Костёр души

Павел Иванович Шилов

В этой книге отражена жизнь простых людей, их судьбы, взлёты и падения, боль и радость. Представлены разные жанры: стихи, миниатюры, драма.

Русь

Опять промокли небеса.

Душа тревожно колобродит.

Я слышу желчи словеса

Над полем ветер злобно носит.

О, горько, горько, мысли вспять.

Враждебный вихрь из-за кордона

Летит, чтоб родину отнять,

Взрывая пелену заслона.

Утробный гул его тяжёл,

И зависть дикая трепещет

Сминает всё, что я нашёл,

Здесь боль моя по сердцу хлещет.

Бегу я в лес, где в тишине —

Так умилительно и чисто.

Такая ты милее мне.

Русь милая, с тобой не мглисто.

В траву я лягу под сосной.

Пусть льётся дождь, пусть воет вьюга.

Я здесь тебе, земля, родной.

Ты мне любимая подруга.

Я кровь и плоть весь от тебя.

Ты в жизни мне — моя опора.

В чужой стране тебя любя,

Я не найду себе простора.

Так разве я тебя отдам,

Моя любимая Россия,

На поругание врагам,

Вот это русская мессия!

Ссора

На небе тучи, хмарь седая.

Душа скрипит, чего-то ждёт.

И ты от злости, приседая,

Кричишь, сжимая синий рот.

Во мне протест, несправедливость

Я чувствую в твоих словах.

Куда летишь моя ранимость?

Зачем равняешься в долгах?

К чему всё это — столько боли,

Аж, передёрнулись уста.

Ведь сколько съели вместе соли,

Неужто, всё это спроста?

А как же дети, наши дети?

Забыли мы про них в тот миг.

И только огненные плети

По сердцу хлещут, вырвав крик.

Я в детстве, падая с коня,

Твердил упрямо, озлоблённо:

— Врешь! Не сшибёшь теперь меня.

Я зол, сдержусь определённо.

Но конь взмывал, и падал я

В пыль, ткнувшись носом и ругаясь…

Я шёл домой, мечту храня,

В траве ногами заплетаясь.

И снова вечер приходил,

Я вновь бежал опять в ночное,

И, падая от боли, выл.

А вечер снова приходил,

И я опять бежал в ночное.

И всё же, всё же победил.

Я лес с утра рубил, возил,

На место строящей конюшни.

Себя и лошадь истомил,

Под вечер ноги непослушны.

Я еле двигал, и в мозгу

Стоял туман, и я, алкая:

«Спать, спать, я больше не могу», —

Твердил, за лошадью шагая.

Не раздеваясь, быстро лёг

На сеновале. Вдруг гармошка

Рванула в клубе, точно в срок.

И песня вылилась в окошки,

И заструилась, потекла

Над приумолкшею деревней:

То это молодёжь пошла

По улице родной и древней.

Да как же было мне уснуть?

Когда она звала, просила

Взглянуть, её не обмануть

Девчонку ту, что так красива.

Вопль пастуха

Солнцем травушка вся повыжжена,

Копытами стад поистоптана,

А вблизи шумит поле хлебное,

Скот куда загнать, не могу понять.

Нет водицы здесь, жажда груди жжёт,

Овод спесь свою хочет выплеснуть,

Чёрной тучею, жгучей молнией

Кружит бешено над коровами.

А вблизи каймой — лес — дремучий бор,

Там прохлада есть и травы простор.

Коровёнки все поизмучились

И, подняв хвосты, к полю ринулись.

Я кнутом махал и во след кричал.

Только толку что? Поле сгублено.

Как я стану сейчас пред директором?

Что он скажет мне, что он выплеснёт?

Духовный хлеб

Печальный день. Метелит дождь.

Промокло всё: земля и небо.

Вдали мне не хватает хлеба,

Того, какой ты мне даёшь.

Душевный, чистый, озорной,

Приправленный перчинкой жизни.

Он для меня — бальзам живой,

Ведущий в бой за честь Отчизны.

