Путеводная звезда

Сборник, 2023

В тяжелые смутные времена очень нужны произведения, дающие надежду. Мы сделали для вас целую антологию таких рассказов под названием "Путеводная звезда". Истории, вошедшие в неё, очень разные, но все их объединяет одно – как бы ни было темно вокруг, всегда найдётся место для надежды и луча света. Большинство рассказов сами по себе очень светлые и добрые. Однако есть и довольно мрачные и жёсткие, но – тоже с путеводной звездой, светящей героям из тьмы. Мы надеемся, что антология, которую вы держите в руках, добавит и вам лучик света!

Издательство «Снежный Ком М»

ИП Штепин Дмитрий Вадимович

www.skomm.ru

E-mail: [e-mail]

© Юлиана Лебединская, 2023

© ИП Штепин Д.В., 2023

Ангелы и люди

Алексей Жуков

С чертом по душам

Свет в конце туннеля становился все ближе. Он словно расталкивал темные края и тянулся навстречу, заполняя все вокруг. Ощущение времени осталось позади, и Кирилл не мог сказать, сколько это уже продолжалось. Но легкость и отсутствие иных направлений не давали об этом даже задуматься.

Вскоре свет окружил его полностью, лишив всякого ориентира. Пропали невесомость и чувство полета, развеялся ореол отрешенности. Осталась лишь легкость, но и та разлилась по телу почти неосязаемым ситцем.

А еще через мгновение белый туман расступился, и Кирилл огляделся.

Это была комната. Светло-серые стены, такие же пол и потолок, будто выкрашенные эмалью из одной банки. Причем так идеально, что взгляд не мог зацепиться даже за стыки стен и пола, не говоря уже о самой их поверхности. Ни царапинки, ни зазоринки, ни пятнышка. Единственное, что выбивалось из общего фона, это темно-серые створки лифта впереди.

Кирилл был уверен, что это именно лифт. Да и две кнопки на панельке справа от створок не оставляли сомнений.

Он подошел и осмотрел треугольные клавиши. Одна, ярко-белая, светилась и указывала острым концом наверх. Вторая, черная, с едва пробивающейся алой подсветкой, указывала вниз.

С мгновение Кирилл размышлял, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву, потянулся к черной кнопке.

— Ну и зачем, Кирилл Андреевич? ― послышался вдруг сзади чей-то голос.

Кирилл обернулся. У стены появилось кресло, хотя буквально секунду назад комната была совершенно пуста. А на светлой кожаной обивке, опершись на подлокотник и печально водрузив подбородок на кулак, сидел мужчина.

Лет тридцати пяти ― сорока, с худым лицом, крючковатым носом и заостренными скулами. Темные волосы, зачесанные на косой пробор, дополнялись клиновидной бородкой и тонкими усиками. Одет незнакомец был в темно-синий костюм-тройку, белую рубашку и галстук, который огненно-красной змеей обвивал стоячий воротник.

— Простите?

— Зачем, спрашиваю? ― устало повторил тот. ― Где логика? Интерфейс же простой, интуитивный. Даже примитивный. Белое ― хорошо, черное ― плохо. Наверх ― Рай, вниз… Продолжать надо?

— Ад? ― Кирилл осмотрел себя. Больничная пижама никуда не делась, но была какая-то неестественно гладкая, без единой складочки. ― Так я умер?

— О да!

— А это что? Чистилище?

— Оно самое, ― кивнул незнакомец.

— Странное какое…

— А как вы его представляли? Что-то типа зала ожидания? Нет, у нас хватает ресурсов для индивидуального подхода к клиентам. Странно то, что вас это заботит больше, чем сама ваша смерть. Впрочем, ― он вздохнул, ― вам не впервой.

— То есть?

Незнакомец опять вздохнул и щелкнул пальцами. Рядом возникло еще одно кресло.

— Прошу, присаживайтесь. Нам предстоит непростой разговор.

Кирилл настороженно сел. Светлая обивка под ним мягко прогнулась, но не более. Никакого ощущения, что опустил пятую точку на облако. Не выпрыгнули из-за спинки и черти с цепями в руках. Просто кресло.

— А вы кто? Апостол?

Незнакомец вдруг резко преобразился. Костюм сменился на белый хитон, а борода на лице быстро разрослась, поседела и вытянулась до груди.

— Иже еси на небеси, ― пропел он заунывно. ― Амен! Похож?

Он потряс головой, и светлый облик осыпался мелкими блестящими осколками. А к прежней внешности добавились выступившие на лбу маленькие рожки и алый огонек в зрачках.

— Нет. Я ― официальный представитель иной организации. Небесная Канцелярия ― наш прямой конкурент.

— Значит, вы ― дьявол?

— Увы, тоже нет. Просто черт. Хоть и не рядовой. В отдел работы с клиентами, знаете ли, кого попало не берут.

— А как вас звать? ― Кирилл никогда не изучал демонологию, но слышал, что имена лукавых не отличались простотой.

— Зовите меня Захар. Знакомое имя?

— Да, так звали моего друга. Бывшего…

— Который украл у вас деньги? А потом еще и девушку увел?

— Да, ― признал Кирилл озадаченно. ― Но это было так давно. В молодости, полвека уже прошло.

— Однако обида осталась, верно? Вот. Благодаря этому маленькому черному «червячку» нам и разрешили побеседовать.

Кирилл потер ладони: те были вполне осязаемы, только неестественно сухие, гладкие и без старческих пятен. Затем спросил удрученно:

— Будете склонять меня ко Тьме?

Захар весело рассмеялся. Утер выступившую слезу.

— Не поверите. Наоборот. Хочу предложить вам билет в Рай.

Кирилл подозрительно уставился на черта.

Тот уловил его прищур и откашлялся:

— Не верите? Понимаю. Но, посудите сами, разве вам и так недостает адских мучений?

Он снова щелкнул пальцами, и между кресел появился столик с диапроектором и коробочкой слайдов. А на противоположной стене возник прямоугольник матерчатого экрана.

Черт подцепил из коробки фотопластинку и вставил в аппарат. На белой материи тут же вспыхнула картинка.

Это был Кирилл. Он лежал на больничной койке. Истощенное бледное лицо, лысая голова, тяжелые темные мешки под глазами. Один сплошной отпечаток боли и пиршества долгой болезни. А вокруг, среди нависающей аппаратуры, суетились врачи.

Захар задумчиво почесал подбородок:

— У вас же последняя стадия, верно? Обезболивающее почти не помогает. Потому этот недоучка-анестезиолог и вколол вам сверх дозы. Идиот. Впрочем, что взять со вчерашнего студента, больше думающего о том, как стащить препараты со склада. Кстати, с ним у нас тоже разговор не за горами, только куда короче и иного содержания. Но я отвлекся.

Он чуть наклонился и доверительным тоном сказал:

— Вот теперь вас и пытаются откачать. Но, задумайтесь, стоит ли?

— А что, ― зло спросил Кирилл, ― в Аду лучше, что ли?

— А вы думаете, вы где?! ― вспылил вдруг лукавый, сверкнув огнем в глазах. ― Вы ― тамошний ― где?

Захар выдохнул и продолжил уже спокойно:

— Давайте-ка я вам кое-что разъясню. Обычно мы этого не делаем, но вы-то у нас случай особый…

И черт стал рассказывать:

— Борьба Света и Тьмы длится уже давно. Нешуточные битвы полыхали в космических просторах, когда человека еще и в помине не было. Большой взрыв только случился, а силы Добра и Зла уже хлестали друг по другу разрядами чистой энергии невиданной мощи. Передать масштаб гремевших тогда сражений не могу даже я, а вам его не осмыслить и подавно.

Захар подождал, пока собеседник переварит услышанное, и продолжил:

— Однако паритет был непреодолим. Тогда и был создан человек. Именно потому он в свое время вылез из пещер, а желания его перестали ограничиваться только жратвой, сном и хорошим трахом. У человека появилась душа, ставшая ключевым элементом в нашем бесконечном споре.

Черт поменял слайд. На экране появилось изображение Земли с дальней орбиты.

— О, сколько креатива было приложено, чтобы сделать из этого куска камня то, чем он является сейчас. Это единственный экземпляр совместного творчества Тьмы и Света. Правда, райские инженеры занимались в основном эстетической мишурой. Ну, и непосредственно производством самих душ. Наша же сторона взяла на себя основную работу по функционированию. Так что после запуска проекта он сразу перешел под наш патронаж. ― Он указал пальцем на картинку. ― Вы его называете Земля. И даже не догадываетесь, что это именно то место, которое в своих мыслях, книгах и речах издавна нарекаете Адом.

Он поймал сомневающийся взгляд Кирилла:

— Да-да. Это именно Ад. Вас разве никогда не смущал тот гигантский объем несправедливости, что царит на планете? Это все ― наша работа, которую мы неустанно и добросовестно (фу, какое слово) выполняем. Нет никаких подземелий, никаких котлов и девяти кругов. Все это выдумки наших средневековых агентов, суть которых состояла лишь в том, чтобы задержать вас в настоящем Аду как можно дольше.

— Но Свет? Свет не мог в этом участвовать!

— Еще как мог! Разумеется, исключительно из светлых побуждений. Как там было… ― Черт закатил глаза и монотонно, будто вспоминая занудный текст, продолжил:

— Рай открыт для каждой души. Космос, всепознание, мириады миров и наслаждений. Никаких оков бренного тела, подверженного боли и страданиям. Бытие вне материй, времен и границ человеческого понимания. Вроде так, если не врут их буклеты. Впрочем, клерки из Небесной врать не умеют.

