Всечеловеки и несколько дурак

Пофигина Кофеджийска

Посвящается моей семье, Майку, Ашхабаду и Бургасу с благодарностью за веру в меня. Посвящается всем, кого я знала и кто никогда не повторится. Пофигина Кофеджийска.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всечеловеки и несколько дурак предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Посвящается моей семье

© Пофигина Кофеджийска, 2017

ISBN 978-5-4485-2660-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цикл первый.

Всечеловеки

необыкновенного

дома

Стул и ремень

Давно хотела написать о стуле. Но, сегодня звезды расположились в правильном порядке и соединились отрезками их образующими в равнобедренный треугольник, так как случился ремень. Пожалуй, все по порядку.

В нашем подъезде стоит стул. Стул очень старый. Наверняка, он когда-то был другого цвета, но заботливый хозяин стула, не желая его отнести на помойку, покрасил его белой краской, и хотя стул даже под краской рассыхался и хотел уйти на заслуженный покой, собственник стула продолжая его любить, написал темно-фиолетовым маркером свою фамилию: Читаловски. Почему-то, свою фамилию владелец стула начал писать не с начала спинки, а будто задумался, писать или нетю, и немного отступив, решительными буквами начертил свою собственность. Букве «и» пришлось сжаться и стать похожей на кавычки. На стуле всегда лежит веточка. Хозяин стула Читаловски любит садиться или в подъезде, или перед домом на свой любимый старый стул и веточкой рисует одному ему видимые картины, низко опустив голову.

Читаловски Георги — мой сосед с тринадцатого этажа. Ему за шестьдесят. Он работал сварщиком в Сургуте, где встретил Нину, на которой женился. Много лет они работали вместе на стройке: он сварщиком, она крановщицей. Дети-погодки, девочка постарше и мальчик, родились в болгарском общежитии Сургута. Когда я переехала в этот дом, детей у Читаловски уже не было. Соседи сказали, что за один злосчастный год Нина и Георги потеряли обоих. Девушка погибла в автомобильной катастрофе, а парень, родившийся с пороком сердца, несмотря на все усилия родителей, не дожил до своего четырнадцатилетия. Георги и Нина похожи друг на друга. У них глаза огромной больной собаки. Раньше Нина и Георги сидели у дома на скамейке. Сейчас Нина почти не выходит из дома, болеет. Георги выходит один, садится на свой стул и рисует веточкой картины в воздухе

Когда я возвращаюсь с работы и захожу в подъезд, он вздрагивает, устало поднимается, кладет веточку на стул и говорит мне: «Пойду домой, Нина болеет». У меня нет сил что-то ему ответить, я просто желаю ему спокойной ночи и выхожу на своем этаже.

Теперь ремень. Ремень я купила в одном рокерском магазине, отдав крупную сумму денег. В ремень я влюбилась сразу и бесповоротно. Ремень — темно-коричневый из мягкой кожи с большущей серебрянной пряжкой, на которой написано «Doors».

Сегодня вызвали в школу с жалобами на неудовлетворительное поведение трудного подростка. Поведение подростка по словам учительницы в шелковой блузке с деревянными бусами выражается в прогулах, курении во дворе школы, отсутствии мотивации и многого другого. Пока шелковая блузка рассказывала о своем неудовлетворении, а деревянные бусы возмущенно колыхались в такт ее словам, я думала о том, что сейчас, придя домой, наконец-то использую свой рокерский ремень по его прямому назначению, потому как настало время переходить на крутые меры. Деда моего, Николая, прадед Егор ремнем лупцевал и ничего! Честным и порядочным человеком стал, души в своей семье не чаял. В ярости зашла в подъезд и увидела пустой белый стул с веточкой. Долго смотрела на стул и курила. Когда пришла домой, сказала трудному подростку: «Давай кофе выпьем, поговорим просто».

Я желаю всем, чтоб у вас всегда в доме был ремень и никогда не было такого белого стула с веточкой, которой рисуют картины.

Субботний ингредиент

Мне нравится суббота. Мне нравится неторопливо пить крепкий кофе на балконе, откуда открывается потрясающий вид, пусть даже если хлещет косой дождь и серые многоэтажки монстрами надвесились над мокрым городом.

