Синдром Деточкина

Петр Ингвин, 2016

Герой решил главную проблему современности: как сделать закон справедливым, а справедливость законной. История из современной жизни, цикл «Игрывыгры. Авантюрный роман». Самостоятельный сюжет с уже известными по «Всемуко Путенабо», «Игрывыграм» и «Такой разной правде» героями. Каждую книгу цикла можно читать отдельно и начинать с любой. Автор обложки: Ингви Петрин.

Самая большая ложь — это неверно понятая правда. (Велемир Джеймс)

Мы потеряли прилагательные. Прощай, прелестная женщина, красивая одежда, вкусная еда… Остались — женщина, одежда, еда. И чтобы добыть их, вскоре понадобится дубина, камень, топор… Существительные без прилагательных — дубина, камень, топор. А за ними последнее существительное — кровь. (Вадим Жук «О прилагательных»)

Часть первая. Диагноз

1

Когда вот так, как сегодня, по-летнему тепло и солнечно, кажется, что на улицы после зимней спячки выползли погреться все машины города. Паралич вечернего часа пик миновал, а до следующего жить да жить. Дорога не стояла, пусть как-нибудь, но все ехали. Все было хорошо. Но долго, как известно, хорошо не бывает. Отчаянно машущий рукой клиент привлек внимание таксиста, желтый автомобиль из левого ряда резко переместился вправо, в узкое пространство между двумя другими, и…

Визг тормозов, ругань из всей цепочки машин, едва избежавших аварии, мат в сторону такси, что не удосужилось мигнуть сигналом поворота… У меня дистанция была достаточной, я успел затормозить вовремя. Ближайший к нарушителю спокойствия водитель едва вывернул, чтобы не получить желтым задом в крыло, и своим маневром чуть не сбил собиравшихся перебежать дорогу детей. Еще полметра, и — «сушите сухари».

Нервишки у народа ныне ни к черту. Перепуганные детки — в стороны, таксюк — в позицию «не тронь дерьмо — вонять не будет», а едва не ставший убийцей водила вклинился своей «Ладой» перед передним бампером наглого зеленоглазого чудовища. Из-под сиденья «Лады» вынырнул заготовленный для подобных случаев молоток — идеальное оружие, поскольку с точки зрения закона оружием не является.

— Поворотником пользоваться не учили? — Разъяренный водитель «Лады» замахнулся молотком. — Папа с мамой насчет хороших манер не рассказывали?

Рука таксиста потянулась под сиденье за монтировкой, губы скривились в виноватой улыбке:

— Прости, брат. К клиенту торопился.

На обочине топтался ошарашенный поворотом событий мужичок, чуть в стороне ждала его беременная жена. При виде живописной парочки желание бить морды испарилось.

— Ей спасибо скажи. — Молоток указал на женщину, а его носитель в бешенстве вернулся к своей машине.

В какой-то момент взгляд водителя скользнул по мне, остановившемуся невдалеке. Я дружески улыбался, а в голове стучало: «Наш? Не наш?» Лицо незнакомое, но у нас сейчас много новеньких. Приходят каждый день, а в условиях, когда восстанавливать справедливость приходится не совсем законными методами, само собой, не все знают всех. Так и должно быть.

Такси увезло испуганную парочку, радуясь, что не дошло до рукоприкладства. Впрочем, не в первый раз, не в последний, а если бы дошло — подоспели бы вызванные друзья-таксисты, и тогда…

Все как обычно, схема отработана до мелочей.

Вернув молоток под сиденье, мужчина остановился, пристально глядя в мою сторону, его ладонь вновь чуть не потянулась за инструментом — чужое любопытство раздражает, когда переходит в разряд вызывающего.

— Привет. — Я шагнул навстречу, пальцы протянутой для пожатия руки совершили неуловимый для посторонних жест.

Знак принадлежности.

Жест был проигнорирован, мужчина настороженно пожал протянутую ладонь.

— Так ты не из наших… — разочарованно протянул я.

Меня смерил испытующий взгляд:

— Из кого из ваших?

