С востока на запад. С острова на материк. С ОСТРОВА НА МАТЕРИК (Римид Нигачрок)

Жаль прошлого не жаль

То я боюсь забыть былое,

Перебирая день за днем,

То говорю себе, не стоит

Хранить, а выжечь бы огнем.

А вскоре снова пыль сдуваю

С далеких дней, и улыбнусь

И фото старому, листая

Альбом, а он наводит грусть.

Нет, нет, нельзя так беспокоить

Почти уснувшую печаль,

Пусть остается всё в покое,

Не жаль мне прошлого, но жаль…

И лето нынешнее тоже

Уйти неспешно собралось,

Забыть весну оно поможет,

Весна опять придет авось.

Ведь жизнь моя не настоящая,

С надеждой верится мне в ложь,

И не меня уложат в ящик,

На мертвеца я не похож.

Трех лет девчонка прибегает,

Влезает к деду на коленки,

И он как дочку приласкает

Свою же внучку. Эта сценка

Невольно в прошлое забросит,

Когда ты сам такой же кроха

Трех лет, пяти и даже в восемь

Звал мамку, если было плохо.

А мамы нет, и некому утешить,

И старику и плакать не пристало.

В минувшее ни поездом, ни пешим

Не попадешь, а там бы снять усталость,

Одежду сбросив, с берега нырнуть.

Как хорошо!.. Уходит тихо лето,

Но я вернусь, меня ты не забудь,

Дитем опять когда-нибудь и где-то,

Как в той же внучке мамина душа

Живет, быть может, я не узнаю.

И дни ушедшие, меня уж не пугают,

Подхватят внуки душу и мою…

Кроме меня никто

Кроме меня, кто мне расскажет,

Как жил, что делал, где бывал,

Ни друг, ни брат, ни мама даже,

Роман в стихах всю жизнь писал.

Случайный плёвый эпизод

Переложу под рифму слова

Экспромтом, бегло, так сойдет,

Тяп-ляп, минута, стих готовый.

Опилок, щепок, веток горы,

Я строил храм воображеньем,

Хотелось жить, не жить в котором,

От бед реальных утешеньем.

И мне неважно, есть ли уши

Внимать пустяшные рассказы,

Держать в темнице пленной душу

Ни час, ни миг не стану даже.

И лучший друг, и враг коварный,

Я сам себе, и мне не скучно,

Душа звучит струной гитарной,

Я ум настрою с ней созвучно.

Кто может лучше рассказать,

Кроме меня, судьбу мою же,

В ней бури, слякоть, тишь и гладь,

И тот рассказ мне только нужен.

Но если есть, кто будет слушать,

Не удержусь пред искушеньем,

Изнанкой выверну я душу,

Доверю другу с подношеньем.

Что есть, забуду я, коварство

И подлость, зависть и корысть,

Как только лишь проглотят яства,

В тот час и душу станут грызть.

Истопчут солнечное поле,

Сорвут цветы, загубят сад…

Я их впустил по доброй воле,

Так прогоню в тот час назад.

Держать калитку на запоре

Не стану, если захотят

Войти, не буду с ними спорить,

Друзья вы если, вам я рад.

Старатель

Говорят, на юг Сибири

Люди едут мыть песок.

А пока ты парень в силе,

Вань, поехать ты бы смог?

Зазывал в артель рабочих

Наш купец, готов рискнуть.

Мы живем уж бедно очень,

Но опасный длинный путь.

Там, на речке, на Амыле,

Говорят, в тайге глухой,

Золотишко люди мыли,

И с богатством шли домой.

Ладно, батя, я готовый

Постараюсь для семьи.

Воротиться, дай нам слово,

Нужда давит, нас пойми.

Верхом, пешком, в телеге

Продвигались на восток,

Степи, горы, топи, реки…

Пропадем, спаси нас Бог!..

Добрались — проходит месяц,

Край земли, медвежий край.

«Будем хату ставить здеся!

Инструмент-ка разбирай!»

Рядом горная речушка,

Сосны, пихты и кедрач.

Бревна тащит на горбушке,

Наш Иван, ого, силач!..

Вот и стал Иван старатель,

Ему латок, лопата и кайло —

Жена и батя, и приятель;

И гнус сосал, и солнце жгло.

Мечтал, найти бы самородок,

Иль россыпь горстью загребать.

Зима и лето — мчались годы…

До нитки спустит всё опять,

Как в кабаке фарта найдет,

Забудет, что его заждались,

Что обещал он наперед,

И пьет потом уж от печали.

Но девку всё-таки сосватал,

Из местных, сущая дикарка,

Он бросил пить, поставил хату,

И баньку топит очень жарко.

Год-два — родит ему сынка,

Еще годочек — девка в доме.

Пусть и крепка еще рука,

Но кашель бьет и кости ломит.

