Липкое время для мух

Павел Алиев, 2020

Павел Алиев – в литературе имя не новое: «Липкое время для мух» – третья книга поэта, но она удивит даже искушённых в литературе читателей. Первая часть книги – стихотворный мир, побывав в котором, вы захотите неоднократно туда вернуться. Вторая часть книги – песенные тексты, звучащие в наушниках у подростков, в автомобилях бородатых мужчин и на рок-концертах. Павел представляет собой уникальный образец того, как мастерски можно сочетать качества поэта и автора песен, в чём вы можете убедиться сами. Перелистните страницу.

Павел Алиев — мой коллега, автор ярких песенных текстов для российских рок-групп и незаурядный лирический поэт, выпускает в свет уже третью книгу. И хотя в эпоху интернета издаваться на бумаге непрактично, но пахнущий свежей типографской краской томик важен поэту как фиксация определённого творческого этапа. Это ступенька, с которой можно шагнуть в неизведанное, непривычное, или наоборот, идти вверх по выбранной лестнице в небо, совершенствуя мастерство.

Что ждёт счастливого обладателя книги Павла Алиева? А что вообще человек хочет получить от ритмически организованного текста, богатого созвучиями-рифмами и метафорами? Мне кажется, что поэзия — кстати, младшая сестра песен и молитв — мощнейший инструмент медитации. Медитация же, в свою очередь, необходимейшая психологическая практика, без которой человек перестаёт быть sapiens. Стихотворная вибрация сначала воздействует на горячее подсознание, и только потом анализируется холодным рассудком — в отличие от прозы, с которой всё происходит ровно наоборот. Строфы, словно баллистические ракеты-носители, точно доставляют боеголовки-мемы в любую точку мозга. А если они подкреплены запоминающимися мелодическими ходами и гитарными риффами — берегись! Тем интереснее придумывать такие стихи, тем большая ответственность лежит на поэте — не уголовная, разумеется. Высшая ответственность перед собой и космосом.

Павел Алиев понимает это, его стихи необыкновенно притягательны и живительны. Они наполнены особым взрывоопасным «веществом», заставляющим читателя не просто сопереживать автору и его лирическим аватарам, но и задумываться над устройством человека и цивилизации, над чем-то глубоко личным или чем-то по-настоящему общественно значимым.

Поэт Алиев равнодушен к дешёвым формальным трюкам, к вычурной оригинальности или дешёвому эпатажу. Ему интересны не внешние спецэффекты, а смысл, точная метафора и прицельное попадание в узловую точку темы. Это отличает и то, что написано им на уже готовые мелодии, и стихи «для глаз», пока не спетые, хотя большинство из них обладают живой внутренней музыкой.

И от читателя Алиев ждёт не простого сопереживания, а именно понимания, желания во всем добраться до самой сути.

И у меня нет никакого сомнения, что такого умного, великодушного, открытого красоте и добру читателя он найдёт.

Добро пожаловать в миры Павла Алиева, в них интересно.

Александр Елин, поэт, продюсер

Стихи

«В снегах и гранях бытия…»

В снегах и гранях бытия

Я душу кропотливо прятал

От света, тьмы и грязных пятен,

От гнева, горя и стыда.

Бронёй надёжною укрыв,

Я отпускал себя на волю,

Изголодавшейся ладонью

Я пил тепло плакучих ив.

Я упивался. Я горел.

Смотрел на блики отрешённо

И белым, серым, красным, чёрным

Окрасить душу захотел.

И краска въелась вдруг в меня,

И краска въелась в мою душу.

Жару и дождь, грозу и стужу

Нашёл я в гранях бытия…

«На каждый день и на урочный час…»

На каждый день и на урочный час

Мне отведён тариф, без выбора и вздора.

Оплата наперёд, за свет бездонных глаз,

За нежность тихих плеч, за негу без укора.

А был тариф с лимитом выходных…

Не отменить и не вернуть контракты,

Насобирав, как хвою, цифры, факты,

Уйти в бреду, но на своих двоих.

И городить дрожащею губой,

Домыслив образ бегло и нелепо,

О том, как неумело ты весь слеплен.

О том, что на душе был мезозой.

