов. — А ты, Рернот, бери боевой меч, а не эти палки, и иди сюда ко мне, — позвал он словоохотливого блондина.

Подумав, белобрысый парень вышел, вынимая из ножен острый клинок. Он был без шлема, зато в кирасе, кольчуге с короткими рукавами, наручах, поножах да держал большой щит. Наверняка его под кольчугой имелась защитная стеганая безрукавка из небеленого льна и пеньковой ваты.

— Жарко тебе, должно быть, — сказал Рагнер, начиная расстегивать ворот кольчуги. — Я вот запарился: сил никаких нет.

Рагнер снял черную кольчугу из колец и пластин — остался в черной рубашке навыпуск и в черных узких штанах. Кольчугу он сбросил на эшафот, ремень с кошельком и кинжалом — туда же, только рыцарскую цепь с мечом передал Аргусу в руки.

— А ты как, Рернот, может, тоже что-то снимешь? — выходя место боя, спросил Рагнер.

— Не, я с Фёо… — ответил Рернот. — Осогреваюся на югах хотя бо.

— Ладно, тогда нападай на меня. Это приказ.

Рернот огляделся — толпа головорезов тоже не знала, что произойдет.

— Рернот, давай, не трусь, — раздраженно говорил Рагнер. — Времени у меня нет, чтоб с тобой тут торчать. Не нападешь — сегодня же пошел вон из моего войска. И нападай честь честью, если жить хочешь, — сделал Рагнер свои глаза холодными и злыми.

— Дажо мёча не бёрёте, Вашо Светлость? — удивленно спросил Рернот.

— Возьму, когда своим махать научишься. А так… Убью тебя еще, а ты мне почти земляк.

Рернот подумал и отложил щит. Держа перед собой двумя руками меч, он стал медленно подходить к Рагнеру. Зрители меж тем обсыпали окна соседних домов в три ряда, кто-то даже выбрался на карниз.

— Рернот! — прикрикнул Рагнер, безмятежно замерев с руками на поясе, словно это не к нему приближался здоровяк в броне и с остро заточенным мечом. — Болтать лишь умеешь и лезть в разговоры старших! Ранишь хоть раз или рубашку порежешь — с меня бочка пива в тридцать шесть ведер — угощай всех! Убьешь — давай, смельчак, сватайся к моей вдове!

Толпа рассмеялась: Рернот на жениха для герцогини не тянул. Разозленный тем, что над ним хохочут, парень кинулся на Рагнера, намереваясь перерубить того в поясе. Герцог с кошачьей ловкостью отпрыгнул назад, отчего удар Рернота пропал, затем будто рухнул, ударив противника по ногам, и опрокинул того на брусчатку. Без тяжелой защиты Рагнер мигом вскочил. Пока Рернот, опираясь на свободную руку, поднимался, он выбил ногой его меч, мастерски поймал оружие противника и замахнулся сам — сделал вид, что еще немного и опустит клинок на голову Рернота — «белобрысый» в испуге плюхнулся назад на камни. Бой длился меньше минуты, и по его завершении на всю площадь раздались овации, перемешанные с оглушительным свистом: лодэтчане истово восхищались и гордились своим вождем — те, кто сидели, все встали. Рагнер протянул руку Рерноту, помог тому подняться и отдал меч.

— Не кисни, — тихо, чтобы никто их не слышал, сказал Рагнер. — Был бы ты легче обряжен, может, и вышло бы толку больше. А так: тяжелый, потный, пить хочешь — целый день на жаре — под нагрудником уже пожар вот-вот случится… Тело зря нагружаешь и утомляешь без нужды. Рернот, я понимаю, что в этом железе ты себя тверже чувствуешь, но учись быть голым да не слабым перед мечом и человеком, который его держит. Мужик ты и правда смелый, так чего боишься? На другой бой сними кирасу и защиту с ног. Готовься и кольчугу скоро снять. Убить тебя здесь никто не собирается, не то что в бою. Ну что такой смурый? — усмехнулся Рагнер, видя, что парень, который считал себя великим воителем, поник головой. — Подумаешь, проиграл… Я тут любого уделаю, а то, что на землю сел… Бывает… Никому неохота умирать, да еще в такой прекрасный весенний день, — главное: подняться и снова попробовать навалять… И я не раз проигрывал… Дай-ка мне свою пятерню, — протянул Рагнер согнутую в локте правую руку.

