Мелодия для Бога. О Церкви как о первой любви.

Протоиерей Даниил Азизов, 2022

Зарисовки протоиерея Даниила Азизова о Церкви и ее верных чадах, об исторической родине и традициях, паломничествах и путешествиях. Живые воспоминания священника, нашего современника, наполненные любовью к каждому мгновению – с нотками ностальгии и добрым юмором. Автор обладает удивительным талантом собирателя «человеческих портретов», умением отличать настоящее от наносного, смотреть на мир и Церковь глазами романтика, а не прагматика.

Часть 1

Лики и лица

Всякий раз, когда перечитываешь Лескова, его описания жизни и бытия духовенства, ловишь себя на мысли, что именно эти части произведений можно перечитывать многократно. В них запечатлены образы исторических личностей в обычной, повседневной жизни, без лишнего пафоса, в обстановке и ситуациях, которые не попадают в официальные исторические документы. Конечно, автор не раз подвергался критике, но она осталась на бумаге… А мы имеем замечательные литературные портреты видных иерархов Церкви и простых клириков. Мне и в голову не приходит сравнивать себя с Лесковым. Просто подумалось, что такие очерки — это маленькие штрихи к образу тех, кто отозвался в моем юношеском сердце примером служения и христианской любви.

Первый архиерей

Владимир (Сабодан) был первым митрополитом в моей жизни, за которым мне посчастливилось с восхищением наблюдать. Мы — соборная молодежь того периода — были совершенно обычными, почти ничем не отличающимися от молодежи сегодняшней. Те же разговоры после службы, байки, истории, обрастающие легендами. Единственный, кто не подвергался обсуждениям, был архиерей. Да-да! Наверное, в это сегодня трудно поверить, но о нашем митрополите говорили только с почтением и благоговением.

Правда, была одна особенность, которая присуща в целом русскому народу: это абсолютная идеализация иерархов, восприятие их как небожителей. Чтобы в этом удостовериться, надо открыть книги русских классиков, пишущих о духовенстве, познакомиться с воспоминаниями, и мы поймем, что преосвященные архипастыри зачастую страдали от того, что не с кем было поговорить без формальностей, панегириков и умильных улыбок. Я же, как прилежный воспитанник пожилых соборных прихожанок, впитал весь их фольклор. Мое благоговение перед митрополитом переходило в некий страх, сохранявшийся очень долго: при виде его я окончательно и бесповоротно терялся, превращаясь в немого.

Настал день, когда мне было предложено пойти к архиерею за благословением служить в алтаре. Как себя вести, как и что говорить, я не знал. На помощь мне пришли старушки. Они научили, чтоб первым делом, войдя в кабинет, сделал архиерею земной поклон, потом приложился к руке и уж после этого испросил разрешения алтарничать в «святая святых». В приемный день я пришел в епархиальное управление в числе первых. По мере прибытия духовенства я понимал, что быстро мне в кабинет не попасть. Приезжали маститые священники, которые были, естественно, в приоритете. Все это время я волновался и ужасно переживал. Наконец уже во второй половине дня меня позвали.

Пока я шел к двери кабинета, то судорожно пытался собраться и вспомнить, что должно следовать за чем. Войдя, я увидел владыку, сидящего за столом, и, подобно сраженной наповал дичи, рухнул к его ногам. Теперь нужно было поцеловать руку, что я блестяще исполнил. Осталось самое сложное — внятно изложить причину моего посещения.

Сегодня я вспоминаю его взгляд и представляю, что он мог обо мне подумать. На его месте я бы решил, что человек либо юродствует, либо у него действительно не все в порядке с головой… И все же он благословил мое нахождение в алтаре, где мне предстояло читать горы записок, помогать в уборке и много чего еще делать, пока меня не призвали к иподиаконскому послушанию. Это было вожделенным и долгожданным событием. Теперь я мог надевать подрясник и стихарь, но — самое главное — на службах быть в непосредственной близости от архипастыря.

В то время сложно было услышать ярких проповедников, поскольку духовенства было ничтожно мало, многие были замечательными пастырями, но в силу объективных причин не имели должного образования и проповеднических навыков.

По окончании школы был небольшой перерыв в несколько лет, когда я готовился к поступлению в семинарию и полностью погрузился в свои первые церковные обязанности. В это время в архиерейский дом искали дежурного, который должен был находиться там круглые сутки два раза в неделю. Мне была предложена эта работа, и конечно, я не мог отказаться. Подошли с новым кандидатом, то есть со мной, к владыке. Он немного колебался, поскольку я уже был занят на послушаниях. Но спросил: «А твоя мама не будет против?» Я ответил, что не будет.

И вот я дома у митрополита — у меня появилась уникальная возможность видеть легендарного церковного деятеля в неформальной обстановке. Мне объяснили обязанности. В доме жила матушка Любовь Ульяновна Концевич, вдова протоиерея Максима. Это была подтянутая пожилая дама, напоминавшая английскую леди. В прошлом она хорошо знала семью Сабодан, еще по Украине. Была близка с мамой митрополита. Когда мама владыки умерла, а Любовь Ульяновна похоронила своего супруга, владыка пригласил ее заведовать всем хозяйством в архиерейском доме. Одета она была безупречно: туфли на достаточно высоком для ее возраста каблуке, белая блуза, строгая юбка и пиджак, изящно повязанный платок. В ней было все прекрасно, но было одно но… Она управляла хозяйством и была очень требовательна. Естественно, я сразу же попал в ее поле зрения. Владыки часто не бывало дома: то он отправлялся в Москву, то, как экзарх, уезжал в Европу. В дни отсутствия хозяина дома для всех обязательно находилась работа. В перерывах матушка Любовь спрашивала обо мне, моих родителях. Сначала это было похоже на допрос. Со временем мы нашли общий язык, что было непросто, и вот мы с ней уже пьем вместе чай. Затем она научила меня подшивать воротнички на рясах митрополита.

Высшей формой доверия стали совместные походы на рынок; особенно запомнился эпизод, когда мы выбирали огурцы для засолки. Я не догадывался, что это такой сложный и утомительный процесс, — иной раз люди быстрее делают покупки на рынке недвижимости. Долго выбирали огурцы, жара, невыносимо хочется пить — и вот наконец матушка путем тщательной пальпации огурцов нашла то что надо. За прилавком — сельская простая женщина. Начали взвешивать… И вдруг продавщица огурцов, не удержав восторга, что покупают у нее много, ляпнула: «Бабушка, берите огурчики, не пожалеете…»

Любови Ульяновне было достаточно доли секунды, чтобы принять волевое решение в ответ на жестокое оскорбление. Я понял: огурцы мы брать не будем, а значит, поиски продолжатся с самого начала. В этом была она вся. Но знаю, что она всегда хорошо отзывалась обо мне в разговоре с владыкой.