В семь лет сгорел Иван и помер,

Детей — две девки, три сынка,

Кормильца нет — и горе в доме.

Песком златым полна река…

Последыш

Дочки, дочки и что, носитель фамилии — раз!

Эти — замуж, отрезан ломоть, ты — наследник,

Повырастали и в город, им он лучше горазд,

Хоть колхоз и богат, и я в ряду не последний.

Что, Владимир? Ты тоже стыдишься села?..

Дом куда же: умру, кто останется? Мыши!..

Комсомолец, отличник, работник — хвала

Раззадорит и сгинешь: старика-то ты слышишь?

Дочи: Женя с Машей, и Катя, ты — последыш,

Мне в награду, женись, коль приспичит, но здесь.

Тятя, я, как они я хочу, в город, я учиться уеду!..

Если нет — пропаду, опозорю фамилии честь.

Вот тут пишут: вербуют на стройки Востока.

На три года всего, я туда и рвану рубить рубль…

Мамку с кем, как умру, ей вдовой одинокой?..

Дочки в город возьмут: молодым она в убыль.

Здесь бы жил: дом родной, ты и плотник, и столяр,

Мы династии род: дед твой, прадед топориком тюкал…

Тятя!.. Отслужил я три года, и толку что спорить —

Я путевку уж взял… Сын, жизнь скверная штука:

Царь Николка, война, революция, снова война,

Нахлебались беды, и березовой каши наелись,

Не тайга, так пропали бы, в лихолетья спасала она…

Ладно уж, когда едешь? Тятя, осталась неделя.

Тять, прости!.. Бог простит… Год, но три я не сдюжу,

Не увидимся, сын, хоть оградку сработать вернись.

Вот такие, как ты, восстанавливать Родину, нужен,

У меня — по откос, у тебя начинается жизнь…

Письмо на материк

…Живешь, узнал от Жени, в Новосибе,

Тебе, мол, Катя выделила угол,

Мария, мол, учителем в поселке, на отшибе,

Мам, в город кинулась, с какого перепуга?..

Колхоз оставила, и дом, могилка зарастает,

А я приехать к вам пока что не сумею,

Женился осенью, жизнь в прошлом холостая,

Она из местных Шура, дочь годовалую имеет.

Рублю я дом себе, от Мякшиных отдельно,

Жить вместе тесно, а в общаге невтерпеж.

В приданном куры, хряк, да и корова стельная.

Зимой в два метра снег, дорогу не пробьешь.

Да, остров Сахалин, край этот каторжанский,

Тайга и сопки; народ: ороки, айны да японцы,

И зоны, и военных встретишь, и гражданские,

Восток далекий, там, где всходит солнце…

Кто валит лес, кто бьет пушнину в зиму,

А я рублю дома с зари до поздней ночи.

К складам узкоколейка, катают там дрезину,

Директор леспромхоза завод построить хочет.

Ну, всё, мам, до свиданья! Целую, обнимаю.

За просто так к нам в гости никто не приезжает,

Бумаги, разрешенье и вызов, понимаешь…

Что поспешил жениться, что здесь живу, не каюсь.

Остров Сахалин

Где он, остров Сахалин?

Я ищу на карте…

Затерялся между льдин,

Прячется в закате?

Говорят: Дальний восток.

Там и солнце всходит,

Как каблук Российских ног,

Оторвался вроде.

Вот он, остров — ржавый гвоздь,

Отделен проливом.

Для него не просто гость —

Здесь рожден счастливым.

Где ж район-то Лесогорск

И поселок Горки?..

Этот остров, где я рос —

Край земли, задворки.

Но недолго, года три —

Это разве сроки? —

Увезли на Материк,

В Красноярск далекий.

Но я чувствую душой,

С ним навеки связан,

На побывку б хорошо,

Съездить я обязан.

Может, там я и не жил,

Не рождался даже,

Нептун остров утопил,

Остров лишь бумажный.

Я куплю туда билет,

Путь обратный долог…

А района больше нет,

И сгорел поселок…

Островитянин

По метрикам рожден на Сахалине,

В поселке Горки, что лежит в долине,

Где речек тьма, тайгой покрыты горы,

В тридцати верстах по бездорожью город.

Дальневосточник, да, островитянин,

И в те края меня порою сильно тянет,

Трехлеткой пусть свезли на Материк,

И по рассказам мамы, вычитал из книг,

Как будто лично помню, в самом деле,

Поселок, сопки, море, жуткие метели.

С тех пор минуло больше чем полвека,

Не соберусь никак на Родину поехать,

Хоть пару дней на остров, как в былое,

Душой под старость, может, успокоюсь.

По существу чужой мне край далекий,

Но и судьбы начало всех путей истоки.

