Преступление Галилея, или Оболганный Аристотель

Павел Айдаров

В книге, на основе анализа многочисленного материала, представлен новый взгляд на роль Галилея в истории науки. Вопреки традиционному представлению, эта роль оценивается больше отрицательно, чем положительно, а путь Галилея к отречению – вовсе не как путь борца за истину, пострадавшего во имя науки.

1. Геоцентрические и гелиоцентрические учения в догалилеевскую эпоху

1.1. Доаристотелевский период

Что стоит в центре мироздания: Земля или Солнце? Какое из двух представлений об устройстве мира является верным: геоцентрическое, согласно которому неподвижная Земля является центром мироздания, или гелиоцентрическое, которое утверждает, что Земля вместе с другими планетами обращается вокруг Солнца? Оба эти представления возникли ещё в античности, при этом более распространённой стала геоцентрическая точка зрения.

Впервые с геоцентризмом мы встречаемся в учении Анаксимандра (VI в. до н. э.). Землю он считал неподвижной и находящейся в центре мироздания. Вокруг Земли вращаются небесные сферы, на которых находятся светила. Саму же Землю он представлял в форме барабана, плоские поверхности которого обращены к полюсам. При этом Земля ничем не поддерживается и парит в воздухе — это объясняется её центральным местоположением и равной удаленностью от крайних пределов. Вместе с тем в господствующем воззрении того времени Земля представлялась в виде плоского диска, покоящегося на воде — это воззрение приписывается Фалесу.

Ученик Анаксимандра Анаксимен, не соглашаясь со своим учителем, вернулся к воззрению о Земле как плоском диске. К заслугам Анаксимена относится то, что он впервые отделил планеты от неподвижных звёзд. Также им был дан господствующий долгое время порядок расположения планет от Земли (Луна, Солнце, планеты, неподвижные звёзды). Анаксимен первым допустил твёрдость небесных тел (наподобие Земли), но вместе с тем утверждал и твёрдость небосвода. Им была развита теория Анаксимандра о сферах, теперь принимавших вид хрустального небесного свода, который «как шапочка вокруг головы»» вращается вокруг окружности Земли, и к которому «как гвоздями» прикреплены звёзды. При этом Солнце, исчезая из виду, не уходит под плоский диск Земли, как считалось ранее, а движется по его окружности; скрывается же оно по причине того, что заходит за северный полюс, представляющий собой возвышенность. Диск Земли парит в воздухе благодаря своей плоской форме — подобно всем плоским телам, не рассекая воздух, а его «замыкая»: воздух становится «заперт и неподвижен». Аристотель раскритиковывал такое воззрение, говоря, что основную роль в этом «запирании» играет огромный размер Земли, из-за которого у воздуха остаётся мало места для прохода — подобно тому, как вода задерживается в клепсидрах (водяных часах) — а раз так, то же самое мы можем наблюдать и при допущении шарообразной формы Земли.

Обучавшийся у Анаксимена Анаксагор продолжал считать Землю плоским диском и утверждать её неподвижное положение. В отличие от Анаксимена, он не говорит ни о каких хрустальных сферах. Все небесные светила для него — это горящие камни, которые благодаря быстрому круговому движению не падают на Землю, а если же это движение внезапно прекратить, то тут же упадут. Сократ, возражая на утверждение Анаксагора о Солнце как горящем камне, приводил следующие аргументы: на огонь люди смотрят легко, а на Солнце смотреть не могут, от солнечного света люди приобретают загар, а от огня — нет, растения не могут расти без солнечного света, и огонь в данном случае заменить его не может (9, с. 249).

Примечательна в учении Анаксагора космогония, имеющая некоторую общность с идеями Анаксимандра о возникновении Вселенной из вращательного движения апейрона. Вместо загадочного апейрона у Анаксагора появляется не менее загадочный Нус (Ум), запустивший первоначальное смешанное единство во вращательное движение, благодаря которому всё стало разделяться и вновь смешиваться. Благодаря этому образовалась и Земля, от которой, в свою очередь, в результате вращения оторвались камни и, воспламенившись от окружающего «эфира», сделались звёздами. Аналогичным образом возникло и Солнце, которое есть не что иное, как огромный горящий камень. В данном подходе, который встречается не только у Анаксимандра и Анаксагора, но и у Эмпедокла, реализован принцип, согласно которому первоначальное состояние мира представляется как единое и неподвижное, а его дальнейшее становление связано с началом движения и разделения.

Имена Анаксимандра, Анаксимена и Анаксагора, как правило, в историко-философской литературе ставят рядом, ибо их идеи имеют некоторую общность. Однако в хронологическом порядке более правильно после Анаксимандра говорить о Пифагоре, ибо они были современниками. Пифагор первым из философов создал свою школу, которая, однако, была не чисто философской, а больше религиозной (быть может, правильней называть это «сектой», также называют это «союзом») — философии в этой религии отводилось своё определённое место и значение… Поскольку мы больше знаем о воззрениях не самого Пифагора, а его учеников и последователей, то в литературе чаще применяется термин «пифагорейцы».

Достаточно распространено мнение, что зачатки гелиоцентризма возникли именно у пифагорейцев. И вроде бы, действительно, в качестве первого, кто высказался о движении Земли по кругу, Диоген Лаэртский называет Филолая — последователя Пифагора и современника Сократа (V в. до н. э.), оговариваясь при этом, что, возможно, первым всё же был другой пифагореец — Гикет Сиракузский (конец V — начало IV в. до н. э.). О сочинениях Гикета Сиракузского мы ничего не знаем. Что касается Филолая, то, прежде всего, следует заметить, что авторство сочинения «О природе», ему приписываемое, находится под вопросом. Есть древние свидетельства, что эта книга представляет собой просто изложение учения Пифагора (возможно, где-то исправленное и дополненное), а некоторые даже утверждают, что Филолай её вообще не писал, а она есть на самом деле сохранившееся у него сочинение Пифагора, которое он продал, находясь в бедственном положении. Вместе с тем вопрос о том, писал ли сам Пифагор какие-то сочинения, также является спорным — согласно многим свидетельствам, он ничего не писал. Однако, как утверждает Диоген Лаэртский, ему всё-таки принадлежит три сочинения: «О воспитании», «О государстве» и «О природе», а все разговоры о том, что Пифагор якобы ничего не писал, он называет «вздором». Пытаясь найти истину в этом споре, нужно обратить внимание на то, что написание сочинений Пифагором находится в полном противоречии с тем, что его учение оберегалось как священная тайна, и все вступавшие в пифагорейский союз давали обет молчания по поводу получаемых там знаний. Было бы весьма удивительно, если бы Пифагор действительно писал книги, распространяя тем самым знание, которое сам свято оберегал от посторонних. Однако сторонники наличия пифагоровых сочинений говорят, что эти сочинения распространялись лишь внутри его школы, и был строжайший запрет кому-либо постороннему их передавать.

Что же касается «пифагорейского гелиоцентризма», то представление о движении Земли по кругу, которое мы находим у пифагорейцев, всё же нельзя назвать гелиоцентрическим, ибо Солнце здесь наряду с Землёй обращается вокруг «центрального огня». Вот как описывает основные космологические воззрения Филолая Аэций:

«Филолай [помещает] огонь посредине вокруг центра, который он называет Гестией (очагом) Вселенной, домом Зевса, матерью и алтарём богов, связью и мерою природы. И ещё другой огонь [принимает он] — огонь, лежащий выше всего и объемлющий [Вселенную]. Центральный [огонь] есть первое по природе; вокруг него пляшут в хороводе десять божественных тел; небо, расположенное за сферою неподвижных звёзд, пять планет, за ними солнце, под солнцем луна, под ней земля, под последней антихтон (противоземлие), за ними всеми огонь Гестии, занимающий место вокруг центра. Итак, самую высшую часть периферического [огня], в которой находятся элементы в состоянии совершенной чистоты, он называет Олимпом, пространство же ниже движущегося Олимпа <…> [он называет] Ураном» (цит. по: 1, с. 43—44).

