Самый лучший комсомолец. Том 2

Павел Смолин (2024)

Четвертый том «пионерского» цикла про похождения Сергея Ткачева в СССР конца 60-х. Присутствует ненормативная лексика!

Глава 4

— Пожа-а-ар!!! — разбудил меня среди ночи панический вопль, и почти сразу раздался визг колес, а инерция попыталась сбросить меня с верхней полки — тщетно, потому что если где-то есть ремень безопасности, Сережа обязательно пристегнется.

Зато с третьей, предназначенной для багажа полки посыпались вещи.

— К стене! — услышал я Вилкину команду и послушно подвинулся.

Девушка запрыгнула ко мне, вжав в стену, и, получается, прикрыв собой от потенциальных штурмующих палату нехороших людей — вон, в полумраке видно, как она дверь в купе выцеливает.

Вот стоило в Польшу въехать и сразу началось! Лежать было скучно, а трогать Вилочку за мягкие места и отвлекать разговорами в такой ситуации не стоит, поэтому простаивающий мозг сам по себе начал вспоминать об особенностях нашего вагона — он не советский, а международного стандарта сообщения RIC.

Отличается повышенной шириной полок, наличием в купе розеток — непонятно зачем они во времена отсутствующих мобильных телефонов, разве что фен или утюг подключать — умывальника — для доступа к нему нужно сложить столик — и вешалки, а в самом вагоне имеется простенький, но от этого не менее эффективный душ. Вешалка для полотенца в этом самом душе находится снаружи — после помывки приходится за ним вылезать, и мне вчера повезло увидеть не самый важный, но очень приятный кусочек нашей кубинки. Хороший вагон, в общем, мне нравится. А в вагоне-ресторане нас кормили вкуснейшим цыпленком табака.

Спустя пару минут, в течение которых я косился на задернутое шторкой окно — если пожар настоящий, придется в него вылезать — а поезд окончательно остановился, в дверь постучали «КГБшным» ритмом. Виталина и не подумала расслабиться!

— Верни колбасу, я все прощу, — через дверь процитировал ночной гость дяди Витиным голосом.

Вилочка щелкнула предохранителем:

— Все в порядке.

Данный пароль значит, что ЧП возникло из-за чьей-то глупости, и никакие враги к нам не пробиваются.

— Вот бы домой завернули! — мечтательно протянул я. — Пошли посмотрим че там.

— Идем! — Виталина спрыгнула на пол и включила свет, дав возможность рассмотреть заваленное шмотками и открывшимися вследствие падения чемоданами в количестве двух штук.

Невербально договорившись убрать это все потом, вышли в пованивающий гарью коридор, услышав из второго из трех отведенного дамам купе истеричные неразборчивые вопли. Из соседнего купе выглядывал взволнованный, одетый в майку и «семейники» Эдуард Анатольевич. Встретивший нас дядя Витя красовался таким же нарядом, но нацепил кобуру с «Макаровым».

Окончательно убедившись, что все в порядке, девушка убрала собственное оружие в сумочку.

— Катя, — пояснил дядя Витя. — Суп гороховый варила на нагревателе, в душ пошла — думала, успеет. А Люда заметила, что штора загорелась, запаниковала и дернула стоп-кран. Андрей из подтанцовки с полки упал, колено сломал — все, оттанцевался.

— Пи*дец, — подвел я итог ситуации.

— Вагон-ресторан же есть! — вслух поразился Хиль. — Зачем она суп-то варить начала? Если сдобу есть не хочет, чтобы не растолстеть, взяла бы салат овощной — там же за рубли всё! — и начал делится своим богатым гастрольным опытом. — Я в Финляндии яйца на нагревателе варил — это можно, не опасно, а вот суп лучше не стоит.

— Познавательно, но теперь все равно смысла нет, — улыбнулся я ему.

— Совершенно нет! — покивал он.

Потому что я выбил командировочную валюту в пятикратном размере — хватит и покушать, и подарки родным купить, и приодеться.

— Еще травмы? — спросил я дядю Витю.

— Синяки да ссадины. Там, где не видно, — ухмыльнулся он.

— Меняем на ваших, — дал я Виталине отмашку. — И Катю, и Люду.

Контора — орган КРАЙНЕ предусмотрительный, и дублирующий состав подготовила.