Спасая семью

А он женился по любви,

Но мать его так не считала,

И с первых дней начав опалу,

Невестку принялась гнобить

Упреком злым несправедливым,

Мол, охмурила сына баба,

Коль поумнее был он кабы,

Не быть ему с тобой счастливым,

Взял б городскую, не с поселка,

Красотку умную с дипломом…

А то гнобит и по-другому.

Она с дитем, сынок, что толку

Кормить чужого, грех чужой,

Оставь её, пока не поздно,

Пока уехать в город можно,

А год пройдет, родится свой.

Так лет ворчала пару-тройку,

Родился сын, построен дом,

И можно жить, всё об одном

Ворчит свекровь, невестка стойко

Всё терпит, крутится волчком,

Детей отводит к старикам

С утра, (ворчит и мама там),

Хлеб выпекать бежит потом.

Свекровь приедет и уедет,

Настроив сына, он же пьёт,

И сгоряча жену уж бьёт,

Бегут спасать её соседи.

Она ребеночка носила,

Как приглянулась холостая

Ему подружка. Тварь такая! —

И мужа с дракою отбила.

Он успокоился, что толку,

Письмо от матери, больна,

Умрет, мол, вскорости она.

«Поеду к ней, я ненадолго».

Оформил отпуск и поспешно,

Собрался махом — был таков!

«Я знаю точно, лжет свекровь,

Женить задумала, конечно!..»

Детей бросает и… вдогонку.

Холмск — Ванино, в Новосибирск.

Далекий путь, огромный риск,

Ребенок бьет нутро ножонкой.

Все точно, как предполагала:

Умна, стройна и городская.

Ему ли нравится такая,

Мать не спросила: Это — Гала,

Возьми в супруги, ту — забудь!..

Не тут-то было, шум и драка…

Кричали долго, но, однако,

Жена и муж в обратный путь.

И народился вскоре третий,

И жизнь опять пошла на лад,

Четыре года так в подряд,

Не зная бед, счастливы дети.

Свекровь теперь не нападает

Нахрапом, только лишь зовет

На Материк, который год,

Без внуков, мол, я пропадаю.

И вдруг решил: «Уедем с Сахалина

Куда-нибудь, хотя бы в Красноярск,

Твои там сестры, в самый раз».

Да будет так, как захотел мужчина.

Устроились семьёю в коммуналке,

И в детский сад оформили мальчишек,

Свекровь не злые письма пишет,

И посещает школу дочка Галка.

Еще один родился мальчик,

Прошло всего полгода с той поры…

Наверняка кто знает правила игры

Судьбы, где беды ждут, а где удачи.

Что накопилось за семь лет

В душе плохого, прорвалось,

И в дверь стучится страшный гость:

Ваш муж погиб… и меркнет свет…

О, горе мне, одна с четверкой

Осталась я, как дальше жить?!..

Кого судить, кого винить?..

И душу рвет и боль, и страх, и горько…

И начались опять мытарства,

Всё бросила, из города в поселок;

Жильё, работа, садик, школа…

Как тяжкий грех, судьбы злорадство.

А через год опять в дорогу —

В край не обжитый, Жешарт, Коми.

Зима сурова, мерзли в доме…

Куда гнала судьба, ей богу?!..

И год минул, и едут снова

На Абакан, в сухие степи,

Метаний этих нет нелепей.

«До смерти здесь, даю я слово!»

Семейный обед

Отца я помню как в тумане,

Пять-шесть найдется эпизода,

Но память детская обманет,

В те дни, вернувшись через годы.

Веселый, стройный и подвижен,

А может, строгий, даже злой,

В рассказах мамы его вижу,

Во мне, ребенке, он живой.

Семейный стол полуовальный,

Отец, я слева, справа брат,

Так усадил нас специально —

Учить приличиям ребят.

Мне ложку левою рукою

Взять неосознанно хотелось,

Отец мне строго: Что такое? —

Бьет подзатыльник то и дело.

А брат откусит хлеб и долго

Жует его и не глотает,

Отец встряхнет его за холку, —

Не подавись, запей-ка чаем!

К его приходу дети в чистом

Должны одеты быть и рядом,

И стол накрыт семейный быстро,

После отца все только сядут.

Жена должна сидеть напротив,

А рядом с мамой дочь Галина;

Кастрюля с супом, с мясом протень;

Отец вино нальет с графина…

Сам помню ль это пятилетним,

Иль мама позже рассказала,

Как притихали сразу дети —

Отец входил неспешно в зало.

И те семейные застолья,

И воспитательные меры,

Не мог придумать я, тем более

С годами в память крепнет вера.

Укол

Врач педиатр стучится. Входите!..

Руки помыть можно здесь, и раздеться…

Как увижу врача, я нуждаюсь в защите,

В пятках душа и колотится сердце.

Мама, мне страшно, боюсь я укола!

