Дорога к Потаенному озеру

Полина Луговцова, 2019

Есть место в сибирской глубинке, притягивающее людей со всего мира: ученых, жаждущих сенсационных открытий, экстрасенсов и ясновидящих – охотников до всего сверхъестественного, больных и страждущих, ищущих избавления от недугов и горестей. И даже тех, у кого все есть, и желать им, казалось бы, больше нечего. Георгий, узнав о феномене Пяти Озер и загадочной деревеньке Окунево, затерянной в таежном краю и окруженной непроходимыми болотами, тоже отправляется на поиски своего счастья. В оформлении обложки использовано изображение с сайта pixabay.

1. Как все начиналось

Всю свою сознательную жизнь, начиная с первых осмысленных воспоминаний детского возраста, Гарик мечтал разбогатеть. Желание, сформировавшееся еще в далеком детстве, росло и крепло в нем с каждым годом, превращаясь в наваждение. Впервые осознание того, что не всегда можно получить то, что есть у других, обрушилось на него в трехлетнем возрасте, когда он гулял с мамой в парке. Они шли мимо проката детских педальных автомобилей. Сверкающие свежей краской и хромом миниатюрные копии настоящих «Волг» и «Москвичей» выстроились в ряд. Круглые фары призывно подмигивали, отсвечивая на солнце. Все они были без крыш, позже Гарик узнал, что такие модели называют «кабриолетами». Он замер на мгновение, выпустив мамину руку. Она остановилась рядом. Прочитала какие-то знаки на плакате, висевшем сверху, на козырьке павильона, сказала «Дорого» и потянула его дальше. Он бы и ушел послушно, да только в этот момент в один из автомобилей усадили карапуза примерно такого же возраста, как и Гарик. Мужчина — наверное, его отец — протянул хозяину проката грязноватую бумажку в желтых разводах (как позже выяснилось, это были деньги), и мальчуган с важным видом выехал на круглую площадь. Механические педали издавали скрежет железа, резанувший слух и сердце Гарика, но не из-за неприятного звучания, а оттого, что сам он не мог надавить на них, управляя таким же прекрасным автомобилем. Потому что у его мамы не было этих проклятых денег. С того момента эта проблема постоянно отравляла ему жизнь.

Гарик рос без отца. Мать работала на заводе, и ее единственного дохода едва хватало им двоим на самое необходимое. Иногда и не хватало. Однажды Гарику пришлось всю зиму проходить в ботинках с дырой в подошве, на новые не было денег. Мама подкладывала войлочные стельки потолще. Он с завистью смотрел на одноклассников, родители которых могли позволить наряжать своих отпрысков в дорогущие импортные вещи. Только одни финские «мокасины» на натуральном меху его друга стоили вдвое больше зарплаты матери Гарика. А когда наступила долгожданная весна и Гарик переобулся в вылинявшие кеды, друг пришел в школу в фирменных кроссовках «Адидас». И девочка, на которую Гарик тайком посматривал с трепетом в сердце, улыбалась другу, а не ему. Друг, конечно же, был ни в чем не виноват, Гарик это понимал. Виноваты во всех его бедах были деньги, точнее, их отсутствие. И чем старше он становился, тем сильнее это обстоятельство ранило его, делая все более угрюмым и замкнутым. Удручало то, что будущие перспективы не сулили ему обеспеченной жизни даже во взрослом возрасте. И хотя в то дикое «перестроечное» время учеба в вузах все еще была в основном бесплатной, он не мог позволить себе высшее образование. Мать и так перебивалась от зарплаты до зарплаты, и Гарик считал, что ему пора зарабатывать свою копейку. Поэтому сразу после школы устроился, куда взяли — на почту, почтальоном. С синей сумкой через плечо, весившей, казалось, тонну, после беготни по лестницам многоэтажек он обходил квартал за кварталом, раскладывая письма и газеты в почтовые ящики. Иногда приходилось звонить в дверь, чтобы передать телеграмму под роспись. Однажды открыла девушка его возраста, лет семнадцати. Гарик запомнил ее на всю жизнь. Первую девушку трудно забыть. Он даже какое-то время думал, что любит ее, пока однажды знакомые ему не сообщили о ее неразборчивости в связях. Гарик, конечно, не поверил. Парни в его окружении часто болтали о девчонках такое, что ясно было: все это выдумки и неудовлетворенные фантазии. В этот раз он насторожился, решил понаблюдать за ней. Устроившись однажды в ее подъезде этажом выше и прикрывшись от соседей газетой, он простоял так весь день и увидел много интересного. Насчитал пять гостей, приходивших и уходивших один за другим, как по расписанию. С шестым она вышла вместе, он увез ее куда-то в новенькой «десятке». Когда автомобиль выруливал со двора, солнце сверкнуло в его фарах — в точности как тогда, в парке, у игрушечных машинок в прокате. И снова предательски екнуло сердце. Такую машину он не сможет себе позволить, наверное, никогда. Больше он к той девушке не ходил. Она несколько раз звонила, рыдала в трубку, умоляла, и он обещал зайти, но не зашел. Гарик не знал, брала ли она с тех парней деньги, продавала ли им себя или ей просто нравилась такая жизнь. И все-таки ему было бы легче, если бы продавала. Тогда, вроде как, получалось, что с ним у нее было «по любви». Может быть, она нуждалась в деньгах еще сильнее Гарика, кто знает. О своей жизни они друг другу не рассказывали. Но смириться с таким ее способом заработка он не мог. Не мог оправдать такое низкое падение даже ради крайней нужды. И как бы сильно ни жгло его желание разбогатеть, Гарик был уверен, что никогда не опустится до воровства или грабежа. Это было ниже его достоинства.