Рернот сразу заулыбался от такой чести — побрататься с самим Лодэтским Дьяволом и, довольный, соединил свою руку с его рукой «в замок».

— Теперь сделай так, чтоб я не пожалел, — так же тихо, но зло сказал Рагнер, разжимая пальцы — Если опозоришь наше братство, я тебе эту руку отрублю. Больше в мои разговоры первым не лезь. Я и покалечу тебя, и лицо разобью так, что уродом останешься.

Приглаживая волосы и отряхивая одежду, Рагнер отошел к эшафоту. Раздался новый шквал оваций со свистом от восхищенной толпы вояк. Герцог Раннор лишь улыбнулся и, забирая у друга свой меч, сказал ему:

— Аргус, угомони их живо.

Тот поднял вверх полусогнутую, сжатую в кулак руку — и шум стал резко стихать.

— Заткнулись! — крикнул Аргус. — Следующие на сёрёдину! Живее шевёлимся! Чёрез минуту не начнём: расходимся и драим свои жилища, а кто-то и уборные!

Рагнер закинул кольчугу на плечо, на руку положил цепь с кошельком, а меч взял так, чтобы его можно было легко достать из ножен. С угрюмым лицом он пошел к ратуше и у входа в нее оглянулся — новый бой уже начался.

Зайдя за ворота, он увидел Маргариту в светло-голубом платье — том самом, в каком она когда-то провела свой «идеальный день» Матронаалия. Нежно-голубой, почти белый, цвет платья очень подходил и нынешнему светлому, солнечному дню: девушка казалась олицетворением весны и ее свежести. Черная свирепая Айада, виляя хвостом, стояла подле нее. Силясь «удержать грозное лицо», Рагнер направился к ним.

— Ты чего мне тут, пленница, вольно шастаешь? — резко спросил он девушку, положив свободную руку на собачью голову, что стала тереться о его ладонь и лизаться. — Чего молчишь? Отвечай давай.

От такого приветствия Маргарита изумленно округлила глаза и часто захлопала ими.

— Соскучилась… — тихо и обиженно сказала она. — И Айада тоже…

Рагнер вздохнул и дал команду собаке на лодэтском. Та бросилась к деревьям у конюшни, а он повернулся к девушке и улыбнулся:

— Еще не расплакалась? — уже с нежностью глядел он на Маргариту.

— Рагнер! — выдохнула она. — Ты такой…

— Тс… тихо, — цыкнул он. — Ты так тряпку из меня сделаешь, — ласково добавил Рагнер — Видала, что пришлось только что учудить? А то решили, что я размяк тут с тобою и добрым стал.

— Видела, — сдвинула она брови. — Чуть сама не умерла от переживаний. Хорошо, что быстро всё закончилось.

— Розу принесли?

Маргарита сразу же расцвела и кивнула.

— Она просто чудесная, Рагнер!

— Рад, что понравилось, однако я не тебе ее купил.

— А кому?

Маргарита пыталась понять: новая ли это шутка или он серьезен. На ее губах лежала легкая улыбка, но зеленые глазищи пытливо смотрели на Рагнера.

— Кому-кому… — пробурчал он. — Айаде!

Маргарита сжала губы в притворном гневе, зато теперь ее глаза пылали любовью.

— Куколка моя, — прошептал Рагнер. — Иди наверх… А то я хочу тебя целовать, а здесь нельзя — ты у меня пристойная дама. Но еще немного, и я сломаюсь. Пошли, моя красавица. В таком узком платье здесь вообще не стоит разгуливать. Я минут через восемнадцать приду к тебе, — подмигнул он девушке, которая опять заулыбалась и немного порозовела в щеках.

Он подозвал Айаду и проводил Маргариту до лестницы. Девушка и собака поднялись наверх, Рагнер же быстро осмотрел, что происходит в залах первого этажа, после чего сам поднялся по лестнице.