Но в тот урочный час и каждый день,

Когда тариф включаешь безлимитный,

Ты понимаешь — цифры как молитвы,

Ты набираешь. Ждёшь. Её ты тень.

Исповедь

Я лёгкие пути не выбирал,

И не стелился путь мне под ноги покорно.

Без гимнов, песнопений и забрал

Я шёл вперёд, и я горел, как ворвань.

Метались тени, мчались мимо дни,

И панцирь рос ороговевшей кожей.

Я в клочья рвал, и я бесцветил сны,

Охапкой их бросал на выжженное ложе.

От пропасти до пропасти был шаг,

Я сотни раз стирал себя до праха.

И форматировал. Себе же лютый враг,

Делил с собой последнюю рубаху.

Но вынося жестокий приговор,

Свой гордый дух отчаянно бичуя,

Я твёрдо знал: я вынесу позор,

Когда толпа твою судьбу смакует.

«Не ставили диагноз — в списках нет…»

Не ставили диагноз — в списках нет.

Не числится, не значится, не знают.

Чернильной линией коробился ответ,

Да в небе он кружился птичьей стаей.

И не было отмеренных нам доз,

И панацей от этого не будет.

Я встречи жду отчаянно. Взасос.

Кто хочет — тот всегда и всё осудит.

Но мой язык немел… несмел и чист.

Перед тобой, как удивлённый странник,

Я предстаю. И вместе новый лист

Напишем мы. Любовь не перестанет.

«Я в час шестый безгласен и незряч…»

Я в час шестый безгласен и незряч,

Остывший ум не пропускает мысли.

За солнцем вслед приди и обозначь

Мою любовь. Её нагрей и счисти.

Как талый воск по трепетной руке,

Как мякоть снега в огненной ладони,

Твоя душа течёт к моей душе,

Взломай меня и сдай свои пароли.

Я отзовусь на каждый оклик твой,

Пусть и незряч, безгласен я, беспечен,

И пусть закат уж красит окна хной,

Я буду ждать объятий человечьих,

Когда нахлынет разом час шестой…

«Самой смелой, самой сладкой…»

Самой смелой, самой сладкой

В сердце ты вошла.

Не тайком и не украдкой

Счастье принесла.

Я ласкаю твои пряди,

Ложе стелет ночь.

Спи, моя святая радость —

Беды сгинут прочь.

Толерантность

Остановись, толерантность.

Ты медленно нас убиваешь.

Ядом изысканным в кровь

Капаешь с зеленью виз.

Сладкой пилюлей тебя

Выдадут в каждой аптеке.

Каждый парламент и царь

Рады до визга тебе.

Хватит. Не видишь сама

Что натворила в угаре?

Всякий, кто платит тебе —

Тот обеспечен и сыт.

Но ты готовишь ему

Втайне прокрустово ложе.

Наши пойдут города

Жертвой на их алтари.

Остановись. Ты слепа.

Нива почти уже сжата.

Хватит! Мы духом слабы.

Кто же его укрепит?

Только тебя не унять…

Мир, как огромный конвейер.

Сквозь череду ассамблей

Лезет в объятья к тебе.

Реквием

Вы не слышите? Нет? Едва уловимые ноты…

Где-то Моцарта звуки вечную память гласят…

А с экранов твердят до хрипоты и до рвоты

О мерцающем счастье, да как-то опять невпопад.

И вождям оголтелым нет утоляющей веры,

Да и веры самой всё пустеет блаженный сосуд.

Я бы каждое утро — да в рамку, да в лучших музеях…

Почему? Да ведь солнце на небе — и то уж «пасут».

Проще стали мозги, окроплённые липким раствором

Из спасительной смеси грехов, перепостов, вранья.

А вон те захлебнулись божбой и огульным содомом,

А вон эти продали за грош Христа с алтаря.

Но не вздумай ругать — это всё на конвейере, в тренде.

Здесь и так уже ад, да ещё добавляют дрова.

Я бы этот закат — на знамёна да на позументы…

Почему? Да как знать — вдруг не будет рассвета с утра…

«Ещё нагрянут холода…»

Ещё нагрянут холода,

Ещё поутру лёд не стает,

Но ты мне скажешь: «Не беда,

И не такое ведь бывает».

Ещё примнёт своей рукой

Несносный ветер травы в поле.

