Поднимая веки

Павел Пинигин, 2023

В момент смерти человеческое сознание генерирует внутри себя свою собственную вселенную. Балансируя на стыке науки и духовности, учёные смогли получить доступ к внутренним мирам почивших нас людей. Исследуя невообразимые сплетения "мёртвых" миров, сложно сохранить устойчивость своего ума. Компания "Ядро" контролирует все процессы внедрения, одним из её членов и является главный герой. Ему и предстоит разобраться в том, как всё это устроено и как устроен он сам.

I. РАЗВЁРТЫВАНИЕ

Позиция 1. Дверь

Эта дверь была довольно странной. Уже порядка десяти минут я пытался обнаружить на ней хоть какое-то подобие ручки или замка. Визуальный анализ этого металлического монолита не дал никакого результата, в связи с чем было принято решение произвести тактильный осмотр. Я ощупал каждый миллиметр этого гипотетического прохода, но ничего нового от этого не получил. Абсолютно гладкий кусок железа врезанный в стену, поверхность которого искажала моё лицо, когда я пытался всмотреться в гладь его отражающего материала.

В мои мысли стали закрадываться подозрения о том, что либо меня разыграли, либо я что-то недопонял. Следуя здравому смыслу, я всё же склонялся ко второму варианту, так как вряд ли кто-то захотел бы пошутить надо мной, оставив под дверью моей квартиры сумму наличных, что обеспечивала мне беззаботную жизнь, по крайней мере, на ближайшие пятьдесят лет, что в целом расценивалось мной, как обеспеченность до конца моих дней. Помимо денег имелись и прочие причины, что заставляли меня быть здесь, но я едва ли мог проявить их на поверхности своего сознания сквозь завесу материальных благ. Всему этому ещё предстояло уложиться в моём уме.

К посылке прилагалась и анонимная записка, которую я и решил перепроверить стоя перед этой дверью. Я достал свёрнутый жёлтый листок бумаги из заднего кармана брюк, убедился, что пришёл точно по указанным координатам и вслух прочитал единственные три слова, которые были написаны довольно небрежным почерком: «Просто открой дверь».

Почему-то говоря это, я надеялся, что это какой-то код, который работает по принципу сезама из сказки про Али-бабу, но дверь передо мной по-прежнему была закрыта. Я постоял в недоумении ещё пару минут, убрал записку обратно в карман и принялся колотить и пинать эту чёртову дверь. Без ярости и злобы, просто безразлично, но всё же с достаточной силой, чтобы через пару тройку ударов почувствовать боль в мышцах, связках и суставах.

Я не мог просто так уйти, совесть, внушительная сумма денег и что-то за гранью всего этого не позволяли мне дать заднюю. Понял я только одно: все попытки физического взаимодействия с этим куском железа, очевидно, не дадут никаких результатов. Поэтому я решил успокоиться и привести мысли в порядок.

Несколько раз я глубоко вздохнул, походил по кругу пару минут, а затем замер и как можно глубже задумался над словами в записке: «Просто открой дверь». Мать твою, да что это значит? Ну, хорошо, раз я должен открыть дверь и это довольно просто, то почему бы этой двери не открыться прямо сейчас?..

И тут дверь открылась.

Позиция 2. Холм

Каждый день я хожу на холм и смотрю на движение этого небольшого города. Я сажусь на мягкую, как шёлк, траву и сижу так до конца дня. Я наблюдаю, как поток автомобилей внизу с течением времени теряет свою силу. Наблюдаю, как в окнах домов зажигаются лампочки. И только когда в круглосуточной забегаловке прямо у подножия холма меняется смена и на улицу выходит она, я провожаю её взглядом, пока её силуэт не скроется за аллеей тополей, встаю и возвращаюсь домой.

Я не знаю её имени, я никогда не видел её лица, мне знаком лишь её образ и походка. Я никогда не приближался к ней, ни говорил, ни давал о себе знать. Я не знаю о ней ничего, но, странное дело, люблю её.

Я не помню, когда впервые оказался здесь, но точно знаю, что когда-то помнил. Порой мне кажется, что стоит приложить хоть малейшее усилие, как причина моего появления на этом холме станет ясной и очевидной. Но я не желаю вспоминать, сам не знаю почему. Будто так надо, будто иначе будет хуже, а я не хочу, чтобы стало хуже.

Живу я один, но дома лишь сплю. Моя хижина находится в трёх километрах от этого холма. Я всегда хожу пешком. Мой дом достаточно мал. Он находится посреди леса. Из соседей у меня только деревья и птицы. Звери ко мне заходят редко. Пару раз навещал ёж и лиса, остальные обходят мой дом стороной. Внутри только широкая кровать и ванна. Горячая вода и электричество тоже есть. Откуда я не знаю, так как к дому не ведут никакие провода и трубы.

Мой день начинается с разминки. У меня ничего не болит, но я всё равно заставляю себя делать лёгкие упражнения. После зарядки я умываюсь, затем надеваюсь и иду на холм, где и созерцаю движение этого мира, пока снова не увижу её.

Мне нравится открывать своему взору этот вид, он кажется мне гармоничным. Я люблю это кафе под странным названием «501». Я пытался думать над значением этого числа, но так ни к чему и не пришёл. Но то, как светятся эти цифры с наступлением сумерек, озаряясь холодным проникающим белым светом, заставляет меня подолгу не отводить от них глаз.

Таким чередом и идут мои дни. Я не ем, у меня нет чувства голода. Это странно, так не должно быть, но так оно и есть. Почему-то я знаю вкус всех блюд, которые вижу, хотя никогда в жизни ни брал в рот и крошки хлеба. К вопросу о том, сколько я живу. Мне кажется, достаточно долго, настолько долго, что мне кажется, что я родился сегодня. Странно, здесь вообще всё странно, но я чувствую, что так и должно быть, а потому не думаю об этом и просто принимаю этот мир.

Позиция 1. Лестница

Чувство, которое превалировало в этот момент над остальными, было презрение. Следом следовало недоумение и лёгкий трепет на границе с неведомым страхом. Но самого страха не было. То, через что я уже прошёл, не давало ему овладеть мной.

Более я не стал думать и отслеживать охватившие меня эмоции и решительно зашёл в открывшуюся передо мной дверь. Тут же позади раздался резкий звук. Я обернулся, дверь была закрыта. Произошло это настолько быстро, что это невозможно было заметить. Классика. Оставалось только идти дальше.

Узкий коридор длиной порядка пятидесяти метров, освещённый тусклым светом ультрафиолетовых прожекторов, вывел меня к уже широкой белой лестнице, которая не уходила ни вверх, ни вниз. Я нерешительно выглянул из прохода и окинул обе стороны взглядом, так и не дотянувшись остротой своего зрения к концу ни в одной из них.

Сделав глубокий вздох, обозначающий насыщение подобными фокусами, я всё-таки шагнул на ступеньку. Я не мог понять, находилась ли она внизу или вверху. Не мог уловить поднялся я или опустился. Я сделал ещё несколько шагов, но так и не смог определить, как именно перемещается моё тело. Если лестницы и вовсе нет, то это должна была быть гладкая поверхность, но при её рассмотрении отчётливо выделялись ступеньки. Я несколько раз наклонялся и ощупывал их собственными руками и точно могу сказать, что они там были. Но в голове просто не было информации о том, куда они ведут. Будто когда я делал шаг, из моей памяти исчезал отрезок времени, в который я делал этот шаг, но почему-то я понимал, что я его сделал.

В голову закрадывались мысли, чтобы попробовать лечь и проползти вперёд, но это было бы нелепо. Наверняка здесь установлена система слежения и было бы весьма глупо вести себя так на глазах у, как мне кажется, достаточно интеллектуального и интеллигентного человека. В любом случае мне приходилось испытывать и не такое. Я видел не так много, как мои коллеги по профессии, но и этого хватало для того, чтобы не зацикливаться на такого рода вещах. Если быть точным, то за мной числилось, ни больше ни меньше, сто двадцать пять проникновений. Там было и не такое. Но увидеть нечто подобное в реальности всё ещё было довольно необычно.

— Что такое реальность? — неожиданно прозвучал отчётливый голос, доносившийся будто бы отовсюду.

Я остановился.

Позиция 2. Тропа

От моего дома до холма ведут несколько дорог, но я выбираю самую извилистую из них. К тому же более короткие тропы уже достаточно сильно заросли, а у меня нет желания расчищать эти пути. Я встаю с первыми лучами солнца, а город оживает несколько позже. Иду я неспешно, мне нравится красота здешней природы, и порой я останавливаюсь, чтобы послушать, как бежит холодный ручеёк, вальяжно огибая камни и корни деревьев, или рассмотреть, как гармонично расположены листья папоротника.

Кроме меня по этой тропе никто не ходит, но откуда-то она появилась. Когда я оказался здесь, она уже была вытоптана. Но сколько бы я по ней не ходил, я никого не встречал. Мой путь занимает от получаса до часа. За редким исключением я добираюсь до холма за два часа, когда что-то естественное увлекает меня настолько сильно, что стираются понятия времени. Но не было и дня, чтобы я не успевал до того, когда она приходит на работу в забегаловку у самого подножия холма.

Порой мне кажется, что моё стремление увидеть её не случайно, как будто бы я должен быть на этом холме именно в это время. Меня не покидает ощущение, что если я не явлюсь в этот час, то не увижу там ни кафе, ни всего этого города. Но при этом я никогда не торопился, и иногда мне казалось, что моя дорога длится вечно, но когда я оказывался на холме, солнце было точно в том же месте, где оно было всегда, когда я наблюдал его с этой позиции по своему приходу. Это странно, я не уверен, так ли должно работать время, но, кажется, это не должно меня волновать.

Сама тропа стала уже родной для меня, я буквально ощущаю её частью себя. Когда мои ноги передвигаются по её изгибам, я чувствую тяжесть собственного тела, что слегка проминает почву. Мне кажется это естественным. Когда и на ней начинают прорастать ростки сорняков, я точно знаю где именно и намеренно наступаю на них, чтобы эта дорога не зарастала. С каждым новым днём их начинает становиться всё больше и больше, но мне всё ещё не сложно поддерживать чистоту земли под ногами. Наверное, настанет час и мне придётся пробираться сквозь гущу листвы с каким-нибудь мачете в руках.

Иногда на холме и перед сном я думаю, а что если однажды я приду к началу тропы и не смогу разглядеть прохода за толщей растительности? По какую из сторон я бы хотел остаться? Что мне важнее, мой уютный дом или моя неизведанная любовь? Конечно, глупый вопрос, я бы слепо предпочёл видеть её.

Позиция 1. Что такое реальность?

…

Определение пятнадцатое: Реальность — то, что не подчиняется никому.

Определение шестнадцатое: Реальность — то, где ты не один.

Определение семнадцатое: Реальность — то, что есть.

…

В этой книге, что несла очевидное название «Реальность», было ещё порядка тысячи определений этого слова, но я почему-то решил прочесть и обдумать именно эти три. Когда я закрыл книгу и положил её обратно на край стола, я задумался о том, почему не прочёл первые три определения. Ответ не был найден.

Между тем, помимо меня, в аудитории было ещё четыре человека. Два парня и две девушки. Одна из них была высокой и худой, другая маленькой и достаточно полной. Будь они рядом друг с другом, это вызвало бы во мне тот смешок, от которого было бы потом стыдно, но они сидели на разных стульях в противоположных сторонах помещения. Мы же с парнями расположились ровно посередине рядом друг с другом, я сидел в центре. Чем была вызвана такая композиция человеческих тел, я не знаю, всё вышло случайно.

Все мы были на первый взгляд примерно одного возраста. Эти ребята были похожи друг на друга и оба походили на меня. Если бы взглянуть на нас под правильным углом, то можно было бы легко поверить в то, что мы близнецы. Но у каждого из нас были глаза разного цвета, мне достался голубой, разный подъём носа, разные ушные раковины, припухлость губ, ширина скул и подбородка, разная причёска, ширина плеч, размер обуви, но во всём остальном мы были похожи.

Никто из нас не произнёс ни слова, пока мы были здесь одни. Дамы по бокам пустым ровным взглядом смотрели перед собой и, кажется, были взволнованы больше, чем мы, что ёрзали на стульях и жадно осматривали всё вокруг. Все мы ждали некоего наставника, который должен был объяснить как зачем и почему именно мы находимся здесь.

Тогда мы имели лишь смутные представления о том, чем занимаются внедрители и, думаю, никто из нас не мог поверить в то, что станет одним из них. Кто-то называл их электронами, кто-то аксонами, кто-то пилигримами, кто-то крючками, тогда ещё не устоялось название этой профессии, но постепенно в обиход вошло простое и не замороченное «внедритель». У самой же организации, участниками которой мы собирались стать, было ёмкое и лаконичное название — «Ядро».