Пусть тетя уйдет поскорее. Сынок!..

Лежу на коленях я с попою голой,

Ни вопли, ни мама, никто не помог.

С тех пор я укола боюсь до икоты,

И врач для меня пострашнее цыган,

С недугом в больницу иду с неохотой,

Мне сон и покой для здоровья гарант.

Дядя Юзеф

Дядя Юзеф утонул,

Немец, пленный с Кенигсберга!

Ты чего кричишь так, Верка?

Успокойся, сядь на стул…

Ну, рассказывай, родная,

Что случилось, в чем беда?

Ледяная ведь вода…,

Спьяну он полез, не знаю…

Кто полез? Да дядя Юзеф,

Там на озере в горах,

С камня прямо, божий страх,

Высоко, ползу на пузе

К краю самому, всплывет,

Нет ли, думаю, гадаю…

Всплыл как будто, выгребает,

Пред собою гонит лёд.

А потом нырнул и сгинул,

Пять минут, его всё нет,

Для меня померк тут свет,

Я — орать, бегут мужчины.

Дочка, что, сломала ногу?..

Или в озере русалку

Ты узрела?.. Дядю жалко,

Он нырнул, утоп, ей богу,

Дядя Юзеф. Эй, ребята,

Там у берега есть плот.

Ну, тогда бежим вперед!

Спорят с кем-то, кроют матом,

Плот спихнули и шестом

Тычут дно куда попало…

Ну, а я тут побежала

Рассказать скорей о том.

Вот так да, беда большая,

Дядя Юзеф, смелый хрыч,

Не убит в войну. Не хнычь,

Верка, думать мне мешаешь.

Надо как-то тетю Нину

Поддержать, помочь, поди,

От него дитя родит,

А тут немец взял и сгинул.

Мужики идут, смотрите,

Может, все-таки достали?!

Сбегай-ка, узнай-ка, Валя,

Вова, Саша, Вера, Витя

По домам, а ну — бегом!..

Дядя Юзеф стал покойник.

Влезли мы на подоконник,

Видим крышку под крестом.

Жутко, страшно, но манит:

Люди, свечи, гроб, венки,

В крест лежащих две руки.

Дядя Юзеф крепко спит…

Папа спит

Пятилетний мальчишка осознает

Себя в городе большом и страшном.

Видит, в небе летит самолет,

Тянет ручку ребенок напрасно.

А во сне самолет тот упал на ладонь —

Теплый маленький, словно игрушка;

Мчит галопом норовистый конь,

В страхе мальчик вцепился в подушку.

Мама с папой, сестренка и братья —

Все в одном разместились жилье:

В центре стол, а по стенам кровати,

Из окна виден парк и Дворец…

Едут летом в деревню на волю.

Будет папа на стройке трудиться,

Отдохнут брат с сестренкою к школе,

С сентября им обоим учиться…

Для семьи дали дом брусовой,

Под окном палисад. Крытый двор.

Долго дом простоял нежилой.

Пол помыли и вынесли сор…

Во дворе на веревках качели,

А за домом большой огород…

Пару месяцев так пролетели,

И семья в мире-счастье живет…

Ночь. Темно. Будит мама детишек:

Собирайтесь! Мы едим домой…

Вот машина подъехала, слышат.

Папа пьяный сегодня и злой…

Шестимесячный крохотный братик

Неустанно и нудно орет —

Среди ночи подняли с кровати.

«Эй, заткните крикливому рот!»

Папа злой, папиросы ломает,

Всё не может никак прикурить.

Вещи мама спеша собирает:

«Я прошу, дорогой, не дури!..»

Он один остается в деревне.

Не поймет ребятня ничего:

Не достроил еще? Ждет он денег?

Не пускает начальник его?..

Никаких объяснений, торопит:

Быстро в кузов, не будут нас ждать!

И целуя малюточку в лобик,

Просит баба его подержать…

Вот машина летит по дороге,

В крытом кузове страшно сидеть.

Мама злится, орет, вся в тревоге,

И в окно не дает посмотреть…

Да, я помню тревожное время.

Пятилетним что мог понимать?!

Ясно вижу, как в кузове едим,

Как баюкает братика мать…

Как пришла незнакомая тетка —

Весть дурную она принесла,

Как вопила в истерике в глотку

Мама после, как гостья ушла…

Вижу гроб, а в нем спящего папу.

Жутко так мне к нему подходить.

Почему-то не хочется плакать…

Тети, дяди заносят венки…

Я за дверью в углу, где игрушки,

Наблюдаю, как подняли гроб.

Попрощайся! — мне шепчет старушка, —

Поцелуй папу, деточка, в лоб…

Я боюсь!.. Не тащите, не надо! —

Прячусь снова за дверь поскорей.

