Призвание – писатель. Том 1

Сборник, 2022

В сборнике современной прозы и поэзии издательство «Четыре» вновь объединило литераторов ближнего и дальнего зарубежья. Читатели не только встретятся с уже знакомыми и полюбившимися авторами, но и откроют для себя новые имена. Эра компьютеров и интернета всё больше покоряет мир. Несмотря на это, нам пока сложно представить свою жизнь без хороших книг. Увлекательные сюжеты и интересные персонажи неизменно привлекают нас, заставляя испытать радость либо почувствовать боль. И всё это благодаря дару писателя и его кропотливой работе. Наша жизнь непредсказуема и многогранна, а литература, помимо природного дарования, требует отточенного слога, терпения и ежедневного труда. И лишь время даст понять, действительно ли стремление писать – призвание от слова «зов».

Юлия Ганецкая

Юлия Ганецкая родилась в 1985 г. в Узбекистане. Детство и юность прошли на Дальнем Востоке в городе Спасске-Дальнем. Окончила Тихоокеанский государственный экономический университет (кафедра экономики таможенного дела и управления). Сейчас живёт в Японии, имеет небольшой бизнес и воспитывает сына. Творческая натура, неисчерпаемая фантазия, любовь к Родине и уважение к истории России побудили автора к написанию романа. Роман «Нас война соединила» — дебют Юлии Ганецкой в мире литературы, он уже успел получить самые тёплые отзывы у читателей.

Отрывок из романа «Нас война соединила»

Облетел последний жёлтый листок с яблони, кружась от сильного холодного ветра. Он долго то взмывал ввысь, то опускался наземь, как будто не решаясь окончательно проститься с чувством невесомости, превратиться в мусор и, как остальные сородичи, быть растоптанным тяжёлым мужским сапогом работника конюшни.

Порыв ветра взметнул напоследок облачко пыли, скорченный листок быстро закрутился и ударился о запылённое стекло.

Анна поправила платок на голове и обернулась на стук в окно.

— Погода-то какая! Ну же, милая, ещё немного…

Вот уже несколько часов девушка не отходила от кобылы, которая не могла ожеребиться. Бока бедного животного громко вздымались, на шелковистых чёрных губах выступала пена, влажные глаза затуманились и с мольбой смотрели на окружающих.

— Игнат! Ещё воды и побольше. Ещё немного, девочка! — Утерев пот со лба, Анна беспрестанно смачивала морду лошади, не зная более, как ей помочь. Она ранее никогда не участвовала в родах у лошадей. Животные всегда безболезненно и самостоятельно справлялись с задачей, поставленной перед ними природой. Сегодня же утром прибежал управляющий, и Анна поняла, что на этот раз всё пройдёт не так гладко.

Сменяя подстилку у лошади, постоянно гладя её по круглым бокам, девушка молилась. Конечно, ей было безумно жалко кобылу, но молилась она об отце, который после гибели Петра совсем упал духом. Целыми днями прижимая грязную окровавленную рубашку сына к груди, он молча смотрел в потолок. Приглашённый из Воронежа лекарь лишь развёл руками и прописал лёгкое успокоительное. По ночам Анна слышала, как жалостливо и тихонько плачет отец в соседней комнате. С недавних пор он начал спать в спальне Петра, и тогда Анна на цыпочках опускалась на колени и молила Господа послать силы её отцу пережить то горе, которое свалилось на его старческие плечи.

От Алексея Анна регулярно получала письма. Только благодаря этим посланиям она жила. Анна знала, что белой армии пришлось оставить Орёл, теперь все силы собирались в Омске. Девушка обещала Алексею, как только отцу станет легче, сразу приехать к нему и быть рядом. Было немного неловко и боязно писать так откровенно подполковнику, но со временем Анна привыкла считать себя невестой Алексея и тайком улыбалась этой мысли.

По телу кобылицы прошли судороги, и наконец на свет появился хрупкий длинноногий жеребёнок.

— Ну слава богу! — облегчённо вздохнула Анна и обнялась с сидевшим рядом работником — шестнадцатилетним мальчишкой.

— Я же говорил, Анна Васильевна, к ночи ожеребится!

— Много ты понимаешь! — усмехнулась Анна и погладила жеребёнка.

— Как назовете-то новорождённого? — Работник ловко начал прибираться в конюшне. Быстро сменил солому, насыпал корм, налил свежей воды в поилку.

— А чего думать? Погода сегодня какая? Вот Ветерком и назовём.

— Лихой, значит, будет, — рассмеялся работник и присел около жеребёнка. — Лихой.

С улицы послышались шум и взволнованные голоса. Через секунду дверь распахнулась и в неё вбежал взбудораженный управляющий.

— Анна Васильевна! Красные в Зуевке, скоро и сюда наведаются. Бежать надо, Анна Васильевна!