Позиция 2. Верх

Первое время я стою и смотрю прямо на солнце. Мне нравится, как его лучи обжигают мои глаза, как его жаркие волны обтекают контуры моего лица. Я всегда отдаюсь его воле, позволяю ему ослепить меня, если так ему будет угодно. Затем, когда этот красный гигант поднимается чуть выше и смотреть на него становится невыносимо, я предаю его, но всегда остаюсь прощённым.

Я опускаюсь вниз, ложусь на землю и смотрю на пролетающие мимо облака, белые и пористые, как сладкая вата. Они никогда не проливают слёз, здесь никогда не идут дожди. Я пробовал соорудить из их форм собственную картину, создать уникальное творение с помощью воображения, но в итоге приходил к тому, что вряд ли я могу представить что-то прекраснее самих облаков. Поэтому, когда их воздушные формы протекают по бескрайнему верхнему морю, я не думаю ни о чём, созерцая их великое странствие.

Когда их парад утомляет меня, я поднимаю туловище, скрещиваю ноги и жду, когда в кафе у подножия произойдёт смена. В это время город тих и бездушен, только местный бродяга неподалёку от кафе встаёт с картонки и сидит взявшись за голову несколько долгих минут. Наверное, он думает о своей судьбе, о том, как жестока к нему жизнь. Кажется мне, каждый раз, когда он просыпается здесь ему сложно понять, кто он и как сюда попал. Когда же эти ответы приходят к нему, он поднимается и начинает свою стандартную разминку, которая повторяется словно по записи. Когда его тело хоть как-то приходит в тонус, он собирает свои вещи в рюкзак и уходит прочь в неизвестность, чтобы вернуться сюда ночью, когда ухожу я. Иногда мне чудится, что он приходит на тот же холм и спускается только утром прямо перед моим приходом. Но почему-то мне кажется, что я не должен об этом думать. И я не думаю.

Когда движение внизу становится интенсивнее, я жду, когда она выйдет из-за аллеи тополей. Я чувствую, когда её аромат приближается и могу точно определить, сколько шагов ей осталось сделать, чтобы я увидел её. Когда её силуэт показывается мне, всё моё существо трепещет от той любви, что я испытываю к ней. Её лицо закрывают её фиолетовые волосы, она всегда смотрит вниз, будто грустит о чём-то. Эта минута, что она идёт до дверей кафе и скрывается в них до конца дня, длится для меня вечно. После этого я могу увидеть её лишь тогда, когда её образ скользит мимо окон кафе.

Позиция 1. Заказчик

— Думаю, вы и так знаете, что такое реальность.

Голос рассмеялся. Я стоял на месте и ждал, когда он утихнет и, наконец, проведёт меня по этой лестнице туда, куда я должен был прийти. Хоть я и встречался с достаточным количеством странных вещей, но всё ещё не привык к обилию подобных изобретений. Не так давно мы стали заимствовать эти технологии из вселенных тех или иных личностей, но, тем не менее, я уже переставал удивляться их странностям и функциональностью. Переставал, но не перестал. По ряду этих и прочих причин, эта лестница и дверь вызывали во мне лишь отвращение к тому, кто решил установить их в своём доме, очевидно только ради того, чтобы продемонстрировать своё богатство и власть.

Все хитрости науки, полученные из миров великих умов, использовались в основном в целях хвастовства. Не так многое имело практическую ценность, так что всеми этими «чудесами» пользовались только коммерческие организации и тщеславные олигархи. Посещая какой-либо банк или развлекательный центр, ты имел колоссальные шансы наткнуться на что-то типа комнаты, выйти из которой можно только когда войдёт следующий человек, или банкомат, который производил выдачу денежных наличных средств прямиком в твой кошелек. Для этого было необходимо вшить в бумажник чип и находиться в полуметре от банкомата, в противном случае материализация не срабатывала.

Коврик, который завязывает шнурки, зеркало, которое отражает твою спину без использования камер, татуировки, эскиз которых можно изменить за секунду, без всего этого простым людям жилось и так хорошо, а с учётом высоких цен мало кто мог позволить себе эти новшества. Да и некоторые из тех, кто мог, потеряли энтузиазм уже через месяц после начала новой эры. Каждое новое изобретение было подобно вспышке. Их популярность длилась не дольше, чем неудачная попытка зажечь огонь зажигалки «Zippo». Но зато как ярко…

— Ах, ладно, — наконец заговорил голос, сменив тон на более спокойный, — я не такой уж и тщеславный, как можно обо мне подумать. Стойте на месте, сейчас поднимется лифт… обычный, стандартный лифт.

Я повиновался, снизу послышался гул, ступеньки передо мной стали медленно расходиться в стороны и уже через пару секунд исподних выполз действительно обычный лифт. Его двери отворились, и я вошёл внутрь.

— Минус седьмой этаж, — произнёс голос, и я нажал нужную кнопку.

Лифт тронулся. Внутри играла приятная классическая музыка, название и композитора которой, честно признаться, я не знал. В её определении мне помогла бегущая строка, где рядом с чередующимися этажами медленно двигалась надпись — «Ludovico Einaudi — Life».

Я с удовольствием слушал её, но меня не покидало чувство, что это не совсем то, что должно играть в лифтах, как будто эта музыка и этот лифт были несовместимы. Как по мне уже давно должны были быть написаны целые альбомы, предназначенные специально для поездки в этой грузоподъёмной машине. Нет, безусловно, есть приятные мелодии, словно рождённые для этой коробки, но лично я не знаю ни одного музыканта, что занимался бы этим намеренно и на постоянной основе. Производители лифтов должны заказывать звуки, которые будут наполнять это уютное помещение. Но почему-то никому до сих пор не пришло это в голову, все заполняют свои лифты тем, что им кажется подходящим, но ещё никто не подошёл к этому делу ответственно, а ведь здесь зарыта золотая жила.

Я медленно спустился на нужный этаж и ровно в тот миг, когда композиция подошла к концу, двери лифта раздвинулись в стороны. Думаю, это было сделано специально. Около входа стояла женщина в фартуке лет пятидесяти, на лице которой только-только начинали прорисовываться морщинки. Она слегка поклонилась мне и молча отошла в сторону, разрешив мне таким образом пройти. Я вышел из лифта и несколько неловко кивнул ей в ответ, она улыбнулась и указала на дверь впереди. Кроме неё была ещё одна дверь чуть левее, все остальные стены бардового оттенка, обитые чем-то бархатным, были полностью пусты. Я сделал несколько шагов, повернул ручку, потянул дверь на себя и зашёл внутрь. Ту женщину я больше никогда не видел.

Глупо было пытаться анализировать голос, говорящий со мной на лестнице, так как изменить его в наше время мог любой школьник. Это мог бы оказаться кто угодно, в независимости от пола и возраста. Я бы не удивился, если бы та мадам и разговаривала со мной на лестнице. Мне лишь оставалось надеяться на честность и доверие заказчика, который, судя по тому, что я слышал, должен быть мужчиной преклонного возраста и, как я уже видел, это действительно был мужчина преклонного возраста.

Он сидел ко мне в профиль на тёмно коричневом кресле, скрестив ноги. Напротив него стоял маленький столик со стеклянной столешницей и деревянным основанием. С противоположной от него стороны стояло точно такое же кресло. На столе располагался кувшин с жидкостью, напоминающей вино, и два пустых бокала.

Помещение было достаточно просторным, вдали был расположен фактурный камин, где медленно тлели несколько красных поленьев. Все стены были точно такого же цвета, как и при входе. Вдоль них где-то стояли цветы на высоких подножках, где-то шкаф с книгами, где-то статуя женщины, пребывающей в шоке от наличия у неё рук. Освещение было тусклым, как от света свечи, но ни одного предмета излучающего свет, кроме камина, я так и не обнаружил. Примерно так в детстве я представлял себе интерьер замка вампира.

Сам же старик имел седые, я бы даже сказал абсолютно белые, усы и козлиную бородку. Выражение его лица было вполне дружелюбным и осмысленным, при этом казалось, что в его голове происходят процессы, величие которых мне сложно понять. Одет он был в коричневый клетчатый костюм и белую рубашку с галстуком цвета морской волны, в грудном кармашке пиджака был свёрнут платок оттенком чуть светлее самого пиджака, на ногах же были лакированные туфли с острым носом, которые казались мне единственным безвкусным предметом в этом помещении. Из чувства вежливости и приличия я оставался на месте, пока он, наконец, не вышел из своего задумчивого забвенья и не произнёс, даже не взглянув на меня:

— Присаживайтесь.

Я расположился напротив него на точно такое же кресло, мягкость которого нивелировала всё, что мне доводилось испытывать своей пятой точкой опоры до настоящего дня. При всём при этом я не утопал в его материале. Надо сказать, что это несколько обескуражило меня, и я на мгновение забыл цель моего визита. Казалось, что вот оно то, что я должен был испытать здесь, теперь можно вставать, благодарить этого старика за приглашение и идти домой. Он же всё это время пристально осматривал меня и только когда убедился в том, что кресло перестало занимать весь мой разум, заговорил:

— Прежде чем мы перейдём к предмету нашей встречи, я имею, по меньшей мере, тысячу вопросов, которые я хочу задать вам перед тем, как раскрыть суть заказа, но постараемся обойтись, допустим, одиннадцатью.

Я слегка улыбнулся.

— Спрашивайте всё, что хотите, за такие деньги я готов отвечать на ваши вопросы всю жизнь.

Он с презрением посмотрел на меня.

— Такая мелочь и вы готовы отдать за неё свою свободу?

— Нет, — признаться, я почувствовал себя униженным, — просто наш мир, каким бы он ни был и какие бы ценности не проповедовал, так или иначе, всегда зиждился на тех или иных благах, которые мы приобретаем с помощью денег.

— Ладно, — удивительно спокойно ответил он, — я согласен с вами, но люди вашей профессии, как мне кажется, знакомы с такими вещами, которые одним своим существованием затмевают все наши блага. Поэтому мне и показалось странным ваше утверждение по поводу этих пресловутых денег.

— Да, так и есть, я понимаю вас, но всё это только там, в их разуме, здесь же миром правят купюры.

— Что ж, — подвёл он итог, — на этом и сойдёмся и перейдём к тому, что мне необходимо узнать лично от вас, прежде чем я предоставлю вам данные вашего задания.

Он сделал паузу, предоставив мне пространство для согласия с его правилами, но я ответил молчанием, что также послужило сигналом задать его первый, точнее, второй вопрос:

— Как, мать твою, вообще всё это работает?

Позиция 2. Низ

Этот мир живой, я вижу это каждый свой день. Должно быть, странно делать подобные очевидные замечания, но я имею в виду не совсем то, что принято считать живым, когда кто-то произносит эти слова. Жизнь бурлит везде, не только в одушевлённом, но и в пустом, даже мёртвом теле и предмете. Я вижу, как асфальт дышит своими широкими ноздрями, вижу, как резина на колёсах автомобилей изнывает от каторжного труда, вижу, как столбы утомляются от своего вечного поста. Во всём я вижу чувства, они наполняют каждую деталь этого мира, даруя ему полноту своего бытия. Есть что-то за гранью видимого, нечто еле уловимое, что открывается глазам лишь мимолётно, но именно это нечто и объединяет всё вокруг. Но что на счёт меня? Есть ли хоть что-то настоящее во мне? Странно, наверное, не стоит об этом думать.

Кафе работает по режиму и никогда не меняет порядок дня. Также не меняются и посетители. Одни и те же лица в одну и ту же смену в один и тот же час приходят сюда, чтобы заказать одно и то же блюдо, обсудить одни и те же новости и выйти из кафе в то же самое время, что и всегда.

Иногда моим вниманием овладевает и что-то отдалённое. Например, мне нравится наблюдать, как вдалеке подъёмный кран переносит очередную плиту. Мне всегда было интересно, что он строит, иногда я выдвигал свои предположения на этот счёт: родильный дом, школа, университет, бизнес-центр, морг. Но точно определить цель его работы было невозможно, так как независимо от количества перенесённых им плит, пейзаж не менялся ни на дюйм. Я понимаю, что то количество плит, что он уже перенёс, должно было уже давно образовать небоскрёб, пронизывающий наш мир насквозь, но в тоже время меня не смущает этот факт. Парадокс. Может быть, всё это время он передвигает одну и ту же плиту с места на место? Может в этом и заключается его предназначение, высший смысл. Только вот, что он должен понять?

