На чистовик

Рената Соло

Мила Богданович, живущая в Нью-Йорке иммигрантка из Сербии, идёт навстречу своей Большой Американской Мечте, пытаясь реализоваться как специалист, мать и жена. Несмотря на престижную должность и любящих мужа и дочерей, эмоциональная и неуверенная в себе Мила постоянно мучается вопросами о собственной профессиональной, творческой и женской несостоятельности. Руководящая позиция даётся ей нелегко, отношения с мужем Александаром превратились в рутину, она не уделяет достаточно внимания детям, а надвигающийся кризис сорока лет и потенциальное увядание пугают и вгоняют в депрессию. Повышенное внимание и дружба со стороны молодого коллеги Скотта Сигера вносят в Милину жизнь приятное разнообразие и заставляют её посмотреть на себя другими глазами. Благодаря Скотту, она вновь чувствует себя привлекательной, талантливой, яркой и достойной всего наилучшего. Только почему Миле кажется, что она раз за разом предаёт себя?

Глава 1

Апрель прошлого года

«Всё-таки я прекрасно выгляжу, — восхищённо подумала про себя Мила Богданович, смотрясь в зеркало, но в восхищении этом звучала едва заметная нотка сомнения. — Обаятельное лицо, хорошая фигура, оригинальная манера одеваться… Ничего не скажешь, я прекрасно выгляжу для своего возраста. Вот только эти морщины на лбу меня старят… Да и вообще, похудеть бы не мешало… — её взгляд из восхищённого становился всё более критическим и оценивающим. — Ну да ладно, какая есть, не в красоте счастье…»

Мила Богданович любила подолгу рассматривать себя в зеркале, радостно улыбаться ему, строить глазки. На пороге сорокалетия собственная внешность вдруг начала сильно беспокоить её. Казалось, время уходит слишком быстро и его необходимо перехитрить и обогнать. Хоть немного, на одну минутку, задержать молодость и красоту, ни в коем случае не сдаваться неумолимому ходу жизни.

Мила боялась огня, машин, болезней, тараканов и ещё много чего. Но одним из главных её страхов был страх увядания. В детстве и юности она была застенчивой, уязвимой и не верила в себя. Повзрослев, она начала расцветать. Медленно, но неуклонно она расцветала, хорошела, раскрывалась и сейчас наконец почувствовала, что приближается к пику своей женской яркости и красоты. И ей очень хотелось подольше задержаться там, на вершине своей привлекательности, но она понимала, что на смену любому пику неизбежно приходит спад. Потому и смотрелась подолгу в зеркало, критически оценивая свою внешность. Смотрела на себя снисходительно и любовно и — одновременно — оценивающе и строго.

«Сегодня хороший день, — подумала Мила, налюбовавшись на своё отражение в зеркале. — Алекс рано придёт с работы и заберёт девочек. А я, может быть, вырвусь пораньше и всё-таки успею поцеловать их перед сном».

Сегодня вечером у них на работе готовилось важное благотворительное мероприятие. У них постоянно происходили какие-то мероприятия, и Мила с этим уже почти смирилась. Она любила свою работу, но не отказалась бы работать поменьше. Мила работала заведующей музыкальным отделением в элитной частной школе, находящейся на восточной стороне Верхнего Манхэттена. Это была одна из тех школ, в которые беременные мамаши записывают своих ещё не родившихся детей. Чтобы поступить сюда, вам надо пройти десятки собеседований, и желательно, чтобы вы принадлежали к верхушке нью-йоркского бомонда. Школа Ларк славилась своими программами искусств, а также первоклассными гуманитарной, математической и спортивной программами. Преподавателям и директорскому составу положено было одеваться с иголочки, говорить тихим, вкрадчивым голосом, томно растягивая слова, и улыбаться особой, неопределённой улыбкой — так, что собеседнику часто было непонятно, искренне вы улыбаетесь или просто слегка растягиваете губы в соответствующей коду вежливости гримасе. Мила не любила так улыбаться. Она улыбалась от души, широко и открыто, как ребёнок. И когда она улыбалась, окружающие невольно улыбались ей в ответ.

