Кровь нерожденных

Полина Дашкова (1997)

Высокопоставленный сотрудник ФСБ давно контролирует важную работу по изготовлению очень необычного лекарства, которое поддерживает силы, здоровье, продлевает молодость. Спрос рождает предложение: необходимо увеличить выпуск препарата. И для этого есть деньги — большие деньги, есть отработанные технологии, есть заинтересованные лица. Не хватает только сырья, сырья необычного — эмбрионов 25-недельных нерожденных младенцев.

Глава шестая

Валя Щербакова задремала в ординаторской. Она дежурила вторую ночь подряд и очень устала. Ей приснился кошмарный сон, будто Симаков кладет подушку на новорожденного ребенка и душит его. Валя проснулась от собственного крика. Над ней стояла медсестра Оксана.

— Эй, ты чего орешь? Давай поднимайся. Там роженицу привезли.

— Какую роженицу?

— Обыкновенную. Срочные роды. Иди мой руки. Сейчас принимать будем.

— Что — мы с тобой? Вдвоем? — испугалась Валя.

— А кто же? Симаков вчера ночью уволился, ты же знаешь. Поругался с Зотовой, написал заявление об уходе. Они из-за той, вчерашней, поругались, которая сбежала.

— А ее так и не нашли?

— Нет, не нашли. Все, хватит болтать.

В предродовой на койке сидела девчонка лет восемнадцати и поскуливала жалобно, как щенок. По бледному, совсем детскому лицу стекали капли пота.

— Давай, Валюха, мерь ей давление, а я посмотрю раскрытие, — распорядилась Оксана и тут же ударила себя по лбу: — Ой, подожди у меня же там чайник включен! Я сейчас.

Валя выбежала за ней в коридор и шепотом спросила:

— Мы что, правда вдвоем будем принимать?

— Да, подруга, вдвоем, — Оксана похлопала ее по плечу, — в нашем отделении сейчас ни одного врача.

— А педиатр? Вдруг с ребеночком что не так? — испугалась Валя.

— Утром будет педиатр, — успокоила ее Оксана и убежала.

Из предродовой послышался громкий вопль:

«Ой, мамочки! Ой, помогите!» Девчонка стояла, держась за живот.

— Ну-ка, ложись! — скомандовала Валя.

— Я вот тут… Я правда нечаянно, простите, — девчонка с ужасом смотрела на прозрачную лужицу у себя под ногами.

— Воды у тебя отошли. Скоро родишь, — утешила Валя.

Как происходят роды, она знала наизусть, но принимать самой ей приходилось впервые. Она ужасно волновалась. «Хорошо, если все пойдет правильно, как в учебнике, а если вдруг какая-нибудь неожиданная патология? Господи, помоги!»

Незаметно перекрестившись, Валя просмотрела карту роженицы. Никаких особенностей там отмечено не было.

— Как тебя зовут? — спросила Валя, измеряя девчонке давление.

Спросила просто так, чтобы отвлечь роженицу разговором. В карте было написано: «Иваненко Надежда Федоровна».

— Надя, — всхлипнув по-детски, ответила роженица. Ей действительно едва исполнилось восемнадцать.

— Кого ждешь?

— Мальчика, — убежденно ответила Надя.

— Значит, будет тебе мальчик, — пообещала Валя и стала объяснять, как надо дышать и расслабляться.

По ее расчетам, оставалось еще минут тридцать. Родовая находилась рядом, но Валя решила на всякий случай прикатить из коридора каталку. Она наслушалась страшных историй о том, как ребенок по дороге в родовую выпадает на кафельный пол и расшибает голову. Так зачем рисковать? Ведь совсем не трудно отвезти роженицу на каталке, тем более ей самой идти тяжело.

Оксаны все не было. Выглянув в окно в коридоре, Валя увидела у освещенных ворот медсестру в одном халатике: та курила и весело болтала с охранниками.

Встав на подоконник, Валя крикнула в открытую форточку:

— Оксана! Ты что?!

— Ну иду, иду. — Оксана, не торопясь, покуривая на ходу, зашагала к больнице.

Вернувшись в палату, Валя решила на всякий случай посмотреть роженицу, которая уже просто захлебывалась криком. А посмотрев, тихо ойкнула.