Когда он приезжал в Ростов, все оживало и наполнялось праздничным настроением. По утрам владыка выходил во двор с секатором и подрезал свои любимые розы. Занимался цветами довольно долго, это явно доставляло ему удовольствие. После он срезал букет и шел в комнату, где раньше жила его мама, ставил эти цветы перед ее портретом и у иконы. Эта комната стала мемориальной, в ней никогда никто не жил.

Еще архиерей любил ловить рыбу. Если выпадал редкий свободный день, он брал снасти, и водитель вез его в места, только им одним ведомые, где высокопреосвященнейший рыбак проводил время за любимым делом и в думах.

Однажды в погожий день он вышел к машине, чтобы ехать на рыбалку. Остановился, постоял. Видно было, что у него хорошее настроение. И вдруг спрашивает у меня:

— Ну что, Даниил, как думаешь, погода будет хорошей?

— Как благословите, владыка.

Второй раз я увидел этот взгляд. Полный сожаления и разочарования. Как ни покажется странным, но я тоже почувствовал, что владыка ждал простого человеческого ответа. Но… ничего не поделаешь, многие из нас сотканы из странных предрассудков и неверных представлений.

Последняя встреча была непродолжительной, но очень теплой. Тогда владыка уже был избран митрополитом Киевским и всея Украины. Коротко он спросил о моем поступлении в семинарию. Мне очень много хотелось ему сказать. Я, конечно, понимал, что я — тот «добрый зритель в 9-м ряду», который смотрел, учился, благоговел, но это происходило лишь на почтительном расстоянии. И не знаю почему — я неожиданно попросил у него прощения. Вспомнил свою робость, доходящую до отупения, и слепое следование церковному этикету взамен человеческого общения. Поблагодарил за наставления, которые я получал просто находясь рядом с ним. Эти уроки я брал от него сам, глядя на его служение, слушая проповеди, обращая внимание на детали архиерейской жизни. Он выслушал меня и был приятно удивлен, что я сумел сформулировать мысли и облечь все это в понятную словесную конструкцию. Он улыбнулся, обнял меня и оставил на память свой настольный портрет, который до сих пор напоминает мне о нем…

История одного омовения рук

Когда архимандрит Азовский Сергий (Полеткин) был рукоположен в сан епископа, у меня появилось постоянное иподиаконское место. Я был его книгодержцем. Часто приходилось сопровождать его с командой в поездках по епархии. Ездить мы очень любили, поскольку это хоть и небольшое, но путешествие по области, разнообразие в общении, по окончании литургии хлебосольные настоятели вкусно кормили и еще могли дать от щедрости немного денег за труды, что всегда было не лишним. В одну из таких поездок выяснилось, что иподиаконов недостаточно, поскольку правящий архиерей уехал в Новочеркасск, а значит, основной состав отправился с ним. Епископ Сергий должен был в этот день посетить дальний районный центр на краю области. Было решено: я и еще один коллега будем за старших, остальных мы должны были найти среди деревенских алтарников. Конечно, приятно выступать в качестве старшего, но нехватка кадров нас немного тревожила. Когда ты из года в год участвуешь в архиерейских богослужениях, то практически все делается на автомате, поскольку последовательность известна. Но самонадеянность никогда не заканчивается благополучно. Даже у старейших служителей бывают провалы в памяти, забывчивость, которая приводит к курьезам, а иногда и неприятностям.

Итак, мы прибыли на приход задолго до приезда викария. Надо было подготовить все необходимое для службы. Найти помощников из алтарников на сельском приходе не так просто. Кое-как отыскали несколько человек, которым нужно было в сжатое время рассказать, что нужно знать тому, кто стоит с жезлом или свечой. Я отыскал юного пономаря, которому пытался объяснить вектор его деятельности. Он в числе прочего должен был вынести кувшин для омовения рук архиерея. Так как вода была ледяной, я порекомендовал ему добавить немного горячей воды, чтобы она была не ужасающе холодной. Мальчик был несказанно рад тому, что будет задействован на архиерейской службе. Рад он, конечно, был, но не было уверенности, что вместе с радостью пришло полное понимание, чего от него хотят. Через минуту после инструктажа он уже скрылся из поля зрения — пошел по храму и с чувством значимости сообщал знакомым прихожанам о возложенной миссии.

Встретили архиерея. Хор запел неплохими в прошлом голосами. Диаконы читают входные молитвы. Епископ взошел на кафедру, расположенную посередине храма. После облачения началась литургия. И вот мы выходим из алтаря втроем, один из нас — тот самый юноша, он держит в руках кувшин, из которого мы будем символически лить воду на руки архиерею.

Мальчишка выходит на середину храма, ослепленный собственным дебютом, ищет глазами своих знакомых, ожидая их умилительной реакции на происходящее. Мы подошли к владыке, мой коллега взял кувшин за ручку и начал лить на руки. Это было как будто из произведения Эдгара По — мастера ужасных и мистических рассказов. Из кувшина вырвались клубы пара, и на руки владыки обрушился кипяток. Это наш юный дебютант не совсем понял мой наказ сделать теплую воду. Дело в том, что словом «теплота» именуется крутой кипяток, который используется после совершения литургии. Наверное, нам всем повезло, что это происходило в центре храма. Архиерей закусил губы, мы втянули шеи, как виноватые рептилии. В течение всей службы пострадавший епископ потирал обваренные руки, которые были в пятнах и напоминали лапы леопарда. Нам удалось избежать наказания, поскольку по окончании литургии гостеприимные настоятель и прихожане закрутили Преосвященного в карусели своей сельской непосредственной любви и почтения к высокому гостю.

А для нас это стало хорошим уроком: отправляясь в дальние места, мы более не надеялись на разного рода «помощников» и все проверяли лично.

Потому как всякое может случиться…

Часовой механизм служения

Хороший соборный протодиакон всегда является предметом гордости архиерея и украшением богослужения. Именно таким был отец Иоанн Царюк. Не помню, чтобы кто-то назвал его стариком, хотя наше поколение застало его достаточно пожилым человеком. Высокий, широкоплечий, со слегка недовольным взглядом — это была часть его образа.

Его стать, движения и манеры подтверждали его значимость в церковных торжествах и богослужениях. Он был одним из плеяды старого духовенства, из чего следовало, что даже в обычной жизни, в светском костюме, в нем безошибочно угадывался интеллигент. Аккуратно подстрижены усы и небольшая бородка, до блеска начищены туфли, аккуратный костюм и непременно шляпа. Для полного образа, к примеру, чеховского героя не хватало протодиакону трости и пенсне. В нем было все органично и складно, и это, несомненно, влекло к нему людей.

К слову сказать, в соборных храмах у ряда священников — впрочем, как раньше, так и сейчас — были свои почитатели. У протодиакона тоже была группа прихожан, которые его опекали и были верными поклонниками его таланта. А талант был большой: он обладал идеальным слухом и голосом, который с возрастом не слабел.

Он был крайне раним, обидчив, поэтому, общаясь с ним, необходимо было хорошо подумать, прежде чем что-либо сказать.