Существенный изъян субботы — вдруг обнаружить, что нет сигарет. «В жизни есть некоторые вещи, которые должны существовать вместе», как сказал О. Генри. Банница* и боза*, ракия* и шопский салат*, вино и луканка*, пиво и жареная килька, Черное море и Бургас, политики и педерасты, ну и, бесспорно, кофе и сигареты. Из-за отсутствия сигарет у меня случается внезапный приступ невозможности дальнейшего существования и обостряется застарелая ностальгия. Смотрю в окну и вижу внизу ларек с сигаретами. Как хочется в любимой пижаме с помятым Моррисоном стремительно проехаться по гипотенузе с одиннадцатого этажа к ларьку за сигаретами! Но, приходится бежать по двум катетам, беззаботно накинув на Джима Моррисона косуху и обув раздолбанные кроссовки. Раннее дождливое утро позволяет быть беззаботной. Неотремонтированный дом спит после пятидневной безысходицы. Внизу, в подъезде — мой сосед Марин и талисман нашего дома, ответственный по продовольствию, кот-сумоист. Марин глубокомысленно тянет кофе из пластикового стаканчика вприкуску с дешевой самокруткой. Талисман дома задумчиво уминает кефир с размякшим хлебом из коробки, в которой, судя по этикетке, было мороженое. Кот-сумоист сразу догадался, что у меня из продовольствия ничего и, презрительно ощетинив усы-проволоки, продолжил свой задумчивый завтрак, но Марин не прочь поболтать.

Контев, оссушив махом остатки кофе, предлагает мне подождать в подъезде в компании чавкающего кота-сумоиста, пока он сбегает в ларек за кофе и сигаретами в обмен на общение.

От Марина избавиться непросто, да и дождь хлещет…

Пьем кофе и курим. Кот-сумоист, оссушив коробку с хлебным кефиром, тщательно вылизывается. Неспешная болтовня в субботу в рваных паузах оглушительного дождя

Сосед говорит, что его выгнали с работы. Контев обозвал способ сварки трубы, предложенный шефом, идиотским, а он, Контев, отличный сварщик много лет и без документов знает как правильно заваривать трубу. Шеф настaивал. Марин заковыристо высказался по поводу умственных способностей своего начальника и Контева послали далеко и, что хуже всего, без зарплаты.

Лениво закурили вторую. Вдруг, мой сосед выпучил глаза и весь эдак заполошился, что кот-сумоист перестал умываться и ошарашенно уставился на Контева. Но, я-то знаю Марина еще до того, как тщедушный заморыш стал уважаемым и высокомерным котом-сумоистом, наводящим ужас на облезлых кошек, бродячих собак и подвыпивших прохожих. Я равнодушно докуриваю сигарету. Контев говорит, что oн, дескать, пистолет газовый надумал купить, жаль что денег нет, а то список неугодных людей у него давно есть и начальник-идиот с незаваренной трубой тоже в списке этом имеется. Между прочим, если мне надо кого включить в список этот, то завсегда пожалуйста, он, Марин, может посодействовать. «Ладно», — отвечаю — «я подумаю кого».

Допиваем кофе и прощаемся.

В болгарской жизни есть некоторые вещи, которые должны существовать вместе: банница1 и боза2, ракия3 и шопский салат, вино и луканка4, пиво и жареная килька, Черное море и Бургас, политики и педерасты, кофе и сигареты. Пожалуй, есть еще некоторые люди, которые должны существовать вместе: я и Марин Контев, например, в субботу. Ну и кот-сумоист. В доме таком живем, необыкновенном.

Обыкновенная история

История эта обыкновенная началась поздним утром накануне Рождества. Сплошь и рядом писатели в начале таких обыкновенных историй в ненужных подробностях описывают погоду или ландшафт, но я — не писатель.

