В видении Бога

Папа Рамдас

Папа Рамдас из Канангада (1884–1963) – духовный учитель Кришнабаи и Йоги Рамсураткумара – один из самых замечательных и обаятельных святых Индии, в ашраме которого и поныне множество людей изо всех уголков мира черпают любовь, счастье и радость. Святые редко пишут о своем духовном пути. Эта книга, написанная легко и увлекательно, – одно из редких свидетельств настоящего святого. Она продолжает автобиографию Папы Рамдаса, первые семь глав которой вошли в ранее изданную книгу «По пути с Богом». В ней описаны паломничества по святым местам Индии, встречи с необычными людьми и этапы духовного восхождения.

Глава 3. Калади — Казарагод — на пароходе

Место рождения Шри Шанкарачарьи

В один из вечеров Рамдас был особенно опьянен экстазом. В тесном кругу друзей, в том числе В. Йера, он самозабвенно вещал о вселенском аспекте Бога. Йер жадно внимал его словам.

— Вся Вселенная насквозь пронизана Богом, — проповедовал Рамдас. — Видимые и невидимые миры — это всё Он, проявленный и не проявленный. Нет никого и ничего, кроме Него. Всё, все — только Он. Такова истина. Тогда какой смысл говорить обо «мне» и о «тебе», о «моем» и «твоем»? Всё — Он, и всё — Его.

Рамдас продолжал в том же духе. Слова лились из него неудержимым потоком. Он увидел, что комнату затопил блаженный свет и сидящие в ней люди стали прозрачными тенями. Несущие мощную силу слова и царящая в комнате атмосфера оказали удивительное воздействие на Йера. Лицо его озарилось нездешним сиянием и глаза заблестели от слез.

— Так значит, у меня нет ни дома, ни родных — куда же мне теперь идти?! — Отчаянный крик души всколыхнул все его существо и поверг в большое волнение. Он задрожал и покачнулся. Друзья тут же подхватили его, вывели наружу и уложили на скамью. С полчаса он пролежал в забытьи транса, после чего вернулся к внешнему миру и твердым шагом направился к Рамдасу.

— Свами, я ухожу домой, — заявил он.

— Значит, ты вернул назад эго, которое ненадолго потерял, — с улыбкой отметил Рамдас. Тот кивнул и удалился.

Сандживрао и другие друзья предложили Рамдасу съездить вместе с ними в Калади, местечко, где родился великий Шанкарачарья. Это было совсем недалеко от Эрнакулама, в нескольких остановках по железной дороге.

Собралась компания примерно из двенадцати человек — друзей с их семьями. Доехав до деревеньки, они направились в сад на берегу реки Алвайе, где стоят два храма — Шарады^[13] и Махадева. Перед храмами на возвышении лежит побеленная каменная плита, упокоившая прах матери Шанкарачарьи.

Природа, вобравшая всю прелесть, простоту и умиротворенность деревенского пейзажа, пленяла своей красотой. Храм окружали густые рощи манго и хлебных деревьев, среди них вздымались высоко к небу кокосовые пальмы, кивающие в тон ветру своими хохолками. Святое место, скрытое в прохладной тени буйной зелени, было окутано дивным очарованием.

Брахман почтенного возраста, местный старожил, поведал гостям древние легенды и истории, связанные с Калади, а также рассказал о посещавших его знаменитых личностях. Ему выпала великая честь служения Свами Вивекананде, который в годы своей бродячей жизни проходил через деревню.

Хорошо известный эпизод из детства Шанкарачарьи, ознаменовавший его вступление в санньясу, произошел на берегу реки Алвайе. Шанкаре, тогда еще маленькому мальчику, претила обычная доля мирянина, чреватая будничными заботами и желаниями, и он упрашивал мать благословить его на жизнь, всецело посвященную Богу, но мать не соглашалась.

Однажды, когда мать, как обычно, привела его к реке Алвайе для купания и он по колено зашел в воду, в ногу ему внезапно вцепился крокодил и стал тащить его в глубину.

