Ада

Рашит Халилуллин, 2018

История маленькой еврейской девочки и о ее судьбе в период оккупации немецко-фашистскими войсками маленького городка в Полтавской области. Оккупанты вводят комендантский час, арестовывают коммунистов и заставляют евреев регистрироваться и носить опознавательные знаки. Вскоре им предлагают эвакуацию в безопасное место, на деле же отбирают все ценное и выводят к оврагу на расстрел. Выжившая девочка скрывается целый месяц и даже после поимки ухитряется сбежать из комнаты купеческого дома, куда ее привели на допрос. Два года она прячется в заложенном дымоходе, выходя по ночам на поиски еды и воды.

Глава 3

« Распоряжение шефа управления безопасности СС Гейдриха о переселении евреев, 27 сентября 1939.

В целях обеспечения надлежащих условий для контроля и последующей депортации евреи должны быть переселены в гетто. Необходимо в кратчайшие сроки (в течении трех-четырех недель) изолировать евреев-торговцев, в настоящее время проживающих и работающих в сельской местности. Их местонахождение и порядок передвижения должны быть согласованы с вермахтом в целях обеспечения безопасности при снабжении войск.

План действий.

Немедленно приступить к переселению евреев в города.

Депортировать евреев из Рейха в Польшу.

Депортировать оставшихся цыган в Польшу.

Приступить к систематической депортации евреев с территории Германии товарными поездами».

Назавтра собирали вещи. Уложили теплую одежду, документы, деньги и те небольшие ценности, что были дома: пару серебряных ложек, серьги и колье, доставшиеся маме от бабушки, деньги и несколько безделушек, имевших ценность только для родителей.

— Вот так.. — Грустно вздохнула мама. — Столько лет прожили, и больших ценностей не нажили.

Отец подошел к маме, обнял её ласково за плечи и нежно сказал.

— Не переживай. Вот сидят наша с тобой ценность. — Он кивнул на детей. — Будем живы — наживем. — Отец подмигнул Аде, которая сидела, обняв брата Даниила.

Сама Ада давно собрала те немногие вещи, на которые указала ей мама, и теперь молча наблюдала за суетой вокруг. С улицы послышался заливистый свист. Девочка слегка вздрогнула и крепче прижала к себе брата. Свист повторился ещё и ещё. Ада умоляюще посмотрела на мать, которая делала вид, что ничего не слышит. Наконец она не выдержала.

— Иди уж. — Кивнула мама на дверь. — Не успокоятся ведь.

Ада выбежала из дома. За забором, оглядываясь по сторонам, стояли Сёмка и Витька. Они обрадовались девочке и переглянулись между собой. Ада неторопливо подошла к ребятам и без улыбки посмотрела на них.

— Ну, — поведя глазами, спросила она, — чего тут свистите?

Мальчишки переступили с ноги на ногу.

— Ну мы это, — смущенно пожал плечами Витька. — С тобой попрощаться хотели. Ты же вроде как уезжаешь.

— Ну так прощайтесь. — Сказала Ада.

Ребята ещё больше засмущались.

— А ты приедешь еще когда-нибудь? — Вдруг выпалил Семка.

Ада тяжело вздохнула, враз растеряв всю свою надменность.

— Сема.. — Устало произнесла она. — Ну откуда я могу знать? Мы ещё даже не уехали.

— А может, ты не поедешь? — Грустно протянул Семка.

— Ты объявление читал? — Спросила его Ада. — Если я не поеду, то это будет плохо.

Она глубоко вздохнула, пытаясь скрыть слезы, враз защипавшие от глаза. Ада сердито отвернулась, стараясь не глядеть на мальчишек.

— Мы тебя проводим немного. — Сиплым голосом сказал Витька.

Ада безразлично дернула плечом, не говоря ни слова. Она повернулась и пошла в дом. Дома уже все было готово. Отец стягивал ремнями разбухший чемодан, мать тоскливо оглядывала комнату, проверяя все ли уложено. Ганя и Даниил сидели на сетке кровати и покачивались вверх-вниз, весело поглядывая друг на друга. Мебель в доме они накрыли чехлами и Ада ещё раз оглядела комнату, ставшую вдруг такой чужой.

— А что же с домом будет, Хаим? — Спросила мать, глядя на отца.