— Ты… Прошу прощения, можно на «ты»?

— Нужно.

— Я видел, что произошло. Ты остановился, чтобы наказать нарушителя?

— Именно.

— Значит, из наших, — весело констатировал я. — Только пока не знаешь об этом.

— Пояснишь?

Я оглянулся по сторонам. За стальным забором зеленел парк, арка входа находилась неподалеку.

— Прогуляемся, поговорим?

— Я с женой, — мужчина указал на «Ладу», где на правом сиденье вот уже пару минут не понимала, что происходит, и, соответственно, волновалась красивая молодая женщина. — Ничего, если Нина составит нам компанию?

Я не возражал.

2

Прошу прощения, что забежал вперед в истории, которая дважды перевернула мир в моей голове. Для понимания дальнейшего надо бы рассказать, кто я и как сюда попал. Позвольте представиться: Алекс Акимов, возраст — самый деятельный, под тридцать, то есть мужчина в самом соку. О внешности и в нужной мере накачанной фигуре можно без ложной скромности сказать, что выгляжу как герой ваших мальчишеских (то есть, так, как вы, наверняка, представляли идеального себя) или девичьих (образ второй половинки) грез (нужное оставить). Не пью, не курю, на природные, химические и ай-тишные наркотики не подсажен. На недоуменный вопрос интересующихся, чем же в таком случае занимаюсь в свободное время, отвечаю: я — решатель проблем. Любых. От незначительных, вроде снятия с дерева забравшегося котенка, до глобально-мировых. В общем, если надо зазнавшегося соседа за сдвинутый забор пожурить, чтобы вразумился, или в тысячах мозгов извилины в другую сторону завернуть — это ко мне. Условие одно: чтобы дело было правое. Извините, но иначе никак.

За несколько минут до вышеприведенной встречи я всматривался в набранный на планшете судьбоносный текст, над которым бился не первый день:

«Бог сотворил мир как нечто правильное, логичное, совершенное. Люцифер изменил мир, подарив людям сомнения. Моисей упорядочил разворошенный улей мира, сообщив ему заповеди и установив правила. Иисус взошел на крест, чтобы спасти людей от самих себя, научить любить ближнего и тем исправить испортившийся мир. В последующие века правила постоянно менялись, люди кидались из крайности в крайность, искали свободы и удовольствий. В результате мир снова испортился.

Меня зовут Алекс, и я знаю, как изменить мир к лучшему».

Получалось неплохо. Нескромно, даже заносчиво, немного напыщенно и с примесью самолюбования. Ничего не поделать, дело обстояло именно так, я не солгал ни в единой букве. Я действительно знаю. Мало того, я действую. Это отличает меня от других, которые тоже знают, но покой и свободу ценят дороже.

Не подумайте, что я экстремист. Мне не нужны потрясения. Я боюсь революций и ненавижу войны, особенно — гражданские, проливающие кровь из-за несходства живущих в наших головах «тараканов». Я считаю всех людей равными, независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания. Тогда, спросите вы, в чем идея пропагандируемых мной изменений? Смешно и грустно, если такой вопрос возникает. Я же все сказал выше. «Моисей снова упорядочил… Иисус пришел восстановить статус-кво… Магомет вновь принес в мир подзабытую мысль, что гнилое отрубают, а праведное чтят…» Другими словами: если в мире существуют законы, они должны исполняться. А кто трактует их исключительно в свою пользу, тому не место среди законопослушных граждан.

Ново? Неожиданно? К сожалению, ни то, ни другое. Затерто и банально, как древний кувшин, откуда не сумели вызвать джинна. Все по очереди терли-терли и отступились. А я — не отступлюсь.

Выйдя из кафе, где встречался с представителями движения «хрюнек» (о них чуть позже), я бухнулся в кресло служебного автомобиля, поскольку мой стальной коняга недавно пал под ударами судьбы, произведенными битами малолетних варваров. Мысли погрузились в набивавшийся на планшете текст.