Здесь много деталей, здесь есть небольшой прудик на лавочке у которого по вечерам сидит старушка в расписном ситцевом платке и кормит хлебом подплывших к берегу уточек. Здесь есть несколько магазинчиков, в каждый из которых ходят одни и те же лица и покупают одни и те же продукты. Здесь есть заправка, на которой останавливается только один грузовик с брёвнами, весь остальной транспорт беспрерывно движется мимо. Здесь есть детская площадка без детей, несколько жилых домов и небольшая церквушка, чьи колокола находятся в абсолютном молчании, даже когда звонарь из последних сил пытается добиться от них хоть какого-то звука. И ни одна из этих деталей не изменяется с тех пор, как я оказался здесь. Всё будто замерло в мгновении одного дня и повторяется снова и снова. И мне нравится это, сколько бы я не смотрел на эту картину, я не перестаю удивляться, сколько поразительного скрывает в себе этот кадр. Как же много мы упускаем, фокусируя внимание лишь на одном участке общего творения. Но есть в этом мире то, что может меняться.

Я наблюдаю, как с каждым разом её движения становятся всё более осмысленными. Раньше я этого не замечал, списывал на ошибку в работе моего мозга, но со временем убедился, что дело здесь в ней, по крайней мере, я хочу так думать. Не могу сказать, когда именно я подметил этот момент, может секунду назад, но иногда сквозь окна я вижу, как она останавливается посреди помещения, стоит в ступоре несколько секунд, словно меняя вектор своего пути, а затем снова начинает работать. Несколько раз она точно так же останавливалась перед дверью в кафе, как всегда спиной ко мне и, казалось мне, пыталась повернуться, но в итоге продолжала делать то, что делала постоянно. Кажется, что она видит, что весь мир статичен и пытается противостоять ему, хоть и является его неотъемлемой частью, а может и является самим миром. Странное предположение. Сможет ли этот мир найти меня?

Позиция 1. Учитель

Наставник пришёл в аудиторию спустя ещё десять минут. Чем в это время только не были наполнены мои мысли: домыслы, гипотезы, допущения, догадки, глазированные сырки. Но то, что он сказал, как только вошёл в аудиторию, перечеркнуло их значимость:

— Здравствуйте! Первое, никто, ни я, ни вы, ни кто-либо ещё, никогда, ни сегодня, ни завтра, ни через сколько угодно лет не поймёт, что здесь вообще происходит!

Он казался мне сильно возбуждённым. Голос его звучал громко и надрывисто, но на удивление чётко. Сам же он был среднего возраста, зеленоглазый, с длинными светлыми волосами. С его плеч свисал белый медицинский халат, ноги были обуты в чёрные сандалии, сквозь вентиляционные отверстия которых просвечивали его розовые носки. В руках он нёс стеклянную литровую бутылку воды, которую после своих слов звучно поставил на край стола. Не знал бы я, кого мы ждём, я бы счёл этого товарища сумасшедшим.

Все мы, без исключения, были ошарашены его появлением, он же, казалось, получал от своего поведения удовольствие, которое было доступно только ему одному.

— Итак, — продолжил он, будто бы во всём том, что сейчас происходит, нет ничего необычного, — вы оказались здесь не просто так. Из тысячи кандидатов только вы пятеро удовлетворили всем требованиям нашей компании. Возможно, вы не понимаете, как именно происходил отбор, но раз уж вы здесь, это уже не имеет абсолютно никакого значения.

Он был прав, я совершенно не понимал, почему именно я получил это приглашение после прохождения этого теста. Я не горел желанием участвовать в этом отборе, а сделал это, честно признаться, от простого безделья. Да и к тому же для участия необходимо было просто зайти на нужный сайт через любое устройство, и система самостоятельно определяла твою личность и избавляла тебя от волокиты с регистрацией. Как это работало, сложно сказать, но факт в том, что уже прошедший тест не мог пройти его снова, даже если воспользуется чужим компьютером.

Сам по себе тест занял у меня не больше пятнадцати минут. Признаюсь, что во мне не было ни стремления, ни какого-либо ещё стимула для того, чтобы результат оказался положительным, поэтому осознанно я ответил только на первые десять вопросов. В остальных пяти сотнях, хотя я даже не помню, сколько именно их было, я поставил галочку в абсолютно случайном месте, не прочитав ни одной буквы. По этой причине и было вызвано моё недоумение. Кто знает, может именно безалаберное отношение к этому тесту и являлось главным критерием для его успешного прохождения.

Но, не смотря на моё отношение к этому отбору, когда в своём почтовом ящике я обнаружил письмо, где меня поздравляли и приглашали на первое занятие, моё тело и душа оторопели от невозможности осознать, что это действительно произошло. В нём был указан адрес, пароль для входа в здание организации, краткие объяснения сути предстоящей мне деятельности и несколько кратких правил, самым странным из которых был запрет выдавать своё имя и определять кого бы то ни было из сотрудников и коллег. Часть этих и других правил и объяснял этот наставник в халате:

— Вы уже имеете представления о том, чем мы занимаемся, но я вынужден проинформировать вас об этом, даже если бы вы были знакомы со всей этой вакханалией лучше, чем я. Этого требует программа и я не вправе отходить от неё.

Хоть я и видел его впервые и не знал о нём ничего, но было уже странно обнаружить в этом человеке приверженность плану, установленным кем-то свыше. Казалось, что вся его личность была пропитана протестом и нонконформизмом. Оправдывала это подозрение его речь, где формулировка некоторых точных определений в его исполнении откровенно принижалась, но от того становилась более понятной.

— Итак, — продолжил он, сделав пару глотков из своей бутылки, — как я уже говорил, тот лес, в который мы собираемся зайти, погряз в непроглядной тьме, где не только невозможно определить, что перед вами, но наравне с этим невозможно понять то, что и внутри вас. Но я постараюсь пролить свет на это пространство.

Здесь он достал чёрную резинку из правого кармана своего халата и собрал свои волосы в пучок, после чего взял стул, который стоял за партой и переставил его перед ней. Он сел на его край и опёрся локтями на свои ноги, после чего несколько секунд смотрел в пол, затем вздохнул и продолжил:

— Начнём с основ. Смерть, она неизбежна, она ждёт каждого из нас, но это уже не та область, которая остаётся для нас непостижимой загадкой. Мы уже не в тех временах, когда это слово вызывает трепет в груди, когда уход близкого оставляет неизлечимый шрам на душе. Теперь мы знаем, что это далеко не конец. И благодаря нашей деятельности мы способствуем раскрытию этого аспекта бытия. Да, теперь мы уже можем твёрдо говорить об этом, как о бытии, где бы ни происходило это шоу. Мы обнаружили это случайно с изобретением двух технологий. Первая позволяет нам путешествовать во времени, вторая проникать во внутренний мир человека. Сегодня мы обсудим второе. Когда мы попробовали использовать эту технологию на живых людях, у нас ничего не вышло, но однажды, один учёный совершенно случайно подключился к мозгу своего умирающего отца ровно в тот момент, когда тот испустил свой дух…

Позиция 3. Записка

Я не задержу вас здесь. Я расскажу эту историю и исчезну. Уже давно эта идея зрела во мне и теперь, когда я точно знаю, что меня ждёт, я не испытываю страха. Порой я размышляю о том, почему именно мне довелось открыть перед белым светом, так называемые, загробные миры. В общем-то ни один из этих миров не находится за гробом, как таковым, ведь существует лишь миг в двадцать одну микросекунду, когда вход остаётся открытым. Почему двадцать одна? Да пойди его разбери.

Без возможности останавливать и перемещаться во времени мы бы обошлись лишь одним моим случаем, но развитие человечества идёт семимильными шагами и, даже если бы я хотел остановить всё это, я бы не смог. Необходимо было действовать в самом начале, но тогда мне казалось, что возможность встретиться с теми, кто уже не способен проявить себя в реальности, изменит мир только к лучшему.

Банальная случайность, боже, просто случайность, всё наше пространство, всё наше существование, все наши души, все мы, просто банальная случайность. Когда я подключал устройство к своему умирающему отцу, во мне уже не оставалось никаких надежд. Я сделал это просто потому, что мог. Я ожидал, что на дисплее замигают два красненьких огонька, после чего я вновь сделаю глубокий вздох сожаления, соберу устройство в чемодан и попрощаюсь с отцом. Но когда вместо этого я каким-то образом оказался не в палате, я чуть было не потерял способность к осознанию самого себя. Невозможно быть готовым к нечто подобному. Даже если ты изучил тонны литературы и научных трудов, когда это происходит с тобой в действительности, это неописуемо.

Несколько секунд я как будто отстранился от своего «я», стал сторонним наблюдателем, словно мог пощупать своё сознание, изменить его. В этот короткий миг я чувствовал и нечто знакомое, но постороннее, что-то вроде забытых воспоминаний, которых никогда не было, сложно объяснить. А затем я воссоздал себя при помощи одной мысли. В тоже время я понимал, что мог бы стать кем угодно, но когда твой разум ставится в шаткое положение всё, что тебе нужно это вернуть его очертания на прежнее место. Поэтому я снова стал собой в том же теле, одежде и обнаружил себя в незнакомом мне месте.

Там было поле под чистым безоблачным небом. Мой отец в белой рясе сидел в самом его центре, скрестив ноги, и ковырял колоском пшеницы у себя во рту. Сердце моё билось, как пулемётная очередь, порой я переставал его чувствовать и думал, что мёртв. Здравый рассудок отказывался говорить мне о том, что сейчас я подключён к аппарату, позволяющему, пока что только в теории, проникать в подсознание человека. Я верил больше в то, что спятил в попытках наладить этот механизм, нежели в то, что он вдруг заработал. С трудом, но я нашёл в себе волю подойти к своему отцу.

— Папа… — тихо произнёс я, боясь спугнуть этот мираж.

— Странно видеть тебя здесь, — ответил он.

— Что? Почему?

— В этом мире не было никого, кроме меня с того дня, как ангелы и демоны во время войны у большого хребта аннигилировали друг друга.

— О чём ты говоришь, отец?

— Разве ты не помнишь? — он посмотрел на меня и усмехнулся.

— Помню что? — не понимал я.

Отец встал, развёл руки в стороны и сделал ими несколько круговых вращений, после чего сложил ладони вместе на уровне своей груди и принялся что-то невнятно бормотать себе под нос. Я был вынужден молча смотреть на него, пока он не закончит свою молитву. Когда отец, наконец, остановился, он окатил меня суровым взглядом, медленно опустил руки, подошёл ко мне, затем резко и крепко схватил меня за плечи и грозно произнёс:

— Ты не настоящий!

— Отец, — говорить было трудно, слёзы застыли в моих глазах, — я рад встретиться с тобой снова, но что за бред ты несёшь?

Он отпустил меня, сделал несколько шагов назад и упал на колени. Сзади него медленно расползся в стороны портал с золотистой окантовкой. Я пристально наблюдал за каждым движением внутри этого потустороннего пятна, но успел уцепить только то, как копьё сияющего ангела с огромными белыми крыльями пронзает моё собственное оголённое тело. Там было что-то ещё, но не успел я испытать полноту недоумения, как уже сидел у койки моего отца, чей медленный пульс превратился в постоянную непрерывную линию. Часы показывали, что я находился в мире отца один час и двадцать восемь минут. Очевидно, что время там работало по иным законам. Нам ещё предстояло разобраться в этом.

Я сообщил об этом случае руководству и следом, в течение нескольких долгих лет, мы коллективно пытались разобраться в том, что именно я увидел, как это произошло и что этому способствовало. Мы рьяно пытались найти ключ к тому, как вновь открыть мир внутри человека. Изначальный смысл данной технологии был направлен на такие состояния, как кома и сон, но мы были вынуждены отбросить эти стороны и направить своё внимание только на смерть. Это было правильное решение.

Тогда не было ясно, что именно мне открылось в сознании отца. Мы допускали и вариант того, что именно это происходит со всеми после смерти и каждого из нас ждёт мир, поражённый войной ангелов и демонов, но всё решило второе внедрение. Как оказалось всё это индивидуально. Странно, конечно, что мой отец создал именно такую вселенную, но по мере раскрытия некоторых деталей работы этого момента, его мир начал казаться мне менее удивительным и по сравнению с рассказами моих коллег о том, что они наблюдали внутри других людей, казалось, что мой отец вполне себе адекватен. Думаю, он просто устал от вседозволенности собственного разума и в какой-то момент разыграл перед собой эту игру. Я надеюсь, что он знает, где находится и просто делает вид, что он не управляет своим миром. Это распространённое явление.

Так или иначе, более я не внедрялся ни в его, ни в чей-либо ещё мир и, более того, наложил запрет на проникновение в реальность моего отца. Компания пошла на эту услугу, так как считала себя должной перед моим вкладом в её развитие.