— Соолма у себя? — спросил он у дозорных на втором этаже.

Те подтвердили. Сбросив им на стол кольчугу и ремень с кошельком, но не расставшись с мечом, Рагнер пошел выше. Он постучался в дверь второй спальни на третьем этаже и услышал голос Соолмы. Открыв незапертую дверь, мужчина увидел свою подругу у окна. Ее лицо ничего не выражало, но Рагнер хорошо знал Соолму и видел, что она скрывает за показным равнодушием боль.

— Здравствуй, — проходя к окну, сказал он.

— Здравствуй, Рагнер, — спокойно ответила Черная Царица.

— Кормила сегодня собаку?

— Конечно, — с серьезными глазами улыбнулась она и обратила лицо к замку.

— Значит, розу видела… — заключил Рагнер и вздохнул. — Соолма, кажется, у меня с ней чувства… любовь… Хочу, чтобы ты знала. Что скажешь? Только не лги.

— Я рада за тебя, — холодно говорила Соолма. — Я могу ее принять, если ты так хочешь. Не беспокойся.

— Я собираюсь хранить ей верность, — тихо сказал Рагнер, внимательно глядя на свою подругу. — Иначе она не простит и иного не примет.

Соолма скривила рот. Ее черные глаза будто застонали в муке.

— Говорил тебе: не влюбляйся в меня, — продолжал Рагнер. — У нас никогда не могло быть будущего, сама всё прекрасно знаешь: рано или поздно всё бы закончилось… Да и не стою я твоих страданий. Сейчас ты убедилась в этом лишний раз.

— Не продолжай, — справилась с собой Соолма. — Я всё понимаю.

Рагнер посмотрел на нее еще немного и, не зная, что еще сказать, пошел к выходу.

— Спасибо, — произнес он у двери. — Если теперь тебе что-то не захочется для меня делать — просто скажи. Или если комната другая нужна, то выбирай любую…

— Нет. Я привыкла. Не тревожься ни за меня, ни за себя. Ни за нее, — холодно говорила Соолма. — Я не причиню ей вреда.

— Хорошо, спасибо еще раз, — открыл Рагнер дверь, но остановился в раздумье на пороге. — Вот еще что… Собаку больше не корми. Ты там ныне не только розу можешь увидеть. Больно будет нам двоим.

С этими словами он вышел в коридор и там тряхнул головой, прогоняя из нее образ Соолмы — страдающей, но гордой, и такой дорогой его сердцу подруге, что он убил бы любого, кто бы ее обидел. В этот миг Рагнер Раннор хотел убить самого себя. Однако через пару шагов он уже улыбнулся, зная, что его с нетерпением ждет подобная весне златоволосая красавица. Рагнер сбежал по лестнице на этаж ниже и, к своему удивлению, обнаружил у дозорных взволнованного Эорика.

— Чего еще? — проклиная всё на свете, спросил Рагнер.

— Градоначальник, — сказал тот. — Только что. В башне ждет.

Теперь Рагнер по-настоящему помрачнел. Он тяжело посмотрел на друга и, перекосив рот, задумчиво усмехнулся.

— Замени Аргуса, — сказал Рагнер. — Пусть он идет к входу в башню. Я там тоже буду. Совиннак в кабинете?

Эорик кивнул и поспешил вниз. Рагнер в молчании надел кольчугу, закрепил ремень и цепь. Снимая с головы капюшон и выправляя хвост волос, он с печалью посмотрел на дверь своей спальни, после чего стал медленно спускаться по лестнице.

________________

В кабинет, что был на последнем этаже смотровой башни, первым вошел Аргус, Рагнер появился за ним. Ортлиб Совиннак стоял у окна, заложив руки за спину, смотрел на Главную площадь, где шли бои, и не спешил оборачиваться. Одет он был как средней руки торговец — в тунику до колен с воротником-капюшоном. Голову венчала черная тока из фетра. Напольные часы в кабинете показывали конец третьего часа. Обычно так рано Рагнер в ратушу не возвращался — и из этого следовал вывод, что бывший градоначальник наблюдал за тем, как он приехал и как дрался.