— Извините, Эдуард Анатольевич, — ради приличия ввел я Хиля в курс дела. — Я понимаю, что за два дня до концерта менять вокалисток не очень, но, если они на ровном месте умудряются ломать колени подтанцовке и устраивать пожары, значит дальше будет только хуже.

— Я и с дублирующим составом репетировал, так что все нормально, — ожидаемо не стал говниться няша-Хиль. Зевнув, спросил. — Могу ли я вернуться в купе? Голос, — виновато развел руками, напомнив о физиологических особенностях.

— Спокойной ночи, Эдуард Анатольевич.

Виталина пошла в спецкупе охраны — там у нас рация, договариваться за парочку дублерш и нового танцора.

— Хорошо, что накосячили не отвечающие за этническое разнообразие девушки, — по пути к купе с виноватыми поделился мыслями с дядей Витей. — Дублерши казашка и кубинка у нас есть, но, прости-господи, они не настолько красивые.

— Спорим она услышала? — хрюкнул дядя Витя, кивнув за спину, где Вилка как раз скрылась за нужной дверью.

— Зачем? Я совершенно точно уверен, что услышала! — хрюкнул я в ответ.

А вот теперь отрубаем эмпатию и игнорируем жалобные, плачущие глаза.

— Извини, Кать, но подпольные кулинары нам в составе не нужны, особенно такие, которые забывают суп на пожароопасных приборах.

— Я больше не!.. — начала было она, но присутствующий здесь охранник зажал ей рот и твердо, но бережно вывел из купе под взглядами побледневших девушек.

— Просто уволена, вернется в Москву и будет жить как прежде, нынче никого в полях не расстреливают, — пояснил я.

Не сильно-то и помогло!

— Извини, Люд, чисто по-человечески твою панику я понять могу, но на инструктаже и в МИДе, и вчера в поезде четко перечислены случаи, когда стоп-кран срывать нужно. Если коротко — никогда, потому что за это отвечает охрана.

Девушку увел второй охранник.

— По прибытии в Варшаву к нам присоединятся дамы из дублирующего состава, — пояснил оставшимся. — Тань, можно тебя на секундочку? — обратился к товарищу младшему лейтенанту.

Больно уж виноватая у нее мордаха — так и читается «вот дура я дура, не уследила!».

— Все ок, чужая тупость — фактор трудно учитываемый, и вообще это мой косяк — надо было сразу ваших набирать, целиком, но чего уж теперь, — тихо объяснил я ей позицию начальства. — Возвращайся, успокаивай этнически разнообразных коллег. Ты остаешься точно, но бдительность удвой, хорошо?

— Хорошо. Спасибо, Сережа, — с облегченной улыбкой поблагодарила она и вернулась в купе.

— Одобряете? — спросил я старшего товарища.

— А это на что-то повлияет? — спросил он.

— Нет, но важно лично для меня, — честно ответил я.

— Одобряю, — с улыбкой хлопнул дядя Витя меня по плечу.

— Мне бы типа-спецподготовку пройти, дядь Вить, — попросил я. — Я как раз целиком выздоровел, Виталина меня приемам учит и физически улучшает, но нужна стрельба и особенности перемещения в пространстве в непростых ситуациях. Не хочу ни подыхать, ни Виталиной от пуль заслоняться — я понимаю, что у нее работа такая, но если охраняемый объект сам по себе что-то может, значит и шансы на совместное выживание повышаются.

— Сделаем, — пообещал дядя Витя.

Добрались до купе подтанцовки, где девушки и парни с грустными мордашками смотрели на заплаканного парня, которому путешествующий с нами врач широкого профиля накладывал шину на поврежденную ногу.

— Ничего не обещаю, Андрей, но по прибытии в ГДР повезем тебя к лучшим врачам, валюту я выбью. Не справятся немцы — отправим туда, где справятся. Починим тебе ногу на максимально возможном уровне. Если танцевать сможешь — после выздоровления с радостью возьмем тебя обратно, если нет — приглашаю тебя работать хореографом в ДК совхоза «Потемкинская деревня», а еще выбью тебе «однушку» в Москве. Скепсис понимаю и не осуждаю, — увидев на его лице без пяти минут панику, сработал на опережение. — Но ты подумай вот о чем — это мой совхоз, а я бы не стал с ним возиться без далеко идущих неожиданных планов. Зарплата — двести семьдесят рублей с премиями за хорошую работу. До свидания, товарищи, — и я покинул их купе, направившись к своему.