Ему бы ласку да покой,

А он привык один на воле…

Но всё же где-то есть весна,

Она цветёт, пьянит, чарует…

И каждый вечер допоздна

У ночи время всё ворует.

Врагам России

На губах снова вкус опалённого, злобного ветра,

А зарницы кровавые дымом и гарью полны.

Ветер гонит на стогны холмы бесприютного пепла,

И опять где-то рядом гогочут далёких народов сыны.

И опять собираются в брань, обновлённым крестовым походом,

Умывать свои руки в чужой и горячей крови…

Лишь бы Русь не окрепла — такая бывает забота,

Лишь бы дальше дремала, попирая свои алтари.

Вот и тучи темней, и надрывнее каркает ворон,

Предвкушая поживу от грозных грядущих боёв.

Нет сомнений и страха, потому что наш меч не был сломан,

Он лежал тихо в ножнах, ожидая тех самых сынов.

И трясущейся длани над шеей никто не заносит,

Потому что нет силы в чужих и преступных руках,

Потому что однажды придёт и со всех строго спросит

Безымянный, уставший русский крестьянин в лаптях.

«Солнце греет собой забугорные дали…»

Солнце греет собой забугорные дали,

А у нас — больше сопли да всякий угар.

То, что с вечера гордо страной называли,

То с утра растворилось на карте, как пар…

Мне ли помнить партийных волков заиканье?

Мне ли помнить стрельбу по своим, по родным?

Я там не был. Иуды не видел лобзанья,

Потому и не пал на асфальт молодым.

Что мне помнить? Талоны? Пустые прилавки?

Хлеба нет, ну а дури — хоть на ангелах в рай?

И несут ветераны орден свой тугоплавкий

На прилавок за пару буханок да чай…

Кто-то скажет в ответ: «Я не в курсе, поверьте —

Я в студентах ходил, когда пала страна!

Это были они — демократы да черти!»

Кто-то скажет: «Такие пришли времена…»

Солнце греет собой забугорные дали,

А у нас снова сопли да всякий угар.

Где же ваша страна? Вы её потеряли…

Где же наша страна? Но вокруг только пар…

Китеж

На дальних рубежах ликует день,

И птиц полёт, и перезвон соборов.

Надёжно спит за чередою смен

Усыпанный молвой незримый город.

Его не отыскать за тем холмом,

Не выловить в реке с чудесной щукой…

Не обитаем? Перенаселён…

Летят века, но на земле ни звука…

Последний отзвук поступью коней

Гудит внутри, с набатами сливаясь.

Звонарь, чего стоишь? Сильнее бей!

Кричи о прошлом, хоть и надрываясь!

Кричи о поругании земли,

Бей что есть сил за ханские копыта!

Вторгайся в души голосом борьбы,

Надрывно плачь, что Русь почти убита…

Не замолкай, звучи из-под воды,

Питай меня истоком мудрой мощи,

Чтоб, как и ты, мог на пиру беды

Бестрепетно смотреть в глазницы ночи.

К рабству

Не в первый раз. Не в первый раз

И учат жить, и брать свободу.

Насильно. С грязью. Напоказ.

Как и положено народу.

Но нам свобода не ценней,

Не трепетней, чем это небо,

Где даже стаи голубей

Воркуют, словно в день последний.

И бесполезно укорять —

Люби до боли, если любишь,

Как женщину, а может, мать,

Что, принимая, не осудишь.

А тут и там твердят в упор:

Пора зачистить эту землю

Не от домов — от грязных нор,

Не от людей — от грубых смердов.

Спешит, спешит конкистадор

Поработить чужое племя.

И сеет смуту да раздор,

Чтоб мы держали его стремя.

О земле и о небе

Вечерами порой смотришь в сизые окна,

А за окнами — словно во тьме Самбодром:

Танцовщица земля надевает на бёдра

Пояс пепельно-алый с алмазами в нём.

И захочешь воспеть — лучше так любоваться,

Молча этот встречая непорочный балет.

А земля полыхает, как будто в пятнадцать,

Да и небо моложе на тысячу лет…

На новый храм…

На новый храм открыли сбор,

А в старом — щели, пыль да ветер.

