Когда просыпаются орхидеи

Рика Иволка (2024)

Когда просыпаются черные орхидеи, в Юдоль приходит ночь — время священного предательства. Наследница матриарха Малврае в одночасье теряет власть, семью и надежды на великое будущее. Алактир, ставший ее рабом против воли, спасает Малврае от смерти. Путь от ненависти до любви тернист, как и тропа мести, которую выбрала его жестокая госпожа. Как смягчить сердце той, что привыкла принуждать и брать силой? Как выросшей в мире узаконенного рабства и насилия понять доброе сердце наземника? Пускай их рассудит общий враг.

Глава 3. Камень и чувственность

— Я не умею петь, — первое, что сказал Малврае ее новоиспеченный раб.

Дэв сидел на отведенной для него тахте в хозяйской спальне, символически прикованный к кольцу на стене золотой цепью. В ней не было острой нужны, ведь сбежать или навредить своей госпоже раб больше не мог. Всего лишь символ, эстетический атрибут его положения, как плеть — атрибут власти матриарха. С той лишь разницей, что атрибут матриарха все же нередко пускался в дело.

— Тогда какая от тебя польза? — Мэл скрестила руки на груди, возвышаясь над дэвом и всем видом демонстрируя раздражение.

— Я и правда паладин Пастыря. Тебе… вам, должно быть, известно, что мы не просто священники, но и воины.

Голос у него и правда был весьма приятный. Низкий, но не слишком, и в то же время мелодичный. В книгах о поверхности из библиотеки леди Бризанны говорилось, что дэвами наземники называли божественных Пастыря. Эти белокрылые юноши, всегда только юноши, — его благословенные герольды, чьи голоса должны вдохновлять на священную битву. Они звучат громогласно, и «по яркости своей и проницаемости подобны солнечному свету в день самого чистого неба». Малврае никогда не видела неба поверхности, и оттого сравнение это в книге вызвало в ней опасливую дрожь. Словом, трактаты говорили одно, а ее раб совсем иное. Интересно, могут ли дэвы лгать, или за это их карает Пастырь?

— Ты лжёшь мне. В книгах о вас говорят другое.

— Зачем мне лгать? Я знаю, чем это грозит. — Он потёр плечо, под кожей которого пряталась метка раба. Мэл был знаком этот его жест, у нее тоже периодически покалывало в ладони. — Я могу произнести вдохновляющую речь, но едва ли вам это понравится. Для таких, как вы, это может быть довольно… болезненно.

Он обращается к ней уважительно. Это хорошо. Но недостаточно.

— Усвой, — Мэл схватила его за подбородок, — я — твоя госпожа. Не забывай вставлять это слово в свою речь, когда обращаешься ко мне.

— Я научусь. Госпожа.

Малврае довольно хмыкнула, отпуская его лицо. Слушается. Славно. А прямой взгляд… Что ж, это даже может стать его изюминкой.

— Встань, паладин. Хочу тебя рассмотреть.

Дэв поднялся с тахты, звякнув своими игрушечными цепями. Пожалуй, для его тела они и правда были игрушечными… Выше своей госпожи больше, чем на голову, значительно шире в плечах, крепче в ногах и явно сильнее в руках, при том, что Малврае с самого детства, как только научилась ходить и твердо держать в руках меч, неустанно тренировала искусство битвы на парных клинках. Мэл была крупнее и выше практически всех детей Алеанурден, исключая нескольких старших братьев, уже служащих в стане верных под командованием Дуррада. Но этот дэв… Он был поистине гигантом. Возможно, повстречайся ей такой противник в схватке, Мэл даже поостереглась бы бросаться на него первой.

Она протянула руку и коснулась его волос. Мягкие, как у девицы, надо же. Еще эти глаза, сапфирово-синие. Очень редкий цвет для жителей Юдоли, столь редкий, что появляется разве что у полукровок, детей грязного смешения крови тёмных и крови наземцев. Красивый цвет, хоть и цвет врага.

— Назови своё имя, — велела Мэл, опуская руку.

— Алактир. Госпожа.

Алактир… что-то знакомое… могло ли оно встречаться ей в книгах? Едва ли, это хроники древних времен, а дэвы так долго не живут.

— Откуда я могу знать твоё имя?