Анна быстро подскочила и, путаясь в юбках, выбежала на улицу. Темнело. В сумерках ночи были слышны выстрелы в деревне.

— Прячьтесь! — крикнула она собравшимся работникам. — По домам все! По коню заберите, за счёт жалования. Как всё обернётся — неведомо.

Начались суета и негодование по поводу выбора лошади. Ещё пару минут назад преданные работники теперь не знали, как бы им не прогадать и выбрать лошадь получше.

Анна кинулась в дом, но на крыльце обернулась и с сожалением смотрела, как Игнат выводит из конюшни троих коней. Остальные последовали его примеру.

— Анна Васильевна! — около Анны очутился недавний работник. — А как же вы, Анна Васильевна? Они же сюда придут, кто вас защитит? Хозяин-то совсем нездоров.

— Я не знаю, — растерянно прошептала Анна и, заметив изумлённый взгляд мальчишки, улыбнулась. — Ты ведь недавно у нас, к своему стыду, я даже не знаю твоего имени.

— Володей меня зовут.

— Беги, Володя, домой, коня возьми, в хозяйстве пригодится. Чувствую, сработались бы мы с тобой, да вот сам видишь, время какое. За меня не переживай, это я только кажусь слабой и беззащитной, а на самом деле я беспощадный воин! — Анна потрепала мальчишку по голове и с тревогой прислушалась к выстрелам вдали. — Уходи скорее.

— Ветерка бы хотелось забрать, — задумчиво прошептал Володя.

— Бери, — нетерпеливо кивнула Анна, — новорождённый, в тепле его держи, и кобылицу тебе доверяю.

— Спасибо, Анна Васильевна, — широко улыбнулся мальчишка и побежал в конюшню.

Анна вбежала в дом и, сорвав с головы платок, кинулась в кабинет отца.

— Зоя! — обернулась она к вбежавшей вслед горничной. — Красные в Зуевке, вещи отца и микстуры складывай, одежду тёплую, самое необходимое. Папа, нам надо уходить! — Анна прижалась щекой к седой голове отца, бездумно сидящего в своём любимом кресле и сжимающего в руках письмо Феликса. Казалось, до него с трудом дошёл смысл сказанных дочерью слов. Наконец он приподнялся и поглядел на Анну:

— Ступай, собирайся, милая, нельзя мешкать.

Анна кивнула и кинулась в свою спальню.

Перепрыгивая через ступеньки и спотыкаясь о полы юбки, Анна забежала в комнату и схватила небольшой чемоданчик у кровати.

Вести о разгромах и грабежах уже давно волновали девушку. Анна предполагала, что наступит и черёд Зуевых бежать в спешке из родного дома. Она сотни раз складывала и перекладывала свою поклажу. Она понятия не имела, что может понадобиться в дороге. Конечно, пара сменного белья, тёплая юбка, гребень. Вот, пожалуй, и всё из личных вещей. Главным для Анны представлялись фотографии родителей, Петра, Феликса и, конечно же, письма братьев и Алексея. Именно они и заполнили всё место в саквояже.

Анна оглянулась по сторонам: ничего не забыла? И хотела уже бежать вниз, но тут её взгляд остановился на белом секретере. Девушка не удержалась и провела рукой по гладкой поверхности. Это был подарок отца на пятнадцатилетие дочери. Секретер заказывали у какого-то умельца из Москвы. Вырезанные узоры на ножках были покрашены в голубой цвет, диковинные цветы по бокам отливали всеми оттенками синего и бирюзового. Анна ахнула, когда увидела этот подарок. Просиживала за ним часами, мечтала, писала письма, читала книги и наслаждалась завистливыми вздохами Али.

Спустившись, Анна увидела отца, стоящего посреди гостиной в мундире и с шашкой в ножнах; трость была небрежно отброшена в сторону. По решительному взгляду генерала и твёрдо сжатым губам она всё поняла без слов.

Девушка поставила чемоданчик на пол и, оглянувшись на растерянную Зою, подошла к отцу и встала перед ним на колени.

— Встань, Анна! Ты же понимаешь, я не могу опуститься на колени без помощи, не заставляй меня показывать мою беспомощность.

Анна послушалась и, вытирая лицо рукой, встала:

— Папа, я прошу тебя. Нам надо уйти, сейчас.

Василий Васильевич убрал с лица дочери упавшую прядку волос и поцеловал в лоб:

— У меня отняли сына, двоих сыновей. Отняли Родину, по крайней мере ту, которой я присягал. Я генерал, Анна, я патриот и я хозяин этого дома. Мне противно даже от мысли, что придётся оставить им всё так, как есть, бежать, прятаться, скрывать своё происхождение и пройти все те унижения, которые выпадают на долю дворян.

— Но они же убьют тебя! — Анна схватила руку отца и прижалась к ней губами.

— Да, скорее всего, так.

— Тогда я останусь с тобой.