Прокимном льётся птичий хор,

И птицам вторят где-то дети…

Здесь белокаменный собор

В щедротах без конца купался,

И князь, и фарисей, и вор

Побольше заплатить старался.

А там, в оставленной глуши,

Крест не сияет благолепно —

Там нищенка поклон творит,

Но всех ценнее эта лепта.

Музе

Привет тебе, муза. Ты снова сегодня пришла.

Рад ли визиту? Лежит на бумаге ответ

Синеющим сгустком. Но доза отложена сна,

Ночную палитру разбавит неоновый свет

Застывших витрин. Признаться, заждался.

Обиделся? Что ты… Скорее, немного отвык.

Где же камин? Понятно… И вальса

Бравурные ноты, французский язык

Всё ещё помнишь? Там был не я…

Но сделан судьбы полный круг.

Гранит моют волны, скоро запляшет заря,

И панцирь Невы расколется вдруг,

Предсмертно моргнут фонари,

Чтоб вырвать из плена меня,

И с музою я распрощаюсь…

Москва

Я твой вдыхаю аромат,

Смесь страсти, голода и спешки.

Ты словно на посту солдат

Ни разу пред толпой не мешкал

Вечерней мантией обвит,

Огнями ты с лихвой украшен,

Счищаешь с неба лазурит

Своей армадой серых башен.

К тебе идут все на поклон,

Тебя потом все презирают

За то, что словно с похорон,

За то, что многое не знают.

В тебя, как в омут, окунусь,

Ногами испытаю небо,

Что распласталось в сотнях луж

Краюхой выжженного хлеба.

О победе

Который год коньяк и дискотеки,

Бесплатный вход в прокуренный танцпол,

Салют, салат и вычищенный пол,

Как будто бы победа в ипотеку,

И наша память помнит не о том.

Как будто бы не то, что победили,

А так, слегка проверили себя.

Шестую часть не жалует судьба,

Застыл весь мир на хрупком перемирье,

И знаю я, что за спиной беда…

Окопы прошлого в плену травы и пыли,

Солдаты прошлого в плену чужих страстей.

Ты не спеши… сто грамм себе налей.

Глаза у смерти — вечно молодые.

Запомни факт. И за победу пей.

У пруда

Лёгкой дрёмою объят,

Невесомой дымкой скрытый,

Тот же, что и век назад,

Млеет пруд в тени ракитной.

Помнит лица юных дев,

Чует робкие объятья.

Птица, трель ночную спев,

Продлевает срок заклятья.

Сладко сердцу под луной —

Пара нот из песни вечной.

Ты — его, а он весь твой

Были ночью быстротечной.

Только утром — знать обман.

Примет пруд в себя надежды.

Снова вечером туман —

Бедных Лиз не стало меньше.

«Может, я и дурак…»

Может, я и дурак,

Или, может, я что-то не знаю,

Но с чего же, с чего

Так тоскует душа и болит?

Небо словно чердак,

И на нём голубиные стаи,

По углам вороньё

Всё наглей и надменней сипит.

Сяду в старый плацкарт,

Перештопанный, наспех помытый.

Занесёт он меня

В непролазную, дикую глушь.

А в кармане сто карт,

Только все они были биты,

И опять колея

Не-своих, заземлившихся нужд.

И куда ни пойду —

Мысли словно танцуют вприсядку,

И покой настаёт,

Только холод на крыши пролит.

Не поймёшь, хоть умри,

Без прелюдий простую загадку:

Почему так неймёт

Ставить небо на вечный repeat^[1].

Поздравление

Посвящается А. и М. А.

Сегодня выдался не самый

Погожий день календаря,

Но Михаил любимой Анне

Давал обет у алтаря.

Цветы и трепетные свечи,

И тихий отблеск от колец

Сопровождали этот вечер

Под неумолчный стук сердец.

Теперь единое начало —

Две жизни вдруг в одну сплелись.

И пусть вам мира будет мало,

И будет «верность» ваш девиз.

«Не пишется ни в стол, ни на печать…»

Не пишется ни в стол, ни на печать.

Не пишется ни вечером, ни утром.

О чём поведать и о чём молчать

Мой ум переживает слишком смутно.

Ведь за спиной идёт опять игра

Простых и сложных перевоплощений:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

repeat — повтор (с англ. яз.)