Сегодняшнее мероприятие было организовано на широкую ногу. Очередной благотворительный банкет, организованный родительским комитетом. Мила осторожно заглянула в банкетный зал. Осторожно, чтобы её не увидели, ведь тогда придётся общаться. Она это ненавидела. Всей душой ненавидела «смол-ток», эти глупые разговоры ни о чём, фальшивые улыбки, бесконечные «как дела» и «погода сегодня хорошая». Кому нужна эта ванильная лабуда? Если уж тратить время на разговоры, то чтобы поговорить о чём-то, что имеет смысл: о музыке, например, литературе, педагогике, на худой конец…

Банкетный зал выглядел торжественно. Покрытые светло-жёлтыми скатертями столы, красивая фарфоровая посуда, цветы, всё обставлено изысканно и со скромной роскошью, в лучших традициях школы Ларк. Несколько самых активных мамочек из родительского комитета суетливо сновали по залу, проверяя, чтобы на скатертях не было ни складочки, серебряные приборы лежали строго перпендикулярно по отношению к стульям и столы были накрыты безупречно. Мила посмотрела на экран телефона: ещё полчаса, и начнётся. И надо будет говорить, говорить и улыбаться… Соберётся весь директорский состав. И новый директор школы, мистер Хармс, такой обаятельный человек, сегодня редко таких встретишь, и замдиректора Кайл, её прямой начальник, и Скотт, заведующий отделением иностранных языков и английской литературы, и их школьный массовик-затейник Сара, и директор младших классов, и другие руководители и педагоги. Ну и все самые влиятельные родители соберутся. Разодетые в пух и прах, с бриллиантами в ушах и сумочками от Гермес женщины, мужчины в дорогих костюмах и золотыми булавками для галстуков… Но у неё есть ещё целых полчаса, и она может пойти и заняться своими делами.

* * *

— Алекс, я сегодня опять поздно. Накорми детей, сделай с Ниной уроки и уложи девочек спать. Я очень хочу успеть домой пораньше, но, наверное, вернусь, когда они уже будут спать. Ничего не поделаешь, у нас очередное благотворительное мероприятие…

Она устало уронила телефон на стол. Он золотой муж, Алекс. И папа, и мама детям, хотя сам работает, да и здоровье у него не очень. И никогда никаких жалоб, упрёков, всегда поддержит в трудную минуту. Жаль только, что у них так редко бывает возможность пойти куда-то и побыть вдвоём. Только быт, дети… А так хочется иногда вырваться из этого замкнутого круга… Вот здорово было, когда они, молодые и свободные, как птицы, бежали по улице под дождём и во всю глотку вопили от восторга…

Мила сняла туфли и положила ноги на стол. Она устала. Но она знала, что ещё немного — и у неё откроется второе дыхание. Надо только вздохнуть, натянуть на себя фирменную школьную улыбку, сквозь которую будет неизбежно пробиваться её собственная — открытая и искренняя, расправить плечи и войти в зал. Всё не так уж плохо, к тому же её ещё там и накормят — возможно, даже вкусно накормят…

* * *

— Я не понимаю, почему наш новый директор, уважаемый мистер Хармс, не закроет эту новомодную театральную программу, — громогласно вещала дородная Лиз Лерман, мама двойняшек-восьмиклассников. — Всем известно, что мистер Хармс — экспериментатор и любит всякие новшества, но ведь это же мешает занятиям! Какие-то странные встречи по три раза в неделю, импровизации бесконечные, а ведь детям ещё надо успевать делать уроки! И потом, они слишком увлекаются и ничем другим не хотят заниматься. Только бегают по дому, как ошпаренные, с истерическими криками и стонами, это, как видно, то, что сегодня называется «театральной импровизацией»…