Генерал с силой прижал к себе дочь и, сжимая в объятиях, зашептал:

— Анна, ты должна жить, выжить. Понимаешь? Если для тебя ещё что-то значит слово больного старика, то заклинаю: уходи немедля. Вероятность того, что меня оставят в живых, мала, но я хочу принять смерть достойно. Защищая свой дом, свою честь и имя. Все издевательства и насмешки я готов снести. Быть убитым? Да разве это страшно? Страшно смотреть, как гибнет твоё дитя, как сносит издёвки. Позволь мне до последнего остаться человеком чести. Уходи. Если они попытаются что-то сделать с тобой, я не вынесу. Я просто превращусь в жалкого старика, по ошибке надевшего на себя погоны генерала. Понимаешь?

— А что же будет со мной? А как же я? — Анна отодвинулась от отца и посмотрела на него покрасневшими от слёз глазами.

Генерал глубоко вздохнул и потёр рукой бледную щёку Анны.

— К сестре моей, игуменье Ефимии, в монастырь поезжай, там укройтесь. Примет она, знаю. От меня вестей жди, а помереть мне — судьба… — При этих словах у Анны вновь брызнули слёзы. — Алексея разыщи. Вижу, есть промеж вас что-то. Вижу и радуюсь, лучшего супруга я тебе пожелать и не мог. Живи, Анна, детей роди, про нас рассказывай. Небо голубое рассматривай, фиалки сажай, люблю я их, знаешь ведь. Главное — выживи, главное — дыши. Дай бог, война закончится эта, домой вернись, здесь место Зуевых. Здесь мы родились, здесь нам и помирать.

С улицы послышались отдалённые крики и выстрелы. Зоя испуганно прижалась к стене и перекрестилась.

— Зоенька, уводи Анну, Христом Богом прошу! — Василий Васильевич напоследок обнял дочь, перекрестил заплаканную девушку и, подгоняя их, указал на заднюю дверь. — Дворами уходите, коней не бери, заметны будете. Лесом не более пятидесяти вёрст будет. Да храни тебя Господь, доченька, и тебя, Зоенька. Бегите.

Глава 15

Игуменья Ефимия, в миру Мария Васильевна Зуева, была для женщины необычайно высокого роста. Облачённая во всё чёрное, с сжатыми губами и внимательным суровым взглядом, она наводила ужас на послушниц, возвышаясь над ними и беспрестанно перебирая чётки в руках.

Тётку Анна не любила и побаивалась. Когда игуменья навещала родственников в Зуеве, Анна пряталась под кроватью в своей комнате и оставалась там до отъезда гостьи. После всегда бывала наказана матерью. Стоя на коленях перед иконой, молила Господа о прощении и обещала Всевышнему, что в следующий раз с радостью будет ждать приезда послушницы Господа, молиться вместе с ней и слушать слово Божие. Но проходило время, с новым визитом приезжала Ефимия, и Анна, позабыв о своих обещаниях, опять от неё пряталась.

Анна в Бога верила, старательно повторяла за набожной матерью в церкви псалмы, усердно крестилась и молилась перед сном.

После смерти Анастасии Павловны вера во Всевышнего в девочке надломилась, чем она по простоте душевной незамедлительно поделилась с тёткой. Потемневшая лицом игуменья сообщила ошеломлённому Феликсу, что в девке поселился бес, и увезла Анну в Покровский Воронежский монастырь на воспитание.

Перевоспитать своенравную девицу ей не удалось. Через месяц Анна объявила, что если немедля не будет отправлена домой, то начнёт голодовку.

Вернувшись в Зуево и прижавшись к отцу, она заявила, что ноги её больше не будет в монастыре.

И вот она здесь. В месте, которое ненавидела всей душой. Где бесшумно ходили монахини с бездумными лицами и пустыми глазами. Где коридоры казались длиннее из-за своей темноты и гулкого эха, где пахло сыростью в подвалах, где было невероятно жарко летом и до боли в ногах холодно зимой.

Именно это место и стало теперь для Анны прибежищем.

Стрелки огромных настенных часов в монастырской столовой двигались чудовищно медленно. Анна, сжав руки в кулачки и мелко дрожа от холода и испуга, не сводила с них взгляд. Всего десять часов назад она и Зоя покинули дом. Господи, казалось, прошла уже вечность. Мысли об отце полностью занимали девушку, волнение парализовало слух и голос. Прибыв ночью в обитель и упав на колени перед игуменьей, Анна не смогла промолвить ни слова. Плача, она цеплялась за подол рясы монахини и просила её молиться об отце. О беде, приключившейся в Зуеве, игуменье поведала Зоя.

Часы пробили ровно восемь, Анна вздрогнула. Послушницы и работницы монастыря старательно зачерпывали ложкой гречневую кашу и исподлобья рассматривали племянницу настоятельницы.

