Арктика-2020

Петр Заспа, 2017

Природные богатства Арктики стали яблоком раздора для ведущих держав. Западу категорически не нравится, что Россия отказалась делиться ресурсами. Мировая элита считает нефть и газ общим достоянием, она готова доказать это силой. Напряжение нарастает. Достаточно малейшей искры, чтобы сработал эффект «спускового крючка» и страны сошлись в военном противостоянии. И такая искра вспыхивает – в грозовом 2020-ом… Троих друзей по лётному училищу жизнь разбросала по разным местам службы. Их судьбы снова пересеклись и сплелись в тугой клубок на Крайнем Севере, в ходе войны за Арктику. На земле, в небесах, на море и в тылу врага приходится работать боевым офицерам, чтобы восстановить геополитическую справедливость. Кому-то суждено стать героем, кому-то бойцом невидимого фронта, а кому-то – предателем. Эта книга о российских офицерах, об офицерском долге и любви к Северному флоту.

Глава третья

Как рвётся красная линия

22 июня 2020 г, раннее утро. Баренцево море.

В своё первое после глубокой модернизации боевое дежурство большой противолодочный корабль «Вице-адмирал Кулаков» вышел, успев лишь заправиться и пополнить запасы продовольствия. Ни о каком отдыхе экипажа не было и речи. Обстановка не позволяла. За полгода стояния в Питере на «Северных верфях» БПК обзавёлся противокорабельными «Калибрами» и новейшим комплексом ПВО «Редут», превратившись из узкоспециализированного противолодочника в корабль с неограниченным спектром возможностей. И теперь командование Северного флота беспощадно его эксплуатировало, закрывая возникавшие то тут, то там прорехи в обороне арктических границ. Две недели кряду гонялись за «наследившей» у берегов Новой Земли британской субмариной. Стоило выдавить её в Норвежское море, как тут же подкинули задачу по слежению поднявшегося в верхние широты американского крейсера «Тикондерога». Несколько раз американца тактически «уничтожили» сначала самостоятельно, потом совместно с авиацией. Затем у берегов Рыбачьего снова шумнула чужая лодка. Теперь норвежская. И опять БПК сорвался сломя голову, прощупывая воду посылками гидролокатора. А когда выгнали норвежцев и забрезжила надежда, что наконец-то прикажут идти домой, командиру корабля Андрею Скорику принесли телеграмму с новой задачей. В глубине души он ждал подвоха и ничуть не удивился. Но когда пробежался по телеграмме глазами, почесал в затылке, потом перевернул жёлтый лист, надеясь на краткую приписку, что всё это розыгрыш. Уж слишком нетипичная ставилась перед ним задача — прикрыть противовоздушным зонтиком район от острова Надежда до архипелага Земля Франца Иосифа. И никаких уточнений, времён, координат. Всего лишь несколько строк. Так боевые задачи не ставятся. Что всё это значит? Зачем? Откуда предполагается налёт? Какими средствами? И будет ли он вообще? Ожидается противодействие вероятного противника или это учения своих сил? Маловразумительный лепет заблудившегося в тумане ёжика! Хотя телеграмма была подписана Командующим флотом.

Скорик покосился на матроса, принесшего ему телеграмму.

— Это всё?

— Так точно, товарищ капитан первого ранга!

Он расписался в журнале за прочтение и, отпустив матроса, задумался. Вероятней всего, сейчас к этой телеграмме придёт дополнение. Редко, но так бывало. Кодировали в спешке и разорвали информацию на две части. Скорик свесился с командирского кресла и обернулся на трап, ведущий с главного командного пункта вниз, к узлу связи. Сейчас матросик вернётся и принесёт вторую часть. Но вместо посыльного появился командир БЧ-4 и, склонившись к его уху, шепнул:

— Товарищ командир, вас вызывает Командующий флотом. Прикажете переключить на ГКП или спуститесь?

— Спущусь.

Тяжёлая трубка закрытой телефонной связи ЗАС привычно квакнула, изменяя до неузнаваемости голос. Скорик подождал, когда успокоится свист, и медленно произнёс:

— Командир корабля Скорик. Здравия желаю, товарищ Командующий.

— Андрей Петрович, ты мою телеграмму получил?

— Так точно, товарищ Командующий.