— Давай-ка, Надюша, перебирайся на каталочку. Рожать поедем.

В этот момент вошла Оксана, румяная и улыбающаяся.

— Валь, ну ты чего? Еще часа полтора осталось по моим расчетам… — Она сладко зевнула и потянулась.

— Не знаю, как ты там рассчитывала, но уже головка врезалась. — Валя помогла роженице перелечь на каталку.

— Да? Ну ладно, — пожала плечами Оксана. — Рановато что-то. Слушай, а зачем ее с такими почестями, на каталке? Ишь, королева! Сама дойдет! Ну-ка давай, женщина, своими ножками, — скомандовала она, — и орать кончай.

— Ты, Оксаночка, лучше приготовь детский набор. Я сама ее довезу.

— Надо же, какие нежности! — фыркнула Оксана.

Родившийся через двадцать минут мальчик, пухлый, розовый, пописал прямо на Валин халат. Глядя на новорожденного и на его блаженно улыбающуюся восемнадцатилетнюю маму, Валя чуть не заплакала. Это был первый принятый ею, Валей Щербаковой, малыш, и все прошло отлично, как по учебнику.

До конца ночного дежурства оставался час.

— Валь, я пойду домой, ладно? — Оксана зевнула во весь рот. — Ты сама все сделаешь, запишешь. Не могу больше, засыпаю.

— Иди уж, — махнула рукой Валя.

Запеленатого, уснувшего наконец малыша она отнесла в палату для новорожденных, уложила в кроватку, постояла несколько минут, любуясь им. Малыш причмокивал и корчил смешные рожицы.

Остальные девять кроваток были пустыми. «Странно, — подумала Валя, — как мало сейчас рожают у нас в Лесногорске. Может, все в Москву едут?»

Она знала, что в этой больнице, в этом отделении, родилась она сама, и почти все ее знакомые, друзья, одноклассники, и те, кто помладше…

«Вот такого же малыша вчера ночью чуть не загубили, — тяжело вздохнула Валя, — наверное, хорошо, что здесь больше почти никто не рожает».

Дома она рухнула в постель и проспала до трех часов дня как убитая, а проснувшись и попив чаю, отправилась в магазин купить какой-нибудь еды к маминому приходу с работы.

Возле универсама Валя встретила своего старого знакомого Митю Круглова. Они выросли в одном дворе, учились в одной школе, только он двумя классами старше. Митя был отличником, не ругался матом, не пил портвейн по подъездам, не нюхал клей и прочую гадость на пустыре за школой. А сейчас вообще стал младшим лейтенантом милиции. Вале он очень нравился, она даже была влюблена в него немножко…

Он шел без формы, в куртке и джинсах, и вел на поводке свою старенькую овчарку Жанну.

— Привет, Валюш! Как дела? — улыбнулся он.

— Спасибо, хорошо. Представляешь, — вдруг неожиданно для себя выпалила Валя, — я сегодня первый раз в жизни сама роды приняла. Ночью.

— Поздравляю. И кто родился?

— Мальчик.

— У тебя сейчас что, практика?

— Да, в нашей больнице, в гинекологии.

— А ты вчера ночью случайно не дежурила?

— Дежурила. Я почти все время ночью.

— К вам женщину ночью на «скорой» привезли. Может, слышала? Полянская Елена Николаевна.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Валя.

— Она к нам в отделение рано утром пришла. Босиком, в больничной рубашке… Заявление такое странное написала. Я ее домой на машине отправил.

— Ох, Митенька, это очень неприятная история. — И Валя выложила ему все, что произошло прошлой ночью.

Митя слушал молча, не перебивая, потом спросил:

— Может, это просто случайность? Какая-нибудь ошибка медицинская? Не верится, что нарочно… Кому это надо и зачем?

— Вот и я все голову ломаю, — призналась Валя. — Кому и зачем?

* * *

— Если я тебя правильно понял, препарата у вас для меня до сих пор нет?

— Ну почему, есть. Это вопрос одного-двух дней.

— Прошло уже больше недели. Ты можешь мне объяснить, в чем проблема?

— Зачем тебе наши производственные тонкости?

— Ваши производственные тонкости мне и правда ни к чему. Мне нужен препарат. А у вас, говнюков, как я понял, все запасы проданы.