Он откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы:

— Но, по договору, сначала человек должен пройти через Ад. По той самой дороге, что вы зовете жизнью. Но не просто пройти, а сохранить внутри как можно больше Света, которым вас при рождении и наполняют трудяги Рая. Наша же задача: заложить в вас за это время столько Тьмы, чтобы в конце вы могли увидеть только черную кнопку.

— И что там? После черной кнопки?

— А ничего, ― хмыкнул Захар. ― Обратненько на Земельку. И все по новой, сквозь тернии к лифту. Определенные религиозные направления у вас называют это реинкарнацией.

— Но ведь в мире столько прекрасного! ― Кирилл всплеснул руками. ― Нет, наш мир не может быть Адом!

— Давайте уже просто примем это как факт! Ладно? ― Черт хлопнул ладонью по подлокотнику. ― Хотя отчасти вы правы. Мы недооценили людей. Еще на старте проекта Свет предложил дать человеку внутреннюю свободу. Мы не возражали: наши прогнозисты были уверены, что это еще больше подтолкнет вас к саморазрушению. Но тут и крылся подвох.

Захар помолчал с минуту, будто решая продолжать или нет. А может, и больше: Кирилл совсем не чувствовал времени.

— Вы не поддаетесь логике. Даже сквозь разрушения и жестокость вы все равно умудряетесь нести этот гребаный Свет. Мы насылаем на вас голод, а вы, вместо того, чтобы жрать друг друга, делитесь с ближним последней краюхой. Мы подключаем ураганы, штормы и наводнения, а вы создаете полотна с изображением стихий и восхищаетесь ими. Мы поднимаем на новый уровень войны, культивируем ненависть, совершенствуем садизм. А вы все равно, даже в самом кровавом огне, не перестаете искать добродетель. Как? Почему? Зачем?

Лукавый развел руками:

— А деньги? Это же была поистине гениальная задумка креативного штаба! Они не просто извратили ваши желания, они въелись во все сферы душевной и материальной деятельности. Сколько неравенства, сколько страданий породили звонкие монеты. Мы до сих пор статистику сводим. И что же? ― Черт всплеснул руками. ― Вы даже их приспособили к делу Света. Благотворительность, помощь неимущим, меценатство… И прочая ересь, противная самой природе капитала!

— Боюсь, ― задумчиво протянул Кирилл, ― чтобы это понять, недостаточно иметь лишь облик человека.

— Возможно, ― легко согласился собеседник. ― Возможно даже, что рано или поздно наши аналитики найдут разгадку. Лично я предполагаю, что у таких людей просто слишком крепка та внутренняя нить, что ведет их к Раю. Во всяком случае, они уходят в свое космическое бытие и нас более не волнуют. Но вот вы… Вы!

— Что ― я? ― нахмурился Кирилл.

— Вы же никак не угомонитесь! Вам в этой комнате уже персональные тапочки полагаются!

Он поставил новый слайд. На экране возникла черно-белая фотография.

Руины домов, почерневшие фасады, танк с опущенным стволом, столб дыма, выбивающийся из люка машины. Тела, лежащие и сидящие вокруг. А посреди этого солдат в измазанной кровью гимнастерке, который бережно несет на руках пятилетнюю девочку.

— Это ― вы в прошлой жизни. Ваш взвод уничтожили, вы ранены, и вы умираете. Однако спасаете немецкого ребенка. Несете его в соседнюю деревню, в которой вас добьют местные, едва вы повернетесь к ним спиной. Кинжалом, на котором выбиты слова про честь и верность. Вы догадываетесь, что так произойдет. Но все равно идете из последних сил. Даже несмотря на то, что в преддверии смерти чувствуете, что это дочь того самого танкиста панцерваффе, который тремя годами ранее с веселым смехом въехал в вашу хату. А потом еще дал задний ход, когда увидел, что промахнулся мимо женщины с ребенком на руках.

Захар сменил слайд. На экране снова появился черно-белый снимок, только гораздо худшего качества. Однако это не помешало разглядеть мельчайшие детали.

Объятое пламенем здание. Изъеденная огнем вывеска, что сорвалась с креплений и лежит теперь поперек распахнутой двери. На ней виднеются буквы из старого алфавита, в конце надписи проглядывает твердый знак. А в массивную раму снизу упирается спина человека в смешном шлеме. Лицо и руки его обожжены, но он из последних сил держит вывеску приподнятой, чтобы в щель под ней могли проползти испуганные люди.

— Пожарная экипировка в начале двадцатого века была далека от совершенства, ― прокомментировал черт. ― Уж мы старались, как могли, оттягивая данный прогресс. Но это не мешало подобным вам бросаться на огонь с голыми руками. Вот и вы тогда сгорели живьем. Полностью, до угольков. И это было очень-очень-очень больно. Но до самого конца вас так и не смутило, что вы спасаете семью ростовщика, который содрал с вас последнюю шкуру и не забыл даже при пожаре прихватить расписки по вашим долгам.

Он поставил новый слайд.

Теперь это было не фото. Скупые линии, примитивная перспектива и контраст цветов выдавали в картинке древний рисунок. Но, как и прежде, ничто не могло скрыть деталей, отсылающих на этот раз к Средним векам.

Всклокоченный бородач лежит на земле, прикрывая голову руками. Испуганные глаза широко раскрыты, губы искажены болью, а грубая полотняная рубаха порвана и испачкана в дорожной пыли. Сверху, ухмыляясь, стоят монгольские воины и тыкают в несчастного древками копий.

— Иго в самом своем расцвете. ― Захар с удовольствием закатил глаза. ― Отличное времечко было. Сколько дьявольских стартапов было запущено за эти триста лет. Но вот для вас персонально ― не лучший период. Как раз под самую раздачу попали: три раза захватчики по вашей деревне прошлись. Первый раз мамку снасильничали, второй ― ее же, пузатую, поколотили. А заодно и вас в утробе помяли, да так, что умом ребеночек не задался. Односельчане потом бастарда не взлюбили, хоть и не стали убивать дурачка. А когда мамка вздернулась от стыда, и вовсе распоясались. Пинка только ленивый не прописывал, когда вы со свиньями корыто делили. ― Лукавый с деланым сочувствием покачал головой. ― Вам, с такой судьбиной да отбитым умом, взять бы да возненавидеть весь мир. Так нет же! Когда монголы третий раз явились, а деревенские ушли в леса, вы их так и не выдали. Даже когда на копья вздернули и стрел забавы ради понатыкали. А ведь вы знали в том лесу каждую кочку, ямку и ягодный куст.

— Послушайте, ― черт хлопнул себя ладонью по лбу, словно его осенило, ― а может, вам это нравится? Быть терпилой? Может, вы ― мазохист? Кайфуете, когда о вас ноги вытирают?

Кирилл покачал головой. Затем задумался и спросил:

— Я ведь не один такой? Вряд ли бы вы так распинались, если бы я действительно являлся уникумом. Верно?

Захар молча отвел глаза. Кирилл кивнул:

— Значит, так и есть. Вы строите столько козней, насылаете столько бед. Трудитесь без сна и отдыха. А ваши аналитики тем временем едят свой хлеб совершенно незаслуженно.

Черт вскинулся:

— Объяснитесь.

— А вы не задумывались, почему Небесная Канцелярия так легко отдала вам Землю? Да потому, что есть такие, как мы. Те, кто не просто проносит Свет сквозь жизнь, чтобы потом нажать белую кнопку. Мы приумножаем его и оставляем в этом мире. Для вас это сродни эпидемии ― вот почему вы рвете на себе волосы и рога. И нас становится всё больше, несмотря на все чертовские ухищрения. Вы, конечно, можете утопить планету в огне, возможностей для этого предостаточно. Но, я уверен, никогда не уничтожите человечество полностью, ибо тогда распишетесь в собственной несостоятельности.

Кирилл встал.

— А пока в мире будет хоть горстка людей, мы будем возвращаться вновь и вновь. И оставлять свой светлый след.

Он подошел к лифту и протянул палец к черной кнопке.

— Если вы рассчитываете сейчас на новую жизнь, ― злорадно произнес черт, ― то зря. Вас откачают, и боль вернется. Она будет еще долго пожирать вас, вкупе с бесполезной терапией. Бравада ― это офигительно, конечно, но подумайте хорошенько.

— То есть до среды я еще дотяну? Отлично! Как раз отойду от препаратов. А боль… Потерплю. Мне не привыкать, сами знаете.

— А что в среду? ― неожиданно жалобно спросил лукавый.

Человек посмотрел на него и решительно вдавил темную клавишу:

— Сын обещал внучку привезти. Соскучился.

Дмитрий Лазарев

Производственная необходимость

Никогда еще Энджи так сильно не хотелось выругаться. Но в ее работе, а тем более при руководстве это строго запрещалось. Поэтому она ограничилась политкорректным:

— Шеф, но так же не делается! Это против всяких правил!

— Я все понимаю, Энджи. Поэтому и прошу, а не приказываю. Производственная необходимость.

— Да какая необходимость?! ― Кипение внутри здорово мешало, и плохие слова вновь чуть не вырвались. ― По одному объекту на сотрудника ― это же закон!

Шеф в очередной раз кротко вздохнул. Терпение его казалось бесконечным. Все-таки, несмотря ни на что, Энджи с ним повезло. Другой бы уже давно повысил голос на строптивую подчиненную. И неважно, что она со всех сторон права.

— Понимаешь, произошел несчастный случай. Гард… гм… оказался временно нетрудоспособен. А заменить пока некем ― все сотрудники загружены выше головы!

— А я, значит, не загружена? ― рискнула еще раз возмутиться Энджи.

— Просто ты одна из немногих, кто способен вести два объекта сразу… потенциально.