Но даже такая детская обидчивость и чувство превосходства совсем его не портили, а, наоборот, вписывались в многосложный образ. Те молодые диаконы и священники, которые проходили практику в соборе под неусыпным оком протодиакона, получили немало полезного.

Новый человек, попадая в алтарь, не мог миновать знакомства с отцом Иоанном, которое начиналось с опроса. Конечно, вопросы задавались не по Марселю Прусту. Он, как бы невзначай, делал несколько шагов боком при приближении к объекту, для привлечения внимания ему требовалось слегка кашлянуть басом, и далее начиналось: сколько лет, откуда родом, где учишься или работаешь, каким голосом поешь, басом или тенором (ударение делал на букву «о» в слове «тенор»), и самый важный пункт — с кем из духовенства состоишь в родстве?

Если собеседник проходил такой своеобразный блиц-экзамен, то можно было считать, что знакомство состоялось и в будущем его поддержка и расположение гарантированы.

Бывали случаи, когда кто-то по неосторожности или невоспитанности говорил что-нибудь нелестное в его адрес, и тогда таковой рисковал превратиться в соляной столп — абсолютное равнодушие к твоей персоне было гарантировано, а если вдруг ты попадался на пути, испепеляющий взгляд был обеспечен.

Безусловно, ему не было равных, да, собственно, никто и не дерзал претендовать на первенство, потому что он был такой один, неповторимый.

Однажды в нашу епархию прибыл архиепископ Краснодарский и Кубанский Исидор (Кириченко). Кажется, это был престольный праздник нашего собора. Вместе с архиереем приехал его протодиакон Сергий. Он был молодой и такой же фактурный, как и его ростовский коллега. Единственное, в чем он уступал отцу Иоанну, так это в росте, но компенсировал этот недостаток широтой в плечах. Все в алтаре, включая самих архиереев, понимали, что предстоит служение двух тяжеловесов — как бой двух титанов. Наступил праздничный день. Началась литургия. Для меня, юноши, который ловил каждое слово и движение священнослужителей, особенно в такие праздничные дни, было все важно и интересно. А уж такую службу пропустить для меня было непростительно. Говоря о служащих вместе протодиаконах, могу сказать, что услышанное мной можно было сравнить с оленьим гоном. Оба были великолепны. Отец Сергий обладал не менее густым басом. На выкличке и многолетиях, когда необходимы особые усилия, было видно, как их грудные клетки ходили, как меха в кузнице. При этом за всей этой внешней стороной, в которой присутствовал, наверное, элемент соперничества и рисовки, несомненно, была и глубокая церковность, работа над собой, любовь к богослужению и благоговение.

Наш протодиакон никогда не приступал к богослужению без подготовки, хотя службу знал прекрасно. Он всегда заранее приходил в алтарь, не доверяя молодым, сам просматривал Евангельское чтение. Если случалось величание, то была обязательно краткая репетиция с поющими священниками.

Да, такие люди, как протодиакон, поистине украшают церковное богослужение. Важно, чтобы все его элементы соответствовали друг другу, как в сложном часовом механизме. Это сродни слаженной работе врачей во время операции. Там есть ведущий хирург, есть анестезиолог, медсестры и много другого персонала. Важно, чтобы весь этот коллектив имел хороший уровень подготовки и квалификации, и от этого будет зависеть результат. В церковном служении также необходимы профессионалы, которые любят свой жизненный выбор. Период, о котором я вспоминаю, был богат на таких людей. То было время особых священнослужителей, обладающих большим доверием народа.

Шли годы. Протодиакон старел, хотя мог бы еще служить. Однажды я навестил его, чему он, кажется, был рад. Когда я вошел внутрь его двора, перед моим взором открылся маленький, но очень милый сад. Создавалось впечатление, что ты попал в кукольный мир. Все было к месту, везде была видна его рука. Подвязан каждый кустик, камни и основания плодовых деревьев покрашены белой краской. В доме та же картина: уют, чистота и безупречный порядок. Таким образом, в доме отца Иоанна все свидетельствовало о принадлежности своему хозяину.

Я недолго погостил у него, мы тепло попрощались, как оказалось, уже навсегда. Уже будучи студентом семинарии, я узнал о его смерти и похоронах, которые прошли, к сожалению, в какой-то спешке, что было при жизни ему так несвойственно!

Блаженны кроткие

Иеродиакон Зиновий (Щербина) — прямая противоположность протодиакону Иоанну. Они были всегда в первой диаконской паре. Глядя на него и отца протодиакона, я думал: Господь подбирает для совместного служения противоположные характеры. Если бы у отца Зиновия случалось хоть двадцать процентов эмоциональных всплесков его коллеги, то, думаю, они бы не просуществовали вместе так долго, совершая свое служение. А так — они действовали по правилам, которые оба принимали. Один доминировал и снисходил, другой подчинялся и по-монашески, со смирением принимал первенство и авторитет протодиакона. Отец иеродиакон был неотъемлемой частью собора. Не любил выделяться, не читал нотации, и если позволял себе кого-нибудь вразумлять, то делал это иносказательно, с улыбкой. Потому даже его тихий укор не воспринимался как оскорбительный.

Он был постриженником глинских старцев. Когда удалось увидеть фото, где были запечатлены старцы, среди которых находился и Зиновий, то создалось впечатление их внешней схожести. Было нечто общее, что их объединяло, — особый монашеский дух, аскеза и традиции, присущие выходцам из Глинской пустыни.

Как и все священнослужители того времени, он был чрезвычайно ответственным и исполнительным. Встретив его на улице в повседневной жизни, можно было подумать, что его случайно сюда занесла машина времени из периода НЭПа. Ведь так никто больше не одевался. Помню, как непросто ему давались длительные архиерейские службы. Он страдал диабетом, ему постоянно хотелось пить, а пить он мог только после окончания литургии.

Мне нравилось слушать его незатейливые рассказы, воспоминания и истории из жизни подвижников. Одно осложняло общение с ним — его манера говорить тихо, как будто в бороду. Хотя это отчасти создавало впечатление таинственности. К концу своей жизни отец Зиновий принял великую схиму с именем Захария. Но в памяти многих остался с тем именем, которое мы хорошо знали.

Не все так просто

Не ошибусь, если буду утверждать, что нет в нашей епархии клирика, рукоположенного до нулевых годов, который не знал бы диакона Владимира Дикарева. Мне даже кажется, что если бы отца Владимира не существовало, то лицо епархии было бы иным. Кажется, что он был всегда. Он помнил митрополита Вениамина (Федченкова), он был иподиаконом у тех архиереев, которые захоронены ныне за алтарной стеной кафедрального собора. Диакон, который всегда служил первым иподиаконом ростовских святителей, был неотъемлемой частью богослужения.

Меня, как и других молодых людей, встававших на путь иподиаконского послушания, жизнь свела с ним. Отношения с отцом Владимиром у нас складывались по-разному, но, безусловно, общение с ним было опытом, который в жизни бывает весьма важен. Сказать, что он был «человеком обязательным», — ничего не сказать. Иногда эта «обязательность» имела довольно странные формы, но с этим приходилось смиряться и принимать как данность.