Дзинь-дзинь! — позвал карман. Так всегда. В самый неподходящий момент, когда думаю о глобальном, эта доставучая дзинькалка возвращает из счастливого благоустроенного будущего в унылое настоящее.

Игнорировать нельзя — на экране высветился наш великолепный Борис Борисович, многоуважаемый шеф. Возможно, лучший шеф в мире, если бы не кое-какие мелочи. Но кто из нас полностью белый и пушистый, особенно, если сидеть по шею в грязи?

— Здорово, Алекс. Жанну не видел? Дома ее нет, телефон не отвечает, запасной тоже. Личное авто стоит в гараже, а без него она только по специальным поручениям выезжает.

— Вот, наверное, и…

— В последнее время не было ничего специального.

Что же, мне теперь еще и чужих секретарш разыскивать (даже если эта конкретная представляет интерес для меня)?

Но. От нечего делать шеф не звонит, а поскольку с очевидной мелочью обратился ко мне — значит, далеко не мелочь, и всесильному Борису Борисовичу действительно требуется помощь. Нечасто такое случается, совсем нечасто.

— В родительском доме смотрели? — спросил я.

Нужно же поддержать реноме умелого сотрудника, который отрабатывает до невозможности завидную зарплату. Хотя я знал, что после гибели родителей особняк выставлен на продажу и Жанна старается там не появляться… без повода.

Но вдруг? Эта девушка — такой фрукт, что среди зимы бананом на обледенелой ветке березы повиснет и всем докажет, что так и должно быть. Она неожиданна и непредсказуема настолько, что не удивлюсь, если найдет упомянутый повод в обход меня и шефа.

Но — ее машина осталась в гараже, а в чужих Жанна передвигаться не любит — то ли из банальной осторожности, то ли из соображений свободолюбия и чрезмерной постоянно демонстрируемой самостоятельности.

Борисыч прокашлялся.

— Смотрели. Тоже нет.

Плохо дело. В то же время, если непоседливая девчонка не хочет, чтобы ее нашли… Нужно ли, в таком случае, искать?

3

Жанна. Симпатичная стервочка, однажды чуть не лишившаяся сумочки с ценностями, когда грабитель толкнул ее в грязь у моего подъезда и почти сбежал с добычей. Сумочку спасли отработанные до автоматизма рефлексы вашего покорного слуги. С моего разрешения очаровательная чертовка воспользовалась ванной. Хорошо, что управилась до возвращения жены — не знаю, как бы я объяснял присутствие посторонней дамы, если бы супруга пришла раньше. Впрочем, даже без таких встрясок мой брак рухнул, не пережив последующих событий. Так волею судьбы мы познакомились с Жанной — формально секретаршей, а на деле правой рукой Бориса Борисовича. Вскоре она свела с ним меня, молодого специалиста широкого профиля. Беременный идеями мирового масштаба, я в то время ничего сколько-нибудь дельного из себя не представлял. Борисыч возглавлял фирму, в которой, по его инициативе, с недавних пор я руководил одним из главных направлений. Как мое невероятное направление, так и вся фирма были непросты. Мы не торговали шмотьем или продуктами. Не строили и не ломали. Мы помогали восстанавливать справедливость.

Да, мои идеи упали на благодатную почву. В лице Борисыча (шеф, Борис Борисович, Борисыч и просто Сыч — как только его не называли) я получил одновременно спонсора и соратника. Теперь весь мир готов был пасть к нашим ногам.

Все это промелькнуло в голове за долю секунды, а губы сами произнесли интересовавший шефа ответ:

— Насколько я знаю Жанну, если она не хочет, чтобы нашли, ее никто не найдет.