— Но реально я ни разу…

— Я знаю, ― мягко прервал ее шеф. ― Пойми, Энджи, это ненадолго. Как только Гард вернется в строй или мы подберем замену, ты сможешь вернуться к работе в привычном формате. А пока…

Энджи с тоской поняла, что отвертеться не получится.

— Ясно, ― уныло ответила она. ― Когда приступать?

В глазах шефа на миг мелькнуло облегчение, что ему не пришлось давить. Энджи не обольщалась его мягкостью: упрись она рогом, шеф мигом перестал бы казаться либеральным и понимающим.

— Через пару часов. Спустись в канцелярию. Там получишь всю необходимую информацию. И, конечно же, твой особый режим будет учтен в дальнейшем, ты меня понимаешь?

— Конечно, шеф. Разрешите идти?

— Ступай с богом.

* * * *

Усыпляюще гудел мотор автобуса, а по обе стороны от дороги вырастал мрачный темно-зеленый частокол дремучей еловой тайги. Виктор Воронин невидящим взглядом смотрел в окно. Тянущийся по ту сторону стекла однообразный пейзаж нисколько его не интересовал ― видел он его много раз. Виктору было под сорок, но ранняя седина уже отвоевала на его шевелюре прочные плацдармы. Сухощавый, с угловатым лицом, он не был совсем лишен внешней привлекательности, но тяжелые, нависшие над глубоко посаженными глазами брови придавали его лицу мрачное выражение, которое усугублялось и самими глазами. Темно-карие, почти черные, они казались неживыми. Экипирован он был в самый раз для многодневного похода по тайге: одежда, обувь, объемистый рюкзак и ружье в чехле ― все говорило за то, что пассажир, с отсутствующим видом глядящий в окно, ― бывалый охотник. Но для полноты образа ему не хватало собаки и спутников ― ведь мало кто ходит на охоту в одиночку ― половина удовольствия пропадает, да и рискованное это дело, особенно в тайге.

Впрочем, Виктор ни в чьем обществе и не нуждался. Скорее, напротив ― он и в автобус-то сел по одной простой причине ― хотел оказаться как можно дальше от всех. И охота была скорее поводом, чем причиной. А причин было более чем достаточно: того, что Воронин оставлял в Красноярске, было нисколечко не жалко: нелюбимая работа, унылая холостяцкая однушка на окраине, которая после болезненного развода пришла на смену семейной двушке в центре, отсутствие всяких перспектив на изменение к лучшему ― о чем тут жалеть? О могиле отца, которого похоронил год назад? О друзьях, которых нет? Две недели отпуска, с боем вырванные у начальства, ― это ничтожно мало… если только ты собираешься возвращаться. Виктор не собирался. Столько времени сдерживавшие его малодушные соображения о хлебе насущном вдруг резко стали неважны. Сбежав из заключения, стремиться обратно? Только по тому, что «в турме сейчас ужин, макароны дают»? Нет уж, спасибо!

Там, за спиной, осталась чужая территория, на которой Виктору больше не было места. Впереди, в зеленом море тайги… кто знает? Было ли вообще на этой земле место, которое Виктор мог назвать своим? Холодная пустая квартира, оформленная на его имя, ― не в счет. Это не дом, а всего лишь место, где можно переночевать. И Виктор даже не пытался делать его уютнее, будто сам себя считал недостойным этого, наказывал себя за что-то.

Нет, все, та жизнь позади, а будет ли что-нибудь впереди, вопрос к тайге. Пусть она решает.

* * * *

Купа Энджи, разумеется, нашла в баре. Порой ей казалось, что его там можно найти в любое время. И когда только работать ухитряется? Впрочем, его работа ― не чета Энджиной: не привязан к объекту, гибкий график, путешествия… Эх, грешно завидовать коллеге, но вот как-то само получается. Впрочем, сегодня он был нужен Энджи. И не в качестве понимающего собеседника, как обычно, а именно в своей профессиональной ипостаси.

— Куп, привет, ты не очень занят? ― начала она и тут же поняла, что сделала большую ошибку.

— Не занят?! ― Куп закатил глаза. ― Ну почему все считают, что я ничего не делаю, а только прохлаждаюсь?! То, что у меня нет постоянного объекта, вовсе не значит, что я предаюсь греху постыдной праздности! Это дискриминация, в конце концов!

— Куп!

— Да я, может, работаю больше вас всех! У некоторых, между прочим, объекты такие, что можно месяцами в потолок плевать. Вот у кого лафа! А мне по всему миру колесить приходится! Да любого из вас поставь на мое место, вы за полгода свихнетесь…

— Куп!!

— У меня заданий знаешь сколько? Я, может, в первый раз за много часов отдохнуть присел…

— КУП!!!

— Ладно, чего тебе, Энджи?

Тон его оставался ворчливым, но интонаций праведного гнева, кажется, поубавилось. Этим следовало срочно пользоваться, поскольку настроение у него менялось по десятку раз за час.

— Куп, у меня большая проблема. И помочь можешь только ты. Не будь все так серьезно, я бы и не подумала тебя беспокоить, но…

Он вздохнул с интонациями мученика.

— Вот что бы вы все без меня делали? А туда же…

— Куп!

— Ладно-ладно, рассказывай давай!

* * * *

Аша, бесшумно переступая широкими лапами, не спеша перемещалась по лесу. Через густой ельник идти было тяжело даже ей. Тайга уже пятнадцать с лишним лет была ее домом, но, увы, прошло то время, когда крупная и сильная рысь не знала здесь голода и бед. Годы брали свое. Когда-то гладкая, лоснящаяся шерсть сделалась клочкастой с проплешинами, правый глаз теперь видел не очень, спасибо уродливому шраму над ним ― последствию одной из схваток за территорию, а левое ухо было вдвое короче правого ― это уже после драки с волками. Жизнь последнее время не щадила одинокую самку, и, несмотря на обилие добычи, Аше все чаще приходилось голодать ― сила и сноровка были уже не те, что раньше.

Сейчас у хищницы как раз здорово подвело живот ― удача в охоте не сопутствовала ей уже несколько дней, причем это случалось все чаще. Сейчас добыть бы хоть что-нибудь. На худой конец даже падаль сгодится. Иначе она скоро совсем ослабеет, а к слабым тайга безжалостна.

Внезапно чуткий нос Аши уловил неподалеку странный запах. Это не был обычный запах добычи, он содержал что-то чужеродное и опасное ― что-то из мира двуногих. Огонь, железо, еще какая-то резко пахнущая гадость, но и кровь тоже. Не будь Аша так голодна, она бы, пожалуй, предпочла сбежать от этого запаха куда подальше. Но не сейчас. Дикий голод глушил в ней природную осторожность. Двуногие так двуногие. Да, у них часто бывают гремящие железки, изрыгающие смерть. Одна такая железка несколько зим назад убила Маха, и с тех пор Аша была одна. Но где двуногие, там вполне может оказаться и пища: охотники, как правило, выбираются в лес с собаками, а порой удается у них и подстреленную добычу умыкнуть. А голодные спазмы в желудке скоро станут совсем невыносимыми.

И Аша решилась ― она тяжело потрусила в направлении странного запаха.

* * * *

― Ты ведь это сейчас не серьезно, правда? ― с надеждой спросил Куп, когда Энджи закончила рассказ. Его лицо сделалось совсем кислым.

— А похоже, что я шучу? ― Энджи сурово срубила его чаяния на корню.

— Тогда ты, по-моему, свихнулась…

— Просто у меня нет другого выхода.

Он понизил голос.

— Да ты хоть понимаешь, о чем просишь? Если руководство, ― совсем уже тихо сказал он, ― что-то…

— Никто ничего не узнает! ― Голос Энджи звучал, словно у матери, успокаивающей плачущего малыша. ― Если ты сработаешь аккуратно.

— Тебе легко рассуждать! Я ведь не табуретки сколачиваю. Тут тонкость нужна… Не нравится мне все это!

Энджи вздохнула и предъявила самый весомый аргумент:

— Ты мне должен, помнишь? Если сделаешь, мы в расчете.

К унылому выражению лица Купа добавилась вселенская тоска во взгляде.

— За горло берешь, да? Не ожидал от тебя такого.

— Прости, Куп, но я же говорила: вариантов у меня ― не разбежишься…

— Хорошо, я сделаю… Но как бы тебе самой потом не пожалеть. Подобное, оно ведь даром не проходит…

* * * *

Боль… Мир Ларисы Голубевой, казалось, весь состоял из боли. Порой, не сдержавшись, она начинала едва слышно подвывать от муки, терзавшей ее тело, а потом, уткнувшись в чахлую траву, беззвучно рыдала, подрагивая плечами. Слезы, казалось, давали временное облегчение, но отнимали силы, а силы ей сейчас были нужны все, без остатка. Чтобы выжить.

А ведь эта неделя так хорошо начиналась. Ей, ведущему корреспонденту газеты «Красноярский регион», выпала редкая возможность ― провести несколько дней с губернатором, который как раз собрался в поездку по территории края. Такого случая многие всю жизнь ждут и не могут дождаться: удачный репортаж подобного рода мог стать путевкой в большую жизнь.

Облет на вертолете лесных угодий Лесосибирского района она, если честно, рассматривала чуть ли не как развлекательное мероприятие. Но как раз там и подкараулила беда. Внезапно чихнул и смолк двигатель, и остановился главный несущий винт. Лариса еще успела заметить растерянность и ужас на побелевшем лице губернатора, когда началось неконтролируемое падение. Вертолет рухнул в самую гущу здоровенных елей, что несколько отсрочило его соприкосновение с землей.