Собственно, вернёмся к порядку. Потребовалось потратить ещё много времени для исследований и разработок, чтобы мир, наконец, узрел аппарат заморозки времени. До него мы целыми днями наблюдали за тяжелобольными и безуспешно нажимали нужную кнопку, когда пульс пациента прекращался. Мы учитывали и то, что мозг ещё живёт некоторое время, после этого, но как бы мы ни старались попасть в нужный промежуток, ничего не выходило. Но, когда время раскрылось перед нами, и человек завладел если не им, то его частью, союз открытых технологий позволил нам сделать то, к чему, ни больше ни меньше, нас вело всё развитие человечества.

Но вместе с тем мы наткнулись на ещё одну небольшую проблему. Как оказалось, когда время стоит на месте, воздух не может проникать в лёгкие. Наряду с физическими плотными объектами он тоже застывает во времени и не проникает в организм. Но мы должны быть благодарны вселенной за то, что она позволяет нам свободно перемещаться в этом кадре, хоть и без возможности взаимодействия с чем-либо. Воздух как бы обтекает исследователя по контуру и возвращается точно до атома на своё место, когда внедритель возвращается в настоящее. Нечто подобное происходит и с водой, объекты, плотность которых выше, не пропускают нас сквозь себя.

При всём этом, что весьма странно, мы слышим звуки, которые издаём в прошлом, скорее всего человека из настоящего окружает слой неведомых нам частиц, который и позволяет распространяться вибрациям звука вне посредственной близости. Что это за частицы, да и частицы ли вообще выяснить невозможно. Все попытки исследовать этот момент не дали никакого результата. Не знаю, может это просто воля вселенной.

Слава богу, мы додумались провести предварительные опыты по заморозке времени на животных и по их возвращению обнаружили их мёртвые тела. Экспертиза показала нам, что смерть наступила от удушья. Решилось всё в итоге просто, мы использовали баллон с кислородом.

Весьма интересно себя ведёт углекислый газ, который мы выдыхаем. Он так же не взаимодействует с частицами замороженного времени, но распространяется как и в настоящем. То есть по возвращению внедрителя он не сконцентрирован в одном месте, а также рассеян, как и в статичном прошлом. Поэтому ни хлопка при возвращении, ни других аномалий с воздухом не наблюдается. Тоже происходит абсолютно со всеми газообразными веществами. Отличие касается плотных предметов, в частности и жидкостей. Если газы рассеиваются и в таком же положении возвращается в настоящее, то, скажем, мяч, который ты бросишь в сторону, вернётся поблизости с тобой, вне зависимости от положения в застывшем кадре прошлого. Поэтому, если во время исследования вам захотелось плюнуть или в туалет, то лучше делать это в специальный пакет или быть готовым вернуться с нелицеприятной субстанцией около ваших ног. И всё же всё это странно, в этом сможет разобраться только гениальный безумец.

Сейчас же все эти вопросы с рассеянным газом перестали нас волновать, так как техника зашла ещё дальше, и был изобретён специальный клапан, который достаточно вставить в нос, чтобы свободно дышать, заимствуя воздух из настоящего. Думаю, с этим вопросом вам поможет разобраться кто-то другой.

Была и ещё одна проблема с самим внедрением. Если я попал в мир отца в реальном времени, то в прошлом это было сделать несколько сложнее. Во всём виновата вся та же статика. Все объекты, в частности и исследуемые люди, были неподвластны абсолютно никакому воздействию. Буквально можно было выстрелить в них в упор и не получить никакого результата. Но всё же мы смогли на основе самого аппарата путешествия во времени преодолеть и этот барьер. Таким образом, мы открыли все составляющие, которые позволяют нам соединить миры прошлого и настоящего.

Важный момент, настоящее не перестаёт быть настоящим. Оно не останавливается, когда внедритель занят своими делами в застывшем мгновении, оно движется так же, как и всегда. Поэтому, когда он вернётся назад, пройдёт ровно столько, сколько он пребывал в сознании исследуемого относительно нашего привычного времени. Сейчас норма составляет два часа. То есть, когда внедритель останавливает время, для сторонних наблюдателей он просто исчезает, мгновенно, без какого-либо звука или эффекта, просто исчезает. Возвращается же он с помощью устройства, мы заранее настраиваем таймер и по его истечению он вместе со всеми вещами, всем, что не принадлежит прошлому, возвращается назад в настоящее. Всё дело в вибрациях. Но не об этом.

С точностью хирурга мы останавливали время вновь и вновь, шагая по микроскопическим отрезкам к цели, пока, наконец, не обнаружили вход. Вторым человеком, побывавшем в мире умершего, был мой коллега. Он оказался в совершенно иных реалиях, нежели я. Во-первых, пациент не имел к нему никакого отношения, а во-вторых, внутри он обнаружил практически тот же мир, что и наш. Он описывал, как гулял по просторной площади с миловидной девушкой и разговаривал с ней о бытовых вещах, таких как: времена года, еда, щенки, игры. Он не обнаружил явных различий между нашим и его миром, да, примечательно, что умершим был старик восьмидесяти двух лет.

Следом процесс внедрения начал происходить всё чаще и чаще. Я не выявил желания вновь отправляться туда, что не скажешь о моих коллегах, которые вставали в очередь лишь бы узреть что-то новое. Всё это начало разрастаться в огромную сеть, что в итоге заимело название — «Ядро».

Технологии модифицировались, стало возможно не только замораживать время и, оставаясь в нём как бы уходить от настоящего и быть в прошлом, но уже и буквально отправляться в прошлое, что снесло крышу практически всем, кто имел к этому доступ, и упростило процедуру определения прохода во внутренние миры. Было очевидно, что рано или поздно спрос к услугам нашей компании возрастёт до небывалых пределов. Так и произошло. Я же тогда отошёл от всех этих дел.

Я придерживался позиции невмешательства. Это как с другими планетами. Если в теории мы обнаружим жизнь на одной из них, чья культура находится только на зачатках развития, не правильно диктовать им свою волю даже своим появлением. На мой взгляд, сначала они должны выстроить свою парадигму мысли, развиться, построить и укрепить основу своего существовании, а уже потом вступать в контакт с нами. То же самое и с внедрением. Мы не знаем и вряд ли когда-либо сможем узнать сколько именно времени прошло с момента смерти в разуме того или иного индивида, а потому глупо проникать туда и, так или иначе, одним своим присутствием влиять на его вселенную. Поэтому, пожалуй, это всё, чем я могу поделиться, не раскрывая секретов фирмы. В общем-то, никаких секретов и нет.

Я сказал далеко не всё, многое ещё остаётся не раскрытым, я всё ещё пытаюсь соорудить точную структуру моих мыслей, но думаю тот, кто останется здесь, раскроет остальные детали этого механизма. Я же принял решение, больше мне нечего здесь искать. Тот способ, который поможет мне уйти, был выбран мной намеренно и я осознаю все последствия своего решения. И не сочтите меня за одного из тех, кто сразу же вышиб себе мозги, когда узнал о том, что создаст свой собственный мир внутри себя. Я сделал это несколькими годами позже.

Позиция 2. Пересечение

Сегодня произошло невероятное, она обнаружила меня. Это длилось не больше секунды. Она обернулась, когда уходила за всё ту же аллею тополей. Я также не смог рассмотреть её лица, но чётко ощутил, что она смотрела на меня. На мгновение мне стало страшно, не могу понять почему. Как будто, когда я находился в тени, между нами было нечто неуловимое, что даровало каждому из нас лёгкий кураж бытия. Теперь же, когда её свет озарил меня, я чувствую незащищённость, оголённость своей души в которую теперь может пройти кто угодно. Именно поэтому я решил нарушить последовательность своей жизни и не ходил на холм несколько дней. Вместо этого я решил заняться домашними хлопотами.

Я вымыл пол, который и так был чист. Я протёр пыль, которой не было внутри моего дома. Я притоптал траву, которая была притоптана. Во всём остальном был порядок. Мне пришлось заниматься этими вещами, повторяя их раз за разом, как повторяется этот мир. Когда пол блестел так, что в его отражении можно было увидеть своё лицо, когда слово «пыль» перестало существовать, а трава около дома начала расти вниз, я решился вернуться на холм.

По пути я не мог понять сам себя, только недавно я хотел, чтобы она взглянула на меня, а теперь, когда это произошло, сам же отвёл взгляд. В чём причина этого противоречия во мне? То, что произошло, было моей заветной мечтой, а теперь я убегаю от неё. Но сейчас, твёрдо шагая по тропе, я решил, что открою ей себя.

Когда я взошёл на вершину, всё вновь повторилось. Солнце светило также, бездомный отыграл свою роль, кран перенёс очередную плиту, но когда пришло время, её не было. Я просидел весь день в ожидании. Я выискивал её в декорациях этого города, прищуривал взгляд в надежде отыскать её в самых тёмных уголках забытых улиц, но нигде не мог найти её следов. Когда настало время возвращаться домой, я не сделал этого и всю ночь провёл наедине с сиянием далёких звёзд. Впервые мне открылась вся прелесть темноты. Я и не подозревал, что ночь может быть прекраснее дня в тысячи раз.

Всё будто окончательно застыло в фантазии темноты, будто бы и я сам перестал дышать, наблюдая, как свет фонарей добирается до меня сквозь километры пустого пространства. Не было никого, кто мог бы нарушить это волнующее одиночество. Не было и мыслей, которые бы нарушили естественную остановку мира. Всё замерло, кран перестал двигаться, все автомобили и люди исчезли с лица земли, нигде невозможно было найти живую душу. Остался только я наедине с ничем.

Только когда город окутал туман раннего утра, ожидая, когда лучи солнца растворят его густую природу, моё опустошение нарушила рука, что нежно легла на моё плечо. Я не вздрогнул, лишь лёгкий трепет в груди вмиг перерос в ядерный взрыв тепла и любви, я знал, что это она.

Позиция 1. Как это работает?

Как мог я объяснил старику часть того, чем я занимаюсь. Он долго думал, оставаясь неподвижным всё это время, а затем заговорил, словно обращаясь к некто, кто смотрит на нас за кулисами нашего пространства:

— А теперь давай окончательно разъясним, как работает эта…

Он остановился, будто бы потерял слово, которое вертелось у него на языке, и я позволил себе попробовать найти его:

— Вселенная.

Он взглянул на меня одновременно презрительным и оценивающим взглядом, который быстро переменился в одобрительный и, что-то обдумав, размеренно заговорил:

— Вселенная… в наше время это слово приобрело какой-то пафосный оттенок. Всё чаще его используют люди, совершенно не понимающие о чём говорят. Стоит их уму пошатнуться под действием чего-либо, будь то психологический травмирующий фактор или употребление тех или иных веществ, как их рот превращается в рупор, который двадцать четыре часа в сутки повторяет лишь одно слово: «Вселенная, вселенная, вселенная!»

Его лицо слегка покраснело, было видно, что эта мысль вызывала в нём злость, которую мне невозможно было осмыслить. Тем не менее, что бы он ни говорил, во мне рождалось, взрослело, переживало подростковый бунт, кризис среднего возраста и достигало уверенной старости понимание, что он прав. Когда он вернул своему лицу прежний оттенок, он продолжил:

— Но ты оправдываешь применение этого слова, как и те, чья деятельность не может обходиться без его использования. Пожалуй то, что ты наблюдаешь в сознании мертвецов нельзя назвать ничем иным, как вселенная. Собственно, да, нам пора окончательно разъясним, как работает эта самая вселенная.

— Что именно вы хотите уточнить? — спросил я.

— Ох, — на его лице появилась лёгкая улыбка, — всё, абсолютно всё. Опережая твой вопрос, да, я ни черта не понял, слишком много пробелов. Поэтому, я буду задавать вопросы, которые, на мой взгляд, по ходу продвижения, рассеют пелену неведения моих глаз. Так, собственно, первое, как на счёт живых?

— Мы пробовали, — ответил я.

— И что же?

— Там ничего нет.

— То есть вселенная рождается во время смерти?

Я мог бы ответить так, чтобы наша беседа растянулась и накренилась в сторону философии, но ответил просто:

— Да.

Он выждал достаточно длинную паузу, очевидно рассуждая на эту тему. Нечто подобное произошло и со мной, когда я впервые столкнулся с этим моментом. Это произошло на нашем первом занятии, после того, как наш наставник описал историю первооткрывателя нашей деятельности. Изначально задумка была в том, чтобы внедряться в мозг, когда он спит, да, как в том самом фильме. Но вот только с этим ничего не вышло, как не удалось и коллективное внедрение в одну вселенную. Все мы вынуждены действовать в одиночку.