У меня в душе всколыхнулось нечто первобытно-пещерное, ревнивое. Все говорило о том, что шефа и секретаршу связывала не только работа. Не мне им мораль читать, у самого рыльце в пушку, но себя корить особо не за что — Борисыч и Жанна оба свободны, а что не афишировали возможные отношения, при этом позволяя себе многое параллельно — извините, это их жизнь, их выбор, их договор. А еще, видимо, оба не хотели, чтоб злые языки принижали реально существовавшие заслуги Жанны, ставя ее положение в зависимость от отношений с начальством. Завистников хватало даже в нашей серьезной организации. Прошу прощения, но я сам такой, несмотря на то, что борюсь, как могу. Борисыч и без того всем как кол в одном месте, а еще такую умницу-красавицу при себе держит. Еще бы не завидовать.

— Когда видел ее последний раз?

— У вас на совещании, вчера, подавала кофе. — Ой, как не хотелось говорить больше. — А что?

— У нее проблемы.

— Большие?

Интересно, звонок и сообщение о проблемах — это намек, что у моей группы появится новый объем работы… или он догадался? Или не просто предполагает, а знает?!

Если знает — где же я прокололся? Или — Жанна?!..

— Связалась не с тем, с кем нужно.

Вот же ж, цитируя единственного в своем роде Льва Николаевича, едондер пуп. Сейчас прогремят решающие слова, и за мою жизнь никто не даст ломаного гроша.

— Эти ребята… В общем, они не те, с кем должна иметь дела секретарша уважаемого человека. Нужно принять меры.

Уф. Не забыть рубашку сменить, что-то слишком липнет на спине и под мышками.

Всего лишь взаимные разборки.

А нечего выбирать в любовницы девчонок в два раза моложе. С чувством, будто второй раз родился, я сказал:

— Думаю, это ее личное дело, она у нас девочка большая, сама умеет решать проблемы. И делает это так, что всерьез подумываю взять пару уроков.

Сказал, и полегчало. Не хватало в чужие отношения лезть, чью-то сторону занимать. В таких делах никто не советчик и не союзник, а уж я — особенно.

Но про «этих ребят» не забуду. Очень важная для меня информация. Несмотря на то, что нас с Жанной ничего серьезного не связывает. Как она думает. Потому что я не умею относиться к такому несерьезно.

— Если она соблаговолит провести мастер-класс, я тоже запишусь, но сейчас имеется в виду, что совершена ошибка, Жанна переоценила свои силы. В общем, когда увидишь ее…

— Понял. Увижу — сразу скажу, что ее ищут.

— Нет, ничего не говори. Набирай меня и диктуй ее местонахождение.

— Как скажете.

Все же — не обо мне. Но тогда… все правильно, и я целиком на его стороне.

Бедовую головушку Жанны я знал прекрасно. Если по живости натуры она действительно вляпалась во что-то опасное, что однажды, честно говоря, просто обязано было произойти… Шеф прав, лучше перестраховаться.

— Сообщу обязательно, — подтвердил я.

И не обманывал. Хотя Жанна и занимала некое приятное место в моей жизни, шеф был для меня всем. Не просто начальником. Даже не отцом. Богом!

Именно, не шучу. Таких, как он, я не встречал раньше и вряд ли встречу в будущем. Мой шеф — это нечто. Начнем с того, что он вытащил меня из тюрьмы, где гнить бы долгие годы за убийство насильника. Суд счел, что смерть подонка на месте преступления — это чрезмерно. Усугубило положение мое заявление, что сделал я это сознательно, что хотел убить такую мразь — и убил.

Пока я сидел в следственном изоляторе, моя жена, из-за которой все случилось, развелась со мной, продала квартиру и уехала. Я мог остаться один со своими проблемами, если бы не Борисыч. Он понимал, что зло должно быть наказано любым путем, а справедливость — это не мнение ребят в мантиях, а то, из-за чего болит душа, и желание чего не дает нам перестать быть людьми.

Маленький тест: Виталий Калоев, который убил авиадиспетчера, ушедшего от ответственности убийцу своих детей — герой или преступник? От ответа зависит, будет ли вам интересно дальнейшее, или лучше сохранить нервы.

Борисыч не пожалел ни денег, ни времени, задействовал все связи, и вот я перед вами — живой, здоровый и свободный. Правда, с Дамокловым мечом условного срока, но что это значит по сравнению с обретенной волей?