Это было самое начало «лихих девяностых». На людей обрушилась свобода, которой они прежде не знали. Вместе с ней пришла нужда. Заводы закрывались, а те немногие, которые продолжали работать, перестали выплачивать зарплату. Было совершенно непонятно, как выжить. Во время этого хаоса Гарика забрали в армию. От многочасовых маршировок и пробежек в кирзовых сапогах ноги у него начали распухать и болеть, и однажды он просто не влез в сапоги. Армейский хирург обнаружил у него третью степень плоскостопия, осложненную артрозом. Начмед удивился, как это с таким диагнозом Гарик очутился на службе, и «комиссовал» его — списал в запас, то есть. А сам Гарик и не подозревал о том, что с ногами у него такая беда. Они раньше никогда у него не болели. На медкомиссии в призывном пункте врачи лишь спрашивали «Есть жалобы?» — и, не дожидаясь ответа, ставили отметку «здоров».

Гарик вернулся домой, отслужив всего полгода. В стране к тому моменту царили голод, разруха и расцвет криминала. На работу нигде не брали. А если и брали, то зарплату задерживали на неопределенное время, то есть, не платили. Матери выдали однажды вместо денег коробку передач от автомобиля «Москвич», и они вместе везли ее, чтобы продать, куда-то на другой край города, где пожилой автовладелец в очках долго ее осматривал и, наконец, выдал какие — то деньги, на которые мать купила Гарику новые туфли.

Общество начало расслаиваться на богатых и бедных, и пропасть между слоями росла с бешеной скоростью. Воцарились законы животного мира — сильные поедали слабых. Тем, кто не успел найти свое место среди хищников, достался удел жертвы. Появлялись фирмы-однодневки, собирающие деньги под различными предлогами и исчезающие бесследно, секты, обещающие радость бытия и жизнь вечную за «десятину», экстрасенсы, излечивающие от любых болезней, ясновидящие, готовые поведать будущее за определенную (как правило, приличную) плату. Мошенники всех мастей с аппетитом набросились на жирный пирог под названием «лохи непуганые». Небольшой кусок однажды перепал и Гарику, только съесть он его не успел, отобрали. А было так.

