Многоликое зло

Питер Джеймс, 2014

По воле автора мы встречаемся с его теперь уже легендарным героем Роем Грейсом в то время, когда тот приступает к самому первому своему расследованию. Предстоит выяснить, кто похитил из особняка пожилой семейной пары собрание антикварных изделий из серебра и еще более ценную коллекцию марок. У молодого следователя пока мало опыта, но ему не потребуется много времени, чтобы изобличить хитроумного преступника. В книге немало запутанных, а порой и леденящих кровь историй. Зло в самых разных его проявлениях и расплата порой совсем неожиданная…

Смерть в урочный час

Последний час перед рассветом кажется самым безжизненным. Таинственное, безмолвное время, когда воздух наполнен едва уловимой неподвижностью; ночь уже окончена, а новый день еще не наступил. В этот час сопротивляемость человека находится на самом низком уровне, именно в это время чаще всего умирающие, измотанные долгой борьбой за жизнь, не сумев удержаться на якоре, уплывают по реке забвения в спокойную ночь.

Сандра держала маму за руку, ладошка была не больше, чем у ребенка, мягкая, хрупкая, морщинистая.

Она старалась представить, что все еще чувствует пульс, но это было лишь биение ее собственного сердца.

Слеза катилась по ее щеке, ее догоняла новая, а она погружалась все дальше в прошлое, вспоминая только хорошие моменты. В детство, когда была маленькая и слабая, а мама большая и сильная. И думала, как несправедливо время, безжалостно и неумолимо, как старые дедушкины часы с маятником. Сильная. Да, она тоже была сильной последние несколько месяцев, когда кормила маму с ложки, старательно соблюдая все более строгую диету. Прошлым вечером на ужин мама съела желе из ананаса и выпила стакан молока. Ровно в семь часов.

Часы молчали; казалось, последний раз она слышала их бой очень давно.

Она посмотрела на наручные часы. Прошел уже целый час. Еще один час растворился в прошедшей ночи, а британское летнее время вело мир вперед. Совсем недавно было три часа, и вот уже четыре. Недавно мама была жива, и вот ее уже нет.

Внезапно и очень неожиданно жизнь замедлила ход. Никакой спешки. Сандра вцепилась в эту мысль, ставшую единственным утешением в горе. Не нужно спешить.

Она может сидеть здесь еще несколько часов, если захочет. Конечно, надо вызвать врача и — ее передернуло — похоронного агента.

Ей следует получить свидетельство о смерти. Непременно придет викарий. Будут звонить родственники. Огласят завещание. Она вспомнила всю процедуру, проходившую шесть лет назад, когда умер любимый папа.

Погрузившись в свои мысли, она жалобно посмотрела на недвижимое тело матери.

Это была одна из любимых шуток Тони. Он говорил, что только так отец сможет скрыться от мамы. Если он просто уйдет, она отыщет его, вернет домой и строго спросит, указывая на часы, понимает ли он, который сейчас час.

Да, мама была непростым человеком, тираном, постоянно следящим за временем, эгоистичной, капризной, не принимающей никакие доводы, а в последние годы и вовсе злобным параноиком.

Билл, брат Сандры, эмигрировал в Австралию. Сбежал, как утверждал Тони. А сестра Марион отправилась в Америку; тоже сбежала, по словам Тони. Обязанность заботиться о маме осталась ей.

Тони всегда критиковал ее за это, предупреждал, что она слишком слаба, чтобы справиться с мамой. Она позволила пожилой женщине эксплуатировать себя, полностью подавить, заставить быть дома, рядом постоянно, и в результате Сандра упустила момент, когда могла родить детей. И это было сделано не из-за любви, утверждал Тони, а из страха. Он был прав. Мама ненавидела Тони, который увел от нее Сандру, ненавидела за то, что он не позволил ей жить с ними, исключением стали лишь два последних года.

Сандра сидела, сжимая безжизненную руку матери, и понимала, что наконец она свободна, впервые в жизни. Ей больше не нужно ставить будильник на шесть пятнадцать, чтобы приготовить чай и принести его маме в постель ровно в шесть тридцать — так всегда делал отец. Ей не придется подавать завтрак ровно в семь пятнадцать, а потом к восьми готовить ванну. Не нужно мысленно заводить внутренний будильник, чтобы звонить маме каждый час, когда уходила из дома, и выслушивать оскорбления, если позвонила чуть позже или задержалась и пришла позже обещанного, не в урочное время подала ужин или теплое молоко, которое полагалось пить ровно в одиннадцать.

