Перпендикуляр. Избранные стихотворения

Павел Крапивин

Под обложкой этого стихотворного сборника – переживания юности и приближающейся старости; недоумение, вызванное жизнью, но также и ростки её понимания; недовольство уральской погодой, но и благодарность за подарки природы; предчувствие ответов на вечные вопросы и сомнение в их разрешимости и т. д. и т. п. – сопровожденные более или менее подходящими картинками автора.

Иллюстратор Павел Крапивин

Дизайнер обложки Павел Крапивин

© Павел Крапивин, 2017

© Павел Крапивин, иллюстрации, 2017

© Павел Крапивин, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-7851-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Версия Вертера

Скарлатина

«Покой и сон», — сказали маме.

Я все лекарства принял сам.

И стул четырьмя рогами

Покорно в землю уперся.

И стены в жабрах паутины

Дарили дно среди небес,

Окна стеклянные плотины

Удерживали ближний лес,

И распухающее тело

Считало пальцы, как коров.

И избавляться не хотелось

От скарлатины длинных снов.

Девочка

Мне в три года прокололи уши,

В каждое продели по колечку,

А к колечкам сделали цепочку.

Я связала их между собою,

И не знаю, что теперь мне делать.

То ли бабочку ловить и прыгать,

То ли наблюдать, как в темной яме

Солнце караулит водомерка.

Что ни делать, только бы не видеть

Своего кривого отраженья.

На его лице танцуют волны —

Маленькие зыбкие улыбки,

И сейчас мне неохота думать,

Почему они могли смеяться.

Вертер

Эта юность такая забавная,

И спокойствие невмоготу.

Своё сердце я самое главное

Положил на стальную плиту.

И катнул. И с тех пор не уляжется

В гулком теле тревожная дрожь.

Все вассалы волшебного княжества,

Выйдет время, и тоже пойдёшь.

И отправится Вертера версия

Лабиринтами календаря.

Ветер воет, влетая в отверстие,

Что в груди остаётся, горя.

Остановит ли доброго молодца

Еле слышный, но явный хлопок? —

Вдалеке где-то сердце расколется,

Или съеден его колобок.

Встреча

В тесном мозгу вздувается вена,

страсти датчик.

Или похоже на.

Где-то кто-то одновременно

тихо плачет,

как и положено.

Айсбергов грани в холодном море —

глаз пороги.

Век бы удара ждать.

Но, вместе с этим, в едином хоре

нет тревоги,

радостен блеск ножа.

В каждом движеньи привета признак,

чувство силы.

Вера в сближение?

Нет, отпустите, это призрак.

Отпустили.

Это уже не я.

С нею ушёл блистательный ужас.

Повернула.

Только этот дурак

продолжает плакать, большая лужа

под стулом

лижет его башмак.

* * *

В своём глазу не видишь лесосплава,

А я его так обнажённо вижу:

В кипящей пене слева и направо,

От Вологды и ниже до Парижа.

Тут волосы встают как брёвна дыбом,

И трупы нерасслышанных оваций

Идут на дно к непобедимым рыбам,

Которые не любят улыбаться.

Но рёв пройдет, вода спадёт слезою.

Я думаю, что может так случиться —

К моей корчме дорогу под грозою

Покажет неуверенная птица.

И ты войдёшь, зажав в кармане ласку,

А я уже в очередном загуле.

Улитка языка прождёт напрасно

В атласной холодеющей лагуне.

* * *

Этот мир невзначай оказался тобой —

Горизонтом под сферой эфира.

Взгляд становится третьей вспотевшей стопой

По законам возникшего мира.

Как листы на столе, расстилается луг,

Ощутивший моё напряженье.

Пояс гор, пояс рек, просто пояс, а рук

Уловить невозможно движенье.

Словно шёпот, сорвался мой ласковый крик

С петушиным султаном вопроса.

Только мир для меня половину отстриг,

Став спиною у самого носа.

Я остался бесцельно кружить в небесах —

Не расплакаться, не удивиться.

И внизу распевает в лазурных лесах

Маскировочно-синяя птица.

Мавр сделал своё дело…

Помог карниз приколотить,

Чаёк попил, и прочь ушёл.

Привык вот так он уходить,

Быть может, даже хорошо.

Внезапно ойкнешь ты одна,

И как бы плакать не пришлось,

Ступив босой ногою на

Сведённый судорогой гвоздь.

* * *

Воображение мой друг,

А о тебе того не скажешь.

И в друга заступая круг,

С тобою надо быть на страже.

Но как бывает хорошо

Когда, срывая маску первой,

Ты улыбаешься, и шок

Целует скрученные нервы.

* * *

Было сомнительно. Не торопилась,

С легкой улыбкой уйдя от давления.