Дэв замялся, отводя взгляд. Не хотел говорить. Но придется, иначе она заставит. Будто услышав ее мысли, он всё же сказал:

— Это имя древнего героя Калистрии — Священного града Пастыря. Меня назвали в его честь.

— Выходит, прочили тебе славную судьбу пастырьского героя? — Малврае усмехнулась. — А ты угодил в рабство. Какое, должно быть, разочарование для твоих родителей.

Дэв вскинул голову, снова устремив в нее этот свой раздражающе прямой взгляд, но промолчал.

— С кем сношаются людские женщины, чтобы родить дэва? — Мэл взялась за сустав его крыла, попыталась поднять и разогнуть, но оно оказалось слишком тяжёлым. — С птицами?

Дэв отдернулся, отступая на шаг. Теперь он смотрел на нее с опаской, как будто боясь удара. Ударить, возможно, и стоило бы, но пока Мэл решила обойтись словами:

— Ты не отходишь от меня без разрешения. Иначе боль, которую ты испытал при клеймении, покажется тебе лаской.

На бледных скулах прорезались желваки, глаза сузились, впервые выказав злость, но ненадолго. Словно бы проглотив ее, дэв произнес, все еще глядя на госпожу исподлобья:

— Я научусь.

— Научишься. А сейчас — иди за мной. — Она сняла с него цепь и оставила ее висеть на кольце. — Хочу посмотреть, на что ты годен, как воитель.

В зале для тренировок сегодня упражнялся ее младший брат Хестин. Как и всегда, с лучшим мечником Дома Алеанурден — Дуррадом. Юркий маленький Хестин заметил Мэл сразу, как она вошла — парировав выпад наставника, он проскользнул под рукой Дуррада и, оказавшись за его спиной, радостно отсалютовал сестре рапирой.

— Мэл! Ты пришла посмотреть на меня?!

За свой хитрый, но неосторожный, прием Хестин был награжден атакой со спины, которую у него не хватило сноровки отбить, отчего в итоге мальчишка и оказался на полу.

— Ох…

— Щегольство, недостойное воина, — заметил Дуррад, хмурясь.

— Простите, наставник… — виновато проговорил Хестин, поднимаясь и отряхиваясь, а потом охнул, когда из проёма двери, чуть склоняя голову, чтобы не биться ею о потолок, вышел дэв. — Ого…

— Госпожа. — Командир верных поприветствовал Малврае скупым кивком, проследив внимательными глазами за дэвом. — Освободить зал?

— Нет. Хочу, чтобы ты испытал его боем на настоящих клинках. Называет себя воином.

Дуррад снова осмотрел ее раба и сухо констатировал:

— Одежда не подходит.

Мэл обернулась, окинула наряд дэва изучающим взглядом. Да, об этом она не подумала… Амулет да белые шаровары. Она так и не переодела своего питомца, оставив всё то, во что его «упаковал» даритель-наземник. Подвижности такая одежда не помешает, но Дуррад явно боится не этого. Не хочет попортить красивую шкурку.

— Ничего страшного. — Мэл пожала плечами. — Если ты убьешь его, значит он паршивый воин, и поделом.

— Слушаюсь. Клинки?

Малврае требовательно взглянула на дэва, тот хмуро кивнул:

— Да… клинки подойдут.

Дуррад взял со стойки настоящие мечи, одним молча указал дэву в центр зала, а другим Хестину — в сторону. Не сводя заинтересованного взгляда с Алактира, мальчишка шустро припустил к сестре, с разбегу запрыгнув на перила смотровой площадки.

— Гигантская человекоподобная птица! — восхищенно шепнул Хестин. — Можно мне потрогать его крылья?

— Потом, — улыбнулась Мэл, взъерошив его волосы, от природы забавно вьющиеся. — Может быть.