Сосед его, молодой парень чуть старше самого Гарика, щупленький и низкорослый, с тихим голосом и невнятной речью, оказался настолько сообразительным, что, пока Гарик сдирал на ногах кожу армейскими сапогами, успел выстроить хитроумную схему хищения горюче–смазочных материалов с подъездных железнодорожных путей, воспользовавшись тем, что все вокруг было повергнуто в хаос. Гарик поразился тому, как нагло и просто он действовал, хотя и ходил по лезвию ножа. Соседа звали Саня. Однажды он пригласил Гарика к себе, чему тот был крайне удивлен, ведь друзьями они никогда не были. «Ну, рассказывай, как устроился после армии? Где работаешь, чем занимаешься?» — спросил Саня, не предложив ни чаю, ни чего покрепче. Оказалось, он вообще не пил — мозг берег, наверное, как свою главную ценность. Гарик не жаловался, но вышло, будто плакаться начал. Хотя просто сказал все, как есть. Денег нет. Устроился плотником на пилораму, но там сказали, что зарплату месяца через три дадут, а может, и позже. Санек покачал головой, строго взглянул глазами-льдинками. «Выручать тебя надо. Могу работу предложить». Гарик так обрадовался, что не спросил даже, что нужно делать и сколько ему за это причитается. А самое главное — законно ли. Всего лишь и нужно было проехать по указанному соседом адресу, найти на базе человека, который в подъезжающие машины бензин, соляру, мазут разливает, и договориться с ним, чтоб несколько машин заправил «левых» — за хорошие деньги, конечно. Санек говорил, что заправщик, услышав, что сможет за день сорвать куш больше его месячной зарплаты, которую еще и не дают, сразу согласится. К тому же, он ничем не рискует. Машина подъехала, водитель показал «наряд», а он ему цистерну наполнил. Откуда знать ему, где машина своя, где чужая? Сложнее будет договориться, чтоб выпустили на «проходной» без пропуска. Сторожу тоже нужно денег дать, только гораздо меньше, чем заправщику. Как правило, все они — любители «беленькой», пропившие последние мозги. Трудовая дисциплина на предприятиях с началом перестройки хромает на обе ноги и скоро совсем свалится. Всем на все плевать.

Первый раз Гарик волновался, конечно. Ясно же: «криминал». Но все прошло легко и просто. Заправщик, услышав о «левой» машине и деньгах, только головой кивнул, словно проворачивать продажу ГСМ «налево» ему было не впервой. На «проходной» и вправду сидел заросший дед с осоловелым взглядом, в густом запахе «перегара». Завидев «денежку», поднял шлагбаум без слов. «Левая» машина, как родная, беспрепятственно въехала на базу и через двадцать минут ее покинула. Понурые работники, снующие по территории и занятые своими делами и мыслями, вниманием ее не удостоили. Вечером после успешной «сделки» Саня выдал ему пачку крупных купюр.

Окрыленный деньгами, Гарик вначале смел половину ближайшего супермаркета и выставил перед ошарашенной матерью пакеты с колбасой, красной икрой и фруктами — чудо, возможное прежде лишь в мечтах. На другой день отправился в центр города, где недавно открылся модный бутик спортивной одежды, и вырядился в «Адидас» с ног до головы. А потом отправился в ночной бильярдный клуб отметить свой первый настоящий заработок.

Там он впервые и увидел Олю. Она производила впечатление очень взрослой, зрелой женщины — наверное, потому, что одета была в роскошное длинное платье с нескромным вырезом на спине, усыпанное «пайетками» и оттого походившее на рыбью чешую. Как русалка. На фоне девиц в джинсах и коротких «свитшотах», сверкающих стразами в проколотых пупках, она казалась элегантной театральной актрисой начала прошлого века, с идеально отработанной манерой держаться. Это Гарик вначале так подумал. Потом, в свои последующие визиты в полюбившийся ему клуб, он понял, что дело было не только в платье. Она была, как фея. С ее появлением пространство вокруг менялось под стать ей. Ничем не примечательный бильярдный клуб, не имевший даже собственного оригинального названия, затянутый облаками сигаретного дыма, с неубранными столами и горланящей публикой неопрятного вида превращался в стильное место с налетом небрежной изысканности. Это было волшебством.

Вначале Гарик и не думал приблизиться к ней. Ему просто нравилось разглядывать ее, сидя за дальним столиком в темном углу, отгородившись от всех огромным бокалом пива. Олю всегда окружала шумная компания веселых молодых парней и вульгарных ярких девок, и она казалась ему изящной иволгой, по ошибке затесавшейся в суетливую воробьиную стаю. Иногда она отправлялась к бильярдному столу, чтобы сыграть партию с кем-нибудь из своего окружения. Грациозно изогнувшись над зеленым сукном с вытянутой вдоль длинного кия рукой, натянутой, как струна, она долго целилась, прищурив один глаз, а потом резким и точным движением со звонким щелчком отправляла шар в стремительный танец по бильярдному полю. Шар, вращающийся вокруг своей оси, метался от одного борта к другому и неизменно сталкивался с собратьями, загоняя их в лузы. Проводив взглядом попавших в цель, она медленно выпрямлялась, опираясь на кий, как царица на скипетр, и с намеком на улыбку слушала жидкие аплодисменты зрителей, скрытых в полумраке зала. Освещенная лампами над столом, она выглядела актрисой на сцене, только что отыгравшей роль.