— Теперь детали послушай на словах. Завтра торжественный запуск нашей новой буровой вышки «Заразломная». Координаты тебе уточнят. Где-то восточней Надежды. На открытии будут представители из правительства, министерства энергетики, руководители нефтяной промышленности. От нас требуют, чтобы мы обеспечили безопасность. Сейчас выдвигайся в район на линии Надежда — ЗФИ и прикрывай буровую с воздуха. По пути установишь связь с лодкой «Гепард». Я Такмакову уже задачу поставил. Он будет обеспечивать прикрытие из-под воды.

И словно для того, чтобы обозначить паузу между официальной и неофициальной частью, Комфлота сделал передышку, затем даже искажённая связь не смогла скрыть его дрогнувший голос:

— Андрей Петрович, послушай меня внимательно. Прошу и требую — никаких провокаций! Наверняка там кроме вас будут тереться и англичане, и американцы, и канадцы. Да бог его знает, кто ещё там будет — это хоть и наш сектор, но воды нейтральные! Я уже не говорю о норвежцах. За всеми следи, но не больше. Будут облётывать самолёты, так чтобы не вздумал пугать стволами или ставить помехи.

— Товарищ Командующий, уточните мои действия, если кто-то из них начнёт обозначать агрессивные акты в сторону буровой или корабля?

— Не поддавайся! Веди себя корректно. Не зли их. Я буду тебя регулярно вызывать — интересоваться обстановкой.

«Да ты уж меня достанешь, — подумал Скорик. — В этом я не сомневаюсь!»

А чтобы он действительно не сомневался, Комфлота вдруг сорвался на неофициальный тон и выплеснул ему душу в единственной фразе:

— Андрей Петрович, заруби на носу: лучше перебздеть, чем недобздеть!

«Эти слова можно сделать твоим вторым именем! — Скорик поморщился и отстранил заголосившую трубку. — А ещё неплохо — «Чуть-чуть» или «Почти». Показательно звучит — «Ничего не трогай». Даже свои страхи не доверил шифрованной телеграмме, а решил сказать с глазу на глаз».

— Я вас понял, товарищ Командующий! — доложил Скорик, догадавшись, что разговор подошёл к концу. А услыхав в трубке безответную тишину, недовольно проворчал: — Я не унитазом командую, чтобы мне бздеть. Я командую боевым кораблём.

БПК взял курс на север, и опять за кормой побежали мили. Море слегка штормило, и корпус поскрипывал, взбираясь на пенистые гребни, чтобы затем провалиться в разверзшуюся яму. Залетевшие далеко от берега чайки теперь искали спасение, спрятавшись от ветра за орудийными башнями, и в благодарность беспардонно гадили на выкрашенную суриком палубу. Скорик бездумно уставился через бронестёкла окон ГКП на трепетавший Андреевский флаг. Невольно накатила щемящая тоска. Сколько уж его демонстрировали по всему миру? Каких только морей не впитывал он соль. Нет таких морей, где бы он ни был! А у себя дома он должен стыдливо ходить по линии, а то вдруг его хозяйский шаг воспримут как провокацию? Может, прикажете тогда уж и флаг спустить, чтобы не резал никому глаза?

Скорик уныло вздохнул и подошёл к штурманскому прокладчику. Лист карты послушно полз под чертивший линию пути маркер. По левую сторону от проложенного курса синим изломанным многоугольником горели границы «серой зоны». Ещё одно доказательство, что если хочешь жить с соседом по-дружески и чтобы он тебя уважал — не вздумай уступать ему свой огород, стыдливо делая вид, что не замечаешь, как он сдвигает забор.

На минутку… злополучная «серая зона» появилась не сразу. История её развития набирала обороты соразмерно освоению северных богатств. Поначалу скованный льдами север никому не был интересен, потом в один миг вдруг стал яблоком раздора для стран, многие из которых даже не имели к нему выхода. В 1920 году по Парижскому договору Арктику поделили на сектора, зачастую проводя границы по меридианам к полюсу. При разделе Норвегия получила суверенитет над Шпицбергеном, несмотря на то, что к его берегам посылал исследовательские суда ещё Михаил Ломоносов. Но дабы не обидеть русских и подсластить им горькую пилюлю, РСФСР сохранили право на ведение здесь хозяйственной деятельности. Попросту говоря — ловли рыбы. Создавшееся положение устраивало всех вплоть до 1977 года, когда Норвегия вдруг объявила, что она принимает одностороннее решение о расширении собственной рыбоохранной зоны на 200 миль вокруг архипелага Шпицберген, что означает закрытие всей западной части Баренцева моря для российских рыбаков. Огромная территория, размером с половину Германии, теперь объявлялась чужой экономической зоной. Не стоит говорить о том, что СССР даже не посчитал нужным отвечать на подобный выпад, сочтя его ничего не значащей декларацией. Как раньше ловили рыбу, так и дальше продолжали ловить. И никто не смел помешать.