— Грех не есть пищу, посланную Господом, — сурово заметила игуменья, обращаясь к Анне. Зоя с благодарностью взглянула на старуху и принялась за завтрак.

Как только рассвело, игуменья отправила в деревню одну из работниц, жительницу Зуевки, узнать, что там да как. Все с нетерпением ожидали возвращения посланницы. Анна ожидала с тревогой.

Ближе к вечеру в келью, выделенную Анне и Зое, вбежала девушка и, мелко крестясь, сообщила, что вернулась Устинья из деревни и настоятельница просит Анну прийти в трапезную.

На ватных ногах, спотыкаясь и то и дело ударяясь о стены, Анна выбежала из кельи. Коридоры, повороты, опять коридор. Боже, неужели они стали ещё длиннее?..

Вот и дверь в трапезную. Анна замерла на пороге, увидев бледное лицо Зои. Нерешительным шагом она прошла в комнату и присела за стол, где сидела игуменья.

— Повтори, Устинья, что мне поведала, — велела та стоявшей у дверей молодой девушке в голубой косынке.

— В деревне-то кошмар, что творится, — запыхавшись, принялась рассказывать Устинья, — амбары поразграблены, коней увели. Бабку-то Ильинишну пристрелили прям на улице за то, что зерно отдавать не хотела и комиссару ихнему красному фигу показала.

— Про Зуево говори, — каменным голосом напомнила игуменья.

— Ага, — испуганно посмотрев на Анну, продолжила девушка, — поместье, значит, солдаты заняли, всю ночь там гам и шум были. Стёкла били, костры вокруг дома жгли, к утру затихли вроде, притомились, небось, барское вино распивать, гады.

Наткнувшись на суровый взгляд игуменьи, Устинья икнула, перекрестилась на икону в углу комнаты и сказала:

— Барина-то, Василия Васильевича, посреди деревни прям напротиву часовенки нашей и повесили. Уж простите, Анна Васильевна, горестно говорить, да настоятельница приказала всё как есть сказать. Побили его сильно, ой побили, лица-то и не видать совсем. А потом привели в деревню, наших из домов повытаскивали и смотреть заставили. Повесили голубчика и погоны, ну те, что на плечах-то носятся, прям в рот ему и засунули.

Анна взвыла. Слёзы градом полились из глаз. Заревев в голос, подбежала к хозяйке Зоя и припала к её коленям:

— Аннушка Васильевна, голубушка, беда-то какая! Да за что же его, родненького, так жестоко?

— И деревенским сказали, — утерев нос рукавом, продолжила Устинья, стараясь вклиниться в рыдания девушек, — что, мол, кто снимет генерала, тот на его месте и окажется. Мол, в наказ тем, кто против власти советской.

Анна подскочила и, оттолкнув Зою, кинулась к выходу.

— Куда? — ухватила её за руку игуменья.

— Неужели вы, тётушка, думаете, я позволю отца своего так там и оставить? — зло сверкнула глазами Анна и вырвалась из рук старухи.

— Господи, да кто ж осмелится снять повешенного?

— Я.

Деревня мирно спала или притворялась спящей. Дома стояли погружённые в темноту, ставни на окнах в преддверии грозы были закрыты. Где-то вдалеке взвизгнула собака и тут же замолчала.

Анна нашла в темноте руки Зои и крепко схватилась за них.

— Там часовня, — указала Зоя головой и стряхнула с лица каплю дождя. — Может, тут обождёте, а я пойду посмотрю, что там да как?

— Нет, вместе пошли.

В темноте выделялся силуэт висящего в петле человека. От сильного ветра тело его безвольно качалось из стороны в сторону. Поскрипывала наскоро построенная виселица, жутко проступая на фоне часовни.

На ватных ногах Анна подошла к страшному сооружению и упала на колени, обняв ноги отца.

Сверкнула молния, на миг ослепив девушку и заглушив всхлипы Зои.

Неожиданно Анна подскочила на ноги и схватилась за подругу. Около виселицы стоял невысокий коренастый человек с густой бородой и ножом в руках.

— Не бойтесь, девчата, свой я! — Ловко подпрыгнув и ухватившись рукой за балку, мужчина одним движением перерезал верёвку, освободив шею повешенного. Мёртвый генерал кулем свалился на землю, обдав девушек грязной водой из лужи.

Анна упала рядом с отцом и изо всех сил попыталась разомкнуть петлю. Сильные мужские руки помогли ей в этом.

— Здесь обождите, инвентарь принесу, — утирая капли дождя с лица, сказал мужчина. Вновь вспыхнувшая молния осветила незнакомца. Из-под косматых тёмных бровей на Анну глянули чёрные цыганские глаза.

Погрузив на телегу тело генерала, мужчина взял под уздцы лошадь и обернулся к мелко трясущейся Анне:

— Куда?