«Значит, Маргариту тоже видел в окне», — понял Рагнер и сказал своим людям по-лодэтски:

— Выйти всем, кроме Аргуса.

Рагнер прошел к стульям у большого стола в центре кабинета, подвинул один из них ногой для градоначальника, а сам сел по другую сторону стола. Аргус остался стоять с рукой на мече недалеко от двери.

Ортлиб Совиннак медленно повернулся и встретился взглядом с Лодэтским Дьяволом: глаза-прорези столкнулись с колючим стеклом, и никто не собирался уступать.

— Садись, — процедил Рагнер.

Они вместе отвели глаза. Ортлиб Совиннак, будто бы не замечая Аргуса, протопал мимо него вглубь кабинета и сел за спиной Рагнера на скамью. Тот, разворачиваясь по ходу движения бывшего градоначальника, был вынужден встать, повернуть стул, снова сесть и сложить на груди руки так, чтобы его правая ладонь касалась рукояти кинжала.

— Как будет угодно долгожданному гостю, — усмехнулся он. — Шапку сними.

Ортлиб Совиннак молча снял току и шапочку под ней, наклонил голову.

— Гюс Аразак, — сказал Рагнер правду, на всякий случай защищая Маргариту.

— Разумеется, — усмехнулся Ортлиб Совиннак, надевая нижнюю шапочку и току. — Гюс — пронырливый подлец и гнус. Так я его прозвал… Он сперва кажется полезным… особенно, когда садишься с его спины на коня… Но вы еще крупно пожалеете, как и я, что связались с ним.

— С чем пожаловал? — холодно спросил Рагнер. — У меня мало времени.

Ортлиб Совиннак гордо поднял голову, выставив вперед бородку клинышком.

— Я готов вам помочь, — ответил он, упустив почетное обращение к аристократу. — Я дам вам план подземного хода. По пергаменту будет видно, что ему не менее сотни лет. И вторую, с таким же планом, дам бумагу, какой тридцать лет. Время — это доказательство неподдельности бумаг. Ход Альбальд Бесстрашный приказал засыпать много лет назад после неудачного заговора, но завал лишь на выходе и его можно будет разобрать дня за три. Герцог Альдриан о нем не знает. Ведет ход в покои самого герцога Лиисемского. Всё очень просто.

— Слишком, — проговорил Рагнер, не сводя глаз с бывшего градоначальника. — А как насчет других ходов? Или Альдриан дурак, что имеет один заваленный ход из замка?

— Я вам и о другом расскажу, не беспокойтесь, — с достоинством в голосе отвечал Совиннак. — И как заманить в ловушку герцога Альдриана Лиисемского, тоже открою, но дальнейший разговор случится только после того, как моя супруга покинет ратушу и будет в безопасном месте. Я же останусь. Я не боюсь. Когда она будет в безопасности, вам принесут планы и я проеду с вами туда, куда пожелаете. Более я ничего не скажу, пока она не покинет это здание и я не увижу ее на площади в том окне.

Рагнер встал на ноги.

— Мне неинтересно, — ответил он.

Ортлиб Совиннак ожидал чего угодно, но только не этого. Он непонимающе и зло взглянул на Рагнера, а тот ему самодовольно улыбнулся.

— Я ухожу, — сказал Рагнер. — Ты тут тоже не рассиживайся. Кабинет люб тебе, да он уже не твой, а мой. После меня — на выход. Тебя проводят за ворота, и чтобы больше я твою бородатую башку не наблюдал — она мне не нравится. С удовольствием попрощаю ее с твоей толстой шеей.

Рагнер направился к выходу. Совиннак вскочил со скамьи и крикнул:

— Говори, что хочешь! Всё сделаю!

Рагнер хотел уйти, ничего не ответив, но у порога развернулся и с презрением посмотрел на бывшего градоначальника.

— Шестнадцать полных дней прошло! Нужно было появиться намного раньше.

Он вышел, хмурясь, напряженно думая и вспоминая короткий разговор. На винтовой лестнице, не оборачиваясь к Аргусу, Рагнер сказал:

— Альдриана уже нет в замке.