А это выше всяких слов.

Так будь же друг здоров и честен,

Духовный хлеб — твердынь отцов,

Здесь ложь и кривда не уместны.

В халате белом женщина простая,

Она пришла ко мне в тот час,

Когда от боли в сердце, замирая,

Я ждал её, волнуясь и сердясь.

И вот пришла она, сказала тихо:

— Вы не волнуйтесь так, не надо слёз,

Из под ножа стального убежало лихо.

Теперь выздоровление придёт.

Я ей в глаза взглянул и вдруг увидел,

Как по лицу стекает крупный пот,

А на висках белеет светлый иней,

Её переживаний ранний плод.

Да разве мог тогда я не поверить,

Когда она вошла чуть-чуть дыша,

С улыбкой человека, где ж нам мерить!

С простым понятьем медика душа.

Моя радость, любовь и мечта,

Будь же ты благосклонной ко мне,

Не гони же меня так спроста,

Окунись в моём сердце, огне.

Может холод растает в груди.

Может ласково вспыхнут глаза.

Ты лишь только ко мне подойди,

Грудью к сердцу прижмись и тогда,

Бурно сердце твоё — соловей

Всколыхнётся, вспорхнёт, полетит,

Умножая любовный елей,

— Я люблю, я люблю, — затвердит.

Исток

Это стихотворение посвящается моему отцу

Ивану Павловичу, погибшему на фронте.

Деревня милая прижалась исстари.

Здесь я бывалоча любил неистово,

Хранил родную суть, попробуй выспори,

Когда в крови моей извивы вышнего.

Да не того, что в церкви, каючись,

Меня просили от грехов избавиться.

Я русский есть, и в этом мире знаючись,

Пошёл на бой с врагом не ради славиться,

Ведь Русь в беде и страны рядышком,

Чума фашистская над миром гаится.

Пусть я умру от пуль и лягу в полюшке,

Зато страна моя живёт, не мается.

И моя Марьюшка, и мои детушки,

Всё то, что есть во мне от этой землюшки.

Это стихотворение посвящено моему товарищу Саше,

с которым вместе работали на производстве, и помогали совхозу.

Он был весел, счастлив и радостен. С ним было всем очень хорошо.

Тишина в заречном парке,

Кое — где прохожие идут,

Вон «дружки», ведь им от водки жарко,

Руки чешутся, как удержаться тут.

Подошли, спросили:

— Эй, ты, кореш!?

Кто она тебе — твоя жена?

— Да жена, а что ты хочешь?

— Не твоя она, ему должна.

— Врёшь, — сказала девушка пугливо, —

Я тебя не знаю, кто ты есть

Он её взял за руку игриво,

Постарался в сторону отвесть.

— Милая, беги, беги скорее, —

Крикнул друг её, и тут

Помутилось небо голубое

В облаке кровавых чёрных пут.

Падал снег на голые деревья,

И тропинка белою была.

Крик в ночи: «Им нет доверья».

И луна за тучи вдруг ушла.

Миг. И снова крик. И он упал.

И девушка назад, забыв о страхе,

К нему рванулась, он ещё дышал.

Кровь утекала по его рубахе.

— Прости, прости меня, родная,

Я умираю, нет уж больше сил.

Живи, живи, беды не зная,

Запомни, что тебя я так любил, —

Сказал он и затих, она рыдая

К нему склонилась, ветер вдруг завыл.

Его «дружки» от страха замирая,

Рванулись прочь, их страх смутил.

Ты со мной не говорил в открытую,

Хоть и назывался другом мне,

Видно, помнишь встречу ту обидную

И мою оплошность при луне.

Кровь во мне тогда взыграв кипучая,

Я ответных чувств не удержав,

Ей сказал — «Люблю тебя, ты лучшая!»,

Ты дружище мне не помешал.

И ушёл с душою леденящей,

Затаив глубоко боль свою,

Только ветер, над землёю шелестящий,

До меня донёс тоску твою.