Всё изменилось в смутные девяностые. Когда униженная и разорённая Россия стояла на пороге Европы с протянутой рукой в ожидании кредитов и просроченной гуманитарки и послушно кивала на все решения, сыпавшиеся на её несчастную голову из-за бугра, вот тогда Норвегия и вспомнила о своих притязаниях на богатые рыбой воды. Увы, государства это прежде всего — люди. И ведут они себя также. Кто-то слабый, подобно продажной женщине, в обмен на всё ищет себе защитника-сутенёра с крепкими кулаками. Кто-то, как бандит, не прочь отобрать понравившуюся вещь силой. А кто-то, как вор, поглядывает по сторонам в поисках — где чего плохо лежит? Вот так и Норвегия, почувствовав момент, в одночасье объявила себя местным полицейским Арктики. И начались так называемые рыбные войны. В один день норвежские СМИ превратили мурманских рыбаков в браконьеров, пиратов и варваров. Российские рыболовные суда арестовывались уже на подходе к рыболовным промыслам, даже не успев замочить сети. Их уводили в норвежские порты, подвергали унизительным досмотрам, облагали штрафами. В ответ Россия молчала. Каждый раз утиралась и молчала. Лишь бы не обидеть наглеющего соседа. Напрасно взывали к помощи наши рыбаки. Утопающая в политических вихрях Москва их не слышала. Продолжалось это до тех пор, пока у моряков, наконец, не лопнуло терпение. Сценарий был всегда один и тот же — обнаружить русский траулер, затащить в свой порт, а дальше делай с ним, что хочешь.

Так было и в тот раз, октябрьским утром. Но неожиданно откатанный сценарий дал сбой. Увидев рядом со своим бортом норвежский патрульный катер, доведённый до белого каления капитан траулера «Электрон» послал его, использовав весь колорит богатого русского языка, и, наплевав на угрозы, взял курс на родные берега. А дальше началась погоня. Поразительно, но тихоходное судёнышко, способное на надрыве двигателей выдавать всего 10 узлов, двое суток водило за нос четыре норвежских боевых корабля! Над «Электроном» кружились патрульные самолёты, вертолёты бросали перед ним сети, пытаясь запутать винты, а он пёр, не глядя ни на что и в ответ имея лишь возможность показывать кулаки да угрожать тараном. Дошли! Рыдали, когда увидели вышедший их встречать российский эсминец. Готовы были целовать родную землю!

Но увы… Родина их подвиг не оценила. Капитана судили, на два года отстранив от должности и обложив огромным штрафом. В мурманских газетах об «Электроне» писали в лучшем случае одной нейтральной строкой. Зато в Норвегии внимательно следили за позорным процессом, а когда узнали приговор, то восприняли его как сигнал к действию. Вот тогда начался такой беспредел, что хочешь не хочешь, а Москве пришлось как-то реагировать. Посовещавшись на уровне премьеров, спорную территорию взяли да поделили поровну. Одним росчерком пера Россия потеряла 175 тысяч квадратных километров своей законной территории, богатой рыбой и месторождениями. И опять в российских СМИ это событие прошло незамеченным, а вот Норвегия праздновала победу. Но достигнутое соглашение — это всего лишь половина от того, чего хотелось бы. Разгоревшийся аппетит требовал продолжать и дальше давить на русских. Теперь начались обвинения в нарушении квот и нормативов ловли. Норвегия стремительно, на ходу меняла правила под себя: русские ловят тралами, а мы ярусами? Значит, вводим режим бестралового промысла! Русские меряют рыбный молодняк с хвостом? Отныне мерять без хвоста! И опять крайними остались рыбаки. И как прежде их объявили вне закона и навесили ярлык — браконьеры!