— Там неподалёку от усадьбы склеп наш. Мама там и Петя…

Непрерывный дождь, неумолкающая гроза и пронизывающий ветер. О чём-то её спрашивает Зоя, что-то говорит незнакомец. Холодная рукоятка лопаты, резкий звук выкапываемой земли и посиневшее лицо отца. И вот её самый родной, её добрый и ласковый папа, который нежно сажал её себе на колени и трогательно пытался вплести ленту в волосы в детстве, её, бывало, суровый отец, который всегда переживал из-за того, что, должно быть, строго наказал детей, который побаивался жену и с умилением смотрел той вслед, который не раз бывал в бою, сражался за Россию и несколько раз был серьёзно ранен, а находясь на грани смерти, не забывал о чести и достоинстве, тот, кто мечтал погибнуть достойно, лежит сейчас на дне тёмной холодной могилы, и лишь его лицо белым пятном выделяется на фоне черноты.

Незнакомец перекрестился и прочитал молитву по усопшему. Взяв клейкую землю, Анна кинула горсть в свежевырытую яму и без сил села у могилы, безразлично смотря, как земля поглощает её отца.

Светало. Наконец прекратился дождь, и резко похолодало. Анна, стуча зубами, обхватила руками колени и покачивалась из стороны в сторону. Куда-то исчез незнакомец, тихонько рядом сидела Зоя.

— Светает, Анна Васильевна, — напомнила она.

Анна перевела взгляд с могилы и посмотрела на Зою. Глаза её расширились, как будто она впервые увидела её, и по щеке покатилась огромная слеза.

— И что с того, Зоя? Что мне теперь день? Что он принесёт мне хорошего? Ты боишься? Тогда иди, Зоя. Неволить я тебя не могу, не барыня я тебе теперь. А мне идти некуда. Дом отняли, брата и отца тоже. Здесь моё место. Надеюсь, покойников у меня не отберут… — Анна рассмеялась, увидев удивлённое лицо Зои. — Ну чего сидишь? Жалования, прости, выплатить не могу. Нечем.

— Замолчите, Анна Васильевна! Сами не ведаете, чего говорите. Знаете ведь, что не из-за оплаты я с вами, а из-за того, что люблю вас. И Василия Васильевича, как отца, любила, простите уж, коли что, и Петра Васильевича. Папенька ваш присмотреть за вами просил и вам наказывал беречь себя и счастливой быть, неужто волю покойного не исполните? Обиду стерплю, понимаю, не вы это говорите, а горечь, что внутри вас сейчас. Уходить, Анна Васильевна, надо. Неужто надругаться над собой позволите? Да обнаружат нас здесь, не дай Господи, и над могилкой побогохульствуют.

Анна, не сводя взгляда с Зои, медленно поднялась и оправила юбку. Напоследок взглянув на свежую могилу, девушка повернулась и пошла в сторону, где они оставили лошадей. Сначала медленно, потом зашагала быстрее и перешла на бег.

Ноги скользили в грязи. Анна упала, подобрав полы юбки, вновь поднялась. Постоянно спотыкаясь и теряя на ходу обувь, она убегала из Зуева навсегда.

Глава 17

Лето 1919-го стало триумфальным для белого движения.

В ходе широкого наступления были освобождены Одесса, Киев, Воронеж и Орёл. Именно летом этого года дошла до своего максимального расширения территория, подконтрольная белым правительствам. Колчак контролировал Сибирь и Урал, Деникин развивал наступление на Москву, а генерал Юденич подходил к Петрограду.

Казалось, ещё немного — и война закончится. Придёт конец братоубийству и полной разрухе в стране. Люди выходили из своих домов, передавали из рук в руки свежие газеты и обнимались, радуясь новостям. Ещё вчера совершенно посторонние друг другу прохожие сегодня целовались и, смеясь, хватали друг друга за руки. Старые и молодые, сегодня они были семьёй. Объединяло их одно: надежда на скорую победу.

Прошёл почти год после того, как Анна покинула дом. Новость об освобождении Воронежа девушка восприняла с радостью, однако мысль вернуться в Зуево она отмела, продолжая служить сестрой милосердия в небольшом госпитале Псковской губернии, видя в этом свой долг и пользу. Зоя не покидала хозяйку и была Анне верным другом и помощником.

Весь этот год, перебираясь из одного города в другой, сменяя один за другим госпитали, Анна безуспешно пыталась найти Алексея. Их переписка прервалась после её бегства из Воронежа. И где теперь искать любимого, девушка даже не представляла.

Порой Анну охватывал страх. А вдруг и Алексей погиб, как Пётр, как папа? В такие минуты у неё начинало сильно биться сердце и казалось, что оно вот-вот выскочит наружу. Как же она ненавидела тех, кто развязал эту войну, кто разделил семьи и погубил столько людей! Ранее безразличная к политике, сейчас Анна с жаром обсуждала большевиков, всё более уверяясь в их невежестве и первобытности.