— Вы абсолютно правы, — мягко улыбнувшись, ответила Мила, — в восьмом классе напряжённая учебная программа, и детям необходимо время, чтобы делать уроки. Но вы же сами говорите, что они так любят эти занятия! Ваши близнецы просто расцвели. Перестали хулиганить на уроках, слушают учителя, участвуют в дискуссии, а всё потому, что теперь у них есть возможность использовать свою неукротимую энергию в мирных целях. А побегав и наоравшись от души, и уроки можно спокойно делать. Но если вас что-то не устраивает, поговорите, пожалуйста, с мистером Хармсом. Вы же знаете, что мы делаем всё, чтобы учащиеся нашей школы были довольны. Ведь наше мотто — это процветание и успех каждого ученика…

Беседуя с Лиз Лерман, Мила тайком скосила глаза на огромный стол, на котором были расставлены всевозможные угощения и закуски. «Надо как-то вежливо увильнуть и незаметно пробраться к столу. Тут всё так аппетитно выглядит… Вот эти грибочки, и этот вот салат, хоть вредный, но вкусный, и сыры, конечно, и маленькие бутербродики и суши. А вот ростбиф. Ну и шампанское, конечно. Или, может, красное вино?» Мила обожала вкусно поесть и частенько баловала себя. А потом ругала себя за то, что много ест и толстеет. Но сегодня можно. Только сегодня, а потом на диету…

* * *

— Скотт, почему ты ничего не ешь? — весело налетела она на сотрудника, задумчиво уставившегося в полупустой стакан с виски. Скотт Сигер был заведующим отделением английской литературы и иностранных языков, а также преподавал основы психологии и философию. Молодой чудак, похожий на сумасшедшего профессора, он относительно недавно пришёл к ним в коллектив. Скотт родился в обеспеченной семье в Лос-Анджелесе, окончил Колумбийский университет по классу философии и психологии, женился и так и осел в Нью-Йорке. Поведение у него было довольно своеобразное: он вёл себя одновременно как заумный философ-старикан и как дурачливый, шкодливый мальчишка без царя в голове. Огромного роста толстяк с гладко выбритой головой, круглыми очками с толстыми стёклами и крупными чертами лица, он носил галстук-бабочку и повсюду таскал за собой труды Ницше, Шопенгауэра и Сартра. Мила не знала, на самом ли деле он их читал или просто носил с собой с умным видом, чтобы показать всем, какой он незаурядный. Как бы то ни было, Скотт выделялся на общем фоне, производя впечатление человека интересного и забавного. Мила симпатизировала ему, несмотря на то, что считала очень некрасивым.

— Тут такое угощение, а ты виски стаканами глотаешь, — с улыбкой сказала она ему. — Поешь, с утра ведь на работе, да и пить на голодный желудок вредно.

Мила была сердобольной женщиной, всех вокруг жалела, стараясь накормить и обогреть. Не все могли по достоинству оценить её временами навязчивую заботу, но послать её куда подальше людям было неудобно, ведь в остальном она была довольно мила.

— Спасибо, мамочка, я обязательно что-нибудь съем, — улыбнулся ей Скотт, обнажив мелкие жёлтые зубы. — Как твой день прошёл, ошалевшие от бушующих гормонов подростки не докучали?

— Неа, а как у тебя?

— Мне попробуй докучи, я им расскажу теорию о сверхчеловеке Ницше, и они в момент успокоятся (читай, заснут от скуки), — Скотт забавно прищурил глаза, будто пытаясь заснуть, и подмигнул ей.

Скотт дурачился с детьми, и они его любили, но Миле казалось, что из-за своего поверхностного отношения к предмету он оставляет за гранью много всего такого, чего дети могли и хотели бы услышать. У неё был совсем другой подход к педагогике: относись к детям, как к себе равным, и требуй от них полной интеллектуальной и ментальной отдачи. Тогда они, дети, будут неуклонно развиваться, тянуться вверх, гордиться своими успехами и тянуться вверх ещё выше. А педагога, который не смиряется с существующим положением вещей, добиваясь от учеников истинной глубины и вникания в предмет, они будут от души любить и уважать. Мила была талантливым педагогом и знала это.