В общем, так. Даю тебе еще сутки, и то жирно будет.

Хозяин кабинета, пыхтя, поднял свое болезненно-толстое тело из глубокого кресла. Он был огромен и красен лицом. Фамилия Буряк ему удивительно подходила. Он посмотрел на собеседника сверху вниз.

— Что сидишь? Свободен.

Собеседник, седовласый рекламный красавец, ослепительно улыбнулся. Его звали Вейс. Собственно, это была его фамилия, но все знакомые называли его только так — Вейс, а те, кто знал его в уголовном мире, вообще считали это кличкой.

— Не волнуйся ты так. Ты бы заранее меня предупредил, а то сразу — вынь да положь! У нас же свои технологии, свои сроки, — пытался урезонить толстяка Буряка Вейс.

— Волноваться тебе надо! — выкрикнул Буряк неожиданно высоким фальцетом. — Не предупредили его, бедного! Будто ты не знал, что для меня всегда должен быть запас! Все. Выметайся!

— Нервный ты стал, однако…

Когда за Вейсом почти закрылась дверь, Буряк окликнул его:

— Эй, подожди. Извини, я вспылил.

— Ничего, бывает. Это ты меня извини, — пожал плечами седовласый красавец.

Когда он садился в машину, лицо его все еще было бледно.

— В Лесногорск, — сказал он шоферу и, закрыв глаза, откинулся на мягкую спинку сиденья.

Черный «БМВ» выехал за Кольцевую дорогу, мимо окна замелькали унылые мокрые перелески. Октябрь кончался, листья совсем облетели, было голо и сумрачно. Вейс смотрел на косые, почерневшие от ледяного дождя деревянные избы, серые панельные поселки городского типа. Вдоль шоссе еще кое-где неприятно лоснились кучи подмороженных арбузов, жалкие ошметки ушедшего давным-давно лета.

Он думал о том, как хорошо ехать мимо всего этого в чистой, теплой машине, слушать мягкую, успокаивающую композицию Луи Армстронга и знать, что не замараешь замшевых английских ботинок хлюпающей грязью, что не надо тебе под ледяным дождем ждать автобуса вместе с понурыми бабками, тетками, пьяными и матерящимися мужиками, а потом трястись в этом автобусе, в давке, нюхая испарения тел и слушая бесконечный унылый мат.

Да, у него возникла проблема, случился досадный сбой. Но это даже хорошо. Слишком гладко все шло три года. Отлаженный механизм работал сам и сбоев не давал. В таком тихом омуте обязательно заводятся хитрые черти. Чтобы они не заводились, не подтачивали всю конструкцию изнутри, нужны встряски. Хорошо, когда они такие легкие и неразрушительные, как теперешняя.

Буряк, конечно, подождет, и не сутки, а еще неделю. За это время сырье появится, можно будет заткнуть ему пасть. Но главное сейчас — продумать варианты новых источников самому, не сваливать эту головную боль на старушку Зотову. Ей теоретические построения не по зубам. Она — практик, исполнитель. А он, Вейс, теоретик, руководитель, мозг и сердце всего дела.

Но слегка припугнуть Зотову не мешает. Она и только она виновата в этой дурацкой истории со сбежавшей из больницы бабой. Она относится к беременным женщинам как к покорным, бессмысленным животным, которые слепо повинуются любому слову врача и не способны ничего предпринять самостоятельно. Вейс даже зауважал эту неизвестную женщину, решившуюся сбежать из больницы. Здорово она щелкнула по носу надменную Амалию Петровну. И поделом!

В голове мелькнула фраза, которую он с удовольствием скажет старухе, когда войдет: «Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем!»

* * *

— Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем! — произнес он, переступив порог, и добавил: — Пусть это будет для вас хорошим уроком.

Зотова рассказала ему все подробно, в лицах изложила свой разговор с капитаном Савченко. Она надеялась, что Вейс поймет: в случившемся нет ее вины. Наоборот, она сделала все, что могла. Единственное, о чем Амалия Петровна умолчала, — об увольнении Симакова. Зачем признаваться в еще одной своей ошибке? Зачем знать Вейсу, что она ввела в дело ненадежного человека?