Он не вернулся, и тьма проявилась

Вслед разработанной теме томления.

Эркер летит поплавком в снегопаде.

Светлые черви несутся за стёклами.

Тёмные черти резвятся в осаде,

Пробуя кожу железными мётлами.

Прежде она их сама гоношила,

До петухов не давала им роздыха.

Взмахи её беспощадного шила

Резали призмы из плоти и воздуха.

Смену сторон подарил выключатель,

Чернь отнеся за дрожащие корочки.

Только играли, не зная печали,

Две-три снежинки в тайфуне у форточки.

«Ты не подумай, что я уже трушу…

В дни Откровения, в жажде насытиться,

Сыпали звёзды на грешную сушу,

Так же как крошево снежное сыплется.

Ране холодные — ныне молили,

Чтобы в балете кружащихся принципов

Ветры земные — твои ли, мои ли —

Дали притронуться к мантии принцевой!

Но не меняются звёзды местами.

Скорости розданы, гибели розданы…»

Новая скатерть с большими цветами —

Серая простынь с осиными гнёздами.

* * *

Своего грядущего не ценим,

В настоящем прошлое живёт.

Сердце, убегая от проблемы,

Падает в трясущийся живот:

В детстве мы смеёмся над любовью,

В час любви смешон могильный червь.

Дарит смерть, подкравшись к изголовью,

Вечную усмешку. Но над чем?

* * *

Чувства грубы, чувства тонки

Вырастали на лету.

Трепетали перепонки

На сверкающем мосту.

И материя запела:

«Обжигая — обожать!»

Тела тело захотело

Плотно плоть к себе прижать…

А потом дивилась память,

Сладко жмурясь: ха-ха-ха —

То ли мне это оставить

То ли выжать от греха.

* * *

Замирание резкое лезвий

И внезапная резка опять,

И теперь я уже не полезней,

Чем охапка подгнивших опят.

Да, для вас. Я себя не измерил

Тем, что «плохо», и что «хорошо».

Подышав на зеркальные двери,

Отражения там не нашёл.

Растяжение едких улыбок,

Переросших в резиновый жгут —

Ежедневная нудная дыба,

Для которой с утра меня ждут.

Так прощайте! На кромке ушата

Мне кивает последний атлант.

И теперь недоумков стращайте,

Как, мол, грозен и дик океан.

Стапеля! Пуще клетки — охота.

В размывающий море туман

Сходит белая тень парохода.

Так, наверное, сходят с ума.

Лес

Может быть, я был автомобилем,

Может быть шофёром, но скорей

Мои кости беспрестанно бились

О сиденье между двух дверей.

Белый корпус, красная обивка,

Жёлтые горящие глаза.

Мы несёмся по дороге лихо,

Лишь бы только не смотреть назад.

Все уже устали от поездки —

Пассажир, водитель и мотор,

Но дремучим чернобурым лесом

Не был я, и до последних пор.

Он — вокруг, непроходим и влажен

В глубине, а выше состоит

Из каскадов башенок и башен,

И мотками зарослей увит.

Мы отделены надёжной кожей

От его опасных чёрных вод.

Только что-то нас сильнее гложет,

Сократив дорогу-пищевод…

Тошнота, ты спутница событий.

Разум сжат баранкою в руках…

Череда мучительных открытий

Оставляет опыт в дураках…

Вот и всё… И над моей трясиной

Облачко бензиновых паров.

Распрямились на хребте осины.

Я заснул… Наполнено нутро.

Сон

Приличная пропала сумма!

Перерывая книжный шкаф,

Полупрочёл-полупридумал

Названия на корешках.

Полудрузья-полузануды

Все торопили на вокзал,

Но я не дёргался, покуда

Что надо мне, не отыскал.

ПолуМосква-полудеревня

Дрожала жадно у стола.

Аэроплан тревожно-древний

Елозил пузом. Пастила

Ему забила все отверстья,

Он плоскости не мог поднять.

А тут ещё фамильный перстень

В толпе случилось потерять.

Бог с ним, поедем на трамвае

До ржавой готики Кремля.

«Вы не подскажете, товарищ,

Как нам увидеть короля?»

Но видно только стены, стены,

За ними — черепа дворцов.

Трамвай, заламывая крены,

Идёт по улице Отцов,

И наезжает в переулке

На получёрного кота.

Вагон встаёт. Умолкли стуки.

Как австралийского кита,

Его снимаем с мелководья

Не оправдавших веры рельс.

И мне мигает друг Володя,

Что, мол, неплохо бы нам здесь

Смотаться. Тут же исполняем.

Часы Его Величества

Через палатки торга мы

Спешим вперёд. Гнильё воняет.

Средневековый знак чумы

Переводной картинкой клеит

На память сумрачный старик.