От ненужных подробностей у меня случается жуткая зевота и я стараюсь перепрыгнуть страницы, где рассказчик добросовестно посвящает читателя, что всходит яркое солнце, или падает пушистый снег, или идет проливной дождь, или еще какая-нибудь похожая канитель. Таких бедняг-рассказчиков мне становится искренне жаль, ведь чтобы досконально описать ландшафт или погоду, требуется перелопатить географию, биологию и черт знает еще сколько других полезных наук, чтобы держать в заточении читателя, прежде чем перейти к самой сути дела. Так вот, накануне Рождества поздним утром я бодро возвращалась домой из продуктового магазина и волокла два огромных пакета снеди к праздникам. Захожу в подъезд и вижу соседа моего с десятого этажа Марина Контева. Стеганый заношенный до лоска жилет с редкими пуговицами Марина распахнут поверх линялого спортивного костюма трудно определяемого цвета. На груди толстовки криво размазана зеленая надпись «ybibas». Самая яркая из всех, буква «y», энергично начинает загадочную надпись с правой подмышки, а самая бледная буква «s», у которой несправедливо украли почти всю краску ее бойкие подружки, мутно растворилась в левой. Дурацкие резиновые шлепанцы с вздернутыми носами обуты на черные шерстяные носки. Рядом с Марином под почтовыми, рассохшимися от старости, ящиками примостился талисман нашего дома, кот-сумоист. Контев угрюмо пьет дешевый кофе из пластикового стаканчика и курит вонючую самокрутку. На полу вылизанная упаковка с кефиром и горстка раздавленных окурков. Судя по всему, Марин и кот-сумоист в подъезде давно. Контев, не здороваясь, кивнул мрачно на мои покупки: «К праздникам? Слушай, дай в долг сто левов, а? Отдам частями.»

Я и продукты возмущенно остановились. От нашего возмущения проснулся кот-сумоист. Я поставила пакеты на протертый линолеум, достала из кармана куртки пачку сигарет. Сосед галантно зажег спичку. Я прикурила и говорю Марину: «Я тебе в прошлом году дала пятьдесят левов в долг, а ты мне семь месяцев возвращал, едрить твой сварочный аппарат! Я че тебе папа Карло и на мандалине здесь играю?! Сама пашу как сто китайцев, а еще ты со своей безработицей!»

Мой сосед — отличный сварщик, но поскольку у него нет хоть какого-нибудь документа, подтверждающего его умения, Контев, мыкаясь с одного места на другое, не может устроиться на постоянный заработок. Марину за пятьдесят. Он живет со своей второй женой и сыном подростком в муниципальной крохотной квартире. Контева знает весь наш восемнадцатиэтажный дом. За скромную плату он всегда готов кран починить, трубу заварить, замок вставить или люстру повесить. Жена Марина работает уборщицей в гостинице. С ней, по его словам, у Марина вечные скандалы из-за денег. Контев редко бывает дома. Он или проводит время с котом-сумоистом в подъезде в надежде заработать мелким ремонтом у соседей, или сидит в старом опеле около дома, слушая заунывную музыку. Соседи знают где найти Марина, когда потек кран или засорилась канализационная труба и в случае крайней необходимости, готовы выслушать душераздирающие рассказы сварщика о его непростой семейной жизни и заплатить не только за ремонт, но и вручить Контеву сливовую ракию. Да…, — сказал Марин. — Работы нет. Тебе дома ничего починить не надо?

Вот тебе сто левов, — я раздавила сигарету в горстку окурков. — Когда вернешь? — В марте. Клянусь!

