Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Патрисия Гуччи, 2016

Патрисия Гуччи рассказала о своем отце как об обычном человеке, а не как о главе бренда. Передала всю атмосферу, царившую внутри семьи, особенно много внимания уделила тайной женитьбе Альдо Гуччи на Бруне Паломбо (своей матери), которая была младше его на 30 лет. В книге она использует откровенные письма, которые Альдо писал своей возлюбленной, а также в деталях рассказывает и о своих взаимоотношениях с отцом.

Глава 2

Как началась история дома Гуччи

Несмотря на итальянские корни, я выросла в Англии и считала себя скорее британкой. Мне всегда казался весьма показательным факт, что история дома Гуччи более века назад началась именно в Лондоне.

Мой дед по отцовской линии был крещен под именем Гуччо Джованбаттиста Джачинто Дарио Мария Гуччи — и, уверена, это имя было слишком громоздким для обращения, когда в 1897 году он поступил на работу в отель «Савой» с видом на Темзу. Этот гибкий подросток из Тосканы, выросший в маленьком городке, что лежит в сорока километрах западнее Флоренции, в шестнадцать лет сбежал из дома на поиски счастья. Добравшись до побережья, он сел на пароход и отрабатывал свой проезд, кидая в топку уголь на грузовом судне. Мастерская по изготовлению соломенных шляп, принадлежавшая его дяде, на которого работал отец паренька, находилась в бедственном положении и вскоре ушла с молотка, оставив семейство с пустыми руками.

Гуччо готов был взяться за любую работу, чтобы помочь родным. Наверняка ему доводилось слышать легенды о состояниях, сделанных в Британии конца XIX века, где правила королева Виктория. То были годы, известные как «веселые» или «беспутные девяностые» — период фривольности, показного шика и богатства, которыми в особенности кичились высшие слои общества. Стали популярны гранд-туры по Европе, маршрут которых брал свое начало в Лондоне. Прежде чем пуститься в экстравагантные странствия по континенту, богатые американцы и жители колоний, которым жгли карманы миллионы, заработанные на добыче алмазов, строительстве железных дорог, в промышленности или на золотых приисках, начали стекаться в Лондон.

Дед умер за десять лет до моего рождения, поэтому я так и не смогла спросить его, кто посоветовал ему поискать работу в самом роскошном отеле британской столицы. Из архивов отеля «Савой» следует, что среди обслуживающего персонала было несколько итальянцев, и юноши с кожей цвета оливок и лицами херувимов были востребованы в качестве мальчиков на побегушках. Накрахмаленные белые перчатки, щегольские кепи и изящные ливреи — их вид услаждал взор сливок общества, которые оказались падкими на новую моду: останавливаться в отелях, предлагавших безупречный сервис, включая электричество, а также горячую и холодную воду в смежных ванных комнатах. Заказывать номера в отеле было выгоднее, чем содержать продуваемые сквозняками и освещаемые газом частные городские дома, в которых и в помине не было подобной роскоши. В отеле имелись даже лифты, снабженные регуляторами с двумя скоростями подъема, дабы у чувствительных дам не случился обморок.

В 1890-е годы в соответствии с этикетом швейцары помогали гостям высадиться из конных экипажей и препровождали их к стойке администратора на первом этаже. Лакеи прибывших гостей оставались во внутреннем дворике и следили за тем, чтобы коридорные не перепутали чемоданы посетителей. Эти красивые, ручной работы сумки и чемоданы, часто украшенные монограммами и фамильными гербами, изготавливала горстка европейских производителей кожаных изделий, среди которых самыми знаменитыми были, пожалуй, Louis Vuitton в Париже, H. J. Cave & Sons в Лондоне и Asprey с Нью-Бонд-стрит, чьи портпледы, сундуки и несессеры до сих пор лицензируются с «королевского согласия».

Хотя юный Гуччо на момент своего приезда в Лондон почти не говорил по-английски, на протяжении четырех лет, что он проработал в отеле «Савой», его с удовольствием нанимали носильщиком. Основным занятием моего деда была переноска багажа, сложенного в высокие башни, из внутреннего дворика (в те времена туда въезжали через широкие ворота с гранитными столбами на Савой-хилл) в роскошные люксы с видом на набережную, для чего нужно было подниматься по лестнице или на служебном лифте. В номерах ему полагалось помочь гостям отсортировать багаж, прежде чем предоставить распаковку содержимого горничным и личным лакеям господ. Эта работа требовала лишь услужливости, физической выносливости и умения объясняться жестами.

