Позволь реке течь. Роман для тех, кто хочет быть счастливым

Павел Владимирович Шалагин

Уставший от однообразного быта программист Руслан случайно сталкивается со старым приятелем, который предлагает ему поехать к общим знакомым. Руслан соглашается, и это путешествие кардинально меняет его взгляды. Всего за один день ему предстоит обнаружить многогранность жизни и полностью переосмыслить прошлое. Руслан заново откроет для себя значения слов «благодарность» и «счастье», после чего перестанет зацикливаться на мелочах. И всё это произойдёт на берегу моря под лучами крымского солнца.

* * *

Вместо «волшебной» яичницы, носящей такое название в виду своей ежедневной неповторимости, напрямую зависящей от степени полноты холодильника, на столе лишь свежий кефирчик и крупные куриные яйца, сваренные вкрутую. Причина тому проста и банальна, как валенок — вчерашнее адское перепитие. Именно поэтому нет ни горячих бутербродов, ни кофе, а вместо них в морозилке доходит до нужной температуры чумовой молочный коктейль «бурёнка», добрую половину объема которого составляет самый обычный самогон…

— Я вот тут с утреца подумал… — многозначительно произносит Шкипер, как только все приступают к трапезе. Он самый старший в нашей компании и, наверное, именно поэтому обычно берет на себя роль лидера. Его назидательные поучения, промолвленные менторским тоном, обычно призваны если и не вернуть нас в лоно праведной жизни, то, по крайней мере, ограничить от грядущих ошибок. Жалко, что произносятся они чаще постфактум.

Вот и сейчас он выдерживает поистине мхатовскую паузу, дожидается тишины и с пафосным видом академика готовится выдать, вероятно, какую-нибудь глубокомысленную фразу. Но на этот раз Акелла промахнулся…

Скажем, если б Эл обладал привычкой читать лекции во время завтрака, то я был бы уверен, что он весело расскажет о вреде влияния алкоголя на человеческий организм или же возрадуется новому меню из молочных продуктов (ибо как бы ни были вкусны хрустящая ветчина и плавленый сыр, к сожалению, они тоже имеют свойство приедаться). Но Эл никак не может начать говорить именно сейчас, по двум простым причинам:

Первая. Он раздолбай до мозга своих костей, и потому никогда не опускается до проповедей и назиданий различного характера, предоставляя людям свободу поступать ровно так, как им вздумается, и требует от них такого же к себе отношения.

Вторая, и, вероятно, главная. Эл всё ещё дрыхнет богатырским сном, так как вчера имел радость разгорячиться не в меру. Причем до такой степени, что вначале на спор предлагал сигануть в море с отвесного утеса и сам чуть не бросился вниз головой, дабы доказать свою правоту относительно безопасности такого поступка. А потом, жалуясь на неприятие его точки зрения отдельными индивидуумами и всем миром в целом, проплакал у меня на плече добрую четверть часа, после чего был положен в койку, заботливо укрыт одеялом и отправлен в царствие Морфея пускать слюни на подушку.

В силу этих, безусловно, неоспоримых фактов слово берет Шкипер. То есть, пытается взять. После первой же неоконченной фразы, он тут же нарывается на Ликино замечание — острое, как консолея:

— Да ты что?! Ты реально можешь подумать? Да ещё и с утреца? Ну, ты герой…

Она ещё так старательно тянет это слово — «героооооооой», чтобы всем было ясно, какую долю сарказма она готова вылить в сторону своего не слишком благоверного спутника жизни.

Лика — хрупкая девушка под метр шестьдесят, со вздернутым носиком и темной короткой стрижкой. По мне, так она дико смахивает на шаловливую обезьянку Анфиску, готовую баловаться и проказничать сутками напролет, но когда она надевает свои громадные очки с цветными стеклами, закрывающими половину ее мордашки, и на полную включает серьезность, она производит не хилое впечатление завзятого политикана средней руки. Глядя на нее такую, ни у кого не возникнет даже мысли о том, какой она является на самом деле. Вернее, какой она была. А если ещё вернее — через что ей пришлось в этой жизни пройти. Но как бы там ни было раньше, сейчас она просто Лика — добрый гостеприимный надежный друг, заботливая мать и обожаемая женщина. И хотя в ней ещё временами и поднимают голову отголоски былой жизни, она ценит то счастье, которое сегодня окружает ее со всех сторон. И, мне кажется, она и вправду его заслужила!