Несмышленый ты, Вовик, ну ладно…

Четверых ведь оставил детей…

И старушка соседка уводит

К себе в комнату: Будем вдвоем…

Как ты мог удавиться, Володя!?.. —

Всё бормочет под нос о своем.

Все ушли. Опустела квартира.

«Выйдем что ли, на двор, поглядеть?..

Ах ты, маленький бедненький сирый!..

Вот и некому больше жалеть…»

На дворе грузовая машина,

И откинуты книзу борта.

Гроб подняли на руки мужчины.

Говор тихий. Венки. Суета…

Вот и двор опустел. Напоследок

Крестят воздух и в землю поклон.

Листья желтые падают с веток.

Стар и млад возвращается в дом…

Сорок с лишним годов упорхнули.

Что теперь мне былое жалеть?..

Не узнаю я дом и тех улиц…

Всех рассудит по-своему смерть…

Как ты мог

Как тяжко мне, что вот осталась

Одна совсем, и четверо детей!..

С твоим уходом жизнь моя пропала,

Любимый мой, и подлый змей!

Что ты наделал? Как ты можешь

Уйти, убив себя, семью оставив!?

И злость с обидой сердце гложет,

Так поступить ты был не вправе…

Как дальше жить, скажи на милость,

Одна детей я разве подниму?..

Любимый мой, чего тебе не жилось,

Какой пред Богом грех, я не пойму…

Ну что ж!.. Детей я не оставлю,

Пусть тяжко мне, я вытяну, стерплю,

Печаль свою я в гордость переплавлю,

Пусть предал нас, но я детей люблю!..

Твои три сына, дочь, кровинка от тебя,

Пусть ты ушел, но ты остался с нами…

Детей я подниму, я — мать, и их любя,

Отброшу боль, спеку я нервы в камень.

Ты в землю лёг, а обо мне подумал?..

Мне тридцать пять, кому вдова нужна?

Как ни крути, а надо жить!.. И эту думу

Отброшу!.. Да — вдова, навек твоя жена!

Добыча

От газировки, пива собрал карманы крышек…

Галина отлучилась, а я с вокзала вышел,

Из любопытства, к киоскам вдоль перрона.

Тележку грузчик тянет, на лавке дядя сонный,

Поезд маневровый вагон в тупик толкает…

«Эй, мальчик, отойди-ка, нельзя стоять у края!

Беги-ка к маме лучше, тебя, наверно, ищут, —

Железнодорожник кепку протер платком. — Жарище!»

А я на всякий случай шмыгнул скорей к киоскам,

А там сто тысяч крышек валяются на досках.

Но как не взять с собою блестящие кругляшки,

Фантики, от спичек коробки, красивые бумажки.

С добычей полные карманы иду назад довольный…

«А, вот ты где, пропажа!.. — шлепнула не больно

Галина для острастки, — вот расскажу я маме,

Как ты сбежал без спроса. Что у тебя в кармане?»

Да так…, а что нельзя взять пробки от бутылок?

«Какие пробки? Гадость! Сейчас же, Вова, выкинь!»

Не пробки, а добыча!.. «Эй, дети, что за крики? —

Вышла мать из двери. — Где Юрик, наши вещи? —

Спросила Галю строго, меня взяла за плечи —

С такой добычей, Вова, в вагон нас не запустят»

Я выгребал карманы с обидой горькой, и грустью…

Печь

Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,

Типа русской, в середке — громадой.

На морозе продрог, если, можно прилечь

Хоть втроем, и тесниться не надо.

Палку конь оседлав, нарезая круги,

Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,

На пути табурет, слышу звон кочерги,

Мне смешно, хоть и хочется плакать:

На коленке синяк, и заноза в ладонь,

Ну и пусть — я врагов победитель.

Печка дышит теплом, догорает огонь,

И меня, я на ней уже сплю, не ищите…

Помощь районо

Пальто — на два размера,

А валенки — на три.

Зовут меня примерить,

Чтоб радость подарить.

Директор восседает

И тётя с Районо,

Сгораю от стыда я,

И в горле стал комок.

«Примерь, сыночек, пару,

И пальтецо примерь» —

И вдруг я стал так жалок,

Разверзнись снизу твердь!

Как Филиппок Толстого,

Как лилипут в кино, —

«Носи ты на здоровья»

Да, щедро Районо.

Спасибо — как из гроба, —

Мне можно на урок?

Кивает мне особа,

Как твари сверху Бог.

И в класс тащусь с поклажей,

Смешки и шум волной,

Как будто я с проказой,

Несчастный и больной.

Четыре раз по десять —

Я помню как сейчас,

«Подарок» тонну весил,

Когда входил я в класс.

Жешарт

Печное отопление в пятиэтажных,

в домах кирпичных, и без лифта.

На чердаках веревки бельё сушить

привязаны к стропилам.