Но это не самое страшное, ужас таится в том, как именно умереть. Всего лишь один нюанс, незнание которого подвергло всех «торопыг» к необратимому результату. Ведь для успешного внедрения необходим мозг без посторонних элементов. Таким образом, все, кто покончил свою жизнь с помощью каких-либо проникающих предметов в мозг, не поддаются внешнему внедрению. Разве это не повод прекратить все войны? Если бы я задал этот вопрос вслух, я бы глубоко вздохнул, потому что ничего в этом плане не изменилось.

Но тот учёный, на мой взгляд, достоин того, чтобы заслужить уважения. Не могу представить человека, чьи яйца были бы более крепкими, чем у него. Знать о том, что его ждёт и совершить намеренное, это сильно. Он достойно отстоял своё право на смерть и защитил свои идеи. Надеюсь, в его вселенной, если она и существует, нет сожаления.

Но закономерно подумать о том, какого это быть обречённым на вечное одиночество, без возможности и без знания, что там, в реальности, всё продолжает быть и образует между собой сеть вселенных внутри нас. Безусловно, тот, кто закончил жизнь таким образом со знанием того, что мир уже открыл данные изобретения с лёгкостью может вообразить, как кто-то из вне проникает в его мир, но это не более, чем самообман, который рано или поздно откроется перед ними и раскроет непреклонную истину их бездонного одиночества.

— Ладно, — старик нарушил молчание, — что с теми, кто был убит в голову из огнестрельного оружия?

Я не удивился. Догадка о чтении моих мыслей уже имела место быть. Безусловно, это может быть и не так, а, скажем, нечто, что сонастраивает мыслительные процессы людей, находящихся по близости друг с другом или что-то около того. Таким образом, сам факт считывания моих мыслей мог и не быть, так как старику самому пришёл в голову этот вопрос лишь с лёгкой подачи моих мозговых процессов. В любом случае всё это не отменяло тот факт, что сейчас мне придётся объяснить ему то, о чём я подумал только что.

— Мы полагаем, что и они живут в своём мире, — начал я, — но попасть мы туда не можем, так как необходимо целостное, чистое сознание, чтобы проникнуть в голову человека. Для этого нужна не только машина времени, но и устройство, которое бы восполняло поражённые участки мозга. А это, как мне кажется, недостижимо.

— Но как же тогда люди с отклонениями, чей мозг полноценен, но не целостен, скажем, в плане памяти или иных психических аспектов…

— Верное замечание, — я поспешил исправиться, — я неточно выразился. Для проникновения необходим мозг без посторонних элементов. То есть, мы бы могли внедриться в человека, который бы умер непосредственно в момент выстрела, скажем, от страха, как это бывает с прыгнувшими с высоты. Но в этом случае смерть наступает только тогда, когда пуля уже касается головного мозга человека. А, как вы знаете, мы не можем влиять на прошлое и извлечь эту пулю. Для проникновения нужен точный момент смерти, который в данном случае определяется, но является невозможным для внедрения из-за помехи в виде пули. Всё это касается чипов и иных хирургических новшеств, так что никакого киберпанка выше шеи, по крайней мере, массового, в будущем ждать не стоит. Но при этом, что весьма странно, если человек лишился части мозга или подвергся любого рода биологическим изменениям с его составляющими при жизни и сохранил хотя бы его элементарные функции, внедрению ничего не препятствует.

Старик задумался, а затем с недоумением произнёс:

— Не можем влиять на прошлое?

— Разве мы не говорили о времени?

Позиция 2. Образ

Я медленно поднялся и повернулся к ней передом. Я не мог так сразу взглянуть на неё, поэтому некоторое время рассматривал линии на своих ладонях, будто бы впервые задумался о хиромантии и пытался определить, сколько времени мне отведено на этой Земле. Я уже стал серьёзно воспринимать эту идею и начал делить линию жизни на равные отрезки, как вдруг она выловила мой разум из бреда возникшего смущения:

— Пора.

У меня не было выбора, кроме как поднять свой взгляд и, наконец, увидеть, как же она выглядит. Я сделал это, но не смог рассмотреть ни единого очертания её лица. Вместо привычного человеческого облика я наблюдал нечто похожее на белый шум. Я усиленно всматривался в место, где предположительно должны были находиться её глаза, но не мог пробраться сквозь эти помехи. Чёрные лоферы на изящных ногах, юбка со складками, лёгкая белая рубашка, фиолетовые волосы, вьющиеся по хрупким плечам, но лицо, как бы я ни старался, было мне недоступно.

— Почему… — произнёс я взволнованно, — почему я не могу разглядеть твоё лицо?

— Потому что ты боишься поверить в этот мир, — невозмутимо ответила она.

Я не знал, что и сказать на это, я ничего не понимал, но всем сердцем верил ей. Я всё ещё любил её, может, поэтому причинно-следственная связь моей логики была нарушена и не поддавалась анализу. Я усиленно пытался соединить внутри своей головы то, что сейчас услышал с тем, что я знаю о том, как устроен этот мир. Ничего не выходило, словно доступ к этому был перекрыт.

— Нам пора, — вдруг произнесла она снова, — он собирается найти тебя.

— Кто он? — не понимал я.

Она промолчала, медленно опустилась вниз, обхватила колени руками, прижала их к себе и облокотила на них свою голову. Если бы я мог увидеть её лицо то, я знал, оно бы выражало тоску. Я сел рядом с ней и тихо произнёс:

— Я не могу уйти с холма, без меня некому будет наблюдать волнующее дыхание этого города.

Ветер тихо обдувал её густые яркие волосы, она дождалась, когда его ласковые касания убавят свою страсть и печально спросила меня:

— Разве ты не видишь?

— Вижу что?

— Как он исчезает.

Я остановил свой взгляд на ней, одновременно пытаясь осмыслить то, что она имеет в виду и снова попытаться рассмотреть её лик, ни того, ни другого у меня не вышло. Но когда мои глаза переместились на город, я мгновенно понял смысл её слов. Я окинул взглядом всю картину, которую наблюдал целую вечность до этого и с ужасом обнаружил, что подъёмный кран так и не возобновил свою работу, бродяга и его картонки и вовсе исчезли, будто никогда здесь не были, движение города так и не началось. Будь на небе луна посреди сияния звёзд я бы принял сложившуюся обстановку естественно и смиренно, но лучи света над горизонтом не давали и шанса на успокоение. Да и светило солнце как-то иначе, я не мог понять как, но что-то в нём явно отличалось.

— Поэтому нам и нужно сойти, — заговорила она, когда почувствовала, что я увидел, как этот мир начинает гаснуть, — мы должны углубиться, чтобы он не нашёл нас.

— Я не понимаю, кто он?

Она поднялась и, казалось, посмотрев в самую даль открывавшегося пейзажа, всё же ответила на этот вопрос:

— Тот, кто хочет жить.

Позиция 1. Время

Лекция подошла к концу, мало кто понял хоть что-то из того, что пытался нам донести этот учитель в халате. Охранники проводили нас к выходу и объяснили, что в дальнейшем нам выдадут пропуска, и мы сможем свободно перемещаться по территории обучающего центра организации «Ядро». Сам же наставник велел нам обдумать то, что ему удалось рассказать нам сегодня и подготовиться уже к действительно масштабным и серьёзным испытаниям. Это была только вводная лекция, уже завтра, по его словам, нас ожидает нечто гораздо глобальнее. Нам предстояло подробно изучить сначала теоретическую часть профессии, а уже с этими знаниями приступить к практическим занятиям.

— Ну и попали же мы, ребята! — весело произнёс один из парней, когда мы все вместе вышли на улицу. — Почему бы не собрать всех нас чуточку попозже, а не в пять утра?

— Дааа, — зевнула высокая девушка, — еле глаза продрала!

Удивительно было наблюдать, как эти молчаливые люди в аудитории вдруг трансформировались в самих себя, когда вышли на свежий воздух.

— Слушайте, может, сходим вместе в кафе или бар? — предложил этот же парень. — Расслабимся перед предстоящими занятиями.

— Я за! — ни секунды не думая согласилась высокая дама.

— А я пас, — подключился второй парень, голос его звучал достаточно хмуро, — эта затея вряд ли поможет нам.

— Да ладно тебе, — возразил первый парень, — не будь занудой!

Но тот лишь презрительно окинул его взглядом, скривил лицо и молча ушёл прочь. Все мы были несколько озадачены этим поступком.

— Чего это он? — не понимала высокая девушка.

— Не знаю… — ответил парень, — да и бог с ним, все то остальные согласны?

Мы с толстушкой утвердительно ответили на этот вопрос, и уже через минуту этот парень вёл нас в одно знакомое ему заведение.

— Бар «Лес», дамы и господа! — воскликнул он, когда все мы приблизились к небольшому аккуратному зданию с этой вывеской.

Бар напоминал заброшенную избушку, стены были искусственно состарены, где-то на них можно было заметить декоративный мох. Окна, стёкла которых слегка пожелтели по бокам, были украшены двумя деревянными расписными затворками. С уголков крыши свисали керосиновые лампы, которые в ночное время добавляли несколько пунктов к атмосфере этого заведения. Само здание было двухэтажным.

Внутри всё было не так антуражно, как снаружи, что показалось мне довольно странным и в тоже время забавным. Вполне себе современные диванчики, несколько картин в стиле ренессанс, лакированная барная стойка и официанты в чёрных фартуках. Не совсем это ты ожидаешь увидеть после входа в такое здание. Создавалось явное чувство того, что здесь потерян огромный потенциал. Кто знает, может именно это противоречие и завлекало посетителей.

Мы расположились за столиком в углу, заказали пиво и пиццу и уже через час знали друг друга так, будто являлись друзьями детства. Я полагал, что такая связь должна возникнуть сразу, если вы находитесь с человеком на одной волне, но в данном случае потребовалось, хоть и небольшое, но время, чтобы понять, что впредь ничто не сможет нарушить гармонию наших отношений. Каждый из нас был уникальной личностью, но вместе мы словно дополняли друг друга. О том парне, что отказался идти с нами, никто не вспоминал.

Здесь все мы впервые осознали, насколько же был глуп запрет на определение друг друга. Сложно было переоценить глупость этого правила, но почему-то все мы следовали ему. Нам приходилось интуитивно понимать, к кому именно адресован вопрос. Временами это не удавалось и мы дёргали друг друга за плечи, чтобы возникло это понимание. Я решил определить всех хотя бы мысленно и раздал всем прозвища по первому, что пришло на ум.

В возникшей в моей голове идее мне помогла одежда парня, что сидел напротив меня. На нём была надета футболка баскетбольной команды «Chicago Bulls».Красная морда быка взирала на меня прямо посередине его груди, слева же от неё находилась цифра «23» над которой белыми толстыми буквами была написана фамилия, пожалуй, самого известного игрока в баскетбол, «JORDAN». Возможно, лаконичнее было бы определить этого парня именно этой фамилией, но тогда идея идентифицировать всех их с помощью цифр показалась мне довольно логичной и интересной, поэтому я назвал его — Двадцать Третий. Слегка длинновато, но привыкаешь довольно быстро, учитывая, что ни разу не произносишь это число вслух.

К дамам же цифры ну никак не липли. Я перебирал что-то типа: «Полторашка», «Миля», «Нолик и Единичка», «Три целых четырнадцать сотых» и прочую нелепицу. Но во всём этом я находил нечто слегка оскорбительное и не подходящее к ним. Поэтому в тот вечер я назвал их просто «Шпала» и «Толстушка». Возможно, это тоже слегка может оскорбить их, но какое им дело, если это только в моей голове. В итоге так и вышло, что идея с цифрами разрушилась о женскую индивидуальность, и я так и не изменил этих определений с тех самых пор. К хмурому же парню мне ещё предстояло прилепить ярлык.

В ход уже шёл очередной стакан пива, счёт которых был утерян несколькими глотками ранее. Я удивлялся тому, что и наши дамы уплетают этот хмельной напиток даже с большим азартом, чем мы. Иногда мне кажется, что рядовая девушка превзойдёт рядового парня в вопросе поглощения алкогольной продукции. Там, где я уже с трудом допивал своё пиво, толстенькая мадам напротив, вместе со своей новоиспечённой подругой, в очередной раз заводили тост о какой-нибудь чуши и с удовольствием опустошали свои стаканы.

Беседу в основном поддерживал Двадцать Третий и Шпала. Я же с Толстушкой подключались к разговору лишь по случаю, но иногда и мы были инициаторами той или иной темы. Так, например, я поднял вопрос газировки. Причём здесь газировка? Понятия не имею. Вероятно, это было вызвано уже серьёзным опьянением и мне показалось интересным выяснить, какую из газировок предпочитают мои компаньоны.