Уверен, что и Шкипер все это прекрасно знает или даже чувствует. Неспроста же он к годовщине их отношений, на внутренней стороне руки набил кипящее сердце, с отлетающими от него трубками, винтиками и бьющим во все стороны паром…

Но вчера Шкипер реально налажал. Понятно, что все выпили; понятно, что языки развязались, а мысли, утратив столь призрачные границы моральных запретов, понеслись табуном к горизонту мечтаний; но это не давало ему права рассуждать о прелестях преподавательницы форро (во всяком случае, точно не в присутствии Лики). Несомненно, прелести у преподавательницы имеются, и они неоспоримы. Но чтобы они достались бритоголовому, наколотому парню с чудовищно длинным носом и диким количеством всевозможного пирсинга — это совсем из области фантастики. Или я ничего не понимаю в женщинах! Хотя… я действительно неприлично мало в них понимаю…

Однако есть вещи очевидные — Ликины чувства были задеты — как ни крути, все-таки Шкипер вчера был явно не прав. Правда и его точка зрения мне также не чужда — какой мужчина в состоянии подпития не вытворял чего-нибудь подобного, а то и похуже? И эти два противоборствующих аспекта (солидарность мужского пола и чувство нечеловечески острой справедливости), встав по разные стороны баррикад и ощетинившись орудиями, разрывают меня буквально пополам. Поэтому я предпочитаю не вмешиваться в разговор, а, соблюдая нейтралитет, следить за происходящим со стороны. Благо на кухне нет никого, кроме нас троих.

Шкипер немного смущён, но признавать свое поражение не в его стиле. Тем не менее, отвечает он примирительным тоном:

— Ну, зайк, давай не будем ссориться…

— А вот за зайку можно и в гычу получить, — мгновенно реагирует она. — И, кстати, мы ещё не поссорились! Но у тебя есть все шансы.

— Не надо так, — произносит он в ответ. — Ты же не знаешь, что я хотел сказать…

— Если это примерно похоже на то, что ты выдал вчера, то уж лучше помолчи. Здоровее будешь…

— Нет-нет, — возражает Шкипер. — Не перебивай меня, и я все тебе объясню.

— Интересно послушать… Что это ты собрался мне объяснять?

— Я хотел сказать тебе, как сильно я тебя люблю…

— Спасибо, ты вчера мне уже все сказал!

— Ну, хватит! — Шкипер с силой бьет ладонью по поверхности стола.

Чашки, блюдца и прочие столовые предметы на какие-то миллиметры покидают свои насиженные места, а затем со звоном возвращаются обратно. В моей голове со скоростью метеорного потока пролетает мысль о том, что лучший брак — это когда жена глухая, а муж слепой.

— Не ори на меня, пожалуйста… — шепотом произносит Лика. И эти простые слова, сказанные тихим голосом, действуют куда лучше шумного скандала с бросанием телефонов и хлопаньем дверями. Пламя, разгоревшееся в глазах Шкипера, в тот же момент угасает. Да и сам он будто скукоживается и становится «барби-сайз». Он берет ее маленькую хрупкую кисть в свою ладонь и, поднеся к губам, целует.

— Прости меня… Я и вчера был не прав. И сегодня… тоже…

Каким-то типично женским движением, которое, должно быть, передается генетически, она отдергивает свою руку:

— Не надо тут телячьих нежностей!

— Ладно… — соглашается Шкипер. — Только ты на меня не обижайся.

— Обижаются только в детском саду, — ловко парирует она. — Ну, так что ты там хотел сказать?

— Хм. Я, правда, не знаю, есть ли в этом теперь смысл…

— Не кокетничай! — обрывает его Лика. — Давай по существу.

— О'кей. Смотри, нам сейчас с тобой за тридцать… Чуть-чуть, но всё же за тридцать. А человек живет для себя ну, грубо говоря, лет тридцать пять — с пятнадцати до пятидесяти. До этого у него все-таки родители, после уже внуки, ну, или работа там, старость на носу, пенсия — то тут колет, то там побаливает…

— И? — Лика нетерпеливо перебивает его. — Причем здесь я?

— Погоди. Вот, скажем за эти тридцать пять лет жизни, человек успевает завести около двенадцати более-менее стабильных отношений. Всего двенадцать, понимаешь? Это же, блин, совершенно ничтожная цифра!

— Ты с чего взял эту цифру? — невооруженным взглядом видно, что Лика возмущена. — Бегбедера перечитался? Любовь живет три года?.. Чушь и бред! Ничего, что у меня было шестьдесят три любовника? Как-то вот не вписывается эта цифра в твои «двенадцать»!

— Да я не об этом, я о продолжительных отношениях хотел сказать — ну, как у нас с тобой.

— А такое, вообще, в жизни должны быть один раз, и на всю жизнь. Понял?

— Вот, я как раз об этом — у меня это на всю жизнь. И то, что мы с тобой так долго вместе…

Я не знаю, чем может закончиться этот их разговор. Не исключено, что сделав виток вокруг самодовольства Шкипера, он вполне в состоянии привести к очередному, и на этот раз более масштабному скандалу. Но, на наше общее счастье, на кухню заходит Анна Николаевна.