«Бомбоубежище» и стрелка-указатель

чернеют крупным шрифтом.

В подвалах тесно: там ящики, клетушки,

Как население углем тогда топилось.

Раздолье нам, ребятам: подвалы, чердаки

доступны для тусовок в любое время суток.

Там схроны и лежанки, от взрослых тайники.

Там старшие ребята играют в карты будто

по-крупному на деньги, ворованное прячут.

Там место для свиданок, выпивок и драчек.

А малышне в ту пору, как я сам, дошколятам

казались ужас-сказкой те чердаки, подвалы.

Таинственные тени, страх темноты заклятый

к себе магнитом тянут, какой-то звук, бывало,

В углу раздастся темном, душа уходит в пятки.

Но мы туда стремились, играли даже в прядки.

А город разрастался среди тайги бескрайней,

вбивали сваи шумно, копали котлованы…

За Вычегду за зверем ушли лесные тайны,

Как здесь от новостроек в земле зияли раны.

У старого завода большой завод фанерный

Заложен еще в зиму, как основной, наверное.

Бараки, частный сектор, дома из бруса всюду

В два этажа, с полсотни, где мы когда-то жили.

Тех мест из детства разве когда-нибудь забуду,

и школу, и конюшню, церквей старинных шпили.

Аэродром, за лесом поле, куда толпой бежали

Смотреть мы, ребятишки, как самолет сажали.

Клуб, склады, водокачка, через мосток и школа.

За ней завод фанерный, гараж, забор, сторожка…

Как далеко те годы, места, где был я молод…

Вот вспомнил ненароком, и погрустил немножко.

Добыча

От газировки, пива собрал карманы крышек…

Галина отлучилась, а я с вокзала вышел,

Из любопытства, к киоскам вдоль перрона.

Тележку грузчик тянет, на лавке дядя сонный,

Поезд маневровый вагон в тупик толкает…

«Эй, мальчик, отойди-ка, нельзя стоять у края!

Беги-ка к маме лучше, тебя, наверно, ищут, —

Железнодорожник кепку протер платком. — Жарище!»

А я на всякий случай шмыгнул скорей к киоскам,

А там сто тысяч крышек валяются на досках.

Но как не взять с собою блестящие кругляшки,

Фантики, от спичек коробки, красивые бумажки.

С добычей полные карманы иду назад довольный…

«А, вот ты где, пропажа!.. — шлепнула не больно

Галина для острастки, — вот расскажу я маме,

Как ты сбежал без спроса. Что у тебя в кармане?»

Да так…, а что нельзя взять пробки от бутылок?

«Какие пробки? Гадость! Сейчас же, Вова, выкинь!»

Не пробки, а добыча!.. «Эй, дети, что за крики? —

Вышла мать из двери. — Где Юрик, наши вещи? —

Спросила Галю строго, меня взяла за плечи —

С такой добычей, Вова, в вагон нас не запустят»

Я выгребал карманы с обидой горькой, и грустью…

Ловить жуков

На крыше пятиэтажки

Майских жуков ловили…

Махнешь наудачу фуражкой,

Жук пойманный сложит крылья,

А ты его в коробок от спичек,

Жужжит он и выход ищет.

Не плоская крыша: крутая,

Крытая шифером белым.

Жуки, как придется летают,

А мы бесшабашно смелые,

Скользишь, догоняя, к краю

Крыши, со смертью играя.

Ловили бы лучше в поле

Майских жуков без опаски,

Бегай себе на раздолье,

А не по крыше пятиэтажки.

На вышине интересней

Горланить, бегая, песни.

Подняться пожарной лестницей

Само по себе приключенье

В мае — весенним месяцем,

Пацанам боевое крещенье,

Жуков наловить коробку

На крыше не может робкий.

Восемь лет, этому — десять,

Двенадцать кому — заводилы,

Сидеть на краю, ноги свесив,

Пускать пузыречки из мыла…

Наши родители пока на работе,

На крышу взобраться кто против?

Летит!

Мы шарики на праздник крепили на балконе,

Смотрели вдаль, за лесом, озером и речкой

Аэродром не видно, телки мычат в загоне…

Иль нет, другие звуки: глухие, ближе, резче.

Вон, вон летит, смотрите! Так это ж самолет!

Для нас, детей, диковина, и редкое событие,

С весны до снега первого АН-2 к нам завернет

Десятка два, не больше. Садится он, смотрите!

Чего смотреть с балкона, бежать на поле надо.

И мы гуськом вприпрыжку по лестнице наружу

И вдоль домов до леса, и мимо стройки, склада,

Через ручей по доскам, а где и прям по лужам.

Успели!.. АН-2, взревев мотором дымно, и затих.

Бегут встречать от вышки трое в лётной форме,

А летчики у двери открытой, ждут терпеливо их.