Ларисе дико, безумно повезло, что ее выбросило из вертолета до удара о землю, но на недостаточной высоте, чтобы убиться. Ветви елей несколько смягчили падение, но острая боль пронзила левую лодыжку, и Голубева с каким-то отстраненно-тоскливым чувством осознала, что это перелом. Вертолет с треском рухнул метрах в десяти от нее, гулкий и страшный удар сотряс землю, а несколькими мгновениями позже загудело пламя. В глазах Ларисы потемнело, и, видимо, она на некоторое время отключилась… чтобы прийти в себя в царстве боли.

Немилосердно болели отбитые ребра и правое плечо, но все это была сущая ерунда по сравнению с адом, который ярился в левой ноге. Мысли в голове Ларисы носились, словно насмерть перепуганные ежики в тумане. Паника и отчаяние гасили голос разума, а боль мешала соображать. И все же несколько мыслей ей удалось выловить, но ни одна из них оптимизма не внушала.

Одна в тайге со сломанной лодыжкой, без соответствующей экипировки, запаса еды и воды она долго не протянет. Мобильник, о котором она подумала первым делом, при падении разбился вдребезги, так что надежда только на спасателей, которые, несомненно, будут искать пропавший вертолет губернатора. Вот только… просто ли так упал вертолет? Лариса почему-то сомневалась. Все-таки она не зря была ведущим корреспондентом главной общественно-политической газеты края. Губернатор был крут и решителен. Многие его шаги вызывали недовольство в определенных весьма богатых и влиятельных кругах, когда глухое, а когда и явное. Могла быть катастрофа подстроена этими самыми недовольными? Вполне. Насколько знала Лариса, они и не на такое были способны. Но в подобных случаях надо если уж действовать, то наверняка, потому что вероятность выживания губернатора имелась ― она же вот выжила. А стало быть, искать вертолет будут не только спасатели, но и наземная группа чистильщиков, работающих на организаторов катастрофы. Если они найдут Ларису раньше спасателей ― ей не жить.

Конечно, не исключено, что эти страхи ― лишь порождение ее паникующего журналистского сознания, гораздого выдавать теории заговора. Может, и нет никакой группы чистильщиков, да и сама катастрофа запросто могла оказаться результатом обычной технической неисправности вертолета. И все же Ларисе безумно захотелось оказаться подальше от груды искореженного металла, охваченной пламенем, в которую превратился злосчастный вертолет. Хоть как, хоть ползком. А мысль, что, покинув место катастрофы, она и спасателям затруднит поиски, просто утонула в новой волне паники.

И Лариса, сжав зубы и тихо подвывая от боли в ноге, поползла прочь.

* * * *

Раньше Виктор думал, что «идти куда глаза глядят» ― это просто метафора. Но сам он сейчас действовал именно так. На самом деле Воронин принял решение еще в Красноярске, но даже сам себе в этом не признался: никаких возвращений, билет в один конец. Глупо. Если не находишь в себе сил продолжать жить и смелости покончить со всем разом, а отправляешься в еловые дебри, надеясь, что тайга сделает то, на что ты сам не способен, зачем экипироваться по максимуму, брать с собой карту и компас? На случай, если тайга сжалится, а ты передумаешь?

Он шагал и шагал, стараясь не думать и осознанно не выбирать направление, но инстинкты никуда не денешь. Охотник со стажем, Воронин прекрасно знал, что от компаса и карты мало толку, если ты хотя бы приблизительно не знаешь, где находишься. Вот мозг Виктора подсознательно и ловил ориентиры ― приметные деревья, овраги, бурелом, направление, в котором осталось шоссе. И сколько себя ни убеждай, что все это ему не понадобится, в мозгу рыболовным крючком засело «а вдруг».

Правда, шагал он все же исключительно по наитию ― специально ведь попросил водителя автобуса остановиться в том месте, где никогда не бывал. Виктор никому не сказал, куда едет, не предупредил. Еще почти две недели его точно никто не будет искать, а потом уже и поздно станет.

Запах гари Воронин уловил совершенно внезапно и даже замер от неожиданности: что это ― лесной пожар? Для костра запах был слишком сильный, а для пожара стояла слишком влажная погода ― уже несколько дней шли дожди. Первым желанием Воронина было двинуться прочь от источника запаха: в таежной глуши огонь редко возникает сам по себе. Исключение ― удар молнии, но ведь и гроз не было… Стало быть, причина ― в человеке, а это сильный аргумент, чтобы держаться подальше. Но тут проснулось любопытство, чего с Виктором уже давненько не случалось. Он только глянет, и все ― ни во что не будет вмешиваться.

Воронин на всякий случай достал ружье, зарядил его и зашагал в направлении запаха, мимоходом приметив пару ориентиров.

Идти пришлось недолго. Вскоре к запаху гари добавился треск огня, а в просветах между стволами сосен и елей уже виднелись оранжевые отблески. Виктор взял ружье на изготовку и, тихо ступая, приблизился к прогалине. Сразу выходить не стал, а осторожно выглянул в щель между двух деревьев и…

— Твою мать! ― потрясенно вырвалось у него.

* * * *

Прогалина, собственно, не была прогалиной. Было бы слово «проломина», ее следовало бы назвать именно так. Что-то большое, железное и уродливое рухнуло сверху, сломало несколько деревьев, а теперь пылающей грудой обломков лежало среди поваленных стволов и веток. У Аши при виде этого зрелища шерсть встала дыбом. Первым ее желанием было ― сбежать. Ни от двуногих, ни от их железных штуковин, ни от огня ничего хорошего ждать не приходилось. Не будь Аша столь голодна, она бы, пожалуй, так и сделала, но сейчас… Страх отступал, а запах паленого мяса, явственно исходящий от горящей груды железа, делал стареющую хищницу смелой почти до безумия. Ей еще ни разу не доводилось пробовать плоти двуногих ― хватало здравого смысла держаться от них подальше. Но тут они были мертвы и ничем не могли помешать Аше. И охотиться не надо: даже один взрослый двуногий ― это довольно много мяса.

Оскалившись и осторожно ступая мягкими лапами, рысь медленно приблизилась к обломкам. Где-то там были тела. Несколько, она чуяла. Если удастся выдернуть хотя бы одно…

И тут впереди грохнуло, пламя взметнулось высоко вверх, и Аша, утробно мяукнув от ужаса, метнулась прочь. Отбежала, впрочем, недалеко ― голод удержал. Тела оставались там, среди железа, но ярящееся пламя не позволяло к ним подобраться. Однако Аша чуяла и кое-что еще. Запах двуногого, смешанный с запахом крови. След, ведущий прочь от «проломины». Двуногий. Живой, но раненый, а значит, слабый. Добыча. Какое-то время Аша колебалась ― помнила гремящие железки двуногих. Но если Аша в ближайшее время не поест, ее тоже ждет смерть, только медленная.

Рысь тихо зарычала, оскалив желтеющие клыки, и пошла по следу.

* * * *

Это был жуткий путь. К дикой боли в ноге, ушибленным ребрам и плечу добавилась рана на руке, которую Лариса поначалу не заметила. Теперь эта рана здорово саднила и неостановимо кровоточила. Лариса попыталась было перевязать ее, оторвав часть рукава своей блузки, но даже на это ей не хватило сил, плюс раненая рука была правая, а левой Голубева работала не очень ловко. С кровью уходили силы, которых и так-то было не шибко много. К тому же Ларису все больше охватывал страх ― она понимала, что оставляет кровавый след, и достаточно внимательный преследователь сможет ее по нему отыскать.

Несколько раз из глаз Голубевой начинали течь слезы боли, отчаяния и бессилия, хотелось просто лечь и вырубиться, а там будь что будет. Но Ларису останавливало воспоминание о летчике Мересьеве, книжку о котором она прочитала в школе и очень долго ходила под впечатлением. Нетипично для современности, но школьный кумир шел с Голубевой через всю жизнь. И сейчас она тоже вспомнила о нем. Мересьеву было намного хуже, чем ей, но он не сдался и победил. Значит, и она сможет. Лариса считала себя довольно-таки спортивной девушкой, но сейчас силы у нее заканчивались пугающе быстро и приходилось часто отдыхать. С каждым разом снова пускаться в путь стоило ей все больших усилий, как физических, так и волевых. Найти бы убежище, где худо-бедно можно схорониться, но пока ничего подходящего на глаза не попадалось. В довершение всех бед начал всерьез заедать таежный гнус, а никакого средства против насекомых-кровососов у Ларисы, разумеется, не было. «Я в аду!» ― порой думала Голубева, но старалась поскорее отгонять эти мысли, которые отнимали последние силы.

На торчащую из земли глыбу гранита Голубева практически наткнулась, поскольку ползла, глядя в землю прямо перед собой. Теперь же, подняв голову и оглядев глыбу, Лариса слегка приободрилась: глыба, скорее, напоминала небольшую скалу и торчала из земли под острым углом. А под наклонной ее стороной образовалось что-то вроде маленькой пещеры, в которой можно было укрыться.

«Ну же, давай, давай! ― уговаривала себя Голубева. ― Совсем чуть-чуть осталось и сможешь передохнуть». Правда, ей сейчас каждый метр давался отчаянными усилиями, но близость глыбы немного поднимала дух. Конечно, она не была ни спасением, ни даже полноценным убежищем. Просто вехой, до которой Лариса заставила себя двигаться. А что дальше… она просто не знала. Об этом можно подумать потом. Так, еще… еще, преодолеть кочку, сжать зубы, чтобы не вскрикнуть от боли в сломанной ноге… и коснуться, наконец, глыбы. Теперь надо снова собираться с духом, чтобы совершить еще один рывок и обогнуть глыбу… Она только немного отдохнет, посидит, прислонившись спиной к камню, ладно? Совсем немного…

А в следующее мгновение Лариса замерла, ощутив на себе чей-то взгляд. Осторожно повернула голову и едва сдержала крик ужаса: с расстояния нескольких метров на нее, пылая янтарным, смотрели глаза крупной рыси. Голубева читала, что обычно эти кошки на людей не нападают, но если и так, то эта, похоже, была не в курсе: хищница медленно приближалась, вся напружиненная и готовая к прыжку.