Они продолжили спускаться, и только на первом этаже Рагнер остановился.

— Он бы не пришел так поздно, если бы действительно хотел сдать своего герцога, — тихо сказал Рагнер Аргусу. — Скажи, что ты думаешь?

— Скорее всёгё, ты прав, — ответил его войсковой наместник, отводя в сторону глаза. — Разговор был слишком коротким. Нё он собирался остаться. Мы могли бы понять, допрашивая, лжет ли он.

— Нет… Он бы сказал нам правду, но как-то всё равно обманул бы нас… У этого медведя два выхода из берлоги, как у барсука из норы… если не больше… Так, скоро будет наступление. Три дня у нас есть. Скоро будут гости — надо их встретить так тепло, как мы умеем, — растянул улыбкой свои большие губы Рагнер. — Позаботься, чтобы войско завтра было трезвым. С завтрашнего дня совсем не пить. Начинаем готовиться к громовой атаке.

Рагнер замолчал и прислушался.

— Слышу, как он топает, — тихо добавил герцог. — По этой лестнице, должно быть, едва забирался в свой кабинет… Еще и волевой… Вот что… — нахмурился Рагнер. — Ты думаешь: что я только из-за нее так поступил. Не только. Сложно объяснить… его кабинет в том желтом доме оказался очень непохожим на спальню в ратуше, где я живу: будто два разных человека. Я таким людям не доверяю. Но ты прав в том, что если бы я только из-за нее решал, то и тогда, не думая, его бы выставил.

________________

Маргарита сидела за столом, уткнув в него локти и поддерживая ладонями голову, убранную белым, шелковым платком. Ожидая куда-то запропастившегося Рагнера, она любовалась желтой розой, что обрела дом в округлом стеклянном кувшине. Уделив всё внимание цветку, девушка не видела, как входил и выходил из ратуши Ортлиб Совиннак. По странному совпадению Маргарита думала о «муже» и о том, что тот ни разу не подарил ей букета или иного бесполезного, но милого подарка, — ни до, ни после венчания. Затем она осознала, что ей вообще никогда до этого дня мужчины не дарили цветов. Даже Нинно, не считая ирисов на колечке.

Она услышала стук в дверь и узнала «руку», но на всякий случай спросила прежде, чем открыть дверь.

— Умница моя, — зашел Рагнер, закрыл дверь на засов и обнял ее. — Не забывай спрашивать.

— Ты опять в кольчуге… — удивилась девушка.

Рагнер вместо ответа быстро поцеловал ее и отошел.

— Айада! — крикнул он, проходя в комнату. — Твоя очередь, моя девочка.

Собака уже неслась к нему — через миг она прыгнула лапами на нагрудные пластины и нежно заскулила хозяину в лицо, будто хотела сказать, что соскучилась намного больше Маргариты. Рагнер, чтобы не поранить собаку, осторожно взял ее за передние лапы и спустил их на пол. Приказав Айаде сидеть, он стал наглаживать ее большую черную голову.

— Что случилось? — спросила Маргарита. — Ты какой-то не такой… Или ты опять меня разыгрываешь? — весело прищурилась она.

Рагнер потянулся к ней и снова поцеловал, затем достал из кошелька небольшой мешочек из камышовой рогожи.

— Это тебе, — сказал он. — А роза Айаде!

Маргарита, успокоившись, взяла кулек. Рагнер чмокнул ее в лоб, отошел к сундуку и стал снимать кольчугу, а девушка присела за стол и, открыв мешочек, искренне обрадовалась лакомству.

— Спасибо, — положила она орешек в рот. — И за розу тоже. Я когда ее увидела, так поверить не могла. Еще ведь так рано для роз. И целый день я сижу и смотрю на нее… Лишь когда Айада тебя почувствовала и встала, то я тебя увидела на площади… — говорила она и грустнела. — Рагнер! Что случилось?

Рагнер молча подошел к сидевшей за столом девушке, встал позади нее и, обнимая ее за плечи, поцеловал в макушку через платок, а потом уткнулся носом в ее голову.