Девушка гордилась, что отдаёт хоть малую толику своей помощи тем, кто борется с красным террором. Порой Анна даже боялась, что в душе её живут такие демоны. Что она способна испытывать такие гнев и ненависть. Мысль о том, что Феликс среди тех, кого она ненавидит всем сердцем, пугала её ещё более.

Как-то к ним в госпиталь попал мальчишка лет двенадцати. Его отец, большевик, сооружал дома самодельную бомбу для террора, что-то не сработало или сработало раньше положенного времени, и бомба взорвалась, убив отца и искалечив мальчишку.

Анна во все глаза смотрела на кривившегося от боли ребёнка и с ужасом осознавала, что не испытывает к нему ни грамма жалости. И всё потому, что он сын большевика. Мальчик умер через пару часов после операции. Всю ночь Анна простояла на коленях перед маленькой иконкой у своей кровати. Она читала все молитвы, которые помнила, умоляла Господа вернуть ей покой душевный и не потерять сострадания человеческого.

— Господи! Ниспошли мне смирения. Не позволь опуститься до гнева и злобы. Благослови, Господи, деяния мои и избави от мыслей дурных, — обессиленно прошептав, Анна без сил упала на подушку и провалилась в глубокий сон.

Собрав полную корзину окровавленных бинтов, Анна подхватила её и направилась в прачечную.

— Сестричка, — слабо окликнул её пожилой мужчина с перевязанной головой.

— Вам что-то нужно? — взволнованно спросила Анна, присев у кровати, и потрогала пульс у больного.

— Письмо там, в гимнастёрке. Не откажи. Отправь по адресу. — Слова давались мужчине с трудом, он то и дело прикрывал глаза и из последних сил хватал Анну за руку.

Анна кивнула и достала из кармана висящей на спинке стула гимнастёрки сложенный конверт.

— Дочь моя в Одессе, совсем одна. Не переживала чтоб.

— Хорошо, сегодня отправлю, да и вы сами скоро поправитесь и поедете домой, победа скоро, — улыбнулась Анна, убирая в карман передника письмо.

— Спасибо, сестричка.

Анна вновь подхватила корзину с бельём и, помедлив секунду, обернулась к лежащему солдату:

— Вы подполковника Горина Алексея Константиновича не знаете, встречали, может? — волнуясь, спросила она.

Мужчина слабо покачал головой:

— Нет, не приходилось. Муж?

— Жених.

— Не знаю такого, сестричка. Да и полковников-то с осени 1918-го отменили. Капитана ищи.

Стараясь не шуметь, Анна вышла из палаты и, тихонечко притворив дверь, прислонилась лбом к стене. Стена была серой, с облупившейся штукатуркой и выжженной папиросой надписью. Надпись была старой, Анна провела пальцем по буквам. Кто-то когда-то выжег на этой стене имя любимой женщины.

По коридору то и дело сновали люди. Госпиталь совершенно не был похож на тот, где когда-то лежал её брат Петя, где когда-то она вновь встретила Алексея. Но что-то подсказывало девушке, что именно война и именно госпиталь сведут вновь её с любимым.

— Анна Васильевна!

Девушка вздрогнула и резко обернулась: она на время вернулась в 1916 год, в госпиталь профессора Свешникова, и именно так тогда её окликнул Алексей.

— Вам нехорошо, голубушка? — К ней приблизился врач Негорский Михаил Евгеньевич, 35-летний высокий красавец с тёмной шикарной шевелюрой и пикантными усиками над чувственными губами. По нему сходила с ума половина женского населения города. Но стоило кому-то из кокетливых дам заглянуть в глаза, спрятанные за тонкими стёклами очков, как они тут же капитулировали и в замешательстве прятали взгляд. Анна впервые тоже оторопела, встретившись взглядом с Михаилом Евгеньевичем: уж очень неуместно на молодом и красивом лице смотрелись печальные глаза старика. В них томились такие тоска и боль, что собеседнику ничего не оставалось, как отвести взгляд.

— Вы бледны, — заметил врач.

— Всё хорошо, Михаил Евгеньевич, просто немного устала.

Доктор забрал у Анны корзину с бинтами и жестом предложил проводить до прачечной:

— Отдохнуть бы вам, Анна Васильевна, не спите совсем, да и питаетесь, как птичка.

Анна улыбнулась:

— Михаил Евгеньевич, уж кто недосыпает, так это вы. Вы когда в последний раз спали? Вчера или три дня назад?

— Вчера, — уверенно ответил врач, — правда вчера, да и бог с ним, со сном, вот победим, тогда и отосплюсь. Некогда сейчас, Анна Васильевна, мне спать, не дай бог новых раненых привезут, а у меня ещё Громов и Печорин операции дожидаются, температура никак не спадает.