Несколько мгновений панического ужаса, а потом рука Ларисы непослушными от усталости и страха пальцами расстегнула молнию на барсетке и вытащила оттуда миниатюрный электрошокер. Рысь между тем приблизилась еще на пару шагов. Еще чуть-чуть ― и она выйдет на расстояние прыжка. Голубева понимала, что шансов у нее немного: вымотанная, со сломанной ногой против двадцатикилограммовой хищницы, а единственное оружие ― шокер ― так себе аргумент. И все же Лариса нажала на кнопку. Треск разрядов шокера заставил рысь вздрогнуть и остановиться. Хищница оскалилась, обнажив устрашающие клыки, и глухо зарычала: очевидно, этот звук ей не нравился. Голубева продолжала давить на кнопку, не останавливаясь, а рысь, немного поколебавшись, начала обходить ее по кругу: похоже, отказываться от добычи она не собиралась. С отчаянием Лариса подумала, что это конец ― вопрос времени, когда рысь преодолеет свой страх и бросится на нее.

Она сначала не поняла, что случилось: что-то затрещало в густом ельнике неподалеку, рысь вздрогнула и посмотрела в направлении шума. А следом за ней повернула голову и Лариса. И вскрикнула: из зарослей на поляну шагнул мужчина. Вооруженный.

* * * *

В том, что выживших там остаться не могло, сомнений не оставалось: обломки вертолета напоминали адскую жаровню. Языки пламени вздымались на несколько метров. Нет, кто бы ни летел в упавшей машине, мир его праху. И приближаться к огню Виктор не собирался: ну его нафиг, вдруг дополнительные баки взорвутся. Подумал и сам же мрачно усмехнулся: «Ты зачем сюда приперся, дружок? Жизнь опротивела? Так в чем же дело?» Умирать да, но не так же! Нелепо как-то. «А в смерти в принципе немного смысла, ― тут же возразил он сам себе. ― Вот в жизни его еще можно поискать…» Однако Воронин тут же шикнул на обоих спорщиков в своей голове: за последние месяцы он уже понял, что эта дискуссия может быть бесконечной. И, вместо того чтобы продолжать спор, он огляделся. Уже, скорее, для очистки совести, чтобы убедить себя в том, что сделать ничего нельзя, и спокойно уйти отсюда.

Но тут его взгляд наткнулся на пятна крови на сломанной ветке совсем недалеко от его ног… А вон еще на траве. И еще… И след из примятой травы и борозды в земле, словно кто-то полз по-пластунски. Ого! А ведь, похоже, есть выживший! По всей видимости, кого-то выбросило из падающего вертолета и этот кто-то остался жив. Ранен, но жив. Несколько мгновений колебаний ― и Виктор решительно зашагал по следу.

Он, конечно, сильно сомневался, что выживший при катастрофе сможет уйти далеко ползком, но невольно ускорял и ускорял шаг. Что-то внутри подсказывало Виктору, что тут можно и опоздать. А вскоре он услышал треск разрядов электрошокера и вовсе перешел на бег, стараясь, впрочем, особо не шуметь. Выживший действительно ушел недалеко ― звуки доносились с ближайшей же прогалины. Виктор так спешил, что все соображения насчет подкрасться и осторожно выглянуть вышибло из его головы страхом опоздать. Поэтому на прогалину он буквально вылетел на полном ходу, застав там жутковатую сцену: к здоровенной глыбе гранита тяжело привалилась спиной, сидя на земле, рыжеволосая молодая женщина, одежда которой для хождения по тайге категорически не годилась. Левая нога ее находилась в несколько неестественном положении, что наводило на неприятные мысли о переломе, а правая рука была вся в крови. В левой же она держала электрошокер и непрерывно жала на кнопку. Треск разрядов, видимо, и держал пока на дистанции подбирающуюся к женщине крупную рысь, которая, впрочем, все равно была настроена нападать.

Виктор поднял ружье, но рысь повернулась и взглянула на него. Палец Воронина замер на спусковом крючке в необъяснимом промедлении. Несколько секунд человек и зверь смотрели друг на друга, а потом рысь метнулась прочь и скрылась в зарослях.

Виктор подбежал к женщине, которая продолжала держать шокер перед собой, а в глазах ее по-прежнему плескался нешуточный страх.

— Не бойтесь, я хочу вам помочь, ― максимально доброжелательным тоном произнес Воронин. ― Я не причиню вам зла.

Рука незнакомки с шокером задрожала.

— Кто вы?..

— Охотник. Наткнулся на место катастрофы вертолета, увидел ваш след, подумал, что, наверное, нужна помощь, и поспешил сюда. Хорошо, что успел.

— Слава богу! ― едва слышно прошептала незнакомка и потеряла сознание.

* * * *

Когда Лариса пришла в себя, то обнаружила, что на сломанную ногу довольно аккуратно наложена импровизированная шина из толстой прямой ветки, рана на руке забинтована, и даже боль несколько отпустила.

Незнакомец поднес к ее губам пластиковую кружку с горячим чаем.

— Выпейте, вам это сейчас нужно.

Лариса с благодарностью приняла кружку, в три больших глотка выпила чай и, только ощутив, как по телу разливается блаженное тепло, поняла насколько замерзла: сентябрь в Красноярском крае выдался нежарким.

— Спасибо! Вы меня прямо дважды спасли! Даже нога меньше болит.

Он покачал головой:

— Не обольщайтесь: там все серьезно, перелом. Я вам просто обезболивающее вколол. И противостолбнячное.

— Круто! ― восхитилась Лариса. ― Вы что, врач?

— Нет, говорю же, охотник, ― с легкой улыбкой ответил он. ― Просто в свое время прошел курсы первой помощи и закупил кое-что: на охоте в тайге всякое бывает. Кстати, я Виктор.

— Лариса, ― представилась Голубева, украдкой разглядывая своего спасителя. ― Как мне повезло, что нашли меня именно вы!

— А что, были варианты?

— Были. ― Она помрачнела. ― Скажите, Виктор, у вас есть какой-нибудь транспорт?

— Нет. Я приехал на автобусе. Попросил водителя высадить на повороте трассы.

— А как же вы собираетесь возвращаться? ― удивилась Голубева.

— Хм… ― он отвел глаза, ― ну… я тут надолго.

Ларисе его колебания и уклончивость показались странными, но она предпочла не заострять на этом внимание. Пока.

— Вы зря ушли от вертолета, ― заметил Виктор. ― Авиакатастрофа ― не мелочь. Выживших наверняка будут искать спасатели.

Теперь заколебалась уже Лариса: сколько можно сказать новому знакомому? Даже если ее страхи ― не паранойя и чистильщики существуют, вряд ли Виктор из их числа: у него была куча возможностей убить ее или даже просто ― не спасать, в этом случае всю грязную работу сделала бы оголодавшая рысь, и комар носа не подточит. Но все равно он какой-то странный. Может, маньяк, который живет где-нибудь поблизости в уединенной сторожке? Ага, маньяк, который спасает упавших с неба девиц, чтобы зверски замучить в своем мрачном логове?

— Просто поверьте мне: туда лучше не возвращаться.

Виктор посмотрел на нее с удивлением, но комментировать не стал.

— Тогда так, ― подумав, произнес он, ― я тут из ветки с рогулькой соорудил вам что-то вроде костыля. Попробуем выйти к трассе. Я помогу, будете опираться на меня. Тут далековато, но что делать. Будем попутку ловить ― вам в больницу надо.

— А вы позвонить не можете? Тем же спасателям.

— Увы. ― Он с немного виноватой улыбкой развел руками. ― Я когда в лес иду, телефон с собой не беру. Толку-то от него тут ― все равно нет связи, на многие километры вокруг ни одной вышки.

Лариса ошеломленно замолчала, проглотив просящееся на язык возражение. По большому счету, ее спаситель был прав. Хотя все равно странно. Веселая у них парочка, право слово: одна, опасаясь, возможно, несуществующих чистильщиков, отказывается ждать спасателей у места катастрофы, другой поперся в тайгу без средств связи и транспорта для возвращения, типа крутой выживальщик! Экстремалы, блин!

Тут она поняла, что Виктор уже некоторое время смотрит на нее.

— Лариса, давайте попробуем встать. Надо идти.

* * * *

Двуногие. Двое. Один с гремящей железкой. Если бы он не промедлил, лежать бы Аше сейчас мертвой. В былые, более сытые времена ей хватило бы и меньшего, чтобы сбежать отсюда подальше и поискать более легкой добычи. Но голод… Голод! Сейчас он казался ей страшнее, чем все двуногие на свете. И потом, двуногий с гремящей железкой убил Маха. Не этот двуногий и давно уже, но… Аша представила, как раздирает его когтями, как впивается зубами в его плоть… Да, это будет хорошо: еда и месть! И рысь снова двинулась по следу двуногих.

* * * *

Поначалу получалось неловко, но постепенно они приноровились. Виктор медленно шагал, приобнимая Ларису за талию, а ее правая рука лежала на его плече. Но женщина не висела на нем полностью: импровизированный костыль давал какую-никакую опору, и они медленно, но стабильно перемещались. Вот ведь, не зря приметы и направление запоминал! Пригодилось. К своему замыслу Виктор сможет вернуться и позже, а сейчас у него есть важное дело ― помочь Ларисе добраться до цивилизации. Интересно, кстати, почему она не хочет возвращаться к месту крушения вертолета? Боится чего-то? Чего? Может, вертолет не просто так упал? Кто в нем летел? И кто такая его временная спутница?