— У меня к тебе просьба. — Голос собеседника чуточку изменился. — Слышал про Арбитра?

Я слышал. Парнишка с этой «погремухой» тоже подвизался под крылышком Борисыча. Арбитр расстрелял утром трех недоносков, по чьему-то наущению громивших одно из производств, а оно принадлежало нашей конторе. Слов они не поняли, на попытку решить вопрос миром ответили взятием заложниц из обслуживающего персонала.

— Сделаешь ему алиби? — продолжил шеф.

Повисла тягостная пауза, причину которой он должен был понимать.

С моей точки зрения, любой преступник — преступник. Любой. Кроме человека, который убил преступника. Ну, вы понимаете. Я ведь только что рассказал о своем случае и его мотивах: человек, решивший, что он выше других и покусившийся на их жизнь или имущество, перестает быть с ними равным и потому не достоин жизни.

Но если заведомый преступник, чьи преступления мне досконально известны, совершает благое дело, очистив мир от других преступников — хорошо это или плохо? Спросим по-другому: преступление это или нет?

Я нехотя произнес:

— Подумаю, что можно сделать.

— Отлично. Я знаю, твои алиби несокрушимы.

Борисыч отключился.

Планшет на руле еще светился поставленной задачей, но мозги уже переключились. Ладно, на сегодня хватит работы и логических задачек, пора домой, в родную квартирку, после моего возвращения из недр темного мира тоже предоставленную шефом. Причем не во временное пользование — в собственность! И как, чертяка, предоставил! Но… молчу. Об этом, с вашего разрешения, как-нибудь позже.

Такой подарок сделал мне Борисыч. Такой у меня шеф. И если он считает, что именно я должен заняться скользким и неприятным делом Арбитра, я займусь. Завтра.

Касание кнопки зажигания, урчание проснувшегося дракона под капотом… Я нажал на педаль акселератора. Невзрачный с виду полноприводный седанчик, в котором скрывался умело втиснутый табун, пустился вскачь по знакомым ухабам и направлениям. Ннно-о-о, родимый, вперед к светлому будущему, которое я ежедневно творю вот этими, впившимися в руль, привыкшими и к гантелям, и к клавиатуре натренированными руками. Своими руками. Так, как дай Бог каждому.

4

Едва я выехал на проспект — стал свидетелем вышеописанной сценки и участником последовавших за ней событий. Итак, мы с водителем подрезанного автомобиля решили прогуляться и поговорить. Мужчина помог супруге выйти из машины, они шагнули в мою сторону. Золотоволосая спутница водителя очаровательно щурилась, но темных очков не надела, за что получила от меня огромное внутреннее спасибо. Потому что ее искренние глаза намного больше располагали к доверию и красноречию, чем отвратительная стеклянная стена из темноты и пустоты за ней.

— Алекс, — назвался я и протянул визитку.

Визитка была простейшей — имя, фамилия, телефон и никаких сведений о должности или месте работы. Кратко, информативно, ничего лишнего, то есть ничего такого, что навело бы на неправильные мысли. Зачем людям знать, кем я, еще довольно молодой парень, числюсь в известной в городе компании, которую одни искренне любили, другие отстраненно уважали, третьи люто ненавидели, но все безмерно опасались? Лучше начать разговор с чистого листа.

Мужчина представился:

— Владислав.

— Нина, — проговорила его обаятельная спутница.

В обоих случаях я галантно склонил голову, затем сделал первый шаг под сень деревьев.

Небо медленно закрывалось тучами, но сильного ветра не было, а из-под свинцовой завесы на далеком западе по-прежнему били слепящие лучи.

— Алекс — сокращение от Александра? — поинтересовалась присутствовавшая среди нас дама, — или от Алексея?

Она шла с другого краю и была почти не видна. Почти, поскольку не вся. С фигуристыми женщинами такое бывает.

— Алекс — имя по паспорту, родители удружили.

— Женат? — на всякий случай осведомилась Нина, когда ее взгляд не нашел кольца на нужном пальце.