— Что вы тут так орете? Ребенка же разбудите, — возмущается она.

«Голубки» сидят с раскрытыми клювами и не находят, что прочирикать в ответ. Видно, что они ещё не в состоянии переключиться с одной темы на другую.

— А они тут о вечной любви спорят, — заполняю я паузу, ибо вопрос, судя по всему, относится ко всем присутствующим.

— О вечной?.. О вечной — это хорошо… Только не бывает ее — вечной этой любви.

Анна Николаевна, кряхтя, нагибается к серванту и достает с нижней полки пакет с какой-то крупой.

— Всё-то вы молодежь придумываете себе. Я такой же была в ваши годы. И, ух какой! Парни вслед наглядеться не могли. Я ж первая модница была тут… Да… Поклонников толпы были. До тех пор, пока папашку Димкиного не встретила, — смеется она.

Смех у Анны Николаевны негромкий и добрый, лучистый и теплый, как солнечный зайчик, пляшущий на лакированной поверхности комода.

— Не думайте вы о том — вечная или нет, — продолжает она. — Важно не это. А то, что у вас внутри. И что вы в данный момент чувствуете по отношению друг к другу. Любите, обнимайтесь и целуйтесь, что есть силы. А дни пускай идут… Потом оглянешься, и правда — любовь вечная получилась. Тут главное не корить, не есть заживо и не копаться в том, другом человеке. Будь ты хоть тысячу раз прав — не надо! Лучше перетерпеть немножко: где-то извиниться, где-то смолчать. Жизнь не всегда праздник, и тут важен момент! Момент счастья, который присутствует во всем — даже в том, что поначалу может казаться обидным и неприятным.

Вот так обычная женщина, которая ни разу в жизни не слышала ни о Сиддхартхе Гаутаме, ни о Дхармапалах, основываясь исключительно на своем жизненном опыте и наблюдениях, спокойно выразила всю суть учения буквально в трех фразах. Ну, во всяком случае, для меня…

— Кстати, а Шурик то где? — интересуется она.

— Кто? — в один голос переспрашиваем мы.

— Ну, Сашка… Третий ваш.

Ох уж эта привычка — давать людям прозвища. Мы ведь все-таки не настолько животные, в конце-то концов… А вот, поди ж ты, стоит хоть раз заклеймить человека, и данный «псевдоним» закрепится за ним прочнее родного имени. И никто не будет воспринимать его иначе, как через эту самую кличку.

К примеру — Шкипер. На самом деле его зовут Дмитрий Рогов. А свое прозвище он получил сразу после того, как вернулся из армии, где служил в доблестных рядах ВМФ. На его правом предплечье тогда стал красоваться здоровенный якорь. И если во время разговора речь заходила о том «как там, в армии?», он обычно, лишь загадочно улыбался. Все кругом полагали, что Шкипер (тогда ещё просто Дима) проходил службу в каком-нибудь элитном отряде морпехов или диверсантов, и уважительно кивали головами… Как обычно, правда открылась неожиданно, когда его по полной сдала Анна Николаевна, внезапно нагрянувшая в гости к сыну: при всей честной компании она попросила его приготовить что-нибудь вкусненькое. А когда кто-то аккуратно поинтересовался: «А разве Дима готовит?», — она без задней мысли дала правдивый ответ: «А то, как же — он два года коком оттрубил». С того самого момента Дима был моментально зачислен в капитаны буксира, и никакого другого погоняла он, не обладающий ярко выраженными качествами (кроме как носа… но за «носатого», я думаю, он бы убил), уже получить не мог.

Но с Сашей дела обстоят куда как загадочней. За что, или, скорее, благодаря чему он получил прозвище Эл, для меня так и остается загадкой. Сам он никогда не распространялся на эту тему, а Лика на вопрос: «Почему Эла все зовут Элом?», — ответила мне просто: «А как ещё его называть? Эл — он и есть Эл». Так что тайна, как говорится, покрыта мраком.

И пока я рассуждаю на эти темы, неспешно помешивая трубочкой успевший опасть коктейль, друзья оставляют меня наедине с мыслями, благо Анна Николаевна полностью переключилась с разговоров на немытую посуду. Впрочем, предмет этих мыслей не заставляет себя долго ждать, вскоре материализуясь в дверном проеме. Лёгок на помине, чо!

Покачиваясь, Эл стоит, держась обеими руками за дверь. На башке у него творится то, что в моем далеком детстве называлось не иначе, как «взрыв на макаронной фабрике»; весь его внешний вид символизирует полную и безоговорочную победу химии над чистотой и непогрешимостью разума; а о трехдневной пучковатой поросли на впалых щеках и о кругах под глазами упоминать даже как-то смешно. Простояв так минуты три, он всё же находит в себе силы двигаться дальше. Но делает это неспешно, ступая по нашей грешной земле, как Кентервильское приведение — пошатываясь и постанывая. С трудом попав пятой точкой опоры на стул, Эл начинает гипнотизировать муху, сидящую в центре разлапистого, преизрядно выцветшего розового цветка, изображенного на клеенке. Не произнося ни слова, он лишь мотается вперед-назад с частотой, до боли напоминающей размер пять восьмых.