Воронин с удивлением почувствовал, что заинтригован. Когда последний раз что-то вызывало в нем живой интерес? Виктор уже и не помнил. Лейтмотивом его жизни стала унылая и беспросветная рутина. А тут вдруг ― на тебе, приключение на флажке. Это «на флажке» вызвало на его лице мрачную усмешку, и Лариса ее заметила.

— Что с вами случилось, Виктор?

— В смысле?

— Ну, у меня ощущение, что на вас что-то давит со страшной силой и почти уже раздавило. Поделитесь со мной, может, легче станет.

Воронин еще раз усмехнулся.

— Хотите поговорить об этом? Вы кто, Лариса, психолог?

Пришла ее очередь усмехаться.

— Почти. Журналист. «Красноярский регион».

— Это же общеполитическое издание, нет? ― удивился Виктор. ― И какую политику вы искали посреди тайги? Только не говорите, что вы тут не по работе, не поверю.

— А вы ловко тему сменили! ― Лариса улыбнулась. ― Ладно, баш на баш: я вам свою историю, вы мне ― свою.

— Договорились. Только вы прогадали на этом обмене ― моя история сто пудов скучнее. Так что начнем с вас.

* * * *

― Ого! ― воскликнул Воронин, когда его спутница закончила рассказ. ― Неслабо! Думаете, за вами и впрямь охотятся?

— Честно, не знаю. Но губернаторские вертолеты просто так не падают. Особенно если губернатор такой, как наш… был. Я бы ничему не удивилась.

— М-да, весело, ― задумчиво произнес Виктор. ― Пожалуй, вы правы: к месту катастрофы лучше не соваться. В этом случае лучше перебдеть.

Какое-то время они шагали молча.

— Ну, чего затихли? Ваша очередь.

— Хм… ― Воронин смутился. ― Вы правда хотите это услышать? Это очень унылая повесть.

— Да ладно, не отмазывайтесь! Мы договорились, помните?

Виктор вздохнул:

— Ну ладно. Я…

Он вдруг осекся и замер, глядя куда-то за спину Ларисе.

— Что там? ― испугалась она.

— Повернитесь, только медленно и не дергайтесь.

Она послушалась и, повернувшись, зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

— Это…

— Рысь, да. Она идет за нами.

— Но они же обычно…

— Так не делают, верно. Но эта старовата, охотиться ей стало тяжело. И зверски голодна. Такие могут позариться на человечину. С отчаяния. В чем-то я ее понимаю…

— В смысле?

— Давайте так. Я вам все расскажу, правда. Но потом. Потому что сейчас нам нельзя терять бдительности: рысь может напасть в любой момент. Лады?

Лариса кивнула.

— Только скажите: почему вы не пристрелили ее там, у камня? Ведь у вас была такая возможность.

— Чтоб я знал…

* * * *

Виктор почувствовал, что начинает уставать. Подпорка подпоркой, но в основном вес Ларисы ложился на него. Да и идти было непросто: под ногами проминающийся мох, кочки, бурелом, на прогалинах ― еще и высокая трава. Плюс густой подлесок, который в основном они старались обходить, но где-то приходилось и продираться. Ружье приходилось держать в правой руке, причем так, чтобы в случае чего быстро им воспользоваться, хотя Виктор вовсе не был уверен, что сумеет попасть в атакующую хищницу с одной руки. И не упускать из виду рысь. Она, впрочем, шла за ними, не особо и скрываясь. В зарослях, конечно, и, для того чтобы прицельно в нее выстрелить, Воронину пришлось бы перестать поддерживать Ларису. Но рысь, если что, успеет скрыться, к гадалке не ходи. Виктор даже сейчас не мог себе объяснить, почему не пристрелил тогда рысь. В этой одинокой стареющей охотнице-неудачнице было что-то сродни ему. Но это он сейчас так думал, по прошествии времени, а там, у камня? Что остановило его палец на спусковом крючке? Ответа не было.

Было прохладно, но Виктор обливался по́том. Если пот затечет в глаза, будет совсем плохо. Воронин неловко вытер лоб запястьем вооруженной руки. Шагали они уже довольно долго, и им обоим не помешал бы привал. Конечно, не обязательно, что за Ларисой и впрямь кто-то охотится, но если так, любая задержка могла им выйти боком. Он скосил глаза на спутницу. Ей, похоже, было больно, но она прикусила губу и терпела, не жаловалась. Стало быть, ему-то и подавно нельзя проявлять слабость. Вот она, перемена в жизни, которой он ждал! Именно потеря смысла и цели подкосила его, выбила почву из-под ног. В каждодневной рутине нет того, за что можно цепляться, стимула продолжать барахтаться. А вот сейчас, несмотря на усталость и реальную опасность, ему есть за что бороться. Лариса. Он отвечает за нее. Лариса рассказала ему про Мересьева, о котором думала, оказавшись на грани жизни и смерти, и не сдалась, так неужели же сдастся он? Это просто стыдно, в конце концов! Виктор почувствовал себя слабаком и на несколько секунд ощутил волну презрения к себе. Презрения, а не жалости. Разнылся тут! Да, жизнь у него не сахар, но сдаваться, ставить на себе крест… Нет, только не теперь, после встречи с ней. Что бы там ни было в его прошлой жизни, «уйти в тайгу и умереть» с повестки дня снимается. Даже потом, когда Виктор доведет Ларису до шоссе и сдаст с рук на руки медикам, он больше никогда белого флага капитуляции не выбросит. И ей не скажет, что сделать собирался, ― просто язык не повернется.

Очередные капли пота добежали до бровей, и Виктор почти успел стереть их, но до левого глаза капля таки добралась. Жжение в глазу заставило его зажмуриться, и тут Воронин почувствовал, как напряглась рука Ларисы, обнимающая его за плечи, а в следующий миг девушка приглушенно охнула. Виктор открыл правый глаз… и ошеломленно замер: из зарослей навстречу выступил мужчина лет сорока в камуфляже и берцах. Надежда, что это какой-нибудь случайный встречный или спасатель, прожила ровно до того мгновения, как взгляд зацепился за пистолет с глушителем в его руке. Вот и чистильщик…

— Руку… ― едва слышно шепнул Воронин, и Лариса поняла ― убрала руку с его плеч.

Мгновение ― и он шагнул вперед, закрывая девушку собой и поднимая ружье. Но незнакомец был быстрее: негромкий хлопок ― и жгучая боль пронзила правое плечо Воронина. Ружье выпало из враз ослабевших пальцев.

«Всё», ― успел в отчаянии подумать Виктор, когда на прогалину метнулась серая тень.

* * * *

Третий двуногий… И то, что у него в руках, подозрительно напоминало гремящую железку. Необычную, но все же… Аша замерла. «Бежать! Бежать немедленно!» ― требовал инстинкт, но хищница его уже не слушала. Слишком долго она шла за этими двуногими, чтобы сдаться сейчас и начинать искать какую-то другую добычу ― у нее просто сил не хватит. Нет, она не уйдет. Сомнение было лишь одно ― на кого броситься? Новый двуногий снял этот вопрос, выстрелив в того, что был с самкой. Значит, первые двое не опасны, а вот третий…

Последняя мысль оборвалась, когда Аша прыгнула на спину стрелявшему. Думать больше некогда ― рвать, рвать!

* * * *

Второй раз выстрелить незнакомец не успел ― его свалила с ног рысь. Прыгнула грамотно ― со спины. Атакуй она спереди, киллер мог бы в борьбе выстрелить в упор. Но рысь знала, что делала. Двадцатикилограммовая масса атакующей кошки вкупе с энергией прыжка сбила его с ног, и он рухнул ничком в мох. А в следующее мгновение клыки рыси впились в его шею, челюсти сжались в мертвой хватке. Вот теперь всё.

Виктор осторожно присел и, не обращая внимания на боль в раненом плече, подобрал ружье левой рукой. Коротко оглянулся на Ларису. Та, бледная как смерть, тяжело опиралась на ближайшую сосну. Повернувшись к хищнице и не сводя с нее глаз, Виктор попятился к Ларисе. Рысь подняла окровавленную морду и посмотрела на него. Воронин поднял ружье стволом вверх, демонстрируя мирные намерения и надеясь, что рысь это как-то поймет.

— Мы уходим, ― зачем-то сказал он, чувствуя себя довольно глупо. ― Это твоя добыча.

Но рысь, казалось, поняла и вернулась к трапезе.

* * * *

К счастью, приметы и направление Виктор запомнил хорошо. Да и компас выручил. И все же, когда они доковыляли до шоссе, перед глазами Воронина уже плыли цветные круги. Усталость была дикая. Лариса кое-как перевязала его рану, но крови он все равно успел потерять изрядно, да и плечо горело огнем. Воронин держался на морально-волевых и на том, что смотрел на свою спутницу. Бледная, вся в испарине и с лицом, представляющим собой маску боли, она, казалось, готова была упасть. Значит, он должен держаться. Ради нее.

— Лариса… ― тихо позвал Виктор и встретил ее туманящийся измученный взгляд. Постарался улыбнуться. ― Все будет хорошо. Обещаю.

Последние его слова заглушил приближающийся шум мотора. Судя по звуку, ехал автобус.

* * * *

― Шеф, я все объясню! ― пролепетала Энджи, вся сжавшись. Ощущение своей высшей правоты, по идее, должно было помогать ей, но на деле… Как-никак нарушила она не один строгий параграф правил. Да, ради благой цели, но все же, все же… ― Купа только не наказывайте, это я на него надавила…

Шеф смотрел на нее задумчиво, но по лицу его невозможно было ничего прочесть.