— Кушай сласти, — услышала Маргарита его тихий голос.

— А ты хочешь?

— Нет.

— Я боюсь жевать, пока твой нос в моей голове: вдруг его откушу, а безносый рыцарь мне не нужен, — пошутила Маргарита, но Рагнер не откликнулся шуткой.

Он разомкнул объятия и присел рядом с ней на стол. Не улыбаясь, Рагнер легонько приподнял лицо девушки и нежно погладил ее щеку пальцем.

— Правда роза понравилась? — тихо спросил он. — Всего-то цветок… Завянет через пару дней, и ты о ней забудешь.

— Нет! — встала она со стула и сама обняла его за шею. — Не забуду никогда. К тому же мне до этого дня мужчины никогда не дарили цветов. Ну, лишь брат Амадей однажды тоже желтую розу дал, но он же священник, а более никто, даже дядюшка или братья…

Улыбаясь, Рагнер простонал в притворной жалости и крепко прижал ее к себе.

— Бедняжка! Тогда это хоть не первый, но последний цветок в твоей жизни!

Маргарита запрокинула голову — он, извиняясь, поджал губы.

— Я не шучу. К таким угождениям я не склонен… Я сам не помню, сколько лет назад дарил цветы. Лет шестнадцать прошло — это точно. Еще до Сольтеля…

— Тогда я тем более эту розу никогда не забуду, — прошептала Маргарита, преданно глядя на него зелеными глазищами.

Вздохнув, Рагнер стал снимать с ее головы платок. Под ним показались собранные в жгут и закрученные в пучок волосы.

— Никого больше на площади не видела? — спросил он, расправляя светлые локоны и любуясь их золотым блеском.

— Много кого. Там же поединки… Аргус на эшафоте…

— Раз Аргус на эшафоте, то не видела… — тихо и медленно проговорил Рагнер, поднял девушку на руки и понес ее к кровати.

Он уложил ее на красное покрывало, но более трогать не стал: упал рядом и закрыл лицо локтем. Маргарита молчала, понимая, что произошло что-то очень плохое, и затаив дыхание ждала его слов.

— Рааагнер, — жалобно позвала она. — Я сейчас заплачу.

Он вздохнул, опустил руку и повернул к ней голову.

— Говорил же, что боюсь тебя. Вот, надо бы сказать, а не решаюсь, — он провел рукой по ее волосам, задерживая руку у щеки. — Твой супруг только что приходил…

Маргарита широко раскрыла глаза. Рагнер убрал руку, а девушка села на кровати спиной к нему и стала размышлять над услышанным.

— Ты свободна, — произнес он. — Если хочешь, то уходи.

Маргарита резко развернулась и хмуро уставилась на него.

— Серьезно, — тихо сказал Рагнер. — Мои люди отвезут тебя в дом твоего дяди к тому вонючему деду. Супруг наверняка быстро найдет там тебя.

— Так Ортлиб меня не ждет? — с надеждой спросила Маргарита. — Ты с ним договорился или нет?

Рагнер приподнял голову и строго посмотрел на нее.

— Ты меня за кого принимаешь? Я тебя вот так просто сменяю, как уже ненужную вещь? Тебя, красивую, на скрягу Альдриана, да ради старого, плюющегося Ивара?

Маргарита обрадовалась и бросилась к нему на грудь не хуже Айады.

— Рагнер! — глядя в его глаза, возмутилась она. — Ты меня доведешь! Сразу сказать не мог? Я думала, что Ортлиб уже меня поджидает!

— Пытался сказать, как умею, — повеселел Рагнер и обнял ее. — Так что, у тебя супруга точно больше нет?

Маргарита помотала головой.

— Надо было всё же вдовой тебя сделать, — проворчал Рагнер. — Еле сдержался… Если бы слова не дал, то…

— Он ушел? Живым и невредимым?

Рагнер кивнул.

— Ну и хорошо, — ответила она, запуская руку в щель рубашки и поглаживая его грудь — Не хочу, чтобы такой страшный грех на нас висел.

— Ты моя добросердечная! Я же рыцарь: мне можно убивать без греха.