— Трое ваших ребят уже столько времени гоняются по Москве за этой проклятой бабой. У них есть записная книжка, фотография, ключ от квартиры. Но они оказались полными идиотами, — закончила она свой рассказ, и Вейс заметил, что на словах «трое ваших ребят» она сделала особенное ударение.

— А, собственно, что мы будем делать с этой Полянской, когда ребята возьмут ее? — медленно произнес он после того, как Зотова замолчала. — Ведь у нее, как выяснилось, двадцать шесть недель, а для нас крайний срок — двадцать пять. Может ничего не получиться. — Он не спрашивал Амалию Петровну, а рассуждал вслух, но Зотова восприняла сказанное как вопрос и обрадовалась: он с ней советуется как с равной.

— Во-первых, все может получиться. Одна неделя такой уж большой роли не играет. Да и вообще, с точностью до недели срок можно определить далеко не всегда. Возможно, там именно двадцать пятая, мой человек в консультации, который делал УЗИ, — опытный врач. Во-вторых, я считаю, с этой бабой надо обязательно что-то делать. Ее в любом случае необходимо обезвредить. Она журналистка, у нее могут быть серьезные связи. Заявление в милицию она уже написала, может обратиться куда-нибудь еще.

— Ну и что? Пусть обращается! Мне кажется, Амалия Петровна, вы подменяете реальную проблему мифической. Реальная проблема — достать сырье. От кого вы его получите — от этой ли женщины, или от любой другой, меня не волнует. Что, на всю Москву и Московскую область единственная беременная на нужном сроке?

— Получилось так, что пока в нашем распоряжении оказалась одна-единственная. И она сбежала. Вы же не можете организовать охоту на всех беременных Москвы и Московской области! Просто не надо было пускать в производство весь резерв.

Неожиданно для себя Зотова заговорила так, как никогда себе не позволяла и не должна была позволять ни в коем случае…

* * *

Лена открыла дверь своим ключом, и навстречу ей с запоздалым лаем приковыляла старая такса Пиня. Пес пытался подпрыгнуть, чтобы лизнуть гостью, но не сумел и закрутился неуклюжим волчком, изо всех сил выражая свою собачью радость.

— Ну, здравствуй, Пинюша, здравствуй, мальчик! — Лена погладила таксу, пес лизнул ее руку.

От былой роскоши трехкомнатной васнецовской квартиры не осталось и следа. Ремонт здесь в последний раз делали лет двадцать назад. Обои кое-где отставали от стен, штукатурка на потолке облупилась. На кухне еще стоял старинный, прошлого века, красавец буфет, но вся остальная мебель была образца шестидесятых — тонконогая, шаткая, геометрически безобразная.

После смерти мужа у Зои Генриховны появилась странная страсть — продавать все более или менее ценное, что есть в доме. Она относила в скупку старинное столовое серебро, фарфор, картины, драгоценные украшения. И все это уходило за бесценок.

Сначала Лена пыталась как-то остановить тетушку. Она зарабатывала вполне достаточно, чтобы прокормить и себя, и старушку. Да и пенсия у Зои Генриховны была не такая уж маленькая.

Но ярая коммунистка продавала вещи из принципа. «Надо избавляться от всего этого пошлого мещанства!» — восклицала она. И тут Лена была бессильна.

А уж когда тетя отнесла в скупку обручальные кольца, свое и покойного мужа, Лене стало не по себе. Она стала подозревать, что у тетушки действительно что-то не в порядке с психикой. Если у человека дурной характер, который к старости становится все хуже и хуже, то очень сложно поймать момент, когда он перерастает в душевную болезнь…

Зои Генриховны дома не было. Лена сняла сапоги, прошла на кухню к телефону и набрала номер, только что переписанный у Гоши. Ей повезло. Кротов оказался на месте и сам взял трубку.

— Сергей Сергеевич, здравствуйте. Моя фамилия Полянская. Я работаю в журнале «Смарт». Ваш телефон мне дал Егор Галицын.

— Вы хотите взять у меня интервью? — спросил мягкий, низкий голос.

— Нет. Мне необходимо с вами посоветоваться по личному делу. В общем, даже не совсем личному. Очень срочно.

В прихожей раздались голоса и лай Пини. Один голос принадлежал Зое Генриховне, два других — молодым, сильно поддатым мужичкам. Лена напряглась, и ее собеседник это почувствовал, не стал задавать лишних вопросов, а назначил встречу на сегодня.