От распахнутых дверей прачечной пахло мылом и горячей водой. Навстречу выбежала молоденькая сестричка и, пригнувшись, проскочила между Анной и врачом. Зоя развешивала только что выстиранные бинты и раскрасневшимися от кипятка руками вытирала пот. Кивнув Анне и врачу, она принялась за следующую партию.

— Анна Васильевна, а я к вам вообще-то по делу. — Михаил Евгеньевич поставил на пол корзину и, достав папиросу, облокотился о косяк двери. — Завтра поезд с лекарствами прибудет. Там не только в наш госпиталь, в общем, всё перемешано и запутано. Разгружать будут простые рабочие, которые ни черта не понимают в ампулах. В общем, я хотел бы просить вас съездить на вокзал с Данилычем и проверить по списку предназначенное нам. Вы ведь владеете латынью? К тому же вы дама, вас слушать будут. Голубушка, очень вас прошу, сам я отлучиться ну никак не могу, а из грамотных у нас только вы.

— Конечно, Михаил Евгеньевич, я съезжу, — кивнула Анна и почувствовала взгляд Зои. Когда врач ушёл, Анна присела у корзины и стала перебирать бинты. Зоя присела около девушки и посмотрела той в глаза.

— Вы с ума сошли, Анна Васильевна! Да там же красные, возле вокзала-то. И поезда они проверяют. Зачем согласились? — От негодования Зоя раскраснелась. — Ишь, умный какой! — Покосилась она на дверь. — Отлучиться не может? Сам рисковать не хочет, Данилыча с тобой отправит, да что с него взять, с дурака пьяного?

Анна переложила бельё в таз и взяла мыло.

— Михаил Евгеньевич прав. Латынь только я знаю, да и вообще кто-то же должен поехать, а ему и в самом деле нельзя отлучаться из больницы.

Зоя обиженно засопела и отвернулась к своему тазу.

Громко смеясь и стараясь ловко втиснуться в проём двери, в прачечную вошла пышнотелая Марфа и, подмигнув девушкам, головой показала в коридор.

— Михаил Евгеньевич наш-то сегодня в настроении. Бывало ли дело, поздоровался со мной, вечно в пол глядит, а тут по имени да с улыбкой. Эх, видать, права мамка моя была, когда говорила, что красота бабы в пышном теле. А, Зойка? — и ущипнула Зою за крутой бок. Девушки рассмеялись и принялись за стирку.

Глава 18

Из открытого окна по-летнему пригревало. Анна, то и дело оглядываясь на начальника депо, нервно покусывала губы. Время шло, а работники так и не приступили к разгрузке вагонов. Слышны были выстрелы и встревоженные голоса неподалёку.

— Алло, алло! Вашу мать! Что у вас там происходит? Почему второй путь перекрыт? — вытирая потное лицо, выкрикивал начальник депо кому-то в трубку телефонного аппарата. — А мне какое дело до ваших тряпок? У нас тут красные под боком, а вы о французских колготках печалитесь. Ещё секунду, — кивнул он Анне и бросил трубку.

Перебирая на столе кучу бумаг и попыхивая папиросой, мужчина нашёл список и жестом пригласил Анну последовать за ним, галантно распахнув дверь.

В эту минуту где-то совсем близко раздался взрыв. Анна вскрикнула и рефлекторно прижалась к мужчине.

— Ох и не вовремя вы, барышня, — заметил железнодорожник и, пригибаясь, поманил девушку, — видишь, что творится у нас, так его разэтак! Это у вас там в алькове тишина, а у нас тут дорога железная. Бои беспрестанно. Отчего так долго составы уже неделю стоят?

— Я не знаю, — растерялась Анна, оглядываясь на пробегающих мимо солдат, — вчера только телеграфировали.

— Да быстрее ты, — поторопил мужчина Анну, — вон вагон ваш, только сразу предупредить хочу, половина коробок разбита, обстреливают нас постоянно. Эх, Россия-матушка! На трупах дорога твоя построена, трупами и укроется.

— Почему на трупах? — удивилась Анна. Они подошли к вагону, и мирно покуривающие мужики присвистнули, завидев девушку.

— А ну, на выгрузку быстро! Где ваш транспорт? — обернулся он к Анне.

— Вон, — Анна махнула Данилычу, и старый мужичок с пропитым лицом и затуманенным взглядом подхватил под уздцы сопротивляющуюся кобылу.

— Н-да, нереспектабельно-то как. Довезёте хоть? Как-никак, пятьдесят вёрст.

— Что было. Более никакого транспорта в госпитале не нашлось, — грубо ответила Анна и зло посмотрела на работников, с интересом разглядывающих её. Однако это не мешало им ловко таскать коробы из вагона к телеге.