Иезуитские затеи

Нам малоинтересны. Крик —

Такой-то и король услышит! —

Кровавый перпендикуляр

Внезапно прорезает крыши

Палаток. Бросили товар

Вовсю им занятые раньше.

Мы выясняем через миг:

Малыш, отшлёпанный мамашей,

Исторг этот ужасный крик.

Презренье, а не состраданье —

Боль оскорблённого мальца

С его пустячным наказаньем

Родит усмешку мудреца.

А таковым себя собранье

Сочло по праву большинства.

И, наградив ребёнка бранью,

ПолуДамаск-полуМосква

К своей обычной катастрофе

Вернулась сомкнутым умом.

Я пробудился, выпил кофе

И вкусным закусил куском.

1989

Ночная комната

Часы стригут, и лопасть вертолёта

Поддерживает комья темноты.

Устав от беспредметного полёта,

Предметы распухают, как коты,

Гася в тиши зародыши разлада.

И дарит удивительный покой

Продолговатый призрак циферблата,

Бледнеющий неполною луной.

* * *

Я склонился над текущим днём,

И сравнил его с ушедшим братом.

До чего же я хотел обратно,

В безопасный прошлого объём!

И куда теперь идти — в Надым?

Через поле к полюсу дорога?

Мне и надо было-то немного

Yesterday… Тырдым-тырдым-тырдым…

* * *

Свеча целует талию цветка,

Прохладною губою, слава Богу.

Светло пока, и свет издалека,

Хотя и с электрического боку.

Опален день, хотя не опалён

Ни стебелёк невянущей гвоздики,

Ни лепесток записки, взятой в плен

В сраженьи нежном, с напряженьем диким.

Вольфрамовыми строками светя,

В крови плывут невыросшие веки

Как маленькие лодочки, хотя,

По-видимому, это не навеки.

Двое

Мысль не хочет выглянуть в окно.

На него посматривая снизу,

Чувство по поребрику одно

Ходит, как лунатик по карнизу.

Плоскости асфальта и стены

У подвальной пасти и глазницы,

Словно две враждебные страны,

Спинами касаются границы.

Пулями источенный кирпич,

Зелень обескровленного луга

В наиперекрученной из притч

Ближе к пониманию друг друга.

Лестница неведомо когда

Спутает шаги с шагами сердца.

Даже не почувствовав вреда,

Распахнётся вежливая дверца.

И соединятся навсегда,

Это значит, на одно мгновенье,

Полоса счастливого стыда

С нестерпимым блеском откровенья.

French

Ну и что, что не пришла сегодня.

Полно убиваться, де Гриё!

Может быть, определила сводня

Новую добычу дня неё.

И напрасно ты сжимаешь ножны,

Перевязь тугую теребя.

Требовать чего-то в жизни можно

Только лишь от одного себя.

English

Облака серебрятся в высоком небе,

К горизонту темнея на светлом.

На вокзал Ватерлоо ты уехала в кебе,

Аромат уносило ветром.

Завтра мухи и клерки в слепой конторе,

И понятно любому из смертных —

Не приносят мечты об иных просторах

Ничего, кроме медленной смерти.

Никогда среди стен, обнажённых газом,

Не найти для тебя подарка.

И лицу, и рукам отвечают отказом

Равнодушные травы Гайд-парка.

Мы когда-то смеялись над этим оба,

Как над свадьбой смеются дети.

Ты, наверно, не будешь смеяться снова,

Получив две строки в конверте.

Ты поймёшь, разнимая конверта ножны —

Катастрофы непостепенны,

И по лестнице двигаться невозможно,

Находясь на одной ступени.

И недолгим, но яростным будет трепет,

Охвативший веко конверта.

Облака расползаются в тёмном небе,

Отнимая звёзды у ветра.

* * *

С тобою рядом я смотрелся глупо.

Когда твой взор приветливо светил,

Мой череп вырастал в небесный купол,

Несущий хор ликующих светил.

А если ты меня не замечала,

Я чувствовал себя куском стены.

Кроты, что свет увидели сначала,

В двойную тьму идти обречены.

Я тренирован, и тебя не вижу

Наверное, уже по месяцам.

Не вспоминаешь, я и не обижен,

А потихоньку забываю сам.

Забвение наматывает кокон

И в нежном месте обнимает нить

Минувшей жизни, и не даст жестоко

Расковырять и переоценить.

Зеркало

Коснулось солнце лезвия земли.

По-утреннему розовые грани

Вечернее преобразили в раннее,

Но обмануть лишь зеркало смогли.

Не раз случалось, заглянув в себя,

Менять местами взлёты и паденья,

И принимать лицо за отраженье

В подъёме нисходящего огня.