Сандра перебирала пальцы матери, со смешанным чувством неохоты и воодушевления впуская в себя свободу, затем положила ее костлявую руку рядом с телом. Выключив свет и закрыв за собой дверь, она прошла в свою спальню. Устало опустилась на кровать и вытянулась рядом с крепко спящим Тони.

Не стоит его будить. Дела могут подождать. Несколько часов сна помогут ей набраться сил перед приготовлениями, которые ждут ее впереди: выбор гроба, музыки, составление текста для некролога в газетах.

Она лежала неподвижно, вымотанная многими неделями ночных дежурств, глаза ее были еще влажными, а сердце сжималось от горя.

Она спала урывками, прислушивалась, не бьют ли часы деда, но услышала лишь предрассветную мелодию. Наконец она встала, накинула халат, закрыла за собой дверь и остановилась на лестничной площадке. Тени цвета битума окружали ее со всех сторон. Сандра смотрела на дверь комнаты матери, и горло начало медленно сжиматься. Она должна была слышать отсюда бой часов, но тишину не нарушал ни один звук. Озадаченная, она спустилась в холл. Стрелки часов замерли, по-прежнему показывая три часа. Они остановились. Сандра глянула на наручные часы — шесть сорок пять.

На душе появилась тяжесть. Три часа. Теперь она вспомнила; вернулась в прошлое. Она вспомнила то, о чем горе заставило ее забыть. Три часа. Сандра еще раз посмотрела на часы. Возможно, это будет важно для врача: мама умерла ровно в три часа ночи.

Внутри разливался пугающий холод. Часы подарила им на свадьбу мама. Слишком строгие, казенные, громоздкие, они заполняли собой все маленькое пространство холла и смотрели на нее каждый раз, когда она входила в дом, словно желая упрекнуть за несвоевременный звонок или вовсе за забывчивость.

Тони их не любил, но в те далекие дни еще пытался завоевать расположение мамы, потому часы заняли почетное место. Он любил шутить, что им необязательно иметь в доме портрет ее матери, часы являются почти точной ее копией.

Сандра повернула в кухню. Стоило переступить порог, как в лицо ударил холодный воздух, вызвавший дрожь во всем теле. Пораженная, она огляделась и увидела, что дверь морозильной камеры распахнута. Тусклый дневной свет сочился сквозь серые жалюзи, единственным слышимым звуком был шум холодильника. Когда она потянулась к выключателю, что-то пронеслось мимо, шелестя тканью. Сандра застыла, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. В комнате стояла мама. Она была в розовом халате и смотрела сурово, постукивая по часам на руке.

— Где мой чай? Что ты за дочь, если забываешь принести умирающей матери чашку чаю?

— М-м-мама! — запинаясь, произнесла Сандра. — Ты… ты умерла… умерла… ты…

В помещении становилось все холоднее, свет медленно тускнел.

Образ матери оставался четким, даже более живым, чем прежде. Замешательство сменилось облегчением.

— Мамочка… ты в порядке? Я… я… — Голос сорвался, и она замолчала. Глаза подтверждали, что мама стоит напротив, но мозг кричал, что это невозможно. Всего несколько часов назад у мамы не билось сердце, тело было холодным, появились признаки окоченения.

— Вы с Тони не можете дождаться, когда я уйду, хотите от меня избавиться, верно?

— Мамочка, э-это не так. Нет… я…

Мама сделала шаг к ней и подняла руку.

— Стерва! Шлюха! Проститутка! — Ладонь мелькнула в воздухе, Сандра вскрикнула и отступила.

— С кем ты разговариваешь?

Она медленно повернулась. В дверном проеме стоял Тони, смотрел на нее сонными глазами и плотнее заворачивался в махровый халат. Сандра повернулась к матери, но фигура исчезла. Сердце зашлось, и она, открыв рот, сделал несколько глотков воздуха.

— Мамочка, — пробормотала она. — Я… я…

Обойдя его, она бросилась вверх по лестнице и распахнула дверь гостевой комнаты.

Мать лежала в той же позе, в какой она оставила ее. Осторожно, едва дыша, Сандра подошла и коснулась щеки. Она была холодной, как оштукатуренная стена. Глаза закрыты, на губах ухмылка, словно и мертвую ее веселила какая-то предсмертная шутка.