Помню одну из многих совместных поездок…

Архиерей ехал служить на север области. Служба была назначена на 9 утра. От Ростова-на-Дону ехать часа два с половиной. Вставать нужно было рано, и мы рассчитывали выехать пораньше, около пяти. Но судьба распорядилась иначе, и отец Владимир решил отправиться в путь в половине третьего ночи. Никакие мольбы водителя и наши не смогли убедить диакона: его железным аргументом было: «Мало ли что может по дороге случиться!..»

И вот это самое «мало ли что» в этот раз таки случилось. Был гололед и снежная каша, и наша «Волга» попала в яму, заполненную ледяной водой. Выбраться не удавалось, и протодиакон изрек свежую идею: всем выходить из авто и толкать. Естественно, под «всеми» он подразумевал всех, кроме себя и водителя. Толкали с комсомольским задором, меня поставили сзади. Отец Владимир, закутавшись из страха простуды, как пленный наполеоновский солдат, пристроился сбоку. Остальные — по бортам. Я был в подряснике и в легких туфлях. Основная масса толкателей были молоды, поэтому спасти авто не составило труда. Машина выскочила из глубокой ледяной лужи, а я, находившийся сзади, по пояс оказался в ней…

По дороге мы слушали рассказы отца Владимира о том, как вредно для здоровья переохлаждаться. На удивление, я не заболел. Молодой организм сумел справиться сам…

Еще отца Владимира отличала суетливость и склонность к панике, особенно если что-то начинало идти не так, как он предполагал. Кто ездил с ним на службы, тот хорошо знал, что такое «покрышки». Это сшитые накидки на подносы, которые необходимы на богослужении. Так вот, любая поездка на приход — это скрупулезные сборы. В чемоданы кладется все, что может пригодиться на архиерейской службе. В том числе «покрышки».

После богослужения, по традиции, все шли к столу. Ну а после стола всегда сложно сосредоточиться и в хаосе собрать вещи в чемодан так же, как и было. Иногда, возвращаясь в собор и распаковываясь, отец Владимир находил недостачу. Часто забывали эти самые «покрышки». Он неистовствовал, ну а мы испытывали чувство вины, словно предали Родину. После долгого разбирательства он успокаивался, звонил настоятелю храма, где были забыты вещи, и их благополучно доставляли через несколько дней.

Иподиаконы общаются между собой во время службы посредством особого языка. Не знаю, кем и когда он был изобретен, но пользовались мы им постоянно. Со стороны людям было незаметно, а если и заметно, то непонятно, что за птичьи звуки мы извлекали из себя. Это был хоть и примитивный, но язык. Окликать кого-то по имени и что-либо объяснять было не принято. Чтобы привлечь внимание отвлекшегося, отец Владимир сначала тихо произносил: «Тсс». Если его не слышали, то «Тсссссс» становилось громче. Потом — звучало почти неистово. И когда взгляды встречались, то в ход шла богатейшая мимика, которая могла бы, наверное, устрашить любого.

Несмотря на свой возраст, отец диакон был виртуозом в раскладывании орлецов. Иногда он их раскладывал непосредственно перед архиереем, совершающим каждение, с мастерством и такой ловкостью, что орлец падал точно под ноги владыке. Но в этом случае, конечно же, следовал разнос иподиаконскому составу, если они не успевали вовремя расстелить орлецы, и он, рискуя собой, должен был решать эту проблему.

Я испытываю чувство благодарности к отцу Владимиру, когда вспоминаю время моей иподиаконской юности, хотя, повторюсь, во взаимоотношениях с ним не все было безоблачно, но школа, к которой я был причастен, оказалась весьма полезной. Позднее я узнал причину его нервного состояния. У них с супругой Алевтиной был сын Сергей. Он был нездоров психически. Будучи буйным, он доставлял родителям массу сложностей. Потому для них светом в окне было пребывание в храме. Теперь я думаю, что ежедневное раннее прибытие отца Владимира в храм задолго до литургии позволяло ему немного прийти в себя от эмоционального стресса, в котором он жил, сосредоточиться на предстоящем богослужении.

С его уходом из жизни закончилась эпоха бессменного старшего иподиакона, школу которого прошли многие поколения нашего духовенства.

Странник Михаил

Случалось ли вам общаться с людьми не от мира сего? А с теми, кого в старину называли «странниками», «юродивыми»?

Такого человека мне посчастливилось встретить в своей жизни. После первой встречи с ним я, кроме страха, не испытал ничего. Все началось с похода в воскресный день на рынок, куда меня регулярно брала бабушка. Хоть я был маленьким, но сумку — а то и две — за бабушкой мне приходилось нести, когда она с ловкостью ледокола прочесывала ряды с базарными товарами и пререкалась с продавцами. Эта повинность была неминуема и занимала очень много времени. Рынок, как и сейчас, располагался на Соборной площади.

Кафедральный собор с покрашенными зеленой краской куполами всегда меня привлекал. Но в семье никто туда не ходил, поэтому попасть внутрь не представлялось возможным. И вот однажды бабушка принимает волевое решение зайти в храм по дороге на рынок. Когда она вслух сообщила о предстоящем посещении, я усомнился в том, что с ней все в порядке. Она объяснила: «Надо поставить свечи, чтобы у бабушки ноги не болели и чтобы все было хорошо!»

Это была волнительная минута, так как церковное пространство мной еще не было изведано, но тяга к исследованию оного была велика.

В притворе мне были вручены свечи, которые я должен был поставить Божией Матери, Николаю Угоднику и Пантелеимону Целителю. Также было изложено, что конкретно, по мнению бабушки, я должен был попросить у святых, так как детская молитва — особо действенная. С бабушкиным заданием я вступил в собор. Трудно передать ощущения, которые меня захватили в этот момент целиком. Все мои рецепторы — обонятельные, слуховые, зрительные — были напряжены до предела. Итак, будущий пионер был всецело пленен храмом…

Это была воскресная литургия, народу было много. Через головы старушек мне удалось разглядеть сидящего в кресле пожилого человека в «короне» (митре). Я даже не успел спросить бабушку, как она сама сообщила мне, что это «главный поп». И да, как оказалось, это действительно был архиепископ Иоасаф (Овсянников).

Потом, помню, мы продвигались вглубь, к подсвечникам, и вдруг… О Боже! Мы наткнулись на того, кто в снах потом мне являлся еще очень долгое время. Это был гном или карлик, а может, и то и другое. Он сидел на складном стуле в одежде до пола. Огромная борода и взгляд, от которого можно ненадолго потерять способность говорить.

Потом все начали петь «Верую», и тут — запел он. Он пел невероятно эмоционально, громко, басом, при этом выкатывал глаза и широко крестился. Надо сказать, что сковавший меня страх и вместе с этим любопытство не давали мне отвести от него взгляд.