— Что-что, — выражал своё мнение Двадцать Третий, — но на мой взгляд наибольшего уважения заслуживает Маунтин Дью. Сколько себя помню, всегда ловил визуальное удовольствие от формы бутылки и её цвета.

— Да, цвет не плох, — ответил я, — но меня почему-то больше привлекает Спрайт. Он кажется мне, не знаю, более дружественным, ну, знаешь, как старый добрый приятель, который всегда на связи и выручит в сложную минуту.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он, — странно, но я тебя понял.

— Скорее всего, всё дело в рекламе — предположил я. — Насколько я помню там постоянно педалировалась тема утоления жажды в самый нужный момент.

— Пожалуй что, — согласился он.

— А мне, как ни странно, — подключилась Шпала, — нравится классическая Кола.

— На самом деле она заслуживает уважения, но любить её кажется так банально, — ответил Двадцать Третий.

— А мне нравится ванильная Кола, — сказал я, — она более нежная, приятная на вкус. Пожалуй, она входит в мой список лучших газировок.

— Никогда не пробовала, — ответила Шпала.

— Серьёзно?! — удивился я. — Когда-нибудь я обязательно принесу бутылочку для тебя. Да и они продаются на каждом углу, можешь и сама купить.

— О нет, раз уж ты сказал это, я буду ждать эту бутылочку именно от тебя, — с улыбкой произнесла она.

— Замётано, — также улыбнувшись, ответил я.

— Нет, все напитки, конечно, заслуживают своего места на рынке, — вновь подключился Двадцать Третий, — но вот что мне действительно не понятно, так это Миринда.

— О да, здесь мы с тобой солидарны, — ответил я.

— А мне нравится, — раздался неожиданный голос Толстушки.

— Ха-ха-ха, — расхохотался Двадцать Третий, — не самый лучший момент, чтобы подключиться к разговору.

— Да я серьёзно, она вкусная, насыщенная, яркий приятный привлекательный цвет и вкус, — пояснила Толстушка.

— Это же просто приторный апельсин, — возразил он.

— Да ты просто не распробовал, — отчаянно защищалась она, но была обречена потерпеть поражение в этой битве.

— Честно говоря, я впервые вижу фаната Миринды, я бы мог ещё понять любителя Фанты, и то с натяжкой, но вот Миринды…

— А что ты имеешь против Фанты?! — вдруг воскликнула Шпала.

— Эмм, — удивился Двадцать Третий, — хочешь сказать что…

— Да! — перебила она. — Именно это я и хочу сказать!

— Да ладно вам, — вмешался я, почувствовав, что обстановка накаляется, — мы все индивидуальны, так что не надо уподобляться глупцам и спорить о вкусах. Давайте лучше поднимем наши стаканы и выпьем за то, что любит каждый из нас, да и в целом за любовь.

Я поднял свой стакан, и хоть и не без гримасы на лице, но все сделали так же, и уже через минуту от былого накала страстей не осталось и следа. Алкоголь хоть и провоцирует агрессию, но вместе с тем способен так же быстро её подавить.

А Толстушка после этого достаточно активно рассказывала всем нам о манге и аниме. Тут выяснилось, что каждый из нас, так или иначе, знаком с этой темой и, как ни странно мы нашли золотую середину наших предпочтений и сошлись на том, что каждый уважающий себя любитель японской анимации и комиксов должен быть знаком, как минимум, с Евангелионом, Тетрадью смерти, Ковбоем Бибопом и приключениями ДжоДжо. Быть может довольно странное сочетание, но что поделаешь, когда твой разум затуманен градусом хмельного напитка.

На фоне играла приятная спокойная музыка, ближе к вечеру помещение заполнилось людьми, что как муравьи мельтешили туда-сюда. Мы же покидали наш стол только по случаю отлучения в уборную, никто из нас не курил. Когда все темы для разговора были истощены, было, наконец, поднято то, что явно волновало каждого из нас.

Двадцать Третий, облокотившись локтём об стол и поддерживая свою голову, внутри которой происходило отсечение того, что уже было сказано за сегодняшний день, всё же нашёл единственное незатронутое поле. Каждый из нас старался обходить нашу предстоящую деятельность стороной, но когда спираль замкнулась сама в себе, не оставалось никакого выбора, кроме как поговорить и об этом. Мы должны были это сделать.

— А мне вот что интересно, — начал он угрюмо, — вселенная внутри нас существует и прямо сейчас и просто раскрывается, когда связь с действительностью полностью обрывается и как бы открывает нам и остальным доступ к ней или всё же именно момент смерти формирует мир внутри нашей души?

Возникло минутное молчание, мы пытались обдумать этот вопрос. Я уже задавался им сегодня, когда наш учитель косвенно затронул эту тему. Стоило бы спросить об этом у него, но что-то подсказывало мне, что он не имеет ни малейшего понятия о том, как всё устроено. В общем-то, он сам и сказал об этом.

— Думаю второе, — ответила Шпала и пожала плечами, окинув нас взглядом.

— А мне кажется, — высказался и я, — что и прямо сейчас, где-то там, мы строим мир, который будет нашим пристанищем, когда мы умрём.

Моё мнение, надо признаться, было основано, скорее, на вере, чем на продолжительных логических сопоставлениях доступных фактов, которые бы приблизили меня к истине. Я просто хотел верить в это, не знаю почему. Мысль о том, что конец это начало пугала меня и сводила с ума, может, поэтому я и решил отбросить другую идею.

Возникла небольшая пауза. Смех опьянённых мужчин, звон стекла, чавканье ртов, шум вечернего бара.

— Проблема в том, — снова заговорил Двадцать Третий, — что это тот вопрос, на который нет ответа, по крайней мере, сейчас. Это как вопрос о существовании Бога, мы не можем доказать, как то, что он есть, так и то, что его нет.

— А может и нет никаких миров? — вдруг спросила Толстушка.

Мы все посмотрели на неё странным пьяным взглядом.

— Нет, ну это уже слишком, пора нам выбираться отсюда! — расхохотался Двадцать Третий, которого поддержали все мы, и вскоре наши уставшие тела оказались под сиянием полной луны.

Ещё около десяти минут мы пошлялись по улочкам ночного города, а затем разошлись по домам. Косвенно, да и явно, было видно, что Двадцать Третий и Шпала отправятся проводить ночь в одну койку. Я же испытывал к каждому из них, в частности и к Толстушке, исключительно дружеские чувства, собственно, как и они ко мне. Наверное, по закону жанра, я должен был проявить инициативу и пригласить её к себе, но во мне не было этого самого позыва, который бы толкнул меня к тому, чтобы связать с ней свою личную жизнь. По этому же закону впоследствии должно было бы выясниться, что она безумно влюблена в меня и в итоге я бы либо изменил своё отношение к ней, либо же это превратилось в ужасную драму, и мы бы были счастливы либо вместе, либо раздельно. Но к счастью или, быть может, к горю, этот закон не действует в этом мире.

Тем не менее, когда я одиноко шагал в своё жилище, я отчётливо осознавал, что каждый из этих людей теперь является моим надёжным другом, и к каждому из них я испытываю исключительно тёплые чувства.

Позиция 2. Явление

Мы сошли не спеша. Кафе у подножия холма было мёртвенно пустым. Было до боли непривычно не обнаружить движение в его окнах. Да и всё остальное виделось мне отсутствующим, словно ничто здесь не принадлежало самому себе. Тишина пронизывала каждый уголок этого места, даже ветер с осторожностью касался объектов в округе. Но стоило нам пройти аллею тополей, как вдруг неописуемые краски шума и людских разговоров вцепились в мои перепонки.

Та картина, которую я наблюдал с холма, кардинально отличалась от того, что теперь предстало перед моими глазами. Я будто оказался на заполненном индийском рынке. Должно быть, это он и был. Повсюду стояли лавки с пряностями, чей запах добирался до моего сердца и манил мою душу к ним. Бесконечное количество цветов, торговцев тканью, коврами, сочными фруктами и овощами, здесь было всё. Потоки людских тел обтекали меня, касаясь лишь нежным дыханием их чистых душ. Я впал в ступор от недоумения, почему я не видел всё это с холма и от того насколько великолепна эта картина сама по себе.

Она предоставила мне возможность перевести дух, а затем взяла меня за руку и произнесла:

— Знаю, это прекрасно, но нужно идти.

Я взглянул на неё и кивнул, после чего, не отпуская мою руку, она повела меня вперёд, сквозь муравейник рыночных отношений. Мы шли быстро, я с трудом успевал уцепить взглядом тот или иной товар. Где-то мне удалось вцепиться глазами в фигурки каких-то мудрых существ, где-то я смог рассмотреть переплетающиеся узоры на синем платке, где-то остановил взгляд на стеллаже с книгами, и множество других предметов и радужных человеческих лиц мелькали передо мной и казались мне знакомыми. Я впитывал через сетчатку своих глаз их необъяснимо близкий мне образ и пытался найти причину этих чувств. Но она не давала мне шанса зацепиться хоть за что-то пока, наконец, мы не остановились около высокого здания, напоминающего храм.

На ту церковь с холма это здание совершенно не было похоже. По всему его периметру красовались изысканные колонны, а над входом был выгравирован узор из нескольких спиралей. Я не имел ни малейшего понятия, что это значит. Я хотел рассмотреть это сооружение поподробнее, но её рука не дала мне сделать этого, втащив моё тело в высокую фактурную дверь.

Как только мы вошли внутрь, она отпустила меня и направилась прямиком к сверкающему золотому трону, к которому вело несколько ступенек, что придавали восседающему на нём некую возвышенность над остальными. Вокруг всё было окрашено в чёрт пойми что, но при этом необъяснимо притягивало к себе. Все стены пестрили красками, что были ярче всех этих пряностей на рынке. На потолке было изображено нечто, подобное космосу с точно такими же спиралями, как и при входе. Пол же был из белоснежного мрамора, я не обнаружил ни одной пылинки на его поверхности.

Как только она дошла до трона и как-то вульгарно расположилась на нём, тут же из дверей слева и справа от неё, что я заметил только сейчас, выбежали парень с девушкой и, заняв позицию у подножия ступенек, начали как-то нелепо толи молиться ей, толи издеваться. Но делали они это так искренне и рьяно, что лично у меня не было сомнений в их преданности. Вот только причём здесь девушка из кафе, в которую я влюблён?

Парень так увлёкся, что в порыве страстей так резко упал на колени и опустил голову, что, чуть было, не образовал трещину в полу. Девушка это заметила и принялась целовать и дуть на место ушиба. К сожалению, её действия не остановили скопление крови под кожей, и буквально мгновенно на его лбу образовалась шишка в форме сердечка. Затем они вдруг бросили взгляд на трон, по всей видимости, осознали весь сюр сложившейся ситуации и старательно принялись синхронно кланяться ступенькам перед троном. Не сказал бы, что от этого всё стало серьёзнее.

После нескольких поклонов, девушка отошла в сторону, где на высокой подножке стояло блюдо с неизвестной мне жидкостью, взяла его и понесла к трону, но подняться ей удалось только на одну ступеньку, вторая ей оказалась непосильной. Она пыталась удержать блюдо, но рефлексы превысили её веру, и она подложила его под себя во время падения, чтобы смягчить удар. Густая жидкость медленно стекала к парню, что в этот момент морщился от боли, сидя на коленях, а та девушка с наворачивающимися слезами в глазах неподвижно наблюдала за этим.

Моя же спутница всё также восседала на троне, а на её лице проскочила лёгкая и безмятежная улыбка.

— Что это? — я упорно вглядывался в её лицо, где вновь ничего не мог разглядеть.

— А? — не понимала она.

— На мгновение я увидел твою улыбку.

Она немного помолчала и, должно быть, какая-то эмоция должна была проскочить в этот момент на её лице, но я ничего не рассмотрел.

— Я рада, что ты начинаешь верить в меня.

Позиция 1. Основание

Этот день был сложен для каждого из нас. Только хмурый парень, что не пил этой ночью, был бодрячком. Мы были не в состоянии вести диалог друг с другом и при встрече просто пожали руки. Мы ждали, когда нас пригласят войти, а пока были погружены в мир собственных грёз. Я не думал ни о чём, мне было сложно просто существовать. Я пытался зафиксировать взгляд на мелких камушках под ногами, но не мог пробраться сквозь похмельную рябь. По всей видимости, остальные испытывали нечто похожее. Только хмурый парень незаметно от меня достал сигарету и закурил. Я понял это, только когда услышал голос Шпалы.

— Куришь? — слегка осипшим голосом спросила она.

— Нет, — сухо ответил он и сделал глубокую затяжку.