Для понимания этой картины можно представить, как представители какого-то дикого племени пляшут вокруг огня, стуча при этом в свои «музыкальные инструменты». Аналогичным образом представляется пифагорейцам и космос — в центре огонь, а планеты устраивают «дикую пляску» вокруг него, причём издавая при этом звук… Данное воззрение даже больше походит на геоцентрическое: уберите «центральный огонь» и «Противоземлие», и в центре окажется Земля, которая, правда, движется по малому кругу. Если же мы остановим Землю, то получим, по сути, систему Анаксимена, что неудивительно, ибо Пифагор, по некоторым свидетельствам, у него обучался. Огонь же, как традиционно считается, был поставлен пифагорейцами в центр чисто из ценностных предпочтений: он ими представлялся более совершенным, нежели Земля. Однако это не просто огонь — это «дом Зевса», как же его можно было поместить не в центре?

То, что из «многознания» пифагорейцев какая-то мизерная часть случайно оказалась близка к истине — это не удивительно, однако это вовсе не повод возводить их в «исследователей» и «лучших астрономов», как это делали и продолжают делать многие физики. Так, например, Б. Рассел пишет: «лучшими астрономами из греков были вовсе не самые рационалистичные из них; таковыми оказались пифагорейцы, создавшие хорошие гипотезы под влиянием религиозных предрассудков» (15, с. 28). Вместе с тем эти «лучшие астрономы» древности получили в истории науки и совсем другие, быть может, более верные оценки. Как сообщает Т. Гомперц, Вольтер называл учение Филолая «галиматьёй», Дж. К. Льюис — «диким бредом», другие — «дикой и фантастической выдумкой». Возражая против этого, Гомперц уходит в дебри доказательств (5, гл. 4, с. 121—133), написав при этом в несколько раз больше того, что нам известно об астрономическом учении Пифагора и Филолая вместе взятых. При этом Гомперц о Филолае пишет: «была пробита плотина… наука вступила на путь…». Гомперц имеет в виду, что, убрав Землю из центра мироздания, был сделан шаг в сторону гелиоцентризма, но мы уже сказали о том, что пифагорейская система всё же более близка к геоцентризму. Мы приводили выдержки из учения Филолая. Это наука?! Ни Рассел, ни Гомперц, ни многие другие, восхваляющие пифагорейцев, почему-то не задаются вопросом их аргументации. Научное знание тем и отличается, что является аргументированным. Если что-то утверждается, но не приводится аргументов в подтверждении этого, то такое утверждение всё же может случайно оказаться верным, но только о науке в данном случае речи не идёт.

Пытается представить пифагорейцев предшественниками гелиоцентризма и Ф. Даннеман, отмечая, что Филолай «развил теорию, по которой земля в продолжение суток обращается вокруг центрального огня. Таким образом, суточное движение неба было объявлено лишь кажущимся. Когда центральный огонь был перенесён в центр земли, этим была предвосхищена одна из важнейших частей учения Коперника, а именно вращение нашего светила вокруг оси» (6, с. 177). Однако ничто не указывает на то, что Филолай или другие пифагорейцы утверждали движение Земли вокруг своей оси, и объяснение смены дня и ночи её движением вокруг «центрального огня» встречает серьёзные затруднения. Вот что об этом пишет Я. И. Вейнберг:

«…очевидно, имелось в виду поступательное движение земли, а не её суточное вращение; но в таком случае весьма непонятным становится происхождение дня и ночи, даже если принять противоземлие (антихон), по мнению Гумбольда, нарочно придуманное для объяснения дня и ночи, не прибегая к суточному вращению земли» (4, с. 16).

Всю эту затруднительную картину можно представить следующим образом. Солнце пифагорейцами представлялось как стеклянный диск, отражающий и свет, и теплоту от центрального огня, но сам этот огонь нами не виден. Если Земля совершает поступательное движение вокруг невидимого центрального огня, то одна её часть будет постоянно обращена к Солнцу, а другая — оставаться в тени. Если мы добавляем Противоземлие, находящееся постоянно у противоположной стороны земной орбиты, то в какой-то момент оно окажется между Землёй и Солнцем, но даже если оно и сможет его затмить, то этим объясняется смена дня и ночи лишь на одной стороне, в то время как на другой постоянно будет ночь, ибо движение Земли вокруг «центрального огня» — поступательное, одна её сторона никогда не будет обращена к Солнцу. Разбираться во всех этих трудностях на основе лишь мелких отрывков пифагорейских текстов, вряд ли стоит. Всё это разбирательство устроили те, кто упорно стремился сделать из мистиков-пифагорейцев лучших астрономов древности.

Вместе с тем пифагорейское представление о форме Земли сильно отличается от более ранних воззрений — пифагорейцы впервые в истории стали утверждать её шаровидную форму. Однако неизвестно, было ли это результатом исследований и размышлений или стало просто следствием применения того мистического подхода, который был присущ пифагорейцам. Как, например, они пришли к выводу о наличии «Противоземлия»? Они выдвигали гипотезу, проверяя её наблюдением? Или, наоборот, обобщая данные наблюдений, пришли к этому выводу? Нет. Они попросту были убеждены в совершенстве числа 10 (декады) и, стремясь сделать небесный свод совершенным, считали, что число небесных тел также должно быть равно десяти. Вот что о совершенстве декады говорит Филолай:

«Действия и сущность числа до́лжно созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она велика и совершенна, всё исполняет и есть начало (первооснова) божественной, небесной и человеческой жизни… Без неё же всё беспредельно, неопределённо и неясно» (цит. по: 1, с. 43).

Поскольку пифагорейцы насчитывали небесных тел только девять (пять известных к тому времени планет, Солнце, Луна, Земля, звёзды в целом), то, на основе представления о совершенстве декады и одновременно убеждения о совершенстве космоса, они предположили, что есть и ещё одно, нами невидимое: Антихтон (Противоземлие). По сути, новое небесное тело вводится просто «для ровного счёта».

Как пишет Диоген Лаэртский, из всех фигур Пифагор «считал прекраснейшим среди объёмных — шар, а среди плоских — круг» (11, с. 316). Учитывая общий подход пифагорейцев к их «открытиях» весьма вероятно, что представление о шарообразности Земли у них как раз и возникло по причине того, что шар является «прекраснейшей объёмной фигурой». Тем самым периодически встречающуюся оценку пифагорейцев как «исследователей», открывших шарообразную форму Земли, нельзя считать верной.

Между тем Диоген Лаэртский утверждает, что первым о шарообразности Земли заявил Парменид. Он был чуть младше Пифагора (примерно на 30 лет), а одним из его учителей был пифагореец Аминий, которого Парменид высоко чтил до самой его смерти. Не исключено, что пифагорейцы просто взяли представление о шарообразности Земли у Парменида. Но даже если мы будем считать, что автором этого представления является Парменид, то, опять же, нам совершенно неизвестна его аргументация. Что же касается возможности присвоения пифагорейцами чужих учений, то здесь следует упомянуть Гераклита Эфесского, считавшего Пифагора мошенником, который собирал различные знания и выдавал их за свои. Помимо того, что Пифагор обучался у Анаксимена, он был и учеником Ферекида; также он провёл много лет в Египте, где обучался у жрецов, а во время пребывания там попал в плен и оказался в Вавилоне, где был посвящён в религиозные таинства варваров. То, что сегодня известно под именем «теорема Пифагора» также имеет египетские и вавилонские корни… Все эти собранные отовсюду знания Гераклит называл «многознанием»; ставшая крылатой его фраза «многознание уму не научает» относится в том числе и к Пифагору — скорее, данная оценка несёт в себе следующее: несмотря на то, что Пифагор насобирал столько разного знания, ума от этого у него не прибавилось… Гераклит вообще крайне отрицательно относился к Пифагору и называл его учение «дурнописанием»… Настоящий философ всегда является несколько отстранённым от мира, он стремится к уединению, где может остаться один на один со своими мыслями, — таковым был Фалес, Гераклит… Пифагор же не был таким — это был хороший организатор, очень практичный человек, постоянно вводил в заблуждение других, изображая из себя чудотворца (ему приписывают массу чудес), и утверждая, что он прошёл через массу перерождений, а в одной из жизней был сыном бога Гермеса…

О шарообразности земли говорит и Платон, который, как считает И. Д. Рожанский (18, с. 175), заимствовал эту идею у пифагорейца Архита, героя его диалога «Теэтет», а также Евдокса Книдского, с которыми он общался. Также Платон утверждал вращение Земли вокруг «оси Вселенной», т. е. суточное вращательное движение:

«Землю, нашу кормилицу, утверждённую на протянутой чрез вселенную оси, поставил он стражем и творцом ночи и дня» (14, с. 46—47).