Работа носильщика была «черной», за нее платили примерно два шиллинга и шесть пенсов в неделю плюс проживание и стол (примерно 2 фунта), но чаевые в полсоверена^[1], полученные от щедрого гостя, для парнишки-носильщика могли стать целым состоянием.

На фоне патриархального провинциального детства моего деда, должно быть, в юности он только диву давался, оказавшись в первом лондонском отеле такого класса. Открытие его — помпезное, с пенящимся шампанским — состоялось в 1889 году. Заведение, к которому я всегда питала особую слабость, отель «Савой» до сих пор остается одной из великолепнейших гостиниц Лондона. Нетрудно представить, каким упоительно модным он был в то время.

Отели «Беркли», «Карлтон» и «Ритц» в те годы еще даже не были построены, а «Клариджес», принадлежавший владельцу «Савоя», театральному импресарио Ричарду Д’Ойли Карту, был похож скорее на комфортабельный клуб для мелкопоместного дворянства. «Савой» же, с управляющим Сезаром Ритцем, главным и знаменитым maître chef [шеф-повар. — Пер.] Огюстом Эскофье, пропагандировал революционную по тем временам мысль о том, что отель — вполне достойное место, где не стыдно показаться аристократии и даже особам королевских кровей. Это был первый отель, который стал достопримечательностью, а не просто местом для ночлега. Среди постояльцев были заметные фигуры нового «космополитического общества»: Сара Бернар^[2], дама-командор ордена Британской империи Нелли Мельба^[3] и Лилли Лэнгтри^[4]. Для таких гостей по заказу отеля были созданы специальные столовые сервизы, а развлекали знаменитостей другие звезды вроде Ноэля Кауарда^[5] и Джорджа Гершвина^[6].

Я часто гадаю, довелось ли моему деду встречаться с кем-нибудь из этих великих людей. Бросал ли ему монетку Ноэль Кауард? Была ли с ним ласкова Лилли Лэнгтри? Но каким бы ни был ответ, уверена, что Гуччо Гуччи испытал бы настоящий шок при мысли о том, что, переживи эти знаменитости свое время, его имя было бы у всех на слуху.

Принадлежащий отелю ресторан «Ривер», столь хорошо мне знакомый, был одним из первых публичных мест, где дамам позволялось трапезничать. Это, в свою очередь, подхлестнуло интерес к моде и зарождавшемуся новому стилю. И все это означало, что юным и румяным коридорным вроде моего деда приходилось таскать все больше шляпных картонок, чемоданов, саквояжей и чехлов с дамскими зонтиками.

Однако к 1901 году настрой в Британии изменился. Двадцать второго января после шестидесяти четырех лет непрерывного правления скончалась королева Виктория, что повергло ее подданных в страшный шок. Англо-бурская война^[7] лишь усугубила неуверенность в завтрашнем дне и породила политический хаос; «позолоченный век» потускнел. Именно в том году 20-летний Гуччо решил покинуть полюбившийся город и вернуться во Флоренцию с теми полусоверенами, которые он бережно копил все эти годы.

Вернувшись в лоно семьи, он принялся искать новую работу, однако прежде нашел себе жену — харизматичную мать-одиночку по имени Аида Калвелли, работавшую швеей, а ее отец был местным портным. Гуччо усыновил незаконнорожденного ребенка Аиды, Уго. Его отец умер, не успев жениться. Должно быть, в те времена такое решение вызвало большой скандал, но Гуччо пошел наперекор общественному мнению, сделав мать-одиночку своей женой и усыновив ее сына. Однако он так и не смог принять Уго полностью как своего ребенка, и в конечном счете между ними возникло отчуждение.

В течение нескольких последующих лет у Гуччо и Аиды родились дочь, моя тетка Гримальда, и четверо сыновей, в том числе мой отец Альдо, который родился 26 мая 1905 года. Один из мальчиков умер в детстве, и в семье осталось трое братьев, чьи судьбы впоследствии неразрывно переплелись с моей.