— Смешно, — безразлично произнесла она.

Они оба косо взглянули друг на друга. Ещё бы чуть-чуть и, я уверен, этот диалог перерос бы в конфликт. Шпала уже выразила недовольный оскал и, хотела было что-то высказать, как вдруг голос охранника вывел нас из коматоза и разрешил накалившуюся ситуацию:

— Входите.

Теперь мы сидели все вместе вряд. Порядок был тот же, просто дамы притянулись к нам с боков, как магниты. Не знаю, почему они не сели рядом друг с другом, но Толстушка теперь была по соседству с хмурым парнем. Учитель в этот раз вошёл в аудиторию сразу же после того, как все мы заняли свои места.

— Время! — выкрикнул он и так же звонко, как и в первую нашу встречу, поставил стеклянную бутылку на стол. — Мы должны понять, как работает время!

В этот раз никто не повёл и бровью. Наставник же взял стул, который стоял на том же месте, что и вчера, переставил его обратно за парту, сел на него, распустил волосы, убрал резинку в карман халата и начал занятие.

— Что ж, мы не сможем понять время, — не удивительно, — но никто не мешает нам попробовать сделать это. Мы уже знакомы с тем, что индивидуальная вселенная существует внутри каждого из нас, и мы можем проникнуть туда только в момент смерти, что составляет ровно двадцать одну микросекунду после испускания духа. И мы можем это сделать! В этом нам помогает это изобретение.

Он оттянул рукав левой руки и снял с запястья нечто, что в обычной жизни я бы назвал часами. На первый взгляд это показалось мне странным, но затем, обдумав всё сказанное им, я уже взглянул на эти часы, как на самое логичное приспособление, которое бы позволяло нам перемещаться во времени. Действительно, часы. Правда вот безель был несколько больше по диаметру, чем у привычного классического варианта, а сам циферблат отсутствовал. Вместо него было нечто непроницаемое, настолько тёмное, что вся тьма и оттенки чёрного, которые мне доводилось видеть при жизни, ни в какое сравнение не ставились с непроницаемостью этого устройства. На его же ремешке, с двух сторон, я рассмотрел круглые выемки точно такого же свойства, но несколько меньше по диаметру, не больше копеечной монеты. Возможно, к черноте этого приспособления как-то причастны чёрные дыры.

— Вам повезло, что вы вступили в нашу организацию именно в это время, — продолжил наставник, — будь это несколькими годами ранее, вам бы пришлось таскать громоздкий рюкзак на ваших спинах. Как можно догадаться, это устройство обладает двумя главными функциями: остановка времени и перемещение в прошлое. Уже на этом моменте возникают некоторые вопросы, но не спешите, я постараюсь всё объяснить.

Здесь он откинулся на стуле, задрал голову кверху, словно выискивая на потолке ту информацию, которая была нужна ему в данный момент, вернулся в прежнее положение и, как ни в чём не бывало, продолжил:

— Не люблю это определение, но машина времени отправляет нас в момент прошлого, но время там стоит на месте. Подмечу то, что даже если мы заморозим настоящее, по факту, в туже секунду внедритель окажется в прошлом и сможет взглянуть на самого себя в момент запуска устройства. Естественно, чтобы безопасно провернуть это, необходимо задать координаты, не совпадающие с координатами собственного и чьего-либо ещё тела, да и в случае совпадения вас переместит в ближайшее свободное место. Но лучше понимать, где вы окажетесь, чем действовать в слепую, полагаясь на случайность. Скажем, лучше привести к минимуму вероятность возможных малоисследованных казусов. Своего рода, нашу профессию можно обозвать, как — «исследователь прошлого». Но каждый из вас должен уяснить главное, повторюсь, время в прошлом статично, запомнили?

Он медленно осмотрел нас, ожидая услышать ответ, но никто из нас не произнёс ни звука. Разве факт застывшего прошлого уже не известен? После того как он убедился, что ответа не последует, он как-то неестественно застыл на несколько секунд, затем сделал пару глотков из своей бутылки и вдруг неожиданно резко выкрикнул:

— Стоит на месте! Заморожено! То есть мы не можем влиять на прошлое, дошло?! Дошло я спрашиваю?!

Эта странность несколько вывела нас из усталости вчерашнего дня и, после некоторого затишья, мы все зашевелились и, потупившись, Двадцать Третий неуверенно заговорил:

— Д… да, то есть, да, всё ясно!

— Что ж, тогда продолжим, — спокойно произнёс наставник, — именно в связи с этим фактом необходимо максимально точно подгадать момент смерти. Ранее этим занимался технический отдел. Тогда мы были ограничены в возможностях данного изобретения, и у нас была лишь одна попытка в минуту, чтобы определить точный момент смерти для внедрения. Кажется, что это не так уж и долго, но вы не представляете, сколько времени было потеряно на этих опытах. Слава богу, что нашлись люди, которые смогли сузить диапазон исследуемого момента. Как? Без понятия. Они пытались объяснить это рядовым членам организации, твердили о связи времени, вибрациях и человеческих душ, что вызывало в нас несколько противоречивые чувства. В общем, один из тех, кто открыл способ определения периода смерти, сошёл с ума, ещё двое ударились в религию, а остальные закончили подобно первопроходцу нашего дела. Что касается человеческого фактора, были случаи, когда ошибка технического отдела была настолько велика, что внедрителю приходилось пребывать не в прошлых годах, а прошлых столетиях, и не минуту, а год…

Внезапно он остановился, опустил голову вниз и тихо, едва различимо, произнёс:

— Год, боже мой, целый год, неужели это случилось со мной?..

Позиция 4. Память

— Готов? — этот вопрос я уже слышал в сотый раз.

— Готов! — этот ответ я давал уже в сотый раз.

Оператор выполнил последние настройки, и я оказался в прошлом. Перемещение происходило мгновенно. Это выглядело как моментальная смена плёнки и её остановка. Вот ты видишь движущееся настоящее, а вот перед тобой уже прошлый мир в его застывшей форме. В этот раз всё прошло точно также, вот только ни субъекта для внедрения, ни той описываемой обстановки в округе не было. Я оказался где-то в неизвестности. Передо мной были лишь бескрайние просторы песчаной пустыни.

В подобных ситуациях инструктаж утверждал, что необходимо проверить устройство и запасы для нахождения в заморозке. Я скинул огромный рюкзак с плеч, аккуратно извлёк дисплей устройства и взглянул на время, которое утверждало о том, что возвращение в настоящее произойдёт через год. Паники не было, было ещё рано для этого.

Следом я проверил запас кислорода. Мы использовали передовые баллоны, каждый из которых позволял свободно дышать в течение порядка полугода. Баллонов было два. В теории мне хватало этого с лихвой при разумном использовании воздуха и контроле своего дыхания, но я понимал, что высока вероятность того, что последние часы мне придётся не сладко, и есть высокий риск смерти от удушья.

В моём запасе так же находился и ящик с ампулами. В них находилась засекреченная сыворотка, которая компенсировала отсутствие пищи при весе тела от семидесяти килограмм в течение четырёх дней. Я весил на пять килограмм больше. По подсчётам количество ампул мне хватало на восемьсот дней, то есть два года с небольшим.

Предполагалось, что нечто, что происходит со мной сейчас, может произойти, поэтому на первых этапах развития процесса внедрения и была разработана эта сыворотка. О её существовании знали далеко не все, только треть внедрителей имели к ней доступ. Как происходила эта выборка и как в числе «счастливчиков» оказался я, сложно сказать. Думаю, её выдавали только при сомнительных участках прошлого. В чём заключалась эта сомнительность, так же не имею ни малейшего понятия.

Проблема этих ампул была в том, что они поддерживали жизнь твоего тела, но не лишали чувства голода. К тому же, в моей ситуации, для её потребления необходимо было снимать кислородную маску и задерживать дыхание, что провоцировало меня к отдышке и нежелательному потреблению лишнего кислорода.

Помимо прочего, каждый внедритель имел в своём багаже комплект инструментов. Странно, но ещё не было случая, когда хоть что-то из этого набора пригождалось, ведь никто из рядовых членов организации не был детально знаком с механизмом работы устройства и опасался влезать в его схемы.

В таких условиях мне и предстояло провести этот год. Я знал, что на этом пути я буду вести войну со своим телом и разумом, и понятия не имел, одержу ли победу.

Когда время застывает, всё кажется каким-то пластиковым, искусственным. К чему ни прикоснись, ничто не реагирует и не изменяется. Ничто не издаёт звуков, кроме тебя. Это ужасно. Ещё в далеком прошлом проводились эксперименты по этому поводу. Большинством людей в отсутствии звука овладевала паника и галлюцинации. Им хватало пятнадцати минут, чтобы почувствовать недомогание. А теперь представьте, какого было мне. Год, боже, целый год, тишина, собственное дыхание через эту паршивую маску, ритм сердца, поток крови и бесконечные просторы пустыни. Почему пустыня, ну почему именно пустыня?

Мысли, мои собственные мысли, это всё что я имел. Я пытался найти путь к цивилизации или встретить хоть что-то кроме песка, но блуждая по бездушным картонным дюнам, я не встретил никого, ни какого-нибудь человека, ни животного, ни паршивого насекомого, который бы внёс разнообразие в этот пейзаж. Только песок и это вечное солнце, которое застыло над этим миром вместе с температурой пространства. Да, градусы прошлого тоже фиксируются в бесконечности одного мгновения, поэтому нужно быть готовым к встрече с жарой или холодом. И если отсутствие ветра помогает при морозе, то вот мой случай оставим без комментариев.

Отчасти потому, что я сдался, отчасти потому, что необходимо было экономить кислород, а передвижение увеличивало его трату, я остановился и больше не сдвинулся с места, пока таймер на устройстве не подошёл к концу. Здесь то и началось моё безумие.

Удивительно куда может завести человека собственное сознание. Пару первых дней, если таймер на устройстве не врал, я не спал и думал обо всём подряд, начиная от ущербности бытия и заканчивая рецептом апельсинового пирога. Погрузиться в сон было сложно, когда этот гигант в форме круга над головой светит своими лучами прямо в твои глаза. Я укрывал голову в рюкзаке, разложив все инструменты и устройство перед собой. Об удобстве можно было забыть. Песок в прошлом совсем не песок, а жёсткий кусок неосязаемой субстанции. Может и мы… может никто из нас не настоящий? Может все мы чьи-то куклы в пластмассовом мире, которыми играет жестокий ребёнок? Как странно, что прошлое оказалось именно таким. Просто макет. Оставалась надеяться лишь на то, что я окажусь сильнее его.

Без времени нет объёма, вот что я понял спустя месяц. Точнее было бы сказать, что без движения нет объёма, но это зависимое со временем понятие. Как мы поймём, что объект перед нами трёхмерный, если не сможем сдвинуться с места и повертеть сам предмет? Время это измерение, ха-ха-ха, как будто нельзя было догадаться до этого сразу!

Сложно было хранить молчание. Было бы куда легче, если бы я мог слышать свой голос, но сложившиеся условия не позволяли мне произнести хоть слово. Как я только не пытался спастись из омута тишины. Воображал себя мудрецом, пленником, глухонемым, да кем я только тогда не был, не помогало, просто не помогало. Я изнывал внутри, всё моё тело ломило от неудобства, но когда неутолимый голод пришёл ко мне, все эти проблемы затмились мраком этого ужаса.

Невообразимая тяга к поеданию и жеванию сводила меня с ума. Мой организм жил, но не чувствовал насыщения. От этого и ломался мой мозг, он не мог понять, что происходит и как ему действовать. Временами мне становилось так легко, что я забывал о том, где я. По всей видимости, так моё серое вещество компенсировало боль, но её мощь оказалась непобедимой. Совершенно сумасшедшие галлюцинации мелькали перед моими глазами. Летучие мыши, гонки на мотоциклах, артобстрел и многое, многое другое. Но, несмотря на их отчётливые очертания, я знал, что здесь нет ничего настоящего. Я пытался спастись от наваждения из обломков моего сознания, пытался найти пути возвращения из хаотического потока ума, пытался найти хоть что-то, что спасло бы мой разум, и я нашёл его, мой друг, как же хорошо, что ты был со мной.