В целом, космологию Платона трудно отнести к науке, ибо она представляет собой лишь пропитанное религиозностью описание, лишённое аргументации, а потому рассматривать её мы не будем. Тезис о шарообразности Земли Платон также не обосновывает. С достаточно развёрнутой аргументацией шарообразности Земли мы встречаемся лишь у Аристотеля, к космологии которого теперь и переходим.

1.2. Аристотель

К особенностям космологии Аристотеля, обособляющим её от прежних античных авторов, можно отнести, во-первых, развёрнутую рациональную аргументацию, а во-вторых, целостность разработанной теории, все элементы которой взаимосвязаны. Кроме того, эта космология опирается на физику, разработанную тем же Аристотелем. Вместе с тем можно поставить и вопрос о том, все ли аргументы и положения этой теории принадлежат самому Аристотелю?

Как пишет И. Д. Рожанский, «можно считать несомненным» (18, с. 176), что Аристотель позаимствовал свои аргументы (за исключением физических) как о шарообразности, так и относительно размеров Земли у кого-то из математиков, предположительно, у Евдокса (или его ученика Калиппа). Но на основании чего это утверждается? Относительно заимствования аргументов о шарообразности Земли И. Д. Рожанский ничего не говорит, а относительно размеров Земли звучит следующее: «Страбон свидетельствует о том, что Эвдокс наблюдал с о-ва Книд звезду Канопус (α созвездия Киля), которая впоследствии была использована Посидонием для определения размеров земного шара. Естественно предположить, что наблюдения Канопуса Эвдоксом служили той же цели» (там же). Этого вовсе недостаточно для того, чтобы «считать несомненным» факт заимствования Аристотелем аргументации Евдокса. Также и относительно заимствования Платоном тех или иных воззрений Евдокса нельзя говорить однозначно. Евдокс появился в Афинах примерно в 385 г. до н.э., а в 381—380 г., согласно тому же Страбону, он вместе с Платоном отправился в Египет, где провел 13 лет (12, с. 117). При этом не сообщается, сколько времени там оставался Платон. Вместе с тем известно, что около 361 г. до н. э. Платон находился в Сицилии, где Евдокс его посещал. Во время второй поездки Платона в Сицилию (367—365 г. до н. э.) Евдокс замещал его на посту руководителя Академии. В отношении его возвращения в Книду данные разнятся; согласно наиболее авторитетному советскому специалисту по древнегреческой философии А. Ф. Лосеву (12, с. 118), это возвращение произошло примерно в 359—358 гг. до н. э. — за три-четыре года до смерти. Таким образом, Платон и Евдокс были тесно знакомы более двадцати лет, и выяснить, кто у кого что позаимствовал, не представляется возможным. Аристотель же появился в Академии примерно в 367—366 гг. до н.э. — получается, в то время, когда ей руководил Евдокс. Тем самым Аристотель был знаком с Евдоксом около 7—11 лет. Аристотель, выступая в роли систематизатора античной философии, многое берёт у других авторов, подвергая при этом их воззрения жёсткому критическому анализу, и этих авторов он, как правило, упоминает, умалчивая лишь о тех, кто не имеет особого значения. Евдокс отнюдь не относится к последним. Аристотель очень почтительно к нему относился, и упоминания о нём содержатся и в «Никомаховой Этике», и в «Метафизике». Однако об Евдоксе Аристотель ничего не говорит в своём сочинении «О небе», что было бы странным, если бы он что-то у него заимствовал в космологии. Вместе с тем переводчик А. В. Лебедев указывает, что когда в окончании гл. 12, кн. 2. «Метафизики» Аристотель говорит о сферах, то это свидетельствует о знакомстве «по крайней мере, с моделью космоса Евдокса» (3, с. 579). Про то, что Аристотель был хорошо знаком с Евдоксом, а значит, и с его учением, мы уже говорили, но из этого вовсе не следует, что он просто заимствовал его аргументы. Упоминание о космологии Евдокса и Калиппа также содержатся в кн. 12, гл. 8. «Метафизики», но, как замечает И. Д. Рожанский (17, с. 7), ещё немецкий филолог В. Йегер, высказал мнение, что эта глава является позднейшей вставкой и написана значительно позже других глав этой же книги. Переводчик А. В. Кубицкий (2, с. 577) говорит, что эта глава относится к позднему периоду деятельности Аристотеля — около 330 г. до н. э. — когда он в Афинах имел тесное знакомство с Калиппом. Трактат же «О небе» был написан примерно на двадцать лет раньше. На основании всего этого можно усомниться, что Аристотель заимствовал свою аргументацию шарообразности у Евдокса, а тем более, у Калиппа.

Аналогично и у Р. Ньютона мы встречаем утверждение, что идея прозрачных сфер была заимствована Аристотелем у Евдокса, к которому она и восходит (13, с. 78). Однако, во-первых, эта идея, как уже говорилось, восходит к Анаксимандру и Анаксимену. Во-вторых, по уже названным причинам, утверждать её заимствование Аристотелем у Евдокса нет оснований.

Первый аргумент Аристотеля в пользу шарообразности Земли чисто теоретический и восходит к положению о том, что «любая величина, имеющая тяжесть, движется к центру» (3, кн. 2, гл. 14, с. 339) — имеется в виду центр Вселенной, который, согласно Аристотелю, совпадает с центром Земли. В результате этого при формировании Земли «меньшие количества выравнивались бо́льшими посредством толкания вперед, производимого тяготением» (там же). Одновременно звучат и эмпирические аргументы, о которых предпочитали умалчивать те, кто веками распространял миф о приверженности Аристотеля лишь дедуктивному теоретизированию. Приведём цитату Аристотеля:

«Кроме того, [шарообразность Земли] доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, затмения луны не являли бы собой сегментов такой формы. <…> в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Следовательно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет Земля, то причина [такой] формы — округлость Земли, и Земля шарообразна.

Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью доказывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера. Стоит нам немного переместиться к югу или к северу, как горизонт явственно становится другим: картина звездного неба над головой значительно меняется и при переезде на север или на юг видны не одни и те же звезды. Так, некоторые звезды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в северных странах, а звезды, которые в северных странах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно не только то, что Земля круглой формы, но и то, что она небольшой шар: иначе мы не замечали бы [указанных изменений] столь быстро в результате столь незначительного перемещения» (3, кн. 2, гл. 14, с. 339—340).

Относительно аргументов противников шарообразной формы Земли Аристотель говорит:

«По мнению одних, [Земля] шарообразна, по мнению других — плоская и имеет форму барабана. [Последние] приводят в доказательство тот факт, что при заходе и восходе Солнца его скрытая [за горизонтом] часть отсекается прямой, а не дугообразной линией, исходя тем самым из предположения, что, если бы [Земля] была шарообразной, линия сечения должна была бы иметь форму дуги. Однако они не принимают в расчет, во-первых, расстояние, на которое Солнце удалено от Земли, а во-вторых, [огромный] размер окружности, которая при наложении на эти по видимости маленькие круги издалека кажется прямой. Таким образом, эта иллюзия отнюдь не может служить им основанием для сомнений в том, что тело Земли круглое. Но они приводят дополнительный аргумент и утверждают, что эту форму Земля должна иметь вследствие неподвижности» (3, кн. 2, гл. 13, с. 330).

Движение Земли Аристотелем отрицалось. Его аргументы по этому поводу, а также их критика Галилеем будут рассмотрены нами позже².

Аристотелем было развито представление Анаксимена о сферах. Ближайшей к Земле является сфера Луны. Всё, что находится в лунной сфере, стремится к Земле как центру Вселенной. В надлунном мире находятся сферы пяти известных на то время планет (Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн), сфера Солнца, и завершает мироздание сфера неподвижных звёзд, которая одновременно является и границей космоса. Особо стоит заметить, что «хрустальными» Аристотель эти сферы не называл, хоть это ему зачастую и приписывается. Он говорит просто о «сферах», к которым прикреплены небесные тела. Все эти сферы соприкасаются друг с другом. Поскольку одну сферу мы видим сквозь другую, можно называть их прозрачными. Термин же «хрустальные сферы» — это понятие Анаксимена, а не Аристотеля. Надо полагать, что представление о сферах возникло из-за невозможности найти другое объяснение тому, что небесные тела держатся в атмосфере, не падают и движутся по определённой траектории. Идея о том, что движутся вовсе не небесные тела, а прозрачные сферы, к которым они прикреплены, вроде бы давало надлежащее объяснение.