Контев быстро собрал горстку окурков в пустую упаковку от кефира, броском Джордана закинул все в мусорное ведро в дальнем углу подъезда, легонько постучал кота-сумоиста по голове и, подхватив пакеты, благополучно доставил меня домой. Прошло несколько месяцев. Марин проводил время или в подъезде с котом-сумоистом, или сидел в опеле с заунывной музыкой. Весь тоскливый вид Контева говорил мне, что деньги сварщик вернет не скоро. В начале мая к чертям полетел домофон и во всем доме перестали работать звонки. Марин самоотверженно предложил домоуправляющей починить домофон, убеждая всех соседей, что разница в деньгах, если починит он, Контев, и если починит фирма «мошенников» — колоссальная, а он, Контев, не только отличный сварщик, но еще хорошо соображает в электричестве, поскольку друг у него электрик. Домоуправляющей пришлось согласиться. Весь май Марин скрупулезно разбирал какие-то ржавые железки в подъезде, лихорадочно курил вонючие самокрутки, переводил со словарем немецкую инструкцию, которую ему где-то раскопал его друг-электрик, бурно обсуждал с соседями, что производители домофона — идиоты и вытворял все то, что он обычно вытворяет, когда дело пахнет случайным заработком и сливовой ракией. Несмотря на самооотверженность Контева, домофон и звонки не работали. В конце концов, домоуправляющей то ли надоела вся эта самооотверженность Контева, то ли люди стали жаловаться, что звонки месяц не работают, но сосседи отняли у Марина ржавые железки и отправили их почтой в Софию фирме «мошенников». Наш длинный этаж в семь квартир разделен металлической решеткой. Я догадываюсь кто заковал мою и еще три квартиры за решетку. Я, правда, у Марина о решетке никогда не спрашивала, мы купили квартиру с решеткой. Конечно, хорошо что у нас есть решетка. Мало ли кто звонит, звонки-то как раз за решеткой на стене: цыгане там танцующие, или свители Йеговы пришли. Откроешь дверь, a они за решеткой на расстоянии десяти метров, не сразу, стало быть, в квартиру пялятся. Но сейчас, когда звонки и домофон не работают, вообще никто не может к нам в дом попасть, потому как если кому вздумается в гости прийти, то, или нужно подойти к дому, позвонить по телефону и предупредить, чтобы встретили, или если, кто на этаже по счастливой случайности оказался, то нужно опять-таки позвонить по телефону, чтобы решетку открыли.

В прошлую субботу поздно вечером я с котом и книжкой на диване устроилась и вдруг слышу, будто зовет меня кто тихо и стук такой легкий, металлический. Я перепугалась, думаю: «немощь! Доработалась я и голоса, как у девы Орлеанской! Буду цветы в саду психушки покорно высаживать». В коридор метнулась. Вроде, как зовет кто и стучит. Решила посмотреть, есть ли кто в подъезде или, на самом деле, дева Орлеанская. Я быстро волосы заколкой подхватила, кожаную куртку надела и широко дверь открываю. Встречайте, значит, деву Орлеанскую! Смотрю, Контев за решеткой и говорит: «Я уже двадцать минут стучу. Позвонить не могу, у меня ваучер в телефоне закончился. Я тебе половину долга принес. Мы с другом моим, электриком, в соседнем доме проводку чиним. Вот аванс дали». Я чуть не плача от радости, что до цветов в психушке далеко, а и деньги вернули, говорю: «Спасибо тебе, хороший сварщик! Когда вторую часть долга отдашь?» Он: «Летом. Хочешь я тебе звонок твой личный поставлю за десять левов? Потом из долга вычтешь. Мне мой друг инструкцию дал.»

Согласилась я с Марином. Че до лета тянуть?

Такая вот обыкновенная история со мной приключилась. И не нужно смысл искать в истории этой обыкновенной.

Только… думаю, когда дождем отойду в мир иной, тихо напевая Моррисона, спросит ангел у Старца белобородого на меня глядя: «Куда ее?» — «А что всю жизнь делала-то?» — «В тетрадях вечно крапала и два раза в долг сварщику деньги дала.» — «В чистилище тогда. Тетрадей ей еще и бочонок чернил. Пусть у нас ландшафт описывает.»

Холодильник «Мраз».

Забавная историйка

Историйку эту забавную мне рассказала Росица, парикмахер нашего дома, лет пять-шесть назад, когда я еще у нее стриглась.