Бардак!

* * *

Погода к посещению Аушвица (ака Освенцим) подходила как нельзя кстати — небо затянуто серыми, но, к счастью, безобидными тучами, изо рта валил пар (чуть ниже нуля), под ногами — подмерзшая земля с пожухлой травой, а сидящая на воротах стая ворон встретила нас ехидным карканьем.

— Arbeit macht frei! — указал я на всем известную надпись на воротах. — «Труд освобождает». Кто-то скажет, что таким образом нацисты обманывали узников, давая им ложную надежду заслужить свободу, но я так не считаю — ведь здешний труд, вернее — уничтожение трудом, и вправду освобождал дух от бренной оболочки, — вздохнул. — Вот только никакого духа не существует, а со смертью оболочки умирают уникальный набор жизненного опыта и комбинация генов. Последняя формировалась миллионы лет, кстати, чтобы закончить свой путь в газовой камере или печке.

Виталина погладила меня по спине.

— Я спокоен, — улыбнулся я ей. — Для современного ребенка это все — словно картинки из учебника истории.

Вру — потряхивает, больно уж атмосфера давящая. А мы еще даже внутрь не вошли!

Обернувшись к многочисленным спутникам (две новых красивых младших лейтенантки и такого же чина КГБшный «плясун», Андрея оставили в Варшаве, откуда он поедет в Берлин чинить ногу), дал им шанс слиться без последствий.

— Последний шанс, товарищи! Там, — указал рукой на ворота за моей спиной. — Нас ждут только горе и чужая, но от этого не менее ужасная смерть. Зверства нацистов знакомы всему миру, и лишних подтверждений не требуют. Я сюда иду, потому что мне это нужно как творческой единице, но вам убивать настроение на много недель вперед совершенно необязательно. Если кто-то хочет вернуться в гостиницу, никто вас не осудит.

Разумеется, никто и не подумал отказаться.

— Простите, Леонид Матвеевич, я сильно нервничаю, поэтому буду много говорить, — заранее извинился я перед МИДовцем, который у нас на полставки экскурсовод. — Постараюсь не перебивать, но, если вдруг такое случится, заранее прошу прощения, — повысив голос, чтобы было слышно всем, перешел в психологически комфортный режим политинформации. — Изначально термин «концентрационный лагерь» был лишен леденящих кровь ассоциаций и восходит к испанским «campos de concentración», применявшихся испанцами во время войны за независимость Кубы — в них интернировали мирное население, но без цели уничтожения. Популярность термин обрел во время англо-бурской войны из-за английских лагерей для гражданского бурского населения. Безусловно, национализм — целиком и полностью изобретение наших просвещенных европейских коллег, но даже англичане, которые, на минуточку, главные колонизаторы в истории, не догадались использовать заключенных так, как адепты Третьего Рейха, что, впрочем, не делало пребывание буров в гостях у англичан более приятным — голод, болезни и зашкаливающая смертность, в том числе среди детей, были и там. Немецкая прагматичность в концепции «уничтожения трудом» здесь не при чем — банально потому, что не существует имманентных определенным народам уникальных черт. Суть в прибыли, которая для капиталиста важнее всего на свете. Словосочетание «рабский труд» для них звучит ангельским хором, ведь гарантирует практически полное отжатие произведенной рабом прибавочной стоимости.

Вошли в ворота, и я указал на «запретку»:

— Мысленно проецируем сюда лающих овчарок и солдат Рейха с автоматами. Все это освещается прожекторами, а с вышек на нас смотрят старые добрые пулеметы. Я не пробовал, поэтому даже не представляю, насколько страшно было ходить в атаку подавлять пулеметные точки — это не про концлагерь, а про мужество наших отцов и дедов, благодаря которым мы пришли сюда на экскурсию, а не были загнаны силком в качестве ресурса. Дядь Вить, а вы воевали? — вдруг дошло до меня, что нашему полковнику слегка «за пятьдесят».

— Воевал, — подтвердил он. — В пехоте, с сорок второго и до Берлина. Да, Сережа, на пулемет ходить очень страшно, но, когда идут все, не ходить нельзя, — ответил и на завуалированный вопрос. — А главное — если на пулемет не пойду я, на него придется идти моим детям и внукам.