Гарик никогда не аплодировал. Он вообще старался не привлекать к себе внимания, словно чувствовал, что случайно затесался в общество сытых «денежных» людей, забрел в богатый район из нищих окраин, и, обнаружив это, его тут же попросят уйти вон. Даже странно, что Оля его заметила. Однажды она просто подошла и села за его столик с бокалом пива в руках и маленькой тарелочкой с креветками. Вблизи она выглядела совсем юной. Приветливая улыбка тронула её губы. «Скучаешь?» — спросила небрежно, словно обращалась к старому знакомому. Гарик от неожиданности даже ответить не смог. Но она не обиделась. Улыбка ее стала отчетливей. Наверное, ей смешно было смотреть на его удивленное и восторженное лицо. Она сделала глоток из бокала и принялась очищать креветку тонкими пальцами с аккуратными розовыми ноготками, обронив «Угощайся». Гарик переключился с ее улыбающегося лица на руки и подумал, что такие ногти теперь редкость у девушек. В моде были длинные, изогнутые, как когти хищника, яркой расцветки. А Олины ногти напомнили ему одноклассниц в школе. Короткие, покрытые светлым розовым лаком, они нарушали образ роковой женщины. Да она вблизи и не выглядела таковой. Зато ощущение волшебства рядом с ней усилилось.

Гарик думал, что бы такое сказать, но от волнения боялся ляпнуть глупость. «Молчи — за умного сойдешь», — всплыла в памяти мудрая поговорка. Он и молчал, наблюдая, как хрустят кусочки панциря, отдираемые от мяса креветки. Что он мог ей сказать? Ей, нереальной фее, вылетевшей из сказочного детского сна, настолько не похожей на всех девушек, которых он видел до этого. И он молчал, боясь нарушить хрупкое счастье этого удивительного момента. Спустя минут десять она спросила: «Ты на машине?». Гарик кивнул. Машину на прошлой неделе дал ему Саня, предложил выкупить частями. Цена казалась нереальной, но дела шли хорошо. «Левые» цистерны исправно вывозили с баз ГСМ, и за каждую он получал хорошие деньги. Прикинул: если так пойдет и дальше, то трехлетний БМВ цвета безлунной ночи он выкупит всего за пару месяцев.

Оля захотела сесть за руль, и Гарик безоговорочно уступил ей водительское место, даже не подумав о том, сколько пива ею было выпито. Деньги были. Все «гаишники» брали взятки без зазрения совести. А что им оставалось делать? Государство же не постеснялось оставить их без средств к существованию, и каждый добывал пропитание, как мог. А если у кого получалось не только на хлеб, но и на красную икру заработать, значит, тот и молодец.

Ночные дороги были пусты. Оля гнала так, словно хотела запустить БМВ в звездное небо. Они пролетали перекресток за перекрестком на зеленые светофоры, не сбавляя дикой скорости. Откуда–то сбоку на дорогу вынырнул автомобиль. Оля крутанула руль резко влево, и БМВ завертелась на занесенном снегом асфальте, как закрученный бильярдный шар, понеслась зигзагами и, чудом не задев помешавшую им машину, уткнулась мордой в рыхлый сугроб. Гарик увидел бежавшего к ним мужика, рот которого беззвучно открывался и закрывался, словно он хотел что — то крикнуть и не мог. Оля немного отъехала назад, и в сугробе, освещенном светом фар, стала видна глубокая выемка. Гарик вышел из машины и, не обращая внимания на мужика, бормочущего «Прости, брат!», обошел вокруг и осмотрел перед. Повреждений не было. Повезло. Снег оказался мягкий. Он потрогал его ногой, и носок ботинка вдруг наткнулся на что — то твердое. Раскидав сугроб в том месте, он увидел толстую чугунную ограду тротуара. Еще немного — и приличной вмятины было бы невозможно избежать. «А машина еще не моя», — подумал Гарик и поежился. Мужик все кудахтал и совал деньги. Гарик похлопал его по плечу и сказал: «Смотри, осторожней в другой раз!» Тот закивал, протягивая купюры. Гарик взглянул на них, но не взял. Сел в машину. «Поедем», — сказал он Оле первое слово за этот вечер. Они поехали, но уже не так быстро. Заметил, что у нее слегка дрожат руки, но лицо было спокойным.