Согласно Аристотелю, звёзды являются неподвижными и прикрепленными к небесному своду. Если пифагорейцы считали, что звёзды движутся и издают при этом звук, но давали весьма странное объяснение тому, почему мы его не слышим, то Аристотель на это говорит: мы его не слышим, потому что звёзды, вопреки утверждениям пифагорейцев, недвижимы; любое же движимое тело должно издавать звук. Вселенная, согласно Аристотелю, шарообразна и конечна, за её пределами нет «ни пустоты, ни места».

Движение неба, как считал Аристотель, является равномерным и круговым. Если допустить обратное, то «у движения будет усиление, кульминация и ослабление» (3, кн. 2, гл. 6, с. 316). В движении же небесных тел мы кульминации не наблюдаем. А вот «у кругового движения нет ни начальной точки, ни конечной, ни середины, так как у него нет ни начала, ни конца, ни середины в абсолютном смысле: по времени оно вечно, а по траектории замкнуто и не имеет разрывов» (там же, кн. 2, гл. 6, с. 316). Аристотель не был первым, кто стремился движение небесных тел представлять круговым и равномерным. Таковое приписывается пифагорейцам Евдоксу и Каллиппу, о которых мы крайне мало знаем, а также встречается у Платона, который, как указывает Симплиций, «принимает как основное правило, что небесные тела движутся круговым, равномерным и вполне правильным движением, и он ставит тогда перед математиками следующую задачу: найти, с помощью каких подлежащих определению равномерных и правильных круговых движений окажется возможным спасти явления³, представляемые планетами» (цит. по: 10, с. 179). Позже принципу кругового и равномерного движения будут следовать как Птолемей, так и Коперник.

Данный принцип историками науки был подвергнут очень сильной критике. Так, У. Уэвелл пишет, что «это условие, в действительности несогласное с природой, впоследствии удерживалось с таким упорством, которое ввело в систему бесконечную путаницу» (21, с. 196). В унисон ему говорит и Я. И. Вейнберг: «ничто так не вредило успехам этой науки, ничто так не запутывало древнее учение о движении небесных тел, как именно гипотеза о круговом и равномерном движении» (4, с. 31). В качестве обоснования, почему такое представление господствовало среди астрономов веками, Вейнберг приводит слова Гемина о том, что «Философы пифагорейской и платонической школы… не могли допустить в вечных и божественных телах беспорядочного движения, вследствие которого они двигались бы то скорее, то медленнее, то, наконец, вовсе прекращали бы своё движение» (там же, с. 30—31). В отношении пифагорейцев и Платона, возможно, это и справедливо, а вот относительно Аристотеля дело обстоит не совсем так. Как мы уже видели, Аристотель приводит чисто рациональную аргументацию равномерного движения небесных тел, т. е. он это обосновывает, аксиома же в обосновании не нуждается. Само же круговое движение Вселенной он сам называет аксиомой и говорит, что это «непосредственно очевидно» (3, кн. 2, гл. 4, с. 314). Посмотрим ещё на аналогичную критику со стороны С. В. Щербакова: «два положения — неподвижность земного шара и кругообразность движений небесных тел — поставленные a priori, оказались роковыми для последующего направления мысли: представляясь несомненными аксиомами, вытекающими из ясного, здравого смысла, они надолго сковывали мысль исследователей, лишив её должной свободы» (23, с. 5). Что касается кругового движения небесных тел, то, как мы уже сказали, Аристотель сам признаёт это аксиомой, а вот относительно неподвижности земного шара как положения, принятого a priori, нельзя согласиться — аргументация Аристотеля по этому поводу, как мы уже сказали, будет рассмотрена позже.

Опровергнут же принцип равномерного кругового движения был Кеплером, согласно законам которого, планеты движутся по эллиптическим орбитам со скоростью обратно пропорциональной расстоянию от Солнца. И когда разные авторы критикуют аксиоматическое представление о круговом движении небесных тел, то они, конечно же, имеют в виду, что можно было бы изначально догадаться об эллиптической орбите этого движения. Но они упускают очень важный момент. В космологии Аристотеля, а также всех тех, кто представлял Вселенную как состоящую из множества наслаивающихся друг на друга сфер, движение небесных тел принципиально не могло быть эллиптическим. Небесные сферы, о которых говорили и Аристотель, и Анаксимен, и другие — это не геометрические модели, а реально движущиеся круги. И если бы крайняя сфера была эллиптической, то, во-первых, при её вращении постоянно бы то образовывалась, то, наоборот, возникала пустота за её границами, а согласно концепции Аристотеля, за границей крайней орбиты нет пустоты. Во-вторых, и это самое важное, небесные сферы вращаются, находясь внутри друг друга, — при эллиптических сферах такое бы было невозможно, такая сфера просто не провернулась бы внутри другой.

Итак, в уже рассмотренную нами эпоху появилось представление о движении Земли — у пифагорейцев. Но это движение, как уже было сказано, нельзя рассматривать как шаг к гелиоцентризму. Ничего подобного движению Земли вокруг Солнца в данный период не наблюдалось. Вместе с тем в данную эпоху появилось представление о суточном вращении Земли, но только не вокруг собственной оси, а вокруг оси Вселенной — у Платона. Это представление позднее было развито Гераклидом Понтийским, который учился и у пифагорейцев, и у Платона, и у Аристотеля. Здесь нужно сказать, что помимо двух главных моделей — геоцентрической и гелиоцентрической — в истории астрономии существовала ещё одна малораспространённая модель, представляющая собой нечто среднее между гео — и гелиоцентризмом. И впервые такую модель мы встречаем именно у Гераклида Понтийского, который считал, что Меркурий и Венера обращаются вокруг Солнца, а Солнце обращается вокруг Земли, которая, в свою очередь, совершает суточное вращение вокруг собственной оси. Позднее свои варианты гео-гелиоцентрической модели представили Теон Смирнский (II в. н. э.) и Марциан Капелла (V в. н. э.). Окончательный же вариант такой модели мы встречаем у Тихо Браге (1543 — 1601), который считал обращающимися вокруг Солнца не только Меркурий и Венеру, но также Марс, Юпитер и Сатурн; Солнце же и Луна в этой системе представлены обращающимися вокруг Земли.

Ещё следует сказать, что Аристотель, являющийся систематизатором множества наук своего времени, также выступил и систематизатором астрономических знаний. Он анализировал все имеющиеся на тот момент учения по астрономии, сопоставлял между собой, взвешивал аргументы в ту или иную сторону и, что является весьма важным, сопоставлял всё это со своими воззрениями по физике, которые часто выступали в роли весомого аргумента. Можно сказать, что Аристотелем был подведён некоторый итог доалександрийскому этапу астрономической науки.

В католической Европе перевод на латинский основных работ Аристотеля был осуществлён в XII—XIII веках. В том же XIII веке появляются средневековые университеты, возникшие на базе распространённых школ XII века, однако преподавание натурфилософских работ Аристотеля в некоторых из них (Париж, Тулуза) было изначально запрещено — пока не пройдут «проверку на ересь» (8, с. 220). Но с середины XIII века в Париже все известные на то время работы Аристотеля уже свободно преподавались (там же, с. 221). В скором времени сочинения Аристотеля, по сути, были канонизированы и считались незыблемыми вплоть до XVII века.

1.3. Александрийский период

Воспитанник Аристотеля Александр Македонский, как известно, прославился завоеванием больших территорий. Однако после его смерти созданная империя распалась на отдельные царства, одним из которых стал Египет. Столицей Египта был основанный Александром Македонским город Александрия. Именно этот город и стал вместо Афин новым центром научной жизни. Произошло же это благодаря династии Птолемеев, которые правили Египтом на протяжении IV — I вв. до н. э. и всячески поощряли интерес к наукам. В Александрию в то время съезжались учёные со всего Средиземноморья. Центром их сосредоточения стал мусейон — храм Муз, где занимались как исследованиями, так и обучением. Там была собрана огромная библиотека, в которой хранилось около 400000 свитков. Наиболее крупными учёными мусейона были Евклид, Эратосфен и Архимед. А из представителей астрономии — Гиппарх и Птолемей. Первый, хоть и не проживал в Египте, но периодически его посещал, второй же принадлежал к тем, кто переехал в Александрию (из Птолемаиды) и прожил там значительную часть своей жизни.