— Уже нет.

— А что случилось?

Владислав покачал головой: настойчивость супруги выглядела неуместной. Но этот вопрос почему-то слишком волнует женщин, и Нине очень хотелось узнать хотя бы версию одной из сторон. Я не стал разочаровывать.

— Меня бросили. Людмиле нужен был кто-то с возможностями, а я жил своей жизнью и был доволен.

— Быть довольным тем, что имеешь — редкое качество. — Владислав явно ждал, когда же, наконец, обмен любезностями закончится.

— И редкое счастье, — прибавила его жена.

— Но мы здесь не для обсуждения личной жизни, — напомнил супруг. — Итак?

— Я вхожу в одну неформальную и даже закрытую организацию…

— И спокойно рассказываешь об этом посторонним? — как бы подловил меня на слове Владислав.

— Потому что ты, — я пристально посмотрел на собеседника, — один из нас.

— Любопытно узнать о себе что-то новое. И как давно я там — у вас?

— Не в том смысле, что у нас. Наша организация, назовем ее в данном случае «Движение за движение с уважением»…

— Как это — «назовем в данном случае»? — перебил Владислав.

— Истинное наименование известно только членам, а вы — не члены.

— Я член, — с грубовато-шутливым достоинством заявил спутник.

За что получил локтем в бок от своей половинки.

— Не член нашей организации, — внес я поправку. — Но название, которое я сообщил, достаточно передает идеологию и мотивы, чтобы войти в нее.

— Мотивы вроде бы понятны, — сказал Владислав. — А каковы методы?

— Самые действенные из существующих.

— Легальные?

— Исключительно. Участники дорожного движения — законопослушные граждане и должны законными путями бороться с теми, кто на законы плюет.

— Например?

Взор обаятельной супруги Владислава прыгал с меня на него и обратно. Она сгорала от любопытства. Наверное, ей казалось, что мужа вместе с ней в шпионы вербуют. Или в некую масонскую ложу с неизвестными целями втягивают. Короче, сплошная тайна и туман. Жуть. Красота. И — сквозило в ее глазах — интере-е-есно…

Ее муж был более приземлен, он ждал от меня конкретики.

— Например, ваш случай, — откликнулся я. — Вас нагло подрезали, создалась аварийная ситуация. Виновник подверг опасности жизни людей — как ваши, так и прохожих. А в случае, если бы не удалось справиться с управлением и вырулить…

— Что было очень даже возможно, — подтвердил Владислав.

–…или дети уже побежали бы через проезжую часть, ты стал бы убийцей. Однозначно. Даже не принимая во внимание, что перебежать они собирались в неположенном месте. Но это никого не волнует, судят исключительно за результат.

Чувственная смущающая красавица, от которой мне то и дело приходить отводить наслаждавшийся ее естественным живым очарованием взор, кивнула:

— Скорее всего.

— Вас подрезали. Я увидел и остановился, чтобы помочь, если потребуется. Или чтобы стать свидетелем происшествия, если события зайдут слишком далеко.

Начиная понимать, Владислав действительно изумился:

— То есть, ты намеревался остаться, чтобы помочь физически или, если не потребуется, дать показания…

— Именно. Чтобы засвидетельствовать в протоколе факт, что ты не виноват. И что виноват тот, другой, по определенным причинам избитый тобой (ведь ты же избил бы его, правда?), и виноват очень сильно — потому избит сильно и совершенно правильно. Причем, в пределах необходимой самообороны. Я бы объяснил, что присутствовал с самого начала и могу, кстати, позвать еще несколько свидетелей. Это мои друзья, которые тоже случайно проезжали мимо и тоже все прекрасно видели. Вот, дескать, адреса и телефоны.

— Ты всегда так делаешь?

— Не я, а мы, наша организация.

— И часто такое бывает?