Росица, приветливая и внушительной конструкции женщина за сорок, арендует крошечный закуток на первом этаже в нашем доме. Как Росице удается помещаться в закуток вместе со своей конструкцией, парикмахерскими услугами и еще двумя-тремя ожидающими на откидном диванчике клиентами — загадка. Росица — человек веселый и трудяга, каких повидать. Мне она нравится. Потом Росица неожиданно и своеобразно подстригла мне челку, что я стала похожа на запорожца, что пишет письмо турецкому султану, носила бандану месяцами, обходила стороной Росицу, закуток и ее парикмахерское искусство. Мне все равно Росица нравится до сих пор. Некоторым людям лучше симпатизировать на расстоянии, обходя стороной. Так вот, у Марина, соседа моего, есть друг Петко с четырнадцатого этажа. Петко и его жена Стойка — пенсионеры, бывшие работники Нефтехима и у них по болгарским стандартам довольно приличные пенсии. Каждые выходные Петко и Стойка едут в деревню, что-то там сажают, пропалывают, закатывают лютеницу5 и варят ракию6. С понедельника до обеда пятницы Петко и Стойка ничем особым не занимаются, а ведут спокойный образ жизни почтенных болгарских пенсионеров. Стойка смотрит сериалы, a Петко угощает вечно-безработного Марина сливовой ракией собственного приготовления на скамейке перед входом в подъезд. Как обычно, одним теплым днем, Петко и Марин, распивая сливовую под сушеницу7 и нарезанные домашние помидоры на скамейке перед домом, увидели, как двое смуглых молодых людей выносят старый болгарский в местах проржавленный холодильник «Мраз»8 из нашего подъезда. Распаренные сливовой ракией Петко и Марин подхватились помогать двум молодым смуглянам тащить старый холодильник по крутым ступеням. Тут Стойка идет, в магазин ходила и видит холодильник выносят. Да как заголосит: «Вы куда холодильник мой тащите?!» Смугляны бежать, сверкая смуглыми пятками в даль теплого дня. А Стойка своему мужу и говорит: «Ты что же, пьяница? Пока здесь наливаешься, у нас из подвала холодильник крадут?!» Вот такая историйка. Потом Петко и Стойка насовсем в деревню уехали, оставили квартиру дочери. Марин редко теперь на скамейке ракию распивает, кофе все больше в подъезде. Из пластикового стаканчика.

Старый чекист

В доме-монстре из бетона и стали, где я проживаю свои никчемные дни, построенном еще в то удивительное время, когда Тодор Живков, называемый болгарами «бай Тошо» целовался с Леонидом ибн Ильичом, на шестом этаже живет прелестный старичок, невысокий и сухонький.

Дедушка ходит в одной и той же изношенной на локтях и коленях одежке: светло-коричневые мешковатые, подпоясанные потертым ремнем брюки, голубая рубашка и грубой вязки бурая кофта с большущими деревянными пуговицами. Летом, когда очень жарко, дед ходит без кофты, а зимой поверх кофты он надевает черную стеганую куртку. Несмотря на весь его обтеханный вид, старичок бодро шагает в близкий магазин с авоськой или, насупившись, в сползающих с носа очках, читает газету на скамейке рядом с домом, или деловито роется у себя в почтовом ящике. Глядя на ветхую одежду моего соседа, его глубокие морщины на изможденном лице и блестящие лучики-живчики янтарных глаз, можно подумать, что дедушка вовсе и не дедушка, а оторванный из тетради пергаментный клочок пронумерованной бумаги, что нерадивый архивариус в спешке при переезде затерял на пыльной полке.

С дедом я познакомилась давно. Дело было в лифте, где старичок вмиг определив по моей скуластой физиономии откуда я здесь взялась, округлив до ошаления янтарные глаза и тыча куда-то высоко артритным пальцем в небо, надменно сказал, что учился он в высшей школе КГБ в Советском Союзе, потом проработал в «специальных службах» много лет, а сейчас заслуженный пенсионер. Когда я спросила в каком городе учился чекист, пергаментный старик, зыркнув на меня живчиками-лучами, гаркнул, что я чересчур любопытна и вообще не мое это дело подобные вопросы задавать. Растерявшись, что у тщедушной пигалицы может быть такой резкий голос, я нажала не на ту кнопку и приехала не на свой этаж.