С рекомендательным письмом из отеля «Савой» мой дед вскоре нашел работу в принадлежавшей бельгийцам компании Compagnie Internationale des Wagons-Lits, которая была оператором самых роскошных в Европе поездов на паровой тяге, включая «Голубой поезд» и «Восточный экспресс». Но его чаяниям сделать карьеру помешал призыв на службу в королевскую итальянскую армию. В 1915 году Италия вступила в Первую мировую войну^[8]. Тридцатичетырехлетний Гуччо был отправлен в транспортный армейский полк в качестве шофера.

Все, что мне удалось узнать о его жизни в ходе жестокой окопной войны в горах на границе Италии и Австро-Венгерской империи, — это что он каким-то чудом уцелел, в то время как количество погибших перевалило за 700 тысяч. После войны Гуччо устроился на работу в «Франци», миланскую компанию по производству кожгалантереи. Она была основана в 1864 году Рокко Франци и его сыном Феличе, которые монополизировали итальянский кожевенный рынок, обеспечивая своей продукцией взыскательных европейских путешественников. Их стильные сундуки и фирменные чемоданы, изготовленные из кожи особой выделки, «кожи Франци», пропитанной экзотическими эссенциями, стали продавать повсеместно: их можно было видеть едва ли не на каждом трансатлантическом пароходе или поезде первого класса, и не раз они были замечены в «Савое». Был ли то осознанный выбор своего пути или просто случайное предложение о работе, которое он принял, о том история умалчивает.

Однако, проработав в компании Франци совсем недолго, Гуччо почувствовал, что в мире роскошных изделий из кожи есть место и для него. Начав подмастерьем и научившись выбирать и обрабатывать кожи для создания высококлассных, долговечных, но мягких изделий, он вырос до управляющего римской красильней Франци. Начать хотя бы с того, что он ежедневно ездил на работу в итальянскую столицу, после того как моя бабка упрямо отказалась покинуть ее родную Флоренцию. Со временем невероятно энергичная Аида уговорила мужа совершить, пожалуй, самый рискованный шаг в его жизни — уволиться из компании «Франци», вернуться домой в квартал Ольтрарно, что к югу от реки Арно, и основать собственное дело.

Мои дед и бабка купили небольшую лавку на мощенной булыжником улочке к северу от реки, недалеко от шикарного района модных магазинов и кафе, с главной улицей виа де Торнабуони. Эти новые заведения были удачно расположены на расстоянии пешей прогулки от знаменитого моста Понте Веккьо^[9], который непременно хоть раз да пересекал практически каждый гость Флоренции. Первые упоминания свидетельствуют, что этот скромный магазинчик был от пола до потолка забит чемоданами, сумками, портфелями и сундуками всевозможных видов и мастей. При лавке имелась собственная кожевенная мастерская, которую Гуччо заполнил сырьем из Германии, купив кожу оптом по весьма выгодной цене за счет благоприятного послевоенного обменного курса.

Человек безупречного вкуса, мой дед надеялся начать выпускать превосходные кожаные изделия, какие ему приходилось держать в руках в годы его юности, только он использовал более дешевые сорта кожи, улучшенные благодаря умелому крашению и технологиям обработки.

Его собственный элегантный дизайн — произвольная трактовка английского шитья и стиля — был разработан и доведен до совершенства флорентийскими ремесленниками с их наметанным глазом на детали.

На каждом новом изделии красовалась первая эмблема Гуччи — крохотное изображение юного носильщика в ливрее и кепи, который нес в одной руке саквояж, а в другой — чемодан. Со стороны моего деда это была очевидная дань уважения судьбоносному периоду службы в отеле «Савой».

Гуччо Гуччи распахнул двери своего магазина в доме номер семь по виа делла Винья Нуова в 1921 году. Название этой улицы переводится как «новая винокурня», и он наверняка надеялся на винтажное начало. Посеребренные буквы названия магазина — G. GUCCI & Co. — красовались над дверями в стиле ар-деко. Я не раз бывала там — ныне этот магазин входит в более крупный торговый комплекс фирмы GUCCI с главным входом на виа де Торнабуони, но нетрудно представить, как он выглядел почти сто лет назад.