Бабушка вывела меня из оцепенения, одернув, так как надо было идти. Но «карлик» нас остановил и сказал, что ходить сейчас нельзя. Его «нельзя» для моей бабушки было несущественным, и мы продолжили продвигаться к выходу. Его обращение к нам мне казалось чем-то из ряда вон выходящим, будто оживший сказочный герой покинул свой вымышленный мир, чтобы сообщить нам что-то важное. Потом я долго вспоминал этого человека, и бабушка сказала, что для эмоционального ребенка подобные походы в церковь не нужны. Это было мое первое впечатление от знакомства с отцом Михаилом.

Спустя годы я стал прихожанином собора, затем меня пригласили в алтарь. Там было средоточие моей жизни. Первые послушания, начиная с уборки, воспринимались как особый дар. Но самым интересным в это время были люди! Люди разных темпераментов и характеров, с различными представлениями о жизни. Но всех их объединяла Церковь и наш ростовский собор.

Вот здесь-то, в алтаре ростовского кафедрального собора, мне и довелось вновь встретить отца Михаила. Был ли он священником, доподлинно не известно, однако его всегда называли «отцом Михаилом». Фамилия его и по сей день также остается загадкой. Он уже не вызывал во мне трепета и ужаса. К нему у меня сформировались два чувства: глубокого почтения и интереса. Бывал в алтаре он нечасто, так как много ездил по монастырям и храмам. Как правило, присутствовал на богослужениях, которые возглавлял митрополит Владимир (Сабодан). У них были очень добрые взаимоотношения. Часто после службы владыка приглашал отца Михаила в свое авто, и они ехали домой к архиерею на трапезу. Кажется, что его тогда знали все в нашей Русской Церкви…

Так вот, появление в алтаре отца Михаила всегда привлекало внимание. Он входил в алтарь в своей черной бархатной рясе с нашитыми на нее огромными пуговицами, как у Пьеро из сказки «Буратино». А вместе с ним в алтарь громко врывался аромат розового масла — «Болгарская роза».

В то время это масло было дефицитным, но у отца Михаила его было, видимо, запасено немало, и он обильно умащал себя им. На службах он обычно читал Апостол. Это было действо, которое приковывало всеобщее внимание. Он выходил из алтаря вразвалку, буквально перекатываясь, высоко держа книгу. Начинал «с низов», явно получая сам удовольствие от того, как читает. После чтения интересовался произведенным им эффектом. Он был, наверное, одним из немногих, кто мог со свойственным ему юродством говорить «ты» соборному архидиакону Иоанну, что выводило того из себя. Но их словесная перепалка не выходила за пределы допустимого. Вслед уходящему протодиакону отец Михаил мог прогудеть басом какую-то фразу, но отец Иоанн не обращал внимания, проходя гордо, не удостаивая его вниманием.

Периодически Михаил по прозвищу Культяпка путешествовал по святым местам необъятного Союза. Хорошо помню день, когда мы узнали о смерти Святейшего Патриарха Пимена. В моем представлении он был вечен… Хотя все понимали, что Патриарх болен, мысль о том, что он умрет, не проскальзывала в моем подростковом сознании.

Смерть Патриарха особенно болезненно коснулась нашего собора, ведь были живы прихожане, которые помнили его по служению в Ростове-на-Дону.

К слову сказать, некоторые держали с ним связь почти до его смерти. Наши прихожанки показывали письма, адресованные им и написанные его рукой. Он периодически передавал им гостинцы через владыку Владимира (Сабодана) с просьбой молиться о нем. Это было особое время чуткого и доверительного общения.

Возвращаясь к дням смерти Патриарха, могу сказать, что всеми верующими ощущалось ожидание чего-то масштабного и очень важного. Должно было состояться избрание на вдовствующий престол нашей Церкви. И естественно, все, начиная от настоятеля нашего собора и заканчивая свечницами, надеялись увидеть Патриархом нашего владыку. Но Бог определил иначе: был избран митрополит Ленинградский Алексий. Небезынтересно знать, где был отец Михаил в эти судьбоносные для Церкви дни. Конечно же, в самом центре событий! Как рассказывали, он прибыл в Троице-Сергиеву лавру. После избрания Патриарха была трапеза для участников Собора. Вот во время этой трапезы отец Михаил и скончался…

Началась долгая история с его погребением. Духовные чада решили везти тело в Псково-Печерский монастырь, чтобы захоронить в пещерах. Но им не удалось сделать так, как запланировали. Прошло около недели, и его привезли в Ростов-на-Дону, где его и отпел отец Олег Добринский в Преображенском приделе кафедрального собора. На отпевании было немного людей.

Так вот тихо-тихо ушел странник в последний свой путь, в финальный пункт назначения — в Вечность…

Возрождение и наследие

Прежде чем перейти к выдающейся личности протоиерея Лазаря Крещановского, рассказ необходимо предварить несколькими штрихами в описании моего служения в городе Новочеркасске.

По возвращении из семинарии в Ростовскую епархию я был назначен штатным клириком Новочеркасского Свято-Вознесенского кафедрального собора, где прослужил пять лет. Это было непростое для страны время, а вместе с тем благодатная почва для миссионерской деятельности Церкви. Постоянно происходили массовые крещения и венчания, храмы были полны людей, и казалось, Православная Русь воскресает.

К большому сожалению, не воспользовавшись благодатным временем, которое нам подарил Бог, мы растратили кредит доверия людей. Думаю, произошло это по причине многих факторов: Церковь не была готова к такому массовому приходу людей; выйдя из советского гетто, где инициатива Церкви не предусматривалась в принципе, она оказалась не способной динамично развиваться.

И все же это время мною воспринималось как обновление. Не хватало дня, поскольку востребованность была невероятная. Служение под началом настоятеля необходимо для начинающего священника, и я рад, что смог пройти этот этап.

Сегодня сразу из-под омофора архиерея молодые пастыри становятся настоятелями, но неопытность, порывы принимать скоропалительные решения и считать их самыми правильными — это удел юности и незрелости.

За пять лет служения в соборе удалось многое узнать, я испытал на себе зависимость от решений настоятеля. Время шло, и меня отправили в командировку в один из храмов Новочеркасска, причем того храма, который пугал меня своим состоянием. Он находился недалеко от собора — и в то же время в месте, которое смело можно назвать окраиной города. Старинный храм святого великомученика Георгия Победоносца. В нем мне предстояло заменить заболевшего настоятеля. Сколько раз мысленно примерял я на себя обязанности настоятеля, сосчитать трудно. И все-таки это назначение меня настораживало, поскольку я служил всегда в соборных храмах, а здесь попал в храм, который был запущен из-за длительной болезни настоятеля и нуждался в серьезном обновлении. Так как опыта руководства у меня не было, будущие обязанности приводили меня в трепет.

Замечательно, когда у тебя есть здравые и адекватные друзья. А если они еще и твои коллеги — это вообще подарок судьбы. Мне на помощь пришел мой друг и по совместительству непосредственный начальник — благочинный Новочеркасского округа протоиерей Олег Добринский. Именно под его руководством я легко и безболезненно сделал самые первые шаги и приступил к своим обязанностям. Он не раз оказывал мне свою помощь и поддержку, равно как и многим в своем благочинническом округе.