Отец потуже затянул ремень на чемодане и застегнул пряжку. Разогнувшись, он достал из кармана носовой платок и вытер выступивший на лбу пот.

— Закроем. — Ответил он. — А ключи есть у соседей. Присмотрят, если что. Павла Михайловна мне обещала.

Мать успокоено замолчала.

— Ну что, присядем на дорожку? — Вопросительно сказал отец и первым присел на стул. К нему подбежали Ганя и Даниил и подсунулись под руки, с двух сторон, обняв отца. Мать присела на другой стул, а Ада опустилась на кровать.

Какое-то время они сидели молча, затем отец отстранил детей и встал.

— Ну что же. — Устало сказал он. — Пора. Выносите вещи.

Он подхватил два чемодана и вышел во двор. Мама взяла узел и вышла вслед за ним. Ада взяла свой узелок, маленький чемоданчик и понесла все это на двор. Отец уложил чемоданы в тележку, и перехватив у мамы узел, уложил его рядом с чемоданами. Пристроив сверху ещё пару узлов, он перевязал все веревками и отошел, осматривая дело своих рук. Сверху упал шум мотора и все подняли головы, гадая, что бы это могло быть.

Незнакомый самолет, в серой раскраске, ввинтился штопором в небо прямо над ними, снизился где-то над окраиной города, и снова пошел вверх. Тут же ему в пару пристроился второй, и они закружили каруселью в небе, то снижаясь, то выписывая круги над головами, то поднимаясь в высоту.

Какое-то время все они заворожено следили за этим воздушным представлением, пока отец не спохватился. Он обошел дом, методично закрывая ставни и проверяя все ли в порядке, затем запер дверь на висячий замок и подошел к семье.

— Все готовы? — Спросил отец. — Пойдемте.

Он взял тележку за ручку и покатил её к калитке. Сёмка и Витька, наблюдавшие за ними придержали калитку, пока отец выкатывал её, затем подошли к Аде и Витька забрал узелок, который она несла в руке. На второй руке у нее было накинуто пальто. Мама вышла следом, крепко держа за руки Ганю и Даниила.

— Что, соседи, поехали? — К забору, отделявшему двор от улицы, подошла соседка.

— Да, Павла Михайловна, поехали мы. — Отозвалась мать.

На крыльцо соседского дома вышел сын Павлы Михайловны Матвей, и пристально оглядел их.

Крепкий, молодой парень, с постоянной улыбкой на открытом, приветливом лице, весной он должен был призываться в Красную Армию, но в один из дней куда-то пропал и вот с началом войны объявился. Снова поселился у матери и вечерами выходя из дома на двор, все наблюдал за Левитиными. Ада засмотрелась на его вышитую сорочку и заметила ухмылку, пробежавшую по лицу молодого мужчины.

— Вы уж, Павла Михайловна, присмотрите за домом, как обещали.

— Конечно присмотрю, — откликнулась соседка. — Вон для верности сына к вам поселю. Он как раз вернулся, жить ему где-то надо, да и заодно за домом вашим присмотрит. Так что не беспокойтесь, — нараспев зачастила она, — все будет в лучшем виде. А по приезду вашему сочтемся.

Она растянула рот в улыбке, и что-то в этом было такое неестественное, что Ада отвернулась, лишь бы не видеть довольного лица соседки. Ганя посмотрела на соседку и тоже отвернулась. Только вчера она выгнала её из своего дома и при этом назвала «грязной жидовкой».

Левитины не торопясь прошли по проулку и вышли на центральную «улицу Ленина». По ней нужно пройти до конца и там уже было место сбора. Чем дальше они шли, тем больше становилось народа, идущего в ту же сторону. Люди шли семьями, таща на себе вещи. Кто-то как Левитины, вез их в тележке, кто-то вез на подводе, кто-то в коляске. А один раз мимо них солидно проехал грузовик, доверху набитый вещами, на которых невозмутимо сидели люди. Наверное, несколько семей скинулись вскладчину и наняли грузовик, для перевозки вещей.

В конце улицы они уперлись в толпу стоявших людей, которая то немного продвигалась вперед, то надолго замирала.

Ада решительно отобрала у Витьки узелок.

— Всё. — Сказала она. — Идите отсюда. Оба. Проводили и хватит.