Одно из первых рекламных объявлений во флорентийской газете «Sassaiola Fiorentina» описывало специализацию магазина как valigeria Inglese^[10]. Он также предлагал articoli finissimi per regali^[11]. Должность моего деда называлась direttore comproprietario — он был одним из партнеров, владевших бизнесом на паях с неназванным деловым инвестором. Так вырос мой дед, «прежде служивший у производителя кожаных изделий «Франци». Сорокалетний отец троих детей, который когда-то в юности такие сумки мог таскать только за гостями отеля, должно быть, нервничал, но был полон гордости, стоя за прилавком со стеклянной столешницей, с нафабренными усами, в ожидании первого покупателя.

Гуччо мудро поставил во главу угла долговечность своих изделий, и ходили байки, что он даже прыгал на своих чемоданах, чтобы продемонстрировать их прочность. Качество было превыше всего, и он знал, что людская молва поможет ему распродавать галантерею. Поначалу дело шло ни шатко ни валко, но вскоре потянулись посетители благодаря рекламе в газетах, а также рекомендациям довольных покупателей, о чем он и мечтал. Со временем Гуччо также взялся за починку багажных принадлежностей, поврежденных во время трудных путешествий по шоссе, морю или железной дороге, — проблема, хорошо ему известная со времен его бытности мальчиком-коридорным. Ремонт оторванных ручек и ремней и полировка уродливых царапин стали настолько выгодным предприятием, что мой дед с его растущим аппетитом к коммерческому успеху смог открыть еще одну мастерскую.

Моему отцу, Альдо, исполнилось четырнадцать лет в тот год, когда открылся семейный бизнес: он был не намного моложе собственного отца в те времена, когда тот бросал в топку уголь, чтобы оплатить свой проезд в Англию. Хотя позднее папа изучал ботанику в колледже (что разожгло в нем пожизненную страсть к садоводству), мысли о высшем образовании были в основном забыты, поскольку его и младшего брата (моего дядю Васко) подключили к работе в качестве велосипедистов-курьеров, доставлявших заказы; они выполняли эту работу после занятий в школе и по выходным. Их младший брат Родольфо, которому было в то время девять лет, был слишком мал, чтобы развозить заказы, и, кроме того, мечтал совсем о другом.

Моя тетка Гримальда, их 18-летняя сестра, стояла за кассовым аппаратом на пару с бабушкой Аидой — настоящим двигателем бизнеса. Одетая в накрахмаленный белый фартук, она точно так же руководила безупречно одетым персоналом в соответствии со взыскательным стандартом, как и управляла домашним хозяйством. Папа обожал ее, хотя и признавал, что Аида могла быть «сущим дьяволом», и называл ее бесстрашной женщиной. Она, что называется, пленных не брала и была уверена, что способна на все — точь-в-точь как он сам.

Ее муж, обладавший многими хорошими качествами, был человеком честным, но нередко бескомпромиссным, а временами становился тираном. Он, отличавшийся слишком пылким темпераментом и нетерпеливостью, был перфекционистом — черта, которая передалась по наследству моему отцу, а от него досталась и мне. Во всем — от домашних обязанностей до ухода за своей внешностью — он требовал совершенства. Попыхивающий толстой тосканской сигарой, Гуччо Гуччи был хозяином «торгового зала» в старомодном смысле слова; следил, чтобы все было в безукоризненном состоянии до того, как открывались двери — точно с последним ударом его жилетных часов. Едва магазин открывался, он был тут как тут в своем щегольском костюме-тройке, готовый источать очарование.

Его переполняла решимость сделать свою компанию как минимум такой же успешной, как «Франци», и — как и собственники его бывшей компании-работодателя — без тени сомнения рассчитывал, что его сыновья будут преданы этому делу, как и он сам. «Семья и преданность бизнесу стоят на первом месте», — всегда утверждал он. Кроме того, часто стравливая сыновей друг с другом, Гуччо рано воспитал в своих мальчиках чувство конкуренции. Моя тетка Гримальда тоже должна была энергично участвовать в семейном деле, но, поскольку она была женщиной, Гуччо никогда не включал ее в свой бизнес-план.