Однако не так все в жизни гладко, как можно подумать из моего повествования… Знаете, какой мы в большинстве своем имеем недостаток? Вновь назначенный руководитель — в нашем случае настоятель — изо всех сил старается доказать руководству, что доставшийся ему объект имеет массу проблем, с которыми ему придется столкнуться. И этой ошибки мне тоже избежать не удалось. Конечно, храм был старым и запущенным. Но сегодня я отчетливо вижу, что если бы я тогда не стал так настойчиво обращать внимание на недостатки предшественников, а занимался бы просто восстановлением, то это было бы намного проще и продуктивнее. Но, к сожалению, человеческое довлеет над нами, и я хочу дать совет молодому поколению духовенства: чтобы не жалеть впоследствии о своих «героических» поступках, берегите своих предшественников; если они живы, постарайтесь создать для них благоприятные условия, чтобы в своем храме не чувствовали они себя ненужными. А если уже почили, то храните память о них.

Время шло. За пять лет удалось сделать немало: был расписан храм, проведены газ, коммуникации, позолочены купола…

В 2005 году был подписан указ о назначении меня на должность настоятеля Старо-Покровского храма Ростова-на-Дону. Никогда не думал, что буду служить в городе, где прошло мое детство. Ростовчане старшего поколения знают бывший Кировский сквер, где в советские годы на месте разрушенного храма был установлен памятник выдающемуся партийцу. К моменту моего назначения уже был вырыт котлован под строительство нового храма в сквере рядом с памятником.

Инициатором возведения дома Божия в центре города выступил вице-губернатор Ростовской области Иван Станиславов. Таким образом, обязанность следить за производством строительных работ была с меня снята. Прежде всего нужно было формировать приходскую общину, налаживать жизнь прихода.

Еще живя в Новочеркасске, я каждую среду приезжал на строительную площадку, вешал на забор икону и читал акафист. Со временем стали приходить люди на молебны. Так появились первые прихожане.

Переехав служить в Ростов-на-Дону, я установил рядом со строительной площадкой бытовку, которая была преобразована во временный храм. Удивительное это было время! Тесный вагончик, вмещающий в себя не более сорока человек, стал на два года местом общения с Богом. Зимой необходимо было заранее позаботиться об отоплении, летом стояла невыносимая жара. Но именно там был организован хор, приступил к работе бухгалтер (куда же без бухгалтера?!), совершались литургии, крещения и даже венчания.

Радостно было еженедельно отмечать значительные сдвиги в строительстве, просматривать каталоги церковной утвари, выбирая, что лучше подойдет в новый храм. Все эти мгновения относились к приятным хлопотам.

История старого храма, который стоял на этом месте, необычайно богата. Он был одним из первых религиозных сооружений и располагался в крепости святителя Димитрия Ростовского, со временем несколько раз перестраивался. В нашей общине оказались пожилые люди, которые вспоминали, что их родителей крестили или венчали в храме до того, как он был разрушен в тридцатые годы XX столетия.

Перед окончанием строительства возникло непреодолимое желание больше узнать о храме и о людях, которые здесь трудились. Поэтому немало времени пришлось посвятить работе в государственном архиве. Увы, большинство свидетельств были уничтожены. Но все же сохранились отрывочные документы. Из них мы узнали, что в течение 34 лет настоятелем храма был протоиерей Лазарь Крещановский (в 1914 году он скончался). Больше информации о нем на тот момент мы найти не смогли. После освящения храма пришлось полностью погрузиться в приходскую жизнь и приостановить работу в архиве. Однако мысль найти что-либо интересное об отце Лазаре меня не оставляла. Прошло несколько лет, и штат храма пополнился клириками из числа прихожан.

Священник Александр Тарасов, сумевший совместить новое для него пастырское служение с руководством Всероссийским НИИ экономики и нормативов, будучи кандидатом экономических наук и человеком весьма образованным, довел дело поиска информации о предыдущем настоятеле до конца. Он нашел редкие документы о храме, фотографии отца Лазаря и его книги. Одна из обнаруженных книг — «Историческая записка о Покровской церкви Ростова-на-Дону» — нам была любезно предоставлена публичной библиотекой, в которой хранится ценный для нас экземпляр вековой давности. Опять-таки благодаря стараниям отца Александра книга была переиздана. Мы изучили ее и другие найденные свидетельства, и, казалось бы, забытый некогда отец Лазарь явился перед глазами наших современников не только ярким представителем ростовского духовенства, но и общественным деятелем, законоучителем и краеведом. Он был полным кавалером ордена Святого Владимира, членом городской гласной Думы, активно участвовал в жизни города. Его книга содержит бесценные свидетельства о храме, в котором он был настоятелем. Кроме того, много страниц посвящено городу, представлены исторические свидетельства о крепости — том месте, с которого начинал формироваться портовый город. Из книги мы узнали, что в первом храме на клиросе однажды пел Александр Суворов, прибывший в Ростов-на-Дону. Также под сводами Покровской церкви молился адмирал Ушаков. Затем была найдена еще одна книга, содержащая проповеди отца Лазаря.

После таких невероятных находок мы приступили к поиску могилы бывшего настоятеля. Известно было, что он захоронен на Братском кладбище Ростова-на-Дону. К сожалению, поиски не увенчались успехом. Кладбище в советский период закрыли, многие могилы невозможно было опознать, а архив кладбища в свое время был разорен. Наша приходская община приняла решение установить на одной из центральных аллей рядом с Вознесенским кладбищенским храмом гранитный крест с надписью: «Памятный знак к 100-летию со дня смерти протоиерея Лазаря Крещановского, который 34 года был настоятелем Покровского храма города Ростова-на-Дону и захоронен на Братском кладбище».

И эпитафия: «Господь был с ним — и во всем, что он делал, Господь давал успех (Быт. 39, 23)».

Духовная школа

Все началось с поступления в семинарию. Перед началом вступительных экзаменов я приехал в Ставрополь, чтобы подать документы в духовную школу. И уже тогда со мной произошел конфуз. Семинария была почти пуста, поскольку еще шли каникулы. В приемной ректора — никого, дверь его кабинета открыта. Подкрался посмотреть, в кабинете — тоже никого. Выходя на улицу, в дверях столкнулся с каким-то долговязым монахом, который низким голосом спросил, что мне здесь надо. Я заявил: «Мне нужен ректор!» Монах задал следующий вопрос: «Вы абитуриент?» Я ответил: «Да!» — «Тогда ждите», — сказал он и быстро пошел во двор.

«Можно подумать, без тебя не знаю, что надо ждать, для этого я и приехал!» — пронеслось в моей голове. Прошло около часа. Глазами я выискивал архимандрита Макария. Хотя я его никогда не видел, но был уверен, что непременно узнаю. Перед глазами снова замаячил долговязый монах. «Не буду даже на него смотреть, чтобы он не подумал о себе невесть что и не начал мною помыкать», — решил я.