— К сожалению, козлов — не по рождению, а по жизни — на дорогах предостаточно. Многие, к тому же, являются членами своих гильдий-корпораций, которые так же по первому зову приходят на выручку своим. Так у сотрудников внутренних органов и у тех же таксистов. Или у дальнобойщиков. Впрочем, среди последних процент дорожных дебилов смертельно низок — моральные уроды там не задерживаются. Там таких сами учат.

— И что же, всегда получается?

Я не стал отрицать:

— Не всегда. Тогда берем массой. Подтягиваем резервы, задействуем связи.

— Наверное, и кулаками помахать приходится? — Владислав хорошо знал нравы на дорогах.

— Бывает. Периодически достается так, что потом что-то пришивают, а что-то вставляют искусственное.

Я показательно улыбнулся в тридцать два идеально ровных циркониевых зуба, которыми обзавелся после одной законовосстановительной операции.

Странно, но именно это окончательно убедило моих спутников, и теперь они понимали, кто я и что могу.

— Вы думаете, что таким способом справитесь с дорожным хамством? — задали мне резонный вопрос.

— А вы знаете другие методы?

Мой ответ никого не удивил. Других действенных методов сегодня нет, собеседники это знали. Закон хаму по фигу, поскольку нет такой уголовной статьи как «хамство», и лишь объединенные действия граждан могут дать результат.

— Навести порядок где бы то ни было достаточно просто. Нелегко, но просто. Нужно повернуться к человеку лицом, а не тем, чем обычно, и довести до ума три основных момента. Первое. — Я начал загибать пальцы. — Возвести в абсолют тезис, что перед законом равны все, невзирая на положение, возможности, деньги, связи, и бороться за соблюдение этого правила простейшим методом: за одинаковые преступления с вышестоящих спрашивать больше. Работяге за взятку — год, чиновнику — пять. За проезд по встречке опаздывающему на самолет курьеру обычный штраф, влиятельному человеку — тюрьма. Всегда. Без исключений. От бомжа до Президента.

В наступившем молчании я набрал новую порцию воздуха и загнул следующий палец:

— Второе. Неотвратимость наказания. Невзирая на. Укрывателю — втройне. Тому, кто попытается замять — впятеро. Кто вмешается на стороне брата, свата или за деньги — вдесятеро. Опять же, без исключений. Никакой неприкосновенности личности — ее придумали воры, убийцы и педофилы. Честному человеку неприкосновенность не нужна.

— Но… — попытался возразить Владислав.

Я знал, что он собирается сказать, и у меня существовал непробиваемый аргумент:

— Честного человека должен защищать закон. Закон, который не глядит на лица, равный для всех и хорошо исполняемый.

— Логично, — неопределенно пожал плечами собеседник, а его прекрасная супруга опустила взор на асфальтовую дорожку. Она была в небольшом шоке от вроде бы правильных слов, которые в королевстве кривых зеркал «прав личности» почему-то казались крамолой.

Я, наконец, загнул третий палец:

— Третье. Коренная ломка нынешней и постройка новой пенитенциарной системы.

— Ломка чего? — переспросила Нина, красивым жестом возвращая выбившийся над ушком локон на отведенное ему рукой мастера место.

— Принятой у нас системы наказаний. Сейчас она не перевоспитывает преступников, а плодит. Предоставляет им за государственный — наш с вами — счет знакомиться друг с другом, заводить нужные связи, обмениваться опытом.

— Уже начали реформировать, — возразил Владислав.

— Не реформировать надо, а ломать. Мертвому припарка не поможет, как и при вывихе — придерживающая повязка. Резать надо. Когда терапевт не справляется, требуется хирург.

— Или другой, более умудренный жизнью терапевт, — предложила свой вариант Нина.

— То есть, как говорят врачи, такой, который отправил на кладбище больше людей, — подхватил я мысль. — Иначе откуда у него опыт? Тогда, что же лучше: давать новым терапевтам свободу экспериментировать на нас и залечивать до смерти — или сразу резать гниющее?

— А кто будет определять, что резать, а что — нет?