— Мама, мама! — закричал Шанкара. — Меня схватил крокодил и сейчас утащит на дно. Я тону, и он проглотит меня! Только одно может спасти меня: если ты разрешишь мне принять санньясу, крокодил отпустит мою ногу.

Могло ли вынести эту муку нежное сердце матери? Пусть ее сын станет отшельником, лишь бы был живым и вырвался из страшной пасти крокодила!

— Да, да, сынок, я согласна, — дала она единственно возможный ответ.

Крокодил отпустил мальчика и исчез. Тот вышел из воды целым и невредимым. Мать сдержала свое слово, и Шанкара стал одним из величайших философов, которых когда-либо видел мир.

Все паломники, включая Рамдаса, совершили омовение в священной реке и после даршана храмовых божеств вернулись в свои комнаты в дарамшале, где матушки приготовили обед под аккомпанемент духовных песен. В целом поездка оказалась замечательной. Тем же вечером они вернулись в Эрнакулам.

Во время его пребывания у Сандживрао вся семья — сам хозяин, его жена и дети — относились к Рамдасу с редкостной любовью и добротой.

Неприкасаемость — позорное пятно

Настал день, и внутренний голос позвал Рамдаса в Казарагод. Он известил об этом Анандрао в письме и попросил найти для него пристанище в уединенном месте. Просьба была исполнена, и в Казарагоде его поселили в крытую соломой хижину на холме Пиликунджи.

Он зажил здесь, питаясь молоком и бананами. Его снова навестил раджа-йог, и ночами они вместе танцевали под звуки Рам-мантры. Позже к ним присоединился санньясин из Бунтвала. По вечерам с другими друзьями из города он тоже отдавался экстатической пляске под музыку Божьего имени во дворике перед хижиной.

Рам пожелал, чтобы кормление бедняков состоялось и здесь, в Казарагоде. В этот раз Рамдас сам активно участвовал в сборе средств. Он посетил самых влиятельных людей города, а также принимал небольшие пожертвования от менее обеспеченных граждан. По его просьбе Анандрао занялся организацией. Обед назначили на субботу, местом действа было выбрано поле на холме Рамгири.

Все приготовления были успешно завершены, и к полудню на холме собралось больше тысячи человек, в большинстве — парии, сапожники и рыбаки. Хотя высшие сословия презирали их как «отверженных», даже между собой у них не было согласия! Явившись на обед, они сели в три разные линии. На тарелки из банановых листьев начали раскладывать еду, и Рамдас решил, что ему тоже нужно присоединиться к трапезе. Раджа-йог и новый санньясин, усевшись перед Рамдасом, ели вместе с ним с одной тарелки. Вкушая драгоценное божественное угощение, он испытывал невыразимую радость.

Для Рамдаса не существовало никаких различий. Идея превосходства или неполноценности по какому бы то ни было признаку происходит из вопиющего невежества. Это ложное понятие о неравенстве — причина всех войн, распрей и бедствий. Основа жизни и всех ее проявлений — единый внутренний Дух, и нет ни малейшего повода делить людей по признаку каст, сословий, убеждений и цвета кожи. Самое темное пятно, позорящее чистоту и красоту жизни на земле, — «неприкасаемость». Оно как мазок дегтя на белоснежном холсте. Только осознание единства всей жизни и общей сути всех ее внешних проявлений может привести к свободе, гармонии и миру.

Как-то раз к Рамдасу пришел его Гурудэв. В то время он жил в Казарагоде вместе со своим сыном Анандрао. Здоровый и крепкий от природы, теперь он страдал от старческих немощей и с большим трудом поднялся к хижине Рамдаса на холме. Он принес свежий кокос и сдобный домашний хлеб. Рамдас по-прежнему «сидел» на молоке и фруктах, но Гурудэв стал упрашивать его отведать сдобы. Рамдас отказался, умоляя простить его. Расстроившись, Гурудэв заплакал. Он вновь и вновь просил Рамдаса принять угощение, но Рамдас уперся и не поддался уговорам. Он только выпил сок свежего кокоса. Посидев немного у Рамдаса, Гурудэв пустился в обратный путь. За этой сценой наблюдали шестеро посетителей, и одного из них сильно взволновало пережитое Гурудэвом разочарование.