Одним из важнейших достижений древней астрономии стало учение об эпициклах, которые были призваны объяснить периодическое возвратное движение планет: астрономы наблюдали, что планеты движутся, потом останавливаются, затем происходит обратное движение, после вновь остановка и продолжение прежнего пути. Под эпициклом имеется в виду малый круг движения планеты, центр которого совершает движение уже по большому кругу вокруг Земли — деференту. В рамках геоцентрической модели, предполагающей неподвижность Земли, по-иному объяснить возвратное движение планет, пожалуй, было и нельзя. В гелиоцентрической же модели Коперника была выработана совершенно другая, более простая трактовка данного явления.

Нечто подобное эпициклам встречается ещё во времена Платона и Аристотеля. Из книги же Птолемея мы знаем, что проблемами эпициклов занимались «различные математики, а также Аполлоний Пергский⁴» (15, с. 373). Когда позже Коперник в своей работе «О вращениях небесных сфер» будет выступать против теории эпициклов, то его главным воображаемым оппонентом станет именно Аполлоний Пергский. Вместе с тем создание первой полноценной теории эпициклов, пожалуй, принадлежит уже Гиппарху. Им также было введено понятие эксцентрического круга, предполагавшего, что Земля находится не строго в центре солнечной орбиты, а несколько смещена в сторону. Это позволяло объяснить несовпадение полугодичных движений Солнца: от точки осеннего равноденствия к точке весеннего путь занимает 178 дней и 18 часов, а вот от точки весеннего к точке осеннего — 186 дней и 11 часов. Эксцентрический круг и эпициклы были объединены Гиппархом в одну систему. Дальнейшее развитие данная система получила у Птолемея, который её и уточнил, и несколько усложнил. Стоит заметить, что к представлению об эпициклах Птолемей вовсе не относился как к абсолютной истине, а просто считал это удобной математической конструкцией, позволяющей объяснить движение небесных тел.

Комментируя введение эксцентрического круга, Вейнберг восклицает: «земля сведена была с почётного места, на которое поместил её предрассудок многих веков и поколений» (4, с. 35). Однако представление о центральном положение Земли отнюдь не было предрассудком — слово «предрассудок» относится только к тому, что «предшествует рассудку», т. е. представлениям неосмысленным. В пользу же центрального положения Земли всё же приводились аргументы, например у того же Аристотеля. Данное представление было ошибочным, но оно не было предрассудком. Кроме того, смещение Земли со строгого центра солнечной орбиты всё же нельзя считать шагом в сторону гелиоцентризма.

В отношении Птолемея часто можно встретить мнение, что им была обоснована и закреплена геоцентрическая модель Аристотеля. На самом деле, Птолемей в полной мере опирается лишь на аристотелевскую физику, а в остальном он больше опирается на Гиппарха. Как отмечает У. Уэвелл «Птолемей стоит только между теми людьми, которые проверяли, развивали, и распространяли теорию Гиппарха» (21, с. 238). Таких людей было достаточно много, ибо астрономия щедро поощрялась египетскими правителями. Отличие Птолемея от других состояло главным образом в том, что ни одно положение Гиппарха он не принимал на веру, а тщательно проверял и также тщательно дорабатывал. Кроме того, Птолемей, подобно Аристотелю, был систематизатором астрономической науки своего времени, рассматривая все известные на тот момент учения астрономов и пытаясь на их основе произвести объединение наиболее верных основоположений. Приведём общую характеристику работ Птолемея, которую даёт Уэвелл:

«…его сочинения заключают в себе девяносто девять сотых из того, что мы знаем о греческой астрономии; и хотя он сам не создал новой теории, он сделал несколько весьма замечательных шагов в поверке, исправлении и распространении той теории, которую он принял» (там же, с. 247).

Вместе с тем Р. Ньютон, перепроверяя изложенные у Птолемея данные и исходя при этом из возможностей астрономов того времени, пришёл к выводу, что все наблюдения самого Птолемея являются на самом деле поддельными. Также Птолемей искажал приводимые в его работе данные, полученные другими астрономами. Давая оценку Птолемею как астроному, Р. Ньютон называет его заурядностью (13, с. 352) и недоумевает, как его книга смогла завоевать такую популярность, как его многочисленные подтасовки не увидели астрономы тех времён. Незаслуженная популярность книги Птолемея, согласно Р. Ньютону, привела к тому, что астрономы брали данные (неверные!) исключительно из неё, а вследствие этого интерес к книгам с подлинными исследованиями сильно упал, и эти книги для нас оказались утерянными. Не будь вообще книги Птолемея, для науки это было бы лучше — так считает Р. Ньютон.

В своей геоцентрической системе Птолемей поместил внутри солнечной орбиты вместе с Луной Меркурий и Венеру — на том основании, что они всегда видны. За пределы солнечной орбиты были вынесены Марс, Юпитер и Сатурн. Но и здесь Птолемею нельзя приписывать авторство, ибо подобное расположение планет присутствовало ещё у халдеев, о чём он сам и говорит.

Сферичность Неба, как отмечает Птолемей, вытекает из кругового движения незаходящих звёзд, вращающихся вокруг своего центра (Полярной звезды) — при наблюдении этого явления, действительно, складывается ощущение, что мы видим вращающийся купол. В пользу же сферичной формы Земли Птолемей приводит три основных аргумента, среди которых почему-то отсутствует вышеприведённое эмпирическое доказательство Аристотеля. Аргументы эти следующие. Первый: Солнце и Луна всходят не одновременно для всех, а сначала для тех, кто живёт на востоке, а затем для тех, кто на западе — то же самое касается и затмений. Второй: если бы Земля была плоской или цилиндрической, то светила всходили и заходили бы одновременно для всех жителей Земли. Третий аргумент состоит в том, что если подплывать на лодке к горам, то они как бы поднимаются из водной поверхности, будучи ранее заслонены выпуклостью воды.

Говорит Птолемей и об аргументах в пользу центрального положения Земли в небесной сфере. Он исходит из того, что существует «ось Вселенной», и если предположить Землю находящейся не в центре небесной сферы, то получается, что она находится либо вне этой оси, либо всё же на оси, но на неодинаковом расстоянии от полюсов. В первом случае мы не наблюдали бы равноденствий, величина звёзд и расстояние до них казались бы разными для восточного и западного горизонта, также время от восхода светил до их прохождения меридиана и от этой точки до захода было бы разным. Во втором случае дуги небесных движений над Землёй и под ней были бы неравными. Общий суммарный вывод Птолемея следующий:

«…если предположить, что Земля не была расположена в самой плоскости равноденственного круга, но отклонялась от неё к северу или к югу, то уничтожится весь порядок, усматриваемый нами в увеличениях и уменьшениях дней и ночей. Кроме того, и лунные затмения не могли бы иметь места во всех частях неба при диаметрально противоположных положениях [Луны и] Солнца» (15, с. 11).

На все эти аргументы Птолемей указывает и при отрицании поступательного движения Земли, ведь предположение такого движения одновременно означает и отказ от её центрального положения. Вместе с тем Птолемей разделяет воззрение Аристотеля о том, что все тяжёлые тела стремятся к центру Вселенной, и именно этим объясняет отсутствие у Земли опоры: она принимает все падающие тела на себя и под напором противодействий со всех сторон остаётся неподвижной.

В отношении допущения суточного вращения Земли или её движения вместе с небом вокруг одной и той же оси (при разных скоростях) Птолемей говорит, что в этом случае все незакреплённые предметы должны будут двигаться в направлении противоположном этому движению — на запад, не будет движущихся на восток облаков, невозможно будет бросить предмет в восточном направлении, ибо Земля своим движением опередит его. При этом он сразу же выдвигает контраргумент против тех, кто утверждает, что Земля в этом случае будет двигаться вместе с воздухом с той же скоростью и в том же направлении: в этом случае никакое из незакреплённых тел «не оказалось бы опережающим другое или отстающим от него, но оставалось бы на месте, в полёте или бросании оно не совершало бы отклонений или движений в другое место вроде тех, которые мы воочию видим совершающимися, и у них вообще не происходило бы замедления или ускорения, оттого, что Земля не является неподвижной» (15, с. 13). Однако такая аргументация является слишком краткой и малопонятной.

Успехи александрийской астрономии были бы невозможны без измерительных приборов, изобретённых к тому времени. Во времена Птолемея основными такими приборами были параллактическая линейка (трикветрум), армилла и астролябия.