Деда я часто вижу или в лифте, или что-то ворчливо бубнящим себе под нос у почтовых ящиков в подъезде. Старый чекист, встречая меня, неизменно спрашивает: «Что-то я Вас давно не видел. Вы, наверное, в Союзе были? Ну и как там обстановка?» или «Что-то я Вашего папу (Вашу маму, Вашу дочь) давно не видел, он (она), наверное, в Союзе был (а)? Ну и как там обстановка?» По началу я дедушке старалась втюхать, что сама я, дескать, из Туркмении и мама моя, а отец болгарин и в России мы не жили, но потом поняла, что у старичка давно склероз и наши разговоры едва ли станут содержательными. Сейчас я просто отвечаю: «Обстановка нормальная, но враги не дремлют!» Старый чекист с довольным видом давит кнопку своего шестого этажа пергаментным пальцем и, выходя из лифта, сурово говорит мне по-русски «До свидания!»

Тара Мэй

Года три-четыре назад на седьмом этаже нашего дома поселилась русская семейная пара.

Семья наезжает в Бургас временами на несколько месяцев. Она, дебелая женщина за шестьдесят с лишком лет, Татьяна. Обычно, у меня с Татьянами в первого взгляда все хорошо, но с этой Таней не сложилось. Таня узнала, что я русская и напала на меня в подъезде с банками вручную наваренных кремов и помятой рукописью своих произведений. Сказала, что сами они столичные, она писательница и в прозаических кругах ее называют Тара Мэй, муж ее Стасик младше на тридцать лет, а сын ее принял иудаизм. Все они: и она, и муж ее Стасик, и израилев сын выглядят молодо как раз благодаря наваренным кремам, что она мне подсовывала под нос. Кремы обескураживали покупателя не только космической ценой, но еще стойким запахом касторки и чеснока. От кремов я настоятельно отказалась. Но от помятой рукописи отбиться не удалось и я взяла почитать шедевр прозаика-косметолога. Тара Мэй попросила поузнавать требуется ли где в Бургасе заведующая производством. Каким производством она не сказала. Едва вырвалась из ее прозаических рук. Вечером взглянула на рукопись. Едва сдержалась, чтоб в нее не почистить кошачий туалет, но решила не злоупотреблять доверием прозаика. На следующий день пришлось идти к Таре на седьмой этаж отдавать рукопись. Была встречена батарей кремов и шампуней в подозрительнo-большущих банках со знакомым запахом касторки и чеснока. Тара сказала, что структура моего лица подходит к ее технологиям и я, если пройду целый курс, что равен одной подозрительной банке, то буду моложавой, как Таня, муж ее Стасик и израилев сын. Я сказала, что до зарплаты далеко и я горжусь своей зрелостью. Тара сразу стала презрительно-пренебрежительна к моему нищебродству. Пока Тара взахлеб ораторствовала о структуре кожи всех ее близких и дальних родственников, о таинственных способах приготовления наваренных кремов по загадочному рецепту ее прабабки и о том, что в Люберцы к ней приезжает за кремами вся Москва, хотя ей некогда всем кремы варить, поскольку она занята прозой, прозаик она по душе, а косметолог по прабабке, на диване лежал ее муж. «Посмотри на меня и моего Стасика», — гордо сказала Тара «Нам никогда не дашь наш возраст!» Стасик ростом с баскетболиста, распластавшись в белых махровых носках, угукнул что-то маловнятное. Израилева сына дома не было. Потом Марин меня ввел в курс дела и показал израилева сына — расхристанного ханурика с папироской в обрамлении редкой бородки. Скрывалась от них все лето. Если видела у дома, хватала телефон и делала озабоченное лицо.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всечеловеки и несколько дурак предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Банница — блюдо из слоеного теста. Для приготовления классической банницы используется болгарская брынза (болг. — сирене).

2

Боза — традиционный болгарский напиток. Производится способом брожения пшеницы, кукурузы или проса.

3

Ракия — крепкий алкогольный напиток.

4

Луканка — колбаса из свинины.

5

Лютеница — традиционное болгарское блюдо.

6

Ракия — болгарский крепкий алкогольный напиток.

7

Сушеница — вид колбасы.

8

Мраз — мороз.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я