Хестин был ей ближе всех в семье. Непоседливый, но послушный, живой, но не такой раздражающий как Иллиам. Они с Мэл даже внешне были похожи — оба темноволосые, с кожей серо-лилового оттенка. Разве что глаза у Хестина были столь глубоко пурпурные, что почти черные, в отличие от ярко-лиловых глаз Мэл, унаследованных от матери. К слову, почти черные глаза были и у Дуррада, что давало большую почву для слухов о том, что Хестина леди Бризанна родила от командира своих верных. Поговаривали, что она до сих пор ложится с ним в постель, как с самым близким любовником. Обычно такие слухи сильно занимали любопытную Иллиам. Мэл даже подумывала, что сестричка и сама положила глаз на Дуррада, очень уж она любит его общество. На вкус же самой Малврае, командир верных был слишком стар, хотя, как у всякого тёмного, возраст почти не сказывался на нём внешне. Выдавал только взгляд.

— Илли сказала, что он теперь твой, — затараторил Хестин, беспокойно болтая ногами. — Это правда?

— Правда, — рассеянно кивнула Мэл, наблюдая за тем, как Дуррад совершает выпад за выпадом, пока ее дэв предпочитает занимать оборонительную позицию.

— А зачем ему клинки? Для этого же есть верные!

— Раб должен приносить хоть какую-то пользу. Этот, — Мэл указала на дэва, — явно крепкий и сильный. Будет моим личным стражем.

— Но Мэл! — всплеснул руками братишка. — Я ведь для того и учусь, чтобы стать твоим стражем!

Малврае улыбнулась, разглядывая его возмущенную мордашку.

— Ты знаешь, что матушка не даст тебе стать верным.

Хестин мгновенно погрустнел.

— Угу. Проклятый дар…

— Не проклятый! Редкий и ценный. Он возвысит тебя среди прочих мужчин. Если будешь хорошо учиться.

Братишка щелкнул пальцами, создавая на ладони лиловый огонёк, принявший форму ночной орхидеи. Она выглядела как настоящая, со всеми деталями, прожилками, изгибами стебля и рисунком лепестков, но, когда мальчик коснулся цветка другой рукой, мираж рассеялся.

— Ну вот… никак не могу воссоздать… плотность.

— То, что ты делаешь — уже больше того, что могу я.

Хестин просиял.

— Выхо-о-одит, — протянул он не без лукавства в голосе, — я в чем-то опережаю тебя?

Мэл поморщилась.

— Не будь как Иллиам.

— Ладно. Извини. Смотри! Конец птичке!

Малврае обернулась, но было уже поздно. Самого приема она не увидела, только брызги крови на голой груди Алактира, клинок Дуррада прямо у его горла, заслоняющий, вероятно, страшную рану…

— Достойно, — сухо констатировал наставник, опуская меч и демонстрируя неглубокий порез вдоль ключиц дэва. — Лучше многих. Но знай, в настоящей схватке этот удар вскрыл бы тебе глотку.

Высокая похвала от лучшего мечника Дома! Не хотелось признавать это, но Мэл была восхищена и даже немного взбудоражена. Стоит тоже как-нибудь сойтись с дэвом на клинках, ощутить то, что ощутил Дуррад, испытывая его. И победить. Конечно же, победить.

— Хороший воин, — продолжил командир верных, когда Мэл подошла к ним, а следом вприпрыжку и Хестин. — Но тело нужно поддерживать. — Дуррад похлопал дэва по плечу и икрам, указывая на требующие внимания мышцы. — Если госпожа хочет сделать из него воина, а не постельного мальчика, нужно постоянно тренироваться.

— А что хочет сам пернатый герой? — Мэл усмехнулась, уперев руки в бока. — Постельный мальчик или воин?

Раб нахмурился, переводя взгляд с Мэл на Дуррада и обратно.

— У этого вопроса нет правильного ответа, верно? Госпожа.

Смышленый.

— Верно. Потому что решать буду всегда я.

— Мэл! — воскликнул мальчишка за ее спиной. Малврае обернулась, выражая взглядом неудовольствие его вмешательством. Хестин виновато сгорбился. — Прошу прощения, госпожа. Могу ли я потрогать вашего раба?

Стоило запретить. Как минимум за дерзость — брату, как и всем вокруг, стоит начать привыкать к тому, что она теперь госпожа, а не дева, и обращаться к ней нужно соответствующе. Но не менее важно было показать дерзкому дэву, что он принадлежит ей. Его тело и дух — теперь её. Он должен признать это и принять как должное.

