Измена. Любовник моей матери

Регина Янтарная

— Ты мне изменил! — мои губы дрожат. Емельян сгребает меня в охапку, выдыхает мой запах, и снова лжет. — У нас с твоей матерью ничего не было! Ты меня оскорбляешь подозрением!! Сердце сдавливает тисками лжи. Сломанная душа выламывает ребра, причиняя нестерпимую боль. Предательство самых близких людей — хуже уже быть не может! — Прощай!.. Лидия — простая девушка, потерявшая в один день жениха, мать, отца и поддержку. Впереди неизвестность и сынок Захарка под сердцем. Емельян — наследник металлургической империи Григория Васильева. Перед ним открыты все двери, только сердце любимой женщины закрыто навсегда. Бывшие влюбленные встречаются через пять лет. Между ними предательство, пороки близких, баснословные деньги, козни конкурентов и маленькая живая тайна с небесно-голубыми глазами.

Глава 7

Лидия

Полицейский записывает показания свидетелей.

Я сижу на переднем сидении своего автомобиля, смотрю невидящим взглядом вперед.

— В страховую позвонили? — интересуется водитель пострадавшего автомобиля.

— Сейчас, — сжимаю ледяными руками трубку, и в этот момент внизу живот чувствую неладное.

— Ой! — хватаюсь за живот, наклоняюсь вперед, и меня пронзает двойная боль — в животе и в ребрах.

— В чем дело? — спрашивает страж закона.

— Не знаю, очень больно.

— Скорая сейчас подъедет, — смотрит на меня исподлобья. Его взгляд так и рычит: — Сама виновата, теперь терпи, дуреха крашенная.

Вскидываю глаза на небо, молюсь, чтобы никто не пострадал. Всё-таки три машины всмятку.

— Есть еще одна пострадавшая, — слышу сквозь пелену, — тоже девушка. Кровотечение.

Прикрываю глаза, слышу остаток речи сквозь пелену. Меня трясёт. Голова раскалывает на части при одной мысли, это я виновата.

— Скорые на подходе, — ожившим голосом сообщает мужчина в форме и в этот момент я чувствую радость. Девушку обязательно спасут. По-другому быть не может.

— Скорее! Скорее! — слышатся голоса совсем рядом. С ужасом наблюдаю, как врачи везут на каталке девушку к карете скорой помощи.

В жилах стынет кровь.

На сразу понимаю, что я расстегнута, без шапки, на улице январь и мне элементарно холодно.

— Застегнитесь! — приказывает полицейский, осматривая меня бегло. — Вам нельзя болеть, надо еще отвечать за всё это безобразие!

Опустив глаза, в шоке смотрю на порезанные руки. Когда стекло разбилось, осколки летели во все стороны.

Поднимаюсь на ноги, пытаюсь выпрямиться, снова хватаюсь за живот.

Мне плохо. Страшно. Ситуация удручает.

— Водитель тойоты тоже ранена, — сообщает мужчина по рации, и через мгновение меня забирают в машину скорой помощи.

***

— Вторая девушка умрёт? — безэмоционально спрашиваю у врача в приемном отделении.

— Не думаю. От этого еще никто не умирал, — обрывает высокий женский голос.

— От травм?

— Она ребенка потеряла!

Внутри всё холодеет, словно покрывается корочкой льда. Накрывает паника. По щекам текут слёзы, чувствую соленый привкус на губах.

Спазм горла перекрывает доступ кислорода.

Проваливаюсь в чернильную пустоту…

Чудовищно!

Через мгновение длиною в пустоту прихожу в чувства. Открыв глаза, натыкаюсь на капельницу, стоящую возле моей постели. Внутри трубки медленно капает раствор. Втягиваю в себя больничный удушливый запах.

Медленно поворачиваю голову направо.

Вижу четыре койки, три из них заняты, четвертая пустая.

Впиваюсь в женские лица.

— Девчонки, где я?

— В женском отделении первой градской.

— Зачем? Я же попала в аварию.

— На сохранении!

— На сохранении жизни? Без этого я умру? — спросонья ничего не понимаю.

— Ты беременна, матка в тонусе. Сохраняют жизнь твоему малышу!

Глотаю воздух короткими вздохами. Желудок сжимается и меня тошнит от картинки, всплывшей в голове.

Изгоняю из головы жуткое видение.

Прикрываю глаза, надо дождаться врача и всё расспросить у него.

Осторожно трогаю руками плоский живот.

Неужели беременна? Но я ничего не почувствовала.

Может, я сплю или продолжаю бредить?

Громкий звук открытия дверей, вскидываюсь. Вижу, как в палату заезжает каталка с женщиной. Смотрю на ее светлые волосы, выбивающиеся из-под голубой шапочки и порезы на свисающей с каталки руке.

Вздрагиваю.

Сестры сгружают девушку на пустую койку, уходят, увозя каталку за собой.

— Что происходит? — с ужасом наблюдаю, как тяжело дышит девчонка.

— От наркоза отходит, — с пониманием говорят женщины.

— Зачем беременной наркоз? — нервно сглатываю. Сердце подсказывает, ответ мне не понравится.

— Выкидыш, скорее всего, делали чистку, — сообщает нервно женщина с темными волосами и на автомате обнимает свой живот. — Придумают же всех держать в одной палате! — бурчит себе под нос.

Внутренне съёживаюсь. Непреходящий страх держит в цепких объятьях.

Я ведь узнала девчонку. Та самая, что пострадала в аварии, которую устроила я.

— Я ваш лечащий врач Мирон Павлович, — сообщает мужчина в белом халате спустя час, испытующе разглядывает меня. — Вы в больничной одежде, к вам до сих пор никто из близких не приехал?

Внутренне съеживаюсь. Нечего ответить.

Амелия, мать и Емельян больше не входят в этот список, папа до сих пор вне доступа. Уже начинаю нервничать.

С трудом подавив болезненный стон, спрашиваю:

— Я точно беременна?

— Шесть недель.

— Мальчик или девочка, — спрашиваю на автомате.

— Пока не видно, повторите УЗИ недельки через три.

— Мирон Павлович, пожалуйста, переведите меня в другую палату, — шепчу едва слышно.

— Чем эта не подходит? — удивленно вскидывается.

— Здесь плохо пахнет, меня всё время тошнит, — смотрю с мольбой. Мужчина понимает, что вру, но соглашается.

О том, что Инга проснулась, рыдает уже тридцать минут без остановки и я причина ее слез, — пришлось умолчать.

Сама себе противна.

Хочу сбежать.

Меня переводят в соседнюю палату, где я отбываю весь срок — четырнадцать дней.

Сегодня выписка, меня забирают домой.

Иду тяжелым шагом на выход.

— Привет, — обнимаю единственного человека, которому смогла позвонить, пересилив себя.

— Рад, что ты в порядке, — осматривает меня внимательно.

На улице январь. Прячу лицо от северного ветра в капюшоне тонкой шубки.

Оборачиваюсь, поднимаю голову, смотрю на окно палаты, в которой я оставила навсегда свои чувства к Емельяну.

Идем на выход по заснеженной дорожке, и снег заносит мою душу.

— Тебя точно не напряжет, что я поживу пока у тебя?

— Лида, я же сказал, что ты мой друг, самый желанный человечек, — бросает на меня странный взгляд.