Мой дед настаивал, чтобы все его дети, независимо от пола, сохраняли безупречность манер, внешнего вида и поведения, свойственную людям, работающим в высококлассной, амбициозной фирме. Он впитал вековую итальянскую традицию, известную как bella figura:^[12] это выражение подразумевает манеру подавать себя миру с помощью красивой одежды, грации и элегантности, чтобы произвести наилучшее возможное впечатление.

Мой папа его не разочаровал. Старший сын в семье, с точеными чертами лица и — единственный из его детей — с пронзительными голубыми глазами, он, несомненно, был numero uno^[13]. Прирожденный делец, унаследовавший хитрость матери и предпринимательский дух отца, он был энергичным подмастерьем и смело взвалил на себя все трудности построения семейного бизнеса. «Ранняя пташка», он обычно первым вылетал за двери, чтобы доставить на своем велосипеде красиво упакованные товары из кожи покупателям в самых разных уголках Флоренции, часто бросая вызов стихиям на узеньких улочках, запруженных конными экипажами.

К тому времени, когда ему исполнилось двадцать лет и он начал работать в полную силу, мой отец научился копировать разборчивость деда, тщательно осматривая магазинные витрины и проверяя каждый шов всякого изделия, которое производила их компания. Оба они настаивали на постоянном присутствии персонала в торговом зале, чтобы не терять контакта со своими покупателями и гарантировать, что магазин, носящий их имя, будет блистательным свидетельством качества и превосходства. Однако за пределами торгового зала дело выглядело не так респектабельно. Начать с того, что продажи не отличались стабильностью, и в какой-то момент деду едва не пришлось закрыть магазин. От краха его спасла лишь ссуда, предложенная женихом моей тетки Гримальды. Этот аванс помог компании продержаться, пока продажи вновь не выросли, что позволило деду не только выплатить долг, но и открыть второй магазин — недалеко от первого, на виа дель Парьоне.

Вскоре папа на деле доказал, что уже вырос и стал сведущим работником, чтобы его отправили на практику как первого в истории коммивояжера фирмы GUCCI.

Такая работа импонировала его жажде странствий и блудливому взору. Таская с собой чемоданы, полные товаров на продажу, он без зазрения совести занимал все багажные полки, оставляя мало места для других пассажиров. Характеру Альдо, которого кое-кто называл faccia tosta [нахал. — Пер.], было присуще врожденное высокомерие, но это удивительным образом сходило ему с рук. Красивый молодой холостяк при средствах, он быстро обнаружил неожиданные преимущества ежедневного контакта с владельцами магазинов, иностранными гостями, богатыми покупателями и их служащими, особенно если они оказывались особами женского пола.

Он много путешествовал, но именно во Флоренции ему было суждено познакомиться с первой женщиной, оказавшей серьезнейшее влияние на его жизнь.

Примечания

1

Полсоверена — английская золотая монета в 10 шиллингов. (Здесь и далее примеч. ред.)

2

Сара Бернар — французская актриса, в начале XX в. ее называли «самой знаменитой актрисой за всю историю».

3

Нелли Мельба — австралийская певица.

4

Лилли Лэнгтри — британская актриса и «светская львица».

5

Сэр Ноэль Пирс Кауард — английский драматург, актер, композитор и режиссер.

6

Джордж Гершвин — американский композитор и пианист.

7

Вторая англо-бурская война (1899–1902) — превентивная война бурских республик — Южно-Африканской республики (Республики Трансвааль) и Оранжевого Свободного государства (Оранжевой Республики) против Британской империи, закончившаяся победой последней.

8

Первая мировая война (1914–1918) — один из самых широкомасштабных вооруженных конфликтов в истории человечества.

9

Понте-Веккьо — мост во Флоренции, расположенный в самом узком месте реки Арно, почти напротив знаменитой галереи Уффици.

10

Торговля английскими чемоданами. (Примеч. пер.)

11

Изысканные аксессуары для подарков.

12

Красивая внешность. (Примеч. пер.)

13

Номер один, т. е. первым во всем.