— Товарищ командир, разрешите? — оторвал от невесёлых мыслей командир боевой части связи.

— Да? — ответил Скорик, продолжая как загипнотизированный следить за пишущим вдоль синих границ маркером.

— В открытой сети русское судно вызывает на связь. Похоже, рыбаки.

— Нас?

— Кого-нибудь, кто слышит.

Скорик щёлкнул переключателем внутрикорабельной связи.

— БИУС, рыбаков наблюдаете?

— На траверзе, по левому борту, дистанция пятнадцать миль.

Значит, в «серой зоне». Опять эта «серая зона»! Словно Бермудский треугольник, притягивающая несчастья и голосящая призывами о помощи.

— Переключи на меня, — кивнул командиру БЧ-4 Скорик. — Дай послушать.

Слабенькая радиостанция едва пробивалась сквозь шум эфира обрывками фраз:

–…Здесь рыболовное судно «Нерпа»!…прошу на связь, кто наблюдает мою работу!

— Я БПК «Кулаков», — нажал тангенту Скорик. — Слышу вас на троечку. Чем могу помочь?

На другом конце произошло замешательство, затем уже другой голос забасил, срываясь на крик:

— «Кулаков», «Кулаков»! Мне не достать, а ты, если можешь, репетуй на берег: РТ «Нерпа» и ещё три судна арестованы норвежскими кораблями. Передай в пароходство — я ничего не нарушал!

— Что у вас происходит?

— Подошли два норвежских военных фрегата. Нам приказали застопорить ход и готовиться принять досмотровую группу! «Кулаков», если наблюдаешь меня на экране локатора, подтверди на берег, что я в нашем море! На их половину я не заходил! Обязательно это скажи, а то меня потом обвинят, что я нарушил границу лова!

«Тебя обвинят в любом случае, — подумал Скорик. — Норвежцы свалят на что угодно. На допотопную навигационную систему траулера, на плохую подготовку штурмана у рыболовов, на… да хоть на неблагоприятно сложившиеся звёзды! Сейчас главное — затащить суда в Тромсё, а там сляпают любое дело. Для устранения конкурентов все средства хороши».

— «Кулаков», помоги! — взывала «Нерпа». — Свяжись с землёй, объясни, что мы задержаны незаконно!

Конечно, у БПК была связь с берегом. Можно было сейчас связаться с оперативным дежурным флота, объяснить обстановку, а он бы уже передал всю информацию в Мурманское пароходство, к которому приписана «Нерпа». Но у Скорика родился другой план.

— Так поможешь, «Кулаков»?

— Помогу.

А дальше командир БПК принял судьбоносное решение, которое историки будут изучать не один десяток лет. Одни, ругая на чём свет стоит, а другие, прославляя как единственно верное.

— Штурман, курс на рыбаков!

Четыре небольших, сплошь в ржавых потёках траулера жались друг к другу, перекрикиваясь сигналами ревунов. Команды в брезентовых робах высыпали на палубы и угрюмо разглядывали застывшие в одном кабельтов норвежские фрегаты с развёрнутыми в их стороны пушками. В раскачивающиеся на волнах у борта катера спрыгивали военные моряки в спасательных жилетах и с автоматами на груди — досмотровые группы. А проще говоря, абордажные команды, задача которых загнать рыбаков в трюм, затем взять управление траулерами в свои руки.

Корабль береговой охраны «Сенья» занял положение восточней, отрезая путь к бегству, а его однотипный брат «Нордкап» южнее, держа на прицеле все четыре судна. Хотя по классификации НАТО они назывались скромно — патрульными кораблями, но имели весь комплекс вооружения, чтобы воевать с любым противником. Хоть на воде, хоть под водой, а то и в воздухе. Орудие — 57 миллиметров, пулемёты, противокорабельные ракеты «Пингвин», глубинные бомбы, в ангаре вертолёт. Прекрасная сторожевая рысь, бегающая вдоль границ леса и наводящая ужас на зайцев. Но это до тех пор, пока не появился медведь. Потому что тогда уже от ужаса встаёт дыбом шерсть у рыси.