Мэл одобрительно кивнула, разрешая Хестину подойти ближе. Алактир смотрел на мальчика настороженно. На почти не скрытом одеждой теле хорошо прослеживалось напряжение — в руках, плечах, торсе, в постановке ног. Словно бы инстинкты гнали его отступить, но разум подсказывал, что за этим последует наказание.

Хестин, явно сдерживая любопытство, осторожно коснулся его перьев, провел рукой вниз, пригладив, и вверх — против роста. Перья распрямлялись с тугим звуком, похожим на звук тетивы, прорезающей воздух. Судя по скривившемуся лицу дэва, процесс не доставлял ему удовольствия.

— Они такие мягкие… и сильные! — восторженно пробормотал Хестин. Он умоляюще посмотрел на сестру: — Можно?..

Малврае усмехнулась и снова одобрительно кивнула, и тогда мальчик резким движением руки выдернул горсть перьев из крыла дэва. Алактир вскрикнул и отшатнулся, крылья задрожали, пара алых капель упала на пол.

Хестин бросил перья вверх, а потом ловко вернул их себе в ладонь с помощью магии.

— Я его изучу! — пообещал мальчик и, спохватившись, поклонился сестре. — И сделаю магические крылья для вас, госпожа Малврае! Благословенна ночь!

Братишка шустро припустил прочь из зала, Дуррад лишь успел бросить ему вслед недовольный взгляд. Дэв сжимал пострадавшее крыло, словно раненую руку. Мэл подошла ближе, наклонилась, чтобы осмотреть.

— А они чувствительные, да? — Она провела ладонью над подрагивающими перьями, и в этот раз дэв не удержался — отдёрнулся. Хозяйка смерила его строгим взглядом. — Идем. Пора найти тебе подходящую одежду.

***

— Он не поёт.

— Какая потеря! — Иллиам всплеснула руками. — Он, что, ущербный? Дэв-калека?

Мэл повела плечом, как бы говоря «не знаю». Ее больше занимали предметы, расставленные на столе в покоях сестры. Жреческие святыни для поклонения Баладай. Сложенные в шкатулку лиловые кристаллы, заполненные сгустками магического вещества, добытого из мира Баладай, миниатюрная статуэтка самой Богини, завернутая в блестящий шёлк, сотканный зачарованными пауками в подвалах Великого собора Гит`диа, плащаницы из той же материи с магическими рунами на давно забытом языке. Все эти драгоценности понадобятся Иллиам для создания алтаря в особняке колдуна и обучения его премудростям поклонения Баладай. Как и платье, которое она сейчас примеряла под чутким контролем портного и его подмастерья.

— Прошу вас, дева, — едва слышно проговорил швейный мастер, не решаясь поднять голос — хотя даже Мэл заметила промелькнувшее на его лице раздражение, впрочем, быстро скрытое за маской подобострастия. — Не дергайтесь, мои иглы могут навредить вам.

— Если твои иглы навредят мне, как думаешь… что будет с тобой? — промурлыкала Иллиам, обращая хищное острое личико на портного. Мужчина сглотнул, опустив взгляд, и продолжил работать. Сестра удовлетворенно хмыкнула, однако свои неуемные руки всё же опустила. Все-таки этот наряд был нужен ей самой — платье с высоким воротом под самый подбородок, с длинными рукавами, с жреческой юбкой в пол и вуалью. Чёрное, как ночь Юдоли. Все для того, чтобы сберечь благородное тело от прикосновения солнца.

— Нет, я не понимаю… — снова запричитала Иллиам. Сейчас она походила на странную статую — недвижимое тело, вокруг которого кружат мастера с булавками и мелками, и оживлённое лицо, выражающее негодование поровну со скукой. — Какая птичка не умеет петь? Он лжёт тебе, сестрица, проучи его, пока он не решил, что может безнаказанно врать своей госпоже.

— Не указывай мне, как обходиться с моим рабом. — Мэл сердито скрестила руки на груди. — Не так уж мне и нужно, чтобы он пел. Для этого есть менестрели.

Иллиам лукаво улыбнулась, стрельнув в нее хитрым взглядом.

— Скажи-ка лучше… — шепнула она, когда портной отошел за инструментами, — ты уже отведала его?

— Отведала? — Малврае вскинула бровь. — Я не питаюсь дэвами.