Вот здесь остановлюсь подробнее на деталях, которые для меня в то мгновение были исключительно важными. Дело в том, что, когда монах стал приближаться к входу в семинарский корпус, студенты, блуждавшие во дворе, одномоментно превратились в деятельных парней. Все бросились к нему под благословение, и я отчетливо услышал, как один из них произнес: «Отец Макарий…» Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать намечающиеся проблемы, которые обязательно возникнут. Ну кто бы мог подумать, что человек в линялом подряснике и есть тот самый архимандрит?..

Собравшись с силами, я встал и пошел к кабинету ректора. Чем ближе я подходил к дверям, тем больше становился похож на героя картины Эдварда Мунка «Крик», где переданы одиночество, отчаяние и боль в планетарном масштабе.

В кабинете архимандрит Макарий (Веретенников) принял у меня документы и сообщил поистине благую весть — что он лишь принимает документы, а собеседование будет уже с новым ректором. Это кардинально меняло дело. Опасения отступали, снова возвращались силы.

Через некоторое время съехались на вступительные экзамены будущие семинаристы. Это был волнительный момент. За короткий период уже удалось с некоторыми абитуриентами познакомиться. Впервые увидел нового ректора, прибывшего из столицы. Архимандрит Евгений (Решетников), в отличие от отца Макария, который, по воспоминаниям ставропольских старожилов, улыбался или смеялся очень редко, сразу стал близок и открыт. Он охотно общался со студентами, был лишен чопорности и заносчивости. Он тоже мало походил на тот образ, который сложился в моем воображении на основании встреч с теми архимандритами, которые приезжали в гости к Донскому архипастырю.

Экзамены проходили несколько дней, по два-три в день. Нам объявили, что на первом экзамене будет присутствовать митрополит Гедеон. Тут же местные знатоки стали рассказывать леденящие душу истории, характеризующие архиерея. Все услышанное не обнадеживало.

Правда, подобные истории относятся к разряду корпоративных баек, многие из которых становятся потом легендами, печальными или смешными, со временем обрастая новыми подробностями, и, как правило, рассказываются от первого лица. В общем, есть такой жанр в церковной среде. К сожалению, эти «добрые» байки во многом на 80 процентов состоят из неправды. Тогда я об этом не думал.

В экзаменационном зале я и увидел владыку. Он сидел в середине большого стола, по сторонам от него располагались преподаватели. Ранее мне доводилось видеть митрополита Гедеона на молодежном съезде в Пятигорске, но только издалека. Он начал спрашивать, кто я и откуда. Узнав, что из Ростова-на-Дону, оживился и назвал ряд имен наших священников, которые ему были знакомы. Конечно, они мне были известны, и я кратко доложил, кто из них где служит. Я подумал, что лишним не будет, если я передам ему привет от Ростовского митрополита, хотя тот меня, естественно, не уполномочивал. Тогда мне казалось, что это был главный козырь в деле поступления. Затем были вопросы: умею ли читать по-славянски — прочитал, знаю ли на память тропарь своему святому — начал читать легко и непринужденно. Не дав дочитать до конца, владыка остановил меня, одобрительно посмотрел и обратился к присутствующим: «Есть ли к молодому человеку вопросы?» Вопросов не было. Он постарался как можно тише сказать им: «Мы его принимаем». Если бы он сказал еще тише, я бы все равно его услышал, поскольку мои уши в тот момент не воспринимали посторонних звуков и улавливали только то, что говорит архиерей. Этого было достаточно, чтобы по выходе из аудитории ощутить себя счастливым.

Оставшиеся экзамены прошли без особых переживаний. И все же, когда вывесили список поступивших, сердце беспокойно прыгало, пока не отыскал свою фамилию среди зачисленных.

Для многих людей студенческие годы — самые запоминающиеся и яркие. Вступая в самостоятельную жизнь, ты погружаешься в мир новых ощущений, тебя окружают новые люди, друзья, радости, сомнения, переживания и разочарования. Именно это встречается в начале жизни, и всему этому ты самостоятельно даешь свою оценку, пытаешься принимать решения без оглядки на родителей — и оттого иногда больно ударяешься, поскольку жизненного опыта почти нет или нет вообще. На тебе — розовые очки с толстыми стеклами, через которые ты смотришь на мир, на людей, на дружбу, на взаимоотношения… Но ведь без ссадин и синяков невозможно начать взаимодействие с подлинной жизнью, правила которой придется исполнять до конца своего земного бытия. А потому очень неестественно слышать, как люди называют студенческую юность мрачной страницей своей жизни или не вспоминают о ней вообще.

Мне повезло — четыре года обучения стали для меня приобретением, открытием и началом пути.

После поступления в семинарию состоялся благодарственный молебен, который возглавил митрополит Гедеон. По окончании богослужения все собрались на улице, чтобы подойти под благословение. Владыка вышел из храма.

Статный, большой, он продвигался по направлению к нам, робким и трепетным. Подойдя, архипастырь сказал несколько слов, поздравил с поступлением. Раздавая благословение, он возлагал руку на голову и отечески похлопывал. Митрополит Гедеон был очень крупным человеком, и руки соответствовали пропорциям тела. Поэтому после таких похлопываний нередко у благословляемого голова продолжала по инерции покачиваться, как у автомобильной собачки.

«Как тебя зовут?» — «Даниил». — «Ну что, поступил?» — «Поступил, владыка!»

Три года подряд архиерей задавал мне этот вопрос, видя меня на последующих ежегодных молебнах…

Масштаб личности владыки Гедеона проявлялся во всем: массивная панагия, торжественные длительные богослужения. Даже автомобиль был под стать хозяину — «Чайка». И неважно, что машина была почти его ровесницей (до этого она долго использовалась госслужащими). По большим праздникам правящий архиерей выезжал на этой «Чайке».

Надо отметить, что в 1991 году исполнился год пребывания митрополита Гедеона на Ставропольской кафедре. Ему было очень непросто, поскольку он сменил своего почившего предшественника — архиепископа Антония (Завгороднего), который за много лет управления епархией снискал небывалую любовь и уважение клириков и мирян. Все священники и семинаристы, знавшие владыку Антония, с любовью делились теплыми воспоминаниями о нем. Именно его стараниями была возрождена семинария. Рядом с духовной школой он был и захоронен. Архиепископ Антоний деятельно участвовал в жизни епархии не только как талантливый администратор, но и как отец, заботящийся о своем духовенстве, оказывал материальную помощь семьям молодых священников, поддерживал студентов…

Тому, кто приходит на кафедру или в храм после такого любимого народом архипастыря или пастыря, трудно органично влиться в устоявшийся порядок, поскольку его всегда будут сравнивать с предыдущим, ставить под сомнение принимаемые решения. И хотя немало объединяло митрополита Гедеона и его предшественника, все же они были очень разными. Не берусь утверждать, но думаю, что владыка Гедеон, возможно, столкнулся с тем, что люди в первые годы его служения в Ставрополе обращали свои взоры в прошлое, которое было им более привычным и близким.