Ехали долго, молчали под музыку. Гарик не хотел ее тревожить и спрашивать, куда она его везет, хотя заметил на обочине дороги большой синий щит–указатель. Согласно ему, они выехали на новосибирскую трассу. Город остался позади. В свете фар метались снежные хлопья, по бокам давила чернота, как в тоннеле. Вскоре Оля сбавила скорость и свернула влево. Дорога уходила резко вниз, и Гарик понял, что это покрытый укатанным снегом грунтовый съезд. Узкая колея вела куда-то в глубь снежного поля — наверное, к какой-нибудь деревне. «Куда это она? В гости, что ли, среди ночи собралась?» — зачем-то подумал он, хотя и так все понимал, и от этого понимания вся кожа мурашками покрылась, а внутри все вспыхнуло от жара. Они проехали совсем немного и остановились посреди холодной пустыни. Оля не стала глушить двигатель, открыла дверь и выбралась наружу, в студеную зимнюю ночь, в распахнутом коротком полушубке и с непокрытой головой. Он вышел за ней, приблизился, раскрыл объятия, и она сама нырнула в них, уткнувшись лицом в его свитер, будто хотела спрятаться от окружающего мира. Гарик дотронулся до шелковых светлых волос, благоухавших весенними цветами.

— Пойдем, замерзнешь. — Он подтолкнул ее к машине, но получилось, что к капоту. Капот был теплый. Мотор мерно урчал под ним. Она взяла его за полы куртки и потянула к себе. От ее поцелуя в голову ударило, как от коньяка, кровь в жилах сделалась горячей. Мысли исчезли. В голове вместо них почему-то билось сердце. Оно билось везде, размножившись странным образом по всему телу. Руки двигались сами по себе, повинуясь природному инстинкту. Возникло ощущение, словно Гарик наблюдал за самим собой со стороны. А потом на него внезапно нахлынул водопад восторга, опрокинул в бездонный теплый водоем, и он медленно плыл в нем, нежась и качаясь на поверхности, не шевелясь и чувствуя абсолютное единение со всем миром, с морями и океанами, с полями и лесами, с землей и бескрайним космосом.

— Э-эй! — донесся до него из другого мира чей-то насмешливый зычный голос. — Смотри, задницу не отморозь! — И следом — смех, напоминающий кряканье. Гарик взглянул вперед, не сразу сфокусировав взгляд, но успев заметить сквозь пелену отъезжающий от обочины автомобиль. Кто–то наблюдал за ними с дороги. Наверное, позабавился бесплатным эротическим шоу. Их хорошо было видно в свете фар, расположившихся прямо на капоте. «И черт с ним! — весело подумал Гарик. — Пусть завидует!» Оля рассмеялась. Смех у нее оказался красивый, словно горсть бусин по столу рассыпалась. Они вернулись в уютный теплый салон. Молчали. Гарик снова начал лихорадочно соображать, что бы ему сказать такое, и все никак не мог подобрать слова. Сказать, что она ему нравится? Глупо, это же очевидно. Или, что он ее любит? Вряд ли она оценит такое скоропалительное признание. Предложить отвезти домой? К тому же, она в этот раз села на пассажирское сиденье, уступив ему руль. Нет, может и обидеться. Решит, что он хочет поскорее от нее отделаться. Пока Гарик напряженно думал, потея от неловкости момента, она сама нарушила молчание.

— Я замужем.

— Понятно, — ответил он абсолютно бесстрастно, а внутри все скукожилось, будто студеной водой в лицо плеснули.

— Для меня этот брак ничего не значит, — добавила она. — Но разводиться не буду. Да ты не бойся его, он не ревнивый.

И она рассказала ему, что ее мать умерла еще два года назад, когда ей было семнадцать, отца давно нет. Пособие по потере кормильца небольшое, не проживешь. Вышла за состоятельного мужика, чтоб младшего, девятилетнего брата в детский дом не забрали. Тот их обоих обеспечил всем. Она ему обязана, но и только. Муж старше на двадцать пять лет, позволяет ей жить, как нравится, в клубе по ночам торчать. Свободу ее не ограничивает, но и сам дома не сидит. Вечно где-то пропадает, весь в делах. Деньги зарабатывает. В подробности ее не посвящает, скрытный.

— Мы еще встретимся? — спросил Гарик в момент воцарившейся тишины. Взял ее теплую ладонь, слегка сдавил. Она улыбнулась, глядя в окно. Потом ответила:

— Давай не будем загадывать. Как сложится.

— Я буду надеяться.

— Не люблю давать обещания. И поедем уже.