— Он мне жизнь спас, — серьезно проговорила Маргарита. — Я не хочу быть с ним и боюсь его, но смерти ему никогда не пожелаю. Пусть будет сам по себе и живет как ему угодно, — снова начала она поглаживать грудь Рагнера.

— Пару минут, моя добрая красавица, — вздохнул он и остановил ее руку. — Я пойду ополоснусь: весь потный от этой жары. И побреюсь, пожалуй, а то будешь у меня ходить, как Ивар, с красным носом и щеками.

Рагнер, вспомнив короля Ладикэ, тихо засмеялся, закрыв лицо ладонями и порой фыркая в них.

— С меридианским у тебя вроде неплохо, — опуская руки, сказал он. — Знаешь, как этот шепелявый, старый хрен тебя обозвал? Крафифая!

Маргарита тоже рассмеялась.

— Крафифая моя! — обнял ее Рагнер и перекатил на спину. — Из-за такой крафифой война могла начаться между Лодэнией и Ладикэ. Я всю встречу держался, но этого вынести не мог — в конце концов улыбнулся. Бедствия, значит, у всех из-за тебя, — нежно поцеловал он ее губы. — Я сегодня едва этих всех не переплюнул!

Рагнер приподнялся на кровати и, стоя на коленях, расправил плечи — будто сбросил с них тяжесть.

— Ладно, крафифая, пойду приведу себя в порядок и тоже буду крафифивым… На самом деле нехорошо смеяться над Иваром. Я его как никто понимаю: я тоже когда-то не все звуки выговаривал, но ты бы у меня была «кашивой», а не «крафифой»… — улыбнулся он, показав серебряные зубы. — Быстрее бы отделаться от этого шепелявого козла, — потер он лицо руками, вставая с постели. — Видеть его нету сил.

Сделав пару шагов к уборной, Рагнер вернулся, оперся рукой о столб в изголовье кровати и внимательно посмотрел на Маргариту — она запрокинула к нему голову.

— Поедешь со мной в Лодэнию? — спросил Рагнер. — Правда, как и говорил, не много я могу тебе предложить: лишь мой старый замок в Ларгосе. Ну а там — посмотрим…

Зеленые глазищи будто стали ярче. Не раздумывая, Маргарита радостно кивнула головой, а рот Рагнера расплылся в широкой улыбке.

— Не уходи никуда! — приказал он. — Так и лежи! Я мигом.

Он подошел к собаке и, поглядывая на Маргариту, стал что-то говорить Айаде на лодэтском.

— Раз так, — сказал он. — Будешь ты теперь Айаду кормить, пока меня нет. Я сегодня приучу ее к тебе. А потом и рубашки мои стирать заставлю! — строго добавил он.

— Я с радостью. Я умею стирать.

— Ни за что! Ты у меня только для любви. И еще сласти трескать, — взял он мешочек с орехами и кинул его на кровать рядом с Маргаритой.

— Чтобы скучно не было, пока я там вожусь.

Оставшись одна, Маргарита перевернулась на живот и положила в рот орешек. Ее взгляд уткнулся в розу, и она с нежностью посмотрела на дверь, за какой шумел Рагнер.

«Лодэния, — думала она, — королевство, похожее на спины трех гигантских рыбин. И еще множество мелких островов-рыбешек плавают около них».

Девушка резко встала с кровати, бросилась к своим учебникам на столе, взяла «Географию» и открыла карту Лодэнии. Она нашла Ла́ргос посредине полуострова Ти́дия: указывающий на храм меридианский крестик в треугольном сколе вогнутого контура на карте.

«Самая северная страна! Линия Льда так близко!»

Ощущая шероховатость краски, Маргарита провела пальцем по названию родного города Рагнера и. не сдержавшись, поцеловала крестик на карте. После она отложила учебник, прикрыла ставни и снова легла на кровать. Поглаживая пальцами свой живот, она улыбалась.

«Новая жизнь и вне меня, и внутри меня, — думала Маргарита. — Я должна была бы бояться того, что ждет нас с моим малышом, но раз Рагнер будет рядом, то я ничего не боюсь».