— Вы говорите, что это ваш Гурудэв, и все же отказываетесь есть хлеб, предложенный им с такой любовью. — В голосе друга звучали нотки осуждения. — Как вы объясните это?

— Это всё Он — внутри и снаружи, — откликнулся Рамдас с улыбкой. — Голосом извне Он говорит: «Ешь», голосом изнутри Он говорит: «Не ешь». Рамдас всегда подчиняется внутреннему голосу.

— Почему «извне» Он говорит не то, к чему побуждает внут-ренним голосом? — Друг не был удовлетворен объяснением.

— Это Его непостижимая лила, — ответствовал Рамдас.

Дальнейших вопросов не последовало.

В один из дней неожиданно появился Рамчарандас — как с неба свалился. Он обзавелся тигровой шкурой отличной выделки и йога-дандой^[14]. Юноша признался, что после странствий по Северной Индии ощутил непреодолимую потребность увидеть Рамдаса — и вот теперь он здесь.

— Свамиджи, один верующий подарил мне эту шкуру в Джанси, и, чтобы преподнести ее вам, я проделал с ней столь долгий путь, — гордо сообщил он. — Пожалуйста, примите ее.

— Но Рамдасу она не нужна, Рам, — возразил Рамдас. — Он обходится лишь той одеждой, что носит. Можешь оставить ее себе.

— Она предназначалась вам, и вы должны взять ее, — настаивал Рамчарандас. — Я буду носить ее для вас. — И он торжественно добавил: — Я последую за вами, куда бы вы ни пошли. На этот раз я не собираюсь покидать вас.

— А зачем тебе этот деревянный крест? — спросил Рамдас.

— Для медитации. Он здорово помогает сидеть прямо во время дхьяны, — объяснил он.

— Ты молодой и здоровый парень, зачем тебе зависеть от каких-то приспособлений? Это ненужная обуза, выброси ее, — посоветовал Рамдас.

Но Рамчарандасу явно не хотелось расставаться с дандой, и он произнес хвалебную речь в ее защиту. Впрочем, его желание вновь прилепиться к Рамдасу было не менее горячим.

Как раз в это время пришли две вести: что Гурудэв тяжело заболел и что Рамдаса срочно вызывают в Анджангаум. Мадхаврао прислал письмо с просьбой принять участие в девятидневной религиозной церемонии, в ближайшие дни намечавшейся у него дома. Вдогонку письму пришла телеграмма, где говорилось, что присутствие Рамдаса на торжестве жизненно необходимо. Изнутри поступил сигнал ехать в Анджангаум, но он колебался из-за серьезной болезни Гурудэва. В результате он задал вопрос самому Гурудэву, полагаясь на его решение.

— Как ты можешь оставить Гурудэва в таком состоянии? — прозвучал упрек, и эти слова положили конец его внутренней борьбе: он решил не откликаться на призыв из Анджангаума. В ответ на его сообщение Мадхаврао снова прислал телеграмму, умоляя Рамдаса не подводить его. На этот раз он полностью отдал проблему Раму, успокоился и стал ждать. Ходы Рама непредсказуемы!

На следующий день он пошел навестить Гурудэва и увидел, что тот чувствует себя гораздо лучше — мало того, окреп настолько, что встал с постели и ходит по дому. Рамдас спросил, не возражает ли он против его поездки в провинцию Шолапур. Гурудэв охотно дал свое согласие.

О Господи — как таинственны дела Твои!

Полицейский Гоа покорен

Перед отъездом Рамдас дал понять Рамчарандасу, что сопровождать его не имеет смысла. Но тот был упрям, как всегда.