— Шеф…

Он поднял руку, останавливая Энджи:

— Не надо ничего объяснять. Только скажи, ты правда думала, что я ничего не узнаю? ― Смущенно опущенный взор Энджи был исчерпывающим ответом. Шеф хмыкнул и продолжал официальным тоном: ― Ладно, давай по порядку. Во-первых, сотрудники департамента хранителей не имеют права лезть в дела департамента сплетения судеб и тем более ― давать прямые указания его сотрудникам, таким как упомянутый херувим второго ранга Купидон. Во-вторых, воздействия такого типа, связывающие воедино судьбы двух разных людей, производятся строго с санкции руководства департамента сплетения судеб. В-третьих, указанное воздействие привело к тому, что твой объект-подопечный, отправившись спасать незнакомую ему женщину, едва не погиб. В-четвертых, твое прямое вмешательство-воздействие на хищное животное привело к негативному эффекту высшего уровня ― убийству человека.

Каждая фраза шефа, казалось, вешала на плечи Энджи по пудовой гире. Под конец речи она выглядела совершенно несчастной и все же попыталась возразить:

— Шеф, убитый рысью человек… ― Но ее вновь остановила поднятая рука.

— Я еще не закончил. Обстоятельства были чрезвычайные, что следует принять во внимание. Хранитель Гард, курировавший эту женщину, выбыл из строя на неопределенный срок в результате вмешательства противоположной стороны, что дало нам право на симметричный ответ. На следующей встрече сторон я именно так и представлю смерть киллера. Далее. Аналитические выкладки департамента предсказаний однозначно указывают на то, что твой объект-подопечный шел в тайгу умирать. В результате же твоего… гм… столь авантюрного вмешательства такие мысли его покинули, а это однозначный плюс. Посовещавшись с главой департамента сплетения судеб, я выяснил, что встреча этих двух объектов не противоречит Высшему Промыслу, а стало быть, ваше с Купидоном вмешательство признано оправданным и благим. Ну а кроме того, вся история закончилась благополучно. Я проанализировал твои действия и пришел к выводу, что ты продемонстрировала стрессоустойчивость, способности к импровизации в экстремальных обстоятельствах, организаторские способности и талант кризисного менеджера. В общем, поздравляю с повышением: ты назначаешься куратором российского сектора департамента хранителей.

Энджи застыла. Новость была воистину ошеломляющая.

— Благодарю вас, шеф, ― наконец подобрала слова Энджи. ― Это большая честь для меня… А можно оставить в моем ведении Виктора Воронина?

Шеф покачал головой.

— Боюсь, с твоими новыми обязанностями у тебя на это не будет времени. Но не беспокойся: к нам тут молодое пополнение прибыло, найдется, кем тебя заменить. И потом, есть мнение, что с твоим подопечным теперь все будет хорошо. ― И шеф залихватски подмигнул Энджи.

* * * *

― Алло?

— Привет, Виктор, это Лариса. Хотела сказать, что меня сегодня выписывают из больницы.

— О, это отличная новость! Очень рад за вас, Лариса!

— Предлагаю это отметить. Надеюсь, вы вечером свободны?

Жанна Бирюкова

Заявка выполнена

Темный прямоугольник вздорной деталью чернел на белом снегу. Совершенно не страдая в свои тринадцать лет отсутствием любопытства, Дима подошел поближе. Прямо у его ног на утоптанной дорожке сквера лежал мобильный телефон. Подняв, мальчик повертел его в руках. Откинул крышку. Наверное, гаджет был совсем новый ― темно-коричневая кожа чехла без потертостей, на блестящем стильном корпусе ни царапины.

Дима посмотрел по сторонам в поисках возможного владельца, но, несмотря на раннее декабрьское утро, сквер маленького провинциального городка был пуст. В полосах света недавно установленных неоновых фонарей, изо всех сил пытавшихся заменить собой поздний рассвет, кружились редкие снежинки. Мягко желтели квадратами окон соседние пятиэтажки. Там люди собирались кто на работу, кто в школу.

Дима снова опустил взгляд на смартфон, уютно устроившийся в ладонях. Сколько раз он просил маму купить новый крутой телефон. Ведь все ребята их класса хвастались последними дорогими моделями. Ну как ей объяснить, что, когда у одноклассников начиналась общая онлайн-игра, которую не поддерживал его мобильник, Дима чувствовал себя изгоем, никому не интересным простаком.

Но у мамы были свои аргументы. Она работала на обувной фабрике, и ее скромной зарплаты хватало лишь на самое насущное. Папу Дима никогда не видел и, уж тем более, не мог получить от него помощь. А на дальнейшие расспросы мама поджимала губы и начинала активно суетиться на кухне.

Именно сейчас недоступная мечта оказалась совсем близко, лежала перед ним на ладони. Нужно только положить ее в карман и бежать. Спасать беспомощную радость простого мальчишки, чтобы никто не заметил и не отобрал ее.

И прежде чем мысль о непременной блокировке успела окатить волной разочарования, палец уже скользил по холодной гладкой поверхности. Сбивая и без того робкое дыхание, телефон покладисто отозвался на касание разноцветной волной и включил главный экран. На синем фоне ничего особенного не обнаружилось, кроме нескольких значков и крупных цифр, показывающих время.

Время! Школа! А первым ― физика!

Конечно, обледеневшие тротуары, лишенные внимания дворников, да еще когда тяжелый ранец за спиной, никак не способствуют быстрому перемещению. Даже если ты ученик седьмого класса и у тебя перед глазами прыгает сурово-каменное лицо физички Марии Сергеевны, бесстрастно роняющее самую противную фразу на свете: «Еще одно опоздание, Соколов, и тройки тебе за четверть не видать, как атом без микроскопа».

— А мне она, ой, как нужна! Прям вот позарез!.. И мне надо успеть!.. Сейчас, сейчас, Мария Сергеевна… я успею… ― Слова в белых облачках пара из открытого рта улетали в морозный воздух.

Едва не пропахав носом по школьным ступеням, Дима лишь чудом удержался на разъезжающихся ногах.

— Быстрее, ребятки, быстрее! Звонок уже был. ― Уборщица, звякая ключами от раздевалок, подгоняла последних опоздавших.

Минута, чтобы раздеться, секунда ― взлететь на третий этаж. Мгновение ― осторожно приоткрыть дверь кабинета и… облегченно выдохнуть. Класс шумел предштормовым морем в ожидании учителя. Успокаивая сумасшедшее сердце, Дима прошмыгнул на свое место. Через одно лихорадочное копошение в рюкзаке и четыре торопливых вдоха вошла Мария Сергеевна.

— Ну, Сокол, и повезло же тебе! ― воскликнул Пашка, когда Дима вкратце обрисовал события сегодняшнего утра приятелям.

Они втроем стояли у окна в коридоре. Пашка Иванов, шумный и добродушный, был соседом Димы по парте, Сережа Осипенко сидел позади них.

— Я из-за такого везения чуть не влип по-крупному. ― Дима поежился, чувствуя отголоски адреналина в крови. ― Хорошо хоть физичка задержалась и даже не спросила меня. Теперь наверняка тройку за четверть поставит.

Пашка, рассмеявшись, хлопнул его по плечу.

— Ты везунчик у нас сегодня!

— Ага, ― вздохнул Дима, ― мне еще по алгебре так повезло бы…

— Да ладно! ― махнул рукой Иванов. ― Федоровна не будет ругаться. Она добрая.

— Когда стоишь у доски, что-то не заметно, ― вполголоса произнес Сергей.

— С чего ты вдруг, Димон, трясешься из-за оценок? Вот мне все равно, что говорят училки! ― горячился Пашка. ― Они только пугают двойкой за четверть. А сами никогда не ставят!

— Просто тогда…

«Тогда я попрошу у мамы разрешения завести щенка» готово было уже вырваться, но испугалось выглядеть глупо в чужих глазах и снова спряталось пушистым комочком на дне души.

–…будет лучше, ― слова наконец нашлись.

— Так что ты с ним будешь делать? ― небрежно кивнул Сергей на вещицу в руках Димы.

— А что делают с телефоном? Имхо. Нашел ― пользуйся! ― Иванов, подпрыгнув, уселся на подоконник. ― Выкинь эту симку, вставь свою и все! Будешь при полном параде.

— Разве так можно? ― Дима посмотрел на одного, пожимающего плечами, потом на другого, болтающего ногами.

— Конечно, можно! И, вообще, дай-ка сюда! ― Увлекающаяся Пашкина натура не признавала долгих раздумий.

Три вихрастые макушки склонились над светящимся экраном, привлекающим внимание двумя новыми сообщениями и пропущенным звонком.

— Когда он звонил? Вроде и не слышно было, ― пожал плечами Дима. Чувство, что толкнуло внутри, было не очень приятным.

— Наверное, на беззвучном стоит. Так… Посмотрим… Где же они? ― приговаривая, Пашка быстро нажимал на все значки и возвращался обратно.

— Что ты делаешь? ― Дима отобрал у него телефон. ― Вот же сообщения!

— А я виноват, что тут все приложения подписаны не по-русски! Даже непонятно, что за язык. Символы какие-то…

— По картинке догадаться можно, ― огрызнулся Дима.

— Мне кажется, хозяина мобильника уже ищут, ― шепот Сережи был еле различим в бешеном кипении окружающей жизни.

— И что с того? ― Пашка снова сунулся носом в телефон. ― Давай посмотри контакты. Кто звонил?

— Да подожди ты… Нашел. ― Дима хотел пролистать записи, но номеров оказалось всего три, и все они были без подписи.

Мальчишки переглянулись.