Король Тони, старый приятель, помнишь ли ты как спасал меня, как читал мои мысли и отвечал мне? О Боже, Король Тони, как же я тебе благодарен. Твои ночные сказки, весёлые истории у костра, Король Тони, ты вытащил меня из клоаки забвения. Мне никогда не забыть тот день, когда наши сознания были едины. Ты говорил об истине, а я смеялся и ничего не понимал. А когда я забыл обо всём, ты напомнил мне, что я должен делать. А помнишь, когда я хотел умереть, ты остановил меня? О, Король Тони, сколько раз это было? Когда я задыхался, сняв маску, ты шептал мне о том, что это не выход, внушал мне страх, который был необходим, чтобы спастись, и я вновь вдыхал поток жизни. О, Король Тони, а помнишь ли ты тот отчаянный день, когда я резал тобой свои вены…

Плоская отвёртка фирмы «King Tony», это была самая острая вещь в моём распоряжении. Странно, что в комплекте не было ножа. Я пытался убить ей себя, убить себя своим другом, который спасал меня. Но, сука, этот ублюдочный, долбанный, грёбаный, падлаухий побочный эффект этих сраных ампул, который помимо поддержания работы организма даёт тебе и совершенно неадекватную регенерацию после сорок первой дозы, имел на меня свои планы!

Я знаю точную дозу, потому что они проверили это, когда я вернулся. Здесь, конечно, роль играет метаболизм подопытного, но значения разнятся всего лишь на пару пунктов. Но это не важно, важно то, что этим остолопам не пришло в голову исследовать всё это сразу. Хотя, я допускаю и то, что они знали, но держали этот факт в секрете. Может они боялись, что узнав об этом побочном эффекте, многие захотят изменить свой организм таким способом. Но никто бы не притронулся к этим ампулам, если бы знал и о втором побочном эффекте. Помимо регенерации ты лишаешься привычных вкусовых рецепторов. Абсолютно всё на вкус становится дерьмом. Только эти чёртовы ампулы имеют приятный вкус. Он напоминает смесь кофе с лимонным соком. Теперь я вынужден принимать их три раза в день, чтобы жить и избавиться от жажды чревоугодия. Да, формулу подкорректировали специально под меня и более никому не позволено притрагиваться к этому препарату. Чувство голода стало значительно меньше, но до конца не ушло, благо это уже можно терпеть. Я научился жить с этим. Но что-что, а вселенную можно любить уже за то, что на ней есть вода, это единственное, что сохранило прежний вкус и может заполнить мой желудок.

В своём безумстве я расковыривал свои вены своим воображаемым другом в форме отвёртки. Я слышал его крики, он молил остановиться. Но в кровавой ярости я вонзал его в свою руку и воочию наблюдал, как раны зарастают за считанные секунды. Я бы, конечно, мог крепко зафиксировать эту отвертку в руках и со всей силы махнуть её прямо в глаз, что, скорее всего бы вызвало смерть или слабоумие, но для этого я должен был свихнуться ещё больше. К счастью, этого не произошло. Но, быть может, я был настолько неадекватен, что это спасло меня. Я бы мог банально уничтожить все ампулы или баллоны с кислородом, но почему то обошёлся только отвёрткой и одной безуспешной попыткой задохнуться. Всё это свидетельствует о том, что внутренне я всё же хотел жить.

Мы уже знали, что время не перестаёт идти в настоящем, когда кто-то находится в кадре прошлого, мы знали и о том, что и сам внедритель стареет, когда находится там. Я же перестал стареть, после, как выяснилось, сто первой дозы. Да, когда таймер на устройстве показывал, что мне осталось две недели что-то нашло на меня, и я опустошил сразу же несколько ампул. Тогда я ничего не почувствовал. В конечном итоге за год я употребил сто семьдесят три ампулы.

Когда время подходило к концу, я нашёл в себе волю кое-как уложить все вещи в рюкзак. В этом мне очень сильно помог Король Тони. Отдельно и особо усердно я запаковал в свою футболку отходы жизнедеятельности. Благо уже через два месяца в прошлом большая нужда перестала меня волновать, так что «добра» было не много. Но вот желтоватая жидкость лилась из меня ручьём. Уборная была за небольшим барханом. Не скрою тот факт, что в одном из приступов безумства случилась классическая ситуация с росписью собственного тела. Лучше бы вам не представлять всего этого.

Я ожидал, что когда вернусь, многое изменится, но не ожидал что настолько. Когда я снова оказался в настоящем, всё было уже не так как прежде, да и я стал другим. В то время как прогресс шёл вперёд, я был заточён в прошлом, имея в своём распоряжении лишь свои собственные мысли. Просто потерянный год. Меня обнаружили на том же месте, откуда я уходил год назад. Я не волновался по поводу того, что его застроят или ещё что, так как в случае несовпадения точки входа и выхода, вселенная перенаправляет тебя и твои вещи в ближайшее свободное пространство. Бывали случаи травм, но все они были связаны с человеческим фактором. На моих глазах произошла только одна подобная ситуация, когда внедритель вернулся в тот момент, когда его коллега куда-то бежал мимо точки его отправления и сбил с ног, результатом чего стал перелом руки. Но сам мир никогда не подставлял под удар своих созданий, то есть, людей.

Я смог сделать три шага, прежде чем рухнул на пол и завопил, как новорождённый. Меня ждали два года реабилитации.

Когда я несколько пришёл в себя и мой друг Тони снова стал молчаливой плоской отвёрткой, я принялся снова учиться думать в рамках нормального мира. Я пытался подбодрить сам себя, убедить в том, что многие аспекты моего внутреннего мира теперь стали мне понятны, но на деле в сознании главенствовал неопровержимый факт: я запутался ещё больше, чем прежде. Не знаю как, но мне удалось прийти в себя, но иногда я думал о том, что лучше бы я остался безумцем.

Я не мог узнать тех людей, которых любил и с ужасом обнаружил, что никто из них не вспоминал обо мне. Все они похоронили меня уже через месяц. Когда я пытался заговорить с ними, я чувствовал барьер между нами и понимал, что его уже ничего не разрушит. Поэтому, когда я встал на ноги и вернул принадлежащий мне по праву разум, я прервал контакт с каждым из них и отказался от намёков руководства уйти в отставку. Они не могли меня уволить, потому что чувствовали свою вину, что достаточно поразительно для их бесчеловечного поведения. А я не ушёл, даже не знаю почему, наверное, просто назло.

Назло им я изучил новые технологии, назло им провёл несколько внедрений, назло им повысил квалификацию, назло им стал наставником… назло им всем.

Позиция 2. Грёзы

Мы вчетвером прошли в комнату за троном и заняли места вокруг тихого костра под звёздным небом с полной луной. Сиреневые пышные облака плыли над нашими головами, не смея затмевать свет яркой луны. Я ожидал увидеть за этой дверью хотя бы стены, но никак не просторную равнину, а тем более и ночь. Когда мы вошли в храм, на улице стоял день, что произошло за эти минуты, что превратили свет во тьму, сложно сказать, но во мне не возникало противоречий, будто это было нормально.

Некоторое время мы молчали, вслушиваясь в треск убаюкивающего костра. Иногда нечто прекрасное, нечто вечное создаётся из таких простых вещей, как древесина и огонь. А затем они заговорили так искренне и беспечно, что мне захотелось обнять каждого из них и дать им всё, чего они хотят.

— Мы всё обдумали, — говорила девушка, — мы уедем отсюда подальше к морю, купим там небольшое заведение, кафе или бар. По вечерам к нам будут заходить постояльцы, мы будем разговаривать с ними и делиться недавними новостями…

— А ранним утром, — продолжал парень, — мы будем ходить к берегу моря и наблюдать за тем, как чистые солёные воды омывают наши ноги. Так мы будем счастливы, так мы заработаем капитал и потратим его на дом. Мы построим его рядом с баром, чтобы не тратить время на дорогу до работы…

— А затем, — продолжала девушка, — я стану популярной, я буду петь, хорошо петь, я научусь, обещаю. Мои песни разойдутся по всему миру, а когда меня пригласят на телевидение, я спою песню об этом городе, своём родном городе в котором зарождались эти мечты. А мой брат влюбится в красивую девушку и добьётся её сердца…

— Да, — подтвердил парень, — а после я съеду в её, хоть и не большую, но уютную квартиру и мы проживём вместе до конца наших дней.

И вдруг они замолчали. Моя спутница тоже ничего не говорила. Мы просто смотрели на костёр. Раскалённые искры вылетали из владений огня и медленно гасли в тишине ночного ветра.

Когда я захотел заговорить, дать комментарий на счёт всего происходящего и задать вопросы, что развеяли бы пелену непонимания, сбоку ко мне протянулась рука с курительной трубкой, из которой шёл дым. Я всё понял. Вдыхая ароматный дурман густого тумана, я мог лишь умиляться искренним лицам этих людей.

Позиция 1. Точка

Все мы услышали слова наставника, но, думаю, он не хотел этого, они были предназначены не для нас, думаю, это была его личная борьба с прошлым. После них он на некоторое время замолк, мы тактично не вмешивались. Каждый из нас понимал, что ему нужна эта передышка, чтобы побороть грызущие изнутри воспоминания. Мы замерли точно так же, как и он, не позволяя сделать себе лишнего вздоха, чтобы не нарушить его внутреннюю войну. Я не знал, как я должен был воспринять эту информацию, мне казалось, что он случайно раскрыл эту деталь. Должно быть, он был неимоверно зол на тех, кто допустил эту оплошность. Целый год, удивительно как он не сошёл с ума.

— Так о чём это я? Время, машина времени. С тех пор прошло много, хм, времени и теперь у каждого внедрителя есть этот самый прибор, — он указал на эти странные часы на столе так спокойно и естественно, будто и не было этой напряжённой паузы. — Нам достаточно ввести дату и время и оказаться в приблизительном моменте смерти, который либо уже точен, либо отходит от нужного кадра на не более чем четыре шага. Прокручивая вперёд или назад специальный регулятор сбоку, в случае несовпадения, можно легко настроить сцену на тот кадр, где и происходит внедрение, то есть, смерть и начало. Данный механизм не перематывает время вместе с вами, он перемещает только вас по кадрам, и вы всё это время остаётесь вне зоны видимости посторонних лиц и никоим образом не влияете на прошлое, так что ошибки времени не могут быть допущены. Сама вселенная не позволяет нам это сделать.

Затем он взял эти часы в левую руку и двумя пальцами правой коснулся двух кружков по бокам гипотетического циферблата, которые тут же примагнитились к подушечкам его пальцев, что теперь были подняты вверх в форме зайчика или символа мира.

— Связующее звено, — сказал он, — один контактор вы присоединяете к центру своего лба, второй к центру лба мертвеца. Сторона не имеет значение. Это приспособление способно преодолеть «пластмассовый» барьер прошлого и достигнуть души человека. Знаю, что сложно понять, как связан мозг, что является физическим объектом и душа, что является чем-то нематериальным. Самой подходящей теорией, на мой взгляд, является определение мозга, как приёмника. Не знаю как остальные, но я уверен в существования души и не считаю бреднями те изречения, что были высказаны создателями этих приспособлений. В любом случае очевиден тот факт, что мы не можем оперировать лишь одной стезёй познаний. Наша деятельность вынуждает объединить науку и духовную составляющую мира.

Он приложил указательный палец вместе с контактором к своему лбу и тот моментально прилип к необходимому месту, словно слившись с его головой. Эта точка на лбу напоминала мне бинди, а сам наставник от этого приобрёл необъяснимо мудрые очертания лица. Возможно, это всего лишь мои предубеждения.

Он молча осмотрел всех нас и, убедившись в том, что мы увидели, как он это сделал, поднёс тот же палец ко лбу и контактор вернулся на кончик подушечки пальца так же легко, как и покинул её.

— При подключении обоих контакторов, — продолжил он, — то есть установки связи с мертвецом, начинается фоновый минутный отсчёт. Если нарушений за этот отрезок не зафиксировано или вы не передумали подключаться, происходит внедрение. Это сделано для того, чтобы после выхода у вас было достаточно времени, чтобы прервать связь. Достаточно убрать со лба один из контакторов. В противном случае всё через туже минуту внедрение произойдёт снова вне зависимости от вашей воли, не забывайте об этом. Да, система отлажена не до конца. Пока что автоматический возврат контакторов на устройство после выхода находится в стадии разработки. По какой-то причине они периодически распадаются на атомы прямо во время движения к устройству. Это случается не всегда и никто так и не нашёл ответ на этот вопрос. Но мы будем пользоваться этой функцией во время обучения, но я рекомендую не забывать делать это самим. Вы не представляете, сколько они стоят. Именно поэтому мы и не используем автовозврат всегда, многочисленные случаи потери контакторов обошлись компании слишком дорого.

Затем он ловким отработанным движением вернул эти два кругляшка на прибор и несколько секунд, опустив глаза в пол, что-то вспоминал. Когда мысли пришли к нему, он взял в руки бутылку, сделал пару глотков и заговорил снова:

— Да, ещё кое-что, — он вытянул шею и потянул за чёрную верёвочку.

Конец ознакомительного фрагмента.