Про Хвоста

Сборник, 2013

Книга воспоминаний об Алексее Хвостенко (1940–2004).

Михаил Деза

Родился в 1939 г. в Москве. Профессор математики. С 1972 г. живет во Франции.

Я знаю Хвоста более сорока лет. Из всех светлых людей моей далекой московской юности только он и Алик Гинзбург оказались, с восьмидесятых, в Paris (то есть Париж, Нью-Йорк, и все это Там) во второй и последней жизни.

Виделись мы, конечно, нечасто, но был я свидетелем его пути.

Сейчас, в мои 67 лет, пора привыкать к значимым смертям, то есть к тем, когда невозвратимой частью умираешь сам. Но Смерть Алеши Хвостенко оказалась такой вырвавшейся болью, такой немыслимой, как смерть детей…

1959. Мы с Аликом Гинзбургом приехали в Питер, с вечернего Московского вокзала прямо в зоопарк, где Алеша служит сторожем-кормильцем при тиграх. Хвост жарит тигриное (в смысле, их корм) мясо, и мы вместе с его Дуськой-манекенщицей едим это и пьем водку, русское счастье. Все невероятно вкусно, все, особенно сам Хвост, абсолютно красиво. Ревут огорченные близкие тигры. А было нам 19 лет…

После были стихи и черная ленинградская богема, и Хвост был уже художник-скульптор: тогда он лепил краской прямо из тюбиков на небольших холстах. Кстати, о нравах той богемы: позже, на литературной вечеринке, та же красавица-Дуська, от ревности, ударила Хвоста “пером”, и Хвост, обливаясь кровью, велел присутствующим, ну ни в коем случае, не говорить ментам.

Конечно, люди не меняются. Но поставить так высоко сначала — божьей милостью универсальный артист Возрождения, в вечном празднике — и удержать до конца эту вечную юность: Хвост был таким единственным среди виденных мною людей.

Второй flash-back, 1960(?). Я обещал Алиске Тилле, верной сестричке, показать самых красивых людей: Алешу Хвостенко в Питере, Томаса Венцлова в Вильнюсе и Юлика Златкиса в Одессе. Но Хвост приехал в Москву сам, и вскоре они увиделись… Хвост переехал к ней в Москву. С их любви, красоты, юности рождается Анюта, сейчас прекрасный музыкант и мать двух детей. Пусть побегут ниточки его потомства в эту чудную бесконечность будущего, без нас.

В семидесятых мы часто играли в шахматы в их квартире, где Хвост, артист-артист, но порой бивал меня, математика, одной волей.

Помню на одном «балу» у него в струящемся празднике (стихи, дружба, любовь и много наркоты) покойный Ваня Тимашев давит на меня, чтобы я взял траву. Я отбиваюсь: «Не хочу вводить в себя химию», а Ваня нависает: «А что, картошка не химия?» Появляется Хвост и высокой своей властью освобождает меня: «Оставь его, он (с нами) по мнению».

А также я всегда завидовал, как любили Хвоста женщины и, главное, что потом говорили о нем только с улыбкой и сладкой памятью. Любили его без памяти и друзья: соратники по творчеству, как его главный соавтор Анри Волохонский, и защитники по жизни, как Афоня, русская муза Парижа.

Сумел Хвост не измениться под кислотами Запада: безденежье, бездружье. Не описывая всех скитаний его души, свидетельствую: бил из него, всегда, источник вечной юности в той алхимии, где не отличишь искусство от любви и, вообще, искусство от жизни.

Париж, 2005