И ведь ни слова про фронтовое прошлое до этого не сказал.

— Были концентрационные лагеря и в нашей истории, — продолжил я. — В первую очередь можно вспомнить лагерь для турецких военнопленных и интернированных граждан российского, персидского и турецкого подданства на острове Нарген, через который за 1915–1916 годы прошло около двадцати тысяч людей. Выжило подавляющее большинство, но обольщаться не нужно — детей голодом морили и там, пусть и неумышленно, а из-за нежелания тратить ресурсы. Словом — капитализм и концентрационные лагеря до недавних пор шли рука об руку, и мы должны об этом помнить. У меня пока все, Леонид Матвеевич.

МИДовец откашлялся и поведал нам об истории Освенцима, который немцы переименовали в Аушвиц, а после войны ему вернули прежнее название. Под его успокаивающий бубнеж добрались до газовых камер, и я снова начал выдавать «базу»:

— Производителем газа «Циклон Б» являлся химический концерн, ныне известный под названием ««IG Farben»». Они же, кстати, травили наших предков на фронтах Империалистической войны — в частности, легендарная «атака мертвецов» в Осовце — прямое следствие работы уважаемых немецких предпринимателей, ведь штатных химических войск у немецкой армии тогда не было, и газик распыляли кадровые работники концерна — высокообразованные, интеллигентные специалисты, прошу заметить! Когда наши западные партнеры скидывают все проблемы персонально на нехорошего Гитлера, в крайнем случае — СС, Гестапо и немецкий народ, они, как правило, умалчивают о заслугах капиталистов из ««IG Farben»», концерна Круппа и прочих в развязывании Второй мировой войны — я сознательно использую этот термин, как более объемный, — одернул я собравшегося была исправить меня на «Великую Отечественную» Леонида Матвеевича. — Ведь несчастных, честных, уважаемых предпринимателей буквально силой заставляли брать военные государственные заказы и использовать рабский труд заключенных концлагерей. Обольщаться нельзя — капиталисты с тех пор не изменились, и при первой возможности охотно повторят все эти сверхприбыльные вещи. Пока жив СССР, они не посмеют, но, если, например, мы изобретем прибор, который телепортирует весь Соцблок в параллельный мир, где кроме нас никого не будет, оставив мир этот на произвол судьбы, капиталисты хоть и не сразу, но восстановят былое положение дел — имею ввиду мир до Великой Октябрьской социалистической революции.

Тяжелее всего далось помещение с детскими игрушками. Ребенок же трудится плохо, зачем он такой нужен? Но игрушечку жечь прагматичные немцы не стали — вот они, лошадки, куколки, человечки. Есть и самодельные, которые смастерили заключенные из подручных материалов для содержащихся с ними детей, пока те еще были живы.

На вокзал ехали в давящей тишине. Как и обещал — весело не было никому, настроение безнадежно испорчено. Зато теперь я железно уверен, что среди нас не будет ни одного «невозвращенца» или предателя — на лицах ничего, кроме холодной ненависти к миру за Занавесом не осталось, даже у всегда светлоликого Хиля.

В купе Виталина сразу же закопалась в свой чемодан, достала оттуда тюбик оружейного масла, и, стремительно намокая глазками, показала мне логотип «IG Farben».

— Какая теперь-то разница, — вздохнув, отобрал у нее бяку и притянул дрожащую девушку к себе.

Усадив на полку, обнял и дал поплакать пару минут, пока поезд набирал ход, унося нас от страшного места в сторону Варшавы.

— Быдло никто и никогда не спрашивает, и немцев ненавидеть не надо, — погладил ее по волосам. — Мы уже почти победили, осталось только дожать. Три-четыре десятилетия осталось — что это по историческим меркам? Жалкое мгновение, не более, — вздохнув, добавил. — Все говорят, что Электроник — это я, а сам я бронированной считал тебя. Извини, был не прав. Больше в такие места не поедем.

— Я уже не хочу в Германию, — шмыгнула носом Вилка. — Вообще за границу не хочу! Твари! — закусила губы.

А в мои времена и спрятаться-то негде. Ничего, в этой реальности все сделаем правильно.