В разных источниках сообщается, что живший в III веке до н. э. и являющийся современником Архимеда, Аристарх Самосский впервые поставил в центр мироздания Солнце. Оснований не доверять этим источникам нет, но, к сожалению, в единственном дошедшем до нас его сочинении «О расстояниях Солнца и Луны» он придерживается ещё геоцентрической точки зрения. Также сторонником гелиоцентризма был Селевек из Селевкии, живший во II веке до н. э. Гелиоцентрическая точка зрения вызывала у Птолемея смех, аналогично и Архимед потешался над гелиоцентрическими воззрениями Аристарха Самосского.

Но что могло заставить уже древних греков говорить о гелиоцентризме? Здесь можно только предполагать. Р. Ньютон говорит о четырёх таких факторах. Первый он находит в той самой дошедшей до нас работе Аристарха. Там содержится вывод, что Солнце по объёму больше Земли примерно в 300 раз⁵. Если исходить из того, что меньшему объекту будет проще двигаться вокруг большего, а не наоборот, то движение следует приписать Земле, а не Солнцу. Но это аргумент весьма слабый, если вообще и можно считать его аргументом. В качестве второго фактора, свидетельствующего в пользу гелиоцентризма, у Р. Ньютона фигурируют два уравнения, вытекающие из птолемеевой модели экванта. В первом из них долгота внутренней планеты (Меркурия или Венеры) совпадает с долготой Солнца. Во втором, уже для внешней планеты (Марс, Юпитер или Сатурн), угол долготы Солнца равна сумме угла долготы данной планеты и угла так называемой «аномалии». Если исходить из гелиоцентризма, то эти уравнения очевидны, а исходя из геоцентрической точки зрения необъяснимы. Р. Ньютон отмечает, что Птолемею эти уравнения были знакомы, и он их использовал, но никак не пояснял их происхождение (13, с. 75). Справедливость данного аргумента может оценить только астроном. Мы лишь отметим, что в горячих дискуссиях, сопровождавших борьбу гео — и гелиоцентризма (по крайней мере, дошедших до нас), данный аргумент отсутствует с обеих сторон.

Ещё два фактора в пользу гелиоцентризма Р. Ньютон формулирует на основе представления, что при прочих равных условиях отдавать предпочтение следует более простой теории. Третий фактор звучит так:

«…взаимное расположение среднего Солнца, Земли и внешних планет в противостоянии при геоцентрической системе надо доказывать как теорему, а при гелиоцентрической гипотезе оно является тавтологией» (13, с. 359).

А четвёртый выглядит следующим образом:

«В гелиоцентрической теории удовлетворительная теория широт намного проще, чем в геоцентрической. В гелиоцентрической теории нам для каждой планеты нужен лишь один угол наклона орбиты и не требуется никакой сложный механизм типа „крючок — паз“ для сохранения ориентации плоскости. Простая инерция сохранит положение плоскости гелиоцентрической орбиты параллельной самой себе во время движения планеты» (13, с. 326).

Однако, говоря лишь о простоте как критерии предпочтения одной теории другой, Р. Ньютон смотрит на проблему очень узко. Не одна простота здесь может иметь значение. Куда более важным, например, является согласованность теории со смежными дисциплинами. Геоцентризм опирался на аристотелевскую физику, а вот физики, совместимой с гелиоцентризмом, тогда вообще не было. И пусть у нас имеется теория, более просто объясняющая явления, но если она несовместима с современным состоянием науки, а более сложная — совместима, то предпочтение будет отдано последней.

Р. Ньютон недоумевает, почему греками гелиоцентрическая система была отвергнута, и делает лишь одно предположение: отсутствие видимых изменений расположения звёзд в отношении друг к другу и отсутствие параллакса можно было объяснить либо геоцентризмом, либо неимоверно огромной удалённостью от нас звёзд, но во второе греки не верили (13, с. 77). Отсутствие годового звёздного параллакса действительно стало основным аргументом сторонников геоцентризма. Но к одному этому, как уже было показано и будет показано дальше, их аргументы отнюдь не сводились.

В борьбе геоцентризма и гелиоцентризма в древности победа оставалась за первым. Впрочем, никакой серьёзной борьбы, в общем-то, и не было: господствовали геоцентрические учения, а гелиоцентризм казался абсурдным. Помимо уже вышеназванных причин неприятия гелиоцентризма имело сильное влияние древнее представление о противоположности земного и небесного, и в рамках этого представления Земля не могла рассматриваться как одна из планет — её подобие другим планетам отрицалось.

Птолемеево учение стало хорошо известно европейцам лишь в XVI веке. Перевод с арабского на латинский был осуществлён в 1175 г. итальянским математиком и астрологом Герардом Кремонским. Книгопечатание тогда ещё не было изобретено, а потому перевод существовал лишь в рукописях. С изобретением книгопечатания «Альмагест» впервые был издан в Венеции — первые шесть книг в 1496 г., а в полном варианте — в 1515 г. О гелиоцентризме же в то время ничего не слышали — до выхода книги Николая Коперника. Впрочем, некоторые наброски гелиоцентризма присутствуют и у Леонардо да Винчи: он определённо утверждает неподвижность Солнца, косвенно говорит о суточном движении Земли… Однако это были лишь афористические фрагменты. Николай Коперник же предложил большой, серьёзный труд, обосновывающий движение планет вокруг Солнца.

1.4. Николай Коперник

Николай Коперник родился в 1473 г. в польском городе Торуне. В связи с тем, что это была территория Пруссии, и Торунь в то время была преимущественно заселена немцами, у биографов возник вопрос о национальности Коперника — многие считают, что, по крайней мере, его отец был немцем, в отношении же матери вопрос более спорный: она была либо также немкой, либо славянского происхождения… Большую роль в судьбе Коперника сыграл его дядя — епископ Ватзенроде… Благодаря его протекции в 1491 г. Коперник поступил в Краковский университет на факультет свободных искусств, однако, проучившись там три года, вернулся домой, так и не закончив обучение. Епископ Ватзенроде, по-прежнему помогая своему племяннику, способствовал выдвижению его кандидатуры на административную должность каноника капитула Фромборкского собора. Но поскольку у Коперника не было законченного образования, решение о его избрании было отложено. Для дальнейшего обучения он направляется в Италию и в 1496 г. поступает на факультет канонического права в Болонский университет. В этом университете астрономию преподавал ученик Региомонтана Доминико Навара, с которым Коперник подружился, проводил совместные наблюдения за звёздами, и даже некоторое время жил в его доме (22, с. 50). По свидетельству Ретика, единственного ученика Коперника, в 1499 г. он стал профессором математики Римского университета и заслужил на этом посту весьма приличную репутацию (4, с. 93). Также есть сведения, что Коперник в период 1501—1503 гг. занимался изучением медицины в Падуанском университете⁶. Завершил свой долгий путь получения образования Коперник 21 мая 1503 г. уже в университете Феррары (22, с. 51), где ему была присвоена степень доктора канонического права.

В 1503 г. Коперник возвращается в Польшу и становится личным врачом своего дяди Ватзенроде, который в 1512 г. умирает. Ватзенроде очень хотел, чтобы место епископа перешло к его племяннику, однако Коперник предпочёл более скромную должность каноника — скорее всего потому, что она не отнимала много времени и позволяла заниматься астрономией. В 1510 г. Коперник окончательно переезжает во Фромборк, где уже поселяется до конца жизни, занимая место каноника местного собора — в башне собора ему было выделено помещение для проживания.

Как астроном Коперник приобрёл некоторую известность ещё задолго до опубликования своей главной работы. Об этом, как минимум, говорит то, что когда в 1516 г. на Лютеранском соборе был поднят вопрос о неточности Юлианского календаря, то приглашение (скорее, неофициальное) о содействии в этом вопросе было направлено и ему. Тогда вопрос о новом календаре не был решён по причине отсутствия точного определения продолжительности года. Юлианский календарь эту продолжительность считал равной 365,25 дней, а согласно расчётам Птолемея, она была 365 дней, 5 часов, 55 минут. Коперник же в результате своей работы добавил к итоговым данным Птолемея ещё 57 секунд. Позднее же данные, изложенные в работе «О вращениях небесных сфер», легли в разработку Григорианского календаря.