Витька без сопротивления отдал ей узелок и понурив голову, повернулся и пошел обратно. Следом за ним отправился и Семка. Сначала Витька все оглядывался, но потом затерялся в потоке прибывающих людей.

Солнце поднималось все выше и стало ощутимо припекать. От столпотворения огромной массы людей было душно и напряженно.

— Мама, я пить хочу. — Жалобно пролепетала Ганя.

— И я тоже хочу. — Встрепенулся Даниил.

Мама не говоря ни слова, достала припасенную бутылку с водой и дала детям напиться.

— Потерпите. — Строго сказала им она. — В следующий раз нескоро дам.

Поток людей медленно продвигался вперед. Аде было интересно — а на чем их будут вывозить. Железнодорожный вокзал был в другой стороне города. Может тогда на машинах? Только вот почему так страшно? И эти непрестанно гудящие над головой самолеты, и издалека доносятся приглушенные выстрелы — одиночные и очередями.

По краям улицы по двое, по трое, а то и группами, стояли немецкие солдаты. Оружие они держали за спинами, и поглядывая на людей, бредущих мимо, улыбались. Особенно выделяли девушек помоложе и посимпатичнее. К одной из них, идущей впереди Левитиных подошел солдат и что-то негромко сказал. Девушка недоуменно посмотрела на него и раздраженно отмахнулась. Немец пожал плечами и отошел.

— Что он тебе сказал? — Спросила её другая, идущая рядом.

— Предложил мне спать с ним. И полы у него мыть. А он меня за это отпустит. — Ответила девушка.

— Странно. — Заметила вторая. — С чего бы это ему предлагать?

— Не знаю.

На этом разговор сам собой прекратился. Наконец, спустя несколько часов, они добрались до своеобразного входа. Прямо поперек улицы стояло проволочное заграждение, с проходом посередине, за ним выстроились цепями солдаты, с оружием наперевес, в касках и бляхами на груди. От прохода шеренгами стояли украинские полицаи, в черной форме с серыми обшлагами.

На входе распоряжались двое — один был высокий, рослый и сильный мужчина в расшитой украинской сорочке и пышными вислыми усами. Второй был невысокий, неприметный, в сереньком костюме и надвинутой на глаза кепке. Люди шли мимо них, но обратно никто не выходил. Лишь изредка выезжали пустые повозки, сгрузившие вещи и выезжающие назад. Они ехали против течения людей, создавая толкучку и ругань и возницы громко кричали, размахивая кнутами.

Какой-то пожилой, авторитетного вида еврей, громко говорил кучке столпившихся рядом с ним людей:

— Немцы — это да. У них не забалуешь. Такой порядок. Вот война, и они решили вывезти всех нас подальше отсюда. Туда, где спокойнее.

— А почему только евреев? — Спросила какая-то маленькая, потрепанного вида женщина.

— Все потому, что мы для них родственная нация, самая близкая. Поэтому и вывозят в первую очередь. А потом и до других дело дойдет.

Левитины прошли вход и подошедший незаметно маленького роста чиновник во весь голос прокричал.

— Не задерживаемся! Проходим дальше! Вещи складываем налево, а у кого есть продукты — направо!

— А как же без продуктов и вещей? — Выкрикнула седенькая старушка.

— Вещи повезут в другом транспорте, а еду выдадут и накормят в дороге. — Ответил ей чиновник, записывая что-то на бумаге.

— Ну конечно же, — успокаивающе проговорила какая-то женщина. — Такой порядок — багаж поедет отдельно. А там, на месте, и разберёмся.

Все складывали узлы, чемоданы и сумки налево, в большую кучу. А узелки и корзины с продуктами уложили направо, в большой ящик.

— У кого теплые вещи — все сдать! — Громко приказал офицер в высокой фуражке, и указал плеткой, которую держал в руке на другой ящик.

Люди принялись снимать с себя и складывать в ящик кофты, свитера, кто-то бросал перевязанные узлы. К Аде подошел солдат и, подмигнув ей, ловко отобрал пальто. Сзади напирали и толпа людей потащила их дальше. Немного погодя опять все остановились, но уж перед невысоким, по пояс, заграждением, за которым цепью стояли солдаты. Офицер, громко выкрикивая, отсчитал группу людей и пропустил в проход. Немного погодя снова отсчитал и пропустил. И снова. Наконец очередь дошла и до Левитиных.