Едва Лена успела положить трубку, в кухню влетела тетушка. За ее спиной маячили две испитые веселые рожи.

— Здравствуй, детка, — Зоя Генриховна подставила для поцелуя сухую холодную щеку, — рада тебя видеть. Наконец нашла покупателей. Как хорошо будет без старого дурака, — она шлепнула ладонью по дубовому боку буфета. — Сразу просторно станет на кухне, светло! Ненавижу все эти бордюрчики, завитушки, стеклышки цветные. Так и веет пошлостью.

Лена с грустью наблюдала, как два алкаша, пыжась и краснея, пытаются сдвинуть с места одну из любимых вещей ее детства.

Когда Лена была маленькая и гостила у тети, этот буфет казался ей сказочным замком. За дверцами стояли чашки и банки. Цветные стекла делали их странными, таинственными, похожими на чудовищ, драконов, принцесс и принцев. Она могла часами сидеть на кухне и разглядывать сквозь стекла обитателей буфета, придумывая про них разные истории.

— Тетя Зоя, давай я его лучше к себе заберу!

— Нет, — тетушка была неумолима. — Пусть катится вон! Нечего пыль собирать. Куда ты его поставишь?

— Найду место, это не проблема. Жалко, ведь последняя старинная вещь.

— Вот именно! Нечего жалеть вещи. Они только место занимают и отвлекают от главного.

«От чего — главного?» — хотела спросить Лена, но промолчала. Разговор стал раздражать тетушку, а ссориться с ней Лена не любила.

— Тетя Зоя, я поживу у тебя пару дней. В квартире напротив полы лаком покрыли, у меня от этого запаха голова болит, спать не могу.

— Конечно, детка, живи сколько хочешь, — рассеянно ответила тетушка. Ее внимание уже полностью переключилось на пыхтящих мужичков.

— Что же вы, товарищи грузчики, мало каши ели — даже с места сдвинуть не можете! — произнесла она своим партийным голосом.

— Не можем, бабуль, никак не можем. Вещь старинная, добротная, из цельного дуба. Давай уж завтра утречком, еще ребят приведем. Здесь человека четыре надо, не меньше. Он ведь, подлец, в лифт не влезет, а по лестнице волочь — пупок надорвешь, вдвоем-то.

— Вот народ! — укоризненно покачала головой Зоя Генриховна. — Совсем разучились работать при вашей демократии. Все, товарищи грузчики, до завтра свободны, — распорядилась она.

— Ну, бабуля, а на поллитру?

— На какую такую поллитру? — прищурилась Зоя Генриховна. — За что же это вам давать? Не заработали!

— Идемте, я вас провожу, — кивнула Лена возмущенным грузчикам.

В прихожей она достала из сумочки пятьдесят тысяч.

— Ребята, — сказала она тихо, — не надо завтра приходить. Мы буфет продавать не будем.

— Вот и правильно, — пряча полтинник, заулыбался тот, что потрезвее, — вещь-то хорошая, старинная, а уйдет за гроши. Мы ж заметили, бабулька-то у вас… — Он присвистнул и выразительно покрутил пальцем у виска.

Когда Лена вернулась на кухню, Зоя Генриховна читала газету «Завтра» и что-то подчеркивала красным карандашом, ставила восклицательные и вопросительные знаки на полях, при этом посасывая карамельку.

— На буфетные деньги, — сообщила она, не глядя на Лену, — куплю кроватку и коляску твоему байстрюку. Еще на пеленки останется. И не спорь со мной!

— Я не спорю, — вздохнула Лена. — Откуда у тебя слова такие — байстрюк! Скажи еще — бастард.

— Я еще не то скажу, — пообещала тетушка, — пороть тебя некому. Принесла в подоле — и глазом не моргнет.

— Тетя, мне тридцать пять лет. В каком подоле?

— В таком. И чтобы родила мне мальчика. Поняла? — Это было сказано таким командным тоном, что Лена не выдержала и засмеялась.

— Что смеешься? Мальчика можно в военное училище отдать и жить спокойно — там ему с пути сбиться не дадут. А девчонку куда отдашь? Только замуж. А вырастет такая, как ты, демократка, принесет в подоле, тогда будешь знать!