— Хочешь, пойдём завтра на ланч? — спросил её Скотт. — Я хочу одну философскую книжку с тобой обсудить, больше ведь не с кем… Ты свободна на большой перемене?

— Посмотрим, не знаю, сколько у меня будет работы. Мне нужно подобрать произведения для концерта камерной музыки. И написать план одной пилотной программы, которую я планирую запустить в следующем году, так что у меня будет чем заняться.

— Нет проблем, я знаю, где тебя найти. А сейчас я послушаюсь твоего совета и пойду что-нибудь поем, чтобы не начать непристойно себя вести после третьего виски натощак.

Виляя пухлыми бёдрами и фальшиво напевая, Скотт продефилировал к ломящемуся от закусок столу.

— See ye, — пропел он, театрально делая Миле ручкой.

«Вот клоун!» — подумала про себя Мила и, фыркнув, пошла переговорить с начальником.

* * *

А вот и её начальник Кайл. Мила вся подобралась, пытаясь понять, каким боком ей лучше к нему подступиться, чтобы добиться своего. Замдиректора Кайл Смит, или Большой Босс, как она его за глаза называла, был, в принципе, неплохим парнем, но зашкаливающий эгоцентризм и повышенное чувство собственной важности делали его человеком не особо приятным в общении. Кайл отвечал за специализированные отделения в школе, изо всех сил пытаясь абсолютно всё держать под своим контролем. Это частенько приводило к недовольству коллег, но противостоять Кайлу никто не смел: почувствовав малейшую угрозу своему эго, он, закусив удила, пускался в бой. Миле надо было попросить разрешение на организацию большого весеннего концерта, который показал бы работу учеников всех отделений искусств школы — музыкального, танцевального, театрального и художественного. Мила давно вынашивала идею этого коллаборативного проекта, но боялась попросить напрямую, хорошо зная особенность начальника запарывать все новые начинания на корню…

— Привет, Кайл. Надеюсь, ты хорошо проводишь время.

— Неплохо, спасибо, хотя ты же знаешь, я совсем не пью, поэтому мне не так весело, как вам, алкоголикам.

— Весело не то слово, но, если честно, я уже готова идти домой. Послушай, Кайл, у тебя не найдётся минутки? Мне нужно кое-что с тобой обсудить…

* * *

Сонная и слегка навеселе, Мила стояла на платформе метро. Поезда, как всегда, не было. Поезда никогда нет, особенно вечером, и ей стоит колоссальных усилий выдержать ожидание, не начав внутренне кричать и ругаться. Она хорошо знала это ощущение постепенно накатывающей ярости: сначала она ждала нарочито равнодушно, будто заморозив свои эмоции и мозг, после чего какая-то иррациональная злоба на проклятый общественный транспорт захлёстывала её. И тут она говорила себе, что злоба не поможет и надо просто остановиться, но это не особо помогало… Чтобы не нервничать, она начала ходить туда-сюда по платформе. Так хотелось увидеть детей, но, увы, не сегодня. Поезд приходи же ты, к чёрту, мерзавец!

* * *

— Явилась — не запылилась, — Алекс явно собирался идти спать.

— Что с детьми?

— Храпят вовсю. Видят десятый сон.

— Так что — я опять их не застала? Алекс, ну почему всегда так?

— Потому что ты слишком ответственная. Слишком много отдаёшь работе. Другая бы выполняла минимум своих обязанностей и бежала домой, а ты какая-то упёртая прямо. Если увлекаешься, тебя не остановить.

— Ладно, ты, как всегда, прав, я знаю, что сама создаю себе лишний стресс. Пошли-ка спать. Только не храпи так страшно, а то я не смогу заснуть…