Вот и задан основополагающий вопрос. Каждый пророк ведет к одному: выберите в поводыри именно его, дайте ему вожжи в руки, и будет вам «щасте». Только не перепутайте: лишь ему! Только он один знает ответы на все вопросы. Только он умеет без осечек отделять здоровое от заразного, и только он правильно понимает разницу между ними.

Я не попался на давно известный крючок. Не стал говорить про редкий подвид правильных и особенных, таких, как здесь присутствующие, в первую очередь имея в виду себя. Не стал восхвалять свою организацию, которая наводит порядок пока вроде бы только на дорогах. Я ответил просто и логично:

— При реформах или постройке нового необходимо понять главное, то, о чем даже помыслить невозможно в обществе, где преступники лезут во власть, чтобы иметь больше возможностей для новых преступлений и способов избежать ответственности. А именно: аксиому, что преступник не имеет прав. Да! Невзирая на все Гааги и прочие Страсбурги. Мы хотим, чтобы в первую очередь соблюдались права жертв, а не преступников.

— Правозащитники проклянут вас за это святотатство, — с задорным плутовством улыбнулись краешки глаз вновь опустившей лицо красавицы.

— И пусть! Потому как упомянутые самодуры и самодурки — просто куски идиотов, они не сталкивались с настоящей жизнью. Когда у человека убили мать, зарезали жену, подсадили на наркоту сына, изнасиловали дочь, он не пойдет защищать права подонков, которые совершили это. Он потребует ветхозаветное «зуб за зуб». Вспомните, о чем три четверти фильмов-боевиков, на которые народ валом прет: о том, как лихой герой кроваво разделался со всякими гадами, которые с помощью удобного закона творили, что хотели. С кем хотели. А именно — с нами. С такими, как мы, с каждым из нас. Никто не олицетворяет себя с законниками или власть имущими, только с жертвами. И — с непременным огнем в глазах и ощущением счастья — с мстителями.

— Логично, — умом согласились со мной собеседники.

Мы шли по неширокой дорожке, и я чувствовал отстраненное неприятие: правильно, мол, парень говорит, мы и сами так думаем, и еще девяносто девять процентов населения — тоже. Но когда же в истории были времена, чтобы идеальные системы побеждали и претворялись в жизнь? Никогда. Всегда и всюду все заканчивалось кровью. Или, как более жизненный вариант, очень большой кровью — в борьбе новых мух за место на гноящейся ране. Как и с неполучающимся подставлением второй щеки у большинства вроде бы убежденных христиан, здесь тоже включается пресловутый человеческий фактор. Все идеальное — совершенно, то есть совершенно нежизнеспособно. Непрактично. И, что более всего обидно, очень кроваво при попытках воплощения. Но я не сдавался:

— Понимаете, преступник сам лишает себя прав личным решением преступить установленные обществом законы. Он ставит себя вне их. И о чем тогда говорить?

С этим вроде бы все были согласны. На словах.

— Что же ты — или вы как организация — предлагаете? — остановился на главном Владислав.

— Не поверите. Меры уж больно радикальные.

— Всех виновных расстреливать? — предположил он. — Или вешать? Так, наверное, будет нагляднее. Преступление и наказание — все на виду. Так, что ли? Было, господа, было.

— Нет, — впервые за несколько минут я улыбнулся. — Для того, чтобы наглядно повесить, сначала тратится уйма государственных денег на то, чтобы найти, задержать, просто довести дело до суда…

— Но тогда — что?

Вот теперь я их действительно заинтересовал.

— Для начала — всех преступников объявить вне закона.

— А сейчас разве не так?

— Нет. Категорически. Для примера. Давайте представим на миг ситуацию, которая могла произойти всего двадцать минут назад: допустим, вы сбили перебегавших в неположенном месте детей. Кто виноват? Вы?

— Ну… — замялся Владислав.

Дескать, не он, конечно, но ведь это — дети!

Я понимал его затруднения и выложил самое правильное, что можно сказать в этом случае, но что никто не рискнет сказать с правительственной трибуны:

— Я предлагаю (только не бейте сразу!) пешехода, который переходит в неположенном месте, целенаправленно давить на месте.