— Знаете что? ― В распахнутых глазах Сережи сверкали искорки довольной фантазии. ― Мобильник ворованный. Или кто-то сделал преступление, а телефон выбросил.

— Зачем выбрасывать телефон? ― Пашка сморщил нос и фыркнул. ― Достаточно выкинуть сим-карту. А если не хочешь пользоваться ― продай…

Его слова заглушил звонок. Броуновское движение молекул детской беззаботности сменилось стремительными потоками, разлетевшимися по классам. Дима положил гаджет в карман брюк и вздохнул. Утреннее волнение растаяло, но вот и радости почему-то не ощущалось.

Как самый обыкновенный мальчишка с голубыми глазами и веснушками на носу, Дима знал сотни способов интереснее провести время, чем преодолевать препятствие в виде горы уроков, грозно стоящее перед свободой сегодняшнего дня. Алгебру, обделившую ученика Соколова Дмитрия возможностью решать уравнения на доске, самостоятельную работу по английскому, где в ответ на его тихую попытку номер пять, недотрога-отличница Катька Клименко вдруг подсказала, волейбол на физкультуре с отчаянными просьбами самого себя ничего не испортить, закончившийся победой команды мальчиков над командой девочек.

Несмотря на все эти сиюминутные заботы, мысли снова и снова возвращаются к тайному сокровищу, что страстно просится в руки. Заставляет искать на перемене одинокий уголок подальше от остальных. Любоваться серебристыми переливами на корпусе. Проглядывать немногочисленные приложения настроек с чудными значками и вчитываться в приходящие после каждого урока одинаковые загадочные сообщения «Ваша заявка выполнена».

Даже возвращаясь домой после занятий, Дима не мог себя заставить положить телефон в рюкзак. Металлическая тяжесть давила на ладонь приятным грузом, в отличие от лежащего на плечах грядущего разговора с мамой.

— Да уж! Только хотел попросить щенка, а придется… ― Дима поднял голову. Может, жаловаться вслух не стоило?

Но никто не обращал внимания на мальчишку с рюкзаком и телефоном в руке. Город жил предновогодней суетой. Витрины подмигивали разноцветными огоньками, зазывая покупателей в увешанные мишурой магазины. Вся опутанная гирляндами лампочек на центральной площади важничала зеленая красавица-елка. А стоило вечерним сумеркам растечься по городским улицам, как в окнах домов яркими пятнышками расцветало новогоднее настроение. Эта красочность последних декабрьских деньков казалась Диме особенной. Ведь ожидание праздника точно не хуже самого праздника. А предвкушение радости лишь дополняет радость.

Чуть не подпрыгнув, мальчик уставился на мобильник. Тот вибрировал, призывая взгляд человека к новому сообщению. Послушное касанию, на экране привычно высветилось «Ваша заявка выполнена».

Дима нахмурился. Разбуженные настойчивым неопределенным номером, растрепанные ощущения снова выпустили внутри свои колючки. И сразу спрятали, испуганные отрывистым звонким тявканьем.

Щенок был толстеньким и дрожащим. Приподнимая то одну белую лапу, то другую черную, он прижимался черным лохматым боком к крыльцу магазина, изредка поскуливая в сторону торопящихся прохожих.

— Какой ты хороший! ― Щенок взвизгнул, принимая ласку от руки, смахнувшей с мягкой шерстки тающие снежинки. ― Извини, мне пора идти.

Не обернуться оказалось непосильной задачей. Щенок, смешно переваливаясь с боку на бок, семенил сзади. И по тротуару, вздрагивая от проносящихся мимо машин, и в тихом переулке, что вился между высоких заборов частных домов.

В одном из них со скрипом распахнулась калитка и вышедший мужчина с ведрами в руках стал набирать воду из уличной колонки. Вслед за ним со двора вылетел большой рыжий пес. Он замер, словно оценивая противника, но в следующее мгновение рыжая молния уже неслась к мальчику. Краткого промедления хватило Диме, чтобы, подхватив щенка, успеть прижать его к груди.

И вот тут, накрывая лавиной отчаяния, обрушился страх. Не столько и не только за себя. За черно-белый комочек, скулящий на руках. Ведь каждый нерв истошно вопил спасаться бегством. А разум человека знал, бесполезное бегство ― не спасение.

— Рекс! Нельзя! Фу! Ко мне, Рекс! ― с трудом, пинками хозяину удалось отогнать пса от застывшего Димы.

— Обычно я его на цепи держу… Вишь как… Вырвался и ошалел. ― Хмурое бурчание, видимо, служило извинением.

Его смысл еле доходил до Димы. Как и то, что щенок, попискивая, тыкался влажным носом в лицо, а на улице снова воцарилась безмятежность. Ее, обманчивую, Дима, унимая сердце, бьющее в набат, поспешил сменить на уютный оберегающий покой родного дома.

Мама придет поздно вечером. Поесть самому, накормить щенка, которого так и не нашел сил вместе с мобильником выпустить из рук, можно успеть. И посидеть на полу рядышком, теребя пушистые ушки.

— А вдруг она не будет ругаться? ― Дима тихонько рассмеялся, наблюдая. ― Да-а. За такое не похвалит точно.

Суетливо подлизывая остатки супа, щенок наступил на край миски и перевернул ее.

— Мама любит воспитанных собак. Сама мне так сказала. ― Принесенная тряпка из средства уборки превратилась в игрушку маленьких зубок. ― И еще она говорила, что я обязательно должен поделиться, если будет трудно. Тогда мы вместе сможем с любой проблемой разобраться… Значит, придется рассказать и про тебя, и про телефон…

Вздох вырвался против воли. Опять эти колючие чувства, чтоб их, щиплются внутри.

— А как сказать про подарок? Я ведь не получил четверки по физике и алгебре. И по английскому тоже. А ты у меня уже есть… О! Придумал. Я назову тебя Дар. Нет! Лучше Дарик.

Недовольный тем, что его оторвали от возни со вкусно пахнущей тряпкой, щенок глухо заворчал, стиснутый в человеческих объятиях.

— И мне даже не нужен телефон. Лишь бы мама тебя разрешила оставить…

В тишине раскатистое гудение лежащего на полу рядом гаджета показалось оглушающим, заставив вздрогнуть. Цифры безымянного номера пугали неопределенностью и подсказывали, что другого способа избавиться от колючек внутри не будет. Решение согласиться прошло, когда палец уже касался зеленой трубочки.

— Привет. Ты чего не отвечаешь? Я хотел…

— Извините, пожалуйста. Так получилось… Понимаете? Случайно. ― Дима не хотел, чтобы слова дрожали и путались, но вот так получалось.

— Оу… ― Низкий мужской голос замялся. ― Понимаю. А ты кто?

— Дима. Я правда нашел этот телефон. В сквере… И хочу отдать его владельцу.

— Ладно-ладно, не переживай. Знаю я владельца. ― К говорящему вернулась первоначальная уверенность. ― Передам ему про тебя. Давай так… Сможешь завтра прийти на то самое место, где нашел телефон?

— Да. Только после уроков.

— Это во сколько?

— В два часа.

— Окей. Договорились.

— Подождите! Я же не знаю хозяина телефона.

Собеседник хрипло рассмеялся.

— Поверь, малыш. Вы точно встретитесь.

В доме снова стало спокойно. Только часы на стене продолжали мирно тикать, отмеряя время, да щенок грыз ботинок своего устало выдохнувшего друга. Колючки внутри перестали шевелиться.

* * *

До рождения нового года оставалось восемь дней. Легкий морозец щипал пешеходов за нос и щеки, под ногами поскрипывал снежок. Деревья городского сквера спали, убаюканные колыбельной зимы. Вспугнутая быстрыми шагами мужчины в черной модной куртке галка слетела с ветки, обрушив каскад снежинок. Мужчина плюхнулся на скамейку и строго взглянул на соседа ― блондина, одетого в теплое нежно-кремового цвета пальто.

— Как все прошло?

— И тебе здравствуй. Прошло замечательно. Очень милый мальчик. Представляешь, два раза извинился! Пожелал мне удачного дня.

Брюнет в черной куртке фыркнул.

— Удивительно!

— Вот ты смеешься, а мне было вчера совсем не до смеха. ― Блондин вздохнул. ― Эта моя вечная рассеянность…

— Ой, только мне не рассказывай! Я тебя знаю, как… как… ― брюнет прищелкнул языком, вспоминая, ― как общипанного.

Блондин покачал головой.

— Правильно говорить ― как облупленного.

— Неважно! Ты понял… В общем, знаю тысячи лет.― Хитро прищурившись, брюнет не сводил глаз с собеседника. ― Да ты телефон специально оставляешь где попало, чтобы люди выполняли свои желания. Тем более в эти дни! И еще не было случая, чтобы он к тебе не вернулся!

Улыбка мужчины в светлом пальто сияла добротой и лаской. Словно яркий солнечный лучик, что вдруг пробился сквозь низкие серые тучи, обещая завтра счастье звонкого морозного дня.

— Просто люди верят, что их желания исполнятся. А я им чуть-чуть помогаю.

— Ты безнадежен, ― ворчливо отозвался брюнет и зябко передернул плечами. ― Может, пойдем, а? У меня уже крылья замерзли.

— О чем ты? Ни твои, ни мои крылья не способны замерзнуть.

— Нет, мои способны! ― вскакивая, упрямо повторил тот. ― Пойдем! Я знаю отличное местечко, где ты сможешь опять потерять свой телефон.

— Ну раз ты так уверен… Пойдем.

Над городом в изящных ажурных платьицах снежинки все так же кружили свой новогодний вальс. Над улицами, над сквером, над маленьким двориком позади дома, где вокруг снеговика гонялись друг за другом мальчик и черно-белый щенок.