Увлёкшиеся арестом рыбацких траулеров норвежские моряки слишком поздно заметили приближающийся «Кулаков». Тёмная точка на горизонте стремительно надвигалась, на глазах превращаясь в гигантское серое чудовище, несущееся со скоростью товарного поезда. Разгоняя в стороны огромные цунами, «Кулаков» прошёл тридцатиузловым ходом между норвежскими кораблями и рыбаками, разделяя их как плуг пашню! Подхваченные волнами досмотровые катера взлетели выше бортов фрегатов, только чудом не растеряв находившихся в них людей. Досталось и рыбакам, окатив их с головой. Но увидев Андреевский флаг, они надрывно заголосили, швыряя в воздух шапки. Снижая скорость, «Кулаков» сделал изящный разворот и, вернувшись, остановился между своими и чужими кораблями, словно огромный айсберг, закрывая собой тюленей от зубов касаток.

«Нордкап» нервозно огрызнулся длинной протяжной сиреной.

— Есть у меня хороший совет, куда всунуть тебе твой гудок! — глядя на него сверху вниз, хмыкнул Скорик.

Командир «Сеньи», быстро оценив изменившийся баланс сил, не стал испытывать судьбу. Подняв на борт катера, он посчитал, что нет ничего зазорного в том, что его корабль ретируется восвояси, подыскивать более доступную жертву. Но командир «Нордкапа» оказался упрямцем. Он вышел на мостик и через бинокль долго разглядывал палубу «Кулакова», словно испытывая терпение. Хотя и враждебности он тоже не выказывал. Напротив, орудийная башня теперь была развёрнута на ноль, по-походному, чтобы русский, не дай бог, не подумал, что её ствол ему угрожает. Но и уходить он не торопился. Норвежский командир демонстративно сфотографировал название корабля. Бортовой номер 626 щёлкнул с разных увеличений. Возможно, у него было желание наделать снимков на пухлый альбом, но Скорик решил, что эту фотоссесию пора заканчивать.

— Связь, они нас пытаются вызвать?

— Молчат, товарищ командир.

— Вот и мы не будем болтунами. Другой раз лучше показать, чем сто раз сказать.

Носовая орудийная башня БПК вдруг вздрогнула, повела огромным, не ровня норвежскому, стволом вверх-вниз, потом повернулась по горизонту и, будто нехотя, прошлась по «Нордкапу» от бака до кормы, позволив заглянуть в чёрное жерло орудия — ничего личного, всего лишь демонстрация силы. Экипаж норвежского корабля намёк понял. Неспешно, с чувством собственного достоинства, будто показывая, что вовсе не испугался, а вспомнил о срочных делах, корабль уходил. Выплеснул недовольство ревуном, а затем, забурлив винтами, помчался вслед за своим собратом. Всё говорило о том, что конфликт исчерпан. Теперь можно было вспомнить и о рыбаках. Тем более что самый крупный из них, траулер «Нерпа», пытается пристать к борту. Как только расстояние сократилось до размаха вытянутой руки, капитан траулера, лихо перемахнув через раскачивающийся борт, оказался на палубе БПК. Скорик спустился его встречать.

— Как ты его! — не шёл, а бежал навстречу капитан «Нерпы». — Пусть знают наших! Будь у меня чем, я бы ему сам под корму болванку всадил! Он мне, ирод, трал порвал!

Скорик невольно остановился. На него надвигался гигант, на две головы выше, в брезентовой робе, с растрёпанной огненной бородой и багровым обветренным лицом, изрезанным не то что морщинами, а бездонными бороздами. И судя по его скорости, он не собирался сбавлять ход.

— Здравствуйте, — Скорик протянул ладонь для рукопожатия, в слабой попытке остановить его на ближних подступах.

Капитан траулера проигнорировал руку и сгрёб его в охапку.

— Молодой какой! А я тебя таким по голосу и представлял! — продолжал он тискать, обдавая сильным запахом рыбы.

На боевом корабле командир — бог! И так бесцеремонно поступать с ним не позволено, даже из самых лучших побуждений. Скорик оглянулся на деликатно потупившихся и спрятавших улыбки подчинённых, затем кивнул на трап:

— Пройдёмте ко мне в каюту. Чаю?

— А то! Но сначала, погоди, командир! Ты сейчас отправь своих моряков на корму, мои ребята подадут рыбу.

— Это лишнее, — слабо запротестовал Скорик.

— Ещё чего! Даже слушать не хочу! Чтобы дед Митрофан да не угостил своих защитников? Скажи пусть баки возьмут побольше! У нас уже вторые сутки треска без продыху прёт!