Первый набросок своей теории Коперник изложил в небольшой работе «Краткое описание гипотезы движения небесных тел», которая в виде рукописи распространялась среди его знакомых. Точная дата написания этой работы неизвестна, но самый ранний срок — 1514 г. (22, с. 343). Что же касается сочинения «О вращениях небесных сфер», то, как говорит сам Коперник, он писал его «до четвёртого девятилетия». Несмотря на то, что своё учение Коперник почти не распространял, о нём знали в Пруссии ещё до выпуска его главной книги. Известно, что этим учением интересовался Алессандро Фарнезе — вскоре после того, как он стал понтификом Павлом III (в 1534 г.), Коперник даже был приглашён к нему, чтобы прочитать лекцию о своих основных выводах относительно движения небесных тел.

У Коперника вовсе не было стремления к непременному опубликованию своих произведений. Для современного человека это может показаться странным, ведь считается, что если ты нечто создал, то нужно скорее донести это до других, либо заработав на этом денег, либо получив популярность. «А иначе, зачем вообще что-либо открывать?» — так скажет большинство современных людей. Но Коперник, можно сказать, руководствовался новозаветным принципом «не метайте бисер перед свиньями». В предисловии к своей главной книге, обращённом к понтифику Павлу III, он говорит, что раздумывал над тем, не пойти ли ему путём пифагорейцев, которые передавали свои учения тайно, не давая тем самым возможность другим надругаться над этими учениями, не давая возможность попадать им в руки случайных людей. И следуя примеру пифагорейцев, Коперник первоначально делился своим учением только с друзьями и знакомыми.

Вполне возможно, что главное произведение Коперника, сыгравшее огромную роль в истории науки, так и осталось бы неизданным, если бы его друзья Николас Шёнберг (кардинал Капуи) и Тидеман Гизе (епископ Кульма) не уговорили бы его эту работу опубликовать. Значимую роль здесь сыграл и молодой профессор математики Ретик, который приехал в 1539 г. к Копернику и на протяжении двух лет у него обучался. Благодаря Ретику в 1540 г. было издано краткое изложение коперниковой теории под названием «Первое повествование», а в 1542 г. вышли в свет отдельной книгой две главы основного произведения, посвящённые треугольникам. Приняв всё же решение о публикации своей главной работы, Коперник отдаёт рукопись Тидеману Гизе, позволив ему самому решать вопрос о месте печати. Тот, в свою очередь, встретившись с Ретиком, передаёт сочинение в его руки. Местом печати Ретик выбирает Нюрнберг, где его друг, лютеранский богослов Андреас Осиандер, с большим энтузиазмом берётся за издание этого сочинения. Перед изданием он обменивается с Коперником несколькими письмами, где задаёт разные уточняющие вопросы, касающиеся опубликования. Понимая, что сторонниками Птолемея и Аристотеля книга будет встречена с негодованием, Осиандер предлагает обозначить во вступительном слове, что это не более как гипотеза, предположение. Коперник отказывается, но Осиандер всё равно пишет такое вступительное слово, которое позже стали ошибочно приписывать самому Копернику. Приведём небольшой отрывок из этого вступительного слова:

«…поскольку никакой разум не в состоянии исследовать истинные причины или гипотезы этих [небесных] движений, астроном должен изобрести и разработать хоть какие-нибудь гипотезы, при помощи которых можно было бы на основании принципов геометрии правильно вычислять эти движения как для будущего, так и для прошедшего времени. <…> Ведь нет необходимости, чтобы эти гипотезы были верными или даже вероятными, достаточно только одного: чтобы они давали сходящийся с наблюдением способ расчёта <…> Во всём же, что касается гипотез, пусть никто не ожидает получить от астрономии чего-нибудь истинного, поскольку она не в состоянии дать что-либо подобное» (7, с. 450—451).

Написанное вовсе не являлось личной точкой зрения Осиандера на астрономию. Это было весьма распространённое в представление о возможностях астрономии, берущее начало ещё у древних греков. И именно отход от этого представления, утверждение гелиоцентрической теории как абсолютной истины, а не как гипотезы, сыграет в дальнейшем в истории Галилея одну из главных ролей. Вместе с тем, несмотря на распространённое в мнение, что Копернику чужда была позиция, описанная Осиандером, он сам в первой книге своего сочинения называет движение Земли гипотезой (7, с. 43).

Поскольку книга Коперника была выпущена в протестантской стране, она первоначально была плохо известна в католической Европе. Что касается протестантов и кальвинистов, то особых волнений сочинение Коперника не вызвало, хотя негативные отзывы и имели место. Так, Мартин Лютер о Копернике говорил: «Этот дурак хочет перевернуть всю астрономию. Но ведь в священном писании сказано, что Иисус Навин остановил солнце, а не Землю» (цит. по: 6, с. 386). Сподвижник Лютера Ф. Меланхтон называл учение Коперника «безбожным» и предлагал его запретить, противником этого учения также был наиболее известный в то время немецкий астроном Региомонтан, негативно отнёсся к коперниковскому учению и «реформатор научного метода» Ф. Бэкон… В 1566 г. в Базеле состоялось второе издание книги, и она получила распространение уже среди католиков. Никакой бурной реакции также не последовало — книга отнюдь не вызвала споров и возмущений. В отношении же того, преподавалась ли система Коперника в университетах, информация противоречива. Так, например, П. Таннери говорит: «изучение его системы сделалось обязательным» (19, с. 40), Р. Тарнас пишет, что сочинение Коперника «изучалось на кафедрах астрономии в католических университетах» (20, с. 211), а вот Ч. Хаммель утверждает обратное: «учение о гелиоцентрической системе мира не могли преподавать открыто» (22, с. 63).

Теперь перейдём непосредственно уже к основным положениям коперниковской теории. Конечно же, Коперник разделяет мысль о шарообразной форме Земли, а объясняет это аристотелевским положением о стремлении всех её частей к центру. Но только это не стремление к центру Вселенной, как считал Аристотель, а именно стремление к центру Земли — Коперник считает, что притяжением обладает центр каждого небесного тела. Эмпирические доказательства шарообразности Земли у него сводятся к различиям в наблюдении звёзд на юге и на севере, затмений Солнца и Луны на востоке и западе, а также к тому, как скрываются корабли из виду и как с них становится видна земля.

Подобно всем более ранним астрономам, Коперник считает движения небесных тел круговыми:

«…их движения являются или круговыми, или составленными из нескольких круговых, так как неравенства этого рода подчиняются определённому закону и правильным возвращениям, чего не могло бы случиться, если бы эти движения не были круговыми. Действительно, только круг может возвратить назад прошедшее…» (7, с. 27).

Мы видим, что представление о равномерном круговом движении здесь отнюдь не является предрассудком, как принято считать многими историками науки, — Коперник, как и Аристотель, обосновывает этот тип движения.

Ставя под сомнение центральное положение Земли, Коперник указывает на одну из основных трудностей, с которой здесь можно столкнуться: «состояние неподвижности считается более благородным и божественным, чем состояние движения и неустойчивости» (7, с. 36). И это было одной из причин считать Землю неподвижной. Признать движение Земли — значит признать её лишь одной из планет. Также неравномерное видимое движение планет, наблюдаемое с Земли, не соответствует её центральному положению.

Усомнившись в геоцентризме, Коперник стал искать в истории астрономии другие взгляды на устройство Вселенной. Ознакомившись с сочинением Цицерона, где тот говорит про Гикета Сиракузского, а также с работой Плутарха, который упоминает о Филолае, он рассматривает гипотезу о движении Земли и становится её сторонником. Движение небосвода теперь он предлагает рассматривать как иллюзию, порождённую суточным вращением Земли. В качестве основного аргумента против такого вращения он называет представление о том, что все тела, притягиваясь к центру Земли, как бы скрепляются друг с другом, а стремительное суточное вращение препятствовало бы этому скреплению, и все тела попросту разлетелись бы в небо, а Земля распалась бы на кусочки. Коперник приписывает данный аргумент Птолемею, однако у последнего он выглядит несколько по-иному и вовсе не относится к суточному вращению Земли. В ответ на этот, непонятно кому на самом деле принадлежащий, аргумент, Коперник говорит, что данное опасение напрасно, ибо движение Земли не насильственное, а естественное — она движется «по природе», распасться же на части может только то, что движется благодаря внешнему воздействию некоторой силы. При этом Коперник ничего не говорит о позиции Аристотеля, согласно которой каждое тело может иметь лишь одно естественное движение, — и если у Земли есть естественное движение к центру Вселенной, то другого естественного движения у неё быть не может. Также Коперник возражает против доводов, что в случае суточного вращения Земли мы не наблюдали бы отвесно падающих тел, а висящие в воздухе тела постоянно двигались бы на запад. Этот довод справедлив только в том случае, если бы вращалась сама Земля, а воздух оставался неподвижным. И Коперник занимает точку зрения, известную ещё во времена Птолемея: воздух также движется вместе с Землёй. При этом возражения Птолемея по данному поводу обходятся стороной.