Как полёт? Нормально. Как настроенье? В норме.

Нас человек пятнадцать, мальчишек и девчонок,

Стоим, глазеем, машем у бровки, почти рядом.

В мешках сгружают почту и грузов разных тонну.

Нам любопытно очень, смотреть мы очень рады.

Звено найти

Молоко парное с пенкой пахнет травами лугов,

Тетя Паша через марлю цедит в кринки из ведра,

Напоследок кружки наши наполняет до краёв,

Нарезает хлеб горячий: «Ешьте, пейте, детвора!»

Мне, кажись, пошел в ту пору год, наверное, шестой,

До того, как папа помер, жил я жизнью городской,

А теперь живу в поселке, за каналом в засыпушке:

Огород большой, собака, кошки, боров и цыпушки.

С мамой пятеро: сестренка, двое братьев, ну и я,

Вокруг печки в помещенье уместилась вся семья.

Позже там разгородили на три комнатки и кухню,

Не замерзнем мы зимою: ни на час в печи не тухнет.

Память в шутку ли играет, перепутает страницы,

Толи вправду я ребенок, старику ли это снится…

В миг один осиротели, теть Наташа, дядя Коля,

Завертелось, закружилось, мама плачет: горе, горе.

Теснота, у стенок нары, восемь малых ребятишек,

Мама утром и под вечер: Спите, детки, тише, тише.

Осень, холодно, одежку кой-какую раздобудешь,

И на улицу в тот час, на забор смотреть, как люди

Ходят-бродят по дороге: бабка старая с авоськой

Чуть бредет, ругая громко незадачливую Тоську;

А за ней мужик в фуфайке наклонится спотыкаясь;

За машиною вдогонку свора псов промчится с лаем.

А весну встречали позже на Степной у речки малой,

Щитовой нам домик дали, место тоже не хватало:

Комнатушки две и кухня; огород, сарай с сортиром;

Васька кот, собака Шарик, куры, их петух задира.

Вскоре после наводненья: паровоз, вагон, вокзалы;

Коми: Вычегда и Жешарт: что в поселке не хватало?..

Двухэтажный дом из бруса, место много, нам раздолье,

Мама утром на работу, трое в школу, в садик Толик.

Пару лет мы бедовали: сто с копейками зарплата,

Плюс пособие отцово, даже в нужном недостаток.

Всё, сказала мама, едем мы обратно в наш посёлок,

И опять вагон, вокзалы, интересный путь, но долог.

Молоко парное с пенкой пахнет травами лугов,

Тетя Паша через марлю цедит в кринки из ведра,

Напоследок кружки наши наполняет до краёв,

Хлеб ломтями нарезает: «Ешьте, пейте, детвора!»

Вот теперь звено, надеюсь, цепь единую сведет,

Мне тогда не шесть, выходит, а девятый стукнул год.

К тете Паше после школы прибегаю погостить,

И она меня так рада с дочкой вместе накормить.

Примерный ребенок

Не весело живу, серьезен я, с грустинкою печали,

С любовью ли родители приход мой в мир встречали,

Ошибка ли, сомненье, желанный им ребенок?

Я редко плакал, требуя, не докучал с пеленок,

Сухой и сыт и ладно, и на полдня в кроватке,

Ведь мама на работе, придет, целует сладко.

И рос я как-то тихо, сам по себе играю,

Не с шумною ватагой, а рядом с нею, с краю.

Сам мастерил игрушки, гулял я без присмотра,

А если заскучаю, шел к маме на работу.

Мать в школу не ходила на классные собранья,

А схлопочу я двойку, ругать за то не станет,

Мол, сам её исправишь, сынок, я доверяю,

Не огорчать, чтоб маму, во всю потом стараюсь.

А если не выходит решить пример, задачу,

Тайком переживаю, но все-таки не плачу.

Как трудно мне бывало к доске по зову выйти,

Урок пусть знаю твердо, впадал я там в забытье,

А с места мог ответить на сложные вопросы,

И на меня смотрела учительница косо,

Мол, видно, подсказали, иль подглядел в тетрадке.

Как в школе, спросит мама, отвечу, всё в порядке!..

И вот уже я взрослый, женился, разженился,

Работал на заводе, карьеры не добился,

И не старался даже, другие пусть стремятся,

А мне б с душой, супругой своею разобраться.

Веселью место мало, как рассуждал серьезно,

И шел по жизни тихо, с оглядкой, осторожно.

Примерный не примерный, но скучный, это точно,

Хотел быть справедливым, а оказался склочным.

Так мне жена сказала, не друг ты мне, а сволочь.

Освоил, видно, слабо я жизненную школу…

Персик

С авоськами шли с магазина

Я, мама и маленький брат.

«Попробуй-ка персика, сына» —

Подарку такому он рад.