Они прошли в группе людей и увидели выстроившихся двумя шеренгами солдат, так что образовывался узкий, метра полтора коридор. Все солдаты стояли плечом к плечу, держа в руках дубинки, закатив высоко рукава.

Едва люди вошли в коридор, как на них посыпались со всех сторон сильные, разбивающие в кровь, удары. Солдаты били дубинками, не разбирая, кто перед ним — мужчина или женщина, старик, старуха или ребенок. Для них это был аттракцион, развлечение. И они хохотали, стараясь ударить больнее — в живот, пах или по лицу. Уклониться или спрятаться от удара было невозможно, люди кричали. Кто-то падал и тогда спускали собак на поводке, которые моментально начинали рвать человека. Кто-то оставался лежать на земле и тогда люди шли прямо по нему, растаптывая упавшего. Все бежали вперед, стараясь избежать ударов и не задерживаясь в проходе.

Наконец толпа обезумевших, окровавленных людей вывалилась на большую поляну, оцепленную двойным кольцом вооруженных солдат. Здесь распоряжались украинские полицаи, судя по разговору и акценту неместные. Они как хищные животные налетели на людей.

— Роздегайтеся! Швидко! — Они били людей дубинками, и насильно срывали одежду. Если кто-то медлил, его валили с ног и начинали бить ногами, пока человек не переставал двигаться. — Быстро! Шнель! — Кричали они, и люди сбрасывали с себя платья, штаны и бросали все это на землю. Все вокруг было усыпано бельем, одеждою и обувью.

На глазах Ады одна женщина замешкалась, раздевая своего малыша, и рассвирепевший полицейский подскочил к ней, вырвал из её рук ребенка и широко размахнувшись, перебросил его через оцепление за ограду. Обезумевшая мать повисла у него на руках и тогда изверг в униформе, свалив её ударом кулака, принялся избивать ногами. Наконец он отбросил окровавленную женщину в сторону.

Подбежал офицер и закричал.

— Быстро! Быстро! — По его команде, полицейский выстроились цепью и орудуя дубинками погнали людей в сторону разрыва в оцеплении, к узкой траншее, уходившей вниз. Люди толкались и цеплялись друг за друга, и Ада потеряла из виду отца, прижимавшего к себе Ганю. Она покрепче сжала руку Даниила и старалась не отставать от матери.

Сверху траншеи стояли солдаты. Они смеялись и плевали вниз, и орали что-то на немецком, перемежая речь русскими словами. Наконец траншея закончилась. Впереди распахнулся стороны глубокий карьер, с отвесными стенами. Справа была площадка, чуть дальше уходил узкий выступ. Подгоняющие сзади полицейские быстро, по одному, загнали всех на выступ.

Ада посмотрела вниз и судорожно ухватилась за мать. Внизу возвышалась груда окровавленных тел. Некоторые из них шевелились, кто-то пытался привстать, и тогда сверху раздавался одиночный выстрел. Откуда-то слышалась музыка — завели патефон. Люди все напирали, толпясь на площадке и тогда раздалась команда.

На противоположной стороне неширокого карьера, на мешках с песком, стояли пулеметы. Вокруг них, лениво развалившись на ящиках, сидели солдаты. Было хорошо видно, как они что-то ели из своих котелков, пили из железных кружек. Стоявший около мешков офицер что-то произнес, похлопывая по сапогу стеком, и один из солдат, отставив котелок, вытер рукой рот и присел за пулемет.

Он принялся стрелять справа налево, неторопливо ведя ствол пулемета. Ада увидела, как люди срываются с выступа вниз, и почувствовала, как строчка пуль приближается к ней. Она смотрела на невозмутимое лицо солдата, сидевшего за пулеметом. Толпа людей надавила ещё сильнее, ручка Даниила выскользнула у нее из ладони и она полетела вниз, в карьер. Удар ошеломил её. Девочка врезалась в пологую стенку откоса и наполовину съехала вниз. Рядом с ней ворочались тела, кто-то стонал, утробно икал, плакал. Осыпавшийся песок присыпал Аду сверху и она потеряла сознание.