Вечером Рамдас прибыл в Мангалор — разумеется, Рамчарандас неотступно следовал за ним. Было решено плыть пароходом в Бомбей на следующий день. В Казарагоде друзья позаботились о билете для Рамдаса. Он предложил Рамчарандасу остаться на холме Кадри и посвятить время медитации и общению с Богом. Но Рамчарандас не придал значения совету. Ближе к ночи он покинул Рамдаса, надеясь добыть деньги себе на билет. Рамдас остановился у Ситарамрао, и его жена, тетушка Рамдаса по «прежней жизни» — добрая, простая и чистая душа, прониклась трудностями Рамчарандаса и настояла, чтобы Рамдас взял у нее двадцать рупий ему на билет: она была уверена, что наутро они встретятся в порту Мангалора и Рамдас сможет отдать ему деньги.

Утром он высматривал Рамчарандаса в гавани, но не нашел его. Он сел на баркас, переправлявший пассажиров через реку, и поднялся на борт морского парохода. Что же бросилось ему в глаза в тот самый миг, как он вышел на палубу? Ясно — наш вездесущий Рамчарандас, скромно притулившийся в уголке скамейки со своей знаменитой тигровой шкурой. Рамдас подошел и сел рядом. Йога-данда исчезла.

— Свамиджи, я приплыл предыдущим баркасом, — весело сказал он. Рамдас отдал ему деньги, пожертвованные доброй матушкой.

Пароход отчалил и наутро прибыл в Маргаон, порт провинции Гоа, где стоял около двух часов. В это время на борт поднялись несколько полицейских с целью проверки. Один из них, покидая пароход, бросил случайный взгляд на Рамдаса. Рамдас путешествовал на нижней палубе пассажиров третьего класса. Судя по всему, вид Рамдаса произвел на полицейского сокрушительное впечатление. Он остановился и, свесившись вниз с веревочных перил, пристально уставился на него. Он буквально не мог отвести глаз от Рамдаса, который, в свою очередь, с любопытством наблюдал за ним. Примерно через полчаса он пришел к Рамдасу.

— Идите за мной, вы оба, — сказал он.

Они подчинились. Полицейский привел их к намеченной цели: прямо в индийский ресторанчик в гавани. Он заказал чай и закуски для обоих и уселся на скамью напротив, жадно разглядывая их. Расплатившись за завтрак, он сопроводил их обратно на палубу парохода. Кроме первых нескольких слов, он не произнес ни звука. И всё остальное время — вплоть до той минуты, как раздался пароходный свисток, возвещая об отплытии, он молча глядел на Рамдаса, стоя за ограждением. Услышав свисток, он вздрогнул, поняв, что пора покидать пароход. Оглядываясь каждую секунду, он наконец спрыгнул на причал. Пароход покинул порт Гоа.

Друзьям в Бомбее заранее сообщили о дате приезда Рамдаса. В Бомбее он очутился в благословенном доме Сандживрао — благословенном оттого, что оба, Сандживрао и его жена — были воплощениями любви. Он просто захлебывался в ее водопаде. Соседи по дому и знакомые горожане приходили к нему и вдохновляли на беседы о величии Бога и Его имени. Вечерами звучали песни во славу Всевышнего. Дни, проведенные у Сандживрао, были наполнены чистейшим экстазом.

Пришло время покидать Бомбей. Вместе с Рамчарандасом они уехали вечерним поездом и после полудня прибыли в Ангар. На станции Рамдаса встретил Говинд Джоши и, не скрывая бурной радости, заключил в объятия. Он принес с собой молоко, и, выпив его, они пешком отправились в Анджангаум, где оказались еще до заката. На подступах к деревне Рамдаса с нетерпением ждали сотни сельчан, и во главе большой процессии он был препровожден к дому Мадхаврао, восторг которого не знал границ.

Примечания

13

Шарада — ведийская ипостась богини знаний Сарасвати, которой поклонялся Шанкарачарья. Главный храм ее — в Шрингери, где находится первый матх, основанный Шанкарачарьей.

14

Йога-данда («посох йога») — традиционный атрибут аскетов, крестообразная деревянная трость с закругленной опорой для рук.