Как бы то ни было, жизнь не стоит на месте, и за год с небольшим митрополит Гедеон стал знаковым человеком в одной из крупнейших епархий Русской Церкви, которая включала в себя все северокавказские республики. У него была удивительная способность аккумулировать вокруг себя совершенно разных по характеру людей, и было видно, что владыке это давалось без особых усилий. К нему приезжали главы Дагестана, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и других регионов Кавказа, чтобы поздравить с праздником. В их среде он воспринимался как старший, уважаемый человек, лидер.

Безусловно, за этой, казалось бы, легкостью общения стоял долгий опыт, которым обладал архипастырь. С 1972 по 1990 год он управлял огромной Сибирской епархией. В то непростое время необходимо было искать пути компромиссных решений с власть предержащими и при этом сохранять свое право и назначение архиерея — рукополагать новых священников, изыскивать возможности восстанавливать порушенные храмы или строить их с нуля. Весь этот багаж знаний и приобретенного опыта помогал ему в принятии непростых, а иногда непопулярных решений.

Сегодня все чаще церковные люди пытаются снабдить свои воспоминания об ушедших пастырях и архипастырях какими-то пикантными историями, порой вытаскивая на свет лишь плоды своей фантазии и подозрений. Вспоминать подобным образом своих героев у меня нет никакого желания. Мне хотелось бы лишь передать свои эмоции и свои наблюдения.

Так вот, кратко охарактеризовать митрополита Гедеона для меня невозможно. И все же если поставить задачу описать его в двух словах, то я бы уверенно сказал, что это был, безусловно, человек Церкви. Он не был ведомым руководителем, имел свое мнение и не боялся его высказывать. Владыка был достаточно смелым и независимым человеком.

В конце 1990-х он вел жесткую полемику с лидером Коммунистической партии Г.А. Зюгановым. В письме от 15 августа 1999 года правящий архиерей написал: «А кто привел Россию к современному позорному состоянию? Неужели Вы не понимаете, что сегодняшние трудности — это результат не нескольких последних лет, а многих десятилетий?.. Безбожие породило бездуховность, бездуховность — безнравственность, преступность, нигилизм, алкоголизм, наркоманию, небывалую коррупцию в высших эшелонах власти… С сатанинским упоением газета “Правда” писала в 1922 году: “Русь святая! Где она? Нет ее, сгинула, пропала…”».

Конечно, можно на это возразить, что такие письма в конце девяностых писать было легко, это же не тридцатые. И тем не менее было достаточно таких писем, где прочитывались позиция и мнение, которые не были угодны власти.

Еще вспоминается характерный случай. Уже после окончания семинарии меня пригласили на юбилей, посвященный нашей духовной школе. Как раз в это время одно из воскресений было объявлено рабочим днем. Праздничное богослужение подошло к концу, собор был полон людей, в том числе многочисленных гостей. На амвоне стоят губернатор и мэр. Митрополит Гедеон в своей проповеди говорил о духовенстве, о роли духовной школы в деле образования будущего священника, о силе пастырского слова. Все шло по запланированной и утвержденной программе, и вдруг мы все стали свидетелями того, что иерарх Церкви дает нравственную оценку происходящим событиям. Повернувшись в сторону главы региона, владыка поблагодарил его за то, что он разделил радость праздника, а затем выразил недоумение по поводу того, что воскресный день стал рабочим. Подводя итог своему выступлению, он обратился к губернатору с просьбой передать эти его слова президенту Ельцину: «Впредь такое повторяться не может. Передайте президенту: владыка НЕ-ДО-ВО-ЛЕН!!!»

Губернатор явно напрягся, пообещал передать наказ, после чего обреченно подошел к архипастырю, который его по-отечески приобнял и дал приложиться к кресту. Мне тогда казалось, что дореволюционные архиереи были именно такими. К слову сказать, он не был приспособлен к обычной бытовой жизни. В епархии, дома, на отдыхе — всюду он был правящим архиереем, как будто заложником своего статуса и положения. И возможно, лишь один человек мог вернуть его в состояние без чинов — его мама. Видел ее несколько раз на богослужениях, но знал о ней практически все. Она оказывала на него умиротворяющее воздействие, рядом с ней он был большим послушным ребенком. Избежать праведного гнева архиерея мало кому было под силу, но стоило владыке услышать голос матушки Матроны, как все ее называли, в защиту священника, обратившегося к ней за помощью, как гнев сменялся на милость. Смерть мамы больно отозвалась на митрополите Гедеоне. Это была поистине большая сыновняя любовь длиною в жизнь.

Моя диаконская хиротония состоялась в Пятигорске в Лазаревском храме. Незабываемые ощущения и яркие впечатления родили во мне любовь к Кавказу. Вообразите: осень, горы, красивый старый храм, рядом — старое кладбище, на котором сохранилось место первого захоронения М.Ю. Лермонтова.

Исполненный восторга от осознания того, что уже завтра моя жизнь обретет новый смысл, бродил я около храма и кладбищенских захоронений. Утром — встреча архиерея и Божественная литургия, за которой будет совершено надо мной долгожданное таинство. Каждый священнослужитель помнит свою хиротонию. И я не исключение. Самое сложное для понимания — первое вхождение в царские врата. Как хорошо, что рядом со ставленником все время находятся люди, помогающие преодолевать оторопь и ступор, которые зачастую наступают во время рукоположения, даже если ход богослужения известен более чем хорошо. И здесь не могу не вспомнить с благодарностью владыку Гедеона. Несмотря на обычную строгость в ходе службы, он, наверное, хорошо понимал трепет мальчишек, вступающих на путь служения, ведь когда-то он это тоже проходил. Архипастырь подвел меня к престолу и явно почувствовал, что я весь дрожу. Спокойно, чтобы не напугать меня еще больше, он медленно говорил, что нужно делать, сказал несколько ободряющих слов и, положив мне на голову свои огромные ладони, начал читать молитвы. Все это подействовало на меня умиротворяюще, появилось чувство защищенности. Когда я встал с колен, уверенность вернулась, и служба для меня пошла своим ходом. Пресвитерская хиротония состоялась через несколько месяцев, в день памяти Гедеона праотца, в Андреевском соборе Ставрополя. Служба шла очень долго, было совершено две хиротонии, звучали слова и речи, обращенные к Высокопреосвященному имениннику. В итоге торжества закончились во второй половине дня. До сих пор задаю себе вопрос: как это возможно? На память приходит известная книга «Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским». Думаю, если бы автор вдруг оказался в Ставрополе на праздничной литургии, которую возглавляет митрополит Гедеон, то его воспоминания пополнились бы интересными и яркими наблюдениями. И все же день моей личной Пятидесятницы связан с именем архипастыря, оставшегося в памяти навсегда.

Конец ознакомительного фрагмента.