— Не сердись на них, милая, — закурил начальник депо. — Эвакуировали у нас всё население уже как два месяца, соскучились молодцы по девичьему стану. Парни они неплохие, дурного не сделают. А на трупах почему? А ты разве не знаешь, как дорогу-то нашу строили? Эх, молодость! Понимали цари наши, что без дороги пропадёт Россия: это же и торговля, и горючее, и сбыт. И потому не жалели на неё ни средств, ни жизней человеческих. Строил-то кто? — Мужчина подхватил огромный короб и, не обращая внимания на непрекращающиеся взрывы, примостил ношу на телеге. — Каторжные и наёмные из Азии. А кто помирал, хоронить не утруждались, так прям под шпалы и складывали. А ежели болезнь какая, так сотнями и лежат они, сердечные, под рельсами. Бывает, по весне еду с проверками, и торчат черепки с костями, страх смотреть. Ну, думаю, всё, не по уму строилось, разъедутся наши рельсы. Грунт-то из-за трупов не на совесть сложен… Ан нет, держится всё уже десятки лет. На костях-то каторжных.

Мужчина потрепал застывшую Анну по плечу и обернулся на очередной взрыв:

— Что? Напугал тебя? Сама спросила.

Анна взобралась на загруженную телегу и печально улыбнулась:

— Спасибо вам. Как же вы тут живёте? — обвела рукой вокруг. — Страшно, поди, вечно война.

— Привыкшие. А вам поторопиться пора, чувствую, заварушка здесь сейчас начнётся.

Телега тронулась. Не понимая почему, Анна неожиданно подняла руку и помахала удаляющемуся начальнику депо. Выстрелы становились всё громче. Отъехав на приличное расстояние от вокзала, девушка забралась с ногами в телегу и отпила воды из дорожной фляжки.

Неожиданно прогремел взрыв. Лошадь встала на дыбы и неистово заржала. Анна в ужасе смотрела в сторону вокзала, объятого огнём.

— Данилыч, скорее гони!

— Куда гнать-то? — громко крикнул старик, стараясь перекричать выстрелы.

Анна приподнялась и увидела, что дорогу им преграждают сотни скачущих лошадей с красноармейцами в сёдлах. Со стороны вокзала наступали белогвардейцы.

— Прячься давай! — Обернулся Данилыч, доставая старое ружьё.

Анна спрыгнула наземь и укрылась под телегой. Тут она вспомнила про медикаменты и, то пригибаясь, то выскакивая наружу, попыталась перетянуть коробы вниз.

— Дура! — крикнул Данилыч, и тут лихая пуля пронзила его грудь. Как в замедленном кино, Анна с ужасом наблюдала, как удивлённо он потрогал окровавленное место, потом медленно выронил ружьё и упал с телеги на землю.

Девушка, забыв об осторожности, подбежала к упавшему и разорвала рубашку на его груди. С трудом открыв глаза, мужчина посмотрел на Анну:

— Как же сама-то? Ружьём, поди, не владеешь.

Девушка провела рукой по лицу старика и, утирая слёзы, попыталась перетащить покойного под телегу. Рядом неслись во весь дух лошади, раздавались выстрелы и звуки штыков. То и дело падали наземь убитые. Анна в ужасе растерянно стояла посреди улицы. Испугавшись шума и огня, неистово заржав, понесла лошадь, увозя на себе весь запас медикаментов и безжалостно проехав по ногам мёртвому мужчине. Никто не обращал внимания на застывшую в слезах девушку рядом с бездыханными телами.

— Анна! — Услышав до боли знакомый голос, Анна обернулась и увидела рядом с собой Алексея верхом на коне. Горин протянул руку девушке и одним махом усадил перед собой, крепко прижав к груди. — Ты как здесь? Васютков, за мной!

Со всех сил пришпоривая коня и постоянно отстреливаясь, Алексей мчался к выходу из города.

Как и тогда, в детстве, Анна прижималась спиной к груди любимого и ничего больше не боялась. Вдыхая запах Алексея, девушка окончательно успокоилась и полностью доверилась лихому наезднику и отчаянному воину. И какое ей дело теперь до взрывов, до выстрелов и злобных криков? Теперь ей ничего не страшно. Теперь, когда её прикрывает сильная спина Алексея.

Постепенно звуки выстрелов отдалились. Алексей остановил коня и помог Анне спешиться. Оказавшись на земле, мужчина заключил девушку в крепкие объятия и осыпал лицо поцелуями.

— Значит, ты всё это время был рядом, — улыбнулась Анна, проведя рукой по незнакомому шраму на щеке любимого.

— И ты была рядом, — прошептал Алексей. — Я приеду. А сейчас я должен быть там. Михаил, доставишь Анну Васильевну, куда она скажет.

Васютков, смущённо отвернувшись при виде целующихся, кивнул.

Вскочив на коня, Алексей перегнулся в седле и напоследок поцеловал Анну.

— Я скоро, — пообещал он и во весь дух пустил коня.