Ставит под сомнение Коперник и наличие границы небосвода. Но если такая граница существует, то она, при представлении неподвижности Земли, должна вращаться с огромной скоростью, ибо находится от нас на огромном расстоянии. В отношении того, что Земля является несоизмеримо малой по сравнению с размерами неба, Коперник совпадал во взглядах с Птолемеем.

Подводя итог своим базовым утверждениям об устройстве небосвода, Коперник в качестве принципов и гипотез принимает «что мир сферичен, неизмерим и подобен бесконечности, что вмещающая всё сфера неподвижных звёзд находится в покое, что все остальные небесные тела имеют круговое движение» (7, с. 48). Помимо этого Земля обладает тремя видами движения: суточное вращение вокруг своей оси, годовое движение её центра вокруг Солнца, а также «деклинационное» движение периодически меняющее её наклон.

Но если Земля имеет годовое обращение вокруг Солнца, то каждые шесть месяцев она оказывается как бы на противоположных полюсах этого движения, и с этих полюсов расположение звёзд должно выглядеть по-разному, т. е. мы должны наблюдать звёздный параллакс, однако этого не происходит. Коперник даёт этому объяснение:

«А то, что ничего подобного не замечается у неподвижных звёзд, только доказывает неизмеримую их высоту, которая даже заставляет исчезать из вида даже орбиту годового движения или её отображение, так как всякому видимому предмету соответствует некоторая величина расстояния, за которой он больше уже не замечается» (7, с. 42).

Одним словом, звёздный параллакс мы не можем наблюдать по причине слишком большой удалённости от нас звёзд. Доказательством этого Коперник считает мерцающий свет звёзд однако мерцание звёзд, как позже было установлено, происходит совсем по другой причине — по причине неоднородного характера земной атмосферы.

Новый взгляд на устройство Вселенной позволял и по-новому посмотреть на теорию эпициклов. Наблюдаемая остановка и попятное, петлеобразное движение планет Коперник истолковывает лишь как эффект, вызываемый разной скоростью движения по своей орбите Земли и других планет: поскольку Земля совершает оборот по своей орбите быстрее, нежели другие планеты, то она в определённый момент попросту их обгоняет, и именно здесь возникает иллюзия их остановки и попятного движения. Теория эпициклов в ходе своего многовекового существования постоянно сталкивалась с тем, что реальное движение планет несколько отличалось от предсказанного этой теорией. А потому теорию постоянно усложняли, вводя всё новые и новые эпициклы, по каждому из которых двигался центр другого. Простое же предположение о движении Земли заменяло собой в объяснении данного явления достигшую к тому времени весьма большой сложности теорию эпициклов. Вместе с тем полностью от эпициклов Коперник всё же отказаться не смог — считая движение планет не эллипсоидным, а круговым, он объяснял это отклонение от круговой орбиты эпициклами.

В целом, Коперник относился к утверждению движения Земли весьма осторожно. Он не говорит об этом как окончательной истине и лишь называет такое движение «более вероятным», нежели неподвижность Земли.

После Коперника следующие шаги в развитии гелиоцентризма делали параллельно Кеплер и Галилей, впрочем, Галилей, как будет показано далее, занимался не развитием гелиоцентрической теории, а пропагандой её правоты, опираясь при этом на полученные им с помощью телескопа эмпирические данные. И здесь может возникнуть вопрос: а как же Джордано Бруно? Ведь многие считают, что он был сожжён именно за поддержку и развитие коперниканства. Джордано Бруно возражал против Аристотеля и перипатетиков, отдавая предпочтение коперниковской теории и выдвигая при этом гипотезу о бесконечной множественности миров. Но только его нельзя назвать астрономом. Его гипотеза относится не к астрономии, а к чистой натурфилософии. Был ли он осуждён именно за эту гипотезу? Дело в том, что однозначно сказать, за что был осуждён Джордано Бруно нельзя, ибо в приговоре говорится о восьми пунктах обвинения, а называется только один: он считал кощунством говорить, что хлеб пресуществляется в тело Христово. В отношении же других пунктов обвинения стоит просто «и т. д.». Но при этом можно предполагать, что в этих пунктах всё же отсутствует поддержка коперниковской теории — просто потому, что к ней в то время у Католической церкви не было никаких претензий: она не считалась ни еретической, ни даже заблуждением. Кроме того, вопреки распространённому мифу, казнить учёного только за то, что он считает верным гелиоцентрическую модель, тогда не могли. Разные учёные того времени высказывались в поддержку гелиоцентризма, но их отнюдь не отправляли за это под суд Инквизиции. До тех пор, пока Галилей не начал свою бурную деятельность по пропаганде гелиоцентризма, над ними чаще всего лишь смеялись, иногда спорили, но не более. Но как же тогда обстоит дело с самим Галилеем, которого, как считается, именно за это и осудили? К теме Галилея, его борьбы с перипатетиками и последующего осуждения мы теперь и переходим.

Литература

1. Антология мировой философии: Античность. — Мн.: Харвест, 2001.

2. Аристотель. Метафизика. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.

3. Аристотель. О небе // Аристотель Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3. — М.: Мысль, 1981.

4. Вейнберг Я. И. Николай Коперник и его учение. — М.: ЛЕНАНД, 2015.

5. Гомперц Т. Греческие мыслители. — Мн.: Харвест, 1999.

6. Даннеман Ф. История естествознания. Естественные науки в их развитии и взаимодействии. Т. 1.: От зачатков науки до эпохи Возрождения. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2020.

7. Коперник Н. О вращениях небесных сфер. — СПб.: Амфора, 2009.

8. Коплстон Ф. История философии. Средние века. — М.: Центрполиграф, 2003.

9. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М.: РИПОЛ классик, 2021.

10. Кузнецов Б. Г. Галилео Галилей. — М.: Наука 1964.

11. Лаэртский Д. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.: Мысль, 1998.

12. Лосев. А. Ф., Тахо-Годи А. А. Аристотель: В поисках смысла. — М.: Молодая гвардия, 2014.

13. Ньютон Р. Преступление Клавдия Птолемея. — М., Наука, 1985.

14. Платон. Тимей // Платон. Диалоги об Атлантиде. — М.: АСТ, 2022.

15. Птолемей К. Альмагест или Математическое сочинение в тринадцати книгах. — М.: Наука, Физматлит, 1998.

16. Рассел Б. Человеческое познание и сфера его границ. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб; Республика, 2000.

17. Рожанский И. Д. Естественнонаучные сочинения Аристотеля // Аристотель. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3. — М.: Мысль, 1981.

18. Рожанский И. Д. История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи. — М.: Наука, 1988.

19. Таннери П. Исторический очерк развития естествознания в Европе (с 1300 по 1900 гг.). — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2019.

20. Тарнас Р. История западного мышления. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1995.

21. Уэвелл У. История философии греческих школ по отношению её к физической науке. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2018.

22. Хаммель Ч. Дело Галилея. — М.: Триада, 2001.

23. Щербаков С. В. Исторический очерк развития учения о движении небесных тел: От Аристотеля до Ньютона. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2021.

Примечания

2

См. главу «„Разгромленный“ Аристотель».

3

Астрономическая теория, как считалась у древних греков, не может претендовать на истинность своего описания. Она должна лишь дать описание, находящееся в согласии с наблюдаемыми явлениями, — это и означает «спасти явления».

4

Проживавший в конце III — нач. II вв. до н. э.

5

На самом деле оно больше 1,3 млн. раз.

6

Я. И. Вейнберг в своей работе «Николай Коперник и его учение» (с. 87—92) ставит это под сомнение, отмечая, что такое мнение базируется исключительно на словах Пападополи (библиотекаря Падуанского университета, опубликовавшего книгу об его истории), которые являются весьма сомнительными и плохо согласуются с другими фактами биографии Коперника.