— Простите, а как вас по отчеству?

— Да какое там отчество! — засмущался капитан. — Ребята зовут дедом Митрофаном. И ты так зови, — и вдруг кокетливо потупив взгляд: — Степаныч.

— Митрофан Степанович, что мы всё на мостике? Пройдёмте в каюту.

Переступив комингс командирской каюты, дед Митрофан восхищённо выдохнул:

— Ладно как у тебя! Тишина, чистота, книги, телевизор, ковры! А люстра — то, люстра какая! Не то что у нас. У меня такой люстры даже на берегу нет. А это что? Неужели сплит?

— Он самый. Шефы подарили.

— А это кто? — дед Митрофан прищурился на портрет за командирским креслом. — Небось, жена?

— Нет, — улыбнулся Скорик. — Крёстная мать корабля. Так что у вас произошло?

— Да как обычно, — капитан «Нерпы» удобно расположился на кожаном диване. — Не нравится норвегам, что рыбу ловим, ту, что они считают своей. Тебя как, командир, зовут?

— Андрей Петрович.

— Меня ведь, Андрей, уже вот так не раз арестовывали. По полгода в их шхерах простаивали. Ребята ни копейки не получали, побирались случайными заработками. А я ведь рыбу начинал ловить ещё при Хрущёве юнгой. Всякое бывало, но такого — никогда! Ты вот пришёл, меня защитил. А сколько сейчас наших рыболовов в морях? К каждому крейсер не приставишь. А надо так, чтобы нас защищал наш флаг! Чтобы даже от мысли, чтобы на него посягнуть, у таких вот иродов трясучка накатывала! Помню, идём с красным полотнищем на мачте, а перед нами все расступаются и первыми флагами расцвечивания приветствуют, мол, будьте здоровы, камрады! Знаем, что лучше вас не трогать. При царе, если русский корабль в чей порт заходил, так салютом палили сверх положенного, только бы не обидеть. А сейчас?

«А сейчас, — подумал Скорик, — трясучка накатывает на наше командование. Лишь бы провокация не случилась. Только бы никто не обиделся, да войну не развязал. А чего её бояться, если она и так уже в воздухе витает? Паршивый фрегат и тот огрызнуться норовит».

Вспомнив о «Нордкапе», он нажал клавишу информационно-боевого поста.

— БИУС, где норвеги?

— «Сенья» ушла, товарищ командир, а «Нордкап» стоит в двадцати милях на своей половине.

— Вот это мне и не нравится, — сказал Скорик Митрофану Степановичу. — Почему не уходит?

— Да пусть стоит. Или думаешь, вернётся?

— Не знаю. Но долго я с вами быть не смогу.

— Да ты не переживай! Я ведь понимаю — ты человек государственный. У нас рыба, а у тебя дела, про которые нам даже догадываться не положено. А вернуться он не рискнёт. Я их знаю. Если отпор почувствовали, то уже не сунутся. Может, дня через три. А мы к тому времени уже здесь закончим.

— Митрофан Степанович, может вам сейчас отойти? — предложил Скорик. — Хотя бы миль на десять восточней.

— Эх, Андрюша! — засмеялся капитан. — Я ведь собой не командую. Мною рыба командует. Сейчас здесь самый промысел. А как уйдёт она на восток, так и я за ней.

Дед Митрофан почувствовал, что поймал за хвост любимую тему и начал делиться тонкостями рыбного промысла. Скорик слушал еговполуха, больше прислушиваясь к доносившимся с ГКП командам, к шипенью волн да к перекрикивающимся с рыбаками матросам. Камбуз рыбой они уже забили, начали заполнять морозильные камеры, а рыбаки требовали брать ещё и ещё. Взглянув на остывший чай, Скорик отставил стакан и, открыв сейф, достал пузатую бутылку коньяка.

— Ух ты! — обрадовался дед Митрофан. — Скажи ещё, что французский?

— Французский, — улыбнулся Скорик. — Как раз для таких случаев берегу.

— А у меня для таких случаев самогонка. Хочешь попробовать?

— Не сейчас. Но в следующий раз — обязательно!

Через час прощались как самые близкие друзья.

Вернувшись на «Нерпу», дед Митрофан, глядя с мостика на удаляющийся корабль, долго размахивал рыбацкой треуголкой, а потом нет-нет, да осенял его крестным знамением.