Дрожа от страха и смятения, Сандра повернулась и прижалась к Тони, вошедшему следом. Он нежно обнял ее, и она разрыдалась, уткнувшись в теплое махровое плечо.

— Уже холодная, — тихо и довольно равнодушно заметил Тони. — Должно быть, умерла во сне.

На следующее утро Сандра села в постели с широко распахнутыми глазами.

Часы на тумбочке показывали шесть пятнадцать. Пятнадцать минут!

Она поспешила спуститься вниз. Пока закипала вода, она насыпала заварку в чайник, поставила на поднос мамину чашку с блюдцем.

Налив кипяток в чайник, замерла.

Черт возьми, что она делает?

Мама лежит в морге, похороны назначены на вторник.

Разозлившись на себя, Сандра вылила содержимое чайника в раковину, прошла через холл, бросив взгляд на показывающие три часы, и вернулась в кровать. Прижавшись к Тони, она проникла под его пижаму и принялась возбуждать. Через несколько минут она оседлала его, и они страстно и бурно занялись любовью.

— Ты свободна, — сказал Тони, когда они впервые нежились субботним утром в постели. — Теперь ты принадлежишь самой себе, мы принадлежим сами себе. Можем поехать отдыхать. Избавиться от этих проклятых часов.

— Сегодня придет мастер, чтобы их починить, — напомнила Сандра.

— Бог мой, зачем тратить на это деньги? Давай лучше продадим их на каком-нибудь аукционе.

— Сначала надо починить. Я не могу оставить их такими.

— С механизмом все в порядке, миссис Эллис. Я все тщательно почистил; возможно, они остановились из-за пыли.

Сандра заплатила мастеру и поблагодарила его. Провожая его к двери, она решилась спросить:

— Возможно, вы знаете, кто мог бы пожелать их купить?

— Э-э… — задумчиво протянул мужчина. — Что ж, вещь вполне достойная. Спросите Атертона с Льюис-Хай-стрит.

Сандра закрыла дверь и удивленно повернулась, услышав, что ход часов возобновился. На ее глазах минутная стрелка рванула вперед и остановилась на одиннадцати минутах третьего.

Тони отправился играть в гольф и должен был вернуться ближе к вечеру.

Сандра решила, что ей необходимо продать часы и заняться этим немедленно. Чем раньше часы исчезнут из дома, тем лучше. Возможно, она проявляла непочтение, желая избавиться от них до похорон, но это уже не важно.

Тони вернулся домой около пяти и был удивлен, не увидев «тойоты» Сандры у дома. Войдя в холл, он обратил внимание, что часы ее деда по-прежнему показывают три и не издают ни звука. Странно, подумал он. Ведь Сандра говорила, что мастер придет в полдень. Из кухни доносился шум. Это Сандра.

— Привет, любимая, — сказал он, входя. — А я решил, что тебя нет.

На столе он увидел поднос с чаем.

— Мамочка ждет чай, — сказала она. — Пришлось вернуться.

Тони искоса посмотрел на нее:

— Твоя мама умерла. А где машина?

Звонок в дверь раздался прежде, чем она успела ответить. Сандра продолжала заниматься чаем, будто не слышала ни вопроса, ни звонка.

Тони открыл дверь. Перед ним стояли двое полицейских со скорбными лицами, держа фуражки в руках.

— Мистер Энтони Эллис? — спросил один. Голос его слегка дрожал.

— Да, — кивнул Тони.

— С вашей женой несчастье, сэр. Ее сбила машина, когда она переходила Льюис-Хай-стрит. Ее повезли в клинику Роял-Суссекс-Кантри, но по дороге она скончалась.

Тони покачал головой:

— Тут, верно, какая-то ошибка — моя жена дома. Входите и посмотрите на нее сами.

Он провел их в кухню.

— Сандра, ты ни за что не догадаешься… — Он замолчал на полуслове. В кухне никого не было. И подноса на столе не было.

Тони побежал наверх, выкрикивая имя жены, но слышал только тишину. Он медленно спустился по лестнице.

— К-к-когда… это случилось?

— Совсем недавно, сэр, — ответил ему второй полицейский и как-то странно посмотрел на часы деда. — Часа в три, сэр.