— Не строй из себя дурочку! Ты воспользовалась его телом?

— Кхм. Нет… еще нет.

— Какая ты терпеливая! А я бы уже… Меня забавляют его смешные округлые уши! В них кроется какая-то слабость, беззащитность. Подумай только, Пастырь создал людей такими никчемными! Никакой гармонии линий, изящной остроты, завуалированной опасности. Но что-то есть в их неуклюжей несуразности… что-то новое и притягательное. Согласна?

Мэл снова пожала плечами. Она еще не поняла, испытывает ли к своему дэву что-то помимо раздражения и желания поглумиться. Он скрытен и осторожен, это вызывало подспудное беспокойство и, как следствие, раздражение. Возможно, стоит хорошенько разговорить его, возможно, для этого понадобится плеть.

— Малврае, — сестрица снова изобразила укоризненный тон матушки и ее улыбку — в меру добрую, в меру наставительную, — чувственность — один из важнейших аспектов Богини.

— Я уже давно раскрыла свою чувственность.

Нашла, чем ее задеть! Еще чего. Малврае возлегла с мужчиной в тот же день, когда приняла свое совершеннолетие два года тому назад. С тех пор она исправно отдавала дань «своей чувственности» во славу Богини. Вот уж в чём нельзя было укорить наследницу Дома Алеанурден — это в неисполнении своего долга.

— Ах, сестрица… — Иллиам почему-то посмотрела на Мэл с сочувствием. — То, что делаешь ты с мужчинами, это не чувственность. Ты так же далека от страсти, как я от холодности. Неподвижный камень не высекает искру. Богиня — это пламя ночи, Богиня — это горячая кожа и испарина на ней, Богиня — это трение тел, это стоны и вздохи, это поглощение и принятие, Богиня — это открытые врата любви! Мы, как ее верные дочери, должны отражать эту сущность. Вкушать подвластные нам тела, как самый сладостный пир. Открой в себе чувство, открой в себе страсть, и благодать ее снизойдет к тебе из самых тёмных уголков божественного плана! — Иллиам так разошлась в своей пародии на проповедь, что снова потянула руки вверх подобно тому, как жрицы на мессе тянут их к куполу собора.

— Прошу вас! — взмолился портной, падая на колени. — Немного покоя, дева, совсем немного покоя…

Вот бедняга, подумала Мэл, одарив дрожащего мастера снисходительным взглядом. Если он хоть кончиком иглы заденет кожу Иллиам, маленькая злодейка изведет его до кровавых слез. Или, наоборот, поощрит… Сестрица со скуки может быть такой непредсказуемой.

Например, сейчас она вдруг решила разыграть покорность.

— Как скажете, мастер! — сказала тонким голоском. — Как прикажете! Только не делайте мне больно!

— Д-да, дева… — прошептал портной, кажется, напуганный еще больше.

— Оставь его в покое. — Мэл поморщилась. — Не хочу, чтобы он умер раньше, чем сошьет одежду для моего раба.

— Почему бы не оставить его совсем без одежды, м-м-м?

Рука сама собой взметнулась к вспыхнувшей щеке. Мэл попыталась сделать вид, что хотела убрать с лица выбившуюся из косы прядь, но хитрые глазки-иголочки Иллиам, похоже, видели ее насквозь. Мерзавка рассмеялась, громко и открыто, явно наслаждаясь своей маленькой словесной победой. Вот так эта мерзавка одним ходом уделала двоих — пристыдила старшую сестру и до смерти перепугала портного. Малврае сердито потерла щеку. Предательское тело и эти его неожиданные реакции…

Отсмеявшись Иллиам посмотрела на сестру тепло и снисходительно, словно бы это она была старше.

— Ничего, Мэл, настанет день, и ты расцветешь, как бутончик ночной орхидеи. — Она раскрыла темную ладонь, так похожую по оттенку на любимый цветок Богини, и от этого жеста у Малврае снова вспыхнули щеки. — Не ко всем из нас страсть приходит сразу. Кому-то нужно время. Кому-то — особенный мужчина.

Дурацкий разговор прервал внезапно появившийся на пороге комнаты служка.

— Госпожа Малврае! — запыхаясь, протараторил он. — Прошу прощения, вас срочно зовет матриарх!