Развернуть автомобиль было негде. Гарик сдал назад и не без труда, газуя, выбрался на трассу. Она попросила отвезти ее домой. Проехав сквозь пустынный город, он подрулил к дорогому коттеджу, расположенному в богатом районе. Оля чмокнула его в заросшую щетиной щеку и упорхнула в другую жизнь. Гарик еще постоял, разглядывая светящиеся окна дорогого дома, пока в них не погас свет. Подумал, что если б у него было такое жилье, он мог бы предложить Оле переехать к нему.

Вернувшись домой под утро, увидел на кухне мать, сидящую над расстеленной на весь стол газетой. Она дремала, подперев руками лицо. Встрепенулась, услышав звук закрывшейся входной двери.

— Ты что не спишь? — спросил Гарик.

— Да вот, кроссворд попался интересный. Хотела до конца разгадать, а два слова никак не выходят. Пока кумекала, ночь прошла. Гошенька, а у тебя все в порядке? Что-то ты бледный и похудел, кажется.

Мать звала его Гошей. Гарик никому не позволял его так называть, кроме нее: так звали соседского попугая. Слышимость между квартирами была отличная, и по утрам из-за стены доносился скрипучий голос Клавдии Ивановны, уговаривающей свою птицу: «Гошенька, скажи здр-равствуй, скажи здр-равствуй!» Она так могла час целый ворковать. Гарика на самом деле звали Георгий, мать сказала, что выбрала имя в честь Георгия — Победоносца. Но все вокруг твердили ему «Гоша», и он поправлял «Георгий. Или Гарик». И так всю жизнь.

— Нормально все. Мам, иди спать, уже утро почти, — ответил он.

Она встала, сняла очки, поправила седые волосы, взглянула на него светлыми глазами в окружении лучиков морщин, кивнула:

— Уже иду. Я там курицу пожарила. Сковородка на плите.

— Я не голоден, — ответил Гарик и окинул взглядом кухню, будто видел ее впервые. Вдруг бросились в глаза ряды пустых банок вдоль стен и под столом, выцветшие старые обои, нестираные шторы, куча посуды — чистой, но не убранной на место, громоздящейся на всем пространстве столешницы от мойки до газовой плиты. Прошлогодний календарь, скотчем приклеенный к стене, треснувшая сбоку люстра над столом. Бедность и полное отсутствие домашнего уюта. Но он не винил мать за то, что она была не очень хорошей хозяйкой. Когда ей, одной? Работа и сын отнимали прежде все ее время. А теперь она была уже стара. Когда Гарик появился, ей было почти сорок, теперь — за шестьдесят. И оба они привыкли так жить, не думая даже, что может быть по–другому. Не замечали обветшалой потертости своего жилища и беспорядка. Он представил, что бы подумала Оля, если бы он пригласил ее в гости. Да, надо бы сделать ремонт и купить новую мебель.

Виделся он с Олей каждый вечер. Так же приезжал в клуб, пил пиво, смотрел, как она играет в бильярд. В свою компанию она его не приглашала, да он и не хотел: не любил быть в гуще шумных сборищ, где все время надо было что–то говорить. Предпочитал держаться в стороне, наблюдать. Наигравшись, Оля набрасывала на голые плечи полушубок, прощалась с друзьями, говорила, что вызвала такси, и уходила. Ясно: замужняя дама, нужна конспирация. Хоть муж и не ревнивый, а все же, как говорится, «береженого Бог бережет». Гарик выходил через минуту. И она снова гнала на его БМВ за город, находя укромные места в снежных просторах. В последующие разы они предпочитали не демонстрировать отношения на капоте, оставаясь в теплом салоне, что позволяло раздеться и налюбоваться друг другом вдоволь. Скомканные вещи разлетались по сиденьям. Однажды пачки денег вывалились из карманов летящей куртки Гарика, осыпав их обоих сверху, точно осенними листьями. Оля удивилась.

— Это такой сюрприз?

— Да, тебе от меня подарок, — подыграл Гарик, и она с удовольствием собрала все разноцветные бумажки. Пока ползала под сиденьями, совсем без одежды, он целовал ее всюду, где мог достать, и она весело смеялась. Потом Гарик часто повторял «сюрприз», который ей так нравился. Деньги позволяли швыряться ими, они текли к нему рекой, и казалось, этому благодатному потоку не будет конца.

Но он кончился. Однажды и внезапно. Этому предшествовало одно непримечательное событие, которому Гарик тогда, по простоте своей или неопытности, особого значения не придал.