— Доброго вам плавания, сынки.

«Нужно было предложить им продуктов! Хотя бы мясных консервов или сока! — спохватился расчувствовавшийся Скорик. — Они же одну рыбу едят! — он посмотрел на траулеры, превратившиеся в едва заметные точки и горько констатировал: — Хорошая мысль всегда запоздалая».

Но возвращаться уже не было времени. Надо навёрстывать потерянные часы. С нулей 23 июня он должен занять назначенный район. А ещё успеть связаться с «Гепардом».

— БЧ-4, Такмаков на связь не выходил?

— Никак нет, товарищ командир.

— Следите, скоро должен.

«Хороший человек этот дед Митрофан, — снова вспомнил капитана траулера Скорик. — Я так своего деда и не помню. А его внуки могут им гордиться. На такой посудине выйти в северное море уже подвиг. Но рыбакам такого подвига мало, нужен ещё и трудовой. Если хочешь, чтобы владелец что-то заплатил, то будь добр — забудь про осторожность и страх».

— Товарищ командир! — ворвался в мысли взволнованный доклад. — С «Нордкапа» зафиксирован старт ракеты!

— Что?! — Скорику показалось, что ослышался. Дальше в действие включились отработанные рефлексы. — Всем постам — боевая тревога!

А затем в голове арифмометром защёлкали цифры. «Нордкап» выпустил противокорабельную ракету «Пингвин»! Других у него нет. Но дальность её полёта чуть больше тридцати километров! По морским меркам — это пистолетный выстрел! А сейчас между «Кулаковым» и норвежским фрегатом в три раза больше! Ошибка или?..

Скорик схватил бинокль и направил туда, где оставил рыбаков. Над горизонтом, кривляясь под порывами ветра, поднимался неровный столб дыма. Сквозь языки пламени мелькал и исчезал тёмный контур горящего судна.

— «Нерпу» на связь! — выкрикнул он в микрофон.

— Не отвечает, товарищ командир!

На глаза опустилась чёрная пелена, от злости перехватило дыхание, затем палец ткнул в клавишу боевого-информационного поста:

— Действия «Нордкапа»?

— Уходит, товарищ командир!

Сделал своё грязное дело и теперь уходит! Недальновидно посчитал, что русский БПК уже за пределами досягаемости, отомстил рыбаку и теперь на максимальной скорости удирает, увеличивая спасительное расстояние! Палец на секунду замер над клавишей боевого поста ракетно-артиллерийской части, затем уверенно нажал:

— БЧ-2, готовьтесь работать «Калибром»!

Время замедлилось. Растянулось, подчинившись неумолимому ходу хронометра, отсчитывающему роковые отрезки истории.

Минута. Нос «Кулакова» окутался дымом стартового ускорителя. Ветер подхватил его и швырнул, рассеивая вдоль волн рваными хлопьями. Все, кто был на ГКП, увидели стремительно удаляющуюся огненную комету.

Две минуты потребовалось ракете, чтобы догнать норвежский фрегат.

Три минуты, чтобы переломленному надвое «Нордкапу» уйти под воду.

Черту подвёл бесстрастный доклад:

— Цель поражена. На экране не наблюдается.

Оцепенев, Скорик глядел сквозь иллюминатор на ещё дымящуюся ракетную шахту и ничего не видел. Исчезли хмурые лица офицеров. Исчез привязанный ремнями к штурвалу матрос. Исчезли чайки, флаг, волны. Потемнело море. И вдруг он словно размножился! И теперь ещё три Скорика стояли перед ним и как беспристрастные судьи сверлили взглядами, пронизывающими насквозь.

— Он хоть понимает, что он сейчас сделал? — спросил самый строгий Скорик, с насупленными бровями.

— Он сделал то, что должен был! — вступился второй, поправив белую фуражку с вышитым «крабом»^[2].

А третий, хитрый, с бесовскими искорками в глазах, взглянул на одного, второго и лукаво спросил:

— Простите, что вмешиваюсь, но мне вот любопытно — это он сейчас перебздел или недо…

Фрегат «Нордкап»

Примечания

2

Сделанные на заказ фуражки с вышитыми золотой нитью крабами — особый шик у командиров кораблей. Обычные алюминиевые кокарды им носить стыдно.