И сейчас проходишь на приветствие,

Лишь в ответ киваешь головой,

Ночи той коварной это следствие

И любви не разделённой той.

Галдят встревоженные чайки,

Рвут рыбу прямо из сетей,

А мы идём по скользкой гальке

Под шум прибрежных камышей.

Верёвкой режет больно плечи,

И солнце жжёт и ветер бьёт,

И от разгульной речки речи

В груди тревожно сердце мрёт.

И вот, устало развалившись,

Лежим мы в шёлковой траве,

Кто ест, кто спит, крючком согнувшись,

А кто мечтает в тишине.

Ухой горячей подкрепившись,

Встаём, и снова буруны

Воды встревоженной винтами,

Сверкая, брызжут позади.

Шумит и стонет ветер за окном,

Позёмка бьёт в распахнутые двери,

И воют, надрываясь злобно звери,

Невдалеке деревни за холмом.

Мать топит печь, и семеро ребят

С кроватки, с печки свесили головки,

Глотая слюнки смотрят на окошки,

Они страдают, но молчат.

А по деревне ходит почтальон.

То там, то тут прорезав тишь земную

Раздастся крик, и кто-то упадёт

Без чувств, прокляв судьбу лихую.

И мать стояла у окна.

Вдруг непонятно зашаталась,

В глазах от боли пелена.

В тот день отца у нас не стало.

На исходе воскресного дня,

Под весёлые звуки гитары

Мне хотелось вскочить на коня

И умчаться скорее с бульвара.

И умчаться в леса в глухомань,

Где в тиши я найду утешенье,

Ты попробуй, попробуй достань,

Прояви хоть чуть-чуть свое рвение.

Ты сегодня со мной холодна,

Не пробить твою стенку молчания.

Ни к чему нам сегодня свидание.

Боже мой, на исходе весна.

Звёзды на небе ярко зажглись,

Утихает веселье хмельное.

Я зову, я кричу, возвратись

Моё юное счастье шальное.

В семнадцать лет я прибыл на Урал,

В кармане удостоверение тракториста,

И принял нас молчанием вокзал,

От инея зеркально — серебристый.

Потом машина, тяжело урча,

Неслась куда-то в степи Оренбуржья,

Но юность не давала стрекача,

И от бессонницы синели полукружья.

Но кто дал юности характер огневой?

Тот знал, что можно было положиться

На нас. Сказали мы, тогда: «Не вой!».

Такой расклад нам мог тогда присниться.

Но вот апрель запел и закричал.

Я вывел трактор, чтобы порезвиться.

И понял я тогда, что это мой причал,

Пора бы мне по жизни протрезвиться..

Клочок бумаги серой

Она с раскрытыми глазами

Лежит четвёртый день подряд.

Семь малышей осиротевших

На мать болезненно глядят.

Всего клочок бумаги серой,

Но сколько горя, злобный рок

Принёс, и сердце омертвело

От трёх сочащих кровью строк:

«Ваш муж погиб в бою героем,

И похоронен там-то там…»

И огласилась нашим воем

Изба от боли: «Тра-ра-рам».

И понял я в четыре года,

Что за бумажку принесли.

Ох, горе нам, пришла невзгода,

И боль нам видно не стрясти.

Увядает лист резной у тополя,

Что стоит, нагнувшись под окном,

Бабка шепчет ртом беззубым: «Скоро ли

Бог возьмёт меня в свой отчий дом?».

Девяносто с лишним бабке стукнуло,

На покой пора уж, заждалась.

Три войны и счастье бабки рухнуло,

Муж погиб, сынов не дождалась.

Горе, что огнём сжигает сердце

Не затмило пламенной души,

Но порой горчинка злого перца

Рвётся из надломленной души.

Я лежал на печи

На холщовой дерюжке.

Вдруг тревожно в ночи

Грянул выстрел и пушки.

Застонала земля,

Задрожала деревня.

Конец ознакомительного фрагмента.