Меня, в конце концов, эти движения укачивают, и я сам начинаю ощущать неприятные приступы дурноты.

— Слушай, будешь сассапариллу? — пытаясь облегчить его страдания, спрашиваю я.

— Сссасссса чё? — мычит он. — Ссосссать не!

Должно быть, Эл все ещё довольно пьян, а может быть в его памяти отложились какие-то отрывки от вчерашнего просмотра гей-порно — невинный хмельной Ликин капризик. К слову, один из многих…

Тогда я встаю, наливаю воды в стакан, бросаю в него несколько кусочков льда и ставлю перед Элом. Он с жадностью каннибала, увидевшего тучную женщину после месячной голодовки, набрасывается на воду и спустя мгновение пустой стакан уже покоится на столе.

В общем-то, несмотря на все свои многочисленные недостатки (кто без них, пусть бросит в меня камень), Эл во всех отношениях мне импонирует. И, я бы даже сказал больше: он — единственный представитель мужского пола, которого я люблю. Вот люблю, и всё! Благодаря своему балагурству, раздолбайству и веселому общительному нраву он идет по жизни, особо не запариваясь на различные темы и не залезая с головой в депрессию, чем, собственно, и цепляет. Никто, ровным счетом никто не может хоть какое-то продолжительное время обижаться на его неприкрытое хамство, пошлый юмор и принцип «говори, что думаешь». И я иногда жалею, что не обладаю подобными его качествами, что не являюсь центром и душой компании, всеобщим любимцем… Безусловно, мне также приходилось видеть депрессняки Эла и просиживать с ним ночи на кухне в разговорах «за жизнь», но всё это скорее опереточное, картонное, наносное — то, что совершенно не вяжется с образом «человека-праздника».

Наверное, о том, каким выглядит Эл сейчас — в состоянии нестояния — было бы лучше не говорить… Но я смотрю на него и мысленно сравниваю со Шкипером. Тот, если и не полная противоположность Элу, то, во всяком случае, на роль брата-близнеца претендовать уж точно никак не может. С первого взгляда кажется, что Шкипер угрюм и замкнут в себе. Более того, я думаю, что многие бы сразу же навесили на него ярлык сноба за привычку высокопарно выражаться. А чужим людям он и подавно напоминает уличного хулигана, благо внешний вид ему это позволяет. Но стоит узнать Шкипера поближе, и понимаешь, насколько это хороший человек. Он всегда готов прийти на выручку, никогда не бросает слов на ветер и разобьется в лепешку, но во что бы то ни стало выполнит то, что обещал. Кроме того, Шкипер удивительно рукастый — он может из подручных средств соорудить практически все что угодно, исключая разве что ядерный реактор, да и то, лишь потому, что не так уж просто в этом мире достать урановый стержень. И, хотя мне очень неприятно это признавать, я знаю, что частенько завидую ему в душе́, восхищаясь его умением брать ответственность на себя, принимать решения, быть лидером и мастером — тем человеком, которым я так отчаянно всегда хотел стать.

Словом… Мои друзья очень и очень разные. Можно сказать — антиподы. И это, кстати, приводит меня в наиполнейший ступор — в башке никак не укладывается следующее: «Почему? Почему люди так кардинально изменяют свои вкусы?». Вначале Лика любит гуляку Эла, отдаваясь ему всецело, посвящая ему стихи, и гуляя с ним по ночным дворам города в одной сорочке. А потом по уши втрескивается в Шкипера и уже рядом с ним вьёт своё семейное гнездышко. Да, ещё! — если прибавить к этому какое-то астрономическое число ее любовников, к которым она тоже наверняка была неравнодушна, получается… Получается, что ничего-то в моих понятиях относительно предмета под названием «адекватный подбор второй половинки» проясняться не хочет. И видимо мне с искренней скорбью придется смириться с этим фактом.

А что касается Лики… Раз уж она меняла мужчин, как чашки из разных сервизов, подбирая вместо разбитой пусть и не похожий, зато крайне оригинальный экземпляр, значит, все они по той или иной причине её не устраивали. А вот почему? Наверное, потому что невозможно сильно хочется найти ту самую сказочную любовь, которой, должно быть, и нет нигде в мире, а вместо нее постоянно напарываешься лишь на боль, равнодушие и мелкие осколки счастья, которые собирать по крупицам с каждым разом становится все сложнее.