И мякоть на землю бросает,

А косточку хочет разгрызть.

Слеза на глаза набегает

У мамы: «Сыночек, вернись.

Что бросил на землю, то — кушать,

А косточку выплюнь, не ешь ты».

Поднял, удивленный из лужи

Он персик румяный и свежий.

«Мы дома от грязи отмоем, —

Свернула бумажный кулек, —

Немалую денюжку стоит…

На яблочко скушай, сынок».

Не знал пятилетний мальчишка,

Что в персике мякоть едят…

Да, редкие сладости слишком

В детстве мы видели, брат!..

Злые игры

Бомбу сделать легче простого:

Карбиду в бутылку насыпать горсть,

Воды из лужи, затычку — готово!

Все в рассыпную — гранату брось!

Стройка рядом, карбиду навалом,

Бутылку пустую, найдешь всегда.

Была у нас в детстве такая забава,

Да, много она приносила вреда.

Храбрится пацан, не бросает сразу,

Бомба в руках — бах!.. и осколки

Вонзятся в живот, по рукам и по глазу…

Ругай не ругай пацанов, всё без толку.

Или порох в бумагу, поверх изолентой,

Спичек накрошишь и чирк коробком!..

Игры такие — опасные эксперименты,

Часто к травмам приводили потом.

Вот пугач, например, это трубка медная,

Сплюснуть конец молотком и согнуть.

Штучка опасная и очень вредная,

А пацанам развлеченье девчонок пугнуть.

В то время такие забавы и игры детские

Считались за доблесть среди пацанов…

Забытые напрочь те годы советские,

И кличь пионеров: «Всегда будь готов!».

Подражание

Играли в домике

Из веток на поляне.

Она — жена,

Девчонка восемь лет,

А я ей муж — пацан.

«Домой явился пьяный,

Опять нажрался, гад! —

Кричит жена, — чуть свет.

Мой руки, покормлю» —

Ворчит и накрывает стол.

Так взрослым подражая,

Готовится игрой своей

Исполнить «женский» долг.

За пьянку пожурит,

А вечером прощает.

Вот мама куклу дочку,

Завернув в пелёнку,

Баюкает малышку

И песенку поёт

Всё нежным голоском,

И ласковым и тонким.

Она в своей игре

Воистину живет.

Зовет ложиться спать

На мягкую постель,

Целует в щечку,

Гладит по головке.

В игру так искренне

Вплетает

Картины быта канитель,

Ведь девочке жене

Нужна сноровка.

И мы, обнявшись,

Муж с женой,

Нам хорошо,

Приятно и тепло.

И нет стыда еще,

Что значит быть нагой,

Что значит в жизни

Настоящей зло.

Рыбалка

У дяди поплавок то и дело ныряет,

Рыбы натаскал с полведра, не меньше.

Червей то и дело скармливал зря я,

А в ведре одна только рыбка плещет.

Комаров вокруг тьма-тьмущая,

Пищат возле уха и больно жалят.

Толи у дяди была удочка лучше,

Толи черви крепче держались.

Клюёт!.. подсекай проворней,

И не дергай удочку, вот меня

Дядя учит и с досады стонет,

Не так нанизывать надо червя!..

Поплавок нырнет чуть в воду,

Подожди, а потом осторожно тяни.

Очень просто, видишь, Володя!..

Хитрость маленькую пойми…

Высоко уже солнце, трава росою парит.

У меня улов весь на дне рыбок с пяток,

Ельца с ведро шутя наловил старик…

Разменял я тогда лишь девятый годок.

Не худшая дорога

Я выбирал себе не худшие дороги,

Пусть худшими казались поначалу,

Но так как ими следовали многие,

И жизнь успех как будто обещала.

У нас в момент принятия решенья,

Как правило, нет времени и знаний,

Случайны все как будто отношенья,

Но все-таки предвзяты мы заранее.

Она меня тогда подвергла уговорам

За то, что я её средь девушек приметил,

Вокруг любовь буянила в ту пору,

Гормонов страсть затягивала в сети.

Весь в робости, дойдя до перекрестка,

На первый шаг я уступал инициативу,

Я старше был, но выглядел подростком,

А ей хотелось просто быть счастливой.

Случайно ли мной выбраны дороги,

Или они меня затягивали далью,

Не чувствами ли руководствовались ноги,

Бежать вперед бездумно ли устали,

Но оглянувшись, вздрогнул, я на месте

В который раз, гуляющий по кругу,

Иду и не дойду и век к своей невесте,

Чем ближе, ветер давит в грудь упруго.

Невольно шел, где нет сопротивленья,

Выискивал не худшую дорогу,

И в оправдание, меняя точку зренья,

Идущий прав хоть чуточку, ей богу!

С востока на запад. С острова на материк

Оглавление

* * *

Оглавление

* * *

Смотрите также